Re: Письмо восьмое. Бог как источник перемен. Философия Слова.
Продолжим…
>«Вводя же слово Источник, говоря об Источнике перемен, а не о переменах как таковых, я отрываюсь от прагматики; более того, я решительно разрываю с прагматикой, потому что Источник перемен по самому смыслу понятия не может быть частью моего опыта! Мой опыт - это опыт повтора и опыт прошлых перемен. Но только ПРОШЛЫХ перемен. В моем опыте я никогда не смогу найти Самый Источник перемен: если бы это случилось, если бы самый источник нового стал частью моего прошлого, это означало бы конечное торжество той самой философии банального, от которой я отрекаюсь. Это означало бы, что вот теперь-то ничего нового для меня быть уже не может: ведь сам источник перемен уже познан. Это означало бы, что самый источник перемен есть все же некий принцип, некий закон, смысл, если хотите, логос в банальном смысле этого слова. Означало бы, что перемен по существу все-таки не бывает.»
Принцип – да. Логос – да. Просто вне времени и вне пространства. Но не абсолютно внеположный человеку – ведь тогда человек не мог бы быть «образом Божьим.» Если человек отражает в себе Бога, является падшим, но образом Божества, то Богопознание возможно через разумное толкование Откровения. Если же это для нас недоступно, то тогда мы оказываемся перед лицом Божества иудаизма или ислама – по отношению к которому невозможна любовь, а только покорность (т.к. он для нас загадочен и абсолютно непознаваем).
>«Если же Источник перемен по самому смыслу понятия не может быть частью моего опыта, то какие у нас основания говорить о Нем? В моем опыте, да и в опыте всего мироздания решительно не может быть никаких оснований! <…> Мироздание консервативно. Ему свойственно движение, но это по большому счету лишь движение по кругу. По самому большому счету мироздание - это колесо. А смысл колеса - это покой, неподвижность в самом движении. А наши рассуждения об Источнике перемен тревожат покой мироздания. В наличном на каждый момент мироздании нет основания для таких рассуждений. Приходит перемена - мироздание изменилось, но в нем, измененном, опять нет оснований для перемен. Перемены приходят откуда-то извне, в мироздании нет для них ни причины, ни цели, ни смысла. И я никогда не мог бы написать того, что пишу, если бы не опирался на культуру неотмирную, культуру, коренящуюся в Самом Источнике перемен - на Православие. И умалчивать о Традиции, выдавая почерпнутую из Традиции премудрость за свою собственную - по меньшей мере нечестно. Потому о Православии необходимо сказать подробно.//
Православие не есть культура, но религия. И философия, которую автор «Тайны…» здесь описывает не кажется мне вытекающей из Православия. Автору кажется, что космос замкнут на себе и время в нем циклично, а «время от времени» происходит передвижение Космоса по оси времени и эта Перемена вызывается Богом, о котором у нас нет никакого знания, т.к. само знание о нем – это уже включение его в мироздание. Бог абсолютно трансцендентен миру в такой философии – это именно Бог, который не знал Воплощения, Бог ветхозаветных религий. А мироздание у Максима становится частью античного космоса, но без его сакральности – оно обезбоженно и замкнуто. В нем нет «смысла, причины и цели». Итак, если Максим и православный в вере, то философия его – увы, к большому моему сожалению, не есть плод Православия. Она не еретична, нет, от догматов внешне нет отступлений (это я пишу, чтобы вы, уважаемый Социал-Монархист, не подумали ничего плохого), но внутренне она не свидетельствует о святоотеческом понимании космоса, ни о статическом, ни о динамическом.
Обратимся к другим эпизодам из философии Перемен.
«Ведь и само Православие не должно быть в нашей жизни оторвано от повседневной, ежеминутной практики. Отрываясь от практики, оно теряет смысл, ведь религия, в противоположность философии, есть вещь по своей природе практическая.»
Но практика в философии автора «Тайны…» вряд ли может быть обоснована нормально исходя из мира и Бога как двух отдельных самозамкнутых величин, действующих друг на друга.
