От Георгий
К Администрация (Дмитрий Кропотов)
Дата 10.08.2004 21:42:17
Рубрики Тексты;

Социокультурное (-)




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 01.09.2004 23:07:42

О прошедшей Олимпиаде. За пятью кольцами (*+)

http://www.lgz.ru/1292

ТЕНДЕНЦИИ

За пятью кольцами


Телевидение сделало Олимпийские Игры общедоступными. Ещё неизвестно, кто получает больше впечатлений - тот, кто находится на месте
событий, или тот, кто наблюдает за происходящим издалека.
Разговор об итогах только что закончившейся Олимпиады ведут <очевидец> и <наблюдатель>. В роли первого выступает спортивный
журналист Гагик КАРАПЕТЯН, на днях вернувшийся из Афин, в роли второго - обозреватель <ЛГ> Анатолий ДРУЗЕНКО, не отрывавшийся во
время Игр от телеэкрана.

ИГРЫ БЕЗ ОПАСНОСТИ И АЖИОТАЖА

НАБЛЮДАТЕЛЬ. О предпринятых в Афинах мерах безопасности ходили легенды.

ОЧЕВИДЕЦ. По-моему, это - миф. В новом аэропорту, куда я прилетел к полуночи, ни на таможне, ни у багажных лент не было ни одного
полицейского, ни одной специально обученной собаки. О прозрачных проходах на арены можно рассказывать бесконечно. Однажды я решил
пойти по стопам английского репортёра, который за месяц до Игр нанялся рабочим в одну из арен, проверив на себе дорогостоящую
олимпийскую безопасность. Я спокойно прошёл в тренировочный зал гимнастов с пакетом, куда положил батарейки от диктофона, провода,
похожий на пластид пластилин. Полицейские в тени даже не шелохнулись.

- Может, не все деньги ушли на безопасность?

- Не исключено, что ты попал в десятку. Греция потратила на безопасность более 1 миллиарда евро! Четыре года назад Сиднею хватило
суммы вчетверо меньшей.

- Значит, в Афинах было в четыре раза строже?

- Куда там!

- Говорят: лучшая охрана - та, которую не замечают. Но она и затрат требует.

- Мне кажется, там был другой вариант. И многие об этом говорили. Когда о своих <детективных> похождениях я рассказал Валентину
Балахничеву, заместителю руководителя штаба российской делегации, тот заметил: <Тема безопасности на Олимпиаде излишне ангажируется.
Это хороший бизнес, а чтобы он продвигался, провоцируется истерия, максимально завышаются расходы>.

СТРАСТИ ПО ДОПИНГУ

НАБЛЮДАТЕЛЬ. После каждых Игр журналисты стараются обозначить их каким-то одним определяющим словом. О Барселонской Олимпиаде
говорили - <музыкальная>: там во время открытия потрясающе пели испанские оперные звёзды, а в метро постоянно играла музыка. Игры в
Лиллехаммере назвали <снежными>, в Атланте - <американскими>, в Нагано - <экологическими>. А какое слово подошло бы к Афинской
Олимпиаде?

ОЧЕВИДЕЦ. Фармакологическая.

- Не узковато?

- Ничуть! Вспомни, с чего начались Игры - с дисквалификации греческих спортсменов!

- Страсти по допингу прогнозировались. Команды готовились к этому. Вспомни скандал среди американских легкоатлетов: с помощью
новейших технологий и оборудования там всё узнали заранее и <отцепили> звёзд, чемпионов, рекордсменов. И оказались чисты. Китайцы
себя тоже капитально проверили. Наши спортивные боссы заявляли, что в Афины едет <чистая> команда, а оказалось:

- За полгода до начала Игр наши специалисты, зная, какое <чувствительное> оборудование намерены установить в Афинах, изложили
главному спортивному ведомству России просьбу о приобретении идентичной аппаратуры. Цена вопроса - 800 000 долларов. Заявку учли, но
закупили совсем не то. И, разумеется, подешевле.

КОММЕНТАРИЙ К НАГРАДНЫМ ЛИСТАМ

НАБЛЮДАТЕЛЬ. Отдадим должное нашим спортивным функционерам, заранее предупреждавшим болельщиков: Игры спланированы таким образом,
что в первой половине у нас будет мало достижений, зато во второй всё наверстаем. Но дефицит достижений оказался столь острым, что у
болельщиков дух захватило. Поначалу было ощущение катастрофы. К концу стало легче. Наконец-то пришли победы, и почти повторился
сценарий Сиднея.

ОЧЕВИДЕЦ. В <секретной> папке Анатолия Колесова, руководителя российской спортивной делегации, а ещё его можно назвать начальником
нашего олимпийского Госплана, имелось два варианта медальной гонки: оптимистический и пессимистический. Победный предусматривал
завоевание россиянами 38 высших наград. Приобретение 23 золотых медалей расценивалось как провал. По-моему, получилось ближе к
провалу. Причём не только по количеству медалей.

- В Афинах американцы, хоть и сохранили за собой первое место в общекомандном зачёте, выступили без особого блеска. Возможно,
психологически давили разразившиеся накануне Игр в команде допинг-скандалы.
Китайцы прогрессировали по всему фронту - и по наградам высшей пробы, и по общему капиталу. Любопытная деталь: атлеты Поднебесной
завоевали почти столько же золотых медалей, сколько серебряных и бронзовых вместе взятых. Другие лидеры таким достижением
похвастаться не могут. Между тем оно красноречиво. <Серебро> или <бронза> - это почти всегда упущенная возможность, какая-то
недоработка, срыв, показатель психологической неустойчивости. Олимпийцы Китая собранны, дисциплинированны, с психикой у них полный
порядок, поэтому и выступают с большим КПД. С ними реже случается ситуация, характерная для других гигантов, в том числе и для
россиян: быть в одном шаге от высшей награды и всё-таки упустить шанс. Китайцы привезли в Грецию очень молодую команду, с явным
прицелом на следующую, <свою> Олимпиаду.
Наконец, о наших. С самого начала афинских баталий, когда дела шли плохо, <золота> добывалось мало, и больше было медалей меньшего
достоинства, Первый телеканал - видимо, чтобы не огорчать миллионы болельщиков - прибег к известной уловке, выстраивая на экране
команды по общему числу наград. В этом варианте Россия смотрелась предпочтительнее. Увы, весь мир считает по-другому. В сравнении с
Сиднеем по высшим наградам мы поменялись местами с атлетами Китая. Те поднялись, мы - опустились.
На всех летних Олимпиадах (не считая проходивших в Москве и Лос-Анджелесе: первую бойкотировали американцы, вторую - советские
спортсмены) мы ни разу не опускались ниже второго места. В Афинах это случилось. Впервые за пятьдесят с лишним лет.

ОТ <КАТАСТРОФЫ> ДО <БОЛЕЕ-МЕНЕЕ>

НАБЛЮДАТЕЛЬ. Не знаю, согласишься ли со мной, но в выступлениях наших олимпийцев чувствовалась психологическая, я бы сказал,
замордованность. Времена <накачек> в Агитпропе, как и сам Агитпроп, сгинули, а тут вроде как вернулись.

ОЧЕВИДЕЦ. Между прочим, когда я беседовал с Колесовым, он заметил: <Сожалею о том, что сейчас нет тех идеологических программ,
которые существовали в годы, когда мне удалось стать олимпийским чемпионом>. А было это, кстати, в 1964 году, в Токио.

- Чтобы понять, откуда эта психологическая скованность у наших атлетов, надо обратиться к психологии чиновника, в том числе и
спортивного, которая мало изменилась, несмотря на смену строя. Он очень боится начальства и очень любит ему угождать. Советский Союз
собирался впервые принять участие в Играх ещё в 1948 году. Но Сталин спросил у спортивных функционеров: <А вы гарантируете победу?>
Функционеры развернулись и ушли. Через четыре года мы поехали в Хельсинки, где, на удивление всему миру, необтёсанные новички
схватились в схватке с американцами за командную победу.

- Многое, конечно, изменилось, но суть осталась. Высшее начальство ждёт побед на Олимпиадах, полагая, возможно справедливо, что они
благоприятно повлияют на моральный климат в обществе.

- В своё время я <исследовал> роль личности в развитии спорта. Брежнев безумно любил хоккей. При нём не было в мире команды, сильнее
нашей <ледовой дружины>. Польский лидер Герек обожал футбол. В 70-е годы сборная Польши становилась олимпийским чемпионом и
бронзовым призёром мирового чемпионата. Лидер Венгрии Кадар, приезжая в Москву, сначала шёл в Кремль, а затем - в Центральный
шахматный клуб. Он увлекался этой древней игрой. За всю историю шахматных Олимпиад лишь однажды наши шахматисты оказались вторыми.
Вы догадались, кто был первым? Естественно, венгры. Ельцин в молодости увлекался волейболом, но в президентские годы проникся
теннисом, и сборная России сначала вышла в финал Кубка Дэвиса, а затем и завоевала его.

- С Путиным сложнее.

- Именно! Когда он пришёл, стали ёрничать: всё, настало время дэюдо. Это же счастье для чиновника - знать, чего хочет начальник. Но
президент оказался не так прост. Он проявил интерес к развитию спорта в целом. Мне кажется, он видит в нём элемент национальной
идеи. Ясно, как в нынешних условиях важен был для него наш успех на Олимпиаде. Особенно - безоговорочный. Как ещё один рывок
крепнущей день ото дня и стабильной державы.

- Как признавались по секрету некоторые функционеры, не исключалось, что в победный момент, на финише Игр, Путин мог появиться в
Афинах: поддержать, дать толчок, <принять> победу. Не получилось.

- Путин заранее дал понять, какое значение придаёт Играм-2004. Не раз приглашал в Кремль Тягачёва и Фетисова, интересовался, сколько
денег выделено на нужды олимпийцев, хватит ли средств и так далее.
Что делают, не получив, а <уловив> заказ свыше, спортивные руководители? Тот же Тягачёв извлекает из <секретной> папки Колесова
оптимистический вариант (38 золотых медалей) и обрушивает на всех сверхрадужный прогноз: будем бороться с американцами за первое
общекомандное место. В шапкозакидательских заявлениях - исток напряжённости, которая потом сквозила в выступлениях наших олимпийцев.
К делу подключились СМИ: едем только за победой! Заранее подсчитываются премиальные. Дискуссия, хватит ли долларов на выплату
победителям. Олимпийский комитет успокаивает: не волнуйтесь, все получат. Чемпион - 50 тысяч, серебряный призёр - 30 и бронзовый -
20 тысяч. Это - от правительства. Столько же победителям - от ОКР. Подключаются спонсоры: обещают озолотить. Компания <Нафта-Москва>
питает любовь к борцам и боксёрам: каждому за победу - 100 тысяч долларов. Не дремлют пиарщики: реклама на телевидении, на
московских перекрёстках. Узнаваемые лица - теннисистка Дементьева, прыгун в воду Саутин, гимнастка Хоркина, волейболисты. Будущие
чемпионы - а как иначе! Народ будто специально готовили к грядущему разочарованию. Накачка в Агитпропе сменилась вымогательством
победы.
Да и по форме, судя по всему, мало что изменилось. Чемпион Сиднея и вице-чемпион Афин по прыжкам на батуте Александр Москаленко в
ответ на вопрос, к какой Олимпиаде сложнее было готовиться, заметил: <Перед Сиднеем шла речь о том, что для батута это будут первые
Игры. Ради них я и вернулся тогда. А вот перед Афинами вопрос стоял иначе: ты должен, должен и ещё раз должен. Хотя кому и что я
должен, до сих пор не пойму>.

- Афинская эпопея россиян оставила двойственное ощущение. Отсюда и разброс оценок. Одни говорят: <провал>. Другие успокаивают:
<выступили достойно>. И каждый находит аргументы. На одной чаше весов - ярчайшие эпизоды Игр: мировой рекорд Елены Исинбаевой в
прыжках с шестом, соло двух Анастасий - Давыдовой и Ермаковой, поднявших синхронное плавание до уровня высочайшего искусства, отвага
18-летнего питерца Михаила Игнатьева, оставившего позади асов мирового велоспорта, уникальный для нашей лёгкой атлетики финиш Юрия
Борзаковского на дистанции 800 метров. Впрочем, не только о чемпионах речь. А стойкость молодого ходока Дениса Нижегородова,
получившего за двести метров до финиша тепловой удар и всё-таки ставшего призёром, или дэюдоиста Дмитрия Носова, одолевшего
противника, несмотря на тяжелейшую травму. А незабываемый жест гимнаста Алексея Немова, успокаивающего возмущённый несправедливыми
оценками зал. Такие мгновения украшают историю спорта. На другой чаше - абсолютное поражение пловцов, завоевавших всего одну из 74
(!) медалей, провал гимнастов, допинговые дисквалификации, потеря второго общекомандного места.

- Не хотелось бы, чтобы возобладала оптимистическая оценка. Причин посыпать голову пеплом нет, но и радоваться особо нечему.
Чиновники наловчились в случае неудач откладывать на потом серьёзный разговор. То, что он назрел, - непреложный факт. Приведу цитату
из беспощадного интервью Александра Попова, которое он дал газете <Спорт-экспресс>: <Ведь всё это прогнозировалось. Профессионалы
предсказывали такой исход событий ещё четыре года назад - после Игр в Сиднее. Но никто так и не сделал выводов. Люди, которые
руководят системой (спорта. - Авт.), продолжают жить иллюзиями, пребывая в уверенности, что все неудачи временные>. И дальше:
<Наверное, я сейчас скажу очень жестокую и кощунственную вещь, но было нужно, чтобы всё случилось именно так. Нужно прежде всего
нашим руководителям. А возможно, и руководителям государства. Чтобы все, наконец, поняли: то, что на самом деле происходит с
российским спортом - это катастрофа>. Это говорит не просто замечательный спортсмен и не только четырёхкратный олимпийский чемпион.
Это говорит член МОК, которого делегировали в эту организацию спортсмены России.

- Когда на первых после распада Союза Олимпиадах результаты россиян упали, функционеры разводили руками: дескать, негде
тренироваться, от нас отошли традиционные базы подготовки, не хватает средств. Сегодня этого не скажешь. Государство, судя по
заявлениям Фетисова уже в Афинах, выделило всё, что требовали, спонсоры снабдили Олимпийский комитет десятком миллионов долларов. Не
все знают, что в Афинах впервые прошёл своеобразный турнир олигархов, возглавляющих ряд спортивных федераций.

- Раньше на их месте были лётчики-космонавты или артисты.

- Времена меняются. В Афинах передовиками были наши стрелки.

- Моя жена называла их снайперами.

- А кто руководит стрелковым союзом России? Постоялец списка Форбса, металлургический магнат Владимир Лисин. Естественно, не
безвозмездно. База стрелков <Лисья нора> расположена под Липецком, неподалёку от металлургического комбината. Президент Федерации
фехтования - известный московский бизнесмен Алишер Усманов, шеф одной из преуспевающих <дочек> Газпрома. Глава ЛУКОЙЛа Вагит
Алекперов традиционно отдаёт предпочтение водному поло. Прежде олигархи коллекционировали заводы, газеты, пароходы, потом - виллы и
яхты, теперь - футбольные клубы и спортивные федерации.

- Это плохо?

- Это замечательно. Помогая спорту, бизнес как раз и демонстрирует свою социальную ответственность. Но речь о другом. Раз
руководители спорта получили достаточно средств для подготовки к Олимпиаде, должен быть - и, надеюсь, будет - соответствующий спрос.

- После первых стартов, когда забрезжила возможность неудачи, последовало симптоматичное заявление Тягачёва: <В провале пловцов и
гимнастов штаб не виноват. Сказались недоработки тренеров и спортсменов>. Ловко! Как тут не вспомнить несменяемого президента РФС
Вячеслава Колоскова, который после очередного провала нашей сборной говорит те же слова: моя хата с краю. На Олимпиаде заранее
начались разборки. Фетисов на одном из приёмов заявил: мы средства выделили, а победы обещал не я. Тягачёв тут же ответил: выводы
делать рано. И, как показали дальнейшие события, в чём-то он был прав.

- Когда дела в Афинах пошли ни шатко ни валко, чиновники, уже готовясь к предстоящим отчётам в Москве перед властями и теми же
олигархами, решили дистанцироваться от атлетов и их тренеров. Согласись, никому не захочется вкладывать деньги в неудачников.
Накануне отъезда в Афины Тягачёв, вспоминая провал сборной российских футболистов в Португалии, заявил: если олимпийскую сборную
страны постигнет та же участь, он готов уйти в отставку.

- Кажется, к этой фразе президент ОКР больше не возвращался.

- Тем не менее его слова были растиражированы.

- Не надейся. Это - мои слова. Обсудят, признают отдельные недостатки, наметят пути исправления - и порядок. У нас же в принципе не
существует культуры добровольных отставок.
И вот ещё что: никак не обойти ещё одну особенность - для нас - афинских Игр. В отличие от китайцев, ставка была сделана на
ветеранов. Когда я смотрел, как 42-летний Андрей Лавров в полуфинальном матче вытаскивал мёртвые мячи, то вспомнил барселонское утро
1992 года и короткую беседу с прославленным борцом и тренером Иваном Ярыгиным. Он сказал пророческую фразу: <С десяток лет ещё
продержимся на советских дрожжах, а что будет потом - не знаю>. Прошло более десяти лет. И на аренах Афин продолжали сражаться
последние из воспитанников советского спорта. На них возложили чудовищный груз. Ещё более чудовищным была бы попытка возложить на
них ответственность - на тех, кому надо в ножки поклониться.

- Отвечать должны другие.

О <РУССКОМ ДОМЕ> И <РУССКИХ ДОМАХ>

НАБЛЮДАТЕЛЬ. А что происходило в свободное от состязаний время? <Русский дом> не пустовал?

ОЧЕВИДЕЦ. Накануне открытия Игр пресс-атташе российской сборной Геннадий Швец предупредил: <Теперь <Русский дом> - не территория, а
программа>.

- Даже так. Вообще это ноу-хау принадлежит Виталию Смирнову. Здравая, надо сказать, идея. Впервые клуб для олимпийцев организовали в
Барселоне. Возможно, диктовалось это обстоятельствами. Уже не было Советского Союза, на Играх выступала сборная СНГ - как язвили
зарубежные коллеги, команда без гимна и флага. Смирнов, помню, так это объяснял: <Все члены олимпийской семьи должны чувствовать
тепло родного очага>. Первые клубы выглядели скромно. В Лиллехаммере <Русский дом> обосновался в бревенчатом, скрипучем доме,
безвозмездно предоставленном пожилым норвежцем, искренним болельщиком России. Правда, уже тогда вокруг клуба начала зарождаться, я
бы сказал, не совсем семейная атмосфера. Сотрудники пресс-службы раздавали приглашения журналистам в зависимости от тона их
публикаций или телепередач. В Атланте арендованный особняк был уже пошикарнее, и опять проявлялось, как, впрочем, затем и в Нагано,
разделение олимпийской якобы семьи на достойных и не совсем. На первый план выдвигались не спортсмены и тренеры, а функционеры,
депутаты и прочие виповцы. Византия в нас сидит крепко.

- В Афинах, представь себе, был уже не один <Русский дом>, а несколько. Самый закрытый - на корабле <Вестердам>, в 7-звёздном
плавучем отеле. Наши СМИ изрядно пошумели насчёт заоблачных цен на этом лайнере, но российские губернаторы, депутаты Госдумы и
Совета Федерации, бизнесмены, поп-звёзды и ухом не повели: самые дорогие <платиновые> пакеты стоимостью 26 000 евро с носа были
раскуплены за несколько месяцев до стартов. Дежурная олимпийская сборная депутатов Госдумы во главе с Артуром Чилингаровым и
Николаем Харитоновым размещалась, естественно, на <Вестердаме>. Когда мы пытались узнать, кто заплатил за их пребывание на борту,
нам говорили: они находятся в Афинах за свой счёт. Хотя известно: эти депутаты, являясь гостями Олимпийского комитета России,
оказались в Греции при полном финансовом содействии компаний, близких к ОКР.
Закрытость самого элитного <Русского дома> наши функционеры списывали на греков, установивших три кордона охраны порта. Но, как мне
рассказывали, когда понадобилось провести на приём третьестепенного помощника вице-премьера Украины, не имевшего не только
аккредитации, но и документов, сделано это было без проблем. Жизнь в корабельном <Русском доме> била ключом. Почти ежедневно -
приёмы для спонсоров: <Нафта-Москва> приглашает Газпром и наоборот. А олимпийские чемпионы прошлых лет, которых поселили там
бесплатно по поручению президента страны, выглядели чужими на праздниках спонсорской жизни. Журналисты в большинстве своём тоже были
персонами нон грата. О том, чтобы поселиться в этом отеле, не могло быть и речи - из-за цен, естественно. Не исключаю, что множество
кают, о чём упорно говорили за кулисами, пустовало.
Завесой тайны было покрыто даже местонахождение ещё одного <Русского дома>, организованного Федеральным агентством по физической
культуре, спорту и туризму. Люди, которым я доверяю, рассказывали, что Вячеслав Фетисов привёз в Афины чуть ли не весь ближний круг
своих подчинённых - от референта до бухгалтеров. Агентство сняло в центре греческой столицы роскошный теннисный клуб, и обошлось это
мероприятие в 100 тысяч евро.
Третий <дом> - самый скромный - располагался в Доме русской культуры, что возле российского консульства. Четвёртый - самый
чопорный - в здании посольства, рядом с президентским дворцом.
Наконец, тусовки в пятом по счёту клубе проводились в частном <Боско Доме>. Фирма <Боско ди Чилледжи> выиграла тендер на экипировку
сборной России на трёх Олимпиадах: от Солт-Лейк-Сити до Турина. В центре Афин сняли особняк с выходом на крышу - ресторан, откуда
открывается потрясающий вид на Акрополь. Арендовать здесь пару этажей - задача почти невыполнимая. Но для главы <Боско> Михаила
Куснировича, недавно ставшего владельцем ГУМа, это, похоже, не проблема. Его подчинённые, кстати, имели почему-то
аккредитации-<вездеходы>, которых не было у многих тренеров олимпийцев.

- Запомнилась реплика Натальи Павловой, тренера сборной России по гимнастике - насчёт артистов: <Они развлекают другую публику -
<туристов>, которые приехали на Игры потусоваться. К нам артисты не ходят>.

- Мне тоже об этом говорили. Куда чаще не на соревнованиях и не среди спортсменов, а в почти засекреченных <русских домах> видели
завсегдатаев ещё советских групп поддержки - певца Льва Лещенко, пародиста Владимира Винокура и примкнувших к ним синтетического
исполнителя Бориса Моисеева и актёра Олега Янковского.

- Твой рассказ лишь подтверждает, что спорт, во-первых, это - зеркало жизни, а во-вторых, он давно уже перестал быть собственно
спортом и превратился в инструмент фантастического по масштабу бизнеса. Кто-то считает это нормальным, кто-то негодует, но это -
реальность. Каким, на милость, может быть закулисье в спорте страны, где зашкаливает разница между богатыми и бедными! У нас не ВВП
растёт. У нас в спешном порядке формируется аристократия, отгороженная от реальной жизни, - со своими <элитными> домами, кортами,
клубами, модами, домашними животными, нравами, тусовками. Эти тусовки и переместились на время Олимпиады из российской столицы в
греческую.

ОБЩИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Медали
Золото Серебро Бронза Всего
Атланта-1996
1. США 44 32 25 101
2. Россия 26 21 16 63
3. Китай 16 22 12 50
Сидней-2000
1. США 40 24 33 97
2. Россия 32 28 28 88
3. Китай 28 16 15 59
Афины-2004
1. США 35 39 29 103
2. Китай 32 17 14 103
3. Россия 27 27 38 14

НАБЛЮДАТЕЛЬ. Не впервые после Олимпиады я ощутил чувство опустошённости. Но после Афин к нему прибавилось ощущение фальши. Слишком
уж далеко забрели Игры от предначертаний идеалиста Кубертена.

ОЧЕВИДЕЦ. Согласен. Его знаменитую оду теперь впору начинать словами <О спорт, ты - бизнес!>.

- У нынешних Олимпиад три кита - собственно спорт, бизнес и телевидение. Что-то они от этого выигрывают, что-то теряют. В славной
триаде остаётся всё меньше места спорту в его изначальной сути. Игры стали сгустком глобализации со всеми её противоречиями. Помню,
будучи на трибунах - в Барселоне, Атланте, Нагано, - я восхищался церемониями открытия. Отовсюду неслось: праздник! праздник! единая
семья! А тут присмотрелся к шествию делегаций. Какая там семья! Демонстрация раздела мира - на богатый Север и бедный Юг. Какое
равенство! Над комбинезоном австралийца Торпа корпели видные учёные и крупнейшие лаборатории. Он создан с применением новейших
технологий и уменьшает сопротивление воды на 4 процента! У массы других участников Игр нет таких возможностей. Но разве это -
единственный пример?
Ворвавшийся в спорт бизнес с миллиардными оборотами привносит в него и весь присущий предпринимательству негатив. В частности,
коррупцию. Готовность к взятке, продемонстрированная накануне Игр главным олимпийским чиновником Болгарии, - крохотная частица этого
явления. Наконец, детективы с допингами. Бубка, которого сегодня никто иначе как Сергеем Назаровичем не величает, возглавляет в МОКе
комиссию, которая разбирается с провинившимися. В одном из интервью он заметил, что борьба с допингом становится как бы отдельным
видом спорта. Мне кажется, великий атлет стал хорошим дипломатом и смягчает остроту проблемы. Атака на стимуляторы становится
бизнесом, и, судя по всему, весьма прибыльным. Никто не удивится, если вдруг откроется, что одна и та же фирма готовит и
стимуляторы, и средства для борьбы с ними, получая и за то, и за другое. А истерии вокруг общекомандной борьбы? При чём здесь
олимпийские идеалы? Даже если признать, что Игры - это праздник, то у него явные метастазы.

- К чему ты клонишь?

- Я поймал себя на мысли, что, пытаясь совершенствоваться - в организационном, технологическом, материальном смыслах, - мировой
спорт загоняет себя в тупик. Может наступить момент, когда все поймут: надо остановиться. И вспомнить уроки древней истории.

- Без мифологии, естественно, не обойтись.

- Представь себе. Спорт у древних греков ассоциировался прежде всего с нравственным совершенствованием. Победа на Олимпиаде была
победой не только тела, но и духа, она носила огромный моральный эффект и, заметь, не давала материальных благ. Так было до II века
до нашей эры, когда эллинов покорили римляне. Они внедрили в жизнь дух коммерции, на Олимпиадах появились профессионалы, были
введены денежные призы. Игры превратились в весьма прибыльное предприятие и в конце концов были запрещены императором Феодосием I
Великим как пережиток язычества.

- Прикажешь вернуться к барону Кубертену?

- А почему нет? Почему бы снова не сделать Олимпиады любительскими.

- Это несерьёзно. Хотя в твоём монологе есть и резоны. Многие размышляют над этим. Ты упоминал о комбинезоне для пловцов. Я слышал
полушутливое-полусерьёзное предложение знаменитого тренера Турецкого: пусть пловцы соревнуются, как в Древней Греции. То есть
нагишом. Вроде шутка, но мысль понятна: в олимпийских соревнованиях надо обеспечивать равенство условий. Теперь насчёт коррупции.
Почему и тут не обратиться к опыту древних времён и не проводить Олимпиады в одном городе - скажем, в Афинах? А может, ещё где. И
избавиться, наконец, от диктата кошелька. Сколько Олимпиад принимала Америка! Пальцев не хватит сосчитать. Надеюсь, объяснять
почему, не надо.

- Боюсь, наши слова покажутся бредом наивных идеалистов. Так ведь и в самых невероятных предположениях может содержаться здравое
зерно. Или - зёрнышко.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 30.08.2004 20:05:18

Никита Гараджа. "Чудовищный русский ресентимент" (*+)

Русский Журнал / Обзоры /
http://www.russ.ru/culture/20040827_names.html

Периферийные империалисты
"Чудовищный русский ресентимент"

Никита Гараджа

Дата публикации: 27 Августа 2004

Диагноз

Ревизия девяностых состоялась, итоги подведены, жирная точка оборвала сладострастье разрушителей, упоенных ничтожеством растерзанной
империи. Когда речь идет о борьбе за жизнь, предательство не прощается. Удел иуды - глухое злобствование бессилья. Ресентимент -
отчаянный вопль перед лицом проклятья гнева праведного, рождаемый животным страхом возмездия. Открытие Ницше - "чудовищный еврейский
ресентимент" - принял русскую ипостась. Новейшие теории периферийного капитализма - провозвестницы ресентимента по-русски.
Самый известный поп-певец онтологической периферийности России - конечно же, Александр Паршев с его градусником
( http://www.thewalls.ru/). Однако сегодня есть и другие, кто вбивает колышки в пространство понятий, описывающих нашу
"периферийность". К примеру, Григорий Явлинский в 2003 году издал книжку "Периферийный капитализм", где рассказывает про то, до
какой степени у нас все хуже, чем у них. А субкультура "новых левых" тем временем обогатилась "Периферийной империей"
( http://www.aglob.ru/books/?id=86) Бориса Кагарлицкого, где тот же тезис становится основанием для целой политико-философской
системы.
Resentiment - понятие, примененное Ницше для разоблачения христианской морали. По Ницше, resentiment - техника фабрикации фальшивых
идеалов, которой пользуется слабость для иллюзорного самооправдания и иллюзорной мести тому, чего ей недостает, - силе. Для того
чтобы слабость получила высшую оценку, надо просто уравнять ее с силой, именно для этого "хорошее-плохое" подменяется на
"добро-зло".
Ревизионистская критика слева и справа - свидетельство затаенных обид, горьких унижений и несбывшихся надежд. Кто-то из них сделал
ставку на заокеанских властителей дум, кто-то - на доморощенных примаковых и маслюковых, но расклад не удался и карта предательски
не легла. Осталось отчаяние - однорукий бандит сожрал последний чирик. Ни выигрыша, ни получки - только бессилие и страх, ощущение
нелепости рокового стечения обстоятельств.
Как показал М.Шелер, ""ресентиментную критику" отличает как раз то, что на самом деле она вовсе не "желает" того, что выдает за
желаемое; она критикует не для того, чтобы устранить зло, а лишь использует зло как предлог, чтобы высказаться" [1]. И еще: "почва,
на которой произрастает ресентимент, - это прежде всего те, кто служит, находится под чьим-то господством, кто понапрасну
прельстился авторитетом и нарвался на его жало" [2].
Особую остроту русской версии ресентимента начала ХХI века придает внутреннее ощущение превосходства над мировым порядком.
Поразительно удачна в этом смысле "Периферийная империя" Кагарлицкого. Здесь подчеркивается современное состояние фундаментального
разлада той ситуации, в которой мы быть в принципе не можем. Россия не может быть не империей, как космос не может быть частью иного
порядка. Здесь вступает в силу метафизика отрицания, парадоксальной реализации ничто, положения противоречивого присутствия на
периферии метрополии-антиимперии.
Само по себе рабское место в диспозиции миропорядка не могло стать источником бессильную обиды, вылившейся в теорию периферийного
капитализма. Скорее дело в том, что Америка, раньше "плохая", теперь стала "злой". Ей бы можно было все простить как врагу, но она
унизила нас до предела, включила в ядро "центра" (большую восьмерку), призрев за былые заслуги по уничтожению империи. Мечтам не
суждено было сбыться - в Белом доме не сидят русофобы, а купеческой знати не до гордости великорусского шовинизма.
Претензия к периферийным теоретикам не к содержанию их размышлений - там действительно много правды. Но по другую ее сторону -
воистину замечательная редукция. Исторический организм человечества уподобляется механизму функционирования супермаркета, где правит
бал супервайзер-мерчендайзер, организовывающий порядок витрины. Да, миропорядок есть, капитализм выстраивает систему, упорядочивает
жизнь народов согласно логике своего функционирования, но ведь и в супермаркете на первом месте не содержание упаковки, а лейблы.
Размер годового бюджета страны не может рассматриваться как реальный эквивалент положения на мировой карте. В мире есть Россия,
которая в состоянии актуального единства всех моментов своей истории не равняется приводимой Кагарлицким ничтожной доле
отечественного ВВП по отношению к мировому. Дело тут даже не в том, что Россия - "родина слонов"
( http://www.russ.ru/culture/20040825_mil.html). А в том, что периферийность (равно как и "центральность") существует, в первую
очередь, в коллективном сознании людей, живущих на земле - и, опосредованно, в структуре социума. Капитал же, т.е. то, что мы в
данный исторический момент считаем "ценными активами" - это просто одна из систем измерений, позволяющая оценить результаты
жизнедеятельности этих социумов.

Экономизм

Жизнь пересиливает идеологию. Как бы ни позиционировали себя экономические науки в системе наук общественных, хозяйство занимает все
же далеко не первое место в иерархической структуре человеческой реальности. Особый статус экономики связан не со спецификой ее
инструментария, а с самим предметом анализа. Стихия человеческой жизни рационализируется в экономические теории, после чего
происходит своеобразное "переворачивание" реальности. Теории заступают на ее место и сами желают стать орудиями рационализации
жизни.
Если быть последовательным до конца, то человек стал по-настоящему экономически более грамотным не тогда, когда появились
зубодробительные тексты Адама Смита, а когда он познал богов и стал воспроизводить культ хозяйствования, принося жертвы богам
плодородия. Этим актом он установил связь между собственной хозяйственной активностью и реальностью. Внешний мир очеловечился, стал
прозрачным, что позволило эффективно приспосабливать его к собственным нуждам. Но на первом месте здесь - воля богов, от которых
зависят границы и пределы возможностей в очеловечивании природы. Здесь экономическая жизнь выстраивается не из субъекта, а из самой
реальности, которая упорядочивается волей богов.
Современный экономизм хочет иного. Для него важно выстроить хозяйство исходя из субъекта. И при всей рациональности такого подхода,
получается, что реальность как таковая абсолютно неупорядочена и нелогична. Человек выстраивает порядок из себя самого.
Следствием этого становится фетишизация экономизма. По С.Н.Булгакову, хозяйство "стремится стать не только ОДНОЙ из сторон жизни, но
единственной или, по крайней мере, определяющей, не признавая над собой никакого внехозяйственного или сверххозяйственного суда"
[3]. Никакой иной реальности, кроме как экономической, человек уже не видит, ему не до культов и богов. В нашем случае экономизм
становится альфой и омегой современности. Все есть экономика.
Но в этом заключена и слабость экономизма - разумность реальности постоянно приводит его к краху. Имея дело только с производными
человеческого и будучи не в состоянии видеть за "гуманитарными границами", он оказывается без опоры в природе. Остается попытаться
абсолютизировать логику экономических законов - что и происходит, когда наука объективирует результаты своих исследований. И только
жизнь может показывать их несостоятельность.
Когда Явлинский или Кагарлицкий объясняют, почему рыночные механизмы у нас не заработали или заработали не так, как нужно - это
гадания на кофейной гуще или объективация по второму кругу. Невозможно в логике современного экономизма дать вразумительного
объяснения того, почему мы на периферии. Можно, как Явлинский, сетовать на институциональное несовершенство нашего государства -
или, напротив, как Кагарлицкий, обозначать возможное наше мессианское предназначение в борьбе за лучшее будущее мира. Сути это не
меняет.
В логике так называемого "миросистемного анализа" мы действительно на периферии. Но бывают, однако, и другие логики. Скажем, Ленин в
1916 г., написав про "империализм как высшую стадию капитализма", вышел за рамки классической марксистской логики - и периферия
чудесным образом превратилась в центр революционного движения. Ну, а жизнь не замедлила подтвердить предположения о возможности
антикапиталистической революции в крестьянской стране.
В свою очередь, Сталин продолжил эту логику, окончательно перестав искать опору коммунистической идее в метрополии
капиталистического мира и переориентировавшись на периферийные регионы. И, в отличие от капиталистических стран, Россия на
собственных географических перифериях производила не колониальную демодернизацию и архаизацию, а пыталась всячески включать
внутренние и внешние колонии в состав метрополии.
Когда Кагарлицкий говорит о том, что России в ХХ в. удалось на 74 года истории советского государства вырваться из миросистемы, он
абсолютно прав. Эту мысль можно конкретизировать: мы вырвались за рамки экономизма. Как говорил Ортега-и-Гассет, коммунизм - это
хоть и очень странная, но все же нравственность. Именно поэтому мы как хозяева ходили по планете, а Москву воспринимали как центр
мироздания. Мы просто были "иными" - способными видеть те пространства, которые не было видно "обычным людям". И уже одно это
исключает саму идею периферийности. И наоборот: как только рожденное в 60-х "новое мышление" на русском языке провозгласило, что
между двумя мирами нет никакой разницы, это было всеми прочитано и понято как безоговорочная капитуляция. Сказать "мы как вы"
означает сказать "мы хуже вас".
Но здесь лежит и корень имперского ресентимента. Констатация величия советского проекта и ущербной сущности капиталистической
реставрации - "ларек на космодроме" - обозначает проблему выхода чистыми из состояния национального унижения. Подобно тому, как
свершившееся насилие может привести как на панель, так и быть сублимировано преступно отнятой, но не утраченной чистотой
девственности. В разоблачительном пафосе "периферийной империи" слишком много резонерства опустившейся девки с искренним горем и
слезами, но без будущего.

Магистральное направление

Проблема не в том, что мы по факту оказались на периферии движения мирового капитала и встраиваемся в мировую систему в непривычной
для себя роли обслуживающего персонала и инструмента финансовой метрополии. Если бы всяческие эмиссионные центры находились не на
Уолл-стрит, а на Тверской - это бы ничего принципиально не решало. Разве что Явлинский был бы доволен.
Общим местом стала мысль о том, что СССР в столкновении с капиталистическим миром закономерно потерпел поражение как экономически
менее совершенная система. Главная ошибка здесь - в поиске причин поражения, связанная с последовательной автономизацией
экономической деятельности от всех иных форм культуры. Экономика становится вне национального размежевания, вне религиозной
хозяйственной этики, наконец, вне самой человечности, абсолютизируется в своем могуществе.
Макс Вебер начинал с того, что выявлял связи экономических отношений с государственно-правовой системой Рима и средневековья в
целом. Его "протестантскую этику" можно рассматривать в контексте преодоления отчужденного характера экономизма. При всей своей
антигуманности капитализм насквозь человечен, он примитивен и тривиален, как бритва Оккама. В нем нет сложности органического, он
систематичен, ибо это действительно уклад, сотворенный по произволу гордой воли просвещенческого человека. Капитализм - это
миросистема; но только для тех, кто принимает ее.
Отношения человека с природой, побуждающие его к хозяйственной деятельности, не сводятся к механическому взаимодействию с ней. Люди
осваивают мир, раскрывают его, причем это задача настолько творческая, что не только человечество выступает субъектом экономической
деятельности, но и каждый отдельный народ, каждая деревня, семья в конце концов. Индивидуальность вписывает себя в реальность в
первую очередь в хозяйственной деятельности, и уже поэтому такая деятельность никак не определяется универсальными законами
многообразных экономических теорий.
Потенциально все народы являются творцами особых экономических отношений. Хозяйство как творчество - это радость обнаружения себя в
природной реальности, и оно возможно только как уникальное, принципиально нетиражируемое культурное действие. В этом - корень
"периферийности" и "центральности": реальные центры появляются и существуют лишь там, где людские сообщества берут на себя подвиг
организовывать хозяйство "от себя", от своей надхозяйственной уникальности, не встраиваясь в чужие модели и не замыкаясь в
чучхеистской автохтонности, а открыто предлагая миру свои собственные универсалии и отстаивая их.
А потому даже если мы вдруг, как мечтают сегодня многие, завладеем контролем над потоками и станем "Америкой ХХI века" (Е.Гайдар),
на нашу долю выпадет только лишь разврат благоденствия. Ресентимент же останется с нами навечно.

Примечания:


[1] Шелер М. Ресентимент в структуре моралей. - М., 1999. - С. 23.
[2] Там же. - С. 18.
[3] Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. - М., 1994. - С.309.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:44:11

Д. Ольшанский. Убить КВН (*+)

Русский Журнал / Обзоры /
http://www.russ.ru/culture/20040825_ol.html

Убить КВН
Дмитрий Ольшанский

Дата публикации: 25 Августа 2004

Испортил хорошую вещь...
Кинематографический Шерлок Холмс, разгибая кочергу

"Мечты сбываются - и не сбываются", - пел кумир миллионов Юрий Антонов. А у меня в аэропорту Кеннеди как-то чуть не разорвалась
сумка - я взял с собой на Восток New Yorker сразу за несколько месяцев. Теперь вот в Москве издается русский "Нью-йоркер" - так
значит, моя мечта сбылась?

Чужие издания если уж и передирать, то лучше всего частично, ну а если частично не хочется, а хочется только целиком, то по крайней
мере нужно делать это осмысленно, содержательно - так, как былые революционеры подделывали паспорта. Однако если вас зовут Лев
Самуилович Изаксон, а документ гласит, что вы Кузьма Иванович Неживой, жандармы схватят вас за бороду. Нечто подобное и здесь:
журнал "Новый очевидец" заимствовал у "Нью-йоркера" буквально всю его благородную внешность вплоть до шрифтов, обложки и прочих
подробностей макета, а вот то, что внутри... О, это печальные страницы.

Откуда все началось? Оригинальный New Yorker - символ того Манхэттена, о котором снят фильм Вуди Аллена, и в издании этом
обсуждаются все политические и культурные сюжеты, которые только могут волновать условного читателя - образованного и богатого
нью-йоркского либерала, этакого атлантического собрата старорусскому "прогрессивному адвокату, доктору, профессору" из кадетской
партии столетней давности. "Нью-йоркер" - серьезный журнал. Именно там сразу после 09.11 Сьюзен Зонтаг напечатала свое знаменитое
немогумолчать с обличениями режима Буша (после чего форум журнала еще долго лихорадило), а совсем недавно с его страниц начался
скандал с пытками в тюрьме "Абу-Грейб". Публикации же стихов и прозы там - не просто способ разбавления политических и "городских"
текстов, но вектор развития американской словесности. Напечатали в "Нью-йоркере" - значит "новый Гоголь явился".

Однако на том месте, где в Америке было драматическое представление, в России начался разухабистый цирк, и на арену кубарем
выкатились коверные.

Редактором "Нового очевидца" стал профессиональный остроумец Сергей Мостовщиков, уже сделавший за два года до этого русский Village
Voice не леворадикальным политизированным журналом, как оно есть в оригинале, а бессмысленным "Большим городом" с набором баек,
шуток и прибауток. Теперь бесконечный клуб веселых и находчивых продолжился на стилистической базе "Нью-йоркера".

Сейчас, после выпуска двух номеров, можно точно определить целевую аудиторию "Нового очевидца". Это умственно отсталые люди. Ничего
смешного, тоже вполне почетная таргет-группа - как раз в Америке, например. Правда, там для mentally disabled аудитории издается не
"Нью-йоркер", а иные достойные издания, копированием которых С.Мостовщикову и следовало с самого начала заняться. Ведь в первых
номерах "Очевидца" он предложил своим истинным читателям столько интересных материалов! Здесь и четко изложенная в вопросах и
ответах история злодеяний Саддама Хусейна (такого рода тексты американские "освободительные" силы, должно быть, распространяют в
Ираке напечатанными на листовках очень крупным кеглем), и познавательные "письма читателей" про мяукающих ворон, и куплеты некоего
Александра Левина про "вертикаль власти" и "борьбу Бобра с Козлом", и показательный материал неизвестного мне Ф.Виноградова об
афинской олимпиаде, выдержанный в любимой Мостовщиковым и компанией стилистике, которую я назвал бы остранением глазами кретина.
Смысл этого высокохудожественного метода заключается в абсолютно механическом описании каких-либо событий - так, чтобы всякая
смысловая подоплека (соревнований в плавании, скажем) заведомо выносилась за скобки, а оставался бы лишь девственно дебильный
перечень событий ("мужчины и женщины в шапочках плавают туда-сюда"). Данный метод может использоваться комикующими журналистами
бесконечное количество раз по любому поводу и считается страшно смешным.

Разумеется, никакой политики в "Очевидце" быть не может. Точнее, там ее можно представить только в виде очередной жизнеутверждающей
байки а-ля "Я шел по улице и насвистывал. Взглянув на крышу, я заметил падающую на меня сосульку. Должно быть, такова политика
Путина".

Иными словами, в этом журнале под абсолютным запретом находится смысл текста как таковой. Он не допускается нигде и ни в чем, ну а
если уж какой-то автор сумеет написать полностью бессодержательное "юморное", с хитринкой, живинкой и веселинкой эссе о политике -
честь ему и хвала, оно наверняка будет напечатано. Вообразим себе, к примеру, как выглядел бы в русском "Нью-йоркере" материал о
происходящем в тюрьме "Абу-Грейб".


"Я оказался в темном помещении без окон. Я испугался, потому что оно напомнило мне чулан в пионерлагере в 1982 году, куда меня
запирала тетя Нюра за плохое поведение. Но здесь тети Нюры не было, а были какие-то смуглые раздетые мужчины, которые зачем-то
сидели в узких клетках. Я спросил их, для чего они там сидят, но они ответили что-то на непонятном гортанном языке, совсем как мой
сосед по лестничной клетке Вася, когда сильно напьется. Потом пришел американец и, улыбнувшись, сказал, что мне пора. Я попрощался и
вышел. Странные люди иракцы. Зачем сидеть в клетке, когда у них солнышко светит так ярко! Вот у меня в Бибирево оно так никогда не
светит".

Есть, однако, в "Новом очевидце" и кое-что "не по основной теме". В частности, культурный блок, за которым, говорят, присматривает
писатель Александр Кабаков. И здесь кончаются даже шутки юмора (область применения талантов Мостовщикова) - и начинается сводящая
скулы, пыльно-мусорная скука. Рассказ вконец исписавшегося В.П.Аксенова, наихвалебнейший отзыв о новом романе Аксенова же,
непотребно банальный и дежурный даже для какой-нибудь газеты "Время новостей" репортаж музыкального критика Тихона Романова (кто это
вообще?) о фестивале "Нашествие", анонимный (совсем как в рекламных буклетах, которые рассовывают по почтовым ящикам) разворот
беззубых книжных рецензий... Кабаков совершил нехитрую редакторскую операцию - наложил словесность в стиле никем не читаемых
"Знамени" и "Октября" на критику серого, во всех смыслах неудачного "Еженедельного журнала". Получился натуральный компост.

Обнаруживаются в "Очевидце" и совсем уж ни в какие ворота не лезущие разножанровые экзерсисы. Вроде олимпийского (опять-таки) текста
одного из аннибалов русского горе-либерализма Семена Новопрудского с сочным высказыванием: "Олимпиада во Владивостоке - вообще вау!"
Или культурная афиша, в которой читателю рекомендуется пойти на спектакль режиссера Андрея Житинкина (боюсь, даже умственно отсталую
аудиторию нельзя оскорблять такого рода приглашениями). Или абсолютно не смешные карикатуры. А вот сочинение Василия Голованова о
возвращении в Россию иконы Казанской Богоматери; обратите внимание на нижеследующий пассаж оттуда: "Пусть эта вера наивна, как
наивна с атеистической точки зрения любая вера. А мы, пройдя через семьдесят лет просвещенного атеизма, что обрели взамен? Попытку
одну религию заменить религией коммунизма? Мавзолей, кремлевские звезды, памятник Ленину в каждом городе, пионерские галстуки и
громадные портреты всенародно любимых членов политбюро на демонстрациях? Или же только страх и безмыслие сталинских времен,
всеразъедающую иронию анекдотов брежневской поры и рвущееся в небо отчаяние Высоцкого: "И ни церковь, ни кабак - ничего не свято..."

Вам не кажется, что подобная журналистика "рвалась в небо" в прогрессивном журнале "Сельская молодежь" году этак в 1990-м? Не пора
ли ей упасть на землю и никогда более не подниматься? Ан Мостовщиков подобрал и это.

И все-таки апофеоз бесстыдно-имбецильного кошмара - хвалебный материал о Сергее Владимировиче Михалкове. Сложно учинить подобное в
2004 году, даже будучи очень "модным" и очень глупым, даже если специально задаться целью придумать что-нибудь поистине
мерзопакостное. Вот что пишет о Михалкове некая Наташа Афанасьева. "Он умеет отличать знание от мудрости, он терпелив и спокоен. Он
умеет управлять некой Силой. Я думаю, что Сергей Владимирович действительно очень похож на Мастера Йоду из "Звездных войн". То есть,
простите, на Классика из России". Вот так, чего уж там. Ну и сам Мастер Йода тоже откровенничает на славу: "Жить надо так, чтобы
каждый вечер засыпать с чистой совестью... Я старался всем помогать... Синявский - спекулянт от литературы. - А Пастернак? - Бориса
любил. Но он был действительно не прав..."

Господи, стоило ли столько лет думать, что фильм ужасов окончен и что мы наконец вышли из кинозала, когда жутчайший из монстров
благодушно вещает... по Первому каналу? В "Литературной газете"? Нет, в русском псевдо-"Нью-йоркере". Не Евгений ли свет
Александрович Евтушенко ожидается в следующих номерах? Он, должно быть, наш Оби-ван Кеноби?

Джедаи джедаями, только уж слишком противно.

Главнейший урок из истории с "Очевидцем", помимо возможных исков американских юристов (об этом уже писали в New York Times), очень
прост. Национальным врагом России на данный момент является дурашливое хохмачество, призванное любой ценой отвлечь людей от проблемы
неумолимого разрушения окружающей их реальности. Смехопатологические "городские журналы" Мостовщикова издаются как раз в то время,
когда любимая нами Москва исчезает стремительно, исчезает на глазах - и вместо того чтобы критиковать, разоблачать и бороться, эти
журналы будут только заливисто гоготать. Гоготать во всю глотку своих отменно сытных бюджетов. И чем сильнее будут катастрофы - тем
веселее будут журналы. "Мы вне политики".

И раз нет в России ни "Нью-йоркера", ни "Виллидж войса", - чтобы противостоять деградации, нужно хотя бы уничтожать бешено ликующий
вокруг нас КВН на доступной территории доступными средствами.

Сжечь страницы, посыпать землицей, забыть.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:43:49

И. Смирнов. Регрессанс (*+)

http://atheism.ru/library/Smirnovi_2.phtml

Смирнов Илья
Регрессанс.



Регрессанс.

Религия и образование в современной России.

Маленькое предисловие. Эта статья - не "публицистика" в общепринятом газетно-журнальном понимании слова, а небольшое научное
исследование, предпринятое автором по просьбе журнала "Скепсис". Оно основано на источниках. В основном - на учебных пособиях,
утвержденных Министерством образования. Автор не занимает априори "антирелигиозной" позиции. Существуют разные мнения по поводу
того, исчерпала себя религия, или она составляет необходимый и неизбежный компонент человеческой культуры:

"Принятие системы ценностей лишь в крайне незначительной степени опирается на
холодную рассудочность. Вопросы этики - это всегда вопросы страсти и веры. И слава Богу! Попробуйте представить себе человека,
который оценивает Холокост не "это ужасно!", а "это неразумно"... Верующий полагает основание в Боге. Не в сиюминутном, но в
Абсолютном. А в чем сможет положить свое основание новая "светская" идеология, пытающаяся хоть как-то обуздать наступающий со всех
сторон хаос?: Разум позволяет лишь сориентироваться в отношении определенных ценностных доминант, помогает рассчитать кратчайший
путь к выбранному маяку. Но зажигает маяк - не он:" (Мария Кондратова (1)

Разные точки зрения см. также: "Право на разум" - Скепсис ? 1.

Кто ближе к истине в старом споре - видимо, покажет практика.

Особый интерес в этой связи представляют результаты масштабного социального эксперимента по "религиозному возрождению", который был
проведен в "постсоветском пространстве" на развалинах коммунистической идеологии. К сожалению, не вполне понятно, как результаты
оценивать. Социологические данные противоречивы и не слишком достоверны (2). Публицистика в СМИ, политические заявления и программы
подчинены конъюнктуре. И здесь исследователю могут пригодиться учебники, особенно школьные, поскольку они отражают более-менее
устоявшиеся - и одобренные официально! - представления об обществе и мировоззренческие "маяки".

В кругах НЕОФИЦИАЛЬНЫХ популярен следующий ответ на вопрос, вынесенный в подзаголовок статьи.

Вопреки Конституции наше государственное, т.е. светское образование инфицировано клерикализмом, религиозной пропагандой в основном
православного толка, и это не случайное стечение обстоятельств, а плоды сознательных усилий - см., например, совместное обращение по
этому поводу патриарха Алексия, ректора МГУ В.А. Садовничего, президента РАН Ю.С. Осипова и президента РАО Н.Д. Никандрова,
содержащее такие терминологические изыски как "православная наука" (3) - привет от "партийной биологии" 1948 г. издания! РПЦ
постепенно занимает "свято место", освободившееся от идеологических органов КПСС.

Правда ли это?

Правда. Но не вся правда, а местами настолько не вся, что становится неправдой. Реальное положение дел сложнее, интереснее для
историка и, как водится, "для современника печальней".

Попробуем проследить эволюцию идей.

В учебниках, создававшихся в первой половине 90-х годов - на волне горбачевской Перестройки - проблемы религии и церкви
рассматривались в историческом контексте:

"Иван III предпочел отказаться от решительного столкновения с большинством духовенства и от планов изъятия церковных земель. Так
начал складываться союз светской власти с воинствующими церковниками. Великий князь окончательно отказался от поддержки еретиков,
тем более, что ересь, расшатывая незыблемость церковных догм, грозила и авторитету светских властителей: В 1504 г. новый церковный
собор приговорил еретиков к смертной казни. "И сожгоша в клетке диака Волка Курицына, да Митю Коноплева, да Ивашку Максимова, а
Некрасу Рукавову повелеша язык урезати и в Новгороде сожгоша его:." Перемена позиции великокняжеской властипобудила и иосифлянское
духовенство переменить свой подход к соотношению светской и духовной власти: Последователи же Иосифа, случалось, беспрекословно
выполняли самые бесчестные поручения властей, от которых нестяжатели отворачивались с презрением. Впрочем, это не помешало церкви
канонизировать Иосифа Волоцкого, так же как и Нила Сорского" (Кацва Л.А,, Юрганов А.Л. (4)

В той же книге неоднократно отмечается позитивное воздействие православия на народную нравственность, государственное управление,
культуру Руси, даже на русский огород: "требуя многодневных постов, христианство заставляло есть больше овощей, а следовательно -
совершенствовать огородничество. Не случайно лучшими огородниками были монахи" (5). Да и в главе об эпохе Ивана III, которую мы
цитировали чуть выше, проводится принципиальное различие между нестяжателями и иосифлянами, Нилом Сорским и Иосифом Волоцким.
Учебник Кацвы-Юрганова, при всех своих достоинствах и недостатках - это именно научная книга по ИСТОРИИ, она не имеет ничего общего
с "казенным атеизмом" советских времен, который предписывал освещать религиозные сюжеты непременно "с разоблачением", но, с другой
стороны, не дублирует и курс Закона Божьего.

Во второй половине 90-х меняется не только содержание, но и стиль учебной литературы. Это происходит постепенно - школа, как
известно, один из самых консервативных общественных институтов, - но все-таки происходит. В учебниках появляются высказывания,
совершенно невозможные ни при Брежневе, ни при Горбачеве - интеллектуальные завоевания новой, ельцинской эпохи.

Один из самых популярных в Министерстве образования (публикуемых миллионными тиражами) обществоведов - П.С.Гуревич (6) сообщил
старшеклассникам о таком открытии:

"Мы смертны. Но ИСТОРИЯ знает исключение из этого правила... Дата смерти Христа на третий день перечеркнута чудом Воскресения. Эта
необыкновенная жизнь вырывается за положенные человеку пределы, опровергая то, что мы привыкли считать едва ли не самым непреложным
законом природы""(7, выделено - И.С.)

Из "Истории Древнего мира" А.В. Акулова с соавторами можно узнать, что при императоре Константине Великом

"принадлежность к христианской церкви перестала быть опасной. Теперь только христианин мог рассчитывать на карьеру при императорском
дворе. Все это привело к тому, что в церковь хлынули люди, многие из которых плохо представляли себе христианское учение. В 1У - У
веках н.э. среди христиан широкого размаха достигают ЕРЕСИ - ложные, с точки зрения церкви, учения. Те, кто придерживался ересей,
назывались ЕРЕТИКАМИ, а сторонники правильного учения - ПРАВОСЛАВНЫМИ" (8).

Т.е. ереси появились из-за того, что к "правильному учению" примазались невежественные карьеристы. Инквизиторы оценили бы такую
идеологическую поддержку из Третьего тысячелетия.

"Естествознание" для 10 класса не просто рекомендовано в школу - эта книжка выиграла министерский конкурс на "лучший учебник нового
поколения". В первой же главе перед читателями развернута портретная галерея - величайшие ученые всех времен и народов, от И.
Кеплера до Н.П. Бехтеревой. Рядом с портретами - цитаты, надерганные таким образом, чтобы утвердить в сознании "естественнонаучный"
вывод авторов учебника:

"углубленный научный поиск приводит к научным открытиям, которые обнаруживают сходство с религиозным откровением и утверждают
исследователей в вере в Бога" (9).

А вот как написаны два только что вышедших учебника по отечественной истории, один уже одобрен на федеральном уровне, второй - пока
только на московском региональном.

"Сергий Радонежский прославился своей праведностью, добродетельностью. Он призывал людей к неустанному труду, осуждал стремление к
наживе и дурные наклонности. Всю жизнь он посвятил служению Богу и людям. Постоянно трудился, в быту довольствовался малым. Презирал
тягу к материальным благам, душа его устремлялась к Богу. Русские люди видели в нем своего заступника, пример подлинно христианской
жизни" (Пчелов Е.В. (10).

"Вместе с христианством от Византии Русь приняла и почитание святых - людей, прославившихся в миру стойкостью веры, страданиями за
нее, христианской проповедью: Святой Николай. Жил он в 111-1У веках в далекой малоазийской провинции Ликия, в городе Миры, отдавал
свое последнее тем, кто от нищеты доходил до крайности, и старался творить добро в тайне. И даже пребывая в тюрьме вместе с другими
гонимыми христианами, чудесным образом поддерживал их дух и плоть в темницах, а посмертным его спасительным чудесам нет числа. Он
усмирял бурю и приводил в гавань терпящие бедствия корабли. Он возвращал жизнь упавшим с мачты матросам. Он приводил суда с грузом
зерна в голодающие города: Святой Никола-"смердович" трудится-чудодействует на Руси уже тысячу лет" (Богданов А.П., Лобачев В.К.,
Бессмертных Э.А. (11)

Все это имеет очень небольшое отношение к истории, и должно рассматриваться как религиозная пропаганда, причем довольно примитивная.
Где 15 лет назад маячили ритуальные ссылки на классиков марксизма-ленинизма, там теперь с благоговением цитируются "выдающиеся
русские философы", и не только Н.А. Бердяев, который, при всей своей непоследовательности, был все-таки талантливым публицистом, но
и такие откровенные мракобесы как И.А.Ильин или Иоанн Кронштадтский (12).

Но можно ли считать авторов подобных учебных пособий настоящими идейными последователями того же протоиерея Иоанна - "клерикалами",
которые отстаивают интересы церкви так же последовательно, как советские специалисты по "истории партии" отстаивали интересы КПСС?

Давайте попробуем определить мировоззрение П.С. Гуревича не по отдельной цитате, а в системе - если, конечно, позволительно говорить
о мировоззрении человека, плодотворно работающего в идеологической области при любом режиме: хоть при социализме, хоть при
капитализме (13). Вот принципиально важный параграф из учебника "Обществознание" - общая схема, по которой (якобы) развивалось
человечество:

"Можно было бы, скажем, мобилизовать все внутренние ресурсы на постижение самого человеческого духа. По этому пути пошли древние
народы, о чем свидетельствуют созданные ими религии. Они предписывают индивиду полное слияние с Космосом, с чем-то изначальным и
всеобщим. Покорность миру, стремление раствориться в нем, услышать в сферах духа звучание всей Вселенной - таковы установления
древних восточных религий. Если бы человечество пошло по этому пути, рассуждают многие обществоведы, оно развило бы духовные
ресурсы, приобщилось бы к Космосу, учитывало бы возможности и ресурсы природы. Жребий человечества не был бы таким драматичным...
Человек мог попытаться развить собственную биологическую природу. Как природная особь он обладает пластичной физической массой. Ни
одно животное не способно заняться культуризмом, или бодибилдингом, то есть строительством своего тела. Биологическая природа
человека позволяет менять очертания тела, развивать мускулы, перестраивать организм. Человек мог отправиться по заданному маршруту и
создать так называемую биологическую цивилизацию... Но европейский человек пошел по другому пути. Им овладела жажда познания и
порабощения мира... Уже древний человек взял в руки приспособление, с помощью которого рассчитывал усилить собственное могущество.
Но в этом расчете не на себя, а на рычаг, на колесо, на некое устройство он и потерял себя. Конечно, некоторые технические
изобретения были сделаны на Востоке. Но там не стремились как можно быстрее использовать их. В мнимом овладении окружающей средой
крылась коварная ловушка. Люди перестали доверять природе, отказались от развития и совершенствования духа..." (14)

Читатель может сказать, что это - какая-то мистическая белиберда, и автор, видимо, путает свой собственный биологический вид Homo
sapiens с амебой или слизевиком. Но в контексте нашего исследования интересно другое. Данная конкретная разновидность мистической
белиберды весьма далека от православия, вообще от христианства и даже от тех "древних восточных религий", на которые наш обществовед
всуе ссылается, прямо-таки как герой Ильфа и Петрова: "Восток нам поможет!" Ближайший источник вдохновения - антропософы. Но с точки
зрения Патриархии эта секта ничем не лучше научного атеизма.


Из учебника культурологии, который рекомендован Министерством образования для ВУЗов и особенно популярен именно в педагогических
институтах: пардон, университетах, будущие российские учителя могут узнать о себе и своих учениках много интересного:

"православная традиция соборной интеграции нашла выражение и в характерном для русского культурного архетипа сращивании понятий
красоты, добра и мудрости в слове "благолепие", как "видение умной красоты духовного мира" (С.Н. Булгаков): Признавая святость
высшей ценностью, русский человек стремится к абсолютному добру, и поэтому не возводит земные, относительные ценности в ранг
"священных" принципов. Он хочет действовать всегда во имя чего-то абсолютного:" и т.п. (15)

Казалось бы, диагноз ясен. Проблема в том, что тот же самый учебник рекомендует тем же несчастным студентам изучать историю Древней
Руси по "Велесовой книге" (16) - а это фальшивка, активно распространяемая "неоязычниками", - и содержит специальные параграфы о
судьбоносных достижениях т.н. "постмодернизма" в науке, искусстве и религии: "происходящие в религиозном сознании человечества
трансформации приветствуются как начало прорыва к новым типам и формам религиозного мировосприятия, свободным от диктата
традиционных религий" (17).

"История Древнего мира" - та самая, озабоченная защитой "правильного христианства" от еретиков, - редактирует канонический
библейский текст в соответствии с требованиями современной "политкорректности" (18). "Естествознание" Л.А. Битюцкой и Ко развлекает
десятиклассников не только теософскими фантазиями про тайные знания древних, которые якобы за тысячи лет до нашей эры знали толк в
молекулярной биологии и вычислили "отношение радиуса Земли к радиусу земной орбиты" (19). Гораздо интереснее - претензии авторов на
создание некоей новой супернауки. Дословно - "храма", призванного объединить под своими сводами (в одном флаконе) уже существующие
научные дисциплины, а также изящные искусства и религии (20). Волей-неволей вспоминается Мария Дэви Христос-Юсмалос.