>«Но в первую очередь необходимо вернуться на почву строгой прагматики. Какая же прагматика стоит за употреблением слова "Источник перемен"? Говоря, что Он вне мира, мы тем самым выводим за пределы мира самую нашу мысль. НО ВЕДЬ ЭТО НЕЗАКОННЫЙ ПРИЕМ! Ведь словом "мир" мы обозначили совокупность ВСЕГО существующего, а наша мысль относится к категории существующего. Мы не можем мысленно выйти за пределы всего мира и поглядеть на мир со стороны, не расширяя при этом самого мира, частью которого наша мысль является. Говоря "вне мира", я неявно расширяю понятие "мира", либо - другой вариант - исключаю мою мысль из понятия "мир". Но исключить из понятия "мир" свою собственную мысль означает принципиальный отказ от самопознания. Это основной прием европейской мысли! Есть мир, и рядом с миром стоит человек, познающий мир, но сам остающийся за пределами познания. Наше тело - часть мира, но наша мысль - трансгредиентна миру, она смотрит на мир со стороны. Ясно, что это путь, на котором мы приходим к научному, материалистическому взгляду на мир. Когда затем европейская мысль подбирается обратно к проблеме самопознания, она вынуждена бывает стрелять из пушки по воробьям, идя от математической логики с теоремой Геделя: может ли быть, законна ли мысль о мысли; возможно ли изучать сам процесс изучения? Тут Европа опрокидывается назад в ту самую мистическую стихию, из которой она вышла на берег научного мировоззрения.»
Интересное размышление. Наша мысль относиться к сфере мира? Но если это так, то где же отличие человека от мира? Ведь в чем-то он отличается, о мире, о природе не сказано в Библии, что она несет «образ Божий», а о человеке – сказано. Более того, он и создан был для господства над всей природой, но потом, увы, пал. Если мы не можем противопоставлять себя миру и тождественны с ним, тогда у нас нет свободы выбирать добро и зло, тогда отбрасывается вся священная история… Мы можем не отделять себя от природы в смысле того, что мы являемся включенными в этот космос, но мы его вершина и обнимаем его собой. Так, человек назывался микрокосмом, поскольку заключал в себе мироздание. Выйти за пределы этого мира сами мы не можем, но ОБЪЯТЬ его мыслью мы вполне способны. И мы вполне способны рациональным способом достичь минимального Богопознания, то есть того, что где-то за миром есть Некто, кто им правит. Но и все. Только Откровение Бога, Его движение нам навстречу выводит нашу мысль из тупика повторения.
Что касается европейской традиции, то она действительно разделила человека и природу присвоив им статус объектов. И человек стал сам объектом для своего рацио. Правильным же путем является признание соборной природы разума – человек способен познавать себя и других не делая себя объектом, а исходя из самопознания и из соединения с другим в акте познания, любовной рецепции его как ближнего своего. Тут автор «Тайны…» очень близок к православной традиции, когда говорит, что мы не можем разделять мысль и мир. Но мы не можем и включать мысль в мир вместе с человеком подчиняя его природной необходимости. Необходимость и рабство у стихий – есть плод греха и его нужно преодолевать, но не есть онтологическое состояние человека, призванного быть мессией для природы.
>«Традиция Востока - а Православие в этом отношении является частью Востока, ведь к "Западу" относится только малая часть человечества - совершенно иная. Там никогда не было отрыва от задачи самопознания, никогда не было решительного переключения вовне, давшего на Западе столь мощные всходы. Соответственно, не было и попытки отделения мысли от объекта мыслительной работы. Отметим и подчеркнем: говоря "мир", я, в соответствии с традицией Православия, включаю в это понятие и самого себя, и свою мысль, и свое слово. Моя мысль и мое слово - это части мироздания.»