У наших источников есть еще одна характерная особенность. Крайне низкий уровень, на котором они написаны, причем грубые ошибки,
логические несообразности и прямые фальсификации (ссылки на несуществующие источники и никому не известные "авторитеты") далеко не
всегда поддаются объяснению с точки зрения идеологии или какого-либо "соцзаказа". Не пчеловоды же заказали П.С. Гуревичу
сенсационное сообщение из улья:

"Трудовые пчелы относятся к трутням "пренебрежительно" - в трудные времена их убивают в первую очередь. Ведь ценна "трудовая
квалификация", а быть трутнем может каждый"

повторенное в двух его школьных учебниках подряд (21). Из учебника "Естествознание" "выписать все ляпы подряд безнадежно, как
безнадежно и выбрать из них самые вопиющие. Что красочнее - отнесение крокодилов и ящериц к земноводным, "азон" вместо "озон" или
приписывание электрического заряда ядру Земли, поскольку оно "ионизовано"? Утверждаем, что нет ни единой страницы без скандальной
чуши" (VIVOS VOCO (22). Конкретные примеры "скандальной чуши" из новых пособий по общественным дисциплинам см. также в обзоре
"Многоголосый хаос" в газете "Первое сентября" (23) и в фельетонах Авесхана Македонского, регулярно публикуемых той же газетой.

Но главное - редукция МЕТОДОЛОГИИ. Читая, например, учебник Е.В. Пчелова, можно отмечать конкретные формулировки, вроде такой:

"Только у язычников существуют кровавые обряды жертвоприношений, только у язычников царит многоженство. Язычники не желают вести
мирные переговоры, а нападают на соседей" (24)

- из чего прямо следует, что мусульмане - язычники. И дальше задавать риторические вопросы: что за экспертный совет пропустил
подобные тексты в школу? Вопросы в наших условиях бессмысленные. Нормальный экспертный совет. Ничем не хуже тех экспертов по
уголовному праву, которые не нашли в коробке из-под ксерокса состава преступления, а если нужна более конкретная информация по
Министерству образования, ее можно найти в отчете Счетной палаты (25).

Но, штудируя ту же "Историю России с древнейших времен:" страница за страницей, обращаешь внимание и на то, КАК преподается предмет.
Автор пересказывает источники, не различая легенду и установленный факт, агиографию и историографию. Трудно представить себе, чтобы
профессиональный историк действительно не понимал, что такое критика источников (как бы он тогда получил диплом?) Более вероятно
другое предположение. Общественные дисциплины сознательно опускают на до-научный уровень. Как сказано в "Культурологии" Г.В. Драча и
Ко, "постмодернистские веяния проникли в святая святых рационализма - науку. Она расширили арсенал средств понимания мира, признав
силу и мудрость за архаическими и мистическими представлениями:" (26).

"Религиозная пропаганда" на страницах "лучших учебников нового поколения" - не самостоятельное явление, а составная часть более
широкого, как выражаются гг. "постмодернисты", "проекта". Какого? Отвечая на этот вопрос, сами архитекторы проекта, скорее всего,
вспомнят про "плюрализм". Но "плюрализм" у них получается однобокий. Многие темы просто изъяты из обсуждения. Например, то, что
связано с социальным неравенством, классовыми интересами, эксплуатацией (а как прикажете без всего этого исследовать социальные
функции религии?)

Очень специфическое у гг. "плюралистов" отношение к науке. Оно варьируется в пределах: от агрессивно-враждебного (когда Г.В. Драч и
Ко предписывают специалистам по Древней Руси перестроить всю историографию на основе сочинений некоего Лесного-Парамонова (27) до
презрительно-пренебрежительного (когда Л.А. Битюцкая и Ко отводят уже существующим наукам роль "кирпичиков" - именно так, с
уменьшительным суффиксом! - на строительстве "храма" своего "естествознания"-Юсмалос (28).

Между тем, алгоритм, в соответствии с которым теософию, Иоанна Кронштадтского и "постмодернизм" собирают в один контейнер и потом
вываливают образовавшуюся "духовность" в головы школьников, довольно прост и очевиден.

Игра на ПОНИЖЕНИЕ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО УРОВНЯ.

Если это цель, то не имеет принципиального значения, кто именно поведет молодого человека в темноту - черносотенный кликуша,
оскорблявший последними словами Льва Толстого и благословлявший Гришку Распутина на придворное служение, или "постмодернист",
который глумился над памятью узников Дахау и за это был произведен в "писатели". А теперь еще и в школьные учебники по литературе
попал (29).

Чтобы читатели наглядно представили себе, как играют в эту идеологическую игру - картинка из жизни соседнего ведомства (30).
Отметим, что либеральная газета с одинаковым воодушевлением рекламирует: 1. "святого" Николая Романова; 2. новый продвинутый театр
на основе "драматургии" англичанина М. Равенхилла, который специализируется как раз на порнографии с наркотическим и педерастическим
уклоном (31); 3. человеконенавистнические "стрелялки" А. Балабанова "Брат -1" и "2" (32).

Впечатляет совпадение взглядов слева и справа на народное образование. Главный идеолог русской реакции конца Х1Х - начала ХХ века К.
П. Победоносцев "народной школе усваивал роль охранительного учреждения: "содержать людей в строгом подчинении порядку общественной
жизни". Школа должна не столько давать "общее развитие", сколько развивать навыки и умения в строгом соответствии наличной среде -
иначе сказать, она должна быть сословной и полупрофессиональной" (33).

Современные "либеральные реформаторы": на конференции в Горбачев-фонде: "А. Пинский: убеждал собравшихся, что наша школа учит детей:
слишком хорошо и дает им: слишком много знаний. Зачем им это? Это лишнее, объяснял Пинский. Зачем им, например, знать, что такое
"районирование по Баранскому"? Или чему равен sin(2x)?: В постиндустриальном обществе: все заняты в сфере торговли и обслуживания:
Зачем официанту знать географию? Его дело - блюда до столика донести: Пинский кое-что уточнил насчет иностранного языка:
оказывается, нынешние методики обучения иностранному языку - ошибочны. Они ориентированы на обучение чтению литературы. То есть,
окончив ВУЗ, гуманитарий может читать литературу по своей специальности, технарь - по своей. Это неправильно. Читать вообще вредно.
Иностранный язык надо знать в таком объеме и для того, чтобы каждый мог ответить по-английски интуристу, как пройти к вокзалу" (34).

Религия здесь - всего лишь СРЕДСТВО от самостоятельного мышления (а самостоятельное мышление подданных, как справедливо заметили
Л.А. Кацва и А.Л. Юрганов, "грозит авторитету властителей"). Средство, проверенное веками, особенно Средними, но не единственное и
далеко не главное.

Вот в чем принципиальное отличие от "России, которую мы потеряли". Николай Второй, судя по всему, искренне верил в то, что
Победоносцев, Распутин и Ко внушали царской семье под маркой "христианства". Но у нас нет оснований полагать, что современные
демократически избранные политики - что на Западе, что у нас, - принимают всерьез "ценностные доминанты" религии. И если церковь
вступает в конфликт с другими идеологическими институтами, - например, с масс-медиа или шоу-бизнесом, которому срочно понадобилось
растиражировать очередную похабщину, - последнее слово, как правило, остается не за священниками.

Религии отводится вспомогательная, подсобная роль. На мой взгляд, такое ИСПОЛЬЗОВАНИЕ должно оскорблять прежде всего самих верующих
и задевать их чувства гораздо сильнее, чем конкуренция соседних конфессий. Но на практике ничего подобного не отмечается. Люди,
претендующие на особые отношения с Создателем Вселенной, молятся вперемешку еврею-плотнику и царю-антисемиту в христианском храме,
который одновременно является памятником "воинской славы" и прямо на входе украшен досками с именами спонсоров - либеральных
реформаторов России.

Возвращаясь к цитате, с которой мы начали эту статью. Принципиальных возражений у меня нет. Есть практические сомнения. В борьбе с
хаосом трудно будет опереться на то, что само является частью хаоса.

Илья Смирнов.

1. Аспирант биофака МГУ и постоянный автор http://religion.russ.ru/
2. см., например: Вооруженные силы и вера в Бога - НГ- религии, 28.04.1999.
3. http://vivovoco.rsl.ru/OUTSIDE/AVE/LETTER.HTM
4. История России, У111-ХУ вв. для 7 класса. М, МИРОС, 1993, с. 195 -196.
5. Там же, с. 42.
6. не путать с медиевистом А.Я.Гуревичем, автором действительно хорошего учебника по истории Средних веков: Гуревич А.Я.,
Харитонович Д.Э. История Средних веков. М, Интерпракс, 1995.
7. Гуревич П.С. Обществознание. М. Центр гуманитарного образования, 2000, с. 204. О том же - в книге: Гуревич П.С. Введение в
философию для 10-11 классов, М, Олимп, АСТ,1997, с. 85 - 86.
8. Акулов А.В., Ванькова А.Б., Долотова И.А., Родионов О.А. История Древнего мира. М, Центр гуманитарного образования, 2000, с. 355.
9. Битюцкая Л.А., Еремин В.С., Чесноков В.С., Дементьева О.Б. Естествознание для 10 класса, М, Аст-пресс, 1999, с. 36.
10. Пчелов Е.В. История России с древнейших времен до конца ХУ1 века. М. Русское слово, 2002, с. 176 - 177.
11. Богданов А.П., Лобачев В.К., Бессмертных Э.А. Отечественная история с древнейших времен до ХУ1 века. 6 класс. М, Синергия, 2001,
с. 127 -128.
12. Естествознание, с. 36, 186 и др.
13. Очерк научной, с позволения сказать, деятельности П.С. Гуревича - см. в обзоре Александра Тарасова "Молодежь как объект
классового эксперимента", Свободная мысль, 2000, ? 1.
14. Обществознание, с. 367
15. Культурология в вопросах и ответах под ред. профессора Г.В. Драча. Ростов, Феникс, 2001, изд. 2, с. 330 - 331.
16. Там же, с. 355
17. Там же, с. 287.
18. Акулов А.В., Ванькова А.Б., Долотова И.А., Родионов О.А. История Древнего мира. М, Центр гуманитарного образования, 2000, с.
135.
19. Естествознание, с. 79, 277.
20. Там же, с. 7.
21. Обществознание, с. 150; Введение в философию, с. 70.
22. http://vivovoco.rsl.ru/OUTSIDE/AVE/AVE.HTM
23. Смирнов И. Многоголосый хаос. - Первое сентября, 18.09.2001.
24. Пчелов Е.В. История России с древнейших времен до конца ХУ1 века. М. Русское слово, 2002, с. 44.
25. Бюллетень Счетной палаты РФ ? 10 (46)/2001 www.ach.gov.ru/bulletins/2001/10-1.shtml
26. Культурология:, с. 287.
27. Там же, с. 354 и далее.
28. Естествознание, с. 7.
29. Ланин Б. Русская литература ХХ в. Под ред. Г.И. Беленького. М, Антиква, 1997, с. 202
30. Смирнов И. Какое время на дворе - таков мессия - www.screen.ru/Smirnov/messiah.htm
31. Давыдова М. Театр и его современник - Время новостей, 23.05.2002.
32. Медведев А. Национальный герой - Время новостей, 15.05.2001
33. Флоровский Г., протоиерей. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991, с. 412.
34. Репортаж с конференции: Тарасов А. "Много знаешь - плохо спишь" - Советская Россия, 13.10.2001. См. также: Шкроб А.М. Отучение -
http://www.ibmh.msk.su/vivovoco/VV/ARCH1000.HTMНаука в сослагательном наклонении



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:43:43

И. Смирнов. Право на разум (*+)

http://atheism.ru/library/Smirnovi_1.phtml

Смирнов Илья
Право на разум.



Воспоминания и размышления в связи с международным симпозиумом "Наука, антинаука и паранормальные верования" (1)
Интеллект - главное эволюционное преимущество Homo sapiens, а "научный метод, в основе которого лежит объективность,
воспроизводимость, открытость новому, - великое завоевание человеческого разума" (академик А.Б. Мигдал) (2). Поэтому здоровый
социальный организм (3) щедро расходует ресурсы на образование, информационное обеспечение, научно-исследовательскую работу. Но вот
парадокс: в то же самое время некоторые общественные институты целеустремленно добиваются, чтобы люди становились не умнее, а
наоборот, ГЛУПЕЕ.
Как и почему это происходит? можно ли этому противодействовать? если да, то какими способами? - вопросы, собравшие в новое здание
Академии на берегу Москвы-реки специалистов самого разного профиля, от астрономов до гуманитариев. Сам симпозиум вылился в
социальный эксперимент, из которого можно делать выводы о состоянии науки и общества в целом.

Инициатива.

Гражданскую инициативу, как это уже бывало в новейшей истории России, проявили физики: Е.Б. Александров, В.Л. Гинзбург, Э.П.
Кругляков. В 1998 г. Президиум РАН создал Комиссию по борьбе с антинаукой и фальсификацией научных исследований. Ее возглавил
замдиректора новосибирского Института ядерной физики академик Эдуард Павлович Кругляков. Вот первая организация, готовившая
симпозиум. Вторая - Российское гуманистическое общество, оно было основано в 1995 г., издает журнал "Здравый смысл", возглавляет его
профессор философского факультета МГУ Валерий Александрович Кувакин.
В.А. Кувакин: "проведение симпозиума связано с уникальной ситуацией, сложившейся в нашей стране, - беспрецедентной экспансией
паранормальных верований, шарлатанства, старых и новых религий в культуру и общественное сознание. Симпозиум представляет собой
вынужденную меру со стороны научного сообщества и той части интеллигенции, которая вытесняется за пределы поля культуры из-за того,
что их ценности являются светскими, а не религиозными. Это не означает, что эти люди атеисты. Они просто по тем или иным причинам не
стали не только религиозными, но и не принимают астрологии, шаманства или даже психологии современных СМИ. В принципе эти люди
хотели бы ориентироваться на классические ценности - ценности научного знания, ценности общечеловеческих нравственных норм, такие
общеполитические и гражданские ценности, как демократия, справедливость, гласность, общеправовые и даже экологические ценности" (4).
В международном масштабе один из вдохновителей движения ученых - скептиков и светских гуманистов - профессор университета штата
Нью-Йорк Пол Куртц, автор очень любопытных книг "Запретный плод" и "Искушение потусторонним", переведенных, между прочим, и на
русский язык (5). В оргкомитете нашего симпозиума он фигурировал как глава организации с непривычным для русского слуха названием
"Комитет по расследованию заявлений о паранормальных явлениях" (CSICOP).
Не берусь судить об Америке, но у нас настоящая гражданская инициатива - то есть такая, в основе которой лежит идея, а не оплаченный
заказ - не столь уж частое явление, и заслуживает того, чтобы разобраться в мотивах. Например, академик Кругляков - из специалистов
такого профиля и класса, которых даже при Сталине ценили и берегли. Работы ему хватает, и личное благополучие обеспечено. Тем не
менее, в свободное от ядерной физики время он занимает резкую общественную позицию и высказывает ее, наживая кучу врагов (6).
Зачем? Видимо, все-таки не из личного интереса, а ради того дела, которому физик Кругляков посвятил жизнь, и ради будущего страны, в
которой все мы родились и выросли. Если эти слова звучат высокопарно, то вот - объективные данные, далекие от какого-либо пафоса.

Исторический фон.

Когда Россия еще называлась "Советским Союзом", ее Индекс Развития Человеческого Потенциала (синтетический показатель, применяемый
ООН), составлял 0,920 - против 0,961 у США, и по этому показателю мы в начале перестройки занимали 26-е место (США - 19-е). Однако
американский ВВП на душу населения был больше советского почти в три раза. Какими же составляющими "человеческого потенциала" наша
страна компенсировала отставание в экономике? Вот как отвечает на этот вопрос известный петербургский экономист В.Т. Рязанов:
"Создание мощного научно-образовательного комплекса было весьма значимым и перспективным достижением СССР. Его следует оценить как
важный показатель, определявший наличие реального потенциала трансформации советского общества в постиндустриальное: "Человеческий
капитал", выражающий совокупные нематериальные активы общества, превращается в главный фактор международной конкурентоспособности
стран в утверждающемся постиндустриальном мире. Поэтому накопленные знания и технологии, квалификация работников и управленческие
ресурсы становятся необходимым условием процветания:" (7).
Образование и наука составляли наше стратегическое преимущество, наряду с хрестоматийными "ракетами" и "балетом".
К сожалению, никакого прорыва в постиндустриальный мир не произошло. Напротив, "падение образовательного потенциала и средней
продолжительности жизни привело к тому, что ИЧРП России снизился с 0,920 до 0,849, и она уже к середине 90-х гг. переместилась с 26
на 52 место в мировом рейтинге" (8). О "реформах образования" подробнее см. (9). "Финансирование науки, особенно фундаментальной,
которой занимается наш институт, упало по сравнению с советскими временами в двадцать раз. Это катастрофа", - говорит директор ФИАНа
академик О.Н. Крохин (10). При установленных законом 4% от расходной части бюджета реально на нее потрачено в 1997 г. 2,88%, в
2001 - 1,84%, на 2002 г. запланировано 1,57% (11). Обратите внимание: тенденции ельцинского правления не претерпели при Путине
изменений. Но, пожалуй, самые красноречивые данные приводит астроном В.Г. Сурдин в докладе, подготовленном к октябрьскому
симпозиуму, - таблица тиражей научно-популярной периодики (12). Они уменьшились в 50-100 раз. Журналы "Знание-сила", "Химия и жизнь"
и др., свободно продававшиеся в киосках у метро, превратились в самиздат, то есть целая отрасль была вырублена под корень так же
решительно, как в 30-е годы единоличное сельское хозяйство.

Почему мы глупеем?

Самое популярное объяснение - от частого повторения оно уже воспринимается как само собою разумеющееся - "итак, у нас нет денег на
науку" (Р. Фрумкина (13). Действительно, если в Сахаре нет воды, на Луне кислорода, а "у нас" денег, ничего с этим не поделаешь.
Против объективных законов бессмысленно возражать.
Однако "наша" бедность (и экономия) слишком уж избирательны.
Ведь место на прилавках, освободившееся от научно-популярных журналов, не осталось пустым (как в Таджикистане во время гражданской
войны). Оно немедленно было заполнено. Чем? В основном глянцевой макулатурой. Издания с дорогой полиграфией и познавательной
ценностью меньшей, чем у рулона туалетной бумаги (14), получили льготы (то есть фактически финансирование за казенный счет) в
соответствии с Законом "О государственной поддержке средств массовой информации и книгоиздания РФ".
Согласно данным, которые приводил на симпозиуме профессор Д.И. Дубровский, оборот в сфере т.н. "пара-практики", то есть "оккультных
услуг", достиг миллиарда долларов. О точных цифрах можно спорить, но ясно, что достижения в этой области были опять-таки
санкционированы сверху - когда "народным целителям" начали выдавать лицензии. "Пара-фармация" и "квантовые аппараты" (которыми
лечатся все болезни, а заодно повышается всхожесть растений и продуктивность рогатого скота), - все это продается в государственных
аптеках. В рамках "плюрализма" открыты и официально зарегистрированы десятки (по подсчетам участников симпозиума, около 120)
самозванных "академий", которые принялись учреждать "институты" и присваивать "ученые" звания, в результате чего граждане открывают
газету и видят, как "Феликс Величко, академик Российской академии естественных наук" решает чеченскую проблему: "для решения такой
проблемы нужен кардинальный подход, не ультиматумы на три дня, а в три дня выселить всех чеченцев в Сибирь" (15). Человеку со
стороны трудно разобраться, чем "академия" г-на Величко отличается от нормальной, и реакция на Величко волей-неволей переносится на
науку как таковую. Примеры государственной поддержки шарлатанских экзерсисов около физики, химии и биологии составляют бесконечный
плутовской роман, в нем фигурируют многие миллионы тех самых долларов, которых "у нас" якобы "нет": "На бюджетные деньги проводились
масштабные эксперименты, в частности, и на людях, осваивались эзотерика и оккультизм, ковалось неведомое миру оружие и
прикармливались экстрасенсы:" (16) Под болтовню о "перегрузках", которым подвергаются наши бедные учащиеся из-за физики и
математики, в ВУЗах и средних школах учреждаются одна за другой откровенно антинаучные программы, а чтобы кто-нибудь не
засомневался - не по ошибке ли это делается? не по случайному ли недосмотру экспертных советов? - в специальной методической
литературе, издаваемой Министерством образования, невежеству еще дается обоснование (см. (17). Успокойтесь, господа, мы ведаем, что
творим.
Когда "Коммерсант" опрашивал именитых граждан новой России на предмет доверия к астрологии, только один человек (из дюжины политиков
и финансистов) дал четкий отрицательный ответ (18). Вряд ли остальные всерьез верят в белиберду, которой газета пичкает читателей на
последней странице. Сами хозяева "Коммерсанта" тоже не верят. Принимая конкретные решения в финансовых и административных вопросах,
эти люди, скорее всего, руководствуются все-таки не гороскопами, а вполне рациональными соображениями - иначе не выжили бы в
конкурентной борьбе. Тем не менее, они не считают приверженность средневековым предрассудкам чем-то порочащим, что могло бы на
пороге ХХ1 века уронить достоинство и престиж руководителя, и готовы поддерживать эти предрассудки в общественном сознании.
Если советской номенклатуре 60-80-х гг. было свойственно непоследовательное просветительство - она не поощряла пытливость ума там,
где могли пострадать идеологические устои, - то элита, сформировавшаяся при Ельцине, демонстрирует враждебность реальному знанию как
таковому.
Но "враждебность", как и "дружелюбие" - личное качество. Здесь скрывается ловушка для исследователя. Мы можем свести описание
масштабных процессов к личным взаимоотношениям, качествам и мнениям участников: "хороших" и "плохих", "умных" и "глупых", "честных"
и "мошенников".
Тогда наше обществоведение уподобится "физике торсионных полей".
Научная модель общественного развития исходит из того, что объективные процессы, происходящие в экономике, формируют интересы
стабильных групп. А интересы отражаются в идеалах, в представлениях о том, что "принято" и "престижно". Невежество конкретного
гражданина - факт его частной биографии, тема для газетного фельетона. "Отрицание данных науки, ее метода и: мировоззрения",
охватившее в конце ХХ века целый социальный слой, включая множество высокообразованных и заведомо неглупых граждан, - общественное
явление и тема для исследовательской работы.

Нужно ли "оспоривать глупца"?

Однако "исследование" и "борьба" - все-таки разные виды деятельности. Некоторое внутреннее противоречие было изначально заложено в
самой идее симпозиума, хотя, на мой взгляд, это противоречие не принципиальное, а скорее организационно-техническое, к нему мы еще
вернемся. А пока приведем мнение тех, кто не согласен принципиально. Академик А.С. Спирин назвал борьбу с лженаукой "безнадежным
делом". Ученый может "рассказывать о науке и ее достижениях популярно и интересно", но занимая наступательную позицию и нарушая
"баланс", он только раздражает "публику", которая видит в нем "ретрограда", "цепляющегося за старые устои" (19). Высказывалась и
более радикальная формулировка. "Борьба" - состояние, не подходящее для ученого. Он должен заниматься своим исследованием, "и не
оспоривать глупца".
Все это было бы верно, если бы мухи отделялись от котлет. Проблема в том, что они не только не отделяются, но напротив,
организованно и целеустремленно лезут в котлеты.
У науки никогда не было и не могло быть антагонизма, например, с иллюзионистами и фокусниками. Вроде бы, они претендуют на обладание
"паранормальными" способностями. Но все прекрасно понимают, что цирк и НИИ - разные епархии, и Кио с Копперфильдом не выдают себя за
новое направление в физике. Поэтому они заслуживают уважения, как всякие честные профессионалы (более того: как рассказывали
зарубежные участники симпозиума, профессиональные фокусники охотно помогают ученым в разоблачении "парапсихологов" и
"экстрасенсов"). То же касается и священнослужителей - если, конечно, они служат в церкви, а не отправляются крестовым походом в
школу, чтобы отменять Дарвина и вводить в программу вместо эволюции "креационизм".
Но престиж науки к концу тысячелетия оказался, видимо, настолько высок, что большинство шарлатанов и мракобесов предпочитает
МИМИКРИРОВАТЬ под ученых, внедряясь в академические структуры или тщательно воспроизводя их внешние формы.
"Космический антропоэколог" В.П. Казначеев не в силах соревноваться с Д. Копперфильдом на его поле - Копперфильд как артист заведомо
искуснее и талантливее, - зато может назвать свои фокусы "научно-исследовательским институтом" (20). Подобные предприятия фигурируют
в телефонных книгах через запятую с нормальными научно-исследовательскими и - что страшнее всего! - лечебными учреждениями, их
продукция лицензируется по тем же правилам и распространяется по тем же каналам (попробуйте без медицинского образования отличить
настоящее лекарство от бакалеи, которая продается в аптеке, упакована и оформлена как лекарственный препарат!), к кампаниям массовой
дезинформации подключаются не только желтые листки, но и самые авторитетные СМИ, на роли зиц- председателей и благожелательных
рецензентов нанимаются реальные профессора - в нынешней микроэкономике это не так уж трудно. Нередко ученая степень имеется и у
организатора аферы. Получена она, как правило, совсем в другой области. Например, врач-психиатр переворачивает теоретическую физику,
а человек, занимавшийся в советское время "критикой буржуазной историографии", списывает в утиль целые поколения настоящих историков
(изучавших Древний Египет или Киевскую Русь по источникам, а не по постановлениям партии и правительства). Докторский диплом у этого
утилизатора - не придерешься! - точно такой же, какой был у Ю.Я. Перепелкина или А.А. Зимина.
На самом деле научность определяется вообще не регалиями, а методологией, которая тесно связана с этикой ("плохой человек не в
состоянии бескорыстно служить истине" (21). Но как оценить ее со стороны?
Можно сколько угодно презирать "публику" за легковерие и невежество, но каждый из нас за пределами собственной компетентности станет
"публикой". И будет зависеть от порядочности "хозяев" - тех, кто в этой области считается профессионалом.
Стратегия, которую избрала современная лженаука, просто вынуждает ученых с нею бороться - так же как милиция не может не бороться с
людьми, которые ходят по квартирам с поддельными милицейскими удостоверениями.
Есть и другое соображение в поддержку позиции, занятой Э.П. Кругляковым, В.Л. Гинзбургом и их коллегами. Наука существует не сама по
себе. Как справедливо заметил один из участников симпозиума, доктор физико-математических наук Г.В. Гивишвили, она "исключительно
чувствительна к мировоззренческому климату, преобладающему в данном обществе и в данную эпоху" (22). Доля общественного "пирога",
выделяемая отрасли, прямо пропорциональна ее престижу. Прежде чем подать заявление в ВУЗ, даже в кружок при ВУЗе, подросток читает
журнал "Квант" или К. Керама, примеряет к себе модели поведения, представленные во взрослом мире и освященные его авторитетами.
Загнанная в резервацию "для слишком умных", наука перестанет развиваться. То есть существовать.

"Толпа" или "люди"?

На похоронах Высоцкого в 1980 г. произошел любопытный диалог. Пиная и пихая граждан, собравшихся к театру на Таганке, "дружинник" в
голубой униформе, специально пошитой по случаю Олимпиады, последними словами ругал несознательную "толпу". И получил ответ - между
прочим, от простого рабочего: "Толпа - это люди. А ты подлец".
Есть две четко оформленные общественные позиции. Первая модель. Человек становится на пьедестал, принимает позу императора и
заявляет, что большинство его братьев по виду - "толпа", "плебс", "быдло", от природы неспособное усваивать высокие ценности, а
потому обреченное на потребление суррогатов. Более мягкий и как бы демократический вариант - "они сами эти суррогаты выбрали, а
потому не станем им мешать:" Суть не меняется: в основе все равно лежит разделение людей на высший сорт, к которому в первую очередь
относят себя любимого (никто почему-то не заявляет от имени "быдла": "я, быдло такое-то, не способен к высшей интеллектуальной
деятельности, и потому прошу от руководящей работы освободить"), и всех остальных, менее достойных уважения.
Модель номер два. За исключением нескольких процентов клинической патологии, подавляющее большинство homo sapiens не имеют никаких
"объективных" противопоказаний для интеллектуального и культурного развития. Исторический опыт показывает, что как только та или
иная "неполноценная" категория населения добивается равноправия, ей становятся вполне доступны все те виды деятельности, которые
традиционно закреплялись за высшим сословием, расой или, например, за "сильным полом". С точки зрения "объективной" антропологии ХIХ
века Кондолиза Райс могла освоить в лучшем случае азбуку. Конечно, не все одинаково способны к астрономии или музыке, но на
астрологию и Бориса Моисеева никто не обречен.
Противоречие между подходами не академическое и не партийно-политическое: просветителем должен быть любой порядочный либерал (если
он в самом деле либерал, а не задрапированный реакционер) и любой искренний социалист. Под рациональными аргументами сторон
скрываются ценности и не проговариваемые мотивы: в одном случае нужно обосновать альтруизм, в другом - оправдать соучастие.
Личность не рождается и не выдается в готовом виде. Она формируется. Право на разум, то есть право человека на ценности, накопленные
цивилизацией к моменту его "выхода в свет", - одно из фундаментальных гражданских прав, которое не может быть изъято ни силой, ни
жульнической подменой.
Таким образом, у борьбы за науку появляется еще один - правозащитный - аспект, и он относится не только к сотрудникам НИИ, но и ко
всем остальным гражданам, по крайней мере, ко всем детям, которые завтра научатся самостоятельно включать телевизор, а послезавтра
пойдут в первый класс.

Верования нормальные и паранормальные.

С "наукой" и "антинаукой" все более-менее понятно. А "паранормальные верования" - скользкая формулировка. Возникает вопрос: "Какие
верования - нормальные?" Ведь с точки зрения научной медицины "традиционные" чудотворные иконы ничем не отличаются от
"нетрадиционной" (только что из-под крана) "заряженной" воды. Терапевтический эффект одинаковый. Но с точки зрения историка и
социолога различие между Московской Патриархией и каким-нибудь "ООО "Храм Судьбы", конечно же, существует.
Участники симпозиума по-разному решают проблему "нормальных верований".
По мнению члена оргкомитета, известного историка философии и религии академика Л.Н. Митрохина, "можно говорить о взаимной
дополнительности религиозной веры и научного знания как двух измерений человеческого бытия, лишь в совокупности удовлетворяющих
мировоззренческие потребности миллионов и миллионов людей на данной стадии развития общества (23):возможен союз науки и религии в
борьбе с лженаукой, псевдорелигиозностью, с увлечением паранормальными явлениями (24). А вот редакционная статье нового номера
журнала "Здравый смысл", который распространяли в кулуарах симпозиума: "Может ли устареть наука, мораль, религия, спорт? Все они,
как и гуманизм, покоятся на тех или иных фундаментальных потребностях и качествах человека: Религия - на потребности
трансцендирования, т.е. преодоления посредством безумного прыжка веры всех мыслимых и немыслимых пределов мира и человеческого
существования, на жажде абсолютной жизни. Блага, истины, абсолютного прощения, заботы, любви и защищенности" (25).
С другой стороны - мнение доктора физико-математических наук и блестящего популяризатора С. П. Капицы: "Научное миропонимание в
результате исторического развития пришло на смену религиозному, основанному на вере и откровении, восприемником которого является
церковь" (26). Г.В. Гивишвили: "самому существованию" науки "противодействуют идеологические учения и системы всех исторически
известных форм: Гуманистическая революция сознания оказала науке еще одну неоценимую услугу тем, что способствовала завершению
эволюции высших форм умственной деятельности - приобщению интеллекта к логико-дискурсивному (рационально-когнитивному) мышлению, на
которое опирается научное познание и творчество. Тем самым человечество преодолело детскую ограниченность иррационального,
некритического, алогичного мышления, свойственного магико-религиозному сознанию" (27). Пол Куртц: "Исследователи-скептики отрицают
любые мифологии спасения, все равно, древние или современные, основанные на первобытных страхах или нынешних мессианских иллюзиях"
(28).
Здесь наука и религия рассматриваются уже не как взаимно дополняющие и сосуществующие формы общественного сознания, а в эволюционной
последовательности: высшая, более прогрессивная форма должна придти на смену низшей, отсталой. Опираясь на работы Ж. Пиаже, Г.В.
Гивишвили прямо соотносит религиозное сознание с особенностями мышления 7-8 летнего ребенка (29).
Заявление, принятое Российским гуманитарным обществом после террористических актов 11 сентября, озаглавлено: "Разум против
РЕЛИГИОЗНОГО терроризма" (выделено - И.С.):
"Пора признать горькую истину о том, что религии не могут ни остановить, ни осудить религиозный терроризм с позиций своих догматов,
которые давно лежат на пути нравственного и культурного прогресса, на пути мира и взаимопонимания между людьми и народами.
Совершенно очевидно, что за пределами частной жизни, за оградой церкви, синагоги, мечети все религии - источник отчуждения,
разделения и, в конечном счете, ненависти и насилия" (30).
Конечно, проблема "наука и религия" не решается резолюциями. Она слишком сложна и по существу, и с точки зрения политики и
дипломатии, которые, конечно же, конъюнктурны, - но от этой конъюнктуры зависят человеческие жизни.
После тех же терактов известный востоковед А.А. Игнатенко предостерегал от "неадекватного" отождествления террористов с исламом. Его
статья "Обыкновенный ваххабизм" имела подзаголовок "еретическое течение в исламе" (31). Иными словами, не стоит умножать число
врагов цивилизации, собственноручно запихивая в их объятия миллионы мусульман. Эти люди не могут отвечать за бен Ладена и Басаева,
так же как католики - за усташей и ИРА. Но понятно и то, что террористы руководствовались все-таки религиозными мотивами,
демонстрации (и погромы) солидарности с ними организуют по всему миру исламские организации, а человеконенавистническая идеология
ваххабизма является официальной доктриной одного из самых могущественных мусульманских государств (см. ту же статью Александра
Игнатенко). Все это уже не частные случаи и не случайные отклонения от "нормальных верований" (32).
А в России особенность религиозной ситуации состоит в том, что поначалу (при Горбачеве) наше "религиозное возрождение" было окрашено
в светлые, гуманистические тона, его олицетворяли такие люди как о. Александр Мень или Чингиз Айтматов. Однако в 90-е гг. происходит
экспансия именно средневековой религиозности, враждебной не только науке, но и тем общечеловеческим нравственным ценностям, которые
изначально проповедовали мировые религии.
Религия превращается в "воинствующую этнографию".
Сегодня очень пригодилось бы строго объективное, свободное от любой предвзятости (как со знаком "+", так и со знаком "-")
исследование той роли, которую сыграли "нормальные верования" в новейшей истории России: в экономике, социальной сфере
(конфессиональная благотворительность), в формировании нравственного климата - здесь опять-таки надо учитывать, что общество
неоднородно, и есть такие категории населения, которым во благо любой, даже средневековый моральный кодекс.

В нашем буфете плюрализм по кишечной палочке.

Как это ни странно прозвучит, но в идеологическом обеспечении нынешнего сползания в Средние века само средневековое мракобесие (33)
играет не главную роль. Может быть, со временем оно и у нас выйдет на первый план - как в Алжире или Египте. Но пока в странах
европейской культуры (включая Россию) дорогу будущим талибам прокладывают с другой стороны.
Осматривая зал текущей периодики, нетрудно убедиться, что изданий, которые с гордостью провозглашают "Долой науку! Да здравствуют
темнота и невежество!", довольно мало, и влияние у них маргинальное. Почти вся работа по оболваниванию людей производится в солидных
СМИ под вывеской плюрализма. Публикуя откровенный бред, они не забывают подверстать послесловие от редакции: "не беремся судить о
тех вещах, в которых разбираться должны специалисты, поэтому обязательно опубликуем точку зрения ученых, которые выскажут
противоположные мнения" (34).
Разработаны иезуитские методики. У меня подобрана отдельная папка с публикациями, как бы разоблачающими шарлатанов, - но
разоблачение легким движением превращается в рекламу. Следите за руками маэстро. "В Москве существует более сотни центров
нетрадиционной медицины, среди которых ВСТРЕЧАЮТСЯ и центры неприкрытого надувательства москвичей и гостей столицы. По словам бывшей
сотрудницы одного из таких центров, в день через руки "целителей" может пройти более сотни страждущих исцеления, но на самом деле ни
одному из них помочь не могут, так как, по мнению ЭКСТРАСЕНСОВ-ПРОФЕССИОНАЛОВ, излечить такое количество пациентов в день физически
невозможно" (35) Спустя несколько месяцев, по существу, то же самое публикуется под другой фамилией в другой газете: "Только в
Москве сейчас действует около 30 крупных центров и школ магии, которые, словно кроликов, плодят всевозможных чудотворцев. А РЕАЛЬНО
людей, имеющих целительские способности, по оценкам СПЕЦИАЛИСТОВ, не более 5-10% от всех, заявленных в рекламе" (36, выделено И.С.)
Сами понимаете, что как только горожанин всерьез озаботится классификацией лохотронов: у какого метро они "неприкрыто надувают", а у
какого - "реально имеют способности" - с этого момента вопрос о содержимом его бумажника в принципе решен.
"Это делается намеренно, расчетливо, очень изощренными методами и талантливыми людьми, - комментирует С.П. Капица работу
масс-медиа, - Разговоры о свободе слова ведутся для отвода глаз. Все эти люди, как чумы, боятся слова "ответственность". (37)
А теоретическое обоснование им при необходимости обеспечат "мультикультурный", "цивилизационный", "культурно-антропологический
подход", "постмодернизм" и т.п. Объединяющий и определяющий признак всей этой развесистой "учености" - отрицательный ответ на
вопрос, который Аркадий Бейнусович Мигдал вынес в заголовок знаменитой статьи (38).
Отличима ли истина от лжи?
- Нет! Истина и ложь (варварство и гуманизм, мракобесие и просвещение) равноправны и равноценны (39). Все оценочные суждения
происходят из субъективного предпочтения, а на вкус и цвет, как известно, товарища нет.
При известной материальной заинтересованности "постмодернист" может продолжить список и провозгласить, что нет никакой
принципиальной разницы между банком и финансовой пирамидой, свежей колбасой и тухлой етс. При этом сам он тухлой колбасой давиться
не станет. И свой гонорар (за ахинею) в бухгалтерии посчитает до копеечки (цента), без малейших проявлений
"культурно-антропологического релятивизма".
Научная проблема не в том, обосновано ли такое "обновление научной парадигмы" - оно очевидно нелепо, и в каждой конкретной ситуации
дает анекдотические результаты, - а в том, кому и почему оно выгодно.

Лекция для гостя с Луны.

Главная сложность при организации симпозиума заключалась в том, чтобы разложить по полочкам исследовательские, практические и
пропагандистские задачи.
Мы услышали целый ряд ярких, по-хорошему артистичных выступлений, в которых была наглядно продемонстрирована шарлатанская природа
телепатии, предсказаний будущего, "астральных тел" и пр. "необъяснимых явлений". Но зачем специалистам убеждать в этом друг друга?
Убеждать нужно "публику". Такие выступления - с фотографиями, с актами независимой экспертизы - были бы куда полезнее не в
академической аудитории, а на центральном телевидении.
Еще интереснее ситуация с докладом бельгийского профессора Виллема Бетца, который представил схему т.н. "альтернативной медицины" со
всеми ее конкретными проявлениями, типичными аргументами сторонников и пунктами принципиального несовпадения с медициной как
таковой. Человек, который может дать всестороннее и хирургически точное описание общественного явления, безусловно, заслуживает
ученой степени не только в медицине, но и в социологии. При этом его доклад (в слегка облегченном и адаптированном к российской
почве варианте) не мешало бы опубликовать в одной из московских центральных газет. Ведь болезни, врачи, поликлиники - сюжет, который
так или иначе касается любого читателя, а профессор Бетц формулирует свои выводы на редкость внятно.
Например, о "пищевых добавках", уже упоминавшихся в этой статье. Оказывается, "акульи хрящи", селедочные головы, сушеные лопухи и
прочие чудодейственные снадобья - не только российская напасть. Решение простое. Бакалея должна продаваться в бакалейном отделе по
цене бакалеи, а не в аптеке по цене антибиотиков нового поколения. Но как этого практически добиться, если на сушеных лопухах, -
точнее, на тех еще недосушенных лопухах, которые их покупают по 60 долларов упаковка, - кормится легион профессиональных паразитов?
Иными словами, проблема только на 1% медицинская (как медицинская она очень проста), а на 99% - социальная.
Наверное, ее правильной постановке и разрешению могла бы способствовать дискуссия между специалистами разного профиля по докладу
профессора Бетца. Но она не состоялась из-за одного "паранормального" обстоятельства. В АКАДЕМИЧЕСКУЮ аудиторию охраняемого здания
РАН каким-то образом просочились "участники", о которых кто-то из докладчиков с грустью произнес: "Граждане ошиблись мероприятием".
Обычно такие маргинальные персонажи встречаются на митингах, причем какие это митинги: "патриотические", "коммунистические",
"демократические" - все равно. Любой учитель знает, что если в классе присутствует определенный процент учеников, которые "ошиблись
мероприятием", то урока можно не проводить. В данном случае почтенные профессора вынуждены были оберегать трибуну от гражданина,
махавшего фотографиями пришельцев - мол, только что собственноручно отснял на Луне, а вы не верите, - и всерьез отвечать на вопросы
типа "какая может быть польза от науки, если она изобрела атомную бомбу?"
Именно этот контингент дал газете "Коммерсант" повод, чтобы опорочить симпозиум: заведомую глупость, сказанную непонятно кем в зале,
корреспондентка пристегивает к выступлению доктора Ричарда Вайсмана, а ответственность возлагает на Академию Наук (40).
С социологической точки зрения любопытно, что газета, которая прямо подает себя как орган нашей "элиты", описывает собрание ученых
примерно так же, как анпиловские митинги - в презрительно-насмешливой манере, переходящей в откровенное хамство: "бубнили
отечественные академики:" и пр.
Но внешние обстоятельства не снимают внутренних противоречий. Если появление в зале маргиналов можно объяснить плохой работой
охраны, происками идеологических противников, а от газеты, которая ежедневно балует читателей астроложеством, другого отношения не
стоило ожидать, - то сборник тезисов готовили к симпозиуму все-таки не в "Коммерсанте", а в Гуманистическом обществе.
Ознакомившись с этой книжкой, я произвел несложные подсчеты. Из 73 текстов 21, т.е. около 30%, представляют то самое, с чем
участники симпозиума собрались бороться: либо наукообразное пустословие, либо "открытия" вроде "основания Руси славянами-венедами в
1V в. как могущественного европейского княжества с центром в Киеве и не уступавшему Готской империи, Риму и Византии" (41).
Авторы подобного рода текстов, - как правило, представители общественных и гуманитарных наук.
Этот прискорбный факт отмечается не для того, чтобы очередной раз противопоставить друг другу "физиков" и "лириков". Проблема в
другом. Само научное сообщество, к сожалению, неоднородно, и разные его подразделения в разной мере подвержены "разрухе в головах".
Ведь и в советское время диссертация по физике посвящалась все-таки физике, а не роли ЦК КПСС в движении электрона. А диссертация по
истории? По философии? В 90-е годы меняется только идеологический декор: теперь у нас в "великие мыслители" произвели Василия
Розанова и Ивана Ильина. Целые отрасли "гуманитарного знания" разложились до такой степени, что наукообразное пустословие стало
нормой, а нормальное исследование - редким исключением. Соответственно, в этих отраслях уже невозможна профессиональная оценка, -
например, экспертиза школьного учебника (42).
В.Г. Сурдин показывает, что уничтожение научно-популярной периодики стало важнейшей предпосылкой организованного невежества: "Не
вижу причин объяснять высокую популярность паранаучных верований в нынешней России какой-то особой склонностью русского народа к
мистике; скорее можно видеть в этом его неудовлетворенную любознательность" (43). Вывод профессионального астронома из института им.
П.К. Штернберга куда ближе к научной социологии, чем жонглирование заказными "рейтингами". Но, к сожалению, экономическая цензура -
только одна, внешняя сторона процесса вытеснения науки из общественной жизни. Журнал "Знание-сила" перестал существовать не тогда,
когда его изъяли из общедоступной розницы, а когда в нем заколосились рекламные тексты про "экстрасенсов", "альтернативная история"
и прочий "постмодернизм" (включая, кстати, и рептильную как бы социологию (44). И обеспечили эту обратную эволюцию не пришельцы со
стороны, из комсомольской прессы, а в основном те же редакторы, которые работали в журнале в 80-е годы.
Внешнее давление наложилось на внутреннюю растерянность.

Перспективы: преодоление растерянности.

Растерянность не преодолена до сих пор. Об этом свидетельствует и сборник тезисов, которым порадовали участников симпозиума, и
специфический состав приглашенных, и книги, которые продавались в фойе (какие-то - очень полезные, но другие - готовые экспонаты к
докладу доктора Р. Вайсмана "Психология обмана"), и некоторые забавные эпизоды в ходе пленарных заседаний. Например, председатель
петербургского отделения РГО Г.Г. Шевелев рассказал, как городской комитет по здравоохранению снабжает "народных целителей"
официальными лицензиями. Единственное внятное предложение, прозвучавшее по этому поводу: что в соответствующей комиссии должна быть
представлена научная общественность.
Интересно: если бы продажные чиновники додумались выдавать лицензии педофилам, - мы просили бы у них разрешения привлечь к работе
детских врачей? Да?
Диагнозы в докладах расставлены точно, но стратегия борьбы с эпидемией пока не определена. Что, кстати, не мешает добиваться успехов
на конкретных направлениях: комиссия по борьбе с антинаукой и фальсификацией успешно перекрывает финансирование шарлатанских
проектов. И это тоже неплохое решение: не дожидаясь общей стратегии, помаленьку наводить порядок на своей маленькой планете - как
герой Сент-Экзюпери.
На мой взгляд, С.П. Капица и В.Г. Сурдин правильно указывают на масс-медиа как на ключевое звено. Это может быть ключевое звено в
цепи невежества, которая душит общественное сознание. Но с другой стороны, "если мы сумеем возродить научно-популярную литературу и
сделаем ее доступной по цене" (В.Г. Сурдин), то современные аналоги "Знания-сила" и "Химии и жизни" станут не просто источниками
реального знания, но "коллективными организаторами" освободительного движения за право человека на разум.
Между прочим, нормальная, объективная периодика и должна быть в основе своей "научно-популярной", то есть просветительской. А какой
еще? Неужели политику, экономику и право лучше обсуждать с антинаучных позиций?
Каким мог бы стать современный журнал "Знание-сила" - тема для специального симпозиума (кстати, почему только журнал? а телевидение?
интернет?). Но ясно, что ни одно из существующих сегодня изданий (включая "Здравый смысл" и даже "Природу") этой роли играть не
может: к сожалению, они не являются реальными факторами ОБЩЕСТВЕНННОЙ жизни.

Чтобы влиять на общество, нужна другая материальная база и другой тираж.

Движение делает только первые шаги. Естественно, оно плохо организовано, не свободно от ошибок и внутренних противоречий. Но видит
Бог - или Природа - сегодня это одно из немногих общественных движений, к которым не стыдно присоединиться.

Илья Смирнов.

1. Москва, РАН, 3-5 октября 2001 г.
2. Мигдал А.Б. Отличима ли истина от лжи? - http://www.skeptik.net/pseudo/migdal1.htm
3. Термин "социальный организм" предложил Ю.И. Семенов, чтобы не путаться в понятиях "общество", "страна", "государство", "народ".
См. Семенов Ю.И. Философия истории. М, Старый сад, 1999, с. 17 - 19. По-моему, предложение заслуживает внимания.
4. http://www.topnew.ru/index.php?ch=3&id=355
5. На русском языке: Куртц П. Запретный плод. Этика гуманизма. М, Гнозис, 1993. Его же. Искушение потусторонним. М, Академический
проект, 1999.
6. На удивление злобную реакцию вызвало создание Комиссии при Президиуме РАН: ее стали сравнивать с инквизицией, со сталинскими
репрессиями etc (см. сочинения Л. Лескова в "Российской газете" (30 ноября 1999 г.) и в "Известиях" (5 января 2000 г.), Е.
Варгасовой в "Вечернем Новосибирске" (30.06.2000), А. Солодилова в "Литературной газете" (2000, ? 39) и пр.) Между тем, Комиссия -
ОБЩЕСТВЕННАЯ организация, она не располагает никакими полномочиями и не может применять никаких мер, кроме убеждения. Причем же
здесь инквизиция? Эмоции оппонентов становятся понятны, если учесть, что споры идут не просто об отвлеченных материях: существуют ли
"первичные полевые спинорно-торсионные потоки" или это бессмысленный набор "ученых" слов? - а об очень больших деньгах, которые в
этих потоках понесутся на частные счета. Для обеспечения такого рода экспериментов самое опасное - не административные запреты (как
показывает опыт, с чиновниками легко договориться), а объективная профессиональная оценка проекта. Академия наук - не такая
инстанция, мнение которой можно не замечать, оно будет опубликовано в СМИ и дойдет до тех чиновников и банкиров, у которых придется
просить деньги.
7. Рязанов В.Т. Кризис индустриализма. - Постиндустриальный мир и Россия. М, Эдиториал УРСС, ИМЭМО РАН, 2001, с. 512 -513.
8. Там же, с. 524.
9. Смирнов И. Министерство будущего от Прокофьева до Филиппова. Русский журнал, 26.04.2001.
www.russ.ru/ist_sovr/sumerki/20010426_smir.html
10. Олег Крохин: "Человек без физики как без рук" - За Калужской заставой, 2001, ? 5.
11. Зимина Т. Ученые внесли поправки в госбюджет; Морозова Е. Сибирские ученые протестовали пером. - Коммерсант, 28.09.2001.
12. Сурдин В. Г. Астрономия и астрология - перипетии современной конфронтации. - Поругание разума. Сборник тезисов. РГО, Здравый
смысл, 2001, с. 103 - 104.
13. Фрумкина Р. Из жизни академиков. РЖ, 25.10.2001. www.russ.ru/ist_sovr/sumerki/20011025_frum.html
14. Если познавательную ценность туалетной бумаги приравнять к нулю, то у журнала "Fool girl" она будет измеряться отрицательной
величиной.
15. 72 часа прошло. - Коммерсант, 28.09.2001.
16. "Вооруженные нечистые силы-4" - Новая газета, 18.01.1999. См. серию предшествующих публикаций "Вооруженные нечистые силы" в
"Новой газете" (N 42, 45, 47 за 1998 год), а также: Кругляков Э.П. Что же с нами происходит? - http://psb.ad-sbras.nsc.ru/krugw.htm;
его же: Трансмутация сознания - Независимая газета, 18.04.2001 http://www.ng.ru/style/2001-04-18/16_transmutation.html; его же: О
тайных пружинах торсионной войны. - http://www.ccsis.msk.ru/RUSSIA/Nauka/KRUG.htm; Проблемы борьбы с лженаукой. Обсуждение в
Президиуме РАН. Вестник РАН, 1999, т. 69 http://vivovoco.nns.ru/VV/JOURNAL/VRAN/FALSE.HTM и др.
17. Смирнов И. Наука в сослагательном наклонении. РЖ, 24.10.2001. www.russ.ru/ist_sovr/sumerki/20011024_smir.html
18. Прямая речь. Коммерсант, 3.06.1999.
19. Проблемы борьбы с лженаукой - http://vivovoco.nns.ru/VV/JOURNAL/VRAN/FALSE.HTM
20. Буш А. Как попасть в зазеркалье. Аргументы и факты, 2000, ? 51.
21. Кобрин В.Б. Кому ты опасен, историк? М, Московский рабочий, 1992, с. 190.
22. Гивишвили Г. Наука между гуманизмом и религией. - Здравый смысл, 2001, ? 4, с. 26.
23. Митрохин Л.Н. Наука и религия на рубеже ХХ1 века - Вестник РАН, 2000, т. 70
24. http://vivovoco.nns.ru/VV/JOURNAL/VRAN/MITROKHIN.HTM
25. http://www.religio.ru/arch/04Oct2001/news/2222.html
26. О России и гуманизме. Заметки редактора. - Здравый смысл, 2001, ? 4, с.2.
27. Капица С.П. Наука в общественном сознании и антинаука. Там же, с. 4.
28. Гивишвили Г. Наука между гуманизмом и религией. Там же, с. 26.
29. Куртц П. Новый скептицизм. Там же, с. 3.
30. Гивишвили Г. Цит. соч., с. 25.
31. Разум против религиозного терроризма. Резолюция, принятая на общем собрании РГО 19.09.2001.
Игнатенко А. Обыкновенный ваххабизм. Русский журнал, 14 -19.09.2001. http://www.russ.ru/politics/20010914-ign.html
32. В этой связи обращаю внимание на заявление Верховного муфтия Азиатской части России Нафигуллы Аширова: этот сопредседатель Союза
муфтиев России поддержал движение "Талибан" и фактически благословил наемников, которые пожелают воевать против мирового сообщества
на стороне террористов ("Носителем афганского суверенитета является в настоящее время движение "Талибан": Каждый российский
мусульманин скоро должен определиться, по какую сторону баррикад воевать с оружием в руках: Каждый мусульманин имеет право воевать
на стороне зашитников афганского государства:" ). См.: Верховный муфтий протестует против дискриминации. - НГ-религии, 14.11.2001,
с. 2. Тут уж приходится выбирать: либо Аширов и ему подобные - не муфтии, либо, если они муфтии, то терроризм все-таки исламский.
33. Что такое мракобесие, можно узнать из раздела "Религия в России", недавно открытого при "Русским журнале" - см. "исторические"
сочинения В. "Али" Полосина, В. Махнача, Д.Калугина с В. Морозовым etc. http://religion.russ.ru/
34. Аргументы и факты, 2000, ? 51, с.17.
35. Мухин А. Сниму порчу. И ювелирные украшения. - Сегодня, 26.01.2001.
36. Гриднева М. Избавляю от денег. Гарантия - 1000%. - Московский комсомолец, 30.06.2001.
37. Проблемы борьбы с лженаукой - http://vivovoco.nns.ru/VV/JOURNAL/VRAN/FALSE.HTM
38. Мигдал А.Б. Отличима ли истина от лжи? - http://www.skeptik.net/pseudo/migdal1.htm
39. Конкретные цитаты - см. в работе автора этих строк: Либерастия, гл. 12 www.screen.ru/Smirnov/12.htm
40. Сигида А. Академия наук объяснила распад СССР и теракты в США. Коммерсант, 4.10.2001.
41. Лобачев М.М. Объективизация человека. - Поругание разума. Сборник тезисов. РГО, Здравый смысл, 2001, с. 73.
42. Например, о том, что представляет собой т.н. "культурология" - см.: Смирнов И. Субкультурная революция. Знамя, 2000, ? 7.
43. Сурдин В. Г. Астрономия и астрология - перипетии современной конфронтации. - Поругание разума. Сборник тезисов. РГО, Здравый
смысл, 2001, с. 104.
44. См. Исакова Е. Живая вода для обреченных - 1993, ? 1; Аджиев М. Раскол - 1993, ? 4; Дубин Б. Россияне ничего не имеют против
американцев, но не любят США - 1999, ? 7/8 и пр.



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:43:22

Был ли Шукшин безоговорчным защитником "высоких идеалов брака"? (*+)

http://www.sovross.ru/2004/111/111_6_1.htm

О <ВЫСОКИХ ИДЕАЛАХ БРАКА>


Александру Огнёву (<СР> 22.07.04 г., http://www.sovross.ru/2004/096/096_3_1.htm)
Уважаемая редакция!

В ? 96 от 22.7.2004 г. <Отечественных записок> напечатана интересная статья Александра Огнёва о Шукшине. Но в этой статье явно
искажается его позиция по отношению к <высоким идеалам брака>. Конечно, в его рассказах заметно влияние традиционных понятий о
нравственности, но не менее заметны и сомнения Шукшина в справедливости этих традиций. Семейная жизнь, изображаемая Шукшиным, далека
от идеала. Упоминаемый автором герой рассказа <Страдания молодого Ваганова> Попов говорит: <Ведь ты погляди: что ни семья, то
разлад. Что ни семья, то какой-нибудь да раскосяк...>. А главный герой рассказа - Ваганов - делает свой вывод из истории Попова и
отказывается от встречи с женщиной, в которую был влюблен раньше, т.е. не хочет, по совету Попова, <укрепиться> и терпеть. Поэтому
нельзя сказать, что Шукшин разделяет мнение Попова, как считает автор статьи. Конечно, рассказ <Сураз> основан на традиционном
мнении, что каждый нормальный мужчина должен иметь семью, иначе ему будет очень плохо или даже он погибнет. Но у Шукшина есть и
рассказ <Жена мужа в Париж провожала>, герой которого погибает потому, что не может преодолеть воспитанного в нем традиционного
отношения к браку и отцовству и уйти из семьи. А рассказ <Други игрищ и забав> вообще стоит вне рамок традиционной морали. Молодая
женщина вполне довольна тем, что стала матерью, хотя и без мужа, и отвергает все попытки родственников найти отца ребенка и
заставить его выполнять отцовские обязанности.

По-видимому, автору статьи так хочется видеть в Шукшине своего единомышленника, что он утрачивает объективность. В то же время
позиция самого автора в этом вопросе страдает нелогичностью и непоследовательностью. Из его рассуждений создается впечатление, что
<порядочность, честь, благородство, верность> могут быть присущи только примерным семьянинам, а те люди, которые по каким-либо
причинам отказались от семейной жизни, развратны и порочны. Но, насколько известно, все главные <перестройщики> живут традиционной
семейной жизнью, что не помешало им развалить государство. В то же время причины отказа от семейной жизни могут быть достаточно
серьезными. Ведь на основе законного брака и официального отцовства действует закон о наследовании, без которого невозможна частная
собственность. При Советской власти частной собственности не было, но закон о наследовании был и, во-первых, действовал в социальной
сфере, и, во-вторых, порождал стремление к частной собственности. В результате действия закона о наследовании в социальной сфере
<элитой> советского общества стали дети и внуки людей, стоявших у власти и близких к ней. Но, к сожалению, наследуя социальное и
материальное положение отцов и дедов, дети и внуки обычно не наследуют их личные и деловые качества. Одни из них считают, что их
отцы и деды достаточно потрудились на благо народа и заслужили красивую и беззаботную жизнь для своих детей и внуков (такие,
помнится, были описаны в каком-то рассказе Шукшина). Другие решили, что их отцы и деды вообще жили и действовали неправильно, что
надо было брать пример с Запада и с США. Третьи, может быть, и хотели бы продолжать дело своих отцов и дедов, но в результате
спокойной и определенной жизни за спинами отцов и дедов не приобрели необходимых для этого качеств и навыков. В то же время
противники Советской власти - а это в основном криминал - закалились в борьбе с ней и научились пользоваться ее слабостями. Наиболее
подходящими для них были представители <элиты>, ориентирующиеся на Запад и США. Они и были приведены к власти.

Недаром кто-то назвал происшедшее с нашей страной <великой криминальной революцией>. По-моему, этим можно объяснить и
неспособность власти предотвратить развал страны, и слабость оппозиции, среди которой стало прямо-таки модой объяснять свои неудачи
тем, что им достался плохой народ. Но в свое время большевики творили великие дела с гораздо более темным и забитым народом. Мне
кажется, дело в том, что большевики предложили народу новую жизнь. А что предлагают нам теперь? Нам предлагают вернуться назад и
начать все сначала, строго соблюдая вековые традиции, так как <ничего лучше социализма не придумано>. Думаю, что Шукшин выразился бы
по этому поводу примерно так же, как выражался его герой Иван в сказке <До третьих петухов>.

Н.ГРИШИН.
Тула.





От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:42:35

"Теперь уже нам пришел черед ездить на Запад, чтобы наблюдать ужасы социализма" (*+)

Русский Журнал / Обзоры /
http://www.russ.ru/culture/20040825_mil.html

Евросоветский Евросоюз
Записки с родины слонов

Александр Милицкий

Дата публикации: 25 Августа 2004

Сегодняшняя Россия - страна легенд. До такой степени, что на двух россиян приходится три совершенно разных, не похожих друг на друга
России. И основной питательной средой для фантазий является экономика. Причем добро бы эти фантазии мирно гнездились в подсознании -
они то и дело становятся локомотивами реальных действий, определяющих нашу жизнь.

Вот Авраам Шмулевич, где-то наслушавшийся мифов о "российском обществе, крайне раздраженном растущим обнищанием масс", пытается на
этой основе прогнозировать грядущие бедствия еврейского народа. А вот Сергей Глазьев, вооружившись мифом о природной ренте, в ходе
предвыборной кампании обещает накормить семью хлебами всех страждущих - и получает весьма заметное число голосов. А вот Владимир
Путин, исходя из чьего-то представления о том, что Россия беднее Португалии, ставит задачу "догнать и перегнать", удвоив ВВП страны
к 2010 году, а затем министры до хрипоты спорят, какие цифры роста рисовать в прогнозах Минэкономразвития.

Один из наиболее популярных, живучих и вариативных мифов российской бедности - ее сопоставление с европейским парадизом.
Показательны результаты опросов общественного мнения, согласно которым большинство респондентов считают себя людьми благополучными,
а то и состоятельными, в то же время полагая бедными большинство окружающих. А потому сегодняшняя история - о "работающей бедности".
Только не в Кемерово или Иваново, а...

В январе прошлого года в стокгольмском Kiki's Cafe человек за соседним столиком некоторое время прислушивался к разговору, а потом
обратился к нам по-русски. Познакомились, пообщались часа два с половиной или три на самые разные темы, которых мы сейчас касаться
не будем, кроме одной - сравнительного уровня жизни в наших странах.

Ситуация оказалась практически идеальной для сопоставления. Мой собеседник относился примерно к той же социальной страте, что и я
(где-то между мидл-мидл и аппер-мидл классом), занимал более или менее сходную карьерную позицию (он - ведущий конструктор
стабильной компании, выпускающей прецизионные машиностроительные станки; я - на тот момент руководитель подразделения
телекоммуникационной компании). Даже жилищные условия оказались сходными (двухкомнатные квартиры примерно равной площади на
приблизительно одинаковом расстоянии от центра города, обе - в собственности). И уровень доходов у нас - с редукцией к местности и
отрасли - был более или менее одинаков, то есть ощутимо выше среднего, но отнюдь не самый высокий для данной
позиции/стажа/квалификации.

Владимир русский, эмигрировавший около 20 лет назад, из которых чуть ли не все имеет местное гражданство - в те времена для
советского эмигранта получить его было просто. Он старше меня на эти самые лет двадцать (больший практический стаж работы по
специальности - он по ней на новом месте жительства все время работал, а я своей начал овладевать с нуля восемь лет назад), так что
все гандикапы при сравнении - на его стороне. Да и Швеция - как страна, известная высоким доходом на душу населения, а также давшая
название (кроме стола, стенки и семьи) специфической модели социализма, - является хорошим полигоном.

В общем, на качественном уровне я чего-то подобного, конечно, ожидал - но цифры повергли меня в некоторый ступор. Более яркую
иллюстрацию взаимоотношений шведской модели и российской бедности придумать трудно.

Итак, его ежемесячный "грязный" доход был приблизительно вдвое больше моего, если проиндексировать национальные валюты к доллару.
После уплаты налогов у нас на руках оставались уже одинаковые суммы (прогрессивное налогообложение сосет по полной программе). На
коммунальные платежи - электричество, отопление, газ, воду, телефон и т.п. - у него уходило примерно в одиннадцать раз больше, чем у
меня. Хлеб в Швеции дороже по сравнению с нашим в 5-7 раз; мясо и мясопродукты - в 5-10 раз. Проехать на метро три остановки (в
Стокгольме стоимость проезда зависит от расстояния) протяженностью примерно как наши обходится около $2 с копейками с рыла. Водка у
них дороже в 11-12 раз, бензин (на тот момент) - тоже почти на порядок. Услуги - любые, связанные с затратами рабочего времени, -
минимум вдесятеро. И так по массе позиций (из того, что я видел собственными глазами, дешевле были только некоторые тряпки на
рождественских распродажах, и то не сильно, раза в полтора-два по сравнению с московскими ценами, - хотя в Москве я на распродажах
не бываю, так что и это не факт).

После налогов, коммунальных платежей, а также оплаты обязательной потребительской корзины - еда, транспорт - на руках у Владимира
оставалось в 4-5 раз меньше денег в долларовом выражении. По абсолютной величине эта разница была весьма и весьма существенна -
тянула на месячный бюджет не самой бедной московской семьи. И на эти свободные деньги он мог купить товаров и услуг примерно
вдесятеро меньше, чем я на ту же сумму в Москве.

Сопровождая нас по городу, он гостеприимно вел нас к кабаку, где кружка пива стоит на 3 или 4 кроны (порядка 9-12 рублей) дешевле -
для него эта разница была существенна. И как гром среди ясного неба для Владимира прозвучало известие, что представители российского
среднего класса, финансово особо не напрягаясь, по два-три-четыре раза в год выезжают на отдых за рубеж - сам он чаще раза в год
себе подобного позволить не мог.

Апофеозом иронии стало то, что мы шли по улице Королевы к Ригсдагу и королевскому дворцу - район туристический, вечер воскресенья:
аборигенов, включая его самого, в эти края в такое время годами не заносило. И на улице, и в сувенирных лавках, куда мы заглядывали,
и в кабаках звучала русская речь - а наш визави, похоже, так и не привык к тому, что из десяти прохожих на улице семеро русские...

В общем, на примере Швеции, считающейся вполне благополучной страной, социалистическая модель была окончательно и бесповоротно
дискредитирована в моих глазах. Однако чудес на свете не бывает, и закона сохранения материи никто не отменял, так что было крайне
любопытно разобраться, куда у них утекают деньги экономически активной части населения, причем деньги огромнейшие - в гробу я видал
такие налоги.

Утекают они, как выяснилось, в карманы части населения, экономически не активной. Причем утекают, что закономерно для
социалистической системы, крайне непростым образом.

Помимо идеи всеобщей социальной защиты и социального обеспечения - у этого бренда, видимо, всегда будет немало потребителей, -
обращают на себя внимание два момента.

Момент первый: каждый гражданин Швеции имеет право на пособия по всем мыслимым и немыслимым поводам, включая пособие по безработице,
по рождению детей, государственное медицинское страхование, государственное пенсионное страхование... вплоть до полнейшей экзотики,
которую уже и не припомнишь, - вроде специального пособия для пенсионеров, на старости лет решивших поучиться в вузе. Причем налоги
взимаются на обеспечение всего комплекса льгот, которыми в полном составе 99% процентов граждан не воспользуются и за всю жизнь.
Понятно, что солидную сумму съедает содержание аппарата, распределяющего все это хозяйство. Хотя по идее все эти налоги и сборы
связываются с размерами выплат через демографическую статистику, все равно получается нестыковка. Даже на нашем крайне неразвитом и
дорогом страховом рынке после вычитания из моих доходов стоимости нужных или могущих мне понадобиться пакетов (страхование жизни и
здоровья, добровольное медицинское страхование, получение дополнительного образования в коммерческом вузе и т.п.) остающаяся на
руках сумма - в разы больше, чем у шведского коллеги. Понятно, что некоторую часть съедает более высокая средняя стоимость часа
рабочего времени - но не настолько же... Похоже, дело тут именно в КПД соцраспределительной системы.

Второй момент: шведская система социальных гарантий будто специально заточена под паразитов. Крайнее выражение этого - явление, о
котором с юмором рассказал нам Владимир, даже помогавший паре-тройке своих знакомых женского пола присасываться к деньгам
налогоплательщиков.

Явление, приобретшее в последние годы массовый характер: гражданин - а чаще гражданка - другого государства (преимущественно Украины
или Белоруссии; впрочем, возможно, именно с этим сегментом публики Владимир лучше всего знаком) приезжает в Швецию туристом и просит
политического убежища. И хотя страна, гражданином которой он (она) является, не числится в списке, дающем на получение убежища хоть
минимальный шанс, - каждый, подавший такое прошение, по закону имеет право на индивидуальное рассмотрение своего вопроса, а до того
находится на полном обеспечении королевства. Промышляющих этим девиц в Швеции сегодня тысячи - так что, получив от государства
квартиру и пособие, за те год или полтора, что пройдет до рассмотрения дела, предприимчивая соискательница обычно успевает выйти
замуж, после чего получает шведское гражданство уже на другом основании. Если же не сложится, максимум, что ей угрожает, - снятие с
довольствия и депортация (за счет государства, естественно) на родину. Система крайне благожелательная к паразитам - чем паразиты с
успехом и пользуются.

В общем, в шведском королевстве что-то основательно подгнило. Поскольку социальное обеспечение построено там по советской системе
(не пенсионные накопления, а перераспределение налогов, собираемых с активной части населения в пользу пассивной), общее старение
нации и снижение рождаемости уже привели к тому, что собираемых денег перестало хватать. И поскольку налоги увеличивать дальше
некуда - начали понемногу урезать социальные программы. Уже есть недовольные, разумеется - из числа тех, кто получает пособия. И
ведь, что характерно, - это электорат. Их много.

Увы, человеку, чья экономическая культура формировалась едва ли не исключительно русскими народными сказками, свойственно покупаться
на рекламные посулы вроде пособия по безработице размером $800/мес. Магия цифр застит глаза. "Если у безработного такое пособие, как
же состоятельные люди живут?!"

А никак. Русский человек, оказавшийся в той реальности, очень быстро ощутил бы, что это не жизнь вообще. На $800 в Стокгольме можно
купить столько же, сколько на $120-$150 в Москве; немного найдется у нас людей, согласных работать за такую низкую зарплату.
$4500/мес. - практически потолок для высококлассного шведского специалиста, и прогрессивный подоходный налог таков, что после его
выплаты останется $1800/мес. Или, считая по покупательной способности, - порядка московских $250/мес.; удивительно ли, что тридцать
центов разницы в стоимости кружки пива являются для шведа весомым основанием, чтобы пилить пешком через несколько кварталов к
удаленному бару? Это социализм - сдохнуть с голоду никому не дадут, даже если очень хочется, но и разбогатеть практически
невозможно.

Разумеется, бытовые наблюдения не могут заменить корректного исследования. И тем не менее в реальности оскал европейского социализма
оказывается весьма далеким от лаковой картинки "общества всеобщего благоденствия".

Вообще, сейчас история, похоже, повернулась наоборот. Теперь уже нам пришел черед ездить на Запад, чтобы наблюдать ужасы социализма.
И, возвращаясь домой, в наш непрочный, криминализованный, бесчеловечный капитализм, радоваться тому, что Швеции и Португалии все еще
обгоняют нас с точки зрения официальной экономической статистики. Видимо, именно так в свое время СССР догонял и обгонял других по
молоку и мясу. Пусть и дальше обгоняют.





От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:42:32

"Некоторые считают, что нынешние беспризорники - дети пьяниц и наркоманов, дети охлоса, и потому с ними уже ничего поделать нель

http://altruism.ru/sengine.cgi/5/7/8/14/15

Александр Васильевич СУВОРОВ

действительный член Международной академии информатизации при ООН, почётный международный доктор гуманитарных наук в Саскуаханском
университете в США, доктор психологических наук, профессор Университета Российской академии образования, кавалер почётной золотой
медали имени Льва Толстого (1997).

Профилактика социальных взрывов

Из внешней рецензии на социально-педагогическую программу "Школа спасателей"
(Краснодарская региональная детская общественная организация "Клуб ЮНЕСКО "Тропа - Солнечная Сторона", президент - Устинов Юрий
Михайлович)
В педагогику Ю.М.Устинова я буквально вживаюсь с сентября 2001 года. Знакомился с учредительными документами ассоциации
педагогически ориентированных клубов ЮНЕСКО "Солнечная сторона". Участвовал в реализации проекта "Доктор Лес" и писал на него
внешнюю рецензию. Читал великолепную педагогическую прозу Ю.М.Устинова, а также тексты его песен, адресованных детям и играющих
весьма и весьма существенную роль в нравственно-эстетической ориентации ребят. Самое же главное - я очарован "устинятами" -
малолетними друзьями и КОЛЛЕГАМИ Устинова, и сам крепко сдружился с некоторыми из них, поддерживаю, с кем есть возможность,
переписку по электронной почте.

Я не знаю более эффективного, особенно в нравственно-эстетическом отношении, педагогического процесса. Своеобразие, яркость,
эффективность педагогики Устинова ставят ее в один ряд с величайшими педагогическими шедеврами, прежде всего - в один ряд с
педагогикой Януша Корчака. Устинов - такой же детский правозащитник в современной России, каким был Корчак в своей стране и в свое
время. И детский "контингент" у Корчака и Устинова один и тот же по составу, а именно - "дети, терпящие социальное бедствие", как
очень точно характеризует их Устинов. Беспризорники, сироты, дети из неблагополучных и неполных семей, нравственно
дезориентированные ребята, жертвы жестокого обращения и насилия...

Устиновым разработан пакет из четырнадцати программ помощи ребятам, тесно между собой взаимосвязанных, взаимно дополняющих друг
друга. Тут и программа "Доктор Лес", и программа "Детская деревня", и программа "Милый, единственный, неповторимый" (помощь детям,
прошедшим незавершенный суицид)... Думаю, не ошибусь, если скажу, что стержнем, основой всех этих программ, их общим корнем, из
которого они "растут", является СОЦИАЛЬНО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА "ШКОЛА СПАСАТЕЛЕЙ". Программа эта - результат точного
теоретического осмысления проблем детства. Осмысливал их Устинов не в ученых трактатах, не в статьях и монографиях, а
непосредственно в практике помощи детям. Вообще самое сильное впечатление, которое производит на меня педагогика Устинова - это
впечатление полного ТОЖДЕСТВА ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ: у Устинова теоретизирует непосредственно практика. Отсюда афористичность Устинова
(коли уж дело доходит до формулировок), и, самое главное - точность социального диагноза. Диагноз этот ставится и формулируется в
одном из вариантов программы "Школа спасателей" так:

"Одной из существенных причин охлократической ориентации детей и детских сообществ, многих детских бед, является отсутствие у них
контактов с педагогически ориентированными самоорганизующимися и самоуправляемыми группами сверстников, имеющими высокую степень
самоопределения, самоорганизации и самоуправления, социально значимую, нравственно и социально ориентированную программу
жизнедеятельности. В обществе отсутствует звено, задающее ценностную ориентацию для ребенка, детского сообщества и его членов,
являющееся для группировки моделью реализации социально позитивного потенциала".

Я читал немало статей и интервью, в которых звучит похоронный марш по перспективам преодоления нынешней беспризорщины. Говорят и
пишут, что Макаренко мог успешно бороться с беспризорщиной, потому что у его ребят была здоровая наследственность - это были
оторвавшиеся от своих семей в вихре гражданской войны отпрыски дворян, купцов, интеллектуалов и чиновников. Дескать, здоровая
наследственность выходцев из свергнутых классов общества обеспечила успех и Макаренко, и Сороке-Росинскому, и другим педагогам
двадцатых годов двадцатого века. А нынешние беспризорники - дети пьяниц и наркоманов, дети охлоса, и потому с ними уже ничего
поделать нельзя, из-за отягощенной наследственности пропащие это элементы...

А Устинов говорит, что ребята просто социально и нравственно ДЕЗОРИЕНТИРОВАНЫ. Но это еще не сам диагноз, а только одно из его
частных следствий. Сам диагноз ставится в одном из документов, дополняющих и конкретизирующих программу "Школа спасателей" - в
документе, посвященном профилактике детской наркомании, токсикомании и алкоголизма. Там употребляется ключевое для социальной
диагностики понятие - ДЕПРИВАЦИЯ. Все дело именно в ней. И имплицитно в тексте документа содержится целая теория СОЦИАЛЬНОЙ
ДЕПРИВАЦИИ, дается намек на классификацию различных форм ее. Сенсорное голодание (а уж с этим я, физически слепоглухой, слишком
хорошо знаком на личном опыте) непосредственно связывается с депривацией эмоциональной. Если все эти намеки развернуть, то получится
глобальная концепция социальной депривации - философская, педагогическая, психологическая, социологическая, экономическая,
политологическая, - словом, АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ, В СМЫСЛЕ ЧЕЛОВЕКОВЕДЧЕСКАЯ - концепция. Ю.М.Устинов пишет:

"В работе по профилактике детской наркомании мы... исходим из того, что одним из основных факторов, побуждающих детей к употреблению
наркотиков, является комплексная сочетанная депривация на фоне пребывания в травмирующей микросреде".

"Собачка тут зарыта со слона", как по другому поводу написал Ю.М.Устинов в одном из своих педагогических эссе. Так и хочется
воскликнуть вслед за Гетевским Фаустом: "Так вот кто в пуделе сидел!" Понятно теперь, почему так много похожего у Ю.М.Устинова и
моих учителей - А.И.Мещерякова, Э.В.Ильенкова. Они же в сущности работают над решением одной и той же проблемы, а именно - проблемы
преодоления депривации. Только Мещеряков сосредоточился на преодолении социальной депривации (одиночества), связанной со
слепоглухотой, а Ю.М.Устинов - на преодолении социальной депривации, проявляющейся в поведенческой модели "психического отчуждения"
у сирот и беспризорников, в том числе с младенчества.

Недаром философ Э.В.Ильенков обратил самое пристальное внимание на работу А.И.Мещерякова по преодолению социальной депривации в
условиях слепоглухоты. Философ увидел здесь не частность, не экзотическую подробность, а всеобщую причину всех социальных бед -
депривацию, - и путь к ее преодолению, который у А.И.Мещерякова обозначен как "совместно-разделенная предметная деятельность". ТО ЖЕ
САМОЕ обращает на себя внимание и в работе Ю.М.Устинова. Но у него депривация - не только сенсорная, а "комплексная сочетанная",
включающая в себя и сенсорную тоже, как ни странно (хотя речь идет о зрячих и слышащих детях). Ибо слишком уж нища "среда
пребывания" ребенка, терпящего социальное бедствие, на какие бы то ни было позитивные яркие впечатления. Вот ребенок и хватается за
их искусственные "заменители" - наркотики и алкоголь. "Среда пребывания" обрекает ребенка на ПРОЗЯБАНИЕ точно так же, как на
прозябание обрекает ребенка физическая слепоглухота. Просто сирота и беспризорник живет в условиях не физической, так СОЦИАЛЬНОЙ
СЛЕПОГЛУХОТЫ, а хрен редьки не слаще, конечно... И последствия те же, или весьма сходные...

Коли диагноз именно таков, то и стратегия лечения напрашивается - попытаться заменить прозябание полноценной, яркой, насыщенной
социально позитивным содержанием ЖИЗНЬЮ. И прежде всего - само-и взаимообслуживанием, взаимопомощью. Лишь на этом фундаменте
возможно преодоление и депривации культурной. Мои учителя не уставали подчеркивать значение самообслуживания, как раз и
формирующегося в совместно-разделенной предметной деятельности.

Ю.М.Устинов пишет по существу о том же:

"Социальная депривация преодолевается включением в процесс полного самообслуживания, как индивидуального, так и коллективного, что
пробуждает чувство взаимной ответственности за добровольно взятое на себя дело".

Прежде всего - "общинная защищенность", как раз и возможная только благодаря "индивидуальному и коллективному самообслуживанию",
взаимопомощи. А затем, на этой основе, много всего, в том числе - преодоление культурной депривации, отчуждения от культуры, в
особой "гостиной":

"Для преодоления культурной депривации существует специальная коммуникативная территория - ГОСТИНАЯ. Систематически гостями ее
являются поэты, музыканты, кинорежиссеры, театральные деятели. Начиная встречу как зрители, дети непременно становятся участниками
"мастер- класса", гость вводит их в сферу своего искусства реально и практически".

В июле-августе 2002 года, в горном палаточном лагере близ Туапсе, я сам был фактически гостем в такой "гостиной". Стало традицией
каждый вечер у костра задавать мне три любых вопроса, и я с удовольствием на них отвечал.

Диагноз социальной депривации - добавлю от себя - вполне справедлив и для питомцев Макаренко. Дело не столько в том, кто чьи
родители, хотя и это важно, сколько в том, что ребята живут в среде, аксиологически (ценностно) индифферентной или прямо
дезориентированной с точностью до "наоборот", обрекающей их на прозябание ВМЕСТО НОРМАЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ. А коли таков
диагноз, то ясна и стратегия лечения: восстановить (или впервые создать) нормальную, позитивную, ценностную ориентацию - вместо
ценностного индифферентизма и/или негативизма. Надо не стонать по поводу злокозненного влияния "улицы" на неопытных, наивных
детишек, а прямо на этой самой "улице" создавать возможности и условия правильной ценностной ориентации. Снова обращаюсь к
социально-педагогической программе "Школа спасателей": "Борьба с явлением" - экстенсивный и дорогостоящий подход - превращается в
организованное и целенаправленное сотрудничество с явлением, моделирование социальных процессов, основанных на оптимизации
оставшихся в подростковой среде здоровых социально-нравственных механизмов".

И, все-таки, на создание этих механизмов. Или не бывает, чтобы здоровые социально-нравственные механизмы так-таки напрочь
отсутствовали в подростковой среде? Всегда ли есть на что опереться при ценностной переориентации этой среды?

Звеном, восстанавливающим связь подростковой среды с нормальной, позитивной социально-нравственной ориентацией, могут быть, по мысли
Ю.М.Устинова, другие подростки с примерно тем же жизненным опытом, "такие же, как мы", однако социально-нравственно ориентированные
правильно. И прежде всего - они. В интервью журналу "Ступени" Ю.М.Устинов говорит журналисту: "Нет возможности взять готовых
педагогов и переквалифицировать их, потому что, как правило, педагог, который закончил вуз и идет к детям, чувствует себя ЦЕЛЬЮ. А у
нас приходится быть СРЕДСТВОМ. Нужно находить 10-12-летних педагогов и давать вырасти им в этой системе отношений. В системе, в
которой состояние воспитанника может быть поощрением, а вина воспитанника - это вовсе не вина, а общая беда его и воспитателя и
т.п."

Снова не могу удержаться от аналогий.

1. В совместно-разделенной предметной деятельности у А.И.Мещерякова педагог тоже должен быть средством решения детских проблем, а
никак не самоцелью. То, что педагог - именно средство, ученик А.И.Мещерякова А.В.Апраушев подчеркнул добавлением еще одного
прилагательного: не просто "совместно-разделенная", а "совместно-разделенная ДОЗИРОВАННАЯ" деятельность. Об этой "дозировке"
специально пишут и А.И.Мещеряков, и Э.В.Ильенков. Речь идет о дозировке активности учителя: чем активнее ученик, тем учитель должен
становиться пассивнее. Важно не пропустить момент, когда ученик пытается - как бы то ни было неумело! - "помочь" учителю осуществить
их совместную деятельность. Пропустишь первую такую попытку - рискуешь следующей уже не дождаться, и вырастет "послушное",
"удоборуководимое" существо. Бесконечно важно, как пишет Э.В.Ильенков, не пропустить момент, когда учитель должен "ослабить
руководящее усилие". А это и значит, в терминах Ю.М.Устинова, быть средством детского развития, а не самоцелью...

Педагог и журналист Михаил Кордонский поставил передо мной проблему, что сироты с младенческого возраста не способны к
самостоятельной деятельности. Делают что-либо только в присутствии учителя, в отсутствие - нет. И вообще не могут действовать
целенаправленно, а лишь реагируют на внешние воздействия, вроде флюгера: куда ветер дует, туда флюгер и поворачивается. Может быть,
в том как раз дело, что когда-то этими ребятами "переруководили", вовремя не ослабили "руководящего усилия"? М.Кордонский обращался
с этой проблемой к ученому Б.Г.Херсонскому, и тот не смог обнадежить своего собеседника, дать рекомендацию, как эту проблему решить.

Э.В.Ильенков тут тоже далек от оптимизма: он прямо говорит и подчеркивает, что если пропустить момент необходимости "ослабить
руководящее усилие", то этот благоприятный момент может больше не повториться, и он окажется не просто пропущен, А НАВСЕГДА УПУЩЕН.
Иными словами, сделать уже состоявшееся послушное, удоборуководимое существо инициативным - мягко говоря, проблематично... Поезд
ушел.

И Ю.М.Устинов тоже не всегда оптимистичен. В документе о профилактике детской наркомании он пишет:

"Следует отметить, однако, что именно компенсация культурной депривации является особенно трудным делом, отдаленные результаты этой
работы не являются стойкими, как того хотелось бы".

Вроде бы о другом, но и об этом тоже - о том, что не все последствия депривации, в том числе не все промахи учителей, обратимы.
Бывает, увы, и невосполнимый ущерб, и особенно невосполним тот ущерб, который причинен детскому развитию в раннем возрасте, в начале
пути...

2. Еще одна аналогия. Анализируя проблемы развития слепоглухих ребят, я тоже пришел к мысли о необходимости как можно более широкого
общения этих ребят со зрячеслышащими сверстниками, а также детьми-инвалидами других категорий. И назвал такое преодоление связанной
со слепоглухотой социальной депривации - через общение и по возможности общую жизнь с другими детьми, по ту сторону забора детского
дома для слепоглухонемых, - "совместной педагогикой".

Естественно, имея за плечами такой опыт, я не мог не воспринять и педагогику Ю.М.Устинова как вариант совместной педагогики, и при
том вариант, реализующий ее так полно, как никакой другой, в том числе реализуемый мною самим.

В процитированном интервью речь идет о создании Центра восстановления и развития личности (ЦВИРЛ). Это самый ранний известный мне
проект "Школы спасателей". Называться учреждение может по-разному, а суть - создание группы ребят, способной оказывать позитивное
социально-нравственное влияние на подростковую среду, инициировать в этой среде позитивные социально-нравственные процессы, прежде
всего - процессы взаимопомощи в самых разнообразных ее проявлениях, вплоть до взаимопомощи между относительно здоровыми детьми и
детьми-инвалидами, чем занимается Детский орден милосердия и множество других "родственных" организаций, участвующих в Движении
детского милосердия. В программе "Школа спасателей" читаем:

"Группа "Школа спасателей" - стационарное полифункциональное детское объединение, где одной из важнейших внутренних установок
является социотерапевтическая деятельность группы относительно сверстников, с которыми она постоянно вступает в открытый контакт,
самоорганизация детской среды на основе принятых группой ценностных ориентиров и целевых установок. В связи с этим, существенным
моментом является принцип социального равенства в стартовых возможностях членов группы "Школа спасателей" и детей, вступающих с ней
в контакт, что, безусловно, предусматривает для группы "Школа спасателей", вкупе с моделью домашнего, "семейного" существования,
модель социально автономной группы (общины), когда группа живет по принципу полного самообслуживания, в том числе бытового".

Как уже упоминалось, в такой общине, руководимой Ю.М.Устиновым. я прожил месяц в июле-августе 2002, в горном лесу в Туапсинском
районе Краснодарского края. Ребенок там - не "объект педагогического воздействия", а субъект всех происходящих в общине процессов, и
основной закон взаимоотношений в общине - именно взаимопомощь.

Поэтому душевно в ней чувствуешь себя комфортно, как нигде. Там буквально отогреваешься душой, и снова ощетиниться, снова объявить
войну всему окружающему миру, после опыта жизни в такой общине - сложно... Ибо возникает ориентир, позволяющий уже отличить
социально-негативные явления от социально-позитивных, носителей положительных или отрицательных ценностных ориентаций. Окружающий
мир уже не весь чужой и враждебный, а только частично. Полностью же родным, своим, окружающий мир не может быть ни для кого из нас -
пока в нем существует насилие. (Вот он, основной источник социальной депривации!) Но важно, что окружающий мир в наших глазах
дифференцируется, и сами себя мы относим к той его части, которая так или иначе насилию противостоит.

Мы становимся активными участниками сопротивления насилию.




От Pout
К Георгий (28.08.2004 11:42:32)
Дата 02.09.2004 11:54:49

это доктор А.В.Суворов, слепогулхонемой, один из "загорской четверки"

сайт его

asuvorov.narod.ru





От Георгий
К Pout (02.09.2004 11:54:49)
Дата 02.09.2004 15:22:53

Я так и понял. Как-то видел его на ТВ (-)


От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:41:54

Александр Агеев. Олимпиада и Империя (*+)

Русский Журнал / Обзоры / Медиа: Россия
http://www.russ.ru/culture/mediarussia/20040824.html

Олимпиада и Империя
Александр Агеев

Дата публикации: 24 Августа 2004

"О спорт - ты мир!" - сказал однажды (в конце позапрошлого века) французский барон Пьер де Кубертен, и началось. Олимпиады каждые
четыре года: куча денег на ветер, бездна рекламы, тонны пива и сотни тысяч праздных зевак. Зачем, спрашивается, барон закончил в
свое время военную академию Сен-Сир? Там же небось преподавали ему основы тактики и стратегии, правила ближнего боя и прочие
полезные вещи. А ему, понимаете ли, захотелось сублимировать лишнюю энергию человечества спортом: чем убивать друг друга на фоне
прекрасных европейских пейзажей, лучше состязайтесь на стадионах, кортах и прочих бассейнах, сказал барон.

Да мы вроде и не против, но как-то не всегда получается: несколько олимпиад были отменены из-за мировых войн, а еще была одна
совершенно позорная. Имею в виду олимпиаду 1936 года в гитлеровской Германии: фюрер позировал на всех стадионах, и еще хорошо, что
тогда не было телевидения. Жириновский, наверное, отдыхает, когда видит эти кадры.

Или учится. Пиар был эффективный. И люди искусства тому много поспособствовали: кто ж не помнит гениальной девушки Лени Рифеншталь,
продавшей талант и душу дьяволу. О дальнейшей судьбе ее можно гуманистически сокрушаться, а вот прощать - нельзя. Помним мы "Триумф
воли" и прочие упражнения в этом стиле, и даже придворного архитектора Шпеера читали, - в той же имперской стилистике работал, да
все построенное им раздолбали советские гаубицы в 1945 году. Была ли это расплата?

Ну ладно. Спорт, который на этой неделе заслонил все остальные новости, есть вариант бескровной войны, и пускай он будет - в нем по
крайней мере степень непредсказуемости исхода соревнований выше, чем, скажем, в иракском или южно-осетинском конфликте. Там-то все
стоит на нуле - как начали, так и продолжаем, и конца-края этому не разглядишь в тумане времени.

Есть такая странная штука - "политическая воля". Параметры ее определить трудно; похоже, здесь рациональное граничит с
иррациональным: конфликт тлеет и тлеет десятки лет, и вдруг появляется странный человек и что-то делает, чтобы его разрешить. Но это
должен быть человек масштаба ну хотя бы Черчилля. Ермолова или Барятинского. Оглядываясь вокруг, таких персон, увы, не находишь: как
говорится, ходят тут всякие. И заслоняют пейзаж.

И "достал" президент последними своими появлениями на экране. Ну нельзя же так бессовестно пародировать совок!

Лето ли тут виновато или головокружение от успехов, расслабившее президентскую PR-команду, но факт тот, что образ Путина,
формируемый в последние недели средствами массовой информации, заметно (и не в лучшую сторону) изменился. На место жесткого,
динамичного, рационального руководителя проблемной страны пришел вдруг типичный секретарь парткома из советских фильмов: усадит
человека напротив, посмотрит ему в глаза, поговорит с ним за жизнь, произнесет, кося глазом в камеру, несколько "правильных",
наставительных фраз, и человек (министр, вице-премьер, прокурор) радостно, с просветленным лицом, отправляется прямо из
президентского кабинета бороться за лучшую жизнь. А за спиной мудрого руководителя как бы сами собой подразумеваются железные ряды
партии и чудовищная мощь государства, которому все проблемы по плечу.

Такие картинки, штампуемые по единому образцу пресс-службой президента, ТВ умудряется показывать каждый день, и бывает, что не
единожды: сколько чиновников Путин примет в день, столько раз постановку эту и покажут.

Беда даже не в однообразии сюжетов и не в передозировке их на единицу новостного эфира, а в том, что всякий зритель, если, конечно,
он не вчера родился, безошибочно узнает совковую пропагандистскую стилистику, вспоминает брежневские годы, и становится ему, мягко
говоря, не по себе.

Путин вроде бы решительно не похож на генсека-бровеносца: ордена и звезды себе на грудь не вешает, правильные фразы говорит без
усилия и бумажки, да и не показывали в советские годы по ТВ, как Брежнев принимает, например, Андропова или Суслова. Но посмотришь
на неделе несколько "кабинетных" сюжетов, и дурные предчувствия одолевают: отчетливый запах совка слышится, пока легкий, но на этот
путь стоит только вступить - дальше само пойдет.

Ведь чем отличалась советская пропаганда в брежневские времена? На рациональный взгляд извне она была чудовищно глупа и нелепа: про
состояние страны врали нагло, на голубом глазу, а культ личности Леонида Ильича насаждался методами, вызывавшими у большинства
населения только смех, то есть результат был отрицательный, и руководство советского агитпропа надо было бы поголовно уволить за
профнепригодность.

Но всякий сторонний наблюдатель, считавший, что бесконечные награждения, звания, почести, "приветствия трудовых коллективов",
сыпавшиеся на Брежнева, имели целью повысить его авторитет в глазах народа, глубоко ошибался. Адресатом этой абсурдной и постыдной
кампании были не страна, не народ и уж точно не "мировая общественность". Творцы брежневского "пиара" плевать хотели с высокой
колокольни и на страну, и на народ, и на весь мир. Адресатом их усилий был один-единственный человек, и, как в анекдоте тех времен
говорилось, "чукча видел этого человека".

Ощущение полноты и незыблемости собственной власти у советской верхушки было так сильно, что она позволяла себе не принимать во
внимание чьих бы то ни было реакций на свою наглую ложь, а цинично льстя генсеку, номенклатура всех уровней играючи зарабатывала
очки, которые гораздо труднее давались на ниве "социалистического хозяйствования".

Дело тут даже не в морали, не в правде и лжи, а в самонадеянном презрении к реальности: плевать, какова жизнь на самом деле, важно
ее "правильно", в духе партийной линии, описывать (как в анекдоте тех времен: "Зашториваем окна, раскачиваем вагон и притворяемся,
что едем"). И на то, что пропаганде никто не верит, тоже плевать - пусть-ка попробует какой-нибудь невоспитанный мальчик откровенно
высказаться про новое платье короля: для него быстро найдется койка в психушке.

А реальность не любит, когда ее не ставят ни в грош, и самонадеянность советской номенклатуры обернулась в конце концов крахом СССР.

Поэтому не может не тревожить то, что и в путинском пиаре последнего времени стали отчетливо проявляться черты этой слишком памятной
совковой "независимости" от реальности. На дворе все-таки не 70-е годы, и в стране, пережившей десятилетие не только хаоса, но и
сопутствующей ему свободы, по определению не может быть "все схвачено" до такой степени, чтобы власти было безразлично мнение о ней
вменяемых слоев населения.

При всем том никуда не денешься от того факта, что путинский стиль руководства на сегодняшний день все равно самый лучший в России.
Большинство регионов огромной страны представляют собой настоящий заповедник, где стиль и методы управления очень мало изменились с
советских времен - те же люди при власти, зависимые от губернаторов бизнес, милиция и суд, карманная пресса, открытое подавление
всех непокорных и недовольных.

Когда-то пришествие Путина на президентский пост даже усилило совковость этого унылого пейзажа - вернулась былая советская
"вертикаль", урезаны были права губернаторов, и им теперь волей-неволей приходится слушаться команды из центра: "Делай, как я". А
поскольку Путин делает свои дела двояким образом - какие-то как современный либеральный политик, а какие-то как советский партийный
вождь, - у губернаторов есть выбор, какие методы предпочесть. Если вспомнить, что две трети губернаторского корпуса до сих пор -
выходцы из старой советской партгосноменклатуры, понятно, какие методы им удобнее.

Словом, сигналы, которые власть сейчас подает обществу, противоречивы: с одной стороны, лозунг диктатуры закона, правового
государства, построение либеральной экономики, а с другой - вызывает Путин к себе на беседу Анатолия Борисовича Чубайса и на глазах
всей страны призывает его к некоторым злостным неплательщикам за электроэнергию отнестись "с пониманием", "неформально", то есть, по
сути, позволить им не платить и не отдавать долги.

Да нет - счастье: как бы помнемногу мы скупаем Украину, сдерживаем безумного Лукашенко, обновляем военные базы в Киргизии, не отдаем
Южную Осетию. Так и Джорджа Лукаса вспомнишь, классический фильм: "Империя наносит ответный удар". Да установилась ли сама Империя?

Установилась. И мало нам не покажется.





От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:41:49

Макаренко и ... тамплиеры (*+)

http://comm003.boom.ru/8.html

МАКАРЕНКО И ТАМПЛИЕРЫ


Что общего у Антона Макаренко со св. Бернаром, основателем Ордена тамплиеров (иначе - храмовников)? Если не обращать внимание на
разницу эпох и культур, я бы сказал так: Макаренко - св. Бернар в педагогике.
Правда Макаренко ничего, наверно, и не знал о великом своём предшественнике. Центральную идею он открыл сам, да она и носилась в
воздухе тех удивительных времён, когда великие дела творились даже за колючей проволокой "круга первого". Слово "даже" неудачно,
именно там только они и творились.
Многие сейчас не сомневаясь скажут: главное в макаренковской педагогике - коллектив. Но - убеждён - это ошибка. Ошибка существенная,
и даже, думается, именно в силу подобных представлений о Макаренко возникает у многих глубоко настороженное представление о великом,
настаиваю на этом слове, педагоге. Ведь мы с коллективом связываем круговую поруку, конформизм, прелести жёсткой дисциплины, фальшь
отчётов - всё то, что противостоит и противоречит всем нашим представлениям о воспитании личности, которая должа питаться - и это
верно - "молоком свободы".
Прежняя официальная педагогика, тоталитарная по сути, навесив Макаренко ярлык "коллективизма", готова была простить ему даже его
прижизненную бескомпромиссную борьбу против самой себя. Собрания его педагогических сочинений переиздавались с существенными,
правда, купюрами. Неоднократно я слышал слова "почитателей": "Макаренко надо защищать". От кого? Да от самого же Макаренко.
Поверьте, САМ Макаренко не простил бы своих защитников.
Макаренко подняли на щит тоталитарной педагогики, сделали символом, идолом, хотя в "недрах коммунистической педагогики" не
прекращалась глухая борьба с ним. И в те же времена, когда никто не сомневался, что Макаренко "великий", не прекращались "открытия",
только в прессу они не попадали, а оседали в самиздате, что Макаренко, может быть, не так велик, как пишут.
Ошибались и те, и другие - потому что обе партии глядели на Макаренко сквозь призму, где он смотрелся как ярый проповедник
коллективизма. Межде тем тема коллективизма была у Антона Семёновича ПОДЧИНЁННОЙ, вторичной. Хотя по количеству страниц, может быть,
и превалирующей. Знаю, как вспыхнут и поклонники и отрицатели, когда прочтут это моё утверждение. И тем не менее кто-то же должен
сказать ДРУГОЕ о Макаренко.
Потому что мы уже давно о Макаренко ВООБЩЕ МОЛЧИМ. Это всеобщее молчание происходит оттого, что мысль застревает в противоречии: кем
был Макаренко? Певцом свободы или пророком тоталитаризма? И от этого мы теряем Антона Макаренко, отказываемся от его настоящего
изучения, теряем его наследие, не понимая его. Так мы теряем, правда, не только Макаренко, но и других наших замечательных педагогов
(я уже писал о Сухомлинском, об Иванове в этом плане). Не прекращаются попытки построить новую педагогическую идеологию, новую
педагогику на пустом месте, исходя из "последних достижений философии и психологии". Мы обращаемся к опыту совсем других педагогов
(Монтессори, Корчак, Штейнер, и т.д.), и это правильно, хорошо, ну а где же наше родное наследие? Мы отложили его в сторону до
времён переоценки. Только вот имеем ли мы на это право?
Итак, если не коллектив, то что было главным у Антона Макаренко? Читатели "Педагогической поэмы", если они только не застряли на
первых страницах (обсуждают-то всегда только пресловутый эпизод с пощёчиной) помнят, что создав в колонии Горького
удовлетворительный педагогический коллетив, Макаренко почему-то им совсем не удовлетворился. Так если он - коллективист, что ему ещё
было надо?
Макаренко ведёт созданный им педагогический коллектив на "штурм" Куряжа. Вот тут-то и начинается настоящий Макаренко. Потому что
хороших со всех точек зрения педагогических коллективов было создано на протяжении нашей истории много, но - как выяснилось, в них
не рождались настоящие Личности. Гагарин учился в обычном техническом училище, а Сахаров учился в домашней школе. И если бы у
Макаренко всё закончилось колонией Горького, то мы не сомневаясь сейчас классифицировали бы его "Поэму" как "документ времени", не
более. Нет, Макаренко засуетился, стал надолго уезжать из колонии, искать, думать, и - нашёл Куряж.
Св. Бернар, один из величайших людей Европы, один из создателей европейской цивилизации. Мы мало о нём слышали. Многие вообще
считают, что у европейской цивилизации никаких создателей не было, будто всё возникло само собой, по законам политической экономии.
Но в мире НИЧЕГО не возникает само собой. Ведь и в нашей стране спутник на орбиту не запустился сам собой. Тем более - цивилизация.
Св. Бернар испытывал то же томление духа, что и Макаренко, прежде чем нашёл Куряж. Он искал и - нашёл... То были старинные рукописи
на древнееврейском языке, найденные в подвалах разрушенного Иерусалимского Храма: есть все основания полагать (хоть этих рукописей
никто не видел), что это были руководства для архитекторов Храма.
И тогда св. Бернара осенила мысль - вот она, руководящая идея, которую он всё время искал! На основе этих рукописей и возникла
готика. Св. Бернар и созданный им Орден храмовников (тамплиеров) воодушевил Европу идеей Удивительного Храма, взмывающего вверх на
много десятков метров, воздушного, хоть и созданного из камня. Париж, Шартр, Реймс... Европа строила соборы, и одновременно вокруг
соборов возникала хозяйственная жизнь, расцветало ремесло, наука, искусство, религия, философия...
Тамплиеры представляли собой весьма удивительную организацию, сочетающую в себе аскетическую дисциплину и возвышенную самоотдачу,
воплощали в себе саму суть рыцарства. Рыцарский орден, его устройство, если вдуматься, будет большой загадкой для нынешних
"строителей храма новой гуманистической педагогики". Но ничего бы у тамплиеров не вышло, когда б ни великая идея, их воодушевлявшая.
И это была не просто мыслительная конструкция, это была их жизненная цель, которой они посвятили свою работу, и на которой
базировалась вся сложная и совершенная организационная структура ордена, его жёсткая дисциплина. И она, дисциплина, в контексте этой
работы имела вполне определённую и конкретную "логику", как выразился бы Макаренко: без неё создание готических храмов было бы
невозможно. Точно так же, как и "покорение" Куряжа без чёткой дисциплины и сложной организации.
Макаренко за свою жизнь поставил перед детьми и взрослыми, объединёнными в педколлектив, всего ДВЕ большие задачи: 1) покорение
Куряжа, 2) выпуск ФЭДов, фотоаппаратов высшего мирового стандарта. Последнее детище Макаренко наименее известно, речь идёт о
"лебединой песне" Макаренко - Киевской коммуне. Говорят, там решили строить самолёт, но учреждение закрыли органы, и это-то, я
думаю, и было истинной причиной смерти Антона Семёновича, а не только несчастная любовь, как принято считать. Оставшись без Киевской
колонии, Макаренко, работавший тогда в ВЧК (!) вынужден был смотреть на то, что творилось в детских лагерях, известных нам по
"Архипелагу", ну и он этого просто не вынес. А если бы продержался ещё немного, даже месяц или два, сгнил бы в тех же лагерях - дело
на него, как на брата белогвардейца, уже было в работе.
Итак, вот что было главным - ПРОЕКТ (как и у св. Бернара его Храм), коллектив же (как и орден тамплиеров) был средством, причём его
устройство, его законы, и строжайшая, но рыцарски-возвышенная дисциплина там - "логически обоснованы" интересами дела. В
педагогической системе Макаренко это фиксировалось принципом ПЕРСПЕКТИВЫ, вне которой не существует ни макаренковский коллектив, ни
Макаренко как педагог.
Игорь Петрович Иванов тоже строил работу детской коммуны на "деле", общем деле, но в коммунарстве никогда не было столь МАСШТАБНЫХ
общих дел, как у Макаренко. В этом отношении Макаренко среди отечественных педагогов уникален. И этим же объясняется "мелкое
плавание" даже очень благородных повторителей опыта Макаренко, вроде Колобалина или Карманова с его детским заводом "Чайка". Они не
взяли у Макаренко главного.
Сколько мы зубрили Макаренко, сколько читали и изучали, сколько было конференций, симпозиумов, слётов, съездов и семинаров! Но
систематически упускалось главное, и потому и по сей день Макаренко для многих, да почти что для всех - загадка. Если воспитанники
Антона Семёновича, те, кому удалось выжить в безумном круговороте войн и репрессий, и не достигли высоких "постов", хоть и
прикоснулись к романтике высоких свершений в детстве, - это закономерно, вверх не рвались. А Макаренко остался непонят и забыт, и
все его воспитательные учреждения были "зачищены" господствующим режимом (смотрите, что осталось, например, в Куряже? - колония для
подростков, та же тюрьма, но с показушным музеем Макаренко, что сейчас на месте колонии Горького? - детский лагерь, а на месте
коммуны Дзержинского? - туда лучше вообще не ходить). Макаренко, как, впрочем, и Сухомлинский остались "за границей", на Украине. А
здесь, в России, фальшиво-либеральный "соус" псевдопедагогической болтовни загодя записал Макаренко в "коммуняки". Тогда уж давайте
в "коммуняки" и св. Бернара!
По совести нам всем так не хватает великих проектов (и чтоб они ещё выполялись), что пора осознать - настоящая работа делается
только в коллективах, только рыцарями, то есть по бескорыстию и служа идее, и только при достаточно строгой дисциплине. Иначе
большой проект обречён на провал. Это никак не противоречит ни свободе мышления, ни развитию личности - наоборот, это их нормальный
базис. Что было понятно в Европе в Средние Века, понял в первой половине XX века и Макаренко (как и другие его современники,
например, Циолковский, Королёв). Сам опыт Макаренко был не столь уж масштабен, но книги его расходились большими тиражами и -
вдохновляли. В результате одни создали европейскую цивилизацию, другие, наши отцы и деды, в оковах тоталитарной идеологии и под
пристальным оком её служителей умудрились построить великую державу, первой пославшую в космос человека.
А ведь королёвский проект требовал той же самоотдачи, той же дисциплины, того же рыцарского служения, о чём все книги Макаренко -
качеств, столь редких ныне, что хочется надеяться увидеть их хоть в следующем поколении. Ведь мы все ещё мечтаем, что Россия
возродится и будет "страной не дураков, а гениев". Только вот объединяющих проектов и рыцарей нам не хватает, не хватает старинных
рукописей, но может быть их найдут в каком-нибудь подвале? Место вликих идей всегда не пустует: маленькие, злобные, хищные идейки
заполнят вакуум. Когда же появляется нечто поистине высокое, трудно выжить ему в пустоте. Вот почему нельзя забывать о Макаренко -
ради будущего...

Евгений Беляков



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:41:21

Интервью 1989 года с Симоном Соловейчиком (*+)

http://altruism.ru/sengine.cgi/5/7/8/13/6

13 июля 1989 года во Всероссийском лагере "Орленок" состоялась встреча комсомольцев с известным педагогом-публицистом Симоном
Львовичем Соловейчиком. Тогда Соловейчик, отвечая на один из вопросов, сказал, что на то, чтобы школа изменилась, потребуется 75
лет. Прошло больше 14 лет. Хватит ли оставшихся 60, чтобы воплотить те идеалы, о которых шла тогда речь?



Симон Львович Соловейчик

Москва

"...Чтобы изменить школу потребуется 75 лет"

По дороге на эстрадную площадку, где проходила встреча, Соловейчик сказал, что появление технических средств, таких, например, как
микрофон, в корне изменяет возможности педагогов по формированию личности, способной не боясь высказать свое мнение. "Я работал
вожатым в лагере, - сказал он, - где отдыхало 500 человек школьников, и там я не мог дать какой-нибудь девочке выступить перед этой
аудиторией, т.к. её просто никто бы не услышал, и потребовалось бы много времени, чтобы наводить порядок, устанавливать дисциплину
перед выступлением. С появлением микрофона у ребят появилась и смелость, связанная с уверенностью, что они будут услышаны в большой
аудитории, получилась возможность формировать ораторов...".


Вопрос - Являются ли длительными процессы изменения в работе школы?

Ответ - Я знал мальчика, который терпеть не мог отвечать на прямые вопросы. Когда его спрашивали, как его зовут, он на некоторое
время уходил в другую комнату, возвращался и говорил: "Федя". Школа на все отвечает с опозданием. Как правило, на 15-20 лет. Но
отвечает. Для тех изменений, которые должны произойти в школе, потребуется лет 75.

В. - Значит, это произойдет после меня? Тогда может возникнуть вопрос - зачем мне это менять?

О. - Знаете, однажды английский лорд созвал раут. Он захотел, чтобы гости отдыхали в тени рощи, которую он видел у соседа, но
мажордом сказал, что для выращивания такой рощи требуется несколько десятков лет. "Так что же вы стоите, - сказал лорд, - идите и
принимайтесь за дело."
Если найдется хотя бы один учитель, который поможет ребятам изменить школу, дело пойдет легче.
...Если ты встретил серьезное чужое педагогическое открытие, то важно понять его и воплотить в жизнь во всех тонкостях, которые в
нем были. Помню случай: в рижской школе я услышал из-за двери класса голос Шаталова, который тогда в Риге не мог находиться.
Оказалось, что местный учитель настолько глубоко погрузился в методику Шаталова, что даже стал говорить его интонацией. Для того
чтобы глубоко изучить чужую идею, чужую методику необходимо глубокое погружение в течение 5 лет.
В восьмом классе у меня был приятель, который сказал, что напишет девочке любовное письмо с цитатой из Петрарки, я был потрясен,
потому что не знал, кто такой Петрарка. Я тогда увлекался радиотехникой, но забросил её и стал серьезно заниматься литературой.
Встреча с другой точкой зрения - обновляет человека.

В. - А как быть со следованием Западу?

О. - Нам больше следует пользоваться знанием об отрицательном западном обществе, знать то, от чего они отказываются на Западе, мы же
копируем все подряд, и даже то, от чего уже на Западе отказываются. Шведы, например, увидели, что специализированные школы, ведут к
расслоению общества. В одном классе должны сидеть и сын академика, и сын дворника, а в специализированных школах должно обучаться, и
обучается сейчас в Швеции 1% учащихся. Но сегодня в Швеции вновь начали специализировать школы, мы должны учитывать итоги этого
большого эксперимента, который идет по всему миру.

В. - А каков эффект педагогического воспитания в вашей собственной семье?

О. - Семейная педагогика принципиально другая, нежели школьная. Школьная педагогика не действует в семье совсем. Здесь важно понять
принцип общения людей, знать то, что происходит с людьми, когда они вдвоем.

В. - Каков же выход?

О. - Выход в изучении и понимании педагогических процессов.
Я с четырехлетним мальчиком, который слишком рано проснулся, утром сижу на кухне и тихо разговариваю, читаю ему любимую сказку про
репку. И вдруг замечаю, что он что-то делает со своими руками, как-то прилаживается. Оказывается, он не слушает меня, потому что
старается также, как и я сидеть, облокотившись на локоть, и как взрослый. А я-то думал, что, читая сказку, учу его добру и пр. Как
видим, идет второй процесс обучения, и важно понять, не чему я учу, а то, что при этом на самом деле происходит.
Еще пример. Я дома у товарища разговариваю, вбегает его внук, и кричит: "Дедушка, смотри, чего я нарисовал". Тот строго говорит:
"Разве можно прерывать беседующих!" Я потом приятеля отчитал, и сказал, что он научил своего внука не перебивать беседующих, а
совсем другому: взрослых перебивать нельзя, а маленьких можно. Научил грубости, и "это скажется, - говорил я - на вашем правнуке".
:Дети рождаются более-менее порядочными людьми. Природа вложила в человека страсть к воспитанию, которая не обуздывается ни законом,
ни моралью. "Всякое замечание говорит о невоспитанности человека, делающего это замечание".

В. - Говорите, не надо делать замечаний, а хамы?

О. - Вопрос правильный, а ход мыслей неправильный. Если человек ведет себя опасно, его надо останавливать, но дело в том, как
остановить. В московском метро люди преображались: не сорили, не кричали.

В. - Говорите не воспитывать. Но зачем тогда нужны воспитатели?

О. - Я сейчас пишу о воспитании "без воспитания". Речь идет не о наборе мер. Например, погибший отец во время войны продолжал
воспитывать сына. Что главное в воспитании? Организовать безопасную жизнь для детей и делать так, чтобы им было свободно жить.

В. - Говорят, атмосфера воспитывает, но как сочетать свое "Я" и группу?

О. - У человека есть врожденное стремление, потребность в безопасности, которая расщепляется на "безопасность Я" (когда я могу себя
отстоять), и "безопасность МЫ" (когда мы сплачиваемся перед лицом природы и др.). В разных людях преобладает разное. Если бы
существовало только "безопасность Я", то человек стал бы эгоистом. Если б была только "безопасность МЫ", преобладала бы она, то люди
стали бы муравьями. Важно соотносить потребность быть одному и быть в коллективе. Их столкновение и рождает нравственность.

В. - Откуда появились нравственные нормы?

О. - Есть только одна нравственная норма: "Добивайся своей цели только за свой счет". Все остальные нормы нравственности - это лишь
модификация первой.

В.- Может ли религия воспитать человека?

О. - Нравственная сила религии очень велика, только надо понять, что в религии заложено "Будь!". Христианская религия существует две
тысячи лет, но человек ведь лучше не стал. Сама по себе религия не может существенно улучшить человека.

В. - Как вы воспитываете своих детей?

О. - Никак. Ни одного замечания не делаю никогда. Однажды прихожу домой, а пол усыпан книгами, которые лежат корешками вверх. Я эти
книги даже в руки никому не даю! А тут... Но замечания не сделал. Вставил клинышки в дверцы книжных шкафов. Их уже нельзя было
открыть.
Пусть мальчик делает, что хочет. Пусть девочка делает, что хочет.

В. - Что значит - воспитанный человек? И как вы относитесь к толстовской идее?

О. - Слово "толстовская" даже слово "буржуазный" - не ругательство. Я не противоречу идее Толстого о передаче духовности детям.
...Януш Корчак говорил, что ни один воспитатель не вырастит 100 прекрасных людей из ста детей. Главное быть педагогом справедливым.

В. - Как вы относитесь к происходящему в комсомоле, и как вы относитесь к религиозным в комсомоле?

О. - Самое мерзкое русское слово - это "перевоспитание". Означает это, что надо разрушить что-то, что есть в человеке, а это
невозможно.
Религия - вопрос совести человека. Это его собственное личное дело, и представление о том, что религия отбивает человека от
деятельности, не всегда верное.

В. - Не лучше ли, когда педагог является членом коллектива класса?

О. - У меня был любимый учитель математики Сергей Николаевич Успенский, проработавший в школе 57 лет. Он был заика, гундосый и не
любил детей, он говорил, что они ему мешают заниматься математикой на уроке. Он что-то бубнил, и на первом его уроке мы покатывались
со смеху. А с 4-5 урока, когда мы вникли в то, что он пишет на доске, - а это была чистая ясная и точная математика! - то мы его
полюбили и не отходили от него на выпускном вечере. Но вот быть классным руководителем он был неспособен, это точно. Главное для
учителя быть человеком.

В. - Может ли жизнь воспитывать?

О. - Это греховный воспитатель. Она совсем несправедлива к людям.

В. - Не кажется ли вам, что, проповедуя людям свою теорию, вы пытаетесь их научить жить?

О. - Я не учу жить, а пытаюсь научить воспитывать.




От Дмитрий Кропотов
К Георгий (28.08.2004 11:41:21)
Дата 31.08.2004 09:48:50

Правильно Ю.Мухин ругал Соловейчика

Привет!

"Что главное в воспитании? Организовать безопасную жизнь для детей и делать так, чтобы им было свободно жить."

Это какой-то кошмар, если не сказать маразм.

Дмитрий Кропотов, www.avn-chel.nm.ru

От Владимир К.
К Дмитрий Кропотов (31.08.2004 09:48:50)
Дата 31.08.2004 10:28:40

Конечно. Но бред Соловейчика положен даже в основу некот. учебников нач. школы. (-)


От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:41:18

А. Сидоркин. Эволюционная теория коллективного воспитания (*+)

http://altruism.ru/sengine.cgi/5/7/8/14/12

Александр Михайлович СИДОРКИН

доцент Государственного Университета Боулинг Грин, США. Закончил Новосибирский пединститут, в 1984г. работал вожатым во
Всероссийском детском центре "Орленок", преподавал в Новосибирском пединституте, с 1991г. Живет в Америке.


Эволюционная теория коллективного воспитания
Отказавшись от очевидностей

Социальные формы, которые принимает детство и отрочество, обусловлены историческими условиями. Например, в жизни современного
подростка группа его сверстников является одним из наиболее существенных факторов. От того, как складываются отношения подростка со
сверстниками, существенно зависит его развитие. Эта истина настолько очевидна, что любой студент педагогического вуза укажет на
такую особенность подросткового возраста.

Тем не менее, давайте усомнимся в мудрости возрастной психологии и обратимся к мудрости культурной антропологии. Еще в конце
двадцатых годов прошлого века Маргарет Мид (Margaret Mead) показала, что подростки в Самоа не имеют большинства возрастных проблем,
с которыми сталкиваются их сверстники в индустриальных странах. Само понятие подростковой группы вовсе не универсально как в
культурном, так и в историческом отношении. Подростковые группы могли сложиться только в крупных городах, и только в эпоху
относительного избытка рабочей силы. Средневековье не знало подросткового возраста в нашем понимании, да и детство не существовало в
Европе до 16 века, если верить Филиппу Эриесу (Philippe Aries). Но нас в данном случае интересуют именно подростки, поскольку они
лучше всего воспринимают коллективное воспитание. Подростковые группы и подростковая культура в историческом смысле очень новый
феномен. Конечно, в высших классах европейского общества они существуют более трехсот лет, но сколько-нибудь широкое распространение
они получили только с развитием массовой школы, то есть за последнее столетие. Так что особенность подростков не в том, что они
как-то физиологически заинтересованы в сверстниках. Скорее, они так погружены в общение с себе подобными, потому что поставлены в
такие условия, когда общение с другими становится фактором выживания.




Подростковые "племена" - угроза обществу

Именно практика массовой школы создала подростковую группу, подростковую культуру, да и сам подростковый возраст. Для возникновения
подростка как исторического типа необходимы три условия: контакт с большой группой сверстников (из которой можно сформировать более
узкую референтную группу), свободное время и относительная независимость от взрослого контроля. Надо ли говорить, что возникновение
подростковой группы сразу заявило о себе как социальная проблема? В любом социуме, как человеческом, так и животном, контроль
старших за младшими является одним из необходимых условий выживания. Чем более вид зависит от передачи знаний (слоны, приматы) тем
более важным становится возрастная иерархия. Школа вообще и массовая школа в особенности, являясь чрезвычайно важным достижением
Homo Sapiens, тем не менее, создала новую серьезную социальную проблему - подростковую группу.

Дело в том, что подростки, которых сконцентрировали в больших группах, и которым предоставили свободное от труда время, повели себя
так, как все социальные животные - они создали свое собственное квази-общество. Это совершенно естественное стремление к
самоорганизации, к установлению определенного социального порядка, к ограничению насилия и к эффективному общению. Таким образом,
подростковая группа стала социальным фактом. Конечно, существует большое разнообразие подростковых групп, от преступной группировки
до религиозного братства, но всех их отличает относительная независимость от контроля взрослых. Надо подчеркнуть, что хотя подростки
субъективно хотят быть независимыми от взрослых, их социальное поведение есть реакция на потерю контакта со взрослыми, с которыми
они все менее и менее общаются по ряду экономических причин. Парадокс развития индустриального общества в том, что оно разрушило
племенную структуру, но взамен создало подростковые "племена" - часто враждебные обществу взрослых, и еще чаще враждующие друг с
другом. Самая же главная проблема состояла и состоит в том, что подростковая группа, созданная в результате новой образовательной
технологии (массовой школы) стала препятствовать образовательной функции этой самой школы. Каждый, кто преподавал в седьмом и
восьмом классах поймет, о чем я говорю.




Ответ взрослых - коллективное воспитание

Коллективное воспитание возникло как спонтанная реакция на новый социальный феномен подростковой группы. Его никто не изобрел, и не
открыл. Скорее, коллективное воспитание возникло и развивалось по законам, описанным Мишелем Фуко (Michel Foucault). Фуко описывает
социальные технологии, такие как надзор, дисциплина, заключение, психиатрическая больница и т.п., которые суть инструменты власти,
отличные от таких более ранних инструментов как публичная казнь, пытка, и т.п. Социальные технологии создаются самой практикой жизни
и распространяются так же, как обряды, легенды и способы приготовления варенья - через прямое наблюдение и участие. Теории
коллективного воспитания лишь описывают лучшие образцы уже сложившейся практики и помогают улучшить эту практику. Опыт коммунарского
движения особенно ярко показывает, что коллективное воспитание передается почти исключительно из рук в руки. В то же время, очень
похожие формы "изобретаются" в разных местах независимо друг от друга (например, И.П.Иванов, С.А. Шмаков, В.П.Крапивин, ранее
В.Н.Сорока-Росинский, С.М.Ривес и Н.М.Шульман).

Истоки коллективного воспитания трудно определить без специального исследования, но ясно, что одна из ранних форм практиковалась
католическими школами, особенно иезуитами. Скаутское движение - другая известная форма. Советские опыты коллективного воспитания, от
Макаренко до Иванова, представляют собой один из ключевых моментов истории коллективного воспитания. Однако не надо забывать и
другие, например израильскую практику воспитания в киббутцах, польский опыт Корчака (Janusz Korczak), американские "Справедливые
сообщества" Лоренса Колберга (Lawrence Kohlberg) и др.



Не упустить благородные цели

Объединяет все формы коллективного воспитания одна простая идея: использовать подростковую группу для социально положительных целей.
Воспитательный коллектив есть ни что иное, как трансформированная, прирученная подростковая группа. Ключевая находка состояла в
следующем: поскольку взрослые по ряду причин больше не могут напрямую контролировать каждого подростка, то надо создать такую
группу, в которой подростки контролировали бы друг друга, - но не как в "дикой" группировке, а в соответствии с образовательными и
воспитательными задачами, поставленными взрослыми. Коллективное воспитание есть социальная технология манипулирования такой
подростковой группой, которая сочетает в себе относительную независимость от мира взрослых (прежде всего культурную) с поддержкой
общесоциальных ценностей. В некотором смысле воспитательный коллектив представляет собой подростковое племя, власть в котором
захвачена одним или несколькими взрослыми. Это сравнение вызвала у меня Педагогическая Поэма, которую я недавно перечитывал со
студентами (в английском переводе). Помните, в пятой главе Макаренко вместе со своими полудикими воспитанниками гоняется по лесу за
браконьерами. Но и всякий коллектив проходит через групповое самоосознание как специфически подростковое сообщество (но во главе со
взрослым вождем), преодолевающее некие препятствия.

Воспитательный коллектив всегда амбивалентен. Он сохраняет свою дистанцию от общества взрослых, находится в некоторой конфронтации с
последним. В то же время, он разделяет основные ценности этого общества, и рано или поздно вступает в тесное взаимодействие с ним.
Это группа в пограничной зоне - между детством и взрослостью, между бунтующим миром подростков и упорядоченным миром взрослых.
Именно поэтому коллективное воспитание так сфокусировано на процессе, а не на стабильности. Это воспитание, которое требует создания
историй, нарративности, событийности и диалогичности.

Как и всякое очень сильное средство, коллективное воспитание чрезвычайно опасно. Вообще любая социальная технология, как и
материальная технология, может быть использована как во благо так и во зло. Двигатель внутреннего сгорания может возить детей в
садик, а может давить демонстрантов. Точно так же, скажем, бюрократические процедуры работают одинаково в демократическом и
авторитарном обществе. Гитлер Югенд был, бесспорно, одной из наиболее эффективных ипостасей коллективного воспитания. Советский опыт
тоже знает как гуманистический, так и авторитарный коллективизм. Мне только хотелось бы подчеркнуть, что нравственная нейтральность
социальных технологий не означает нравственной эквивалентности способов их применения. Конечно, когда старая кинохроника показывает
немецких мальчиков в коричневых рубашках, покачивающихся в орлятском кругу, становится несколько не по себе. Но делать из этого
вывод, что коммунары и нацисты - одного поля ягоды, было бы в высшей степени легкомысленно. Это было бы все равно, что отказаться от
пользования кухонным ножом на том основании, что ножом можно убить человека.



Не первые и не последние, но единственные в своем роде

Что же дает нам рассмотрение коллективного воспитания в терминах социальной эволюции? Прежде всего, понимание того, что российский
опыт коллективного воспитания не есть извращение советской эпохи, но и не особенность национального русского характера. Это
совершенно закономерный этап развития социальных технологий, свойственных урбанизированному индустриальному обществу. Коллективное
воспитание есть одна из самых эффективных, но и самых опасных образовательных технологий. Россия вовсе не исключительна (ни в
негативном, ни в позитивном плане) в использовании этой технологии. Не мы первые, не мы последние ее использовали. Хотя, конечно же,
российская педагогика накопила огромный практический опыт, и достаточно серьезный теоретический запас, который практически
неизвестен за пределами зоны использования русского языка. В принципе, этот опыт может быть востребован во многих странах мира,
особенно там, где практика коллективного воспитания находится в зачаточном состоянии (например, США). Сложность, конечно же,
заключается в том, что коллективное воспитание не передается через тексты. Нужно многолетнее практическое взаимодействие, чтобы
общая идея коллективного воспитания перепрыгнула культурный и языковой барьер.

Но главное, конечно, не в передаче своего опыта, - когда придет время, то сами придут и попросят поделиться. Главное в сохранении
живой традиции в самой России. Это, конечно же, не простая задача, в силу глубоких экономических и культурных перемен, произошедших
в стране. Сохранение традиции коллективного воспитания не сводится к консерватизму, к сохранению того, что работало прежде.
Интенсивный поиск новых форм коллективного воспитания идет, но и его недостаточно. Не сама новизна важна, а возможность закрепления
нового. Вообще увлечение инноватикой опасно, поскольку сама новизна может превратиться в критерий истинности или полезности, или
нравственности. Важно понять, что, например, в области коллективного воспитания нужны лишь одна-две гениальные находки, которые
сочетали бы общую идею с культурно-социальными условиями сегодняшней России. То есть на каждого изобретающего что-то новое должно
быть десятеро отделяющих зерна от плевел, и сотня доводящих идею до совершенства. А не наоборот.

Самая же главная находка коллективного воспитания второй половины прошлого века это - коммунарское движение. Она заслуживает
наибольшего внимания и творческого сохранения. Коммунарство перешагнуло чрезвычайно важный порог: почти все предыдущие формы
коллективного воспитания основывались на религии или квазирелигиозной идеологии. Коммунары начинались как протестанты от
марксизма-ленинизма, особенно Орлятская ветвь движения. Но позднее чисто коммунистические символы и мифы перестали играть серьезную
роль. Коммунарство - это, пожалуй, первая форма светского коллективизма, основанного на нерелигиозной духовности. Для такой страны
как Россия, это особенно ценная находка, поскольку национальные и религиозные разновидности коллективного воспитания в принципе
слишком опасны для страны, хотя и эффективны для каждой группы. Чтобы войти в коммунарскую группу, ребенок не должен отказываться от
своей религии или национальности; многие другие коллективы требуют именно этого. Соперничество религий на образовательной арене
может привести к изгнанию вначале духовности, а затем и воспитания из школы, как это произошло в 20 веке в США. Это тупиковый путь,
потому что невоспитывающая массовая школа чрезвычайно неэффективна. В такой школе социальный контроль подростков отнимает
колоссальные ресурсы, и в конечном итоге образовательная функция школы страдает.