Опять идет смешивание. Самопознание – это одно, а неотличение человека от мира, сливание их воедино другое. Православие не есть часть Востока в том отношении, в котором нехристианский Восток противоположен христианскому. Православие учит о том, что человек стал рабом природы в результате греха, а нехристианский Восток как раз понимает мир и человека слитными воедино, неразличимыми. Поэтому в подлинной связи с другими людьми, в подлинной связи с природой человек входит с ними в личностные отношения и преодолевает рабское отношение к природе и времени. Природа размыкается и покоряется человеку познающему. Но христианское философское познание вовсе не калечит и не уродует природу как познание европейской науки, потому, что оно воспринимает всю живую и неживую тварь как целое, как сотворенный и только поэтому пронизанный благодатью Бога космос.
Я не призываю отделять мысль от ее субъекта в акте познания. Но до него человек и природа безусловно отделены. Человек отличается от природы, являясь ее частью в одном отношении – он чужд ей в другом. Ибо и у животных есть душа и тело, материя есть у неживой природы, а в человеке только есть дух, который в нем от Бога.
>«Но если так, то какой смысл в выражении "вне мира"? Не лишено ли смысла употребление ТАКОГО понятия "Источник перемен"? Оказывается, нет! Но вот здесь наша мысль должна совершить такой поворот, на который лично я, не опирайся я на Традицию, бы решительно неспособен! Итак, если мы включаем в понятие "мир" все, абсолютно все существующее, в том числе и нашу мысль о мире. Гедель нам не указ, ведь ум - это не интеллект; самосозерцание невозможно как интеллектуальная процедура, но является одной из важнейших способностей ума. Тогда слово, обозначающее то, что "вне мира", либо обозначает нечто несуществующее, либо (внимание - вот поразительный поворот смысла!) является следствием вторжения в мир Того, Что вне мира.<…> Если же БЫВАЮТ перемены - а это основной мой тезис сегодня! - то сказать "вне мира" значит стать агентом перемен. Ведь сказав "вне мира" я самым этим словом изменяю смысловой состав мира. Нечто есть вне мира до тех пор, пока о нем не было сказано. Когда о нем сказано, оно тем самым уже включено в мир, хотя бы в мир смыслов. Но тот факт, что я назвал Его, сказав "вне мироздания", сам этот факт - не просто смысл, это факт самого бытия. Я взял - и сказал. Оно было вне мира, пока я не сказал о нем "вне мира". Мир изменился. Но Оно же и осталось вне мира, по смыслу слова "вне". Значит, речь идет о действии. Как кисть художника в момент прикосновения к картине - она вне изображенного пейзажа, или становится его частью?»
Вот автор и пришел к тому же транцендированию за пределы мира, которое было раньше. Только теперь оно сказано с произнесением того, что Бог вне мира. Само это произнесение, благодаря выстроенной автору философии оказывается невозможным, поэтому для него нужна особая ПЕРЕМЕНА, особый акт Бога. Только автор «Тайны…» не понимает, что из этого с необходимостью вытекает. Вернее понимает, но …пойдем дальше
>«Сам Источник не становится частью мира оттого, что о Нем говорят тут, в мире, иначе Он перестал бы быть Источником перемен (как Таковой Он непременно вне мира). Но некая перемена должна произойти, иначе я не мог бы говорить и Нем. Вот что я утверждаю. Самое слово о Художнике не может не быть прикосновением кисти Художника. Это не значит, будто я "вынуждаю" Его действовать. Просто если бы Он не захотел, я бы этого не сказал, а занялся чем-то другим.
Отметим это особо.
Ведь тут мы, не сходя с твердой прагматической почвы, оказываемся в области самой что на есть мистики! Ведь это именно мистическое мышление ожидает, что само по себе слово или даже мысль способны оказывать какое-либо действие, быть инструментами влияния на самую реальность, а не просто на психику слушателя.»