Никто не знает, какие именно мутации произойдут в практике коммунарского движения, и произойдут ли они вообще. Тем не менее, чтобы
шанс плодотворных мутаций сохранялся, традиция должна продолжать жить. Пусть устарелая, пусть заскорузлая, пусть старомодная, но она
должна жить, поскольку то, что умерло, никогда уже не сможет измениться.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 28.08.2004 11:41:15

"Дети испортились"... или что такое киллология (*+)

http://altruism.ru/sengine.cgi/5/7/8/14/9

"ПАНОПТИКУМ (лат.) - собрание разнообразных необычайных предметов, причудливых живых существ..." (Энциклопедический словарь)


"Дети испортились" - говорят педагоги. "Я не узнаю своего ребенка" - вторят им родители. Ленивый, вспыльчивый, наглый, задира, не
уважает старших, сам себе на уме... - такими и многими другими характеристиками награждают взрослые своих доселе милых и отзывчивых
учеников.

Да, ребята становятся странными, - говорим мы, или просто, может быть, другими, нам не всегда понятными. У них появляется своя
собственная жизнь, новая жизнь нового поколения, не всегда доступная пониманию взрослых.

В нашей рубрике "Паноптикум подростковых странностей" мы будем представлять и пытаться осмысливать факты их "странной" жизни.


--------------------------------------------------------------------------------


Дейв ГРОССМАН

США

Дейв ГРОССМАН, 43 года, был военным психологом и офицером. Преподавал психологию в военной академии Вест Пойнт. В 1998 году он
завершил свою карьеру военного, чтобы основать специальную группу (Killology Research Group) и посвятить себя исследованию убийства.
Автор книги "Остановите обучение детей убийству" (Изд. Random House, Нью-Йорк).

Их можно научить убивать
Военный психолог Дейв Гроссман считает видеоигры тренингом для убийц
- Полковник Гроссман, Вы эксперт по убийству. Можно ли этому у Вас научиться?

- Вы позволили бы учить Вас сексу исследователю секса? Вряд ли. Киллология, как я ее называю, является научным исследованием
деструктивного акта. Меня интересуют факторы, которые облегчают или затрудняют шаг к убийству. Для этого я опросил несколько сотен
солдат, которые убивали в боевых условиях.

- Правда ли, что вначале любой человек имеет врожденное сопротивление тому, чтобы лишить жизни другого человека?

- Здоровым, нормальным людям свойственно мощное биологическое сопротивление акту убийства. Даже в моменты слепой бессознательной
ярости они не идут и не перерезают своему контрагенту горло. Мы доказали, что во Второй мировой войне только 15-20% солдат стреляли
в видимого врага. Большинство целились куда-нибудь рядом, даже подвергая себя опасности - так велик сдерживающий момент, мешающий
убить себе подобного.

- А можно ли устранить это сопротивление?

- Самое позднее в 50-е годы военное и полицейское руководство в США решило, что такое поведение неприемлемо в войне и при борьбе с
преступниками. Проблему надо было решать. Как? Нужно тренировать человека для того, чтобы он убивал. Он должен сделать акт
привычным. И для этого военные разработали четыре чрезвычайно эффективных механизма.

- Что это за механизмы?

- Первый шаг - это ожесточение и ослабление чувствительности. И это практикуется во время получения основного образования в
военно-тренировочном лагере. Не поймите меня превратно: я горжусь, что я американец и солдат. Однако bootcamp - это промывание
мозгов.

Жестокие воспитатели убеждают молодых солдат в том, что они вступают в темный ужасный мир. И что в нем может выжить только тот, кто
признает насилие.

- Таким образом, солдаты становятся людьми, особенно готовыми к применению насилия?

- Нет, поскольку армия ставит сильные защитные заслоны. Во-первых, тренируют не детей, а взрослых; во-вторых, соблюдается строгая
иерархия и дисциплина. По статистике ветераны совершают меньше преступлений, чем их сверстники, не служившие в армии. Почему? Они
глубоко впитали дисциплину.

- Что еще делается, чтобы тренировать кого-либо для убийства?

- Японским солдатам во Второй мировой войне прививали навыки соединения смерти и страдания с удовольствиями и вознаграждениями. Это
классическое соединение сегодня считается аморальным и больше не применяется. Тем не менее, есть очень эффективное
усовершенствование так называемого усваивания условного рефлекса. Пилот сидит, например, часами в летном тренажере. Зажигается
лампочка, он реагирует. Еще раз, он реагирует. Раздражитель - реакция, и так снова и снова. Позже летчик так же реагирует
по-настоящему. Даже если отказала турбина, за ним кричат 300 человек и он сам застыл от страха, он автоматически будет делать все
правильно, его поведение рефлекторно. В армии убийство превратилось в автоматический процесс.

- Как же этого добились, если есть такое сильное инстинктивное сопротивление, о котором Вы говорили вначале?

- При тренировке в стрельбе обычные круглые мишени заменились человеческими силуэтами, которые появляются на секунду и исчезают.
Солдат лежит в укрытии в полном снаряжении. Раздражитель - реакция, в течение многих часов. Попадание сразу же вознаграждается тем,
что "кукла" валится. Такие правдоподобные тренажеры повысили во Вьетнаме индивидуальную точность стрельбы до 90%. Наши солдаты
убивают, так как это в них заложено, и они убивают со значительно большей точностью.

- Наполняет ли это гордостью?

- Молодые люди хотят быть героями. Поэтому армия предлагает им как четвертый шаг привлекательные персонажи. Сорокалетние уже не
бросаются с воодушевлением на пулеметы, но 19-летние убеждены, что это могло бы быть волнующим, интригующим. Они хотят поступать
героически, подражать своим кумирам, и хотят принести домой медаль.

- Полковник Гроссман, Вы военный психолог. Почему Вы изучаете убийство при контролируемых обстоятельствах?

- Я ищу факторы, которые облегчают или затрудняют шаг к преступлению. И здесь я наткнулся на ужасную связь: мы подвергаем подростков
и детей воздействию тех же механизмов, которые приучают профессиональных военных к убийству. Это происходит в результате
демонстрации насилия в средствах массовой информации и, что намного драматичнее - в пропитанных насилием видеоиграх. Последствия мы
видим в США почти еженедельно: дети хладнокровно расстреливают своих школьных товарищей, учителей и просто людей, которые однажды их
рассердили.

- Дискуссия, вызывает ли показ насилия настоящее насилие, ведется давно. Многие эксперты говорят, что переживание агрессивных
фантазий является положительным.

- То, что происходит здесь, корнями уходит намного глубже. Я говорю о многолетнем привыкании. Это начинается с ожесточения. У
четырехлетних, пятилетних детей притупляется чувствительность из-за того, что они смотрят фильмы, в которых людей жестоко убивают...

- Действительно дети смотрят такие фильмы в этом возрасте?

- 60% всех восьмилеток смотрели, например, фильмы ужасов. Каждое исследование показывает, что "Ужасы в пятницу 13-го" смотрят даже
малыши. В этом возрасте они не могут отличить реальность от фантазии. Для детей ужасные убийства на экране являются
действительностью. А опасности, которые они видят, имеют большую привлекательность.

- Этот процесс, по Вашему мнению, соответствует промыванию мозгов в тренировочном лагере армии?

- Верно. То, что выучиваешь в первые годы, не стирается. У детей, которые постоянно видят акты насилия в средствах массовой
информации, вырабатывается своеобразный "синдром плохого мира". Они не обязательно становятся преступниками, но они легче признают в
жизни насилие, чем другие. Это начало.

- Но когда эти дети становятся старше, они все же знают, что кровавые трупы в кино - это не реальность, а фантазия.

- О, да. Но им это нравится. И происходит типичное классическое стойкое привыкание, которое в армии является табу. Подросток
смотрит, как людей пытают и убивают, одновременно он пьет свою любимую колу и заигрывает с девочкой. Более интенсивного соединения
насилия с приятными ощущениями не придумаешь. После того, как два подростка 11 и 13 лет расстреляли одноклассников в Джонсборо,
учительница соседней школы рассказала об этой трагедии в классе. И некоторые дети смеялись! Они научились веселиться по поводу
убийства.

- Вы считаете жестокие видеоигры, в которых молодежь пластиковыми ружьями разрывает людей на куски, особенно эффективным тренингом
для убийства. Почему?

- Два года назад 14-летний Майкл Карнил вышел во двор своей школы. Мальчик раньше еще никогда не держал в руках пистолет. Он
выстрелил 8 раз. Восемь выстрелов - восемь попаданий: пять в голову, три в верхнюю часть тела. Трое убитых, пять тяжело раненых. Я
как раз тренировал "зеленые береты". Когда я им рассказывал, они не верили. Точность попадания среднего полицейского составляет один
из пяти. Как Майкл стал таким первоклассным стрелком из пистолета? С помощью тренинга - видеоигр Doom и Quake.

- Может ли быть точность случайностью?

- Нет. За мой тезис говорит тот способ, которым мальчик совершил преступление. Он держал пистолет двумя руками и не двигался. Он не
стрелял ни вправо, ни влево. У него было полностью отсутствующее выражение лица. Он посылал каждую пулю в новую жертву. Они
появлялись как на его телеэкране: одна цель - одно убийство.

- Молодой Майкл, юные убийцы в Джонсборо, в Литлтоне и другие делали в решающий момент то, к чему их приучили видеотренинги.

- Да. Естественным импульсом является то, чтобы стрелять, пока жертва не свалится. Тогда стреляющий сразу концентрируется на
следующей. Другое дело - видео. Там появляется столько целей, что нужно действовать быстро, не задерживаясь на одной. Кроме того, в
большинстве игр есть дополнительный бонус за попадание в голову. Награда заставляет тренироваться.

- Родители трех убитых девочек предъявляют сейчас 24-м создателям и прокатчикам видеоигр иск на 130 млн. долларов. Вы будете
выступать как эксперт для истцов. Как Вы будете аргументировать свое мнение?

- Мы скажем, что видеоигры научили Майкла Карнила убивать. Это не является оправданием убийце. Конечно, он отвечает за свое деяние.
Но игры дали ему умение это сделать.

- Американские режиссеры Ромеро и Кармак придумали "Doom" и "Quake" - суперреалистические видеоигры с большим фактором убийства. Они
говорят, что создали только современную ковбойско-индейскую игру.

- С большими отличиями: если я играю со своим братом Билли и его раню, то тогда конец веселью. Я учусь, что Билли чувствует реальную
боль, и меня накажут, если я его побью. Уже с давних времен дети играют в ковбоев и индейцев, бьют деревянными мечами по голове и
берут пленных. Это все нормально. А видеокомпьютерные игры все это переворачивают: их единственный смысл и цель состоит в том, что
игрок забивает как можно больше людей, пытает, уничтожает. И от этого получает удовольствие. Так тренируют псевдосоциопатов.

- А как же родители? Они не несут ответственность за поведение детей?

- Задача родителей защитить детей от бойни компьютерных и видеоигр. Они делают это? Уже давно нет. Для США еще бич -
распространенность и доступность оружия. Чтобы убивать, нужны три вещи: оружие, умение и желание.

- Вы говорите, игры приучают к убийству по принципу реакции на раздражение. Есть ли перечень самых опасных (т.е. самых эффективных)
игр?

- Игры, в которых подростки держат в руках оружие, практически являются стимулятором убийства. Они составляют большинство в залах
видеоигр. Многие игры управляются дома джойстиком. Самая последняя разработка даже предлагает модель, имитирующую отдачу от
пистолета. Реклама к этой модели гласит: "Психиатры говорят, что очень важно что-то ощущать, когда убиваешь. Если убиваешь и ничего
не чувствуешь, то ты бессердечный социопат". В новейшей версии Quake можно сканировать фотографии, так что я могу виртуально убивать
моих учителей. Реклама показывает труп в морге с текстом: "Он тренировался на компьютере... Мы из убийства делаем массовое
убийство". Другой текст: "Убивай своих друзей без угрызений совести".

- Все-таки даже для натренированных соответствующим образом подростков большой шаг от виртуального убийства до убийства живых людей.
Меньшинство делают этот шаг.

- Здесь вы видите подростков на вершине пирамиды. В самом низу все "нормальные". Потом те, кто ворует, потом - кто грабит и т.д.
Опасность увеличивается. Насилие - это приобретенный навык. На самом верху те, кто убивает.

- Насилие в средствах массовой информации - это не новость. Почему раньше подростки не бегали с пистолетами и не убивали людей?

- Бегали. Где бы в США ни появлялось телевидение, через 15 лет число убийств там удваивалось. Сначала на восточном, потом на
западном побережье, сначала в городах, потом в деревне, сначала среди белых, потом среди черных. Во многих европейских странах с
появлением телевидения число покушений на убийство увеличилось сильно. Зверские видеоигры и компьютерные игры для детей являются
относительно новыми. Мы еще можем принять меры.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 24.08.2004 23:03:05

Глазычев. "Поротой от века задницей крестьянин предощущал, что от начальства непременно последует какая-нибудь пакость" (*+)

Русский Журнал / Колонки / Столпник
http://www.russ.ru/columns/stolpnik/20040823.html

Одиночество Великого лунария
Вячеслав Глазычев

Дата публикации: 23 Августа 2004

Конец августа. С событиями не густо - самое время подумать о высоком.

Нельзя исключить, что шоумены ТВ правы, считая, что зритель способен что-либо уяснить из их творений единственно посредством
эндокринных желез нижнего таза.

Не уверен, что авторы решений, постановлений и законоуложений правы в своей убежденности, будто соотечественники должны вычитывать
смысл начальственных указаний с помощью лобных долей головного мозга. Посредством головного мозга воспринимаются совсем иные вещи.
Например, специалисты малоизвестного американского университета Пурду разработали технологию создания каркаса для наномеханизмов,
выполненного из РНК. [1] При создании макроскопических машин наноустройствам нужен каркас, который можно было бы оснащать
функциональными модулями. Хитроумные пурдуанцы заставили молекулы РНК соединяться в сложные структуры - кольца, решетки,
треугольники, - способные в будущем стать основой для создания микроустройств. Сборка шла в нанометровом масштабе, но конечные
"продукты" в ряде опытов достигали и микронных размеров.

Предприимчивый злодей по имени Доминик Симлер запатентовал устройство под названием AWOL, или "алкоголь без жидкости", которое
выпаривает любое спиртное - от пива до 96-градусного спирта - и смешивает его с чистым кислородом. Полученный газ, если его вдыхать
через трубочку, попадает в легкие, а из них напрямую в кровь, минуя пищеварительный тракт. Как пишет на своем сайте дистрибьютор
товара, такой способ имеет бесчисленное множество преимуществ.

В Стокгольме руководитель международного Института воды Андерс Бернтелл внушал: для выращивания килограмма хлебных злаков нужно от
0,4 до 3 тонн воды, а для выращивания килограмма говядины - 15 тонн. Поэтому распространение по всему миру североамериканского
образца питания, где большую долю рациона занимают мясные продукты, грозит человечеству большими проблемами с питьевой водой,
недостаток которой уже сегодня остро ощущается во многих частях планеты...

Такого рода информация без труда воспринимается в наших палестинах через головной мозг по той единственной причине, что это
информация сбоку. Изощренные российские люди не могут таким же образом относиться к посланиям, адресованным им сверху.

В дореволюционные времена крестьяне имели некие основания прогонять живописцев, каковые "с божьих лугов планы снимали". Жалкие
объяснения Маковского или Левитана не проникали в сознание крестьянина отнюдь не в силу его непременной тупости. Поротой от века
задницей крестьянин предощущал, что вслед за барской игрой в визуализацию общинных владений от начальства непременно последует
какая-нибудь пакость. Переданный от ягодиц по спинномозговому стволу сигнал надежно блокировал головной мозг, вслед за чем на идее
рационального убеждения можно было ставить крест.

Вот и Минсельхозу только что пришлось срочно искать деньги на страховку от возможных травм тех, кто подписался вести обследование
приусадебных хозяйств в российских губерниях: любая опись живого и мертвого инвентаря трактуется туземцами как угроза. В отличие от
головного мозга, склонного забывать все, что утратило актуальность, наш спинной мозг помнит все, включая опись яблонь под
налогообложение в приснопамятные времена Никиты Сергеевича.

Заметим: в данном случае речь не о грамматике, но о лексике. Блокировка возникает в спинномозговом канале, однако сам процесс
блокировки запускается словами. Если б авторы глубоко рациональной затеи с выдавливанием льгот отдавали себе в этом отчет, то
никогда бы не позволили себе запустить в народное ухо словосочетание "отмена льгот". Запоздалый перевод этого выражения в неуклюжую
"монетизацию льгот" выправить дело уже не мог. Решительно ничто не мешало объявить о доплате к пенсиям и постепенно, шаг за шагом
убирать натуральные льготы, которых и так великое множество людей в глаза не видело. Шумно прибавили, без шума убрали, снова
прибавили - снова убрали.

В стране, где до сих пор можно найти людей, твердо помнящих, что при Сталине "цены снижали", иначе нельзя. А ведь снижали так
остроумно, что по совокупности движения цен жизнь дорожала, но в племенной памяти застряло одно: снижали!

Наиболее существенно то, что по мере самореализации однопартийной Государственной думы при номинальности Совета Федерации уровень
задействованности спинного мозга неуклонно повышается. Еще недавно это был уровень ТОСов и дворовых митингов, протестующих против
нового строительства под окнами. Затем добавился горизонт малых городов, поступательно лишавшихся самостоятельности и ничего
хорошего от любого сигнала сверху не ожидающих. Затем - горизонт административных районов, главы которых разучили твердо, что
околачиваться в сенях губернского начальства выгоднее, чем предпринимать попытки улучшить положение собственными силами. Теперь же,
после бюджетных новаций, уровень как раз подступил к горлу губернских начальников.

Оно бы, может, и славно, вот только все больше смахивает на то, что зона доминирования спинного мозга охватит и этажи федеральных
ведомств, которые все не могут придти в себя после весенней перестановки мебели. В этом случае разросшиеся лобные доли власти
верховной могут окончательно обособиться от станового спинномозгового хребта страны, превратившись в Великого лунария из древнего
SF-повествования и утратив какую бы то ни было возможность реального управления социальным телом. Игнорирование сходной опасности
умниками из состава Временного правительства в 1917 году дорого обошлось России. Тогда возникнет реальная опасность того, что из
семейства позвоночных Россия как биологический вид будет переклассифицирована в семейство хордовых.

Примечания:
[1] Для тех, кто забыл: это рибонуклеиновая кислота, играющая существенную роль в передаче генетической информации.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 24.08.2004 23:02:36

Кризис правосознания как повод к ревизии государства (*+)

Русский Журнал / Обзоры /
http://www.russ.ru/culture/20040823_but.html

Реванш этатизма?
Кризис правосознания как повод к ревизии государства

Ярослав Бутаков

Дата публикации: 23 Августа 2004

В 1909 году член ЦК кадетской партии Павел Новгородцев опубликовал статью "Кризис правосознания". В ней он указал на характерный для
его времени парадокс. С одной стороны, по мере развития демократических институтов объем прав и свобод человека постоянно
возрастает. Соответственно с этим неуклонно уменьшается пространство возможностей для власти. Однако, отвоевывая для себя у власти
все больше прав, общество в то же время чем дальше, тем больше требует у государства эффективного обеспечения этих прав, как-то:
политических, экономических, социальных, культурных и т.д. У общества появляются возможности все активнее требовать от государства
вмешательства в социальную жизнь, и оно ими пользуется. Но как, спрашивается, государство может осуществлять такое вмешательство,
если оно шаг за шагом, по мере роста общественной свободы, лишается большинства рычагов властного воздействия? Это, граничащее с
инфантильностью, ожидание обществом "сладкого пирога" от государства, связанного по рукам и ногам соблюдением формального права и
общественных свобод, Новгородцев и обозначил как кризис правосознания.
Это явление имеет и другую сторону. Общество стремится возложить на государство исполнение многих новых, несвойственных тому прежде
функций, которые государство просто не в состоянии выполнить. В результате сфера формальных обязанностей государства непомерно
разбухает, вследствие чего неизбежно падает эффективность госаппарата.
Прошел век, и мы видим, что описанный Новгородцевым кризис правосознания и государства не только не изжит и не преодолен, но
напротив - продолжает углубляться.

"Развитой социализм" как утопия евразийцев

Советский Союз, как ни одно другое государство, был спроектирован по принципу социальной утопии. Но советский проект успел
поработать не только на коммунистическую утопию. Советская общественно-политическая модель на закате своей эволюции обнаружила в
себе многие черты гарантийного государства, проект которого был разработан евразийцами в 20-30-х годах прошедшего столетия.
Один из лидеров евразийского движения, Н.Н. Алексеев, был убежден, что на смену эпохе Декларации прав человека идет эпоха Декларации
обязанностей государства. "Права человека", считал Алексеев, "висят в воздухе, если они не гарантированы обязанностями
государственного целого" [1]. Таких основных гарантий Алексеев выделял пять:

1) Государство ставит своей целью освободить людей от жестокостей личной борьбы за существование путем создания максимально развитой
материально-технической базы жизни,... создания среднего уровня зажиточной жизни и окончательной ликвидации нищеты и бедности...
2) ...Государство... организует соразмерное количество труда прибавочного, весь общественный доход с которого государство обязуется
употреблять на культурное строительство, на удовлетворение и развитие духовных потребностей граждан...
3) ...Государство создает максимальное количество культурных и духовных благ, предпочтение и выбор которых предоставляется свободе
всех и каждого...
4) ...Государство стремится к созданию высшей культуры, которая воплощала бы в себе идею общечеловеческого достоинства и в то же
время максимально служила бы проявлению национальных, племенных и местных особенностей населения...
5) ...Государство стремится к вовлечению в экономическое, политическое, социальное и культурное строительство возможно большего
количества граждан..." [2]

Формулированные принципы, отмечал Алексеев, "своей обратной стороной выражают основные права граждан гарантийного государства,
как-то: право на жизнь, на культурное развитие, на максимальное содействие в пользовании своей свободой, право на национальное и
культурное самоопределение, на участие в государственном и социальном строительстве и т.п."
Евразийцы были убеждены, что Советский Союз стоит гораздо ближе к осуществлению идеала гарантийного государства, чем любое
буржуазно-демократическое государство. Путь, по которому идет Россия после революции, направлен в сторону, противоположную развитию
либеральных начал на Западе. Алексеев утверждал, что либерализм построен на отрицании основной идеи государства как "союза мира и
правды". Он писал: "Мир не трогающих друг друга собственников есть в сущности мир анархический, нуждающийся в государстве только на
предмет ограждения от грабежа... В пределе своем мир собственников должен стремиться к уничтожению государства".
В отличие от этого, в Советском государстве, считали евразийцы, осуществляется совершенно иная политико-правовая модель, которая не
противопоставляет друг другу общество и государство, а связывает их в органическое единство. Государство по природе - это
политическое оформление народа, "общественный индивидуум, наиболее выпукло выступающий в истории". Советская система основана не на
примате прав индивида, а на принципе правообязанностей (т.е. внутреннего, органического сочетания прав и обязанностей) управляющих и
управляемых. "В государстве трудящихся, - уверял Алексеев, - правообязаны все - и властвующие, и подчиненные" [3].
Теперь обратимся к советской конституции 1977 года. Большая часть положений ее первого раздела, особенно главы 2-я и 3-я, повторяют
и развивают основные идеи евразийцев о гарантийном государстве. Сравним:

"Высшая цель общественного производства при социализме - наиболее полное удовлетворение растущих материальных и духовных
потребностей людей" (ст. 15)
"Государство ставит своей целью расширение реальных возможностей для применения гражданами своих творческих сил, способностей и
дарований" (ст. 20)
"Государство неуклонно осуществляет курс на повышение уровня оплаты труда, реальных доходов трудящихся" (ст. 23)
"Государство обеспечивает планомерное развитие науки" (ст. 26)
"Государство заботится об охране, преумножении и широком использовании духовных ценностей" (ст. 27), и т.д. и т.п.

Неизвестно, читали ли составители брежневской конституции работы евразийцев - вероятнее всего нет. Просто Алексеев действительно
предугадал основные тенденции развития советской системы и, как правовед, указал наиболее вероятные политико-правовые формы этой
эволюции.
Предвидения или совпадения на этом не заканчиваются. Алексеев видел евразийское государство будущего управляемым партией-орденом,
осуществляющим руководство обществом на основе принципов гарантийного государства. Что-то напоминает? Да, конечно, 6-ю статью
брежневской конституции о "руководящей и направляющей силе".
Про советское же государство Алексеев писал, что оно стоит как бы на перепутье между легализацией многопартийности и превращением
монопольно правящей партии в легальный конституционный орган власти. Причем принятие первого варианта означало бы "превращение
России в подобие Европы второго сорта", а принятие второго - "попыткой построения государства нового типа". Мы теперь знаем, что
такая попытка и была предпринята, хотя она в итоге не смогла гарантировать от сворачивания к первому варианту.

Качество и количество

В таком государстве, естественно, и не могло быть места для тех прав индивида, которые своими противоположно направленными векторами
удерживают буржуазное общество в шатком равновесии, как-то: права собственности, права торговли, политических свобод и т.п. Короче
говоря, не могло быть всего того, что составляет содержание рыночной конкуренции - в экономике, политике, культуре. Наоборот,
гарантийное (социалистическое) государство, стремясь, как известно, "освободить граждан от жестокостей личной борьбы за
существование", было обязано всячески ограничивать и свертывать рыночную стихию, а следовательно - и все права и свободы,
ориентированные на личный успех.
Теперь мы по опыту знаем, что социальные гарантии, одинаковые для всех, могут быть осуществлены только в таком государстве. Но и
гарантийное государство, как оказалось, вовсе не изжило того кризиса правосознания, о котором говорилось в начале статьи.
Государство, взвалив на себя тяжелый груз обязанностей, не могло эффективно исполнить их все. Отсюда накануне перестройки возник
стабильный набор претензий граждан к государству: товарный дефицит, низкий уровень здравоохранения и сферы услуг и т.п.
Гарантийное государство в реальности оказалось нацеленным не на качество выполнения гарантий, а на их одинаковую доступность для
всех категорий граждан, т.е. количество и равенство. Но так как в реальности, опять же, равенство недостижимо, то еще одной
претензией к государству стало необеспечение им этого самого пресловутого равенства всех перед доставляемыми им гарантиями.
Вспомним, чего хотело большинство граждан, поддержав на выборах 1991 года фигуру, которая была - это уже ни для кого в то период не
оставалось секретом - могильщиком советского строя. Они хотели сохранить все привычные государственные гарантии, но при этом
получить "больше свободы". Чтобы зарплата и социальные блага - как при социализме, а все остальное - как при капитализме. "И рыбку
съесть, и .. ... .....". Большинство людей не хотело даже задумываться о том, что приобретение одних благ неминуемо сопровождается
лишением других. Что-либо одно: государственные гарантии или рыночная свобода.

"Приватизация насилия"

Современная российская власть, отказавшись от многих обязанностей своего исторического предшественника, была вынуждена взять на себя
осуществление не меньшего, если не большего количества функций. Это есть неминуемое следствие главного принципа правового
государства: диктатуры закона. Законодательным регулированием в буржуазном государстве по необходимости охвачено гораздо больше
сегментов общественных отношений, нежели в прежнем гарантийном государстве (в котором просто не было многих из них). Это понятно:
власть больше не выступает монопольным распределителем благ, оно главным образом арбитр ("ночной сторож"). Но оказывается, что
стремление осуществить диктатуру закона в правовом государстве с неизбежностью приводит к разбуханию государственного аппарата.
По сравнению с советским временем возник целый сонм государственных инстанций, призванных, по идее и согласно букве закона,
обеспечивать права и интересы общества как целого, а также отдельных граждан. Если прежде гражданин знал только исполком,
прокуратуру и народный суд как три ипостаси одного властного сверхсубъекта - партии, то теперь есть и мировой суд, и судебные
приставы, и еще много чего, в чем большинство граждан искренне не разбирается. Чем больше создается таких органов (а без них
государство не в состоянии обеспечить те обязательства по защите прав и свобод, которые оно на себя взвалило), тем более запутанной
становится жизнь.
Вера во всесилие закона есть еще один аспект кризиса правосознания. Не может закон абсолютно во всех случаях обеспечить
справедливость, он просто не в состоянии предвидеть все случаи жизни. Можно посмотреть на это дело и с другой стороны: стремление
охватить законом все сферы жизни происходит от неверия в силу "обычного права" - живого правосознания, которое должно в духе
понятной всеми справедливости дополнять закон при его отсутствии или недоработанности.
Утрачивая чувство правового сознания, общество требует от "рыночного" государства хороших и справедливых законов. Но как государство
может дать такие законы, если в обществе нет, да и, наверное, не может быть согласного понятия именно по вопросу о том, что же это
такое - справедливость? Вместо непосильной работы по справедливому распределению материальных благ государство берет на себя другой
сизифов труд - предусмотреть все юридические казусы и обеспечить их разрешение при соблюдении прав человека. И опять: чем больше
функций у государства, тем менее эффективно оно их выполняет. А ведь при этом общество еще не хочет отказываться и от многих
социальных гарантий.
Итак, чего же мы ждем от государства? В одних случаях - чтобы оно не вмешивалось в нашу жизнь, в других - чтобы оно вмешивалось в
нее энергичнее. Все и любые претензии общество всегда адресует власти. Мы хотим совершенного законодательства, и при этом не
участвуем в выборах. Мы хотим справедливого суда, когда это касается лично нас, но нам безразлично, каков будет этот суд в отношении
соседа. Мы хотим чистоты и благоустройства в своем микрорайоне, но нам плевать на местное самоуправление. Как же власть может
обеспечивать наши с вами интересы, если мы, блюдя свою личную независимость, все больше отстраняемся от нее?
Описанное состояние есть кризис государства как такового. Если государство не удовлетворяет общественным ожиданиям, оно может
уступить место другой реальности. Выше приводилось высказывание Н.Н. Алексеева о том, что "мир собственников... стремится к
уничтожению государства". Де-факто это оборачивается не уничтожением (как в либертарианской утопии), а разгосударствлением,
"приватизацией" институционального насилия и принуждения, появлением новых субъектов власти, не связанных узами преемственности с
историей государств. На этом принципе строится глобальное "открытое общество", основанное на непосредственной власти
транснациональных корпораций.
Мир без государств - это не мир без власти. Это мир, где функцию власти осуществляют псевдогосударственные субъекты, свободные от
большинства ограничений и условностей, на которых строится многотысячелетняя традиция государственности. И уже поэтому несущие
гораздо больше угроз свободе личности, которую оказывается невозможно обеспечить иначе как в рамках того же самого государства. А
потому, скорее всего, альтернативой "глобализму" станет не "анти" и не "альтерглобализм", а некое "новое государственничество".

Примечания:

[1] Н.Н.Алексеев. Русский народ и государство. М.,1998. С.373-389.
[2] Там же
[3] Занятия советологией привели Алексеева, в конце концов, к принятию в 1946 году советского гражданства (он жил в это время в
Югославии). Однако возвращению в СССР Алексеев предпочёл переезд в Швейцарию - что называется, от греха подальше. Как чувствовал. В
1952 году в Вильнюсе был арестован и вскоре умер в лагере бывший соратник Алексеева по евразийскому движению - видный философ Лев
Платонович Карсавин. Карсавин, изгнанный из России в 1922 году на знаменитом <философском пароходе>, относился к большевикам ещё
лояльнее, чем Алексеев.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 24.08.2004 00:40:21

Владимир Каганский. Советское пространство - наше наследство (*+)

Русский Журнал / Обзоры /
http://www.russ.ru/culture/20040820_kag.html

Советское пространство - наше наследство
Владимир Каганский

Дата публикации: 20 Августа 2004

В нашей стране целенаправленными действиями государства (если "советское государство" было государством) долго формировалось и
продолжает существовать - до сих пор особое, специфичное пространство [1]. Наблюдаемая событийность закономерна: идет процесс
спонтанной трансформации советского. Пространство на территории Российской Федерации - результат трансформации структур,
унаследованных от СССР. Особый тип пространства, характерный именно для СССР, называется СОВЕТСКИМ пространством; это не синоним
территории СССР. В настоящее время структуры советского пространства все еще сильны и в основном сохранны, отчего уместно
характеризовать современное пространство на территории РФ (и большинства стран на месте бывшего СССР) как пространство НЕОСОВЕТСКОЕ.
В данной статье дается не полная (это сделано в указанных выше специальных работах), а лишь предельно краткая характеристика этого
пространства.

Главное для пространства - отнюдь не размер. Советское пространство необычно для современного мира, это общее пространство общества
и государства, ПРОСТРАНСТВО ОБЩЕСТВА = ГОСУДАРСТВУ. Одна система, единый каркас и узор; у общества и государства, власти и
обыденности, - единое пространство. Представить это наглядно можно было бы так: построить карты общества и государства и изучить их
возможное совпадение. Оно окажется полным; это одна и та же карта. Подставив в примеры сельское хозяйство и промышленность, мы
обнаружим специфику советского пространства.

Оно, это пространство, не испытывает воздействий государства, поскольку оно внутри государства; пространство национализировано.
Единственное пространство универсально; один каркас несет и организует размещение производства, иерархию поселений, статусы
территорий, в том числе статусы этнические, жизнеобеспечение, институты государства и т.д. Все существующее размещается по одному
рисунку, разложено по одинаковым ячейкам в одинаковом порядке. Советское пространство в принципе всюду одинаково, структурно
однородно. Места советского пространства состоят из немногих абсолютно стандартных деталей. Это калейдоскоп.

Единое, единственное пространство неизбежно становится системой государственных статусов. Всякое место, положение в пространстве, -
некоторый статус. Не зависимых от пространственного положения статусов нет. Положение в пространстве = место в государстве.
Негосударственного пространства советское пространство не знает.

Советское пространство задано из надпространственной позиции. Пространство-проекция сконструировано. Множество спущенных сверху
задач создают пространственные ячейки. Места, расстояния и связи мест производны от вертикально-иерархических,
властно-административных связей. Множество связанных по вертикали ячеек слагают фрагментированное, разорванное пространство.
Территория складывается (и даже состоит из) полуизолированных, трудно связанных квазиавтаркичных мест. Ячейки стандартизованы и
централизованы.

Административно-территориальное деление (АТД) - та базовая система ячеек, матрица, на которой выстроены все остальные структуры
советского пространства. Советское АТД реализовало принцип "единства политического, экономического и этнического"
( http://www.inme.ru/previous/Kagansky/Atd-98ww1.html). Институциональная структура является одновременно и территориальной,
административная - комплексной. АТД - равно структура государства и всей повседневной жизни на его территории, тем самым - структура
их взаимозависимости.

АТД в узком смысле - система вложенных друг в друга единиц, районов, имеющих определенные ранг, территорию и границы. Далее единицы
АТД называются РЕГИОНАМИ. Ряд СССР: республика - область - район, - известен. Есть промежуточные не полные, то есть не покрывающие
всей территории уровни единиц: города союзного - республиканского (теперь - федерального РФ) - областного и т.д. подчинения. Они
обычно являются центрами регионов.

Каждому уровню административного деления отвечают свои территории. Иерархии соотнесены по вертикали, а подчиненные им объекты
соседствуют по горизонтали - на территории. Наше пространство - наложение, мозаика территорий разного подчинения (ранга). Пример:
расположенные в радиусе 10 км аэропорт бывшего союзного уровня с поселком, шоссе республиканского значения, городок областного
подчинения, что-то аграрное районного уровня и деревенька в составе сельсовета, закрытый объект.

Однако связи соседству не сопутствуют. Соседство ячеек советского пространства не обязывает их к контактам; напротив соседство
чревато изоляцией, проблемами, конфликтами. Советское пространство - пространство фрагментированное, совокупность ячеек, связанных
не напрямую, по горизонтали, а только по вертикали, через центр. Замкнутость всех связей на центры - от районных до Москвы -
приводит к интересной ИНВЕРСИИ. Ячейки связаны друг с другом лишь через центр, но поскольку соседние места ландшафта связаны
границами, в советском пространстве центры приняли на себя функции границ, став границами функционально.

Все сказанное не имело бы особого значения для организации территории, культурного ландшафта, - если б система АТД существовала вне
и помимо системы расселения, иерархии промышленных центров и т.п.; но все это нанизано на АТД - несущий каркас всей человеческой
деятельности в советском пространстве. Все единицы АТД, регионы, - комплексные, универсальные, тотальные РАЙОНЫ; именно из этих
районов-частей и состоит страна. Другой сопоставимой по силе системы районов в пространстве бывшего СССР просто нет. В пределах
регионов осуществляется управление всей деятельностью. Всякий знает, что системы здравоохранения, сельского хозяйства, соцкультбыта
и т.д. выстроены по каркасу АТД.

Регион - также и программный район; функция программы - управление жизнью людей и жизнеобеспечение. Программы дифференцированы по
уровням АТД. Система АТД - не столько система территорий, сколько универсальная система статусов; статусы жестко фиксированы. У нас
не только территории, поселения, предприятия, объекты, но и люди - союзного, республиканского, областного, районного значения.
Программы, задачи, функции распределены по единицам АТД, поэтому на административных границах регионов и тем более при переходе от
уровня к уровню резко меняется тип, качество обыденной жизни, специализация сельского хозяйства и многое другое, вплоть до обычного
права. АТД - каркас полной вертикально-горизонтальной сегрегации жизни общества.

Единство региона усиливается тем, что РЕГИОН - РЕАЛЬНЫЙ УЗЛОВОЙ РАЙОН, то есть территория, возглавляемая доминирующим во всех
отношениях центром, связанная с ним и подчиненная ему сеть поселений, нанизанная на центростремительный каркас магистралей
транспортных. Система АТД порождает моноцентрическое, моноиерархическое пространство.

Единственной осью, подчиняющей все направления территории, является ось центр - периферия. Дифференциация территории детерминирована
расстоянием от центра; поэтому по направлению от центра резко спадает освоенность, заселенность, плотность транспортной сети. Даже
размещение массивов сохранившегося природного ландшафта - тем более сельского хозяйства - подчинено этой структуре. ЧтО там
природный ландшафт; в центрах люди более богаты, красивы и здоровы, чем на периферии регионов, центростремительность которых
тотальна. Основные связи - центростремительные. Основа транспортной сети.б - связи между центрами по иерархии; в СССР 2/3
железнодорожного пассажиропотока шло через Москву. Границы административного района, тем более области, почти не пересекаются
транспортом; на границах регионов царит запустение. На аэрокосмических снимках территории СССР отчетливо видны границы регионов как
своеобразные целостные плиты; регионы бросаются в глаза даже из космоса, и в их реальности не может быть никаких сомнений.

Иерархии регионов отвечает иерархия центров. Центр региона - главный административный, промышленный, культурный etc центр,
крупнейший по размеру. Советское пространство не знает ситуации, когда крупнейший, самый богатый город, административный центр,
место лучшего университета, местонахождение крупнейшего производственного концерна - были бы пятью разными городами. У нас это один
город. Все иерархии совмещены: моноиерархичное пространство.

Внутри регионов замыкается основная масса связей. Программно-узловое замыкание региона делает его целостным, отграниченным и
изолированным. Институциональный каркас не наложен извне, а пронизывает территорию насквозь, материализован, овеществлен. Регион -
это монолитная социально-хозяйственная плита. АТД - единственная система частей, на которые членится и из которых состоит
пространство. Основные отношения и различия в пространстве - отношения или между этими частями региона, или внутри их.

Регионы уже в советское время были протосубъектами, - вспомним борьбу с местничеством. Тотальные регионы создают административную
идентификацию. Жизненный мир большинства людей определен системой АТД. Жизнь, компетенция; регионы, - арены и горизонты. Такое
пространство обречено быть невменяемым.

Система АТД - мир автомодельной симметрии, грандиозная система самоподобия. Регион по конструкции подобен государству (такая
структура советского пространства служит основой объяснения распада СССР).

Существовало несколько систем, скреплявших советское пространство во времена СССР. Верхние уровни имели территории в регионах всех
уровней. Функциональным ядром системы АТД был регионально-надрегиональный аппарат компартии. Надрегиональный центр был ключевым,
функциональным звеном системы АТД, одновременно обеспечивая и подавляя регионы. Пригнанность системы регионов требовала
беспрерывного насилия, мощной вертикальной коммуникации при блокировке горизонтальной, жесткого разделения по уровням региональной
иерархии контроля важнейших ресурсов и вертикальных потоков таких ресурсов. В СССР - регионе высшего ранга - имелась интегрирующая
подсистема. Она почти совпадала с военно-промышленным комплексом, реализовывавшим функции интеграции как государства, так и
территории.

Отсюда формула:


СОВЕТСКОЕ ПРОСТРАНСТВО = АТД/(АТД + ВПК)

Советское пространство - особое состояние культурного ландшафта, крайнее и предельное. Более того, это антоним, прямая
противоположность собственно культурному ландшафту в терминологически точном смысле, - поскольку атрибутами культурного ландшафта
являются равноценность всех мест, ценность различий и разнообразия самих мест; соседство в ландшафте порождает взаимовлияние и
связи, сосуществуют множество разных систем мест и районов, среди которых нет привилегированного и доминирующего; в ландшафте есть
множество разных систем характерных направлений и сопряженных с ними иерархий.

Советское пространство - это пространство на месте и вместо собственно культурного ландшафта, которого - если быть последовательным
и точным - на большей части территории СССР просто не существовало.

Но именно сейчас советское пространство вошло в пору стремительных трансформаций. Это скорее неожиданность, - но пространство
оказалось живым и способным меняться, а историческая почва досоветского культурного ландшафта оказалась более сохранной, чем это
можно было думать еще двадцать лет назад, - и она постепенно восстанавливается.


[1] В.Каганский, "Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство". М.: НЛО, 2001; "Невменяемое пространство" /
"Отечественные записки", 2002, # 6; "Пространство России: старое и новое" / "Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной
трансформации". М.: МВШСЭН, 2003; "

=============
http://www.russ.ru/culture/20040616-kagg.html

Национальная модель культурного ландшафта
Дата публикации: 18 Июня 2004

Обыденный мир земной поверхности - не склад, свалка или смесь отдельных объектов на фоне безразличной среды, а сплошная многослойная
связная ткань - культурный ландшафт. Ландшафт - сплошное разнообразное пространство земной поверхности, живая среда мест, освоенных
утилитарно и символически, пронизанных смыслом для живущих в них людей.

В нашей стране очень долго сформировывался и долго будет существовать своеобразный культурный ландшафт. Наш культурный ландшафт -
вполне целостное образование. В нем протекает почти вся жизнь почти всех людей. Однако обыденное бывает часто незаметным, как
незаметна и кажется простой чрезвычайно сложная морфологически стихия даже родного языка, пока мы не взяли в руки ученый труд по
языкознанию.

В статье я представлю этот культурный ландшафт схематически, прибегнув к чрезвычайно сильной идеализации, развернув концептуальную
схему - национальную модель культурного ландшафта.

Россия - страна на севере Евразии, между заливами Атлантического океана и Тихим океаном, с севера на юг друг друга последовательно
сменяют зоны тундр, тайги, лиственных лесов, лесостепей - отчетливые разноцветные полосы на карте, отражающие различия климата,
растительности, почв, сельского хозяйства и сельской местности. Все это мы знаем со школы. И это все - правда.

Однако далеко не вся правда.

Подлинная специфика страны, отличающая ее от иных стран, - повторяющиеся, типовые формы, соразмерные обычной жизни, структурирующие
среду повседневности. Наш ландшафт специфичен не редкими узелками ткани, не украшениями-раритетами - наша страна уникальна самой
тканью жизненной среды.

В России так давно, сложно и прочно переплелись страна и государство, что утрачено их различение. Пространство бывшего СССР насквозь
огосударствлено, тем более та его часть, что стала РФ. Наш ландшафт отлит по формам государства; государство и ландшафт имеют
одинаковые формы, более того - это одни и те же формы. Не существует внегосударственного или негосударственного пространства. В
каждом месте нашего пространства присутствует государство, каждая форма и формочка ландшафта - форма государственная. Государство
рушится, но его формы, каркас остаются и после исчезновения государства. За последние полтора десятилетия народившиеся было
негосударственные и даже антигосударственные силы прильнули к государству, оформились в пространстве именно так, как организовано
государство. Для нашей страны можно построить карту посевов пшеницы и посадки картошки, и они будут разные, но если построить
отдельно карту общества и карту государства - они совпадут. Одна-единственная карта. Одно-единственное пространство.

В нашем пространстве все места порождены своими статусами. Каждому месту государством предписано быть чем-то или изображать что-то,
обычно то и другое вместе. Подавляющее большинство городов были основаны указом; все места вначале были назначены быть для чего-то и
чем-то, а потом таковыми стали - или стали казаться. Сотни мест в России назначались городами - уездными центрами и, наверное,
частью и были ими, потом были разжалованы в заштатные и вовсе исчезли. Назначения в нашем ландшафте - именно в этом специфика -
получали не отдельные исключительные места, а все места, ландшафт сплошь и целиком.

Всякое место нашего ландшафта - реализация статуса, воплощение и осуществление замысла, идеальной сущности; материальное, телесное в
нашем ландшафте - только знак, лишь тень, отблеск идеального значения. Поскольку страна срослась с государством, то и менялась она
вместе с государством. Даже физическая география "лесов, полей и рек" постоянно перекраивалась; не раз за последнее тысячелетие
середина России то почти вся распахивалась, то вновь зарастала лесами, то все леса вырубались...

Компас нужен для того, что бы ориентироваться на местности, его стрелка в нашем северном полушарии всегда и везде показывает на
север. В этом направлении идут силовые линии магнитного поля. В нашем ландшафте жизнь определяют социальные меридианы, силовые линии
социального тяготения. Согласно им распределяется тепло общественных благ, живет село (и город), а природе дается возможность
выжить. Социальные меридианы организуют ландшафт и существуют телесно как его каркас, даже видны из космоса. Социальный компас в
любой точке нашего пространства показывает в одну сторону. Наш культурный ландшафт - пространство одного направления: "центр -
периферия". Это - главное направление дифференциации, изменения всего культурного ландшафта, максимальных градиентов. От центра к
периферии спадает освоенность, распаханность, заселенность; вдали от больших городов коровы доятся хуже, а женщины менее красивы.
Центр и периферия - полюса: семиотически-символическое обустройство, работа со знаками - обыденное телесное манипулирование с
вещами. Это - и главное направление движения; по нему идут тропинки и тропы, дороги и шоссе, потоки транспорта, людей и сообщений,
путники и автомобили, директивы и деньги, моды, льготы и трансферты регионам. До сих пор половина дальних пассажиров едет и летит
через Москву. По направлению "центр - периферия" шла перевозка и сортировка всего ценного и ценимого, ненужное и неценное
отбрасывалось на периферию.

Между административными районами разных рангов нет никаких формальных препон для сообщения и связей, но и нет в них никакой нужды,
отчего нет и прямых горизонтальных связей и соответствующих им дорог. Не раз случалось в путешествиях пересекать границы областей,
иногда двигаясь по формально существующим дорогам, для пешехода в сухую погоду они летом бывали и проходимы; один раз - официально
республиканского значения с автобусным движениям и сваленными в одном месте километровыми столбами: Пудож (Карелия) - Вытегра
(Вологодская область).

Тотальная централизация ландшафта привела к его тотальной периферизации. Периферия - подвластное центру пространство, организованное
извне, где решают временные внешние задачи, нет местного населения, нет вообще ничего своего. Периферия себя не мыслит, она
существует исключительно для чего-то. Периферия в нашем ландшафте доминирует, преобладает - и абсолютно, и относительно; весь наш
ландшафт - периферия. А вот Провинция - зона обыденной жизни, баланса телесности и семиотичности, искусственности и естественности и
их синтеза, где преобладает местное, укорененное в конкретном месте население, богатые традиции самоописания. Провинция в нашем
культурном ландшафте дефицитна; "советизация" ландшафта и состояла в том, что места жизни превращались в ячейки решения задач.
Поэтому самое важное, что сейчас происходит в пространстве, - не бунт периферий, а попытки выхода из роли периферии, заметные у лиц,
групп, городов, регионов.

Пространство российско-советского ландшафта чрезвычайно дискретно, и эта дискретность вещественна. Отдельные районы, ячейки и части
пространства физически разделены изгородями, заборами, барьерами, запретными и пограничными зонами, полосами безлюдья и бездорожья,
непроходимыми даже для военных вездеходов. Прежде всего и сильнее всего был огорожен и отгорожен сам СССР, а внутри него - закрытые,
особые, пограничные, специальные территории, города, поселения и проч. Общая протяженность внутренних границ куда больше внешних (я
оцениваю их длину в бывшем СССР в миллион километров), и они куда сильнее изолируют места друг от друга.

Голограмма - техника изображения, когда любая часть картинки показывает целое, но если очень мелко раздробить картинку, то отдельные
фрагменты будут показывать целое огрубленно. Наш ландшафт голографичен, все его части воспроизводят целое - и потому сходны между
собой; места нашего пространства очень сходны между собой, стереотипны. Все эти части - единицы административно-территориального
деления, от всего СССР до последнего сельского района; их много тысяч, добавив сходные с ними колхозы/совхозы на селе,
фабрики/заводы со своими поселками и огородами, военные части, лагерные поселения, получим уже многие десятки тысяч ячеек.

Российско-советско-российский ландшафт самоподобен, воплощает собой автомодельную симметрию - подобие частей целому. В основе нашего
культурного ландшафта лежат не природные (геологические, почвенные, растительные) или культурные районы, а районы административные,
постепенно превратившиеся в универсальные узловые районы, комплексные арены жизни людей. На огромное, разнородное природно и
культурно пространство была наброшена единая сеть, ячейки которой соответствовали уровням административно-территориального деления;
эта сеть вросла в ландшафт и организовала его - а ландшафт ее "оестествил". Природные и культурные различия частично сохраняются, но
они также укладываются в этот единый каркас.

Так сложилась одна-единственная система районирования пространства; ее единичность предопределила линии распада СССР. В советское
время всякая республика была малым СССР, всякая область - малой республикой, всякий район - малой областью etc. Ячеек иного типа не
было. Это была жесткая, четкая, по-своему эффективная система, пространственный конструктор. Скрепляли ячейки компартия (основа
административного деления) и военно-промышленный комплекс, обеспечивавший территориальную, горизонтальную связь ячеек и общую
связность пространства.

Голографическая метафора овеществилась в последние десятилетия. Мы видели процесс дробления, разборки громоздкого целого на элементы
конструктора - обнажилась и сама конструкция, и тождественность частей и целого. Регионы разных рангов и развалили великий и могучий
СССР, стремясь получить как можно больше ресурсов, одинаковых для тождественных ячеек.

Обобщенная картина ячейки нашего пространства такова. Ячейка моноцентрична и возглавляется одним-единственным центром, главным,
наибольшим, наизначимым во всех существенных отношениях. Он самый крупный по населению, главный транспортный центр, в нем самая
разнообразная среда и возможности сферы услуг. Если применительно к ячейке можно осмысленно говорить о разных отраслях хозяйства, то
этот центр - самый крупный во всех отношениях: самый промышленный, самый культурный, торговый, криминальный, развлекательный, в нем
живет большинство писателей и снимается большинство кинофильмов, представлены все профессии и конфессии. Иначе говоря, нет отдельных
несовпадающих систем районов, независимых иерархий, есть одна универсальная иерархия - по численности населения, административному
статусу, объему городской экономики, качеству и объему жизни и образования etc. Даже болезни делятся по уровням иерархии: чем
сильнее ты болеешь, тем на более высоком уровне тебе окажут помощь. Все основные различия в нашем ландшафте - различия
внутрирайонные.

Если такая иерархия невозможна в силу природных причин, действует посыл физически и символически это исправить: Москва действительно
стала одним из крупнейших портов СССР; маршрут "Золотое кольцо" был создан из-за близости к Москве. Теперь представьте: столицей США
стал Нью-Йорк, туда перенесли Голливуд, Массачусетский технологический, знаменитые колледжи Новой Англии, перебросили заводы
Питтсбурга, Силиконовую долину и, конечно же, Ниагарский водопад; и выяснили, что как раз к Манхэттену и причалил "Mayflower".

В нашем пространстве в последние полтора-два десятилетия происходит много важного и интересного, но это почему-то малозаметно и
малоизвестно. Именно об этом я и буду рассказывать в дальнейших выпусках этого цикла.

=============
http://magazines.russ.ru/znamia/2002/4/av-pr.html

Александр Аверюшкин
Владимир Каганский. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: Сборник статей


География образа жизни

Владимир Каганский. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: Сборник статей. - М.: НЛО, серия "Библиотека журнала
"Неприкосновенный запас", 2001. - 576 с.

Немецкое слово Landschaft определяется как территория, обладающая физико-географической и культурной ценностью, в основном своем
значении оно сходно с английским region. Некоторые географы считают, что ландшафт имеет эстетическое или духовное содержание,
поскольку, обустраивая пространство своего существования, люди наделяют ландшафты символическими значениями.

К середине ХХ столетия миллионы американцев, например, жили и работали высоко в воздухе. Днями и ночами они находились в башнях из
стали и стекла - и небоскреб стал символом американского города, выражая идею движения вперед, соперничества с природой. Поэтому
небоскребы появлялись не только в мегаполисах, таких как Нью-Йорк или Чикаго, где в них была экономическая необходимость, но и в
городах меньшего размера, среди незаселенных просторов прерии.

Главное свойство российской географии - это простор. В советском быту, однако, это свойство не было явным: коммуналки, "хрущобы",
городской общественный транспорт, колбасные электрички являются символами не только, как принято говорить, времени, но и культурного
ландшафта эпохи. Как были устроены пространство обыденной жизни и культурный ландшафт СССР - исследованию данной темы посвящена
рецензируемая книга.

В предисловии к изданию автор специально оговаривает то, "чем книга не является, на что не претендует". Во-первых, это не сборник
научных статей, а "сборник, содержащий научные и иные тексты". Во-вторых (к сожалению), тексты не содержат полемики, критики других
концепций. (Что, замечу, при обсуждении такой, вызывающей массу вопросов, темы, выглядит по меньшей мере странно.) Наконец, книга не
является подведением итогов исследовательской работы - работа продолжается.

Введением в теоретическую географию понятия культурный ландшафт означивалось, что человек может изменять природные условия и что
географическое положение места его обитания не является определяющим моментом его существования. Как подчеркивает известный географ
Дж. Голд, восприятие ландшафта обусловлено, прежде всего, историей развития человека, внешними социально-культурными влияниями.

В анализе форм ландшафта Владимир Каганский использует подход, который сам называет герменевтикой ландшафта, и феноменологический
метод. Главной идеей герменевтики, как известно, является понимание и интерпретация текстов как носителей культуры определенной
эпохи. Важно проникнуть в изучаемую эпоху, чтобы правильно понять изучаемый текст - утраченные слова, выражения, традиции, нормы, -
не подменяя при этом его содержания социально-экономическими "причинами" или культурно-историческими "влияниями". Феноменологический
метод означает вчувствование, вживание в предмет или явление и базируется на интуитивном постижении основ сознания, которые можно
назвать внеисторическими. Они обеспечивают реальное функционирование сознания и выражаются в психологических переживаниях человека,
которые, в свою очередь, отображаются в этимологии слов. Задача феноменологического метода - раскрытие первичного смысла предмета,
впоследствии затемненного различными мнениями, словами и оценками.

Но очерки теории культурного ландшафта, которыми открывается книга, - не научное исследование, а "результат образа жизни, в центре
которого размышления и путешествия". И автор, очевидно, сознательно избегает четких определений, говоря, что далее следует "очерк
феноменологии культурного ландшафта, не предполагающий никаких специальных знаний по географии и потому неизбежно использующий
сравнения, метафоры, парадоксы".

Перечень мест (и, видимо, далеко не полный), где побывал автор, впечатляет - от Южно-Сахалинска до Калининграда на карте трудно
отыскать город, в котором не был автор, делающий вывод: "Ландшафт подобен культуре; люди всегда жили в нем, но систематически
осознаваться это стало недавно. Главное географическое открытие еще не стало достоянием культуры: все люди живут в ландшафте. (:)

Мы считаем некоторый ландшафт природным почти всегда потому, что не склонны уважительно относиться к культуре его коренных
обитателей, которая вовсе не обязана быть технологичной, вести к безудержному росту населения и агрессивному внедрению антропогенных
материальных элементов в ландшафт. Тундра или тайга - культурный ландшафт, как и пустынные пастбища, умирающий аграрно-лесной мир
северной России, джунгли урбанистической цивилизации".

Первый и, наверное, самый главный вопрос, который при этом возникает и остается без ответа, - как зависит культурный ландшафт от
культуры и природы и как, в свою очередь, культура и природа зависят от него?

Каждое место культурного ландшафта многофункционально и используется разными группами людей для решения множества задач.
Следовательно, никаких жестких границ между разными ландшафтами нет и быть не может. Так автор иллюстрирует известный тезис М.
Бахтина о всюдности границ в культуре. Как замечает В. Каганский, ландшафт сам определяет свои границы, "сам себя членит". И способы
его разграничения людьми зависят от рода их деятельности: разные людские сообщества по-разному обживают один и тот же ландшафт. Так,
русские переселенцы в Южной Сибири долго пытались выяснить у местных жителей названия отдельных горных вершин на данной территории.
Ведь горы-то не заметить нельзя, и они существуют как значимые элементы ландшафта. Но выяснилось, что таких названий просто нет,
поскольку местных жителей интересовали пастбища и охотничьи угодья, а не ориентиры для создания топографических карт.

Из данного примера видно, по крайней мере, что сама по себе культура для автора - это не то, что и как человек создает, а, скорее,
то, что присуще обществу как социально значимый опыт. Хотя этимологию автор приводит неверную, говоря, что "культура - это
порождение культа". На самом деле, слово происходит от латинского culturare, что значит "возделывать, обрабатывать землю".

Правда, дальше автор, следуя выбранному подходу, утверждает совсем другое: "Принцип множественности расчленений ландшафта - это
проблема разнообразия людей, типологии личности, поскольку в разных состояниях человек по-разному выделяет места". Здесь культура
предстает как результат творческой деятельности, которая присуща личности, и, в то же время, ландшафты выделяются субъективно, надо
думать, в зависимости от ценностных установок каждого человека. Опыт деятельности существует, но применяется людьми в зависимости от
их "состояния". Такой ход рассуждения отвечает одному из принципов, положенных в основу герменевтического исследования биографий.
Идеал биографической объективности здесь требует представить человека таким, каким он сам себя сознавал, - отсюда культурные и
исторические условия бытования понимаются как форма проявления жизненных ситуаций. Этому принципу полностью соответствует вывод В.
Каганского о причинах множественности границ ландшафта.

Но автор не ставит перед собой задачу критики существующих подходов к проблеме и не находит в книге места, а может быть, и времени,
чтобы четко определиться в понимании выбранного подхода. Поэтому-то вдруг и выясняется, что господин Журден на самом деле говорит
прозой. То есть к каким выводам приводит анализ, основанный на герменевтических принципах, - известно. Дильтей ставил цель раскрытия
некоторой константной структуры осознаваемого жизненного опыта, "существующей за многообразием мировоззренческих фиксаций и повсюду
обнаруживающей одни и те же черты" (см. статью "Типы мировоззрения и их разработка в метафизических системах"), которую определил
как самоидентификацию. В итоге дело выглядит так, как если бы задача совпадения с самим собой во все времена была основным
содержанием человеческой жизни, а конкретно-исторические усилия - всего лишь формой, в которой это содержание осознавалось и
выполнялось. Действительные жизненные ситуации принимаются за "историческую декорацию", в которой решается проблема отчуждения
человека от собственной "самости". Это ведет к тому, что все герои биографий делаются на одно лицо. Жизнеописания создают картину
каких-то безличных мытарств, повторяющихся от эпохи к эпохе, как отмечает Э. Соловьев в книге "Прошлое толкует нас. Очерки по
истории философии и культуры" (М., Политиздат, 1991).

Что характерно, Каганский не приводит примеров, связанных с разрешением жизненных ситуаций отдельных людей в конкретном культурном
ландшафте, с тем чтобы выделить общие закономерности. Хотя поводов такие примеры вводить и анализировать, оживляя тем самым довольно
скучное повествование об идеологемах, стратегиях и смыслах на пятистах шестидесяти страницах, более чем достаточно.

Следующий момент. Не могут не вызвать интереса рассуждения автора о существующих одновременно различных масштабах пространства
культурного ландшафта, которые как бы наслаиваются друг на друга. Жизнь человека, даже если он "сидит сиднем", протекает во
множестве разных масштабов, и к своей среде он предъявляет требования, зависящие от масштаба. Каждый человек имеет что-то вроде
спектра масштабов, в котором определяющие - те, что связаны с образом жизни. Конфликты в культурном ландшафте - это конфликты не
столько между его частями, сколько между разными масштабными уровнями, где пространство всегда устроено по-своему. Следовательно,
такие понятия, как истина, собственность, объект, тождество, зависимы от масштаба пространства культурного ландшафта.

Здесь можно вспомнить положения информационной теории коммуникаций: составляющие индивидуальной информационной среды, в которой
живет человек, он отбирает из общего потока информации, реагируя только на сообщения, поступающие из "своей" информационной среды.
Но на чем основаны критерии отбора? С чем связано существование различных масштабов культурного пространства для отдельных личностей
и групп людей? На эти вопросы можно ответить только в рамках теоретической системы, отсутствие которой, даже при наличии
определенного подхода, так бросается в глаза при чтении этой, правду говоря, интересной книги.

Далее. Отдельный сюжет о "пространстве маргинальности" связан с понятием образа жизни. Вот тема, действительно требующая
философского анализа и обозначения своей позиции. Штамп это или не штамп, но в определенные исторические эпохи возникают типы
личностей, именуемые лишними людьми. Кто они? Почему циничная разочарованность Онегина вызывает у одних из нас больше симпатии, чем
восторженный романтизм Ленского, который выглядит как-то смешно? Здесь речь идет о кризисе идеалов. Но вместо анализа проблемы автор
распространяется рассуждениями: "Задача текста - формулировать вопросы, сомнения, парадоксы касательно контекстов и оснований
маргинальности. Текст - аналитическое эссе, с минимумом методологического и понятийного занудства и без особых претензий на
оригинальность - по крайней мере, будет ясно, как пространствовед (географ) работает с подобными понятиями". И действительно, мы
видим, что "теоретическое занудство" уступает занудству стилистическому. Среди рассуждений о статусах границ, "переходных зонах
двунепринадлежности" и парамаргинальности можно встретить и такие: "Граница - антиномична и парадоксальна; но эти амбивалентности и
апории бывают и бременем (достоянием) тех, кто оказался (избрал себе место) в такой зоне. Одна сторона: алгебраические, логические,
методологические, семантические, семиотические: коллизии категории границы, на иной стороне листа: историософские, культурные,
метафизические, экзистенциальные: данности (быть может, этот лист сложно односторонен - например, лист Мебиуса). Таков примерно
контекст, в который можно погрузить сюжет маргинальности. Контекст не прост, работа в нем чревата интеллектуальными опасностями
(возможность универсализации границ, тотальный универсум пограничных зон, абсолютизация парадоксов)". Таким образом, на выходе мы
получаем, что внутри системы человек - конформист, вне - маргинал; внутри системы он - "лишний человек", а вне - аутсайдер.

Наиболее интересно в исследовании то, что культурный ландшафт рассматривается Владимиром Каганским, с одной стороны, как феномен, а
с другой - как нечто существующее в разных подходах, то есть в разных культурных практиках. На основании отношения к ландшафту автор
выделяет несколько подходов: эстетический, натуралистический, предполагающий определенный образ жизни в конкретном ландшафте и т.п.
Не останавливаясь подробно на каждом, обращаю внимание читателя на тот, что получил название эскапизма. На русском языке литературы
об этом явлении вообще не существует, поэтому то, что автор упоминает об эскапизме в контексте своей темы, имеет немалую ценность.
Ландшафт здесь - это особая среда деятельности, "убежище, где остро переживающие свою маргинальность группы разворачивают
театрализованный обиход, контрастирующий или конфликтующий с бытом основной части социума".

Например, 60-е годы принесли с собой в советскую действительность новое явление - бардовскую песню, лирическая основа которой -
романтика путешествия. Все помнят строчки: "А я еду, а я еду за туманом, / За мечтами и за запахом тайги". Тогда вдруг показалось
мелким копошиться на своей территории, видя перед собой распахнутую Вселенную. И множество людей "уходило петь" в поисках новых
идеалов - свободы, искренности, неформальной лиричности, - противостоявших консервативному обществу и официозу. Похожие ситуации
встречались в истории: на закате Римской империи молодые люди - правда, не всякие, а богатые и сделавшие блистательную карьеру -
бросали все и уединялись в своих поместьях все по тем же причинам: нужны были новые жизненные идеалы.

И в отношении идеологических стереотипов автор занимает действительно достойную позицию. Так, он оценивает некоторые политические
позиции: евразийство и доктрины его продолжателей - Л.Н. Гумилева, А.Г. Дугина, А.Т. Фоменко; позицию почитателей газеты "Завтра" и
православных патриотов - как не имеющие под собой никаких оснований. Тезис о единстве пространства Евразии доказывается апелляциями
к некоторым фрагментам истории, при том, что значительные периоды времени, когда территории Евразии были лишены государственного
единства, игнорируются. Евразийство - это миф о державе, а не путь развития государства. Невозможно идти по мнимому пути, утверждает
Каганский, поскольку его просто не существует. Независимость исследователя от модной идеологии вызывает уважение.

Александр Аверюшкин

============







От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 24.08.2004 00:39:44

Пространство в России. Круглый стол "Отеч. записок" (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=7&article=286

Пространство в России

Круглый стол


<ОЗ>, 17 апреля 2002 года

Участники: Александр Ахиезер (культуролог, философ), Виталий Найшуль (экономист), Борис Родоман (географ), Александр Солдатов
(религиовед), Александр Филиппов (социолог), Теодор Шанин (историк), Игорь Яковенко (культуролог, политолог).

Ведущий: Владимир Каганский (географ, методолог).

Владимир КАГАНСКИЙ: Представление о пространстве существует в каждой культуре, при любом государственном устройстве. И в каждой
культуре, и в любом государстве есть собственные пространственные практики.
В пространстве существуют сферы чрезвычайно активных действий тех или иных групп населения. Вот неполный список подобных сфер
действия: архитектура, военное дело, город, дачи, иконопись, карты, литература, политика. Мы не будем их обозначать: пространство-1,
пространство-2, пространство-3, ландшафт и т. д. Речь идет о единстве пространства от физики до метафизики.
Разумеется, нам понятно, что у каждой из групп, разными способами действующих в осваиваемом пространстве, может присутствовать или
отсутствовать рефлексия по поводу этого пространства. Понять, каково для них пространство, можно главным образом по тому, как они
себя в пространстве ведут. Скажем, как показывают себя в этом пространстве представители президентской администрации, большие
корпорации, дачники или организованные преступные группировки. Я думаю, что рефлексии у них разного типа, а ведут они себя
достаточно одинаково.
Первый вопрос: мы сами, в силу нашей рефлексии, приписываем разнородным группам некую сущность - пространство? Или же эти группы
действуют водном и том же пространстве, и оно существует? Как связано то представление о пространстве, которое существует в
российской культуре и государственности, с этими пространственными практиками. Например, связана ли как-то очевидная сакрализация
пространства в домосковской, московской, петербургской, советской, постсоветской России с тем, что большая часть пространства
игнорируется в этом представлении и каким-то образом не осваивается? Или с тем, что значительная часть практик существует, но не
рефлектируется, как это случилось, например, с дачным бумом?

Борис РОДОМАН: Насколько я понимаю, разные субкультуры, группы людей представляют пространство по-разному. У каждого своя
дискретизация. У чиновников, у правительства до такой степени сейчас дошла фетишизация 89 субъектов Федерации, что в СМИ, на
телевидении не называют населенных пунктов, а называют именно регион, субъект Федерации. Это стало главным для них.
Второй вид дискретизации. Линейно-сетевое пространство у большинства людей существует. Есть точки приложения интересов, и есть
промежуточное, безразличное пространство, на которое они не обращают внимания.
Разные группы населения имеют разное представление о пространстве, в основном, дискретные, сетевые. Мы, географы, претендуем на
сплошное знание пространства не только в примитивном смысле, но претендуем на сплошное разномасштабное. Одномасштабное сплошное
видение пространства есть у того, кто летит на самолете, у летчика, пилота. А спросишь пилота о чем-нибудь, он говорит, что этого он
никогда не видел.
Географы с помощью научных методов стараются представить Землю так, как если бы мы ее видели с высоты птичьего полета, из космоса, и
так, как мы ее видим, находясь внутри городской среды, также передвигаясь по линиям. Мы претендуем на более полное представление о
пространстве. Это, конечно, наше самомнение. Чего-то мы не видим тоже.

В. КАГАНСКИЙ: Борис Борисович, Вы говорите, что в российской культуре нет единого представления о пространстве?

Б. РОДОМАН: Нет носителя такого представления. Нет, а возможно, и не должно быть такого субъекта, у которого обязано быть
представление о пространстве. Это - идеал научной конструкции.

Игорь ЯКОВЕНКО: Для меня прозвучала философская проблема: есть ли вообще пространство или это способ упорядочивания наших ощущений.
Если переходить к более конкретным вещам, то я услышал вопрос о пространстве как порождении некоторого типа сознания. Пространство
мыслится бескрайним. В этом бескрайнем пространстве две опорные точки: центр-cтолица или центр региональный и граница. А кроме
этого - чистый хаос, просто хлябь. Ее видно из окна железнодорожного вагона, из окна автомобиля; она не переживается как
пространство, ибо обустроенное пространство всегда предполагает конец бескрайности и бесконечности, предполагает некоторую
структурность и оформленность.

В. КАГАНСКИЙ: Тогда получается, что обустраивание пространства абсолютно противоположно имперскому чувству.

И. ЯКОВЕНКО: Я полагаю, что религия поклонения бесконечному пространству восходит к Монгольской империи, к кочевнику, для которого
пространство мыслится маршрутно. Граница имперского пространства есть граница, которая демонстрирует сегодняшний баланс сил.

В. КАГАНСКИЙ: У кочевников были границы?

И. ЯКОВЕНКО: У империи кочевников была эмпирическая граница - предельно широкая. Китай - с одной стороны, а Адриатика - с другой.

Александр АХИЕЗЕР: Кочевники несли ее на своих лошадях.

И. ЯКОВЕНКО: Они несли ее с собой, как русский несет Святую Русь в своей котомке. Святая Русь границы не имеет по понятию. Есть
эмпирическая граница, которую надо защищать от вторжения. Но в идеале мы отодвигаем ее дальше и дальше.

В. КАГАНСКИЙ: То есть российское пространство - это синтез идеи империи и пространства кочевников?

И. ЯКОВЕНКО: Да. Поэтому оно и заполнено хлябью, которая заняла все между столицей, районными центрами и внешней границей.

А. АХИЕЗЕР: Вопрос можно сформулировать как проблему отношения сознания субъекта к его собственному пространству и к пространству
вообще.
Есть и имперское пространство, и российское пространство. Я всегда обращаюсь к некоторому историческому опыту. Было сказано, что
есть имперское пространство как сакральное. Но есть и догосударственная сакральность - сакральность локального мира, который может
насчитывать 15 человек. Люди во всех странах и народах жили представлением о том, что только их пространство есть пространство
космоса, жизни, и только они - люди, а все остальное - это не люди (со всеми вытекающими последствиями для их собственной жизни). Мы
тоже все еще живем этими представлениями в какой-то степени.
С течением времени создавалась другая сакральность, которая вступала спредыдущей в очень сложные отношения. В Западной Европе за
множество столетий в результате войн и попыток уравновесить эти два полюса сложилось относительно гармоничное отношение к
пространству, которое включает в себя иерархию субкультур.
В России между этими формами сакральности никогда диалога не было или он был вытеснен на периферию, время от времени приводя к
кровопролитию. Это означает для нашей темы, что в России вообще нет единого отношения к пространству, а есть раскол. Смысл этого
раскола в том, что две формы сакральности существуют в состоянии взаимоотрицания.
Определяя отношение к пространству в России, можно сказать: это постоянная дезорганизация как самого пространства, взятого в его
объективных характеристиках, так и некоторых культурных форм - дезорганизация, отраженная в сознании различных субъектов. Каждый
субъект пытается максимально распространить свою субъективность, свое <я>, власть на максимальную территорию и встречает на своем
пути точно такую же попытку со стороны других субъектов. Это не обязательно превращается в кровопролитие, но противостояние
присутствует всегда. В этих условиях никакого рационального отношения к пространству быть не может. Возникает вопрос: какая вообще
форма освоения пространства возможна в этой стране?
Все российские попытки на протяжении истории осваивать пространство приводили к неудовлетворительным результатам. Каждому уровню
сложности любого общества, в том числе и российского, должен отвечать некоторый уровень освоения пространства. Этот уровень в России
всегда отставал.

Б. РОДОМАН: После слов Александра Ахиезера у меня возникла такая мысль: российский менталитет страдает отсутствием культуры
компромисса, что вызвано нашим традиционным черно-белым мышлением. Нет компромисса между личностями, между человеком и окружающей
средой, между настоящим и прошлым. Компромисс всегда считается поражением, проигрышем; он, как всякая уступка, - позор, уступка
врагу.
Эта бескомпромиссность и ведет к дезорганизации пространства. Вместо того чтобы вписываться в историю, продолжать какую-то традицию
на земле, ее игнорируют. Это - культура игнорирования. Я делаю что-то, а то, что было до меня, - это лишнее и ненужное. Каждый
подходит к исторически сложившемуся пространству не так, чтобы его достраивать, доращивать, а чтобы его расчистить и все делать
заново. Без конца можно завоевывать одну и ту же землю, одну и ту же землю благоустраивать.
Россия производит впечатление страны, не имеющей собственных векторов развития. Она все время реагирует на какие-то форсмажорные
обстоятельства, на какие-то толчки извне. Приходит в себя, потом ее опять сбивают с толку. Есть какая-то неудовлетворенность самими
процессами изменения во времени. Мы не находим в нем желанной закономерности или эволюционизма. Мы все эволюционисты по своей
идеологии.

В. КАГАНСКИЙ: Интересно, что из уст географа мы услышали утверждение о том, что невозможно рассматривать российское пространство вне
российской культуры. Это интересное утверждение. Но так ли это?

Александр СОЛДАТОВ: С точки зрения официальной церковной ортодоксии, пространство должно не столько восприниматься как данность,
сколько строиться как икона определенного идеального мироустройства, причем неземного происхождения. Чем, например, отличается икона
от фотографии или от живописного полотна? Тем, что на иконе неадекватно представлен масштаб отображаемых явлений. Одни явления
непропорционально акцентированы, а другие - вообще отсутствуют.
Иконографический тип освоения пространства вел к тому, что пространство как целостность игнорировалось. Выделялись отдельные части -
центры этого пространства. А все остальное, как здесь было хлестко сказано, - <хлябь>.
В реальной российской истории идеал устроения пространства как иконы остался абсолютно недостижимым. В целом, я думаю, наше
пространство обречено оставаться неустроенным. Хотя отдельные сакральные точки - Красная площадь, Кремль, Эрмитаж, Петропавловская
крепость - будут поддерживаться в идеальном состоянии именно потому, что это такие иконописные образы, на которые все смотрят, они
отвлекают от того, что происходит вокруг.

В. КАГАНСКИЙ: Я потрясен неожиданным совпадением. Именно так, только без употребления слова <икона>, я описывал советское
пространство. Оказывается, мне надо советское пространство оправдывать как некое литургическое пространство.

Теодор ШАНИН: Я бы хотел сказать о двух вещах. Во-первых, если говорить о такой теме, как отношение к пространству русской культуры,
то надо иметь в виду, каково отношение к тем же понятиям в других местах. До сих пор в нашей дискуссии о России говорилось так,
будто она существует вне мира.
Второе замечание. Я думаю, что то, о чем сказал Александр Ахиезер, проверяется историческим анализом. Очень многое мы несем в себе.
В этом смысле Россия в большой мере является результатом странной комбинации Монгольского ханства и Византии. И чего было мало здесь
до сих пор, так это Византии.
Я думаю, что Россия в значительной степени развивается по пути византийской культуры. Идея царства, в котором царь - Бог, и Бог -
царь, - это византийская идея. В этом смысле это особая комбинация, где сакральное - это государственное, а государственное -
сакральное. Это не типично для Западной Европы, но типично для России, Византии.
Вы говорите о том, что между центрами есть пустота, хлябь. Я думаю, что это существует в каждой европейской культуре. Это не
особенность России. Для нормального лондонца есть только Лондон. Едешь по территории страны как через пустоту и приятно удивляешься
красоте данной территории.
Я думаю, что особенное в сфере идей связано с религиозным развитием страны. Чтобы понимать Россию, необходимо начинать с Византии.

В. КАГАНСКИЙ: Достаточно новая позиция. До этого российское пространство выводилось из реализуемой идеи священной империи. А ты
добавил сюда некоторый конкретный вариант, потому что не всякая священная империя - это Византийская империя. Верно ли я понял?

Т. ШАНИН: Да, я бы добавил еще следующее: на решающем этапе развития России было как будто бы соревнование разных моделей
формирования России: Великого княжества Литовского, Великого Новгорода и Москвы. Победила Москва. Эта победа принесла России особую
форму организации государства и пространства.

В. КАГАНСКИЙ: Линия выведения российского пространства из вещей, к пространству не имеющих отношения, - из сознания духовности и
исторической преемственности, - продолжается и усиливается.

Виталий НАЙШУЛЬ: Я хотел бы выразить свое согласие со словами Теодора Шанина. Сформировавшаяся модель имела имперские и не имперские
реализации. Сейчас это советские и постсоветские реализации. Но все-таки это одна и та же модель, она укоренена и имеет сильные
религиозные мотивации. Вслед за другими авторами я считаю государство, которое существует с московских времен, идеократическим.
Идеократическое оно и в устройстве общества, и в политике, и в пространстве, и т. д.
Теперь о другом - о том, как воспринимается российское пространство. Я непространствовед, я занимаюсь институциональной экономикой.
Уже тридцать лет я принимаю участие в околовластных совещаниях. Российское пространство всегда мыслилось и мыслится как иерархически
организованное. Это пространство вертикальных, а не горизонтальных отношений. Вертикальные отношения олицетворяют правильный
порядок, горизонтальные - беспорядок, который приходится терпеть.
И еще: Во власти, и в обществе, города мыслятся как случайные и неудобные образования, возникшие на полях, нивах и т. д. Что такое
страна? - Это куст ракиты над рекой. В чем поэзия страны? - В ее природе: облака, поля и т. д. А что такое городской ландшафт? -
Песню про это не споешь. Россия городов не занимает адекватного места в сознании. Возможно, это - пережиток аграрного общества. Что
важнее: область или город? Полезно ли такое понятие, как <хозяйство области> в урбанизированной стране? Что должно быть - город в
области или область при городе?

А. АХИЕЗЕР: Меня когда-то, когда я стал изучать литературу по урбанизации, поразил глубокий антиурбанизм американской культуры. А
когда я стал изучать культурологию, то для меня никакой проблемы не стало. Культура так устроена, что она тормозит всякий прорыв
вперед, чтобы люди не превратили свою страну в хаос. Поэтому на всякий урбанизм, и российский, и американский, культура отвечает
однозначно - антиурбанизмом.
Другое дело, что Россия и Америка это делают по-разному. Россия разрушает урбанизацию своей культурой, а Америка умеет быть
антиурбанистской и одновременно делать ставку на те виды деятельности, которые обеспечивают ее воспроизводство.

В. КАГАНСКИЙ: Существует странная двойственность. С одной стороны, пространство сакрализовано. С другой - это чуть ли не самая
большая сфера беспорядка и дезорганизации. С одной стороны, в центре находится государство, которое реализует себя, прежде всего, в
пространстве, сливаясь с пространством и пропитывая собой пространство. С другой стороны, пространство находится глубоко на
периферии.
Для меня сфера пространства совершенно едина. И многие, кто задумывается над этим вопросом, такую точку зрения разделяют.
Семантически определенное пространство составляет малую часть, остальное погружено в хаос.
Пространство России является пространством Российской империи. Очень трудно вычленить особенности России, которые не связаны с
особенностями Российской империи. Я пока не видел такого вычленения. Пространство империи - это не то, что может быть дано
феноменологически. Империя навязывает себя как некоторый порядок.

И. ЯКОВЕНКО: Вначале несколько раз прозвучало, что мы сегодня сталкиваемся с тем, что все в пространстве вырастает из ментальности,
из культуры.

В. КАГАНСКИЙ: Нет ничего в пространстве, чего не было бы в культуре?

И. ЯКОВЕНКО: По этому поводу я и хотел бы высказаться. Культура не возникает из хаоса однажды. Она возникает в результате
цивилизационного синтеза. Однажды на какой-то территории складывается некоторая устойчивая структура, которую можно назвать
цивилизационным кодом, культурой. Этот цивилизационный код задается ландшафтно-климатическими характеристиками, характеристиками
того народа, который жил на этой территории, и другими факторами. Этот код уже потом влияет на отношение к пространству.

Александр ФИЛИППОВ: В беседе постоянно используется слово <Россия>, а иногда говорится, что она может быть имперской или
неимперской. Я не совсем понимаю, что под словом <Россия> подразумевается. Если под этим словом понимается само название государства
в определенную эпоху его развития, то, я думаю, присутствующие здесь специалисты по российской истории подтвердят, что она далеко не
всегда называлась Россией. И, следовательно, само название <Россия> к определенным этапам существования того, что здесь
контекстуально определяется как Россия, отнесено быть не может. Если Советский Союз - это не Россия, тогда что было Россией на тот
момент? Из русской истории выпало 70 лет? Я не могу сейчас вспомнить в точности всю хронологию, но Московское великое княжество
стало называться Россией и стремительно разрастаться где-то около пятисот лет назад. И некоторые из тогда или чуть позже
приобретенных территорий потом входили в состав Советского Союза, но не входят в современную Россию. Получается, что у кого-то есть
некое представление о России и о том, что, опрокидывая свое представление о России на историю, мы получаем ту же самую Россию.
По-моему, это спорно и требует обоснования.
Мы говорим: как хорошо, Россия начала расширяться и расширилась. Потом мы говорим: как плохо, она начала сужаться и сузилась. Потом
от нее откололся кусок. Интересная штука получается. От России то откалываются куски, то она опять расширяется. А она - все та же.
Что же кочует: территориальное ядро или ядро культурной идентичности? И если последнее, то при чем здесь пространство?
Совершенно очевидно (я здесь готов отчасти поддержать точку зрения Владимира Каганского), что часть пространства содержится в
культуре. Но совершенно очевидно: чтобы этой части там содержаться, ей необходим какой-то материальный субстрат.
Сейчас в западной социологии пространства и социальной географии очень распространена тройная схема, которая идет от двух авторов -
французского философа и социолога Анри Лефевра и американского географа Эдварда Соуджея[1]. Схема довольно простая. Есть объективное
пространство, оно конструируется как объективное, из физики, геометрии и т. д. Существует второе пространство - понимание
пространства, пространство идей о пространстве. И существует третье пространство - это пространство практики, проживаемое
пространство, где сливаются эмоции и действия воедино. Меня в меньшей степени интересует понимаемое пространство. И в большей
степени интересует проживаемое пространство.

Б. РОДОМАН: Влияние Монголии и Византии очень преувеличено. Важнее местное население. Население европейской России - это
генетический наследник разных народов, которые говорили далеко не на русском языке. Там были и язычники. Но в силу обстоятельств они
стали православными и стали говорить на русском языке.
И без византийского и монгольского начала достаточно было кому-то наглому и сильному, который пренебрег моралью, установить этот
деспотичный режим. А вокруг - вакуум. Нет в округе никаких империй - один вакуум.
В Литовском княжестве не ставили никаких целей. Там просто жили по какому-то демократичному для своего времени праву. Не было
никакой имперской идеи. Вдруг реально появилось государство, которое стало раздуваться за счет вакуума. У населения не было
иммунитета против завоеваний. Более того, сама инфраструктура была такова, что люди просто не заметили, как их завоевали. В Западной
Европе такое было невозможно, потому что любой деспотизм наталкивался на деспотизм соседа.
Надо учитывать вакуум - среду, которая не сопротивлялась этой империи. Пространство позволило себя даже не завоевать, а занять. Были
царства, которые соперничали с Москвой, которые надо было покорить (Казанское, Астраханское ханства и т. д.). Расширялась Москва,
пока не столкнулась с границами других империй - Китайской и Османской.

В. КАГАНСКИЙ: Я хочу подвести предварительный итог, после чего мы еще обменяемся мнениями. Во-первых, тема пространства сама по себе
не удерживается. Хорошо это или плохо - я не знаю. Я не знаю, удерживалась бы эта тема в другой стране. Но я не уверен, что в другой
стране было бы интересно говорить о пространстве той страны. Когда Фернан Бродель пишет о пространстве Франции, то он ссылается на
фактуру, на источники, но не на какие-то концептуализации по поводу того, что такое есть Франция.
Второе. Здесь мы обращались с пространством России тоже довольно странно. Расширение темы пространства было произведено
исключительно для того, чтобы свести и категорию пространства, и феноменологию пространства к чему-то другому. Свести к тому, что,
на мой взгляд, является гораздо менее определенным и не является феноменологически данным. Пространство России феноменологически
дано. Дана ли российская культура -это менее понятно.
И еще. Почти все говорили о том, что пространство в России или порождено Византией, или сакрально, или идеократично, или есть некая
эманация государства; с другой стороны, утверждали, что пространство лишено всякого единства. Эти два квазиопределения
представляются мне не очень совместимыми.

А. ФИЛИППОВ: Я бы хотел сослаться на исследование Норберта Элиаса о процессе развития цивилизации. Эта книга недавно вышла на
русском языке одновременно со второй работой того же автора о придворном обществе.[2] Среди прочего там содержится примитивная, но
необыкновенно интересная идея.
Элиас говорит: пока эти феодалы разъезжали по необъятным просторам Западной Европы и редко-редко встречали какого-нибудь другого
феодала, то первая мысль, которая им приходила в голову, это отнять все, что есть у него, и забрать себе. Они забирали, порушив
кому-то доспехи, а кого-то лишив жизни, т. е. вели нецивилизованный образ жизни.
Когда образовалось придворное общество, феодалы стали встречаться при дворе. Пришлось держать себя в руках, обуздывать. Постепенно
это распространилось и на широкие слои крестьянского населения.
Когда мне говорят о хорошей жизни в <европах>, то я готов согласиться. Тема большого и малого пространства и придворного общества
сливаются в одно русло. Как появилось у нас большое пространство, мы только что услышали.
Пространство, которое намного превышает область всех возможных путешествий, превышает область обозримых в повседневном обозрении
концептуализаций, я называю большим. Это не означает, что большое пространство не может быть концептуализировано специально
обученными людьми. В этом большом пространстве негде взяться цивилизованности, слишком мало соприкосновений, слишком мала плотность
социальных сетей.

И. ЯКОВЕНКО: Мы говорим сегодня о сущности, которая синкретична по своей природе, а языка для описания этой синкретической сущности
и аппарата для понимания нет. Он только-только создается.

Б. РОДОМАН: Я продолжу эту мысль. Мы пытаемся с помощью науки понять Россию, следуя совету Шанина, что умом Россию понимать надо. Он
такую статью недавно выпустил. Слово <ум> он выделил курсивом.
Наука - западноевропейский феномен. С другой стороны, это феномен общемировой. Наука является всемирной, и она же является
западноевропейской. Нет науки афганской, нет науки китайской. Отсюда и получается, что чем дальше цивилизация от европейской, тем
труднее науку объяснить в тех же терминах. Создавать свою науку мы не можем. Скажем, с православной идеологией наука несовместима.
Сами священники об этом говорят. Такой вот парадокс.
В начале дискуссии говорилось, что пространство все понимают по-своему. В то же время присутствует некое единство. Территория России
как эманация государства обладает единством. Населяющие ее люди по-разному представляют себе пространство не только российское, а
вообще все мировое. Они мало с ним связаны, просто объединены государством как завоевателем. Государство их когда-то завоевало, как
комендант, установивший свою власть на оккупированной земле, оно их и объединяет. А органической связи между ними мало.
Поэтому утверждение о том, что пространство разное у разных слоев и едино в том смысле, что порождено государством, одно другому не
противоречит.

А. СОЛДАТОВ:. Я давно порывался сказать, что увлекаться весьма популярной в некоторых политических кругах идеей трансляции империи
от Римской к Византийской, от Византийской к Русской, от Русской к Советской не стоит. Мы впадем в некий политический популизм.
Сам момент трансляции империи от Византии к Руси был обусловлен разрывом Руси с Византией. Патриаршество мы получили от Византии
через некоторый разрыв. То же самое и с имперским строительством Ивана Грозного. Иван Грозный - первый восприемник этой трансляции
империи, которая дошла до Руси. Однако он нам являет совершенно другой образ правления, образ понимания своего служения, нежели
византийские императоры.
Важно заметить, что Византия знает два периода иконоборчества, которому покровительствовали императоры. А на Руси представить нечто
подобное очень сложно. Иконы - это некоторое запечатленное пространство.

А. АХИЕЗЕР: Мне не кажется, что мы очень далеко уходили от пространства в наших разговорах. Все согласились с тем, что пространство
мы должны рассматривать в сфере какой-то формы культуры. Мы искали источник этой культуры, называя его совершенно по-разному.

В. КАГАНСКИЙ: Я не рискнул развернуть вам то, что я считаю некоторой схемой пространства России, и попросить ее культурологически,
исторически, социологически прокомментировать. На мой взгляд, это не было бы просто принято. То есть охарактеризовать пространство в
тех категориях, в которых его можно эмпирически освоить: моноцентрическое и полицентрическое, динамическое и статическое,
мономасштабное и полимасштабное и т. д. Таких категорий найдется достаточно. И мы можем таким образом - представляя себе, что
реализаций российских государств несколько, что представлений на тему, что было Российское государство, тоже много, что есть
симметрия между Россией и ее частями - с большей или меньшей уверенностью реконструировать архетип российского пространства. Но есть
опасение, что если бы я такую работу проделал, то никакой круглый стол- как живой обмен мнениями по поводу заостренного и не очень
внятного вопроса - просто бы не состоялся.

От имени редакции журнала <ОЗ> выражаю признательность всем участникам круглого стола.


--------------------------------------------------------------------------------
[1] Henri Lefebvre, Edward Soja. - Примеч. ред.

[2] Норберт Элиас. О процессе цивилизации. М.; СПб., 2001. Норберт Элиас. Придворное общество: исследования по социологии короля
ипридворнойаристократии. М., 2002. (см. рецензии в настоящем номере <ОЗ>)



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 24.08.2004 00:01:22

"...и гости нашего города". В чем опасность? (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=7&article=328

И гости нашего города

Оксана Карпенко


[1]

<Уважаемые петербуржцы и гости нашего города, соблюдайте правила пользования метрополитеном:>

Каждый день, спускаясь в метро, я слышу это, на первый взгляд, совершенно безобидное обращение. Формула настолько привычная, что
странным может показаться вопрос: зачем <пассажиров метро> разделяют на <петербуржцев> и <гостей>? Практической необходимости в этом
нет, требования одинаковы для всех <пассажиров>. Однако вновь и вновь часть пассажиров объявляется <хозяевами города>, а другая -
его <гостями>. Мало кто обращает на это внимание. И уж совсем немногие осознают социальный смысл и негативные последствия такого
деления.
Для большинства людей нет ничего более привычного, чем мыслить категориями <дома> (<хозяев> и <гостей>) или <семьи> (<родители>,
<дети> и т. п.). Между тем использование этих категорий как метафор социальных отношений - <нация как семья>, <государство/город как
дом> - представляет собой переосмысление публичных, анонимных отношений, связывающих людей в обществе, в категориях приватных,
персональных отношений. Использование метафор позволяет выразить представления о проблематичных социальных отношениях в терминах
знакомых областей жизни[2]. Если не отдавать себе отчет в том, что это всего лишь метафора, то покажется вполне логичным
распространить на приезжих требования, предъявляемые гостям. Так зачастую и происходит.
Как показывает исследование дебатов в российской прессе 1990-х годов вокруг <лиц кавказской национальности>[3], метафора
<Россия/Петербург/Москва и т. п. - наш дом> определенным образом организует восприятие миграционных процессов и отношений,
связывающих <мигрантов> с <местным населением>. Она оформляет образ направленной на <коренных жителей> угрозы, исходящей от
солидарно действующих, культурно гомогенных <гостей с юга>, и становится одним из инструментов легитимации различных форм бытовой и
институциональной дискриминации.

<Дом> vs <проходной двор>

Проходной двор - это ничье, открытое для всех желающих, общее пространство. Используемое в качестве метафоры государства, города или
региона, это выражение обретает негативный смысл, становится знаком неправильно организованного <дома>, разрушаемого стихийным,
неподдающимся контролю со стороны <хозяев> движением <гостей>.
<Говорят, бороться с нелегальной миграцией невозможно и что окончательной победы над ней не добились даже самые богатые страны. Да,
это так, но это не означает, что Россия и дальше должна быть для всех перелетных птиц удобным и бесхозным проходным двором, где
удобно селиться и гнездиться целыми семьями, кланами и даже районами в течение целого десятилетия (при этом изменения в
демографической ситуации нашу власть тоже не волнуют)>.[4]
<Дом> в подобном <оборонительном> контексте - прежде всего метафора <по-хозяйски> устроенного государства/города, в котором
производится постоянный мониторинг миграционного поведения <гостей> и справедливо (в интересах <хозяев>) ограничиваются их
возможности в различных сферах жизни (например, доступ к жилью, административным постам, к значимым позициям в бизнесе, криминальной
сфере и т. д.). <Проходной двор> представляет собой альтернативную и неприемлемую с точки зрения <хозяев> модель организации жизни.
Одной из важнейших характеристик <проходного двора>, делающей его непригодным для постоянного проживания, оказывается отсутствие
<реальных> границ и, как следствие, его <бесхозность>. В этом пространстве хозяин утрачивает власть и гости начинают хозяйничать, т.
е. принцип справедливости, в соответствии с которым гость не может претендовать на роль/ресурсы хозяина, нарушен.
Такая проблематичная для <хозяев> ситуация оказывается чрезвычайно удобной для <гостей>: у них появляется возможность <удобно
селиться и гнездиться>, <без труда переезжать в любых направлениях>, <скрываться от контроля> и т. д. При этом свободный приезд
<всех без исключения граждан СНГ>, <кавказцев, равно как и жителей других государств...> связывается с преступлением:
<"Прозрачность" границ позволяет без труда переезжать в любых направлениях и скрываться от контроля со стороны правоохранительных
органов>. В таких высказываниях фактически происходит отождествление реализации права на свободу перемещения с правом безнаказанно
совершать преступления. Свобода перемещения рассматривается как ресурс преступников, иные аспекты этого права игнорируются. Успех в
борьбе с преступностью (как и решение других проблем) логически связывается с отказом от соблюдения этого права.
Мигранты a priori рассматриваются как разрушители легитимного порядка в <доме>. Опасность неконтролируемого движения мигрантов
дополнительно подчеркивается использованием метафор различных <разрушительных стихий>: <девятый вал международного терроризма
обрушился на Россию вместе со штормовой волной нелегальной миграции>[5], <наш город буквально наводнили кавказцы>[6] и других.
Использование этих метафор превращает мигрантов в опасную массу и служат оправданием силовых методов решения проблем <дома>. С точки
зрения <хозяев>, любые средства борьбы со <стихией> признаются легитимными, так как без решительных мер <хозяева> потеряют контроль
над ресурсами <дома>.
Сохранение <порядка в доме> ассоциируется с успешной контролирующей/карающей деятельностью правоохранительных органов, которые
описываются как легитимные представители и защитники интересов <местного населения>, <законопослушных граждан>. Поддержание <порядка
в доме> увязывается со способностью этих органов контролировать перемещение людей и регулировать количество <нежелательных лиц> в
пространстве <дома>. Уход какой-либо категории людей из-под контроля или свободный режим передвижения по территории описывается как
опасное поведение, реальная или потенциальная угроза <дому> и его <коренным жителям>. В этих условиях контролируемая и регулируемая
административная граница рассматривается как основа нормальной жизни <местных жителей>, а ее защита осмысливается как приоритетная
задача <хозяев>. Из этого логично вытекает негативная оценка различных международных соглашений, подписанных руководством России,
ослабивших государственный контроль за миграционными процессами и <сделавших Россию ненормальным государством> - государством <без
реальных границ>. К числу таких соглашений относят, например, Бишкекское соглашение 1992 года о безвизовом обмене между
государствами СНГ. Этим соглашением за гражданами стран СНГ (в том числе Азербайджана и Армении) было закреплено право на свободное
перемещение по территории России.
Введение в различных регионах антиконституционных <правил регистрации> рассматривается как единственно возможный в ситуации
<прозрачности> государственных границ инструмент контроля количества и <качества> мигрантов: <Если бы Россия, как любое другое
государство, имела нормальные границы, сказал мэр, то необходимости в принятии правил регистрационного учета граждан не было бы>[7].
Не реализованная на уровне государства функция защиты государственной границы делегируется региональным властным структурам, которые
принимают юридические акты, призванные <компенсировать недостатки федерального законодательства>. Возникающие при этом противоречия
между федеральными законами и практиками административного нормирования миграционных потоков на местах решается в пользу <защиты
интересов и безопасности местного населения>. <Считаю принятое решение, - комментировал введение правил регистрации в Москве
заместитель премьера правительства Москвы Александр Брагинский, - хотя и продиктованным чрезвычайными обстоятельствами, но
единственно возможным и отвечающим международной практике. Границы России сегодня чисто символические, прозрачные, и укреплять их
приходится, начиная со столицы. Именно здесь страна практически начинает наводить порядок в важной сфере внутренней жизни - контроле
за миграцией граждан других государств по своей территории. <...> На свободу передвижения мы не посягаем. Единственное наше
желание - не допустить бесконтрольного въезда в Москву лиц, опасных для стабильности и правопорядка в ней. Тем более что статистика
убедительно свидетельствует, что в динамике роста преступности в Москве главная роль принадлежит приезжим. <...> Поэтому пришлось
принимать административные, "милицейские" меры. Перепробовали многие, но других пока не нашлось. Нужно было ограничить, перекрыть
бесконтрольный приток лиц с неправомерным поведением из-за рубежей России, пока он не перешел некоторую критическую отметку>.[8]
Процедура легитимации нарушений Конституции, федеральных законов и международных соглашений (того, что обозначается эвфемизмами
<милицейские меры>), предполагает прямое обращение к повседневности читателя - <коренного жителя>, к его личным интересам (личная
безопасность, обеспеченность жильем, работой и т. п.), реализация которых может быть затруднена присутствием <приезжих>. Соблюдение
отдельных законов и конвенций, призванных защитить права различных категорий <не местных>, в этом контексте преподносится как
непрактичное, угрожающее безопасности и благосостоянию как государства, так и его граждан (или <местных жителей>).
Штамп о регистрации в паспорте выступает как критерий законопослушности и добропорядочности человека. Соответственно, отсутствие
такого штампа может быть оценено как факт подозрительный. Однако отсутствие формальных критериев и процедур, в соответствии с
которыми то или иное лицо может быть признано <опасным для стабильности...>, предполагает массу возможностей для злоупотреблений
властью. В отличие от юридически определенных категорий <преступник>, <задержанный по подозрению в совершении преступления>,
категории <лицо, опасное для стабильности и правопорядка в Москве>, <нечестный человек> используются как моральная оценка действий
<лица> и выражает предположение наблюдателя о его дальнейшем поведении. Ограничение возможностей человека на основании таких
предположений представляет собой подрыв основ правового регулирования отношений в обществе. Описание таких мер как <единственно
возможных и отвечающих международной практике> представляет собой оправдание беззакония.
Критика <милицейских мер> наталкивается на обвинения в безразличии к интересам <граждан>: <Если необходимо для безопасности граждан
и собственных границ приостановить и другие (кроме Бишкекского соглашения 1992 года.- О. К.) международные акты, подписанные Россией
сгоряча, это надо сделать именно сегодня, а поборникам "прав человека", по старинке противопоставляющим государство личности (и тем
самым играющим на разрушение государства), следует подумать о том, что наверняка у тех, кто погиб в собственных домах, тоже были
какие-то права, не говоря уже о праве на жизнь>.[9]
Таким приемом обеспечение личной безопасности ставится в прямую зависимость от обеспечения безопасности национальной. Сомнение в
истинности такой логики рассматривается как <противопоставление государства личности>- недопустимое действие, направленное на
разрушение государства - того, без которого жизнь человека не мыслится.

<Хозяева> vs <гости>

<Хозяин> и <гость> представляют собой парные категории[10]. Человек, которого помещают в <хозяйско-гостевую> систему координат, в
каждой конкретной ситуации должен оказаться одним из двух: <хозяином> или <гостем>. Одновременное использование в процессе описания
человека (или группы лиц) обеих категорий- <гость заявляет, что он здесь хозяин>, <гости ведут себя по-хозяйски> - означает оценку
позиции данного человека/группы как проблематичной. Назвать <хозяйским> поведение <гостя> значит негативно оценить его действия,
сообщить о несправедливости его претензий на те или иные ресурсы.
<Иногда выходцы из южных республик сами навлекают на себя неудовольствие горожан непривычной для истинных петербуржцев наглостью,
крикливостью, неопрятностью. Это особенно бросается в глаза на рынках города, где торгуют южане. Точно так же как некоторые
представители русскоязычного населения шумной и безудержной беготней по магазинам в свое время усугубили враждебное отношение к нам
как к оккупантам сдержанных по натуре прибалтов. Нельзя, как говорят в народе, соваться со своим уставом в чужой монастырь- надо
уважать чувства и обычаи коренного населения, где бы человек ни находился. Но к чести петербуржцев должен сказать, что в нашем
городе конфликтов на межэтнической почве практически не бывает>.[11]
<Традиционно Россия (а уж Петербург - в особенности!) была домом для людей всех рас и вероисповеданий. Но если гость приходит в ваш
дом с целью поживиться и, едва войдя, заявляет, что он здесь хозяин, поставить на место - дело чести любого уважающего себя
человека>.[12]
В основании концепции <порядка в доме> лежит представление о правильных отношениях между <хозяевами> (<коренными жителями>) и
<гостями> (<мигрантами>, <приезжими>). <Гостя> и <хозяина> связывают отношения субординации, в которых <хозяину> отведена
доминирующая, <гостю> подчиненная роль. <Хозяину> принадлежит неотъемлемое право жить в своем доме, приглашать в него <гостей> и
выгонять тех из них, кто ведет себя неподобающим образом; право устанавливать правила жизни в доме. <Гость> же с точки зрения
<хозяев> представляется объектом контроля, он должен соблюдать требования <хозяев>.
Претензии <гостей> на ресурсы <хозяев> (экономические, властные и т. д.) не признаются легитимными (обоснованными). Возможности
<гостей> в конкурентной борьбе за ресурсы должны быть ограничены. Такое неравенство возможностей рассматривается как справедливое и
риторически закреплено в словосочетаниях, негативно оценивающих претензии гостей, которые <хозяйничают>. Неподконтрольная и/или не
одобренная <хозяевами> активность <гостей> интерпретируется как попытка перевернуть отношения субординации, стремление нарушить
<демографический>, <экономический> и т. п. баланс в свою пользу, как претензия на распоряжение ресурсами, <по праву принадлежащими
хозяевам>. Стремление <гостей> следовать своим интересам оценивается как опасное для <дома> и его <хозяев>. Нарушение субординации
ассоциируется не просто с трансформацией отношений, но с угрозой самому существованию <дома>.


-------
Рисунок Виктора Богорада к статье Михаила Рутмана <Пир незваных гостей>
(Санкт-Петербургские ведомости, 27.10.1999)
---------
Повседневная концепция справедливости, актуализирующаяся при использовании метафоры <дом>, - это концепция справедливого
распределения ограниченных ресурсов, накопленных в <доме>. Всевозможные блага: жилье, работа, доступ к социальному, медицинскому
обеспечению и т. п. - описываются как естественно ограниченные (<всего этого и петербуржцам не хватает>[13]), поэтому должна
существовать процедура отбора людей, имеющих привилегии доступа к ним. В качестве критерия отбора чаще всего становится
<укорененность>. <Коренным/местным жителям> отдается предпочтение на том основании, что они якобы больше, чем другие, вложили в
процветание дома: они (или их предки) всю жизнь работали, платили налоги и т. п. и таким образом вносили свой вклад в стабильность и
правопорядок в <доме>. <Гостям> же систематически приписывается желание поправить свое материальное положение <за наш счет>,
сознательное уклонение от соблюдения наших правил (они, например, торгуя на рынках, получают наши деньги и увозят их к себе на
родину, не заплатив налоги, и т. п.). В целом категории <местные>, <коренные> представляют собой процедуру дискурсивного наделения
привилегиями доступа к ресурсам, накопленным в доме, а категории <некоренные>, <приезжие>, <гости> и т. п. - способ легитимации
действий, ограничивающих возможности людей.
Использование перечисленных метафор организует восприятие различных конфликтов, возникающих на уровне отдельных людей, как
групповых. <Гости> и <хозяева> (<южане> и <истине петербуржцы>, <русские> и <сдержанные по натуре прибалты>, <москвичи> и <некоторые
группы кавказцев>) описываются как представители гомогенных, <этнических> культур. Предполагается, что, уезжая из <своего дома> в
<чужой>, люди перевозят некий багаж установок, знаний, навыков и т. п., которые <хозяевами> нового дома могут быть оценены как
ненужные, опасные, не соответствующие требованиям нормальной жизни. <Гости> должны отказаться от такого, ненужного в новом доме,
багажа.
Соблюдение <устава> <коренного населения> формулируется как универсальное правило организации нормальной жизни в <доме>.
Несоответствие поведения <гостя> новым требованиям рассматривается как провокация. <Гость> изображается как виновник конфликта, а
<хозяин> - как втянутая в него жертва.
Рассмотрение <государства> как частного жилища позволяет признать за официальными структурами, исполняющими роль <хозяев> в
государстве, право опираться в своих действиях по отношению к <гостям> (мигрантам) на неформальные правила (или обычаи), как это
делает любой хозяин, к которому в дом пришел гость (в том числе и незваный). Это ведет к пренебрежительному отношению к писаному
праву, оправданию его нарушений стремлением соблюдать интересы <населения>. При этом происходит закрепление приоритета моральных
обоснований легитимности действий представителей власти над юридическими. Например, нежелание петербургских властей давать статус
беженцев людям, на него претендующим, объясняется просто: <понятно, конечно, желание городских властей оградить себя от лишней
социальной напряженности - ведь беженцам нужно и жилье, и работа, и социальное обеспечение, а всего этого и петербуржцам не хватает>
[14]. Нарушения Закона <О беженцах> допустимы, поскольку разрешают противоречие, существующее между содержащимися в нем требованиями
и интересами <хозяев>/<петербуржцев>. Иначе говоря, данная метафора позволяет рассматривать юридически установленные процедуры
регулирования отношений в публичном пространстве как необязательные к исполнению, как подчиненные интересам <хозяев>.
Если же <хозяином> является каждый из <местных>, то <гостям> предъявляется требование подчиняться не только представителям
государственных служб, осуществляющих надзор за соблюдением порядка, но и каждому из нас (<местных>, <истинных петербуржцев> и т.
п.) в отдельности. Ваше возмущение по поводу нарушения <гостями> отношений субординации (<наглость>, <крикливость> и т. п.)
рассматривается как <понятное> и <справедливое>. Насилие как средство восстановления порядка не только оправдывается, но и
предписывается <уважающему себя человеку>. <Гость>, на которого направлены такого рода действия, воспринимается как разрушитель
легитимного порядка; безопасность <коренных жителей>, стабильность их жизни ставится в прямую зависимость от эффективности борьбы с
ним. Несогласию <гостя> не остается места. Так как мы <традиционно> толерантны и терпимы к тем, кто соблюдает наши правила, то у
него нет <реальных> оснований для недовольства.

Право vs интересы

Язык не является простым зеркалом социальной реальности, он - активная творческая сила, во многом формирующая объекты, о которых мы
говорим (М.Фуко). Так в основании <реальных> дискриминационных действий лежат способы описания действительности, в которых та или
иная категория людей воспринимается как угрожающая нашему благополучию[15].
Рассмотрение миграционных процессов по аналогии с хождением в гости избавляет от необходимости объяснения социальной природы и
последствий миграционных процессов. Сложные отношения и процессы сводятся к примитивным формулам, оправдывающим применение силы
государственного принуждения для защиты <интересов> определенной категории населения, чем подрываются основания правовой
регламентации жизни общества.


--------------------------------------------------------------------------------
[1] В статье излагаются некоторые результаты коллективного исследования российской прессы 1990-х годов <Кавказцы в крупном городе:
интеграция на фоне ксенофобии>, проведенного ЦНСИ при финансовой поддержке фонда Дж. и К. МакАртуров.

[2] Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия / Ред. В. Петров.
Благовещенский гуманитарный колледж им.И. А. Бодуэна де Куртене. М., 1998. С. 126-170.

[3] В качестве эмпирического материала для исследования было использовано около 300 статей, опубликованных в газетах <Известия>,
<Независимая газета>, <Общая газета>, <Российские вести>, <Российская газета>, <Сегодня>, <Санкт-Петербургские ведомости>, <Невское
время>, <Петербургский час пик>, <Смена> (Санкт-Петербург) в 1992-1999 годах. Критерием отбора текстов для анализа было наличие в
них <этнических> (<армяне>, <азербайджанцы>, <грузины> и т. п.) и <квазиэтнических> категорий (<лица кавказской/южной
национальности>, <кавказцы>, <горцы> и т. п.). Кроме того, в текстах должна была описываться ситуация в <русских> городах.

[4] Независимая газета. 02.10.1999.

[5] Там же.

[6] Смена. 16.12.1997.

[7] Невское время. 25.11.1993.

[8] Российские вести. 3.12.1993.

[9] Независимая газета. 02.10.1999.

[10] Sacks H. Lectures on Conversation / Ed. G. Jefferson. Blackwell, 1992. Vol. 1.

[11] Вечерний Петербург. 8.09.1995 (интервью В. Ягья).

[12] Санкт-Петербургские ведомости.27.10.99.

[13] Смена. 29.07.1995.

[14] Смена. 29.07.1995.

[15] Dijk van T. A. Elite Discourse and Racism. Beverly Hills, CA, 1993





От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 24.08.2004 00:00:49

В. Глазычев. Приграничье (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=7&article=311

LIMES NOVUM

Вячеслав Глазычев


Впервые я пересекал границу Советского Союза в 1961 году, отправляясь на год учиться в Варшаву. В Бресте у поезда сменили колесные
тележки, по вагонам с каменными лицами прошли пограничники, учтиво выпроваживая всех из купе и залезая под сиденья. Поезд медленно
двигался. Наш вагон нырнул под мостки, с которых еще один солдатик скользил взглядом по крышам, наконец, появилась изгородь, ровно
боронованная полоса вспашки, еще ограждение. А ведь впереди была как бы вполне социалистическая Польша. Лермонтовское <и вы, мундиры
голубые> надсадно лезло на язык.

Второй раз я оказался на иранской границе, неподалеку от Фирюзы в Туркменской ССР. По холмам посвистывал тот же ветер, что некогда
охлаждал лица македонских ветеранов Александра Великого. Изгородь, вспашка, изгородь - все было всерьез, хотя несколько забавно
смотрелась обычная садовая калитка впервой изгороди, запертая на несерьезный висячий замок. Лента вспашки, окаймленная колючей
проволокой, бежала по водоразделам, насколько хватало глаза, в одном месте спускалась в долину, пропадая в густой тени. На той,
иранской стороне не было видно никого, пустая, шаткая, деревянная вышка в своем одиночестве лишь оттеняла безлюдье. При ближайшем
знакомстве у этой границы обнаружилась сложная жизнь. По случаю приезда начальства и просто для пропитания наряд выходил на
нейтральную полосу, а то и в иноземные пределы, чтобы охотиться на кабанов или фазанов. Время от времени через границу проламывались
контрабандисты с грузом гашиша, но в целом в далеком 1982-м здесь было покойно и скучно.

Был еще один эпизод. Оказавшись по делу в февральском Сочи, я сидел в ресторанчике, где за соседним столиком обнаружился сильно
немолодой человек, имя которого мне было знакомо по книжкам детства, - Карацупа. Я не удержался, подсел, угостил и задал вопрос,
десятилетиями вертевшийся на языке: как же это получилось, что на участок китайской границы, где Карацупа вместе с верным псом
Индусом нес службу, набежало в общей сложности аж триста с лишним нарушителей. <И, милай, - сказал легендарный сержант, -
коллективизация ж была!

Вот и весь багаж представлений, с которым я отправился в инспекционную поездку вдоль государственной границы России с дружественным
Казахстаном в сентябре 2001 года.

Увидеть можно было очень немного по той простой причине, что мало было объектов для рассматривания.

Ситуация из лучших: на краю деревни обычный дом и обычный участок при доме, окруженный, однако, не штакетником и не плетнем, а
забором с колючей проволокой, как и положено по уставу. В доме есть радиаторы отопления. Есть скромная мебель, пожертвованная
районной администрацией, телефон, подсоединенный к не самой надежной, но все же функционирующей линии. Есть оружейная комната за
металлической решеткой, запирающейся на замок, как и положено. Куда больше изумляло то, что открылось глазу перед домом. Справа от
крыльца на ровной площадке, подобный монументу, огороженному цепочками, свисающими меж низких столбиков, высился до блеска отмытый
УАЗ. Эта автотранспортная единица, опять же пожертвованная районом, с болью оторвавшим ее от сердца, к перемещениям склонна, как
сказал бы Салтыков-Щедрин, но средств для оных не имеет. Район поначалу давал и бензин, но в конце концов перестал. Слева от крыльца
установлен большущий камень, на фоне которого я фотографировал пограничников-контрактников. На фасаде камня ровно выкрашены полосы
триколора и написано: Государственная граница Российской Федерации.

Все бы славно, но Государственная граница проходит южнее на двадцать с лишним километров, что придает камню несколько
сюрреалистический вид.

Чем проще были вопросы, тем яснее становились и ответы.

Где живут начальник заставы и замполит?

- Снимают квартиры, с тем что компенсируется лишь треть реальной стоимости. В квартире, бывает, отказывают.

Как выдвигаются к границе?

- В деревне, что в пяти километрах от границы, сельсовет выделил домик. Там и живут неделю, оттуда и выходят на патрулирование. До
деревни от заставы восемнадцать километров.

Как добираются до деревни?

- Пешим порядком, впрочем, иногда на попутке.

Телефон в деревне есть?

- Нет телефона.

Радиосвязь имеется?

- Вроде бы имеется (при дальнейшем уточнении обнаруживается, что <вроде бы> описывает картину наиболее емко, так как радиостанции,
находящиеся <на вооружении> у пограничников, годятся только для игры <Зарница>, обеспечивая устойчивую связь на расстоянии в два
километра, да и то в чистом поле).

Линия пограничной зоны как-то обозначена?

- Районная администрация изготовила пять щитов:

А вот ситуация из худших: застава размещена в сараях, что полвека стоят на задах здания районной администрации. Если перед фасадом
этой юдоли скорби не просыхает емкая лужа, то легко догадаться, каково на заднем дворе, при отхожем месте.

Не одни пограничники обживают границу. Есть (они первыми сюда пришли) таможенники. Станция Казахстанских железных дорог на
территории Российской Федерации, что уже несколько странно. Вокзал, судя по безошибочно опознаваемому стилю, построен году в 1907-м.
Одну комнату арендуют таможенники, затратившие полтора года на то, чтобы просверлить дырку в перегородке и отвести к себе три метра
водопроводной трубы. Под раковиной стоит ведро - понадобится не меньше времени, чтобы сделать слив в канализацию. Сцены, которые
ежедневно развертываются на перронах, вошли бы отличным эпизодом в кинофильм о великом переселении народов. Когда одновременно здесь
встают на час поезда, один из которых следует из России в Узбекистан, а другой- из Таджикистана в Россию, наступает локальный конец
света. Пассажирские вагоны отчаянно переполнены, и наряду почти невозможно продраться через заваль мешков и баулов, сквозь визг
детей и женщин и лингвистический барьер - реальный и имитируемый. Вагон-ресторан заполнен барахлом под самую крышу, и прохода не
оставлено вовсе. Достоверно известно, что почтовый вагон являет собой точно такое же монолитное тело, однако любой досмотр почтового
хозяйства затруднен соответствующими правилами, так что это сведения неофициальные.

Как ни крути, максимум, что можно сделать, это обработать один вагон из десяти. Это не все, поскольку железнодорожная линия
однопутная и от условной пограничной линии до станции, где только и есть пункт таможенного досмотра, восемь разъездов, и на них
сбрасывать тюки гораздо удобнее, чем на скорости. Как-то собрались с силами, выслали бригаду, нагонявшую поезд после каждого
разъезда, так два КАМАЗа наполнили рухлядью.



Почтовый тракт. Неизвестный художник. (М. Н. Воробьев. 1829 (?)

Пункт миграционного контроля только-только обустроился в отдельном домике на путях. Наконец появился компьютер, позволяющий
упорядочить документацию и ускорить проверку данных. Веселее от этого не стало, так как число нелегальных мигрантов, выявляемых на
станции, медленно, но растет. Люди из Бангладеш, из Афганистана, по подлинным паспортам, приобретаемым по сходной цене в Душанбе или
в Ташкенте, таджики, узбеки, киргизы с документами и без оных: Что можно сделать? Мало что. Снимают с поезда, усаживают на скамью в
т. н. зале ожидания, рядом сидит скучающий пограничник. Подходит поезд, сажают в тамбур, наказывают проводнику ни в коем случае не
выпускать на разъездах до границы. Дальнейшее покрыто мраком.

Есть таможенные пункты на автомагистралях, расположенные в глубине российской территории на разном, но всегда солидном расстоянии от
границы. Перечислять вопросы не буду, ограничусь ответами.

- Весов для взвешивания автомашин нет.

- Приборов для просвечивания нет.

- Навеса, под которым можно разгрузить машину, нет. [Упоминать теплые ангары было бы бестактно].

Зато, как выяснилось уже в этом году, появился один (1) цифровой фотоаппарат, позволяющий фотографировать клейма и печати. Его так и
возят с одного места на другое, как диковинку.

Все еще веселее, если учесть, что летом через границу Оренбуржья с Казахстаном проходят около 600 грунтовых дорог. Зимой же в
действии местное ноу-хау: впереди трактор К-700 с отвалом расчищает дорогу, за ним следуют два-три КАМАЗа с грузом, позади еще один
трактор с плугом, заваливающим путь. Нет, не следы заметает - с воздуха следить некому и не на что. На всякий случай: если вдруг для
уазика найдется горючее, в лучшем случае удастся наблюдать за шествием каравана с изрядного расстояния.

Начальник РОВД повествует о том, как с еще двумя милиционерами он совершал ночной рейд, чтобы найти и вернуть угнанный за рубеж
табун. Его коллега в другом районе объясняет, что после того, как с помощью дружин озабоченных обывателей прижали-таки оптовых
торговцев наркотиками, чертовы пушеры стали переходить границу с жалким десятком доз за пазухой, удовлетворяя спрос таким трудоемким
способом. В третьем месте до сих пор переживают событие нечастое, но и не чрезвычайное: областные милицейские чины достойно
сопровождали колонну контрабанды от самой границы, пока их не остановили ребята из ФСБ. Еще один милицейский начальник из местных в
красках повествует о том, как встретил в степи, на удалении 50 километров от заставы, весьма живописный наряд пограничников: двое
мальчиков с палками. Потому с палками, что оружия им выдать было нельзя по причине необорудованности оружейной комнаты, а с палкой
все же веселее, чем без. Отсутствие государственного страхования ошибки таможенника при проверке грузов, в особенности
скоропортящихся, отсутствие электронных весов для взвешивания автомобилей, острый недостаток обученных собак и кинологов, не говоря
уже об отсутствии специального оборудования, создает ситуацию, при которой смена из трех сотрудников таможни в состоянии осуществить
реально исключительно документальный контроль грузопотока и легкового транспорта. Периодическое обнаружение крупных партий
наркотиков и оружия имеет случайный характер, принимая во внимание, что только через один пункт перехода ежесуточно проходит от 30
до 100 большегрузных фур. С чужой железнодорожной станцией на своей территории тоже много мрачного веселья. С советских времен к
ведению железной дороги отнесены полсотни пятиэтажных домов. Дома муниципалитету никто не передавал, документации на них нет,
расходы на их содержание, естественно, не планировались. В домах живут люди. Много людей - почти половина населения городка:

Довольно зарисовок. Попробуем разобраться в общей картине.

Был, как известно, лирический период упований на беспроблемное развитие СНГ, веры в новый Таможенный союз, предполагавший снятие
барьеров между сопредельными странами. Но теперь растут обоснованные требования к укреплению границы, к ее способности защитить
Россию от контрабанды всех видов, от нашествия неведомо кого. По данным наиболее компетентных областных организаций, за десять
последних лет через границу перевалило до четверти миллиона людей, из которых статус беженца или вынужденного переселенца получили
(и за ним обращались) около 70 тысяч. Куда делись все остальные, доподлинно неведомо никому. При этом пункты таможенного контроля
были организованы в 1993 году по временной схеме, с существенным сокращением штатов против непременного стандарта. Пограничники
появились на сцене только пару лет назад и их, Христа ради, приютили потеснившиеся таможенники. Официальная делимитация границы не
завершена до сих пор. Соответственно, нет и демаркации границы, вследствие чего всякий имеет основание утверждать, что не знает, где
граница проходит.

Иными словами, почти десять лет граница как бы была, но ее и не было. В переводе на язык социальной практики это означает, что для
весомого меньшинства приграничного населения контрабанда как бы и не была контрабандой вовсе. Просто способ существования. Изменить
это положение быстро невозможно в принципе, тем более что в контрабандисты легче всего записать для отчетности казахского мужика,
который с барашком под мышкой бредет к кумовьям в соседнюю деревню, оказавшуюся теперь за рубежом. Как убедить этого мужика в
необходимости ехать сто с лишним километров до официального КПП, чтобы затем вернуться почти на то же место, удаленное от его дома
на десяток километров по прямой? Силой можно, но ведь и силы такой поблизости нет. Теоретически все решается просто: учреждаются
пункты упрощенного пропуска в нужном количестве, туземцам с обеих сторон границы выдаются постоянные пропуска, и дело с концом.
Однако учредить такие пункты перехода в одностороннем порядке невозможно, а с казахстанской стороны особого рвения не видно.

Разбудите офицера погранслужбы, и он отчеканит дефиницию границы, которая вписана в соответствующий закон, сразу напоминая
аксиоматику Евклида: главным там окажется линия, не имеющая толщины, вздымающаяся вверх до стратосферы. Доходит ли проекция этой
линии до центра земли, не сказано, но явно предполагается. Как почти всякая дефиниция, и эта годится исключительно для ведения
переговоров. За ней неявно подразумевается та самая полоса вспашки, окаймленная двумя рядами колючей проволоки, с которой мы начали.
Поскольку такой каймы нет и не предвидится, все же придется рассуждать далее самостоятельно. Вторя закону федеральному, законы
субъектов федерации определяют глубину приграничной зоны особого контроля в пять километров.

А почему, собственно? Детский этот вопрос неожиданно повергает лиц, ответственных за защиту госграницы, в прострацию. После
тщательных разысканий обнаруживается, что восходят эти пять километров к эпохе маршала Блюхера, когда в такой дистанции
прослеживался внятный смысл. Примерно час пешего движения для потенциального нарушителя, направляющегося за пределы отчества или
вторгшегося в эти пределы извне, и примерно десять минут для конного разъезда пограничной стражи. Достаточно для размещения застав
применительно к условиям местности. В унитарном государстве какую глубину зоны ни назначить, все будет хорошо, так как граница
государственная, никаких реальных субъектов в этом государстве не предполагалось, и все территориальные начальники были
госслужащими.

Никакого отношения к нынешней действительности вся эта поэтика не имеет. До сих пор реальные затраты на хоть какое-то обустройство
государственной границы несут региональные власти и, прежде всего, начальство муниципий, ежели такие есть, или начальство районных
территорий, ежели региональный закон игнорирует наличие закона об основах местного самоуправления, что случается сплошь и рядом. Так
есть и так будет еще долгие годы. Однако же власти, как федеральные, так и региональные, обитают в мире номинального, вследствие
чего то самое пограничное ведомство, низы которого слезно выпрашивают каждый метр проволоки и каждый литр бензина у районных
властей, не желает обсуждать реальные проблемы с кем бы то ни было <со стороны>. В свою очередь наивно-хитроумные губернские
канцелярии спят и видят сон о том, как завтра их областям или республикам будет назначен статус пограничных, вслед за чем им
позволят оставлять в исключительном (разумеется, целевом) их распоряжении установленную долю таможенных платежей и административных
штрафов. А уж как этими суммами распорядиться - сами разберутся без кремлевского вмешательства.

Оно бы, конечно, славно, но злокозненное московское начальство ни в жизнь не поверит начальству губернскому и, будем справедливы,
памятуя о метаморфозах с целевыми трансфертами, имеет на это некоторые основания. Хуже того, достаточно одного взгляда на карту
России, чтобы подсчитать: каждый второй субъект федерации может претендовать на статус приграничного, что обессмысливает всю затею.

Как ни странно, понадобился взгляд посторонних экспертов, чтобы предложить схему иного рода. С любой точки зрения целесообразно
растянуть погранзону на всю толщу приграничных административных районов. Это резонно с технической точки зрения, ведь известно, что
даже беднота из нарушителей предпочитает в наши дни автотранспорт, так что менее сорока-пятидесяти километров глубины у погранзоны
никак не может быть. Резонно с позиций действительного вовлечения администрации в интересы границы, что в частности означает
постоянное, а не от случая к случаю втягивание в вопросы охраны границы местной милиции. А также с позиций втягивания в проблемы
прикрытия границы местного населения. И всем этим сторонам такого рода вовлеченность должна быть элементарно выгодной. Рискуя
известным преувеличением, можно сформулировать задачу таким образом: и государевым людям, и местным начальникам, и последнему из
обывателей должно быть выгоднее заботиться о прикрытии границы, чем пользоваться ее прозрачностью.

Что же до отчислений, то вопль казанских сирот не трогает мое очерствелое сердце. Нужд у районной администрации более чем
достаточно, и, дабы не вводить ее в искушение нецелевого использования средств, куда разумнее сохранить нынешний порядок полного
перечисления штрафов, платежей и стоимости конфиската в Минфин, а от него, напрямую через казначейство, направлять (в соответствии с
откорректированным федеральным законом) половину или хотя бы треть непосредственно районным администрациям. И только на нужды
обустройства Приграничья.

Ключевое слово прозвучало. Не бестелесная линия границы и даже не одна только погранзона, а Приграничье должно быть предметом
государственного и муниципального интереса. Граница - слишком серьезное дело, чтобы доверить ее интерпретацию одним лишь
пограничникам. Предвижу гневную отповедь со стороны ведомства генерала Тоцкого злокозненному сочинителю, охаивающему
действительность. Спешу заметить сразу же: в большинстве случаев молодые люди в форме делают, что могут, и не вина их, а беда, что
могут немного.