К сожалению такое «мистическое» мышление первоначально было свойственно древним магам. Они как раз были спиритуалистами и считали, что духи могут повиноваться словам, которые они произносят. Но в нашем случае магический посыл намеренно исключен автором из рассмотрения. Вместо этого предлагается другая схема философствования. Предполагается, что Бог и мир разделены, а человек – часть мира и не более того. Но все же человек отличается от мира? Чем же? Тем, что он может быть пассивным орудием Бога. Бог не может по Максиму просто проникнуть в мир, т.к. он абсолютно трансцендентен миру. Но Бог может вызвать у человека желание произнести слово, которое включит Его в мир и произведет Перемену. Такая философия близка к религиозному учению хасидизма о «сокровенных именах». Бога в иудаизме нельзя лишний раз называть, т.к. это может привести к серьезным вещам. Нечто подобное мы видим и здесь. Но дальше автор развивает свою мысль:
>«Рациональному рассудку такой ход мысли противен. Чтобы оказать действие, говорит рацио, надо совершить действие. Информация сама по себе не есть действие, энергия. Вот что подсказывает нам разум. Но в данном случае рассудок может оставаться спокоен: я ведь не утверждаю, что слово об Источнике перемен является ПРИЧИНОЙ перемен; я утверждаю, что слово об Источнике перемен является симптомом перемен. Иными словами, я не мог бы и говорить об Источнике перемен, если бы Этот Источник бездействовал. Самое слово о Нем есть следствие Его действия.»
Дальнейшие объяснения автора излишни. Только все это философское учение не совместимо с православным учением о свободе выбора. Если любое мое обращение к Боге есть следствие Его действия, значит моя жизнь предопределена Богом и я являюсь игрушкой в руках Его Всемогущества. Я говорю слово, а в слове заключено уже признание Всемогушества Бога, которое вызвал Он сам. Следовательно те, кто не говорит слово, не говорят его не потому, что грешны, а потому, что Бог их не удостоил своим вниманием. Я уже заранее знаю что скажет автор: «Вы меня не поняли. Человеческому уму сложно привыкнуть к идее перемен». Нет. Человеческому уму сложно примириться, что он есть всего лишь пассивное орудие Божественного величия, т.к. в Библии утверждается совершенно обратное: молитва Богу – следствие свободной воли самого человека и благодати Бога. Благодать же не принуждает, а направляет, освобождает.
Но дальше идет вообще что-то особенное.
>«А ведь наш ум на этой идее и воспитан. Для такого ума еще и еще раз поясню: говоря о ГРЯДУЩИХ (не о прошлых) ПЕРЕМЕНАХ я самым этим говорением создаю ПЕРЕМЕНУ.»
Что и требовалось доказать. Немного повыше этот взгляд отрицался автором. Если самим произнесением слова Бога я призываю Перемену и она совершается в результате простого акта говорения, то этот акт говорения – магический акт, принуждающий Бога к тому, от чего он не в силах уклониться. Вот этот взгляд уже граничит с ересью…
>«Для меня Православие - это именно служение Тому, Кто за пределами всего»
Самое удивительно в том, что еврейский философ Мартин Бубер точно так же определил для себя свое понимание иудаизма – «мое понимание веры – это служение Сокровенному Богу».
>«Это моя философия Православия. И вот, я неизбежно прихожу к выводу, что невозможно ни упомянуть, ни помыслить о Боге, если не будет на то особого Божественного действия. Для меня самое упоминание о Боге - это чудо, это невозможное дело. Ведь мой Бог не вмещается в мире. В мире нет и не может быть причины, чтобы говорить о Таком Боге.»
Только в таком мире, каким вы его понимаете – нет причины. Но вообще Бог обретается не только вне мира, но и в мире. Он не ограничивает Себя пространством и временем, Он – везде и «нигде», Он – везде-Сущий. Вы не задумывались над тем, что до творения мира времени не было. Что же было «до»? Был Единый Бог – бесконечный и вечный. И вот Бог сотворил мир? Отграничил ли Бог мир от Себя? А зачем? Бог остался в мире как сила своих нетварных благодатных энергий. И Бог же пребывает вне мира. Поверьте – понять это еще сложнее, чем представить себе внемирного Бога и обезбоженный мир.
>«Если же Вы, читатель, поняли меня, и не в обиде за то, что случилось между нами, предлагаю сделать следующий шаг.»
Об этом поговорим в следующий раз. Продолжение или вернее окончание – следует…