Кстати, заметим: во время рабочих встреч на районном уровне говорили правду, хотя на второй день пытался поначалу подвирать
пограничник, а на третий день и таможенник. Знать, телефонная накачка из регионального центра достигала нас по ведомственным
каналам, хотя и с некоторым опозданием. Чем выше по служебной лестнице, тем мягче язык, в который упаковываются факты. Скажем, на
самый верх идет доклад: пограничная служба приступила к охране государственной границы. Звучит хорошо, и, строго говоря,
дезинформации в этой фразе нет - и впрямь приступила. Нет лишь необходимого дополнения: приступила, т. е. обозначила свое
присутствие, но ни сил, ни средств для эффективной охраны этой границы не имеет.

Итак, Приграничье. Ничего нового в этом слове нет. Римляне эпохи империи писали его с большой буквы, непременно добавляя
географическое определение, так как знали, что граница границе рознь: Limes Africae, Limes Siriensis ит. д. Разумеется, с чисто
военной точки зрения, римский лимес был представлен цепочкой фортов, растянутой между гарнизонами и связанной рокадной дорогой с
твердым покрытием. С военно-тактической точки зрения, размещение фортов было сопряжено с задачей контроля: каждый из них прикрывал
либо источник воды в пустыне, либо брод через реку, либо горный проход. Но была и стратегическая программа в обустройстве лимеса:
его основой служила опорная цепь муниципий, заселенных ветеранами, приученными к воинской службе и потому составляющими резерв
первого порядка. Вооруженный народ- излюбленная химера марксистов- в том, давнем случае успешно справлялся с задачами хозяйственной
и социальной жизни.



Допетровская Русь в целом верно и настойчиво следовала римскому образцу, благоприобретенному через Византию. Засечные линии лишь на
ранней стадии своего обустройства представляли собой редкую цепочку пикетов при постоянных укреплениях. Вскоре обрастали московским
вариантом муниципий- военных городков, именно военных, так как других городов не было. Украинский вал Миниха, сибирские остроги, да
и военные поселения, вычитанные АлександромI у римлян, но почему-то именуемые аракчеевскими, - все это варианты инобытия лимеса,
реализованные то с бoльшим, то с меньшим успехом. Забывать о них по меньшей мере неразумно, хотя анахронизм как основа современного
проектного воображения был бы недопустим.

Анахронизм неспроста приходит на ум, так как вокруг современной приграничной ситуации накручено немало неосмотрительных мечтаний по
поводу казачества. На первый взгляд, решительный натиск со стороны казачьих обществ вызывает позитивное к себе отношение. В самом
деле, в условиях затяжной недееспособности федеральных ведомств велик соблазн переложить ряд обязанностей на возрождающееся (?)
казачество. Однако по ряду причин это предложение особого энтузиазма не вызывает. Первая причина в том, что среди самозванного
казачества немало ряженых, бряцающих фальшивыми орденами, и есть немало оснований полагать, что в этой среде достаточно лиц с
сомнительным прошлым и еще более сомнительным настоящим. Вторая причина: в роли даже сугубо вспомогательной казачество может
наломать немало дров в сложной и все более усложняющейся этноконфессиональной ситуации приграничья. Достаточно отметить, что уже в
двух из тринадцати пограничных районов Оренбуржья пришлое, казацкое население составляет уже почти 90 процентов. Третья причина:
мера законопослушания в самоорганизующемся парамилитарном сообществе вызывает глубокие сомнения. Но есть и четвертая причина, не
менее существенная. С того времени, как казачество перешло на регулярную службу в Российской империи, оно могло продуктивно
существовать только за счет массового присутствия <иногородних>, лишенных в казачьем сообществе права голоса. В современных условиях
на роль таких <иногородних> практически идеально подходят нелегальные мигранты - гастарбайтеры из Таджикистана и Узбекистана в
первую очередь. Все это может породить такую вспышку неофеодализма, что расхлебывать ее последствия придется десятилетиями.

Польза в этом рассуждении уже в том, что под этим углом зрения наиболее разумно рассматривать букет проблем миграции в приграничье.
И хотя этот сюжет выходит далеко за рамки осмысления бытия приграничных районов, начать все же следует с них. И, памятуя поговорку
<что город, то норов>, было бы наивно забывать о качественных различиях между псковскими, саратовскими, дагестанскими и приморскими
районами, не говоря уж о калининградских.

Говорю об известных мне детально оренбургских особенностях.

Металлургический комбинат сидит на российской стороне, очистные сооружения - на казахстанской. Металлургический завод с советских
времен на казахстанской стороне, водозабор - на российской. Обычное дело. Тьма недоговоренностей при довольно вялом участии
российского МИДа, различные рисунки отъема части доходов на местах при достаточно условной эффективности двусторонней комиссии и
всяческих подкомиссий. Масса недоразумений, причем некоторые совсем не сложно разрешить, но нужно, как минимум, желание это делать.
Ну, хотя бы то, что в своем стремлении соответствовать западным стандартам Казахстан не стал отягощать жизнь своих граждан
национальными паспортами, что никак не укладывается в сознание российского пограничника. Есть еще природа или то, что от нее
осталось. Геологии нет дела до линий, которыми государства себя расчерчивают, но ведь на геологию накладывается экономическая
политика (политики), а те в постсоветских просторах, да и иных просторах тоже, неотделимы от политики вообще. И не только
национальной.

В славные советские времена огромный газоконденсатный завод построен с нынешней российской стороны, ближе к областному центру, чем
следовало бы. Со стороны казахстанской собираются возводить не менее мощный газоконденсатный завод - со всеми вылетающими из труб
последствиями. С нашей стороны компании российские, с казахстанской - преимущественно западные, так что договориться о чем бы то ни
было становится все труднее или, во всяком случае, это требует куда более тонких, чем до сих пор, дипломатических усилий. К счастью,
по вопросам попроще, поддающимся решению на местном уровне, решения все же достигаются. Так, российские районы по лютой
необходимости травили саранчу на казахстанской стороне к взаимному удовлетворению. Не травить за свой счет - себе дороже.

Тайны приграничной экономики незатейливы. Было вот какое хозяйственное чудо: окрест урожайность как урожайность, а в паре порубежных
районов она как-то странно выше. Что бы это, в самом деле, означало? Незамысловатое расследование все ставит на места. На
казахстанской стороне нечем топить зимой, так что обмен зерна на <горючку> является жестокой необходимостью для одних и недурным
подспорьем для других, которые под это мероприятие наладили строительство нового элеватора. Есть, как положено, и оборотная сторона
медали: к дверям районной больницы бредут казашки на сносях. Никаких полисов у них нет, но бесстрастно отгонять несчастных, как это
запросто происходит в окончательно цивилизованных странах, у нас еще не научились. Принимают. Для срочных операций тоже принимают, и
на круг до десяти процентов скудного бюджета больницы тратится на иностранных граждан, при отсутствии, разумеется, какого-либо
официального интереса с сопредельных просторов. Медаль близ границы многосторонняя, так что без труда у нее обнаруживаются все новые
реверсы. Скажем, нелегальная миграция порицается, конечно, всеми на каждом углу, однако российские фермеры в существующих условиях
кредитования и поборов, как правило, не в состоянии выжить без найма беспаспортных и почти бессловесных работников. Разветвленной
сети придорожных услуг эти гастарбайтеры тоже нужны как воздух, да и во многих хозяйствах от них не отказываются, особенно если
собственные труженики предпочитают зарабатывать на жизнь (часто и на смерть), срезая провода везде, где до них можно достать.

Немцы выехали почти отовсюду, часто сохранив за собой права собственности, еще чаще продавая землю по схеме <дарение>. На их место
пришли отнюдь нероссийские фермеры. Демографические карты устарели до неопознаваемости, и остается уповать на то, что предстоящая
перепись отразит хоть часть правды. Новые земляческие поселения - армянские (след карабахской войны), чеченские (следы разные, и
весьма), курдские (в саратовском приграничье), не говоря о казахских с их специфическими формами родства, в которых из русских
разберется лишь этнограф, - образуют причудливый мозаичный рисунок, детали которого неведомы никому.

Магнитное поле приграничья распространяет свое воздействие на губернские центры, в полутрущобных кварталах которых скрывается добрая
половина неофициальных переселенцев. В пределах этого поля обнаруживается немало диких парадоксов, вроде того, что нет места для
цивилизованного размещения (и цивилизованной фильтрации) сотен в общем-то несчастных людей, тогда как в часе езды непременно
обнаружатся еще в целом пригодные для жизни военные городки. Эти городки брошены министерством обороны, никому не переданы, как
никому не передаются и преют на мобилизационных складах военные формы образца 1944-го и даже 1931 года.

Если перевести все это и многое другое на язык пространственных представлений, то придется констатировать: вся эта несколько
баламутная жизнь пограничья представляет собой протяженный неопознанный объект. Познавать его природу в неспешном академическом
залоге невозможно. Не только потому, что для этого недостает ни сил, ни средств. Ситуация видоизменяется быстрее, чем способна
реагировать академическая наука. Так что остается включенное исследование, т. е. изучение через действие, точнее - через
взаимодействие с региональными и местными властями, с заинтересованными профессионалами, с вменяемой общественностью.



Мы[1] занялись этой работой полтора года назад, движется работа непросто, несколько медленнее, чем хотелось бы. Непросто было
вычленить само понятие <пограничье>, сделать его инструментом, объединяющим партикулярные ведомственные интересы. Учреждение
должности заместителя областного управления внутренних дел по проблемам пограничья - пока еще символический, но все же шаг, ведь
наконец появляется субъект деятельности, для которого пограничье есть предмет служебной ответственности. Далее нужно добиться того,
чтобы взаимодействие ведомств поднялось на межминистерский уровень и одновременно- на межокружной горизонт, ведь по одной только
границе с Казахстаном со сходными проблемами имеют дело четыре федеральных округа: Южный, Приволжский, Уральский и Сибирский. Было
бы по меньшей мере наивностью считать, что такое взаимодействие можно обеспечить за счет одной лишь формальной координации.



Вид на Оренбург с балкона дачи В. А. Перовского.
Рисунок В. А. Жуковского. 1837.

А ведь перед каждым ведомством возникают свои нелегкие задачи. Пограничной службе надлежит вернуться к вопросу о контрактации. Хотя
контрактация пограничников из числа местных жителей имеет явные преимущества сточки зрения экономии средств на приобретение или найм
жилья, наличие соседских и родственных связей ставит под вопрос надежность прикрытия границы от нарушений режима со стороны местных
жителей. Это особенно тревожно в тех районах, где казахи составляют уже более половины жителей приграничных поселений, тогда как
родственные связи охватывают в каждом случае многие десятки и даже сотни людей. Министерству внутренних дел, которое, кажется,
начало разворот от узко милицейского взгляда на действительность к освоению заново смысла понятия <внутренние дела>, приходится
иметь дело с последствиями не отрегулированного пограничья. Касается это и Министерства иностранных дел, которое в последнее
десятилетие, похоже, подзабыло все значение юго-восточного направления, традиционного для российской внешней политики. А еще есть
вопросы обустройства пространства жизни на всей территории пограничья, включая не только штопку поселений, дорог и средств связи, но
и создание рабочих мест для тех, кого хотелось бы видеть прочно оседающими при границе. И есть сложнейшие сюжеты миграции, от
которой болит голова и в гораздо более благополучных странах, чем наше отечество.

На языке управленческой практики недостаточно ведь холодной констатации того, что пока практически любое количество любых грузов
произвольного назначения и практически любое число лиц с произвольными целями могут беспрепятственно пересекать новые границы
России. Далее следует детализация поштучного анализа по тем <молекулам> государственного устройства, какие сегодня есть
(административные районы). А далее - во всяком случае - должна следовать структурно организованная проектная работа. Пограничье
подлежит проектной разработке, дополнительно осложненной тем, что одними силами государственной машины, без реального привлечения к
работе экспертных сообществ и институтов гражданского общества такую работу осуществить практически невозможно.



--------------------------------------------------------------------------------
[1] Слово <мы> в данном случае совершенно конкретно: это Центр стратегических исследований Приволжского федерального округа, аппарат
полномочного представителя президента, сотрудники главного федерального инспектора по Оренбургской области, областная администрация,
региональные специалисты.











--------------------------------------------------------------------------------

ПРАКТИКИ

Окна России в мир

Как всякая другая страна-дом, Россия смотрит на четыре стороны света. Необязательно через окна с наличниками. В окно, что смотрит на
север, видна лишь пустота - как в Канаде. Северо-западные окна очень разные: одно, петровской еще работы, пробито в капитальной
стене, другие наскоро проделаны в фанерных перегородках, но по крайней мере прибалтийские соседи шустро принялись обкладывать фанеру
кирпичом и штукатурить со своей стороны. Чуть к югу - редкий штакетник белорусского полурубежа, сквозь который гуляют сквозняки.
Длинная украинская граница более всего напоминает дырявый плетень. С Закавказьем нас разделяет что-то вроде неровного саманного
дувала, в котором есть окошки, по преимуществу замазанные побелкой, так что разобрать что-либо определенное сложно. С
дальневосточной стороны - старая стена, по причине обветшания в полузаброшенном состоянии напоминающая более всего такую стену, за
которой более нет обрушенного дома, так что в окна светит небесная голубизна.

С юга - нечто вроде тюлевой занавески, которую треплет на ветрах, дующих из Аравии и с Персидского залива.

Страна, пребывающая в затянувшемся процессе самоопределения, натуральным образом испытывает затруднения и с определением собственных
пределов.

У каждой из старо-новых и ново-новых границ России собственный норов, к тому же несколько варьирующийся в зависимости от того, к
какой части нашей страны примыкает какая из территорий страны сопредельной. Мы сосредоточили внимание на одном месте - Оренбуржье,
лишь чуть заглянув одним глазком в Калининград и на украинский рубеж.

У нашего выбора несколько причин.

Тюлевый занавес российско-казахстанской границы исторически крепится к странной точке по имени Оренбург, город, который дважды
закладывали на неудачных местах, пока не нашли наконец третье, счастливое. Два века назад Оренбург уже был южным форпостом России и
не без труда, но все же опознает себя в той же роли в совершенно новой ситуации. На <талии> области, где Кувандыкский перешеек, от
Казахстана до Башкирии всего 80 километров, вследствие чего к этому малоизвестному месту приковано внимание спецслужб множества
государств.

Оренбургская область настолько серьезно отнеслась к этой ситуации, что по сей день это единственный субъект федерации, администрация
которого вот уже третий год всячески подогревает интерес федеральных ведомств не только к собственным областным делам, но и к
проблемам юго-восточного направления российской политики.

С формированием федеральных округов к одинокому голосу Оренбуржья сразу же прибавился голос Приволжского федерального округа,
аппарат которого незамедлительно обозначил тему границы как приоритетную, существенно расширив ее понимание: не только (все еще
условная, не обозначенная никак) линия границы, не только беды пограничников и таможенников, но вся совокупность проблем пограничья.



Признаем сразу: осмысление пограничья дается федеральным ведомствам не без труда. Надеемся, что, начав с попыток понимания одного
участка пограничья длиной каких-то 1 800 километров, что по российским меркам не расстояние, мы несколько подтолкнем процесс
постижения-освоения приграничной действительности в нашем отечестве.

===========


<ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ> О . . .
--------------------------------------------------------------------------------


СТРАНСТВИЯ В ОКРЕСТНОСТЯХ МОСКВЫ


Кусково

С толпою богомольцев, возвращавшихся из Касино, въехал я в Кусково.

Прежде всего пустился я осмотреть дом, о великолепии коего наслышался с малолетства, великолепию коего, сказывали мне, удивлялся
Император Иосиф, и где два раза ГрафШереметьев достойно угощал Императрицу Екатерину II. Хотя и не нашел я в нем всего того, чего
ожидал, но причиною того, вероятно, было не столько изменение вкуса, теряющаго везде от времени свое достоинство - кроме истинно
изящнаго, совершеннаго, - сколько и потусклый вид всех предметов: облетающая позолота, почернелые потолки, украшенные гербами и
звездами, полинялыя гобелены и штофы говорят, кажется, еще о бывшем великолепии сего замка, о пышности его хозяина.

Многия картины, писанныя на особые случаи, многие фамильные портреты, некоторыя вещи, подносимые Графам Шереметьевым на разные
случаи, в том числе стихи, вышитые на атласе для дня именин Графа Петра Борисовича, и тому подобное - возбуждают богатыя
воспоминания. Вообще, Кусково, может быть, причислено к тем местам, где невольно задумываешься, ходя, так сказать, по следам еще не
остылым. Может быть, думал я, рассматривая портреты друзей знаменитых Шереметьевых, изображения Государей и вельмож XVII и XVIII
века, может быть, они неоднократно проводили время праздников здесь, в этой самой зале! Вот Шафиров, Матвеев, Румянцев, Черкаской,
Меншиков, Долгорукие, Трубецкие, Апраксины, Толстые: Посмотрите на этот недоконченный портрет Графа Петра Борисовича: он начат милою
дочерью его, обрученною невестою знаменитаго Панина. При всех надеждах на счастие жизни, она умерла пятнадцати лет! Горестный отец
оставил портрет в том самом виде, в каком ею написан. Здесь же заметьте и самую юную Графиню с прелестным, выразительным лицом.
Портрет писан с мертвою - без чувств нельзя смотреть на него! А этот украшенный орденами молодой, блестящий вельможа, с таким умным
лицом - это князь Иван Алексеевич Долгорукий!.. Зачем же нет здесь портрета героини добродетели, Натальи Борисовны? Зачем разлучили
изображения тех, которых ни смерть, ни бедствия разлучить не могли? Заметьте супругу Бориса Петровича, уважаемую Петром I, и портрет
сего великаго Монарха в профиль, находящийся здесь, который имеет, по замечанию моему, лучшее сходство с маскою, снятою с лица
Государя по смерти Его и хранящеюся у меня в собрании Российских редкостей. Тут же портрет Екатерины I, писанный тем же живописцем.
Место между ними занято картиною Полтавской победы. Лицо Рагузинскаго, владетельнаго Князя, особеннаго приятеля Бориса Петровича,
отличной значительности. То же можно заметить и о портрете славнаго витии Петрова века и друга Шереметьева - Архиепископа Феофана
Прокоповича. Он писан с него самого, а потому должен быть схожее всех тех портретов, кои мы досель видим и кои весьма с ним разнятся
не только в выражении физиономии, но и в самих чертах. Весьма замечателен также портрет самаго Бориса Петровича, представленнаго в
национальном Русском наряде, когда был он еще оруженосцем при Царе Алексее Михайловиче. Костюм его может послужить вернейшим
образцом Боярскаго одеяния того времени. Не сменьшим любопытством смотрел я и на портрет Сергея Леонтьевича Бухвостова, перваго
солдата в бомбардирской роте регулярнаго войска, учрежденнаго Петром Великим. Государь любил, уважал его и для предания памяти о
Бухвостове потомству приказал знаменитому ваятелю Растрелли вылить медный бюст его.

Оригинальных картин известных мастеров весьма мало, оне ограничиваются несколькими портретами Фламандской школы и немногими
произведениями Сальватора Розы. Любопытный арсенал здешний, в коем находилось седло Карла XII, отбитое на Полтавской битве и
подаренное Борису Петровичу Петром Первым, как главнейшему из сподвижников его в сей достопамятный день, переведен ныне, говорят, в
Останкино и отчасти в Петербург.

Из статуй замечательны: большой прекрасный бюст Карла XII и маленькой Вольтера, поставленный в какой-то странной хрустальной
храмине.

В Кускове находится семнадцать прудов, перед домом лежит самый обширнейший из них. Он служит большим и полезнейшим украшением
Кускова, ибо помощию его обсушено сие низменное болотистое место. А самому ему служит украшением воспоминание, что главною целию
рытья онаго было - доставить пропитание нескольким тысячам бедных семейств во время голоду, случившагося в1770 году, подобно как
строением колокольни Ивана Великаго Царь Борис Годунов предохранил от такого же несчастия и ропоту московских жителей. Излишняя
земля, вынутая из пруда, употреблена была на обнесение сада высоким валом, который тогда же обсажен был деревьями, составляющими
ныне необоримый натуральный оплот. Посредине пруда лежит тополевый остров. Часть сада, или, лучше сказать, садов, разбита в
старинном французском вкусе, а другая в английском. Первые украшены мраморными статуями, мавзолеями, трельяжами, а другая беседками,
гротами, памятниками и т. п. Здесь показываются также две колонны, подаренные Графу Петру Борисовичу Императрицею Екатериной II.
Замечательнейшая из них пожалована Государынею в 1785 году во время бытности Графа Губернским Предводителем Московскаго Дворянства.

Оранжереи здешния примечательны своею огромностию, аболее всего огромностию лавровых деревьев, коим равных редко встречаешь в самой
Италии и Испании. Некоторыя из них до 15 аршин в вышину! Лимонныя, померанцовыя и апельсинныя деревья не менее удивительны своею
красотою и ростом. Тут же встретите множество кустов сибирскаго вересу.

При Графе Петре Борисовиче в Кусково съезжалась каждое воскресенье московская публика, знакомые и незнакомые имели свободный вход в
театр, который поистине почитался не хуже Царскаго. Народ веселился в саду, всегда ярко освещенном, и катался на гондолах и шлюпках
при звуке разных музык и нередко забавляем был фейерверками и угощаем фруктами. И теперь еще на двух каменных столбах по Московской
дороге видно приглашение хозяина - Веселиться как кому угодно в доме и саду. Поступок истинно Русскаго Боярина!

Долго и по смерти Графа московские жители по привычке ездили сюда по воскресеньям. Теперь Кусково посещается одними любопытными,
слышавшими о славе оного, или чтителем отечественных доблестей, желающим взглянуть на место, где отдыхал на лаврах Герой Шереметьев,
когда отечество и Петр Великий не имели врагов. Память и след таких людей, сказал известный наш литератор, украшают места лучше всех
зданий великолепных. Память Бориса Петровича останется навсегда лучшим украшением Кускову. На конце лужайки, близ дремучаго леса,
виден досель его любимый уединенный домик. Он разрушается, как и вообще Кусково: подъемные мосты упали, рвы зарастают травою, пруды
тинеют, статуи стоят будто осиротевшия, и все говорит страннику: так проходит слава мира!

Упадку Кускова немало содействовало пребывание здесь французов в 1812 году. Они не пощадили ничего: все перебили, переломали,
стреляли в портреты, ободрали штофы и материи со стен и мебелей, несмотря на строгое запрещение Наполеона, приезжавшаго в Кусково
вскоре по занятии Москвы.



(<Отечественные записки>. 1822. ? 30. С. 3-12)







От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 23.08.2004 23:59:09

О русском неотрадиционализме и сопротивлении переменам (ответ Л. Гудкову) (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=7&article=329

О русском неотрадиционализме и сопротивлении переменам

Александр Калинин


С большим интересом прочитал третий номер <Отечественных записок> (четвертый, кстати, тоже). Хорошие, качественные материалы,
профессионально написанные компетентными авторами. Однако отдельные утверждения авторов представляются спорными.
Наибольший интерес и наиболее сильный отклик из всех материалов третьего номера <Отечественных записок> вызвала у меня статья Льва
Гудкова <Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам>. Надо признать, что статья написана виртуозно. Л. Гудков заложил в
текст множество оговорок, делающих полемику с ним делом нелегким. Пожалуй, даже провальным. Однако попробую отметить некоторые
положения статьи, представляющиеся мне не совсем верными.
Разумеется, я вижу процессы, происходящие в массовом сознании граждан РФ, иначе, чем Л. Гудков. Думаю, что попади я в число
респондентов любого опроса, социологи, связанные с программой ВЦИОМ <Советский человек>, мигом распознали бы во мне
<неотрадиционалиста>, <русского националиста> или просто дремучего мракобеса.
Между тем мои воззрения не подпадают под предложенное Л. Гудковым определение неотрадиционализма. Я не тоскую по империи или по ее
прежней роли в мире, не исповедую (и не проповедую) антизападничество, не нуждаюсь в образе врага (хотя считаю, что в некоторых
сферах относительный изоляционизм был бы для России благом) и не занимаюсь ни упрощением представлений о человеке и социальной
действительности, ни консервацией сниженных представлений. Можно сказать, я с прискорбием наблюдаю, как происходят снижение,
упрощение и консервация.
Людей, разделяющих мой незатейливый образ мысли, достаточно много, особенно среди тех, кому сегодня 45-60 лет. Мой национализм,
во-первых, не постыден (он сродни тому национализму, который на Западе считают непременным условием участия в политической жизни,
все еще протекающей, по большей части, в рамках национального государства) и, во-вторых, совершенно неагрессивен. Мой национализм не
требует от меня участия в маршах, демонстрациях и погромах, истового православия или неистового язычества, сокрушения западных
артефактов, ненависти к инородцам, иноверцам и инакомыслящим, преклонения перед Петром I, Александрами (I, II и III), Лениным,
Сталиным, Ельциным или Путиным.
Национализм такого рода - способ личной самоидентификации, установления связей со средой существования, которая имеет историю и
традиции. Ни в русской истории, ни в традициях русского народа ничего постыдного или иррационального не нахожу. Как не нахожу и
ничего действительно уникального- такого, что выводило бы русскую историю за рамки истории человечества. Таким образом, я не
исповедую и мифологию национальной исключительности.
В целом мой образ мыслей неплохо описывает цитата из трудов А. Н. Малинкина, использованная автором другой статьи из того же
третьего номера <Отечественных записок>: <Неявленная любовь к родине ни в коей мере не является добродетелью, а, скорее, наоборот,
терпима из соображений гуманности>.
Тем не менее я (как написал бы Л. Гудков, <самонадеянно>) считаю, что Россия представляет собой особую цивилизацию, у которой
действительно есть свой путь. Вопреки мнению Л. Гудкова, уверенность в том, что у России (как у любой страны)- свой собственный
путь, не несет в себе ничего утешительного. Напротив, эта уверенность предполагает постоянно высокую степень мобилизации. Народ,
конечно, устает от постоянной мобилизации и время от времени делает попытки отклониться от своего особого пути, за что
расплачивается по самой высокой цене, которая с каждым разом становится все выше, все неподъемнее. В настоящий момент, после
очередной попытки отречения от особого пути, вопрос стоит уже о выживании русского народа, русского государства, русской культуры-
всего того, что мне почему-то (почему именно - долго объяснять) дорого и по понятным причинам образует формат моего существования.
То, как решается этот вопрос выживания русского народа сегодня, меня не устраивает. Этот вопрос куда как дурно решался и в недавнем
советском прошлом. Я это прошлое хорошо помню, не идеализирую и о нем не скорблю. Однако я считаю, что советское прошлое было
чревато лучшим будущим, чем несоветское (антисоветское) настоящее, которое я, однако, не собираюсь свергать.
Конечно, социологи настаивают на большей определенности воззрений. Вероятно, они считают, что человек, которого не устраивает
настоящее, должен испытывать тоску по прошлому. Или грезить будущим. Вопросы, которые формулируют социологи, и расширения, которые
они придают ответам, соответствуют этой посылке. Вероятно, на вопрос <Нравится ли вам настоящее?> следует односложно отвечать <Да>
или <Нет>. Даже ответ <Не знаю> может вызвать у социологов раздражение. Ответ <Нет> они безошибочно интерпретируют как тоску по
тоталитарному прошлому и констатируют рецидив тоталитарного сознания.
По-моему, подобные методы работы социологов могут приносить какие угодно результаты, кроме корректных. Позвольте привести пример. Л.
Гудков пишет: <Если в 1989 году подавляющее большинство полагало: <Зачем искать врагов, если корень наших бед и ошибок в нас самих?"
(49 процентов, на существовании врагов настаивали 12-17 процентов опрошенных), то уже в 1994 году 41 процент россиян утвердительно
ответили на вопрос, есть ли враги у России, а в1996году- 65 процентов опрошенных>.
Подозреваю, что в 1989, 1994 и 1996 годах респондентам задавали разные вопросы. Вопрос <Есть ли у России враги?> может относиться
как к врагам внешним, так и к врагам внутренним, в том числе к обуявшим нас <бесам>. Л. Гудков подменяет точную формулировку
вопросов, заданных в 1994 и 1996 годах, собственной интерпретацией ответов.
Впрочем, интерпретации ответов также довольно противоречивы. Например, Л. Гудков пишет о том, что в 1991 году 57 процентов
опрошенных были согласны с тем, что <в результате коммунистического переворота страна оказалась на обочине истории, и ничего, кроме
нищеты, страданий и массового террора людям она (революция 1917 года - А. К.) не принесла>. Заметьте: вопрос был задан о
большевистской революции 1917 года и ее последствиях. Подобные вопросы, затрагивавшие <в публичном обсуждении табуированные ранее
темы оценки прошлого>, <разбудили> и <наиболее пассивные и консервативные группы>. В результате, как пишет Л. Гудков, уже к 1991
году <опросы показывали нарастание защитных реакций социальной и культурной периферии>. Респонденты, считающие, что пресса <слишком
много уделяет места теме сталинских репрессий>, уже к 1991 году составили 62 процента, тогда как считающих, что пресса уделяет
<слишком мало> внимания этой жгучей теме, набиралось всего 16 процентов. Более того, некоторое число респондентов придерживалось
мнения, что пресса <очерняет героическое прошлое и т. п.>.
Обратим внимание на то, что в данном случае Л. Гудков противопоставляет результаты опросов, проведенных приблизительно в одно и то
же время. Возможно, что мы снова сталкиваемся с ответами, данными на разные вопросы.
Однако отмеченное Л. Гудковым расхождение в оценках нельзя объяснить только различными формулировками вопросов. Разумеется,
социологи могут свято верить в то, что сталинские репрессии органически и неразрывно связаны с большевистской революцией, являются
ее неизбежным следствием, однако не факт, что респонденты думают точно так же. Большевистская революция октября 1917 года и
сталинские репрессии - события все же разные, и по отношению к одному из них нельзя судить об отношении к другому. А <очернительство
героического прошлого> - и вовсе третье событие, имеющее отношение не к большевистской революции и не к <большому террору>, а к
созданию <динамичных оснований легитимности для новых политических лидеров перестройки>.
Но поразительнее всего замечание Л. Гудкова о том, что <антисталинизм быстро приелся и надоел, поскольку не нес в себе ничего
позитивного, связанного с повседневными интересами и представлениями людей>. Выходит, просвещенному социологу антисталинизм
публицистики конца 80-х - начала 90-х годов мог быстро приесться и надоесть, но <социальная и культурная периферия> должна была
лопать, что дают, и просить еще, никоим образом не показывая приличным господам социологам, что уже обожралась негативным
антисталинизмом и хотела бы чего-нибудь другого, желательно не слишком оскорбительного.
В этом конфликте продвинутых социологов и грубой, неразвитой <периферии> (или, как называет эту массу Л. Гудков далее, <плебса>) я,
пожалуй, приму сторону <плебса>. Потому что <плебс> в данном случае обнаружил здоровый инстинкт, запрещающий без крайней нужды и
всей оравой, с дикими воплями, чуть ли не с песнями и плясками заниматься бесконечным разрыванием могил, хотя бы и по настоянию
<социального и культурного центра>.
И. В. Сталин - не мой герой, что не мешает ему оставаться одной из крупнейших фигур истории прошлого века. Никакие вопли, никакие
заклинания, никакие манипуляции с количеством жертв террора и никакое публичное раздирание одежд ничего в прошлом изменить не могут.
Более того, все эти конвульсии мешают попыткам изучить и понять прошлое, которое было не проще настоящего.
Сходным образом Л. Гудков интерпретирует и реакции граждан России на косовский конфликт. Несогласие с действиями США и НАТО в
косовском конфликте действительно вызвало определенный рост антиамериканских настроений (кстати говоря, не только в России). Но
здесь возникают вопросы о том, в какой именно мере усилились антиамериканские настроения, как их фиксировали и было ли это усиление
антиамериканизма реанимацией <конфронтационных и великодержавных настроений>. Многие люди, осуждая действия США в отношении
Югославии, не испытывали ни антиамериканских, ни великодержавных настроений (что косвенным образом подтверждают данные, которые
приводит Л. Гудков: хороши, однако, конфронтационные настроения, если за прямое вмешательство в конфликт на стороне Югославии
высказывались лишь один-два процента опрошенных). Результаты опросов того времени отражали отношение граждан России к конкретной
внешнеполитической акции США. Если не исходить из презумпции непогрешимости США, то в такой реакции граждан России ничего особенного
не было. Можно подумать, что в самих США американцы сплотились в единомыслии, восторженно славили удары по Югославии и все как один
рвались собственноручно наказать сербов, облегчить участь албанцев или хотя бы растерзать тех соотечественников, которые не одобряли
действий администрации.
Конечно, Л. Гудков прав, отмечая постыдное поведение депутатов Государственной думы, политических партий и СМИ. Но это, как мы все
понимаем, особая песня и совсем другой сюжет.
Л. Гудков затрагивает и этот сюжет, смело называя его <деградацией элиты>, которая, по его мнению, пала ниже некуда. Элита, пишет Л.
Гудков, утратила свое отличие от <плебса> в оценках, взглядах, ориентациях, моделях понимания реальности, оказалась неспособной
<обеспечить интенсивное модернизационное развитие России>, <дискредитировала идеологию реформ, лозунги демократии и рыночной
экономики> и вообще впала в унылую инверсию и стала все больше ориентироваться не на будущее, а на прошлое.
Вероятно, Л. Гудков предъявляет отчасти обоснованные претензии. Но кому ? Л. Гудков говорит об <образованной элите> и
противопоставляет <образованных> <плебсу>. Однако как-то так у нас вышло, что за последние 10-15 лет значительная часть
<образованных> влилась в <плебс>, а кое-кто из <образованных> ценой немалых усилий и вовсе деклассировался, достиг люмпенского
состояния и к элите ни малейшего отношения не имеет.
Далее, следовало бы строже определять смысл понятия <элита> и рамки этого понятия. А то что-то много у нас элит расплодилось.
Социологическое определение понятия <элита>, которое приводит Л. Гудков в самом конце своей статьи, представляется
бессодержательным. Если не умножать сущности без нужды и считать элитой правящие круги, тех, кто разрабатывает политические решения
и инициирует их принятие, то, надеюсь, Л. Гудков к ним никаких претензий не имеет. Кого из представителей правящих кругов ни
возьми - все молодцы. И интеллектуалы. С теми, кто будет злобно отрицать это, готов, как человек чести, стреляться. На четырех
шагах. Через платок. Сразу из двух пистолетов.
Если бы, как пишет Л. Гудков, элита <деградировала>, то не смогла бы сохраниться как элита. А она прекрасно в этом качестве себя
сохраняет, отлично воспроизводится и тащит за собой упирающийся <плебс>, убедительнейшим образом доказывая, что ничуть не
деградирует.
Итак, Л. Гудков порицает не элиту, а <образованцев>. Но эти-то никогда и ни при каком строе-режиме в элиту не входили и никогда в
нее не войдут. Л. Гудков все это прекрасно знает, но почему-то упоминает об этом лишь в заключительных строках статьи. Между тем
Россия, слава Богу, не коммунистический Китай, у нас на образование не молятся, не за образование берут на работу/службу, не по
уровню образования/компетентности распределяют работу и вознаграждения за нее.
Несколько слов еще об одной претензии, предъявляемой Л. Гудковым элите. <Сегодня, - пишет Л. Гудков, - элита не в состоянии задать
ни цели, ни ориентиры общественного развития, ни тем более обеспечить внесение в социальную практику норм правового общества,
представлений, соответствующих реальности рыночной экономики:>
Позвольте не согласиться и с этой инвективой. Элита сама себе задает цели и ориентиры и вовсе не обязана излагать и растолковывать
их <плебсу>, который просто должен идти туда, куда его ведет элита. Да, <плебс> оказывается в этом случае всего лишь <расходным>
материалом общественного развития, но так оно всегда в России и было. В разные периоды наиболее <расходные> части <плебса>
по-разному называли (в первые годы после большевистской революции - остатками эксплуататорских классов, в 1929-1933 годах - кулаками
и подкулачниками, сегодня - <образованцами> и людьми, неспособными к адаптации), но суть-то одна. Сугубо российская.
<Интеллектуальному сообществу> нет никакой нужды предлагать <расходному материалу> что-либо новое, тем более привлекательное и
убедительное. С <плебсом> можно обходиться иначе: скажем, исполнить перед ним (и для него) что-нибудь из <имперской классики>,
пощекотать его <великодержавность>, слегка погладить его патерналистские инстинкты, а затем, получив от <плебса> мандат на власть,
делать с ним все что угодно. Зачем выдумывать что-то новое, когда старое дает неизменно превосходный результат? Это не по-хозяйски.
Л. Гудков знает, что реальная политика в России оторвалась от риторики гораздо сильнее, чем в какой-либо другой стране. Недаром же
пишет: <В России еще не было реформ в смысле сознательной и планомерной долгосрочной политики правительства, тем более такой,
которая могла бы быть поддержана сколько-нибудь значительной частью населения:>
Это, простите, как? А ликвидация КПСС - сначала в качестве руководящей и направляющей силы, а затем и вообще? А ликвидация СССР? А
ликвидация проклятой советской власти и замена ее стройной системой современной демократии? А реформы Гайдара? А принятие новой
конституции? А приватизация? А экономическая программа правительства Касьянова, сердцевину которой составляют реформы Грефа? Всего и
не перечислишь: Неужто все это не было поддержано сколько-нибудь значительной частью населения? В это невозможно поверить. Потому
что если в это поверить, то где же тогда демократия? Либерализм? Рынок? Неужто и их нет? Ужель все что ни есть - одно лишь, как
пишет Л. Гудков, <медленное разложение прежних структур общества советского типа>?
Л. Гудков, между прочим, в своей статье приводит данные опросов, свидетельствующие о том, что в начале 90-х годов <плебс> ни в какие
несоциалистические модели не верил - но каким-то мистическим образом именно в них и влип. Это неопровержимо доказывает, что элита
свое дело знает и на <плебс> всегда найдет не узду, так удавку.
Готов согласиться с Л. Гудковым: интеллигенция (если это красивое, пришедшее к нам из имперских времен слово применимо к
<образованцам>) потерпела очередной крах. Обратите внимание: очередной. Не первый.
Подозреваю, что не последний. Л. Гудков ошибается, когда пишет о <полной импотенции образованных слоев российского общества>.
Образованные слои российского общества сохраняют огромный потенциал к генерированию разрушительных и даже самоубийственных идей. Я
не доносительством занимаюсь, а пишу в приличное издание, поэтому не стану называть разрушительные идеи и представителей
<образованного класса>, которые либо эти идеи генерировали, либо восторженно их развивали. Эти люди хорошо известны. Они пользуются
расположением элиты, которая имеет все возможности для того, чтобы приучить <плебс> практически ежедневно слушать и видеть этих
замечательных людей, постоянно читать их произведения.
И Л. Гудков хочет, чтобы такие люди предлагали обоснования индивидуальной политической ответственности, проповедовали идеи взаимных
обязательств игроков публичной сцены и общественного контроля над принимаемыми политическими решениями и действиями власти разного
уровня? По-моему, это чрезмерные требования. К тому же дурно пахнущие <плебсом>, даже <совком> и патернализмом, от которых до
тоталитаризма - один шаг.
В ныне существующей политической системе нет и быть не может индивидуальной политической ответственности (соответственно, попытки
найти ей обоснования напоминают мастурбацию), как не может быть и взаимных обязательств игроков публичной сцены. Все знают, что
реальная политика делается не на публичной сцене (именно это обстоятельство находит выражение в популярных у<плебса> теориях
заговора: масонского, еврейского, <питерского>, <спецслужбистского> - любого). Если реальная политика делается не на публичной
сцене, а elsewhere, то какие могут быть взаимные обязательства у игроков публичной сцены?
Это положение дел мы называем свободой и от нее не отречемся. Все как один умрем, такой свободой удавленные, но не отречемся от
нашего главного завоевания последних лет.
Позволю себе замечание относительно использования Л. Гудковым <в качестве индикатора открытости> числа переводов с иностранных
(европейских) языков. Начну с того, что западной литературы по отраслям, наиболее связанным с репродукцией отечественной культуры и
потому нарочито закрытым для <инновации и инокультурного влияния> (таковыми Л. Гудков считает филологию и образование), не так уж
много. Едва ли удельный вес литературы по этим дисциплинам превышает три процента, а именно такой уровень был достигнут в 1998 году.
Так что претензию Л. Гудкова следует переадресовать западным филологам-славистам, которые так мало пишут.
Далее, непонятно, почему Л. Гудков считает, что с репродукцией отечественной культуры связаны прежде всего филология и образование.
То, что Л. Гудков называет <инструментальной литературой> (<по сексу, воспитанию детей, домоводству, здоровью, правилам питания и
другим вопросам, связанным с рационализацией повседневной частной, индивидуальной жизни>), по-моему, самым прямым образом связано с
воспроизводством культуры. Правда, чужой.
Переводы книг по истории также имеют самое непосредственное отношение к репродукции культуры. За последние годы по истории
переведено удивительно мало действительно ценных книг (по моим подсчетам, не более 30) - и море макулатуры. То же следует сказать и
о переводах художественной литературы. Не стоит так уж расстраиваться из-за низкой доли (0,5-1 процента) <серьезной> или <высокой>
художественной литературы: вряд ли ее удельный вес выше и на Западе. Не всякая <модная> книга относится к <высокой> литературе.
Снижение количества переводных книг в общем потоке новой литературы объясняется обстоятельствами, которые Л. Гудков выносит за
скобки, а именно снижением покупательной способности граждан РФ и удорожанием издательской деятельности.
Будучи переводчиком средней руки, осмелюсь сказать, что издательства сплошь и рядом переводят, издают и энергично продвигают на
рынок весьма посредственные книги. Мог бы привести конкретные примеры, но не хочу портить и без того испорченные отношения с
издателями. Пусть издательский бизнес и дальше кормит <плебс> третьесортными сочинениями, количество которых служит для социологов
показателем <открытости> общества для <инокульурных влияний>.
Не соглашаясь со многими выводами Л. Гудкова, должен признать, что его статья весьма информативна. Однако приведенные в ней данные
либо недостаточны для обоснования выводов, к которым приходит автор, либо противоречат этим выводам.
Причин такой досадной несуразицы много. По большей части они заключаются в невысказанных исходных посылках Л. Гудкова. Текст статьи
Л. Гудкова позволяет выявить следующие невысказанные автором посылки: 1) поскольку отечественная культура дефектна и ущербна, всякое
инокультурное влияние есть благо; 2) <образованные> должны быть каналом распространения инокультурного влияния и отличаться от
<необразованных> так же, как отличаются друг от друга различные биологические виды; 3) Россия не была великой державой и, говоря
откровенно, не имела иной истории, кроме истории зверств, мучительств, расправ, агрессии и прочего срама; 4) русский национализм -
пена и культурный <ил>; 5) <плебс> ни на что не способен, кроме как на строительство <потемкинских деревень> в прошлом; 6) этой
дурной болезнью <плебс> заразил и <образованных>, которые, как оказалось, лишены иммунитета от болезней <плебса>.
Возможно, эти посылки либеральны и демократичны, но с научной точки зрения - совершенно бесплодны. Да и с политических позиций они
вряд ли благоприятствуют строительству правового или гражданского общества, которое начинается с признания равного достоинства всех
своих членов.
В заключение - несколько слов об отмеченных Л. Гудковым досадных фактах нашей действительности: отторжении российским обществом
мультикультурализма и сопротивлении массового сознания переменам.
Есть основания полагать, что уж чему-чему, а мультикультурализму русских учить не надо. Русская культура (и <высокая>, и <низкая>)
сформирована под постоянным воздействием <инокультурных влияний>, последствия которых настолько глубоко интегрированы в ткань
русской культуры, что их невозможно не то что извлечь, но порою даже выявить. Русские в индивидуальном качестве отличаются высокой
адаптивностью и обнаруживают это свойство в тех ситуациях, когда понятно, к чему следует адаптироваться. Говорят, из них получаются
не самые плохие американцы, канадцы, австралийцы и даже британцы.
Очевидно, что труднее всего адаптироваться к неопределенности, которая постоянно нарастает в течение последних 15 лет, что, кстати,
признает Л. Гудков. Но в смысле адаптации к неопределенности и другие культуры не обнаруживают явных преимуществ. Культура
изначально предполагает определенность. Чем чужая, явленная в переводах, клипах, штампах, кодах и стереотипах определенность лучше
своей, непонятно. Тем более что чужая определенность столь же мнима, как и своя. Если бы мультикультурализм предлагал нечто более
совершенное, более соответствующее обстоятельствам времени и места, русские бы его всенародно (или, как любят говорить великорусские
патриоты, соборно) восприняли. Но мультикультурализм ничего более совершенного не предлагает. Поэтому не стоит раздражаться по
поводу упорного нежелания массы русских обращаться в еще больший мультикультурализм, чем тот, которым они уже обладают, нимало не
задумываясь о том, мультикультурализм это или нет.
Сходным образом не стоит раздражаться и по поводу сопротивления русских переменам - это сопротивление совершенно бессильно. Оно
абсолютно ничему не мешает. Л. Гудков приводит данные о том, что с 1989 года большая часть опрошенных (50-60 процентов) не отвергала
советскую систему и не верила в капитализм, но ведь это ничему не помешало, не так ли? Перемены неизбежны, но из этого никоим
образом не следует, что любое изменение есть благо. Л. Гудков в своей статье лишь раз упоминает чудесное слово "transition". Мой
слабый ум требует дополнения: хотелось бы знать, от чего и к чему совершается переход.
На протяжении последних 10 лет попытки задать этот вопрос властителям наших дум и нашим вождям, тем более попытки получить от них
внятный ответ на этот вопрос, постоянно терпели неудачу. Считалось (и считается), что для порядочного человека, читающего
газеты-журналы и смотрящего телевизор, этого вопроса нет, а ответ на него самоочевиден. Между тем, как это нередко бывает,
самоочевидное и общеизвестное оказывается той полуправдой, которая хуже лжи. Повинуясь могучей воле своей элиты, свернутая этой
волей в бараний рог, Россия совершает переход от судорожной имитации социализма и империи к судорожной имитации демократии и рынка.
От одного суррогата к другому.
Суть и логика перехода от одного суррогата к другому предопределяют все остальное. Конечно, трудно, но можно нагнетать
неопределенность и в то же время задавать ориентиры (разумеется, суррогатные). Можно разрушать и призывать к созиданию. Можно
преклоняться перед Западом, в частности за то, что на Западе действительно существует большее уважение прав человека, и при этом
рассматривать собственный <плебс> как грязь, которой, по правилам гигиены (даже русской), должно быть как можно меньше. В эру свобод
можно делать практически все. Только результаты этой бурной деятельности будут отрицательными.
Главной заслугой Л. Гудкова можно считать убедительную демонстрацию того, что после шума и гама, пальбы и яростных клятв, после
разрушения промышленного и научного потенциала советской империи, после замены коммунистической империи демократией, а
централизованного планирования - рынком, после обрушения куцей системы социальных гарантий и размена советской культуры на
инокультурные влияния в России мало что изменилось. Во всяком случае, не претерпели изменений ни отношение власти к народу, ни
механизмы <динамической легитимации новых правителей> (эти механизмы я называю хамскими), ни образ мышления и действий элиты.
Другой заслугой Л. Гудкова является констатация постепенного одичания населения России. Любопытно узнать, задавали ли социологи
простой вопрос: <Можно ли убивать других людей?> Подозреваю, что сравнение ответов, данных на этот вопрос в 1988-1989-м и в
1997-1998-м или 2002 году, рассеяло бы наши последние надежды на прогресс, утверждение новых представлений и норм, соответствующих
рыночной экономике. Ежедневно, едва ли не ежечасно мы сталкиваемся не со снижением представлений о человеке, а с обесцениванием
человеческой жизни. И если не замечаем этого, то лишь потому, что уже ко всему привыкли исчитаем это обесценивание нормой нашей
общественной жизни. Происходит уже не деградация общества, а его развал. Десоциализация.
Таким образом, Л. Гудков прав, описывая происходящее как разложение прежних структур. Только структуры советской жизни обнаруживают
большую устойчивость и разлагаются медленнее, чем структуры, пришедшие им на смену. Причины этой устойчивости могли бы стать
предметом интересного исследования, но в существующих условиях, конечно, не станут, поскольку все, что обнаруживает какую-то
устойчивость, не поддается общей тенденции, заслуживает подчеркнутого невнимания.





От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 23.08.2004 23:58:07

Чужаки и границы: к понятию социальной маргинальности (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=7&article=327

Чужаки и границы: к понятию социальной маргинальности

Светлана Баньковская


Тот, кому мил родной дом, - еще слаб; тот, для кого любой уголок, как родной дом, - уже силен;
но тот, для кого весь мир - чужая земля, воистину совершенен. Нежная душа вкладывает всю свою любовь в единственное место в мире;
сильный человек простирает свою любовь на все места; а совершенный - не любит ни одного.

Гуго Сен-Викторский

Привязанность к месту, говорит средневековый мистик, означает слабость. Сильнее тот, кто меньше привязан. Совершенен чужак,
отрешившийся от привычной и уютной упорядоченности, преодолевший в себе естественную привязанность к знакомому и родному месту,
любовь ко всем местам, к месту как таковому. Ну а каков он для других, кто любви этой не преодолел и преодолевать не намерен? Для
них он не так совершенен, как чужд, он способен вызвать скорее опаску, чем восхищение. Так это и продолжается из века в век, так
кристаллизуется в общественной мысли идея подвижного и опасного чужака. Он подвижен, потому что не привязан к месту. Он опасен,
потому что силен. Он силен и опасен, потому что переступает границы, осмеливается разорвать узы солидарности. <Находиться в
пограничном состоянии, - пишет знаменитый антрополог Мэри Дуглас, - значит соприкасаться с опасностью и приближаться к источнику
силы>.[1] Понятие чужака связано, иначе говоря, с определенной идеей места. Место есть то, что внятным образом ограничено. Именно
поэтому его можно любить, его можно покидать и ему можно быть чуждым. Определенность чужака - это определенность членения мест.

Но современный мир, как почти единодушно говорят многие влиятельные авторы, совсем не таков. В нем исчезла определенность мест. В
нем подвижность стала универсальным феноменом, а перемещения, в сравнении с более ранними эпохами, столь стремительны, что время
становится величиной пренебрежимо малой, а привычные границы - лишь незначительными помехами. В мире тесно взаимосвязанных мест
очень сложно оказаться <вдали от дома> настолько, чтобы ничего о нем не напоминало. Разделительные линии утрачивают четкость,
однозначность и постоянство, а вместе с этим все сложнее быть <по ту> или <по эту> сторону границы, все больше вероятность оказаться
между границ, в промежуточном - маргинальном - положении.

Что значит быть чужаком на фоне этих <диффузных форм социальности>[2], не имеющих постоянных границ и правил? Как можно определить
социальный тип, неизменно связанный с преобразованием границ? Назовем его (вслед за американским социологом Робертом Парком)
<маргинальным человеком>, или просто <маргиналом>.

В обыденном языке его называют по-разному, и характеристики маргинала варьируют от самых враждебных и подозрительных (<люмпены>,
<изгои>, <бродяги>, <люди без корней> и т. п.) до вполне нейтральных, формальных или даже сочувственных (<мигранты>, <апатриды>,
<беженцы>, <изгнанники>, <соотечественники> и т. п.). Все это многообразие повседневных представлений о маргинале может служить
подспорьем и иллюстрацией для социологического понятия, которое отражало бы специфику положения в современном обществе людей,
принадлежащих к этому типу.

Для более строгого определения маргинала вполне естественно обратиться, прежде всего, к классической теории. Георгу Зиммелю
<социология чужака> обязана современным статусом <хорошо обоснованной> и <легитимированной> социологической темы.[3] Зиммелю же она
обязана и ярко выраженной функционалистской трактовкой: <чужак> интересен как тот, кто исполняет в группе особого рода функции. Это
значит, что и рассматривается он преимущественно со стороны группы.

Основные характеристики <чужака> у Зиммеля мы находим, прежде всего, в <Экскурсе о чужаке> (маленьком, но вполне завершенном
фрагменте, входящем в состав главы о социологии пространства) и в <Философии денег>[4]. Ключевым критерием для определения чужака у
Зиммеля служит <единство близости и удаленности> <чужака> по отношению к группе (причем поначалу этот критерий воспринимается как
пространственный[5]). Такое единство может обозначать дистанцию, границу, мобильность, фиксированность. Эти понятия помогают
определить специфику взаимодействия чужака с группой. Существо этой специфики составляет <свобода> чужака, последствия каковой для
группы и для самого чужака, главным образом, и занимают Зиммеля. Чтобы прояснить смысл этой свободы, необходимо понять, что такое
упомянутая <удаленность>, дистанция, имеющая вполне определенную точку отсчета - группу, - но не определенная ни по конечному
пункту, ни по протяженности. Для группы эти последние параметры не существенны в характеристике чужака; важно лишь то, что он
отдаляется от группы и отдаляется именно от этой, конкретной, группы; его присутствие в ней значимо лишь потому, что позволяет
зафиксировать этот процесс отдаления или возвращения в данную группу. Группа не наблюдает и не контролирует чужака на всем
протяжении дистанции, поэтому его отчуждение не является депривацией или схизмой. Скорее, это позиция наблюдателя, когда есть объект
наблюдения - группа - и когда наблюдение составляет существо взаимоотношения чужака с группой, лейтмотив, напряженность и динамику
этого отношения.



В графическом изображении это, пожалуй, похоже на вектор, исходной точкой которого является группа, а направление вектора имеет
неопределенный характер. Существенно то, что он фиксирует сам процесс удаления; чужак - это любая точка, расположенная и на векторе,
в том числе и в его начале (в группе); отношения чужака с группой можно считать векторной величиной. Эта неопределенность позиции
чужака как наблюдателя (направление удаления неопределенно) во многом обусловливает и характер его свободы, отмеченной
объективностью, абстрактностью, безличностью.

Объективность чужака основывается на том, что он не связан определенно ни с одной группой, противостоит им всем; это отношение - не
просто неучастие, но определенная структура соотношения отдаленности и близости, безразличия и вовлеченности, в рамках которого
мыслимо, хотя и предосудительно - <со своим уставом в чужой монастырь>. Объективность и свобода чужака определяют и специфический
характер близости с ним: отношения с чужаком абстрактны, с ним можно разделять лишь самые общие черты, те, которые объединяют любого
человека с любым. Процесс отдаления, <очуждения>, превращения в чужака показан Зиммелем как процесс универсализации. Общность черт
между людьми, по мере ее распространения на большую совокупность, отдаляет их друг от друга. Чем более уникально то, что их
связывает, тем теснее связь. Чем более это общее распространяется за пределы их отношений, тем менее тесны эти отношения. Такого
рода общность универсальна и может связывать с кем угодно: основой таких отношений могут служить, например, <общечеловеческие
ценности> и, пожалуй, самая <общечеловеческая> из них - деньги. Универсальность общности усиливает в ней элемент случайности,
связующие силы утрачивают специфический, центростремительный характер. Случайность как необязательность связи с данным конкретным
чужаком (взаимозаменяемость чужаков) предполагает не только его свободу, но и функциональность в отношении группы.

Зиммелевское описание чужака следует функционалистской традиции определения маргинала.[6] Функционально же <маргинальность>
рассматривается главным образом как недостаток участия (в разного рода социальных институтах, в материальном производстве, в
процессе принятия политических решений, в распределении символических ресурсов и т. д.), как исключение из социальных структур,
вытеснение за их границы, - как то, что в современной социологии называется эксклюзией. Такое определение маргинальности можно
назвать негативным. <Недостаток участия> имеет при этом пространственную коннотацию - нахождение за границами, за пределами
оформленных (существующих) социальных институтов и образований. Логично предположить тогда и наличие своего рода <нормы> участия,
пространственно выраженной как фиксированность в рамках определенных границ, принадлежность к оформленным структурам. Но если
возможно отступление от предполагаемой нормы в сторону недостатка участия, то правомерно было бы допустить и отклонение в сторону
избыточности участия. Пространственно такое допущение помещает маргинала между различного рода социальными границами, оформляющими
социальные отношения и скрепляющими социальный порядок. В этой положительной части определения маргинал находится меж двух (или
нескольких) миров, культур, социальных порядков, при этом не отождествляя себя полностью ни с одним из них;[7] именно это
неотождествление и удерживает различные социальные формы в режиме противостояния, конфликта, постоянного сопоставления и,
одновременно, сосуществования в социальном/культурном поле маргинала. <Функциональное> и <формальное> определение маргинальности
можно считать взаимодополняющими в социологической теории.[8]

II

Функциональное значение определения маргиналов следует из наличия у них универсальной социальной дистанции, а следовательно -
возможности наблюдения и критерия наблюдения, в качестве которого могут выступать нормы социального порядка, находящиеся <по другую
сторону границы>. Таким образом, маргинализация участвует в процессе социальной рефлексии, самоидентификации группы, общества (или
сообщества), предоставляя возможность указать на то, чем оно не является, и провести его границу. Причем граница эта пролегает не
между <мы> и <они>, но между <мы> и <все другие> (<не такие, как мы>).

Ричард Рорти - известный американский философ-прагматист - со всей прямотой высказался относительно пользы маргиналов и чужаков:
<Сталкиваясь с другой культурой, мы не можем вылезти из нашей западной социал-демократической шкуры, да и не следует пытаться это
делать. А что следует сделать, так это попробовать сблизиться с представителями чужой культуры настолько, чтобы понять, как мы
выглядим в их глазах и нет ли у них каких-либо полезных для нас идей и новшеств>. [9]

Когда маргиналы со своими <непривычными> идеями постоянно находятся <среди нас>, они, уже одним своим присутствием, исподволь,
изменяют <нашу> социальную среду и жизнь. В этом случае можно говорить об отношении маргинальности к эволюционному изменению, когда
нет видимой, линеарной, детерминистской зависимости между каким-либо событием (революция, война и т. п.) и социальной мутацией;
изменение проходит ряд стадий (нюансов), трудноуловимых или недоступных непосредственному наблюдению в силу их обыденности.
Маргиналы выступают в качестве того материала, который на культурном и социетальном уровне накапливает и передает эти нюансы
изменений. Результатом такого накопления маргинальных позиций может стать образование целого социального слоя маргиналов (как в
случае с <новой беднотой>, <развитой маргинальностью> - advanced marginality - западных метрополисов[10], появившейся в
постфордистских городах не вследствие отсталости и неразвитости, но как раз потому, что в наиболее развитых секторах западной
экономики и существует возможность <неравномерности развития и неявных мутаций>). Существование такого слоя связано с определенной
территорией (районом города), своеобразной субкультурой (или даже несколькими субкультурами), <потенциалом протеста> и т. д.

Результатом этих <мутаций> перехода становится порой маргинализация целого института, что можно наблюдать, в частности, на примере
института гражданства на постсоветском пространстве.

Экскурс в постсоветское гражданство

Согласно конституционному определению, в России граждане отличаются от не-граждан тем, что обладают тремя основными правами -
избирать и быть избранными в различного уровня органы власти, а также служить в Вооруженных силах. Но если кто-то думает, что наш
электорат составляют граждане, он, разумеется, ошибется, потому что избирают у нас не граждане, но резиденты - <постоянно
прописанные>. Согласно тому же конституционному определению, эти статусы - <гражданина> и <постоянно прописанного> на территории
страны - с февраля 1992 года не идентичны: только те, кто имел постоянную прописку на территории РФ до этого срока, автоматически
становились гражданами РФ; те же, кто переехал на постоянное жительство в РФ из других территорий бывшего СССР после обозначенной
даты, должны были пройти процедуру натурализации, чтобы стать полноправными гражданами, т. е. прежде всего получить избирательное
право (что отмечалось в их советских паспортах вклеиванием соответствующего вкладыша). Однако на практике голосовать приглашают <по
прописке> (и списки избирателей составляются в соответствии с пропиской же, а не наличием гражданства), и на избирательных участках
никому не нужно никакого вкладыша - достаточно прописки. Получается, что институт гражданства в своем практическом бытовании
маргинализован между конституционным определением гражданства (предполагающим волеизъявление стать гражданином страны пребывания и,
соответственно, возможность стать гражданами этой страны для тех, кто находится за ее пределами, в бывших советских республиках,
например) и пропиской, когда достаточно одного факта фиксированности в определенном пространстве, имеющем политические границы.
Какова накопившаяся за десять лет доля не-граждан в электорате, кто они, откуда, приходят ли они голосовать и за кого голосуют - эти
вопросы остаются без должного внимания, что, в свою очередь, способствует дальнейшей маргинализации института гражданства.

Не менее парадоксальные ситуации с гражданством складываются и в других регионах бывшего СССР. Так, например, первое, что сделали
некоторые новоизбранные парламенты ставших независимыми республик, - это лишили избирательного права (гражданства) часть
голосовавших за них избирателей. Постоянно проживающие на территории страны (даже с рождения) бывшие советские граждане лишались
всякого гражданства, оставаясь при этом резидентами, налогоплательщиками и т. п. Пространство, в котором они обитали, были
социализированы, ассимилированы и т. п., освобождалось от них, помещая их в категорию <очужденных своих> ( в
терминологии Шюца), что и закреплялось в специальном документе (паспорте), удостоверяющем, что они не являются гражданами страны, в
которой проживают, но составляют ее население.

С точки зрения <негативного> определения, маргиналы - это социально избыточный материал, результат институционального кризиса, издер
жки и цена социального изменения, те, <кого не должно быть> (оказавшиеся вне определенного границами и правилами институционального
контекста - безработные, бездомные, беспризорные, беженцы, апатриды и т. п.). Та же проблема социального контроля над неопределенно
институционализированными маргиналами решается созданием новых позиций и институтов (будь то монастыри, университеты, богемные
салоны или различного рода социальные и культурные программы)[11].

III

Очевидно, что функциональное определение маргинала, по сути своей, - лишь дополнение к идентификации (самоидентификации) группы;
маргинал здесь - средство <взглянуть на себя со стороны>. Каким еще образом можно подойти к определению идентичности маргинала, если
не ориентироваться на группу, в отношении которой он дистанцирован? Другими словами, возможно ли формальное определение
маргинальности, в терминах <пространства>, <времени>, <движения>, не зависящее всецело от специфики группы или института? Формальное
определение маргинальности в известной мере противостоит функциональному (или уравновешивает его).[12] Какова <оборотная сторона>
чужака, которая группе не видна? Функционалистская трактовка чужака у Зиммеля, описывающая его как органическую часть группы и в
терминах его функций в группе, не дает достаточно полного представления об идентичности современного маргинала. Об этом упоминает и
сам Зиммель, когда пишет, что чужак в его изначальном смысле сегодня, в условиях унифицированной торговли и законов, не
существует.[13]

В каком тогда смысле мы можем говорить о маргинале и маргинальности, оставляя в силе пространственное измерение и убирая
функционалистские обертоны? Определение маргинала приобретает более синоптический характер у Р.Парка, который, основываясь на
зиммелевском чужаке, добавляет нюанс, позволяющий взглянуть на маргинала объемнее: здесь маргинал находится не просто за пределами
группы, но между мирами, культурами и социальными порядками. Он не идентифицирует себя ни с одним культурным контекстом (т. е.
отдает себе отчет в своем маргинальном положении).[14] Маргинал у Парка олицетворяет собой конфликт различных культур, совмещенных в
его идентичности; не принимая ни одну из сторон этого конфликта, он обречен на психологический дискомфорт, беспокойство и
неприкаянность. Но вместе с этим маргинал представляется Парку существом всегда более свободным, готовым к переменам, более
мобильным, космополитичным и цивилизованным. Однако со времен Парка эмансипированный маргинал проделал нелегкий путь от салонного
фланера и бульвардье к <городскому невротику>[15] и далее к сегодняшнему ревнителю <прав меньшинств> и бдительному защитнику
<политкорректности>.

Маргинал с точки зрения группы - часть ее среды, воспринимаемой функционально (это все, что находится <по ту сторону> границы и с
чем приходится взаимодействовать - обороняться, сотрудничать, использовать в качестве ресурса и т. д.). <Среда>, окружение, в
отличие от определенной (противостоящей) группы, - это нечто бесформенное, унифицированное, в целом абстрактное. Но с точки зрения
самоопределения маргинала любая группа - часть его среды. Множество определенных, отчетливо оформленных сообществ, множество их
границ и вообще множество различного рода оппозиций составляет универсальную <среду> для маргинала.[16] Для идентичности маргинала
особое значение имеют универсальные характеристики группы, то, что делает сообщества более обезличенными и <воображаемыми>,
равновозможными в констелляции, в пересечении границ.

То, что индивид оказывается в скрещении социальных кругов (или между границ), не всегда является результатом его собственных усилий,
не всегда даже осознается им.[17] Идентичность маргинала, его <гибридность>, в которой соприкасаются границы разных групп,
отличается от идентичности любого современного человека, также основывающейся на скрещении и наложении очертаний различных
социальных кругов, тем, что маргинал, во-первых, сам активно использует ресурсы <среды> для самоидентификации, инициируя эту
констелляцию или, во всяком случае, осознавая ее роль в собственной идентичности, а во-вторых, он полностью не отождествляет себя с
этой констелляцией, всегда имея в виду возможность ее изменения. Так, например, человек, рожденный в смешанном браке, может всячески
подчеркивать свое <сложное> происхождение, пользоваться обоими родными языками, переживать свою гибридность как некое превосходство
над людьми монокультурного склада. Возможна, однако, ситуация отторжения одного из источников происхождения - нежелание быть
как-либо ассоциированным с ним (посредством языка, фамилии, внешности, манеры поведения и т. п.). И тот, и другой тип отношения к
своей маргинальности предполагает осознание совмещения разных культурных образцов и их конфликт.

Маргинал - это, образно говоря, тот, кто свой жизненный нарратив формулирует не в выражениях типа <Так случилось>, а в выражениях
типа <Я так хотел>. Такого рода рефлексивность в отношении собственной идентичности означает большую свободу выбора среди
равновозможных альтернатив и увеличение разнообразия стилей жизни. Основное противоречие современной культуры в отношении
чужака/маргинала можно выразить как противоречие между возрастающей абстрактностью коллективностей и возможностью индивида
использовать это разнообразие констелляций и пересечений для собственной идентификации: выбор слишком велик - критерии выбора
слишком абстрактны. Оборотная сторона свободы маргинала и весь драматизм его ситуации проявляется в том, что Гидденс называет
: это не столько изоляция или отчуждение индивидов друг от друга, сколько изоляция индивидов от <моральных
ресурсов>, предоставляемых конкретной группой и являющихся критериями выбора. В случае рефлексирующего маргинала (излюбленный в
литературе тип <изгнанника>) это, скорее, - самоизоляция, нежелание приспосабливаться и ассимилироваться, стремление <оставаться вне
уютного мира, населенного "своими">. Как пишет Э. Саид, <интеллектуал-изгнанник испытывает удовлетворение от своего несчастного
положения>.[18]

Основной вопрос относительно свободы маргинала в современной культурной среде можно сформулировать и так: означает ли свобода
маргинала от групповых норм высвобождение морали от локалистских, специфических форм и осуществление универсальных человеческих
ценностей или же это - <экзистенциальная изоляция>, ведущая к потере смысла личности?[19]



Итак, соединение границ различных коллективностей в идентичности маргинала составляет его индивидуальность и уникальность. Это
подразумевает не только его предрасположенность к <стиранию границ>, их релятивизации, но и к своеобразному консерватизму в их
отношении. Всегда ли маргинала можно считать человеком более свободным от гнета традиций и предрассудков, более мобильным и более
предрасположенным к изменениям? Двойственность маргинала заключается в том, что он, освобождаясь от привязанности к составляющим его
идентичность коллективностям, остается зависимым от их определенности, от четкости оппозиций: если будет утрачена форма и
конкретность этих коллективностей, то утратит смысл определение идентичности маргинала через констелляцию их форм, уникальное
сочетание этих оппозиций и определенностей окажется нивелированным. Маргиналы, утратив всякие опознавательные знаки в виде границ,
между которыми они себя помещают, превращаются просто в толпу, в <массы>. Осознание маргиналом того факта, что уникальность его
идентичности зависит от сочетания определенных форм (и это конкретное сочетание отличает его от другого маргинала с другим
сочетанием и сближает с тем, кто сочетает какие-либо элементы из того же набора), способствует их сохранению и культивированию в той
мере, в какой маргинал стремится к сохранению и культивированию своей индивидуальности. Определенные формы и оппозиции в процессе
маргинализации не унифицируются и не уничтожаются, но умножаются возможности их взаимных сочетаний, умножаются, соответственно, и
типы маргиналов.

IV

Как все же оказываются маргиналы <между границ>, что делает возможным такое <промежуточное> существование в пересечении форм и
констелляции разных границ? Другими словами, когда промежуточное пространство, где помещаются маргиналы, становится определенным,
наблюдаемым и тематизируемым? Это происходит, когда границы приходят в движение, когда они становятся мобильными в определенных
социальных обстоятельствах. Статическая неопределенность положения маргиналов - между границ - приобретает динамику в процессе
социального изменения. Граница в движении становится <фронтиром>, а маргиналы выступают основными агентами фронтира. <Границы
современных государств, - считает Э. Гидденс, - все больше становятся фронтирами, благодаря связям с другими регионами и
вовлеченности в различного рода транснациональные группировки>.[20] Прототипом такого образования с <мягкими> границами можно
считать сегодня Европейский союз, однако это будущее ожидает и другие регионы.

При этом маргинал может быть и основным движителем фронтира, <человеком перемен> и толерантным космополитом (в случае продвижения
фронтира <вперед>), а может и столкнуться с дилеммой (в случае его отступления <назад>), которая заключается в следующем: принять
новую форму и новое расположение границ, признать новые оппозиции, словом - принять ее в качестве своего идентификатора, - или же не
принимать новых разделений и оставаться вне новых границ, между ними, на линии фронтира, где новообразующиеся группы все еще
конфликтуют, делят между собой пространственные ресурсы, <поля> и т. п. В этой ситуации маргинал стремится, скорее, избежать
контакта с четкими границами, нежели сочетать или стирать их. Этот тип маргинала отнюдь не кажется более свободным от гнета традиций
и порядков, он в большей мере сталкивается с необходимостью противостоять возрастающим по численности формам контроля вокруг него,
он задавлен необходимостью защищать свою идентичность от попыток <внести ясность> в его независимую неопределенность и
двусмысленность, поглотить ее в рамках новой определившейся формы. Это состояние маргинальности может иметь следствием и <замыкание>
(<уход>, изоляцию), и агрессивные требования политкорректности и следования <политике различий>, стремление противопоставить
культурному плюрализму мультикультурализм. В отношении американского общества это противопоставление откомментировал Ричард Рорти -
решительный защитник американской национальной идентичности и солидарности: <Плюрализм - это стремление сделать Америку тем, что
философ Джон Роулз называл "социальным союзом социальных союзов", сообществом сообществ, нацией, вмещающей в себя великое множество
различий. Мультикультурализм превращается в стремление постоянно противопоставлять эти сообщества друг другу>.[21]

Если зиммелевский чужак соединял в себе две противоположности - одновременно и свободу от данной точки в пространстве, и
фиксированность в ней, то в случае с маргиналом на линии фронтира можно говорить и о том, что определенное пространство
освобождается от маргинала или, наоборот, - фиксирует его в своих границах.

Что в таком случае происходит с этим пространством? Возможно ли говорить о маргинализации целых социальных (культурных,
политических) институтов, групп? Какие из них наиболее подвержены этому процессу? Каковы механизмы и конкретные результаты процесса
маргинализации в конкретных же социальных ситуациях? И чего вообще можно ждать от маргиналов? Это все вопросы, на которые и должна
дать ответ социология маргинальности.




--------------------------------------------------------------------------------
[1] Дуглас М. Чистота и опасность. М.: Канон-Пресс-Ц, 2000. С. 147.


[2] Ионин Л. Г. Диффузные формы социальности (к антропологии культуры) // Социологические чтения. М., 1997. Вып. 2


[3] Levine D. N. Simmel at a Distance: On the History and Systematics of the Sociology of the Stranger // Sociological Focus. 1977.
Vol. 10. P. 15-29.


[4] Simmel G. Soziologie. Untersuchungen ueber die Formen der Vergesellschaftung. Hrsgg.v. O.Rammstedt. (Gesamtausgabe, Bd. 11).
Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1992; Simmel G. Philosophie des Geldes. (Gesamtausgabe Bd. 6). Hrsgg. v. D. P. Frisby u. K. Ch. Koehnke.
Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1989.


[5] При ближайшем рассмотрении, однако, выясняется, что здесь же кроется и временной критерий для выявления и определения чужака:
чужак - это тот, кого не было <в начале> становления группы, он приходит потом, и момент его прихода можно вполне определенно
зафиксировать, в отличие от момента начала/становления группы. Здесь мы имеем дело по крайней мере с двумя актуализируемыми наличием
чужака в группе вопросами, которые можно отнести к временному измерению в его определении. Во-первых, это хорошо известный,
благодаря дискурсам новых историцистов, паскалианский вопрос о начале
(и <естественности>) происхождения группы, и, во-вторых, вопрос рутинизации чужака в группе (его ассимиляции и аккомодации). Эти
вопросы, как и временное измерение в определении чужака, требуют особого тщательного рассмотрения, поэтому здесь мы ограничимся лишь
упоминанием их актуальности.


[6] К этой же традиции можно отнести описания маргинального типа у классиков социологии: Э. Дюркгейма, Ф. Тенниса, А. Шюца.


[7] Именно это и предположил Р. Парк, исследуя мигрантов в американском городе: Park R . Human migration and the marginal man //
American J. of Sociology. 1928. Vol. 33 (May). P. 881-893.


[8] Оба эти социологических определения следует отличать от психологического анализа маргинальности как особого душевного состояния
с его конфликтами и диссонансами, а также от философского рассмотрения <инакости> (Otherness).


[9] Oxford: Blackwell, 1992. P. 61.Rorty R. Cosmopolitanism without Emancipation: A Response to Lyotard // Modernity and


[10] Loic J. D. Wacquant. The Rise of Advanced Marginality: Notes on its Nature and Implications // Acta Sociologica. 1996. V. 39.
P. 121-139.


[11] См. исторический очерк способов институционализации маргиналов в: Mizruchi E. H. Regulating society: marginality and social
control in historical perspective. Chicago, 1983.


[12] Надо иметь в виду, что и функциональные, и формальные определения маргинальности являются по сути социологическими. Здесь мы
заведомо исключаем возможные психологические определения маргиналов и их классификации, основывающиеся на описаниях душевных
коллизий, переживаний, диссонансов, установок и образцов поведения, связанных с маргинальным состоянием. Психология маргинала не
относится к предмету данной статьи.


[13] Philosophie des Geldes. S. 290.


[14] Park R. Human migration and the marginal man. P. 881-893.


[15] Название фильма Вуди Аллена <Энни Холл> в немецком прокате.


[16] Можно сравнить в этом смысле роль маргинала во взаимоотношении с группой с ролью денег в трансакциях: деньги - чистое выражение
формы современного экономического обмена, требующее абстрагироваться от индивидуальности и конкретной ситуации; маргинал - форма
идентичности, требующая абстрагироваться от всего множества конкретных характеристик сообществ, участвующих в констелляции
идентичности маргинала


[17] Так, многие граждане бывшего СССР оказались в одночасье <гражданами несуществующего государства> или даже <негражданами>
некоторых существующих (как ни парадоксально это звучит). Их статус официально изменялся неоднократно, но означал всегда примерно
одно и тоже - <лица с неустановленным гражданством>.


[18] Said E. Intellectual Exile: Expatriates and Marginals // The Edward Said Reader / Ed. by M.Bayoumi and A. Rubin. L.: Granta
Books, 2001. P. 373.


[19] Giddens A. The Third Way. The Renewal of Social Democracy. Polity Press, 1988. P. 9.


[20] Giddens A. Op. cit. P. 130


[21] Rorty R. Philosophy and Social Hope. N.Y. etc.: Penguin Books, 1999. P. 252.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 23.08.2004 23:56:45

Владимир Каганский. Невменяемое пространство (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=7&article=285

Невменяемое пространство

Владимир Каганский


[1]

Страна как проблема

Сегодня много говорят о евразийстве, в обществе циркулирует идея империи. Всякий имперский проект, в том числе и евразийский, сейчас
для России - путь иллюзорный, однако проблемы российского пространства вполне реальны. Несмотря на свой мифологизм - или даже
благодаря ему, - евразийство отвоевывает все большее идеологическое пространство и становится культурно значимым проектом. При этом
наблюдается существенное структурное сходство между евразийским образом России и моделями самоописания регионов России. Видение и
России и ее регионов исходит, прежде всего, из двух факторов: размера, площади территории, и географического положения, значение
которого неоправданно гипертрофируется. Страна (регион) - пространственно велика, занимает особое место в центре и/или на границе
объемлющего целого, играя в нем особую роль. Россия видится центром на границе Европы и Азии, десяток городов и регионов, в свою
очередь, считают себя центрами России[2]. То, что Россия и ее части самоопределяются сходным образом - отнюдь не случайно.
Россия - вольно или невольно - мыслит себя преимущественно по-евразийски, т. е. как империю и империю самобытную, и то и другое
имеет глубинный смысл и статус. Именно поэтому необходимо внимательнее вглядеться в само евразийство.
Правота евразийства - в сюжетах и темах, за которыми стоят вопросы и скрыты проблемы. Сами вопросы столь осмысленны (и болезненны!),
что кажутся верными и евразийские ответы, тем более что иных ответов обществу, увы, не предлагается. Евразийство, как любое
почвенничество, содержит и транслирует значимые вопросы, даже их утрирует, и оттого что ответы на них иллюзорны, сами вопросы не
становятся менее важными. Но у почвенников нет реальных ответов на собственные вопросы. Для <западников> подобные вопросы
бессмысленны, тривиальны или вынесены за рамки дискурса в силу следования отечественной версии политкорректности. Для почвенников
Россия - страна самодостаточная, уникальная; в модернизационно-вестернизационной парадигме она просто <такая как все>, <одна из
многих>.
В том и другом случае реальная специфика пространства страны не находит отражения и не обсуждается всерьез: в первом случае этому
мешает гипертрофированное представление об уникальности страны, что исключает ее сопоставимость, соотносимость с иными странами; во
втором случае - игнорирование качественной, существенной специфики страны как таковой, все различия сводятся лишь кразнице значений
общего набора статистических переменных. Реальность как бы проваливается в пропасть умолчания. Страна оказывается проблемой.
Каково же именно пространство России - на этот вопрос нет ответа; т. е. нет ответа как такового, есть много отдельных, разрозненных,
частных, односторонних, несоотносимых фактов, суждений, спекуляций. Россия не знает своего пространства. Многие страны обходятся без
целостной концепции своего пространства, - но тогда ее отсутствие компенсируется зрелым многообразным полицентричным обыденным
сознанием[3]. Что же является предметом общественного умолчания?

Страна Россия и империя Россия

Утверждение <Россия - империя> тянет за собой целый пучок вопросов, в частности, об особенностях нынешнего пространства России,
производных от имперских функций и доминант. При отказе от этих доминант пространство просто обязано измениться, <всплыть> после
снятия имперского груза. В действительности существенные особенности пространства страны, ее пространственные атрибуты- это АТРИБУТЫ
РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ, а не самой России. Прежде всего, это: огосударствление пространства; конструирование мест, регионов, этносов, а
не саморазвитие; непрерывная смена статусов практически всеми местами; бесконечное изменение роли прежних мест; рентно-ресурсная
ориентация экономики; моноцентризм ивысочайшая централизация страны в целом, ее институциональных частей (регионов); чрезвычайно
высокая роль внешних и внутренних границ.
Проблема поразительно мало осмыслена и исследована; не происходит мыслительного освобождения России от бремени империи, научной или
хотя бы публицистической реконструкции неимперской России. Россия принимается как империя <по умолчанию> и не вычленена из своей
имперской скорлупы. Непроизведено РАСТОЖДЕСТВЛЕНИЕ страны России и России=империи. Ругать империю образованная публика готова, но
представить Россию не империей - не осмеливается. Даже города для изображения на новых денежных знаках избраны так, чтобы нести и
транслировать идею империи[4].
Сомнений в данности России как империи нет, независимо от того, является ли империя прошлым или настоящим страны, структурой
сегодняшнего пространства или остаточно-реликтовым социальным и идеологическим способом обустройства жизни, реальностью или только
действующим символом (недействующие символы - не символы) в дискурсе и ментальности.
Проблема империи для сегодняшней России - это реальная проблема трансформации страны в ходе неизбежной (желательной или ужасающей)
утраты колоний и переустройства всего пространства и всей жизни. Признание темы империи значимой неизбежно привело бы к осознанию
необходимости управлять трансформацией империи, формированием постимперского пространства, в том числе и посредством деколонизации
собственной территории (а происходит - ее вторичная автоколонизация[5]). Делать вид, что Россия не имеет значимых имперских
структур, - безответственность или невменяемость, как и прожект превращения России в национальное государство, при том что не
существует доминирующей этнической группы, как нет ведущей профессии или конфессии.

Единое пространство?

Евразийство вопрошает о роли пространства в истории России и о роли культурно-географической границы между Европой и Азией в единой
России. Для России существенно, определяет она границу извне или структурирует изнутри - ландшафтно-географически и/или
символически. Евразийство акцентирует проблему взаимодействия европейских и азиатских начал, вообще осмысленность и актуальность для
России противопоставления <Европа - Азия>, выработанного в иной ситуации, для иного материала и с иной позиции. Тем не менее это
противопоставление превратилось в клише и, что весьма важно, стало источником культурного и экономического статуса. Даже для многих
городов и регионов России эта граница является важным символическим ресурсом - почти весь Урал эксплуатирует данный образ.
Как же увязывается ЕДИНСТВО РОССИИ с наличием в ней качественно различных территорий вплоть до разных частей света (Европы и Азии),
которые символически нагружены? Какова внутренняя ценность и цельность огромного (или предстающего таковым) пространства? Обладает
ли оно функциональным, прагматическим единством и единым смыслом? Что значит для России статус территориально крупнейшей
континентальной державы? Все эти вопросы только обострились вследствие распада СССР и медленной, но очевидной трансформации структур
советского пространства - советского общества=пространства=государства (в этом смысле совершенно евразийского).
Проблема единства пространства страны тем более важна, что территория России (в любом смысле и объеме) исторически, начиная с XVI
века, включает всебя существенно различные природно и культурно области, к тому же имеющие или имевшие (реально или потенциально) не
только внутренние, но внешние центры тяготения. После включения (покорения, присоединения, воссоединения) Казани и Астрахани
(Поволжья), тем более Сибири, Россия уже имела имперскую и полипериферийную геокультурную, геополитическую, геоэкономическую
структуру, сохранившуюся и по сей день.
Таким образом, игнорируется реальная и острая проблема единства пространства ПОЛИПЕРИФЕРИИ (периферии, тяготеющей ко многим разным
внешним центрам при перекрытии зон их влияния), каковой, по нашему мнению, и является основная часть территории РФ. Эта проблема
может быть решена не в плоскости декларативного самоопределения, но в процессе практического обустройства этого пространства,
включая и символическое. Вся (или почти вся) территория нынешней Европы была некогда периферией, а часть территории Европы сегодня
преодолевает этот статус; он вполне совместим с историческим величием или имперским прошлым, как, например, в случае Ирландии и
Португалии.
Научная география, история и культурология все еще пребывают в плену у своих объектов (или их самоописаний), заимствуя и научно
санкционируя дихотомии <Европа - Азия> и <Запад - Восток>, вместо того, чтобы их проблематизировать. Но ведь отвергнуто же
считавшееся несколько тысячелетий аксиомой представление о трех климатических поясах - умеренном, жарком и холодном, также имевшее
немалую ценностную нагрузку; астрономия выработала свои расчленения звездного неба, отбросив или отодвинув культурно чрезвычайно
значимые представления о созвездиях etc.

Размер и форма страны

Почвенническое видение России апеллирует к размеру страны. Действительно ли размер пространства столь значим для страны, и неужели
нашу страну Страной делает именно ее величина? Действительно ли страна имеет столь большой- интенсиональный, содержательный,
смысловой - размер? Размер страны также необходимо проблематизировать.
Подобно тому, как предикаты <находиться между> или <состоять из> тривиальны только в вырожденной, упрощенной - и значит,
искусственной - ситуации, признак <иметь размеры> прост также исключительно в упрощенном искусственном случае. Размер как величина
(в отличие от количества) - признак целостного образования, системы. Вопрос о размере России оборачивается проблемой ее целостности.
Чисто механическое наращивание числа несвязанных частей не увеличивает размера. Размер (в отличие от величины) - мера единого
связного образования, целостности, системы[6] и зависит не столько от числа фрагментов территории, сколько от ее связности и
единства. Тогда удаление несвязанного фрагмента увеличивает тем самым связность и указанный аспект размера, что свидетельствует и
пример Аляски.
Но малосвязанные части страны могут находиться не снаружи, а внутри, будучи бессвязной внутренней периферией. Размер тесно связан с
ВНУТРЕННЕЙ формой страны. Наращивание государственной территории может вести к сокрушительному сокращению ее интенсионального
размера, что, по-видимому, и имело место. Недавно стало ясно, что за последний век <прорехи> возникли даже <в староевропейском
ядре, где расселение превратилось из равномерного в "пятнистое">[7]. Большое пространство - это не пространство большой топографии,
а пространство многих разных частей, несводимых друг к другу. Если пространство просматривается из одной точки, то пространство либо
небольшое, либо оптика никуда не годится.
Что же важнее: обустраивать такую территорию государства, какую можно удержать, - или считать это бессмысленным в том случае, когда
не происходит совпадения государственной территории и страны. Если же некоторые части страны значимы, прежде всего символически, то
не оказывается ли страна заданной одновременно в нескольких (многих) пространствах или аспектах, которые могут крайне нетривиально
проецироваться на территорию или не проецироваться вовсе? Так, град Китеж - а территориальный атрибут страны России; Киев остается
частью России, какой бы ни была ее государственная территория, как и Арарат - особой частью Армении. Тогда смысловое проживание
единства страны как цветущего многообразия частей не предусматривает непременно включения соответствующих мест в территорию
государства.
Проблема единства государственной территории - это вопрос о закономерности пространственной формы государства. Поиск <закона>
пространства страны, основанного на единстве внешней пространственной формы (географическое положение) и внутренней формы (структура
территории), выливается в проблему выбора пути или следования по конкретному пути, исходя именно из гипотетической закономерности.
Вопрос об органической форме государственной территории имеет глубинный смысл. Если нынешняя РФ - фрагмент целостной территориальной
системы, как считают реваншисты-почвенники, то тем самым поставлена проблема существования государства при реальном несовпадении,
диссонансе территории государства и органично-целостной формы страны. Может быть, Россия имеет и иные формы, приближение к которым
возможно отнюдь не путем увеличения. Вопрос о естественном или оптимальном соответствии государственной территории и страны имеет
потенциально много ответов. Не окажется ли прочно обустроенная Россия - совсем иной территориально, чем нынешнее государство?
Возьмем в качестве исторического примера вариант, когда <естественная форма> страны реализуется несколькими государствами. Помимо
<объединенной Германии> существует несколько преимущественно или полностью германских государств (включая Австрию, Люксембург,
Швейцарию и Лихтенштейн - пять); некогда очевидно германские территории ныне составляют существенную часть Польши, Чехии, Франции,
России, Дании, Литвы, некоторую часть Бельгии и Италии. Перестала ли быть Германия Германией, утратив огромные территории, - или
смогла решить мучительную проблему обретения такой территории, которая отвечает устойчивости германского государства?

Страна и государство

Отношение <страна - государство> сложное и отнюдь не однозначное. Величина государственной территории действительно измеряется
числом квадратных километров. Для размера же страны сложно не только избрать количественную меру, но даже способ судить об
увеличении либо уменьшении этого размера. Размер страны - не только насыщенное образами и коннотациями, символически нагруженное, но
еще и чрезвычайно сложное понятие; его сложность - не привилегия объекта <страна>, это относится ко всем сложным системам.
Нынешние регионы - субъекты Российской Федерации, доставшиеся ей от СССР, структурные блоки, - слагают государственное пространство.
Но они же слагают и страну, преимущественно в представлении, так как страна и государство - онтологически разные образования,
которые не могут состоять из одних и тех же частей. Страна вообще не может ни из чего состоять: отношение <состоять из> характерно
лишь для искусственных образований. Страна - реальный (<естественный>, в некотором смысле) макрорегион культурного ландшафта,
государство - институциональная конструкция, ее проекцией в пространство является государственная территория. Тогда вряд ли мы
признаем, что страна - искусственное образование. Отождествление страны и государства может быть только искусственным, временным и
неустойчивым, в чем мы могли совсем недавно убедиться. Это еще и опасно! Не потому ли все великолепные громадные империи (гуннов,
монголов, Золотой Орды - евразийцы их считают, как и Россию, последовательными воплощениями одного геополитического целого) были
столь недолгими и столь непрочными, даже эфемерными? Растождествление страны и государства, в том числе и их образов, - насущная
необходимость для сегодняшней России, кроме того, это трудная непрерывная работа.
Сохранило ли существовавшее до СССР российское пространство внутреннюю связность? Целы ли его <исконные> формы? Связаны ли с ними
новые возникающие формы? Пережила ли Россия как страна советскую эпоху? Сохранилась ли сама Россия - пространственное целое,
качественно иное и большее, нежели территория одноименного государства? Какова страна Россия? Существует ли Россия независимо от
государственной оболочки РФ и какова сейчас степень их совпадения? В прошлом столетии дважды происходило растождествление нашей
страны и территории государства; может быть, это действительно разные пространства? Сущностно различные образования, имеющие каждое
свой смысл и онтологический статус.

Выбор страны

Распад СССР породил государства (или предгосударства), которые во многих случаях не соответствуют одноименным странам. Россия - не
исключение. Нынешняя территория государства РФ явно не совпадает ни с одним из вариантов территории исторической страны Россия;
частые же уподобления и даже отождествления РФ и России XVII века - некорректны. Современная РФ не включает такую существенную часть
тогдашней России, как Украину с Киевом. Балтика и Кавказ, юг Дальнего Востока были вне тогдашней России. Кроме того, значимость
одних и тех же территорий весьма различна в разные исторические периоды, например, север Западной Сибири, игравший незначительную
роль в XVII веке, ныне представляет собой ресурсное (тем самым финансовое) ядро страны.
Если Россия действительно сложная система, то это значит, что Россия имеет серию разных потенциальных форм. Если мы растождествляем
страну и территорию государства и признаем не случайность территориальной формы страны, то налицо проблема исторического выбора
конкретной реализации этой территориальной формы - она заведомо не единственная и не жестко детерминированная. Сохранение страной
идентичности возможно разными способами, в том числе территориальными.
РФ - страна вместо СССР или только на месте (части) СССР? Россия - это СССР сегодня? Видит ли себя Россия новым СССР? Относится ли
это лишь к политике государства или к обществу и пространству страны также? Каков статус подобных утверждений, можно ли их доказать
(опровергнуть) или только принять (отвергнуть)? Что это означает для страны? Един ли образ России в разных частях страны? Сознает ли
общественность, что мы оказались в ситуации ВЫБОРА СТРАНЫ, в том числе ее территориальной формы?
Нужно научиться выбирать между ценностями страны и ценностями государства. Перед нами альтернатива: сохранение территориального
образования, возможно более близкого к очертаниям нынешнего государства, или приведение территории к форме, соответствующей сущности
страны. Стоит говорить об оппозиции <государство создает страну - страна выращивает государство>. Уже имеется противоречие между
иррациональной установкой на сохранение государственной территории и необходимостью сохранить страну. При растождествлении
государственной территории и страны выбор, на наш взгляд, совершенно неизбежен, но, к сожалению, ни научная, ни иная общественность
не осознает важности подобного растождествления. Географический детерминизм, когда исторический путь, культурная специфика,
<институциональная матрица> и другие характеристики страны выводятся из ее внутренней и/или внешней пространственной формы, - эрзац,
суррогат пространствопонимания, модный и популярный в силу иллюзии простоты категории пространства и кажущейся очевидной заданности
в нем России.
Показательна в этом смысле недавняя бурная дискуссия почвенников и западников на сайте Фонда <Общественное мнение>. Эта проблематика
там вообще не фигурировала; пространство России не обсуждалось, как и наличие в нем разных частей любого рода. По-видимому, даже
онтологический статус России как существенной части некоей цивилизации обеим сторонам просто безразличен. Дискуссия постоянно
сползала в поле конкуренции экспертных оценок касательно <национальной души>:
Между тем стоило бы обсудить, какие именно территории существенно сохранить России, какие можно не удерживать, а также связанные с
этим геоэкономические и геостратегические последствия. Как уже отмечалось, тут необходимо самое тщательное исследование механизма
связи жизни страны и ее пространства. Разрешение этих вопросов важно с точки зрения рациональной политики национальных интересов,
поскольку затраты на функционирование института государства зависят от размера и формы государственной территории, не говоря уже о
геостратегических аспектах.[8]

Пространственная невменяемость

Почвенники разных толков кричат о самобытности и уникальности России. Но декларациями дело и ограничивается, все сводится к
противопоставлению России западному миру или приписыванием ей роли моста между Западом и Востоком. О чем только не говорят вместо
обсуждения реального пространства страны: Пространство как сюжет и тема в одних разворотах игнорируется, в других- табуирована,
в-третьих - клиширована. Пространство как предмет оказывается самым незаметным - важнейший атрибут России заметен менее всего!
А ведь, строго говоря, Россия - понятие, прежде всего, пространственное. Тем не менее общей картины пространства России не
существует. Россию то отождествляют с СССР или с дореволюционной Российской империей, то им же противопоставляют - равно без
обоснований. Множатся неадекватные образы страны и спекуляции на тему пути России, прожекты реформ территориального устройства.
Общественное сознание дезориентировано и засорено тенденциозно-имперскими мифами - и не только евразийского толка. Беспрерывно
дискутируется число <нужных> федеральных округов и субъектов федерации вместо того, чтобы обсудить - какие вообще бывают районы,
какие районы специфичны для России, какие именно типы районов существуют и актуально проявили себя в последние 15 лет бурных
пространственных изменений? На эти вопросы могут быть даны внятные обоснованные ответы - ведь в России более века активно работает
одна из трех мировых школ районистики.
Нежелание обсуждать пространственную реальность напоминает подсознательное вытеснение по Фрейду. Например, различение <город -
деревня> такое же мнимое и мифическое[9], как и воображаемая условная граница между Европой и Азией. А ведь наряду с регионами
разных статусов административно-территориального деления бывшего СССР это различение образует основу статуса и идентификации
территорий. Население вынужденно определяет себя в контурах полицейских ячеек и идеологических фикций; власть тем более живет в
онтологии мнимого пространства страны.
О содержании обыденного сознания на этот счет ничего неизвестно. Но не востребовано и научное знание касательно огромного реального
разнообразия поселений (типология поселений), реального разнообразия мест, территорий, самой страны (комплексное районирование,
картографирование культурного ландшафта). Неизвестно, даже с точностью до тысяч, сколько же в стране фактических (не
административно-статусных) - городов; и значит, - никто не знает, стало ли их больше или меньше за столетие. По оценкам, численность
населения Москвы колеблется от 2 до 15 миллионов человек; количество петербуржцев также возможно определить лишь в диапазоне 50
тысяч - 1 миллион человек (при формальном населении в 5 миллионов человек). Все зависит от понимания, что можно считать городом и
кто подходит под определение <горожанин>[10].
Мы живем в реальном пространстве, но мыслим фантомами и фикциями, к тому же очень примитивными. Может быть - находимся в
пространстве, проецируемся в пространство, но где же тогда живем? Страна становится все более неведомой. Что только не преподают
вместо марксистских наук, - но очень редко географию. Но что только не преподают под видом и названием географии или региональной
экономики и социологии, не говоря уж о культурологии или политологии. Что уж говорить об учебниках: институтах: кафедрах:
путеводителях:
Главный дефицит России - россиеведение; в стране, гордящейся Большим Пространством, - нет науки о пространстве:

Современные процессы в реальном пространстве

Остаются незамеченными революционные трансформации пространства -реальные события и процессы, происходящие в пространстве и с
пространством и имеющие долгосрочные последствия. Назовем лишь некоторые.
<Дачный бум> - быстрая архаизация образа жизни большинства <горожан>, раздача самых дорогих и дефицитных в стране пригородных
земель, самых освоенных, плодородных и культурно насыщенных (см. статью Бориса Родомана в данном издании). Институциональное
выражение этого процесса - массовый переход (возврат) поселков городского типа в статус сельских поселений. Массовый возврат
населения к земле и на землю - не означает ли он неэффективность, иллюзорность, даже мнимость советской урбанизации?
Сложный процесс натурализации жизни и хозяйства, связанное с этим возрождение природного ландшафта, экологически позитивный аспект
сворачивания производства в стране. Что означает торговля раками повсюду? Или беспрерывные жалобы на бобров? - это же великие
экологические симптомы! Страна получает шанс сыграть в мировой драме исключительную роль мирового заповедника.
Процессы поиска, реставрации, конструирования культурной идентичности территорий России. По-видимому, досоветская культурная почва
оказалась сохраннее, чем можно было предполагать, и мы непосредственно видим ее ревитализацию. Налицо величайший дефицит культурных
идентификаторов и просто имен для мест и пространственных объектов всех видов - хозяйственных урочищ, ферм, хуторов, выселок,
селений, городов (их разнообразных частей - районов, массивов, кварталов, городских урочищ, улиц), районов, регионов. Вся территория
страны должна пройти ТОПОНИМИЧЕСКУЮ РЕАНИМАЦИЮ-РЕСТАВРАЦИЮ, поскольку многие миллионы фрагментов пространства не являются местами,
будучи анонимными и псевдонимными. Пространство становится местом, обретая имя (оним).
Кипящая масса регионального, пока в основном культурного, самоопределения отливается порой в причудливые формы - вроде бурного
ренессанса язычества или намечающегося господства религиозного синкретизма на огромных территориях среди огромных масс. Над
обширными по площади пустеющими периферийными территориями вот-вот будет утрачен социальный контроль; они постепенно заселяются
активными, но малозаметными группами.

* * *

Наше пространство воистину уникально (значит, оно похоже сразу на многое, будучи непохожим ни на что в отдельности). Это плодородная
почва не только для нефтяных вышек, но и для новых идей. Анализ только названных пунктиром проблем требует огромных интеллектуальных
усилий, но может быть и чрезвычайно продуктивен. Самопознание России без комплексного пространствоведения России не обойдется, а без
самопознания и самосознания пространство не может быть/стать/остаться страной. Страна - это большое вменяемое пространство.


--------------------------------------------------------------------------------


[1] Анализ проблемы пространства России на основе теоретико-географического подхода, путешествий и комплексной экспертизы ряда мест,
анализа концепций, образов и идеологий пространства России. Все упоминаемые конкретные места России исследовались, а иногда
описывались автором.

[2] На роль (статус) <вторая столица России> претендуют по крайней мере семь городов: Екатеринбург, Казань, Н.Новгород, Новосибирск,
Пермь, Самара, С.Петербург; ряд городов, близких к различно определяемым центрам, претендует на роль <Центр России>: Екатеринбург,
Казань, Красноярск, Н.Новгород, Новосибирск, Омск, Пермь, Самара, Томск, Тобольск, Тюмень. Остра борьба за роль столицы Поволжья:
Н.Новгород, Казань, Самара, Саратов. Резервы такого самоопределения велики, на роль центра может претендовать центр срединного
макрорегиона страны, которых несколько: Среднее Поволжье, Урал, Юг Западной Сибири - Челябинск, Уфа. Коль скоро сейчас ТЭК
(топливно-энергетический комплекс) - финансовое ядро экономики и государства, то и столица ТЭКа может претендовать на роль
внутренней ресурсной столицы: Ханты-Мансийск, Салехард, Сургут, Уренгой, Нижневартовск.

[3] Задам вопрос: чем отличаются все проспекты, улицы, линии, переулки Санкт-Петербурга от всех улиц Москвы? Ответ прост. Если ответ
дан, то вспомните все города, которым посвящены банкноты Банка России (и изображения на них); если не удастся - обратите внимание,
что самый массовый образ страны вам неведом, и вы этого не сознавали.
Теперь обещанные ответы на вопросы. В Москве нумерация домов левосторонняя, дом ? 1 и все нечетные номера стоят на левой стороне
улицы, если смотреть от начала улицы, от первых номеров, то в Санкт-Петербурге - правосторонняя, дом ? 1 и иные нечетные стоят на
правой стороне улицы. Банкноты: Новгород - 5 рублей, Красноярск -10 рублей, Санкт-Петербург - 50 рублей, Москва - 100 рублей,
Архангельск - 500 рублей, Ярославль - 1000 рублей; до деноминации был Владивосток - 1000 рублей.

[4] Эти и подобные сюжеты рассмотрены: Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: Новое
литературное обозрение, 2001.

[5] Родоман Б. Б. Внутренний колониализм в современной России // Куда идет Россия?.. III. Социальная трансформация постсоветского
пространства. М.: Аспект пресс, 1996.

[6] Строго говоря, размер - мера величины собирательной системы, атрибутом которой является единство и связность, см.: Каганский В.
Л. Классификация, районирование и картирование семантических пространств. I. Классификация как районирование // Научно-техническая
информация, сер. 2, 1991, ? 3; Чебанов С. В., Мартыненко Г. Я. Семиотика описательных текстов. Типологический аспект. СПб.: Изд-во
С.-Петерб. ун-та, 1999.

[7] См.: Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен: М.: ОГИ, 2001.

[8] Здесь следует отметить значительную беспечность: игнорируются столь значимые вопросы, как размещение космодромов на дальней
периферии и страны, и государства: в ином государстве (Байконур) либо на своей, но проблематичной в будущем, территории (Свободный
на юге Дальнего Востока, рядом с границей Китая), в то время как на территории ядра России есть два космодрома (в Архангельской и
Астраханской области); такое периферийное размещение автоматически означает затраты (растраты) ресурсов на удержание указанных мест,
в большинстве аспектов не являющихся частью страны <Россия>.

[9] См. статью Б. Родомана в этом номере.

[10] Городом по статусу у нас может быть череда угольных копей, поселков, отвалов, заводов в 70 километров длиной, связанных не
между собой, а с большим городом, к которому эта череда прильнула (Копейск); несколько отдельных поселков, разделенных десятками
верст тайги (Братск); поселение с большим стадом коров, где до революции был хороший городской сад, театр, газета, клубы, земство,
общественность (Уржум); потаённо-анонимное, сокрытое от жителей поселение с лживым названием (Арзамас-16). Иногда порция городской
среды бывает статусно одним городом, иногда - двумя, иногда - частью далекого города, иногда - селом. В городах Мурманской области
заселена сотая часть официальной городской территории, остальное - тундра.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 23.08.2004 23:13:50

Гастарбайтеров предложено легализовать (*+)

http://www.rosbalt.ru/2004/08/23/174267.html

Гастарбайтеров предложено легализовать

В Санкт-Петербурге и Ленинградской области следует максимально легализовать находящихся на их территории нелегальных работников -
трудовых мигрантов из иностранных государств, а на уровне федерального центра - рассмотреть возможность введения уведомительного
порядка распределения квот на ввоз рабочей силы в регионы.


--------------------------------------------------------------------------------

Такие предложения прозвучали на заседании Круглого стола <Миграция. Зона риска>. В противном случае, утверждали участники встречи,
уже через несколько лет и город, и область в полной мере ощутят катастрофическую нехватку рабочих рук. Решать же проблему в
краткосрочной перспективе предлагается - и всё равно придется - в значительной степени за счет трудовой миграции.

Несмотря на то, что дискуссия со столь тревожащим названием проходила в одном из петербургских ресторанов на Каменноостровском
проспекте, настроены ее участники были отнюдь не благодушно. Организовавшие встречу представителей исполнительной и законодательной
властей Санкт-Петербурга и Ленинградской области, правоохранительных органов и национально-культурных обществ сотрудники
Петербургского регионального фонда <Золотая десятка> опирались на данные проведенного Фондом в январе-феврале нынешнего года
всероссийского опроса. В соответствии с которыми вопросы миграции выходят на одно из первых (если не первое) мест среди проблем,
особенно волнующих россиян.

Не дожидаясь решения Москвы...

Руководитель проекта Наталья Дубровская сформулировала задачу-максимум встречи так: необходимо разработать такие изменения
законодательства, которые примирили бы все стороны. Кстати, о несовершенстве существующего российского законодательства в сфере
регулирования миграционных процессов говорили практически все участники заседания.

По мнению депутата петербургского Законодательного Собрания Натальи Евдокимовой, проблему можно решить, введя заявительный принцип
квотирования миграции, а вопросы регулирования миграционных процессов необходимо рассматривать на уровне субъекта Федерации, не
дожидаясь, пока до них <дойдут руки> у Москвы. Поскольку государственная программа регулирования миграции до 2005 года есть, но о
подготовке новой никто вроде как и не слышал. А федеральные законы, которые регулируют отношения в этой сфере, работают плохо и в
единую стройную систему пока не сложились.

К числу основных проблем, с которыми сталкиваются трудовые мигранты - те, кто приехал в Россию из других государств СНГ, - можно
отнести их непонятный статус на территории РФ, неурегулированность отношений с работодателем и, соответственно, их полнейшее
бесправие при возникновении трудовых споров. Да и вообще - жизнь и труд в ужасающих условиях.
Впрочем, предложение ввести норму, в соответствии с которой нелегальным мигрантам нельзя было бы платить за работу менее
прожиточного минимума, особой поддержки не получило. Участники встречи сошлись на том, что меньше чем за 2 тысячи рублей работать
всё равно никто не будет, а значит речь в первую очередь должна идти о <выводе из тени> реальных зарплат. В чем, конечно, не
заинтересованы уже работодатели.

Санкт-Петербургу быть пусту?

В ходе дискуссии упоминался и основатель Северной столицы - Петр Великий. Поскольку именно он лично зазывал в новый город
Санкт-Петербург <трудовых мигрантов> из Европы. По прогнозу, высказанному председателем Комитета экономического развития,
промышленной политики и торговли администрации Санкт-Петербурга Владимиром Бланком, зазывать, скорее всего, придется вновь: уже к
2006 году город столкнется с острейшим дефицитом кадров.
Нужны будут все - от менеджеров в банковской сфере и управленцев фирм до высококвалифицированных рабочих и просто рабочих. Причем,
нехватка кадров ощущается уже сегодня: при наличии в городе 20 тысяч официально зарегистрированных безработных работодатели не могут
найти работников на 70 тысяч имеющихся вакансий.

По словам Владимира Бланка, в ближайшее время правительство города может приступить к рассмотрению программы привлечения в Петербург
квалифицированных рабочих. Привлекать трудовых мигрантов предполагается, в частности, с помощью разрабатываемой программы ипотечного
кредитования жилья, строительство которого предполагается вести под гарантии крупных промышленных предприятий, нуждающихся в
квалифицированных кадрах.

Озабочено правительство города, судя по словам Бланка, и вопросами профессиональной подготовки кадров. В ближайшем будущем - в те же
2006-2007 годы, на которые приходится вступление в трудоспособный возраст тех, кто родился в 1991-1992 годах - из-за демографических
проблем города кризис настигнет систему профессионального образования. В ПТУ попросту некому будет учиться. Чтобы не потерять совсем
эту систему, проблему можно попытаться решить привлечением в Петербург желающих постичь секреты рабочего мастерства молодых людей из
других российских регионов и стран СНГ. Но для этого необходима максимальная легализация и упрощение регистрации данной категории
граждан, считает Владимир Бланк.

Что же касается квалифицированных кадров, город намерен запросить у федеральной власти квоту на приглашение ежегодно от 5-7 до 10
тысяч человек.
Кстати, сам Владимир Бланк также считает себя трудовым мигрантом: его пригласили в Санкт-Петербург поработать в банке пару лет тому
назад.

В Ленинградской области согласны на любую миграцию

Поддержал городского коллегу и вице-губернатор Ленинградской области Григорий Двас. По его словам, проблема обеспечения кадрами в
Ленинградской области уже сегодня - проблема N1. Причина - полуторный, по сравнению с 1990 годом, рост промышленного производства на
фоне всё ухудшающейся демографической ситуации. В результате в области целый ряд инвестиционных проектов тормозится только из-за
того, что их не могут обеспечить рабочими руками, заявил Двас.

Например, итальянская фирма по производству водонагревательных приборов полгода искала во Всеволожске 23 человека для работы на
своем предприятии. <Конкретные планы конкретных предприятий по реализации конкретных проектов наталкиваются на проблему кадров>, -
сетует Двас. К тому же, сообщил вице-губернатор, к 2015 году население Ленинградской области уменьшится - за счет естественной
убыли - на 145 тысяч человек.

Сказал он и о росте числа людей, относящихся к асоциальным слоям, помянув проблемы наркомании, алкоголизма, увеличения числа
инвалидов. <Мы согласны на любую миграцию>, - говорит Григорий Двас, не разделяя ее на банковскую сферу, стройки или, например,
рынки: <Кто-то же должен работать и на рынках!>.
По данным вице-губернатора, сегодня на предприятиях Ленинградской области соотношение легальных мигрантов к <нелегалам> составляет
примерно один к десяти. При этом основную проблему Двас видит как раз не в самой миграции - ее стоило бы попросту максимально
легализовать - а в выводе <из тени> доходов мигрантов.

О слабой - мягко говоря - заинтересованности работодателей в <легализации нелегалов> на встрече говорилось достаточно много. В
соответствии с законом, сегодня наниматель легального работника-иностранца должен заплатить государству 4 тысячи рублей, получить
для работника разрешение на работу или дождаться, пока тот получит его самостоятельно, на что может уйти несколько месяцев. А потом
выплачивать ему заработную плату - официально - не ниже прожиточного минимума. И предоставить гарантии социальной защиты...

Проблему с легализацией - и <стремлением> к ней работодателей Ленинградской области - вице-губернатор Двас проиллюстрировал цифрами:
в Ленобласти сегодня около 12 тысяч предприятий, на которых официальная зарплата сотрудников составляет менее 1000 рублей. Правда,
отметил он, ситуация не везде однозначна: так, в лесной отрасли предприниматели сами стараются легализовать своих работников - иначе
им просто не получить лицензий на лесозаготовки.

Китайцы придут - помирят...

Миграция - это заполнение демографических пустот, созданных политическими пустотами, считает завкафедрой политической психологии
Санкт-Петербургского госуниверситета, профессор Александр Юрьев. В 2006 году демографический кризис настигнет не только
Санкт-Петербург и Ленинградскую область - Россию в целом. Признаки приближения этой ситуации, которую ученый охарактеризовал как
<демографический дефолт>, он видит в отказе государства от развития <человеческого капитала>.

Страна потратила его, а государство сняло с себя все обязательства по его восполнению. При продолжении развития ситуации в этом же
направлении все мы - и <коренные жители>, и <мигранты> - рано или поздно окажемся <в одной лодке>, поскольку система воспроизводства
человеческого капитала мертва. Нынешние потоки мигрантов, считает Александр Юрьев, - ничто <по сравнению с тем, когда сюда придет
Китай>.

...По данным правоохранительных органов, в настоящее время на территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области находится около
150 тысяч нелегальных мигрантов. Нерешенные законодательно миграционные вопросы в том числе привели к тому, что на территории города
и области в прошлом году иностранными гражданами было совершено в 3 раза больше преступлений, чем в отношении иностранцев.
Абсолютное большинство преступников-мигрантов прибыло в Россию из стран СНГ.

Что же касается отраслей экономики, привлекающих незарегистрированных трудовых мигрантов, то больше всего нарушений, связанных с
использованием нелегальной рабочей силы, по данным начальника Управления по делам миграции ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской
области Александра Бабикова, выявляется в строительстве и торговле.

Андрей Смирнов. Санкт-Петербург



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 20.08.2004 21:35:20

Вячеслав Глазычев. Поступь дефедерализации (*+)

Русский Журнал / Колонки / Столпник
http://www.russ.ru/columns/stolpnik/20040817.html

Поступь дефедерализации
Вячеслав Глазычев

Дата публикации: 17 Августа 2004

Идея федерального государства на российской территории, будучи порождена социал-демократическими перепевами германских романтиков,
исходно странновата. Однако же считается, что Россия - государство федеративное. Пока. Во всяком случае, внешний декорум, как-то
региональные главы, гербы и флаги наличествуют. Считается также, что Россия - государство светское. Пока.

Похоже, что не надолго.

В большинстве читатели РЖ не тратят драгоценное время на чтение казенных бумаг. Отчасти это оправдано, но не всегда. Последние
новации Государственной Думы заслуживают внимания во всяком случае.

Несмотря на прошлогодний активизм Д.Н.Козака, теплилась надежда на то, что парламент постарается хотя бы притормозить реформистскую
резвость. Но нет, в хорошем темпе (второе чтение 2 августа, а третье 5-го) решено, что местный бюджет расщепляется на два: один -
муниципальных районов и городских округов, другой - городских и сельских поселений. И ведь расщепят - куда деться. Чтобы на местах
не шалили, решено, что все счета местных администраций должны быть переведены из региональных казначейств в федеральное.

Если опрокинуть схему грядущей реальности, к примеру, на Афанасьевский район Кировской области, о котором мне уже доводилось писать,
то получится следующее.

Нынешний бюджет района составляет 86 млн. 726 тысяч рублей. Из них сам район зарабатывает только 30 млн.

В состав района входит пгт. Афанасьево (3500 человек) и 18 сельских округов, от 3 до 30 населенных пунктов в каждом. Только в пяти
поселках проживает более 1000 человек. 8 поселений - безнадежно бедствующих. При этом на территории района 33 школы, в которых
обучается 2800 учеников. В настоящее время больницы, находясь на балансе района, подчиняются области и району неподконтрольны.
Среднемесячная официальная зарплата составила от 977 рублей в сельском хозяйстве и 1978 рублей в сфере образования, 2473 - в
здравоохранении до 3482 рублей в органах управления.

Уровень рождаемости в районе - один из самых высоких в области: 191 человек (11,3 на тысячу). Смертность при этом составляет 302
человека (17,8 на тысячу). На 100 работников приходится 77 пенсионеров, при том, что 8,5% пенсионеров продолжают работать. 10%
трудоспособного населения работают за пределами района. В район за 2003 год въехало 75 человек, а выбыло 413 (в 2003 году уехало
больше - 459).

При неполных сейчас 17 тысячах жителей район в ближайшие 5 лет утратит, как минимум, еще 2 тысячи.

Вот теперь наложим на эту картинку схему, принятую Госдумой в третьем чтении.

Если схема будет исполняться неукоснительно, то на территории Омутнинского района должно быть сформировано 6 поселенных
муниципалитетов и до 18 муниципальных округов со своими бюджетами, своими бухгалтериями и всем прочим. Как это сделать при 86 или
даже при 100 миллионах районного бюджета, остается загадкой. Загадкой тем большей, что в районе есть лишь филиал филиала Сбербанка
соседнего района и нет своей налоговой инспекции.

Сохранение районной структуры и администрации новым Бюджетным кодексом не упомянуто. Предыдущие власти области оценили усилия главы
района по переводу топливного комплекса с завозного мазута на местные дрова... полностью отменив субсидирование закупок
энергоносителя. Зато за успешное выполнение бюджета администрация области подарила районной четыре современных компьютера.

В муниципальном управлении с людьми тяжко. Подбор глав сельских округов и сейчас происходит сложно. Председательница одного из
сельских округов по сердобольности держала три котельных для трех зданий, расположенных в 150 - 200 метрах друг от друга. На вопрос,
почему она не распорядилась <посадить> всех троих на одну, она ответила, что не хотела сокращать рабочие места, закрыв две
котельные. А ведь по новым правилам придется исчислять налог на недвижимость, налог на землю.

Одна из точек потенциального роста - село Бисерово. Население 1200 человек. "Моторами" развития округа являются два
лесообрабатывающих предприятия: "Ритм" и "БиК". Предприятия развиваются, переходя на более глубокую обработку древесины, выходя с
продукцией на другие регионы и на экспорт.

Проблемы развития, по словам глав этих фирм: нет нормальных дорог - сложно завозить дорогое оборудование и вывозить изделия; нет
приемлемой связи в внешним миром, сложно общаться с потенциальными заказчиками, работать на рынке; нет конкуренции банков, что
поддерживает непомерно высокий процент по кредитам и злодейские условия обслуживания. Различные проверяющие инстанции, желающие
поживиться, предъявляют непомерно завышенные требования, чтобы "отбить" поездку из соседнего района.

Запрограммированные изменения этих проблем решить не могут.

В Бисерово придется заводить муниципалитет...

Что касается светскости государства, то земельный налог не будет уплачиваться учреждениями уголовно-исполнительной системы Минюста с
территорий, занятых объектами мобилизационного назначения, а также религиозными организациями. Учреждения мирской культуры в этот
список не попали. Впрочем, местные власти по своему усмотрению смогут расширять список льготников.

Что же до федерализма, то с 2006 года субъект федерации сможет сохранить свое казначейство только по специальному договору с
центром, и мы, кажется, догадываемся, о каких регионах речь.

Безвозмездные ссуды регионам будут заменены кредитами, выдаваемыми на процентной основе (не затрагивая субсидии и субвенции), а с
2007 года в регионах, просроченные долги которых превысят 30% их доходов, решением Высшего арбитражного суда сможет вводиться
временная финансовая администрация.

Помнится, боярская Дума при Петре Великом вводила налог на лапти - нынешний наш парламент постановил, что поступления от водного
налога перейдут от регионов к центру.




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 20.08.2004 21:34:50

Публичная лекция Андрея Зорина. История эмоций (*+)

http://www.polit.ru/lectures/2004/06/18/zorin.html

История эмоций

Публичная лекция Андрея Зорина
Мы публикуем расшифровку публичной лекции Андрея Зорина "История эмоций", состоявшейся 10 июня в клубе Bilingua. На наш взгляд
лекция Зорина хорошо ложится в замысел публичных лекций, так как автор представлял замысел еще не реализованной работы, то есть
находился в точке рефлексии, а не излагал уже оформленный результат. Сам факт того, что feedback (обратную связь) лектор решил
осуществить в "профанной" (по преимуществу) аудитории свидетельствует о том, что у академической среды есть интерес (а, может быть,
и потребность) к презентации собственной работы перед непрофессиональным сообществом, что, на наш взгляд, закладывает более широкие
возможности для обеих сторон. В том числе об этом, кстати, была предыдущая лекция из нашей серии.

Что касается реакции "профанной" аудитории, то на лекции Зорина был аншлаг. И вне зависимости от того, был ли он связан с попыткой
прагматизировать и употребить знание лектора в собственной деятельности, или научное знание интересно аудитории само по себе
(вопросы лектору демонстрируют и то, и другое отношение), аншлаг говорит об интересе к "иному" знанию и иным представлениям.
Поэтому, несмотря на то, что лектор указал на связь собственной лекции с его же работами про идеологию, мы не хотели бы в нашем
комментарии затягивать материал этой лекции на "идеологическое поле", предполагая, что этот научный дискурс может быть интересен сам
по себе, вне попытки его присвоить дискурсом политическим.

Предыдущие лекции:


История Эмоций

Текст лекции и обсуждения

ЗОРИН. Тема лекции, звучащая достаточно эксцентрично, отчасти принадлежит Дмитрию Соломоновичу Ицковичу, которому я объяснил, про
что я хочу рассказать, и он решил, что мы это назовем вот так. Ну хорошо, так - так так.

Я не вижу здесь коллег или почти не вижу, которые присутствовали на моей лекции в русской антропологической школе. Я заранее прошу
прощения, постараюсь повторяться настолько мало, насколько я могу, но поскольку общая концепция та же, то вовсе без повторений не
обойдется.

Я должен начать с целого ряда предисловий, и в некотором смысле все мое сегодняшнее сообщение будет предисловием. Одним большим
предисловием, складывающимся из многих более мелких предисловий. Я, пользуясь случаем, поделюсь с вами проектом, который находится
не только в незавершенной, но еще далеко в не доведенной до середины стадии - около 15% сделано, может, больше, может, меньше. Во
всяком случае, это именно тот этап работы, на котором особенно нужен feedback, чтобы ясно понимать, куда ты идешь и что ты делаешь.

У сегодняшнего моего сообщения есть эпиграф из поэмы Иосифа Бродского "Посвящается Ялте". Там дама, у которой снимают показания по
случаю убийства, говорит: "Пока мы думаем, что мы неповторимы, мы ничего не знаем. Ужас, ужас". Это такое первое предисловие.

Второе предисловие носит отчасти автобиографический или научно-автобиографический характер, оно связано с тем, откуда взялась та
интеллектуальная проблематика, которой я собираюсь занимать вас ближайшие 40-45 минут. Предыдущая книга, над которой я работал и
которую завершил несколько лет назад, была посвящена истории государственной идеологии. Занимаясь этими сюжетами, и по ходу работы,
и по ее окончании - оценивая то, что было мной сделано, и то, что не было мной сделано, я наткнулся на ряд совершенно специфических
трудностей. Первая из них состояла в том, что когда я начал подходить к проблематике истории идеологий, я работал с понятийным и
концептуальным аппаратом, в основном заимствованным из области интеллектуальной истории: откуда это взялось, какие предшественники,
какие новые идеи, какие сочетания старых идей, какие комбинации, какие контексты, какие интеллектуальные средства, какие выводы и
т.д.

Очень скоро, в сущности, завершив только один сюжет по той работе, я почувствовал, что зашел в тупик. Поскольку совершенно ясно, что
в отличие от философии, от истории идей, от всего прочего, в истории идеологий оригинального интеллектуального продукта не
создается. Оригинальный интеллектуальный продукт, создающийся в истории идеологий, носит вторичный, в сущности, характер, и ясно,
что если судить даже самые успешные идеологические модели по критериям, по которым судят какие-то оригинальные идеи, то получается
что-то не то. Я стал искать выход из этого тупика. Как мне показалось, я нашел его (те, кто видел мою книжку, знают это) - в идеях
американского антрополога Клиффорда Гирца, увидевшего идеологию как метафору, как систему метафор. И дальше я пытался анализировать,
что-то у меня получалось, что-то не получалось.

Так вот я девять лет этим занимался. Когда я завершил работу и книжка была опубликована, я увидел, что, может быть, какой-то продукт
есть, но к сути проблемы я так и не подошел. Потому что очевидно, что самое главное в идеологической матрице, в идеологической
модели, в идеологической метафоре - это не то, как она производится (я писал ислючительно об этом), а то, как она потребляется. То,
как она воспринимается, как она живет, что она делает с человеком, почему люди готовы жертвовать чем-то ради этого и т.д. К концу
своей работы над книгой, очень длительной, я понял, что ничего об этом не знаю. Я попытался продолжить эту работу на следующем этапе
и, поскольку думал об идеологических системах как о художественных текстах, как о метафорах, я уткнулся в проблему эмоциональной
реакции. Как на идеологию реагируют группы людей. Это не только индивидуальная эмоция, это групповая эмоция, которая вместе с тем
переживается каждым членом данной группы и данного социума глубоко индивидуальным и личным образом, заставляя его совершать личные
поступки.

Занявшись этим, я неожиданно для себя пришел к выводу, что, собственно говоря, в реакции на идеологию нет ничего специфического, и
сначала надо бы подумать о том, как это поле эмоциональной реакции устроено вообще, в целом. Не с точки зрения психологии - об этом
написаны горы и тонны работ, которые по необходимости приходится читать, и я совершенно не претендую на какую-нибудь компетенцию в
этой области , а с точки зрения истории культуры и отчасти семиотики культуры. При чем тут семиотика, я поясню немножко позже.

Самый фундаментальный парадокс эмоциональной реакции человека на то или иное происшествие (я бы даже не назвал это парадоксом, может
быть, я бы говорил об этом как о свойстве, характеристике) - это то, что, с одной стороны, всякая эмоциональная реакция переживается
как глубоко спонтанная, она возникает мгновенно, это эмоциональный выплеск, это острая реакция на немедленное событие, и, во-вторых,
как что-то глубоко личное. У людей бывают разные эмоции, но каждый человек более или менее, знает про свою эмоцию, что, во-первых,
она внезапна, сразу происходит и, во-вторых, это ЕГО эмоция, а не чья-нибудь другая, не чья-то чужая.

Это очень сильное, очень укорененное в человеке самоощущение, с которым человек живет, находится в противоречии с тоже очевидными
фактами. Во-первых, эмоция - вещь в высшей степени предсказуемая. Человек знает, как он будет реагировать и каковы будут его эмоции
в той или иной ситуации. Неожиданности бывают, нельзя сказать, что человек сам себя не может удивить. Можно сказать, что я думал,
что огорчусь, а я, наоборот, испытываю облегчение. Это может быть. Но это значит, что тот стереотип, который у нас был, не сработал.
Сработал какой-то другой. Но он у нас все равно был. Мы знали заранее, как мы будем на что-нибудь реагировать. Это было известно.
Хотя в действительности это наше знание, как часто бывает с любым знанием, оказалось неверным. Но все равно идея предсказуемости,
идея того, что ты знаешь, как реагировать, есть в человеке. Человек как-то знает, как он будет реагировать на те или иные события и
как, вообще говоря, с теми или иными оговорками, которые потом можно ввести, на них полагается реагировать. Хотя речь идет о глубоко
эмоциональном, интимном переживании.

Второй момент, помимо предсказуемости, состоит в чрезвычайной степени повторяемости эмоциональных реакций. В пределах одного социума
и одних социальных групп индивидуальная вариативность, конечно, есть. Она может быть велика, но мы примерно понимаем, как люди
одного типа, одного круга, одних социальных впечатлений будут на что-либо реагировать. Не говоря уже о хорошо наблюдаемых примерах
спонтанной коллективной эмоции. Гол забили во время футбольного матча - и мы видим одну и ту же эмоцию, немедленно охватывающую
десятки тысяч людей. В зависимости от того, за какую команду из двух играющих они болеют, они испытывают абсолютно понятную эмоцию.
Каждый абсолютно спонтанно - гол забили прямо сейчас, на его глазах, и каждый глубоко индивидуально. Тем не менее, мы видим ее
отчетливое коллективное выражение, мы легко можем ее описать, мы знаем, какова она и т.д.

Есть, условно говоря, психологический подход к эмоциональной жизни человека, который я не собираюсь отрицать. Я не собираюсь свой
подход ему противопоставлять и говорить, что он неправильный. Просто у каждой научной дисциплины свой понятийный аппарат. Я буду еще
обращаться к некоторым работам психологов. Но это представление о том, что есть человек как антропологическое существо, обладающее
набором заранее заготовленных эмоций, а разница их объясняется по преимуществу индивидуальной вариативностью, в значительной степени
тоже наследственно закодированной. Там и учение о темпераментах возникает: люди разного темперамента, поэтому они реагируют
по-разному. Я совершенно не хочу опровергать такое построение. Прежде всего, у меня нет достаточной квалификации, чтобы его
опровергать.

Но можно и по-другому. Нужно представлять себе набор эмоций, которым располагает человек, как некоторый репертуар, перед ним
находящийся, из которого он выбирает то, что он знает, и то, что он идентифицирует как любовь, ревность, испуг, радость, горе и т.д.
Он знает, каким эмоциональным репертуаром он владеет. Он знает, что означает данный эмоциональный репертуар, он знает, в каких
случаях и какими частями из этого эмоционального инвентаря ему надо пользоваться, и знание это по преимуществу носит культурный
характер. Человек этому обучается благодаря существующим формам культурного обучения.

Еще одно предисловие - тот же круг вопросов, но несколько с другой стороны. Я думаю, что многим из здесь присутствующих - вероятно,
большинству - хорошо знакомы классические работы Лотмана по теории литературного поведения. Я не буду сейчас называть их заголовки,
они всем известны. Они были впервые опубликованы в 70-х годах, примерно 25-30 лет тому назад. Лотман проследил, как люди ведут себя
на основе литературных образцов, как они совершают поступки, продиктованные литературными образцами, и сделал следующий шаг -
предложил типологию культур строить на базе того, в каких культурах литературное поведение действенно, а в каких культурах оно
отходит на второй план, уступая место другим типам поведения. Сам анализ литературного поведения в лотмановских работах: анализ
поведения декабристов, Потемкина, Радищева и т.д. - они блистательны, как все или почти все, что делал этот автор. Это классика,
вошедшая в оборот, на которую многократно ссылаются и о которой пишут и говорят. Это то, что уже настолько стало плотью научного
знания, что об этом можно писать, не ссылаясь на Лотмана.

Но, тем не менее, этот подход оставляет вообще за бортом целый ряд важнейших вопросов. Каких? Я опять должен оговориться, что это не
упрек Лотману, что он чего-то не видел. Какие-то вопросы можно поставить, на какие-то вопросы можно ответить в рамках научного
анализа, только когда ты большое количество вопросов оставляешь за бортом. Невозможно сразу пытаться ответить на все вопросы. Тем не
менее настает момент, когда надо приступить если не к ответу на них, то, по крайней мере, к их обдумыванию. Что это за вопросы?
Лотман блестяще показал, как люди ведут себя по литературным образцам, но возникает вопрос: почему они так себя ведут? Почему
взрослые, рациональные вменяемые люди настолько вызывающе не видят разницу между литературой и жизнью и готовы в жизни осуществлять
какие-то схемы и предписания, реализовывать образцы, вычитанные в книжках? Что это вообще значит? Чем обосновано такое странное
поведение?

Это существенный вопрос, который заставляет задаться вопросом о том, какова механика этого литературного поведения. Что, собственно
говоря, происходит, на чем она основана, как она реализуется. Лотман не отвечал на эти вопросы, не ставил их, не думал о них, по
крайней мере в своих печатных работах, совершенно сознательно. В этом смысле он наследовал формалистскую традицию, формалисты в 20-е
годы в качестве протеста против психологического литературоведения говорили, что нельзя рассуждать о психологии Анны Карениной,
потому что Анна Каренина - это слова на бумаге, это определенный набор имен, прикрепленный к человеку, и у нее нет никакой
психологии, это часть литературного произведения. Я не обсуждаю, насколько это правильный тезис, но он был, конечно, глубоко
осмыслен. Однако тот трюк, тот ход, который с потрясающей силой осуществил Лотман, а именно перенесение формального формалистского
анализа с литературных текстов на исторических персонажей, когда он стал анализировать Радищева, декабристов, авантюристов XIX века
и многих других, как принято было раньше анализировать героев литературных произведений, у него, с одной стороны, здорово и сильно
получилось, но, с другой стороны, это снимает данный аргумент. Все-таки Потемкин или Медокс - если называть героев, о которых Лотман
писал, - это не знаки на бумаге. Это какие-то люди, которые себя как-то вели, что-то при этом думали, что-то хотели, ставили перед
собой какие-то цели.

Существенно сужая рамки, заявленные в начале, я бы сказал, что, на мой взгляд, представляется возможным не скажу заменить (и глупо
было бы говорить - заменить), но дополнить лотмановскую концепцию литературного поведения концепцией литературного переживания,
эмоциональной реакции, устроенной в соответствии с какими-то кодифицированными стандартами и какими-то матрицами поведения.

Один пример, очень частный, почти анекдотический, чтобы было понятнее, о чем я говорю. Он не мой и взят из работ замечательного
американского психолога Теодора Сорбина, одного из очень немногих психологов, которые с той стороны работают в том же
культурно-семантическом направлении, в котором я пытаюсь работать со стороны истории. Сорбин - если будет время, потом еще надо
будет сослаться на него и его примеры - в данном случае описывает полицейскую хронику. Одного американского рабочего доставили в
полицейский участок, поскольку он стукнул другого рабочего, с ним работавшего на конвейере, по башке гаечным ключом. Его стали
спрашивать, что, собственно, случилось и зачем он это сделал. Он сказал, что тот ему сделал неприличный жест, и он совершенно
потерял голову, был вне себя от ярости, потерял самоконтроль, из него выплеснулось чувство, и он вынужден был стукнуть того по
голове гаечным ключом, потому что был вне себя.

Допустим, что это правда, ничего решительно неправдоподобного в этом нет. Это настолько правдоподобно, что легко можно допустить,
что это правда. Этот всплеск эмоциональной реакции, по-русски это точнее всего определить как ярость, моментальный, совершенно
спонтанный - и полсекунды не прошло между провокацией и действием, уже пропущенным через эмоциональную сеть, и оскорблен был лично
этот человек, совершивший преступление. Вместе с тем, какая мощнейшая толща культурных представлений полностью детерминирует этот
эмоциональный ряд. С одной стороны, сделанный потерпевшим жест надо было идентифицировать как неприличный. Надо знать, что это
неприличный жест, надо было суметь его прочитать как личное оскорбление. Что это оскорбление, адресованное лично тебе. После этого
надо было знать, что это нанесенное тебе лично оскорбление смывается кровью. Следующее знание - столь же фундаментальное - это каким
образом оно смывается кровью. В русской дворянской культуре жестикуляция была бы другая: бросание перчатки, вызов на дуэль и так
далее. Здесь есть собственная жестикуляционная стратегия смывания кровью - хватаешь гаечный ключ и бьешь им по башке - более, может
быть, брутальная и шокирующая, чем вызов на дуэль, но ничуть не менее культурно сложная и рефлективная.

В данном случае мы видим в зерне невероятный конфликт между чрезвычайной примитивностью самой эмоции и огромной культурной
сложностью, за ней стоящей и реализующейся в одну секунду. В некоторой степени, если процитировать еще одного великого русского
поэта, можно сказать, что здесь действует формула Пастернака "чем случайней, тем верней". Он говорил это про поэтическое творчество.
То есть чем более спонтанной, неконтролируемой, абсурдной, выплескивающейся сходу представляется та или иная эмоциональная реакция,
тем глубже толща культурных представлений, из которых она выросла и которые в ней реализованы.

Так, еще одно вступление. Это вопрос эмоции, испытываемой человеком, и ее языкового оформления. Совершенно понятно, что мы об
эмоциях судим отчасти по жестам, но, в основном, по словам: человек говорит о том, что он чувствует, он как-то это называет. Он
говорит: я был вне себя, я был в ярости, я испугался. Называет свои чувства: ревность, любовь, страх, отчаяние, надежда. Есть
какие-то слова, с помощью которых все это определяется. Будучи довольно далеко, я читал в Интернете лекцию, прочитанную здесь
Виталием Найшулем, который с присущим ему блеском доказывал, что вообще все определяется словами. Общественное устройство
определяется словесной тканью, если мы подберем правильные слова, то общество немедленно встанет на ноги, и все утрясется, и вся
проблема, что мы не знаем, как назвать те или иные социальные феномены, и из-за этого блуждаем в потемках. Это, вообще говоря,
распространенная теория, восходящая к известной лингвистической гипотезе Сепира-Уорфа. Я не буду пересказывать, в чем она состоит -
кто знает, тот знает, кто не знает, тот узнает. В современной лингвистике очень активно, в том числе с огромной опорой именно на
язык эмоциональной рефлексии, об этом пишет польско-австралийский лингвист Анна Вежбицка, работы которой тоже были недавно
переведены на русский язык. Она очень убедительно в рамках своей аргументации строит конструкцию, где она разделяет концепцию о
культурной природе эмоциональных реакций. Читая Вежбицку, ясно: она думает, что это верно на 100%, но не решается сказать, поэтому
делает мелкие оговорки, допускает существование иных факторов, которые не оговаривает, но в основном определяет эмоцию родным языком
данного человека. Набор эмоций записан в языковой матрице. Слово "тоска" нельзя перевести на английский язык, слово envy не имеет
точного перевода по-русски, как и слово Angst, и т.д. И эмоциональные матрицы навязаны человеку языком, и он их переживает с точки
своего зрения языка. Очень красиво. Работы Вежбицкой, посвященные доказательству этого тезиса, изысканны до необыкновенности и очень
эффектны.

Сразу и со всей определенностью должен сказать, что ничто в моих исследованиях эту точку зрения не подтверждает. Я не вижу никаких
подтверждений этой позиции. Конечно, язык со счетов нельзя сбрасывать, это фактор важный, но, по моему ощущению, далеко не решающий.
Прежде всего, надо отдать должное тому месту, где мы с вами находимся, и твердо сказать, что бывают случаи билингвизма. Билингвы
бывают, что бы ни говорили. Мы здесь сидим и точно это знаем. Соответственно, возникает вопрос, как они чувствуют. С точки зрения
теории Вежбицкой или Уорфа-Вежбицкой, на этот вопрос вообще нет ответа. Вежбицка не настолько наивна, чтобы не понимать, что такой
вопрос может быть задан, она всегда отвечает, что какой-то язык у человека все-таки родной. Так он вроде ловко говорит на двух, на
трех, на скольких хочешь языках, но какой-то их них у него родной. Это не так, люди-билингвы думают на разных языках в разные
моменты жизни, как хорошо известно. Но билингв все-таки в нашей действительности ограниченное количество.

Второе, еще более важное - скорость изменения языка. Вежбицка допускает изменения, она говорит, что появляются новые слова и т.д.,
они возникают и определяют новые возникающие чувства. Но скорость изменения языка, конечно, ничтожно мала. Язык меняется медленно,
это тоже все знают, гораздо медленнее сравнительно со скоростью изменения эмоциональных матриц, меняющихся несравнимо быстрее. Не
говоря уже о том - и это знает точно каждый человек, просто про себя он это знает, - что хотя его родной язык, на котором он говорит
в течение жизни, остается более или менее одним и тем же, его способность, способ чувствовать, ассортимент чувств и т.д. меняются.

Не говоря уже о том, что в одном языковом сообществе существуют разные социальные группы. Если мы возьмем близкий для меня по
профессиональным обстоятельствам XVIII век, то увидим, что все европейское дворянство говорит по-французски, но родные языки у всех,
тем не менее, разные. Их способы эмоционального переживания тех или иных явлений несравнимо ближе друг к другу, чем у них и у
представителей других социальных групп того же общества. Это замечательно показал Пушкин. Вообще говоря, стоило бы прочитать
когда-нибудь лекцию на тему "Пушкин как культурный антрополог", он замечательно, хорошо чувствовал все эти вещи. И, цитируя "Евгения
Онегина", мы все это можем гораздо лучше сказать, чем я пытаюсь сделать это сегодня.

Что еще я бы хотел сказать? В своих целях, совершенно эвристических, я порой ссылаюсь на работы голландских психологов Николаса
Фрида и Бахимос Квита (я транслитерирую с голландского, как умею, потому что не знаю этого языка; если кто-нибудь знает, то я прошу
совета, не сделал ли я ошибки в транслитерации) и пользуюсь их схемой структуры эмоции. Я пользуюсь ей не потому, что другой нет -
их десятки, и не потому, что я знаю, что она лучше других - на это суждение, как я говорил, мне квалификации не хватает, а просто
потому, что она мне больше подходит. Я бы с удовольствием вам ее нарисовал или показал, но поскольку нет ни экрана, ни доски, то мне
придется махать руками. Но схема простая, поэтому вообразить ее себе аудитории будет нетрудно. Как они описывают структуру эмоций?

Вот произошло событие. Первое, что должен проделать человек, реагируя на это событие, - это то, что они называют эмоциональной
кодировкой. То есть ты понимаешь, что это такое: это опасность, оскорбление, радость и т.д. Ты должен осуществить эмоциональную
кодировку этого явления. Следующим этапом является оценка. После того, как ты понял, что это ("понял" - неправильное слово, лучше -
прочувствовал), ты эмоционально оцениваешь это, хорошо это для тебя или плохо, как это к тебе относится и т.д. Дальше вилочка от
оценки разветвляется на две стороны, и возникает то, что называют физиологической реакцией - человек краснеет, бледнеет, обращается
в бегство, потеет, у него встают волосы дыбом, закатываются глаза, он падает в обморок. А также то, что называют готовностью к
действию. Ты бежишь, нападаешь, выкидываешь руки вверх, кричишь, свистишь, бросаешься целоваться - все что угодно. Это вертикальная
колонка.

Но есть две горизонтальных. Все эти явления - и эмоциональное кодирование, и оценка, и готовность к действию с физиологической
реакцией - определяются двумя факторами, как бы находящимися сбоку. Один из этих факторов называется английским словом concern - это
(пас в сторону Вежбицкой) слово, которое невозможно перевести на русский язык. Я перевел это словосочетанием "личная вовлеченность".
Кто знает вариант лучше, может мне предложить, опять же буду благодарен. То есть то, насколько это событие относится к тебе. Или это
абстрактное что-то, или ты непосредственно эмоционально связан с происходящим. Это определяет, естественно, все стадии реакции. Это
с одной стороны.

С другой стороны находится то, что они называют "регулятивные механизмы" - те структуры и механизмы, которые определяют, как именно
ты должен это эмоционально закодировать, оценить и какие действия потом ты должен осуществлять. Вот этими регулятивными механизмами
в культуре, на мой взгляд, выступают тексты. Почему история эмоций может стать гуманитарной дисциплиной, изучаемой всем циклом
исторических дисциплин и, прежде всего, историей и семиотикой культуры? Потому что эти регулятивные механизмы заключены в текстах.
Здесь возникает следующий ряд вопросов, на которых я остановлюсь, прежде чем переходить к заключительной части.

Вот какого рода эти вопросы. Вообще говоря, эмоциональная история, или история эмоций, стала дисциплиной исторической науки
последние 20 лет. Скажем, есть книжка, которая называется "Новые подходы в истории". Она вышла в 91-м году, там об истории эмоций
нет ни одного слова. Ко второму изданию книги, вышедшему в 2001 году, Питер Берк сделал новое предисловие, где ему пришлось сказать,
что за эти 10 лет вот это развивается, усиливается и:
---------------------
В зале неожиданно гаснет свет.
--------------------
Так. Как мы эмоционально закодируем произошедшее? Проигнорируем? Это уже готовность к действию. А до этого? Как ляпсус, да?
Закодируем как обычную случайность, техническую накладку, соответственно, оценим это как безразличное, concern наш невелик, и мы
проигнорируем это событие. Поехали дальше. Эмоционально реагировать не будем.

Так вот, фундаментальную роль в подходах к истории эмоций сыграла работа Питера Стирнза, который предложил понятие эмоционологии -
нормативной системы эмоциональных представлений, существующих в культуре, с которой индивидуальное эмоциональное поведение так или
иначе соотносится. Человек живет в рамках этой эмоционологической системы - норм, принципов и т.д. К этой чрезвычайно продуктивной и
интересной идее - эмоционологический кодекс очень интересно изучать - нужно все-таки выдвинуть ряд вопросов, потому что неясны
механизмы трансляций, непонятно, насколько в этих кодексах написано то, что люди чувствовали, непонятно это соотношение между
предписанием и эмоцией и т.д. Хотя продуктивность этого подхода, на мой взгляд, чрезвычайно велика.

Мне представляется интересным подумать о возможности изучения с этой точки зрения индивидуальной эмоции, казуса, случая для
обозначения этих культурных норм. В этом смысле все, что я говорил до сих пор, носит предельно абстрактный и общий характер, но, в
сущности, тот проект, о котором я говорил в начале лекции, одновременно заточен под решение совершенно частных задач. В предельном
объеме это исследование матриц переживания русского образованного общества конца XVIII - начала XIX века, а в более узком
преломлении - один или два конкретных случая, когда я, вооружившись всей своей теорией, хочу просто встать за плечами у людей,
живших 200 лет тому назад, и посмотреть на то, что они чувствовали.
-----------------
В зале неожиданно включаются софиты.
-----------------------
Да, да, прожекторы включились.

Я закончу двумя примерами. Один из моей исследовательской практики, а другой из клинической практики того самого Теодора Сорбина, о
котором я говорил. Я приведу этот пример, поскольку восхищающий меня Сорбин - я очень высоко ставлю его работы - по-моему,
совершенно неправильно проинтерпретировал свой собственный пример.

Пример первый. В 1938 году в Париже в сборнике "Временник общества друзей русской книги" была опубликована статья эмигрантского
писателя Михаила Андреевича Осоргина. Это была статья о рукописи, манускрипте, купленном им на парижской толкучке в эмигрантской
семье и содержавшем письма жене с коронации Павла I (соответственно, письма легко датируются 1797 годом - мы знаем, когда Павел I
короновался) некоего высокопоставленного русского дворянина и чиновника высокого ранга. Осоргин не опубликовал письма, но он привел
первую и последнюю даты, в которые письма укладывались. Он сказал, сколько их было. Он привел из них большое количество цитат - я
сейчас не помню точно, то ли шесть, то ли семь. И что самое важное - он дал два факсимильных фотографических изображения страниц из
письма. Вся совокупность этих обстоятельств позволяет совершенно уверенно сказать, что он сам сделал атрибуцию этого документа.
Атрибуция Осоргина правильная. Он атрибутировал этот документ Михаилу Никитичу Муравьеву - поэту, довольно известному писателю,
учителю русского языка и словесности великих князей Александра и Константина, одному, как принято считать в литературной науке, из
ранних русских сентименталистов и пр., отцу декабристов Никиты и Александра Муравьевых.

Я много работал с рукописями Муравьева. Атрибуция Осоргина не вызывает никаких сомнений - это почерк Муравьева. То, что видно на
фотографиях, это, несомненно, почерк Муравьева. Рукопись исчезла, когда Осоргин был арестован Гестапо после немецкой оккупации
Парижа, никаких сведений о ее дальнейшей судьбе нет. Я спрашивал покойную Татьяну Александровну Бакунину-Осоргину, вдову Осоргина,
не знает ли она что-нибудь о судьбе рукописи. Она не знала ничего. Кажется, слабо помнила о ее существовании, хотя сама была
выдающимся исследователем русской культуры именно того периода.

Ряд лет тому назад, когда я работал в муравьевском архиве в Москве, в тогдашнем ЦГАОРе, ныне ГАРФе, мне была выдана тетрадка, в
которой я обнаружил письма Муравьева к жене. Я решил, что это та самая рукопись, опубликованная Осоргиным, которая по случайности
попала в московский архив. Примерно реконструировать путь, как это могло произойти, вообще говоря, не составляет труда. Я с большим
интересом стал смотреть письма, и через десять минут я обнаружил, что это решительно не то. Во-первых, письма Муравьева, которые
лежали передо мной, были написаны по-французски, в то время как осоргинские письма, что было явно по факсимиле, были написаны
по-русски. Во-вторых, даты те же, адресаты те же, предположить, что это разные части одного письма, невозможно, потому что почта
отправлялась из Петербурга в Москву два раза в неделю, и Муравьев не пропустил ни одного дня, он был исключительно исправный
корреспондент. Каждый почтовый день, два раза в неделю, он писал. Более того, в осоргинском тексте есть указание на то же самое.
Есть указание на то, что письма отправляются в каждый почтовый день в то же самое время.

То есть мы сталкиваемся с какой-то совершенно феноменальной и абсурдной ситуацией. Один и тот же человек одному и тому же адресату
пишет два набора писем, в одни и те же дни. Одни по-французски, другие по-русски. Эту в высшей степени нетривиальную ситуацию надо
было как-то истолковать. То, что предлагаю я, это реконструкция, это то, что я думаю. У меня нет неоспоримых исторических,
фактических доводов в ее пользу, но я более или менее в ней уверен. Мое предположение состоит в том, что то, что лежит в ГАРФе, и
то, что я читал, это настоящие письма Муравьева, отправлявшиеся жене по почте и которые она по почте исправно получала. То, что было
опубликовано и оказалось в руках Осоргина, это эпистолярный роман, написанный Муравьевым по следам своего путешествия по возвращении
в Москву для воспитания собственных детей. Эта моя фантазия не вовсе основана на воздухе, прецеденты есть, Муравьев писал такие
эпистолярные романы в подлинных письмах для воспитания великих князей. Писал их и публиковал ограниченными тиражами для
распространения в узком кругу своих учеников. Какова суть этого романа? Как говорил Зощенко, "что хотел сказать автор этим
художественным произведением?"

История следующая, реальная история. Зачем Муравьев едет из Петербурга в Москву в 1797-м году на коронацию Павла? Русские императоры
короновались в Москве, это известно. Весь двор, все-все-все приезжают. Это очень большое событие, пропустить нельзя. Муравьев в
отставке. Воспитание великих князей кончилось. То есть он в отставке как воспитатель, а так он находится на службе, у него есть чин
и ранг. Но пропустить коронацию нельзя, прежде всего потому, что коронация - это момент раздачи невероятного количества привилегий.
Раздаются крепостные, раздаются чины, раздаются денежные подарки, бриллианты, деревни, бог знает что. Феноменальная раздача слонов
невероятного масштаба, которая никогда не повторится до воцарения следующего императора. Надо быть. Потому что нет человека - нет
проблемы, значит, ничего не получишь. Но быть мало. Надо еще как-то попасть в указ. И надо как-то суетиться. Известно, какие люди
имеют влияние, известно более или менее, кто должен составлять этот указ, плюс-минус известно, кто может выйти на этого человека -
вся механика понятна. Соответственно, надо куда-то ходить, кого-то просить.

И вот Муравьев описывает жене свои петербургские будни: где он был, с кем разговаривал, кого попросил и т.д. Он должен отчитываться.
Его жена отправила, чтобы он чего-нибудь привез. Он должен как-то ей показать, что не теряет времени зря, что серьезно относится к
своей задаче упрочения материального уровня семьи и ее достатка. И он отчитывается довольно аккуратно. Но есть и второй план, все
время конфликтующий в этих письмах. Он еще и сентиментальный писатель-руссоист, который оставил свою семью, беременную жену и
маленьких детей, чтобы гнаться за какими-то суетными чинами, богатством и т.д. Это ужасно. Поэтому параллельно с тем, что он страшно
боится, что жена заподозрит, что он неглижирует хождением по большим людям, он все время пишет ей, что все это ерунда, которой он не
придает ни малейшего значения, поскольку важно для него только то, что дома он оставил семью, и вообще он не понимает, что он, в
сущности, здесь делает, когда все главное у него в жизни - это дом, семья, семейные ценности и т.д. Каждое письмо содержит этот
конфликтный месседж, идущий буквально через фразу.

Дальше настает кульминационный день, Павла коронуют, указ оглашается, Муравьев получает абсолютный шиш - ничего, ноль. Он полностью
обойден, в терминологии того времени. Зная историю, ретроспективно можно сказать, что это абсолютно неудивительно. Павел ужасно не
любил всех, связанных со своей матушкой. Да еще у него Екатерина отняла детей, чтобы самой их воспитывать, и награждать их
воспитателя он совершенно не хотел. Все довольно предсказуемо. Но факт остается фактом. Все было абсолютно напрасно и описывается
известной русской поговоркой "за семь верст киселя хлебать". Надо ехать домой, надо собраться, завершить дела и ехать домой с этим
нулем. Конфликт кончился, он разрешен. Последние письма полны уверений, что все это полнейшая ерунда, что он и не жалеет, что он
даже не может представить себе и помыслить, что любящая его жена будет об этом жалеть. Семейные ценности, руссоистская
сентиментальная культура полностью и окончательно торжествует над корпоративной этикой, жаждой чинов и пр.

Судя по осоргинским цитатам, примерно таким и был смысл того романа, как ведут себя любящие родители в разлуке, что они чувствуют.
Нормы, нормативы того, как они должны чувствовать.

Все бы хорошо, однако, к сожалению, для этой довольно прозрачной картины в архиве Муравьева есть еще его письма к начальству.
Письма, написанные сразу по возвращении из Москвы в Петербург. Письма эти невозможно читать без слез. Михаил Никитич пишет, что,
прослужив столько лет на службе государыне и на службе своему Отечеству, беспорочно, без единого нарушения он не может пережить
нанесенного ему смертельного оскорбления. Что это лишает всю его жизнь смысла. Что дело, так сказать, не в каких-то пожалованиях, но
низшие его произведены, пожалованы и т.д., а он служил, и никакого смысла, никакой жизни, никакой перспективы в этой страшной
ситуации для него больше нет. Возникает естественный вопрос: что из этого настоящие чувства автора?

Мой ответ таков: я абсолютно уверен, что и то, и другое. Он абсолютно искренен и там, и там. Он просто человек, еще живущий в двух
разных и несогласованных эмоциональных мирах, в котором регулирующие механизмы конфликтуют друг с другом. Да, с одной стороны
эмоциональный кодекс служащего дворянина, которого обошли. Вся его жизнь - служба. Если он обойден, смысла жизни нет. С другой
стороны, нарождающийся эмоциональный кодекс новых семейных ценностей диктует совершенно другую интерпретацию, и эта погоня за чинами
оказывается презренной суетной деятельностью, только отвлекающей от настоящего. Оба этих эмоциональных комплекса проживаются с
невероятной искренностью и силой.

Пример второй и последний. Как я сказал, это случай из клинической практики Теодора Сорбина, который он приводит в своих работах. У
него был пациент - аспирант кафедры английской литературы одного из американских университетов. Дело происходит в начале 50-х годов.
Молодой человек пишет диссертацию о Хемингуэе, и он безумно помешан на Хемингуэе. Он "хемингуэеман", а Хемингуэй жив и пишет в это
время. И молодой человек страшно переживает, до такой степени, что он вынужден ходить и просить психологической помощи у профессора,
что он не ведет той жизни, которую ведут герои Хемингуэя. Он пишет какую-то вонючую диссертацию, сидит в кампусе и занимается
литературой, а настоящие люди где-то в Африке, там войны, стрельба, крутые мужчины, и у него от этого полная фрустрация. С одной
стороны, никаких шансов примирить собственную жизнь с тем, что описано в книжках, которые он любит и которые он явно примеряет к
себе. С другой стороны, отказаться от того воплощенного в хемингуэевской прозе идеала он не может.

Наконец выходит повесть Хемингуэя "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера" - так она называлась в русском переводе, может быть, кто-то
ее читал. Там описана история, как такой недотепа, нью-йоркский бизнесмен, ничтожный, жалкий, городской, лишенный какой-то настоящей
мужской природы, попадает на сафари. Он ничего не может, боится, трясется, у него дрожат руки, происходит какой-то кошмар. И, в
конечном счете, он видит, как ему изменяет жена с проводником-охотником, который "настоящий мужчина". И на следующий день с ним
происходит настоящее преображение. Он убивает кучу зверей, он рискует жизнью, чувствует невероятную эйфорию, он в восторге, на коне,
он счастлив. И, в конце концов, это счастье Фрэнсиса Макомбера оказывается недолгим, поскольку его убивает собственная жена -
по-видимому, пишет Сорбин, целясь в бизона, который должен его убить. Бизон вот-вот должен убить этого Фрэнсиса, она стреляет и:

Надо предположить, что Сорбин знает хемингуэевскую повесть в пересказе своего пациента. Дальше происходят следующие в высшей степени
драматические события. Молодой человек понимает, что даже для таких неудачников-гуманитариев, как он, не все потеряно. Он
записывается добровольцем в армию, отправляется на Корейскую войну, успевает написать оттуда три или четыре письма о том, как ему
хорошо и что он, наконец, себя нашел, и через месяц с небольшим гибнет на дежурстве. Конец истории.

Что я бы хотел заметить по этому поводу? Я, вообще говоря, противник теории о том, что бывают правильные интерпретации
художественных произведений, а бывают неправильные. Каждый интерпретирует, как хочет и может. И все-таки, преодолевая стыд и
отвращение, я скажу, что эта интерпретация неправильная. Ни в какого бизона жена Фрэнсиса Макомбера не целилась, она целилась в
собственного мужа. Это совершенно ясно из текста Хемингуэя. Во-первых, потому что в этот момент он ей стал еще более невыносим и
отвратителен, чем был в качестве размазни. Во-вторых, отчасти потому, что она боится за то, что, перейдя в это качество (он богатый,
а она - нет), он ее оставит. И кончается повесть ее разговором с этим охотником, с которым она изменила ему накануне. Она устраивает
истерику, дает ей понять, что понимает, что произошло, но ничего об этом никому не скажет.

Интересность этой истории состоит в том, что несчастный молодой человек пошел явно не по адресу. Если бы вместо психоаналитика он
нашел хорошего научного руководителя, он имел бы шансы быть живым по сей день и быть профессором в хорошем американском
университете. Спасибо! Все.

ЛЕЙБИН. По традиции сейчас часть вопросов на понимание.

ЗОРИН. А на засыпку есть по программе вопросы?

ЛЕЙБИН. На засыпку во второй части. В первой части на понимание.

ЗОРИН. Если будут на засыпку, то тоже можно.

ЛЕЙБИН. Если кто-то хочет спросить, что хотел сказать автор свои художественным произведением, то:.

Борис ДОЛГИН. Вопрос очень простой. Все это, конечно, замечательно, но зачем для этого изложения понадобилось постулировать, как
будто бы имеющаяся индивидуальность эмоций и их немедленность? Вообще-то для всего дальнейшего это не нужно - А, и это, мягко
говоря, спорно - Б.

ЗОРИН. Ответ на этот вопрос. Я не только не постулировал индивидуальность и немедленность эмоций, я говорил о том, что это
субъективная иллюзия. Но она у человека есть. Человек обычно переживает свою эмоцию как индивидуальную и субъективную. Он знает, что
это чувствует он, что страшно ему.

ДОЛГИН. Просто существует масса коллективных эффектов, которые вполне осознаются, на том же самом футбольном матче.

ЗОРИН. Конечно, когда ты видишь вокруг себя, что другие так же ликуют, ты видишь, что они так же ликуют, но в то же время ты видишь,
что ликуешь ты.

ЛЕЙБИН. Я как-то потерял нить рассуждения в тот момент, когда пытался понять, что за тексты в этих двух историях стоят за реакциями,
и как можно охарактеризовать эти тексты?

ЗОРИН. Окей. История первая. С одной стороны, главным текстом является весь круг вытекающих из нее текстов для Муравьева, с другой
стороны, целый ряд записанных на бумаге, а также бытующих устно, но в совершенно четкой непреложной форме, корпоративных кодексов
чести русского дворянства. Это два текста, которые вызывают эту эмоциональную шизофрению.

Во втором тексте, во втором случае имеется дело Хемингуэя, которое служит эмоциональной матрицей, к которой надо приладить
собственные эмоциональные реакции. Любопытным, с моей точки зрения, обстоятельством является то, что речь идет о неправильно понятом
Хемингуэе, который диктует абсолютно неправильные эмоциональные реакции, выливающиеся в другие поступки. Неправильные не с точки
зрения этой личности, а с точки зрения понимания Хемингуэя. Текст неправильно понят.

Таня ГРИГОРЬЕВА. Можно ли в таком случае сказать, что та иллюзия индивидуальности, которую человек испытывает, идет от
физиологической или психологической составляющей, от которой Вы отказались в самом начале, но которая, видимо, в эмоции все-таки
есть?

ЗОРИН. Вы знаете, нет. Я думаю, что иллюзия индивидуальности - это вещь тоже очень культурная. В рамках каких-то культур люди
осознают себя как индивидуальности. И культура на этом страшно настаивает. Современная западная культура возводит в абсолют
индивидуальность, она этого настоятельно требует от человека. Если человек не чувствует себя индивидуальностью, он испытывает
страшную фрустрацию. Есть огромное количество культур, которые не только не предписывают человеку быть индивидуальностью, но даже не
предполагают такой возможности. Есть еще промежуточные культуры, в которых индивидуальностью быть можно, можно совершить такой
выбор, но это опасный маргинальный выбор, приводящий тебя к изгойству. И ничего хорошего в этом нет.

Поэтому я думаю, что весь комплекс эмоций, связанных с самоиндивидуацией и индивидуальной идентичностью, тоже текстуально и
культурно матрицирован в некотором смысле. Поэтому это не физиологическое, я не вижу здесь ничего физиологического. Физиологические
вещи есть, конечно. Если мы возьмем человека любой культуры и выбросим его с 11-го этажа, страшно будет любому. Никакой культурной
составляющей в его страхе нет. Он может это как-то по-разному это ощущать и обдумывать, но его страх будет носить пракультурный,
прото-, предкультурный, внекультурный характер. Таких примеров можно найти довольно много, этот не единственный. Впрочем, и животные
обладают элементарным набором эмоций, не являющимся эмоциями homo sapiens, которые тоже, конечно, не носят в данном случае
культурного характера. Поэтому физиологическая составляющая, есть, а также определенные биохимические реакции, в мозгу происходящие.
Это несомненно. Но мне кажется, что есть возможность об этом говорить по-другому, совсем в других категориях.

Алексей ЛЕВИНСОН. Спасибо за очень интересный рассказ. Вопрос к тому, по-моему, очень существенному для вас утверждению, где вы
излагали схему двух авторов и дали такое пояснение: то, что они называют регулятивными механизмами, Вы сказали: это, конечно,
тексты. Правильно, да?

ЗОРИН. Как правило. Широко понимаемые тексты.

ЛЕВИНСОН. Да, именно. Речь идет о широте понимания. Или, вернее сказать, о пафосе вашего высказывания. Понятно, что, говоря о
"текстах", вы тем самым создаете, как вы сказали вскоре после этого, возможность включения этого в круг гуманитарных наук как
предмета изучения. Утверждение, что это тексты, наверное, имплицирует, что тексты, а не: Вот не что? Что бы это могло быть, кабы не
тексты?

ЗОРИН. Это могло бы быть механизмами биохимических реакций, физиологическими процессами, происходящими в мозгу:

ЛЕВИНСОН. Понятно, Вы просто утверждаете, какой методологии вы придерживаетесь, что это не тексты, а что-то другое: Понятно.

ЗОРИН. Что это культурные артефакты:

ЛЕВИНСОН. Понятно. Тогда если механизмы регуляции - это тексты, а сами эмоции - то, что регулируется - это тексты или нет? В
частности, в приведенных вами примерах.

ЗОРИН. Да, спасибо за вопрос. Нет, это не тексты, но мы о них узнаем с помощью текстов и реконструируем их внетекстовую природу на
основе текстуального анализа, потому что другого способа их уцепить у нас нет.

ЛЕВИНСОН. Они не тексты, а что?

ЗОРИН. Ну, как: Эмоции. Эмоции - это переживания, носящие дотекстуальную природу. Человек может о них рассказать, и это станет
текстом. Он может их сформулировать для себя самого, не рассказывая другому, но облечь это в слова - и это станет текстом. Он может
представить их в зрительном образе - это будет текстом. Но назвать это каким-то словом я затруднюсь, потому что я не вижу
необходимости в другом слове, кроме как слова "эмоции".

ЛЕВИНСОН. Мне показалось, что в обоих рассказах предметом регуляции оказывалось поведение, которое в свою очередь описано как текст.
Где там эмоции - бог его знает. Человек взял, записался и уехал солдатом в Корею. Ничего о его переживаниях мы не знаем. Может, он
уехал спокойный, как не знаю кто.

ЗОРИН. Мы знаем много о его переживаниях. Есть психоаналитический дневник, который публикует Сорбин. Конечно, он облекает это в
слова, так же как есть какие-то современные психологические методики, которые работают с прямыми замерами, фотографиями на лице,
замеряют изменения температуры тела, то есть пытаются нащупать эмоциональное переживание человека через внетекстуальную
симптоматику. Таких работ и исследований сейчас довольно много. Опять же я не пытаюсь их критиковать, у меня нет никакой
квалификации, чтобы их критиковать или, наоборот, одобрять. Просто эта техника реконструкции эмоций, которую я осуществляю, основана
на том, что я смотрю, как она отливается в текст, и на основании текста пытаюсь реконструировать опять-таки в тексте же, который я
продуцирую сам.

ДМИТРИЙ. Вы говорили о эмоциях, которые носят пракультурный характер, и о эмоциях, которые определяются текстами. И при этом вы и
то, и другое называли эмоциями, и в принципе, насколько я понял, вы полагаете, что они имеют сходный механизм. А как их между собой
отличать? Как отделить эмоции, которые нельзя реконструировать при помощи текстов, от тех, которые можно?

ЗОРИН. Вообще говоря, спор о словах мне всегда кажется неинтересным. Я с этим сталкивался: то, что вы называете эмоциями, это на
самом деле чувства, или то, что вы называете чувствами, это на самом деле эмоции. Ради бога, тут нет проблем. Можно так назвать,
можно сяк назвать - пожалуйста. Но понимаете, в чем дело: если эмоции не выражены в тексте, то с помощью тех подходов, которыми
пытаюсь их доставать я, их просто не достанешь. А эмоции, не выражающиеся в текстах - их море. Они стираются, они исчезают, и так
как они нигде не выразились, я никакой возможности их реконструировать не имею. "На нет и суда нет", как говорится. Но, тем не
менее, того, что есть, достаточно для исторической работы сотни людей на десятки лет.

МИХАИЛ. Вы сказали о проекте, который реализован на 15%. Что это за проект и что это будет, когда это будет 100%?

ЗОРИН. Минимальная работа. В более широком контуре, как я сказал, это некоторый очерк эмоциональной культуры русской образованной
публики конца XVIII - начала XIX века, но это может быть реализовано сейчас процента на 3, может на 1. А на 15% реализована
эмоциональная биография одного молодого человека, которая реконструируется по его дневнику на протяжении четырех лет. Конца XVIII -
начала XIX века. Моя задача - действительно, встать ему за спину и следить за каждым оттенком его переживания.

ЛЕЙБИН. Мне кажется, что в прошлом вопросе была такая интонация: а зачем нужно брать категории психологии и говорить об эмоциях? Что
это дает нам больше, чем если бы мы воспринимали эти управляющие, идеологические тексты без всяких психологических штук?

ЗОРИН. Ты должен огромное количество всего отсечь, чтобы проанализировать то, что ты анализируешь. Огромное море других фактов ты
должен не замечать. Это делалось, и делалось очень успешно. Мне сейчас интересно заметить некоторые факты, которые не замечались, а
именно, что люди перед тем, как что-то сделать, что-то еще чувствовали. Иногда они на базе своих чувств что-то такое делали, а
иногда и нет. Но чувства эти могли отложиться в тех или иных текстах, вне зависимости от того, реализовались они или не
реализовались в поступках.

ЛЕЙБИН. По поводу текстов мы новое что-то можем узнать с помощью такого подхода, о самих текстах, которые управляют?

ЗОРИН. Ну, разумеется, мы можем узнать. Просто вопрос, куда сфокусировано твое исследовательское внимание, что ты хочешь узнать.
Литературоведческий подход хочет узнать что-то именно о текстах. Исторический подход: ты читаешь те же тексты, но хочешь узнать
что-то о чем-то еще. Довольно понятно, по-моему, это. Что-то можно узнать и о текстах, конечно.

Кирилл УСТИНОВ. У меня семь вопросов. Я могу задать какие-то из них, посоветуйте.

ЗОРИН. Задайте хотя бы два, три. Одного мало.

УСТИНОВ. Один вопрос чуть-чуть был затронут. Вы говорили про эмоциологический кодекс, а кодекс - это, в принципе, ведь не фиксация,
а проект. С этой точки зрения вы видите какие-то выходы на проектирование того, что вы называете эмоциональными матрицами, или не
видите?

ЗОРИН. Нет, у меня нет задачи проектировать эмоциональные матрицы, упаси Господи. Я говорил об эмоционологическом кодексе, это
вообще идея Стирнза, но я говорил о том, что он считает, что эти кодексы в культурах поддаются реконструкции. И противопоставляет
эмоционологию, реализованную в этих кодексах, эмоции индивидуальной. И именно то, что вы сказали сейчас про проектность кодекса, это
главное возражение, которое постоянно ему делается. Если мы реконструировали кодекс эпохи, это не означает, что эмоции людей, живших
в это время, осуществлялись на реальной основе этого кодекса. У меня нет собственных проективных задач в области конструирования
чьих бы то ни было эмоций, хотя должен вам сказать, уж если совершенно честно, периодически в тех или иных случаях мне хотелось бы
сконструировать ту или иную эмоцию конкретного человека. Например, мне хотелось бы, чтобы вам этот доклад слушать было интересно и
приятно, а не отвратительно и гнусно. Вот эта эмоция была бы положительной. Бывают и другие подобные случаи.

УСТИНОВ. Еще вопрос. Вы говорили про то, как люди воспроизводят то, что они читали, и в связи с этим упоминали Лотмана. Допустим,
был еще Хейзинга, который писал о средних веках, когда люди не читали в принципе, и, тем не менее, очень успешно воспроизводили
культурные образцы. И Лотман не пошел дальше, может быть, потому, что он был литературоведом, но говорить о том, что нам
бессмысленно это рассматривать как-то системно, не стоит, может быть.

ЗОРИН. Нет, и Лотман не делал такого утверждения, что литература - это единственный механизм. Лотман не говорил об эмоциях, он
говорил о поведении, но он не делал утверждения, что литература - это единственный механизм, регулирующий поведение. Он отмечал, что
в определенных культурах поведение строится на основе литературы, а в других культурах оно строится на основе совершенно других
культурных механизмов. То же самое можно сказать и про переживания. Источников реконструкции переживаний много. Для одних культур
литературные произведения будут иметь огромное значение, для других они будут иметь маленькое значение, а для третьих - вообще
никакого.

УСТИНОВ. Ну и что, если мы будем говорить, для одних много, для других - мало, для третьих - ничего, то куда мы дальше двинемся?

ЗОРИН. Надо, изучая вторые или третьи культуры, искать те факторы, которые работали здесь. Вместо литературы, вместе с литературой и
т.д. Если ты изучаешь какую-то конкретную культуру, у тебя историческая задача, то ты, прежде всего, и находишь эти регулятивные
механизмы. Вообще говоря, не надо быть семи пядей во лбу и обладать чрезмерным историческим знанием, чтобы предположить, что для
столетий европейской культуры как-то надо сильно читать Библию, и очень много регулятивных механизмов ты там найдешь. Это ясно
совершенно, и Хейзинга об этом писал, если говорить о нем, что в условиях общества, где нет грамотности, фрески и росписи на
церковных стенах будут играть свою роль. Эти регулятивные механизмы в высшей степени изменчивы от культуры к культуре. В некотором
смысле они меняются на наших глазах.

УСТИНОВ. А что-то инвариантное вы видите?

ЗОРИН. Я скептически отношусь к инвариантным идеям в культуре.

УСТИНОВ. Можно последний вопрос? Вы упомянули про протокультурные, внекультурные компоненты эмоции. Зачем тогда цепляться за эмоцию
как одно целое? Не разумнее ли ее сразу разложить на два компонента, всегда присутствующих - внекультурный и культурный?

ЗОРИН. Этот механизм возможен. Но для меня, поскольку я исследую только культурный механизм, это не очень актуальная задача. Но если
ты это делаешь, надо понимать одно: что в процессе переживания мы никогда не разделим, за исключением каких-то лабораторных случаев,
одно от другого. Дико отрицать, что любовная эмоция связана с протокультурным характером и с биологическим сексуальным влечением. Но
уж более культурной эмоции, чем любовь, насквозь пропитанной культурными смыслами, трудно себе представить. Это одна из самых
культурных эмоций, которые можно себе вообразить. Поэтому, если сразу строго это распилить на два куска, можно потерять какие-то
важные смыслы.

Аркадий ЛИПКИН. Если можно, два вопроса. Вопрос первый: Вы говорили про некий эмоциональный репертуар, и сначала шло перечисление
очень простых вещей: страх, любовь, ненависть и т.д. С другой стороны, существуют культурные матрицы. Это, по-видимому, разные вещи,
есть ли более-менее выделенный реестр, реестр первого и второго? Это первое. И второе: это и есть цель проекта? Следующий вопрос
связан с шизофренией. Ваш герой живет в двух слоях. Две роли, две жизни - это нормально, скажем, для древнего Шумера. Это, мне
кажется, ненормально для современной культуры. И вот конец XVIII века: вы считаете, что там такое вполне нормально, да?

ЗОРИН. Что касается шизофрении:

ЛИПКИН. Это условно, конечно.

ЗОРИН. Да, я употребил это слово просто, чтобы было немножко поживей. Я не ставлю диагноз своему герою. Я думаю, что в эмоциональном
плане, поскольку регулятивных механизмов много и они сложно коррелируемы, в каждой культуре человек живет большим количеством
жизней. Другой вопрос, насколько ритуал отделяет одну жизнь от другой, насколько сформулировано в этих регулятивных механизмах
требование индивидуального единства (действительно, "быть самим собой" - формула, очень императивная для нашей культуры) и, кроме
того, являются ли эти регулятивные механизмы, которые заставляют человека жить разными жизнями, являются взаимодополнительными или
находятся в непримиримом конфликте. Проблема с Муравьевым не в том, что у него эти два механизма оказались разными, а в том, что они
столкнулись лоб в лоб и заставляют его одно событие абсолютно противоположным образом эмоционально оценивать. В этом трудность.

ЛИПКИН. Нет, это понятно. Вопрос заключается в том, что здесь два совершенно не связанных плана. Скажем, для древней культуры это
нормально. А для России XVIII века - не знаю, это вы специалист.

ЗОРИН. Про древнюю культуру ничего не могу вам сказать. Как мне представляется, вся суть высокоритуализованной культуры (вы говорите
о шумерской, у меня о ней очень смутные представления) состоит в том, что твоя жизнь разделена на разные области, и в разных
областях ты себя чувствуешь по-разному и играешь разные роли. Здесь-то и вся трудность: начинается эпоха, в которой предъявлено уже
требование индивидуального единства (собственно говоря, после Руссо оно и предъявлено), а он еще живет старым корпоративным
кодексом, кодексом чести дворянина. Это кодекс чести, это не фигня какая-то. Глубоко интериоризированный кодекс чести дворянина
противоречит другому, столь же глубоко интериоризированному моральному кодексу.

ЛИПКИН. Но он это переживает или нет? Это непонятно из вашего текста, из вашей реконструкции.

ЗОРИН. Я не знаю, у меня нет текстов, где это переживание было бы выражено. У меня нет данных для этой реконструкции. Судя по
письмам жене, он видит эту проблему. Он ее стремится обойти, потому что в письмах отчетливо видно, что там прямо противоречащие
утверждения. Одно утверждение: я делаю все, что от меня зависит, я хожу, я стараюсь. Другое: я на все это абсолютно плевал. И то, и
другое все время возникает. Напряженная работа и абсолютное наплевательство - мне кажется, что он видит эти противоречия. Тяжелой
фрустрации в текстах нет.

ЛИПКИН. А по поводу первого вопроса?

ЗОРИН. Что касается первого вопроса. В мой проект не входит идея тотальной реконструкции эмоциональных реестров, и это просто
специфика моего исторического глаза, взгляда как историка - меня вообще интересуют отдельные случаи. Я могу интересоваться сложными
теоретическими построениями, но меня по настоящему всегда интересует казус, случай. Вопрос, как этот казус объяснить. Поэтому все,
что я делаю в области теории и здесь рассказываю, все это сделано для того, чтобы объяснить казус.

ВОПРОС. Скажите, пожалуйста, у вас каким-то образом проявлена связь между категорией эмоции с категорией оценочного значения или
оценки? Каким образом может быть передана транслируемая в тексте эмоция, кроме как посредством некоего рода оценочных маркеров,
обозначенных в тексте? Это первое. И второе: не являются ли вот эти вот эмоциональные матрицы ничем иным как такими вот структурами,
состоящими из этих оценочных маркеров?

ЗОРИН. Матрица, в том смысле, в каком я употребляю это слово - как система, задающая модели поведения - конечно, обладает высокой
оценочной составляющей. Если какая-то модель или какой-то текст что-то предписывает, значит, там много оценок, потому что он, как
минимум, оценивает предписываемое выше, чем запрещаемое. Очевидно, что оценочная роль здесь очень велика. И она всегда есть. Другое
дело, что в текстах, фиксирующих эмоциональные переживания, наряду с оценочными моментами, есть много других разных моментов.

ВОПРОС. Простите, а Вы не ставите какую-то более тесную корреляцию между тем, что мы называем оценкой, представленной в тексте, и
эмоцией, которая так или иначе формализуется в тексте. Текст формализует наше переживание. Не являются ли оценки, представленные в
тексте, ничем иным, как формализацией именно эмоций? Есть ли здесь детерминация, на ваш взгляд?

ЗОРИН. Понимаете, в той схеме, которую я здесь чертил в воздухе, как Горбачев контуры европейского дома, оценка является
составляющей частью эмоции. Это один из этапов эмоции. И она имеет довольно определенную привязку к определенным типам реакции. Если
говорить об оценке просто с точки зрения хорошо - плохо, правильно - неправильно и т.д., да, конечно, это очень важно. Вообще
говоря, человек не только чувствует, ведет какую-то эмоциональную жизнь, но все время задается вопросом, во всяком случае, в тех
культурах, которые я исследовал: правильно ли я чувствую? то ли это чувство? Ну, знаменитый вопрос: а это любовь? Это интересный
вопрос, по сути дела.

РЕПЛИКА. Но это не оценочный вопрос.

ЗОРИН. Это очень оценочный вопрос. Если это любовь - это одно, а если не любовь - это совершенно другое. И ответ на этот вопрос
влечет совершенно разные последствия для твоей жизни.

Николай ГЛАДКИХ. Андрей Леонидович, не кажется ли Вам, что те регулятивные механизмы, которые мы можем вычитать из текста, являются
своего рода обратной разверткой той эмоциональной свертки, которой является произведение? Как говорит Выготский, в каждом жанре
свернут определенный тип переживания, который читатель обратно отражает. То есть когда вы говорите о сентиментальном переживании
Муравьева, ведь фактически он воспроизводит некую литературную модель.

ЗОРИН. Да-да, конечно, я об этом и говорю. Я пока не понял, в чем проблема. Он воспроизводит литературную модель, он ее переживает,
он ее интериоризовал. Разумеется, но тут много разного. Молодой человек:

ГЛАДКИХ. Вы оказываетесь перед лицом проблемы, которую Эйзенштейн называл Grundproblem - основной проблемой искусства. Всякий автор
определенным образом:

ЗОРИН. Я тоже филолог, литературовед по базовому образованию. Но все, что я говорил, это не про искусство. Я не занимаюсь эмоциями в
литературе. Я пытаюсь понять про людей.

ГЛАДКИХ. Где эта грань?

ЗОРИН. Ну, где я вижу грань. Или я вам рассказываю про текст, пытаюсь смыслы его прочитать, или рассказываю, что этот текст значит
для меня, как я его понимаю. Я привожу, чтобы вам было понятнее, еще один пример. Молодой человек, о котором я пишу биографию в
настоящий момент, дворянин, из хорошей семьи, сын уважающего себя русского масона с сильными моралистическими оценками. Он в
совершенно неподходящий момент своей жизни заболевает гонореей. Это бывает. Ему надо как-то с этим работать, ему надо куда-то этот
ужасный факт положить. Или он преступник, или он не преступник, или он кто, или он никто, и т.д. Он должен что-то чувствовать.
История вообще-то в его конкретной ситуации ужасная. Выход находится. Он находится в пьесе Шиллера "Разбойники". Через идентификацию
себя с Карлом Моором он может свою гонорею возвести в перл создания. Это звучит анекдотически, и Шиллер писал не совсем про это. Я
не про Шиллера, у которого свои проблемы, к несчастью, тоже были. Я про человека, читающего Шиллера.

Антон НИКОЛАЕВ. Вы описали понятийный аппарат, с помощью которого Вы исследуете феномены, и это идеально для описания XVIII века,
поскольку мы знаем, как понимали эмоции в XVIII веке и понимаем его культурные коды. Вопрос вот в чем: есть вещи, которые еще не
пропущены в культуру и которые связаны с чем-то, лежащим за пределами гуманитарных наук: Как эту грань не потерять?

ЗОРИН. На вопрос, как не упускать то, что связано с психологией и физиологией, я могу ответить только одним образом: привлекать и
учитывать мнение физиологов и психологов. Я не обладаю квалификацией физиолога и психолога и вынужденно что-то опущу и упущу в
расчете на то, что коллеги, работающие в смежных дисциплинах, за меня что-нибудь доделают. Впрочем, моему другу и коллеге, Виктору
Марковичу Живову, принадлежит исторический афоризм, многократно процитированный: "Всего не упустишь". Так что что-то в конце концов
останется.

Что касается современной культуры.: Да, конечно, литература в качестве регулятивного механизма в ней играет гораздо меньшую роль.
Неизмеримо меньшую, по сравнению с XVIII веком. Тут и говорить не о чем. Но с другой стороны, это не означает, что мы не можем
воссоздать эти регулятивные механизмы. Эмоции людей современной культуры структурированы культурными регулятивными механизмами в
высшей степени. Не меньше, а больше, чем эмоции предыдущих людей, это происходит за счет существования глобальных средств массовой
информации. Это, вообще говоря, тоже легитимный метод анализа, но только литературоведы здесь сделать могут меньше, чем киноведы и
специалисты по СМИ. Это не значит, что первые не могут сделать ничего, но, в сущности, здесь другие типы формирования регулятивных
механизмов.

Что касается фундаментальных архетипов юнгианского типа. Это вопрос, я прошу прощения за грубое слово, научной парадигмы. Меня Юнг
оставляет глубоко равнодушным. Меня не увлекают его подходы, и у меня нет интереса продолжать их реализовывать. Это не критика Юнга,
это скорее критика меня.

РЕПЛИКА. Андрей Леонидович, вопрос, скорее, не к Лотману и к Бахтину, он, может быть, даже из области философии. Насколько я понял,
некие реактивные состояния, которые порождают весь процесс эмоционального возбуждения, так скажем, в оценочном или аналитическом
плане, он фактически подвержен неким внекультурным составляющим. Можно рассуждать о его кодификации, и, может быть, он вне культуры.
Безусловно, Бахтин это отмечал как некие парадоксы той же культурологи. Но вопрос, скорее, в другом: этот комплекс реактивных
состояний - это сфера деятельности клинической психиатрии? Безусловно, да. Но, скорее, речь идет о неких маниакальных состояниях,
которые всегда регистрировались. Но опять же, возвращаясь к Бахтину, изучение текстов не дает той питательной массы, на основе
которой возникает этот возбуждающий ареал культурных эмоций. То есть сама поэтика и культура образа как бы микшируются: Вопрос вот
какого плана: реактивные состояния как природа культурного творчества - это из какой области вообще? Это что, область проектирования
или область некоей персональной метафизики неких эманаций? То есть какова философская составляющая данного?

ЗОРИН. Ответ на вопрос, вероятно, надо начинать словом понятно: Я не могу, положа руку на сердце, это сказать в данном случае.
Попробую, как понял, хотя, может, понял неправильно. Я не думаю, что объектная зона, то, что мы изучаем, будь то реактивное
состояние, психология, эмоции человека, художественная литература - все что угодно, я не думаю, что объектная зона задает
дисциплинарный подход. В свое время было представление, что разные науки изучают разные объекты, но уже давно, кажется, никто так не
думает. Мы изучаем объектную зону с той точки зрения, которая нам интересна с точки зрения нашего подхода. В этом смысле реактивные
состояния можно изучать с точки зрения клинической психиатрии, можно изучать с точки зрения религиозной метафизики, можно изучать с
точки зрения теории художественного творчества, можно изучать с точки зрения культурной антропологии. Я делаю последнее. Но это
совершенно не исключает никаких других возможностей подхода к этому явлению. На мой взгляд.

ЛЕЙБИН. Вы в самом начале лекции сказали, что подошли к той стадии, когда хотелось бы какой-то обратной связи. Какой у вас вопрос к
этой обратной связи? Что, собственно, вы бы хотели узнать?

ЗОРИН. Я думаю, что к обратной связи набор вопросов один и тот же всегда. Понятно ли коллегам, что я делаю, широко понимая слово
"коллеги"? Интересно ли им это, вызывает ли какой-то отзвук, кажется ли продуктивным, кажется ли правильным? Самые примитивные
вопросы, ничего изысканного.

Юля ВИШНЕВЕЦКАЯ. Я сейчас буду делать обратную связь. У меня возникло некоторое недоумение. Мне кажется, я не очень много пропустила
и в общем поняла на протяжении лекции следующее: иногда происходят некоторые вещи, и люди на них как-то реагируют.

ЗОРИН. Точно.

ВИШНЕВЕЦКАЯ. В зависимости от того, где они живут и когда они живут.

ЗОРИН. Правильно.

ВИШНЕВЕЦКАЯ. И неплохо было бы этим заняться. И занимается этим не психология, а занимаетесь этим вы. Мне непонятно, чем все-таки вы
хотели бы заняться, какой же все-таки у Вас вопрос в этой сфере эмоций. Что вы хотите выяснить?

ЗОРИН. Что я хочу выяснить? Заново начинать не получится, поэтому коротенько. Попробую еще раз. Я хочу выяснить, что чувствовал один
молодой человек на протяжении четырех лет своей жизни. Что он чувствовал и почему он по поводу этих событий чувствовал именно так, а
не как-нибудь по-другому. Каковы были возможные альтернативы и почему он чувствовал именно так и какие обстоятельства его культуры
заставили его чувствовать именно так. Шире я могу поставить вопрос про определенный круг людей определенного типа и, может быть, про
то, какими могут быть подходы к ответу на подобный вопрос применительно к другим людям, другим эпохам и другим временам. Я не знаю,
это удовлетворяет вас? Если бы мне на этот вопрос квалифицированно ответ давали психологи, то я бы им совершенно удовлетворился. Но
мне кажется, что психологии недостаточно для ответа на этот вопрос, потому что у нее совершенно другие задачи. Или, во всяком
случае, той психологии, с которой я в основном сталкиваюсь. Исключения есть, но их немного, и они не систематические. Я думаю, что
подход гуманитарный, культурно-антропологический в этом смысле продуктивен. Возможно, я глубоко заблуждаюсь. Конечно, такую
перспективу всегда следует учитывать.

УСТИНОВ. А еще можно один вопрос? Вот вы обрисовали историю эмоций и, предположим, вы полностью произвели этот продукт, который
называется "История эмоций". Есть ли какая-то деятельность, в которой этот продукт будет или может использоваться? Или если такой
деятельности нет, сможете ли Вы ее спроектировать?

ЗОРИН. Это вопрос чрезвычайно интересный. Вообще говоря, относящийся к области идеологии. Я говорил как-то с: Я даже не знаю, какой
употребить эпитет, я бы сказал, с величайшим современным историком Хейденом Вайтом, который сказал мне (я не знаю, может, где-то это
и опубликовано, но я могу сослаться только на личный разговор), что история провалилась. Как дисциплина, она полностью провалилась.
Потому что задача истории - облегчить человеческие страдания. Ей это не удалось. Я спросил его, а не думает ли он, что у истории
есть какие-то другие задачи, связанные со знанием о людях и о каких-то других вещах. Он брезгливо поморщился и сказал: "Это
гуманитарИя, а я всегда считал историю социальной наукой. Если бы я считал ее гуманитарной, я бы ей никогда не занимался". Я думаю,
что история - это гуманитарная наука, а не социальная. Более того, я бы, может быть, сказал, что если бы я считал ее социальной
наукой, я бы ей не занимался. Поэтому у меня нет проективных задач.

УСТИНОВ. Простите, а вам не кажется, что если у вас нет каких-то проективных задач как по матрице, так и по использованию, то вы
произведете изначально археологический объект?

ЗОРИН. Да, я не против. Если хороший объект, то я с удовольствием произведу.

Борис ДОЛГИН. Маленькую обратную связь. Если можно, чуть-чуть в продолжение того, что говорил Алексей Левинсон. Вам сначала
действительно достаточно убедительно удалось надстроиться над классической семиотикой поведения. Все очень хорошо, интересно,
замечательно. С другой стороны, попытка показать полученное как принципиально, качественно новый уровень, как работу с эмоциями
именно как с совершенно иной сущностью, боюсь, что не до конца удалась. В том смысле, что всегда с каждым приближением к этому
возникает вопрос: это нечто сомнительное, называемое эмоцией, или это следующий уровень углубления в поведение? В то, что как раз
вполне можно рассматривать как текст. Я бы не ставил никогда вопрос, является ли это текстом - это, скорее, вопрос бессмысленный. Но
как текст рассматривать это, конечно, можно. Для меня здесь некоторый вопрос не столько в самом исследовании, которое очень
интересно, полезно и т.д., сколько в том, действительно ли это исследование совершенно иного или это просто постепенное приближение
поведения еще дальше, еще ближе к человеку?

ЗОРИН. Во-первых, ответ на этот вопрос до некоторой степени включает оценку того, что я сам делаю, а я бы все-таки от оценок
собственной работы воздержался. Но в качестве общего замечания я скажу, что грань между поведением и эмоцией - вообще вещь зыбкая. В
той схеме, которую я воспроизводил, готовность к действию рассматривается как часть эмоции. Дальше уже следует физическая
жестикуляция или что-то еще. В этом смысле, поскольку барьер этот неясен, как я понимаю, даже психологам, а уж извне науки - тем
более, то, может быть, я иду в эту сторону, как-то углубляя представления о поведении. А, может быть, это до некоторой степени не
такая смертельно релевантная проблема. Если мне удается немножко, чуть-чуть усовершенствовать представление о человеческом
поведении, включив в него какую-то эмоциональную фактуру, то это тоже неплохо:

ДОЛГИН. Именно об этом я и хочу сказать. Что это очень ценно именно в этом качестве, даже если не:

ЗОРИН. Мне бы хотелось думать - я могу ошибаться, - что я все-таки пытаюсь выйти на вот эту ускользающую, но, разумеется, поскольку
я вижу ее только отвердевшую в тексте и говорю о ней через текст, я должен понимать, что здесь есть проблема. А то, что сказать, что
мне не полностью удалось, так с этим я более чем согласен.

ДОЛГИН. Это, скорее, не к вопросу о том, что не полностью удалось, а к вопросу о том, вообще может ли именно в этой постановке это в
принципе до конца удаться.

ЗОРИН. Посмотрим.
18 июня 2004, 20:47



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 20.08.2004 21:34:01

Публичная лекция Михаила Блинкина и Александра Сарычева и горячая полемика о дураках и дорогах (*+)

http://www.polit.ru/lectures/2004/06/24/blinkin.html

Российские дороги и европейская цивилизация

Публичная лекция Михаила Блинкина и Александра Сарычева и горячая полемика о дураках и дорогах
Полит.ру публикует расшифровку публичной лекции "Российские дороги и европейская цивилизация", прочитанную Михаилом Блинкиным и
Александром Сарычевым 17 июня 2004 года в клубе Bilingua. Это была заключительная лекция нашего весенне-летнего семестра.

Тему дорог вслед за Гоголем поднял в своем послании Федеральному собранию Президент РФ. Эта лекция, на наш взгляд, оказалась вполне
достойной этой славной традиции, как в смысле апелляции к политической, так и к культурно-цивилизационной действительностям. Правда,
произошедшее меньше всех прочих четвергов в Bilingua походило на лекцию в традиционном понимании этого формата. В связи с тем, что
настало лето и с тем, "хозяйственные" темы меньше "общегуманитарных" привлекают достаточно большую часть нашей аудитории, слушателей
пришло не так много, как обычно. К тому же 90% аудитории постепенно покинуло зал в соответствии с ростом " температуры" обсуждения.

Эти обстоятельства, впрочем, способствовали тому, что гораздо быстрее, чем в привычной культуре дискуссии и обсуждений,
сформировались позиции, выступающие не по деталям и частностям, а по самому существу дела, с предъявлением оснований своих суждений.
А раз так, то разговор ушел далеко от узкого, технического, отраслевого разговора, что вполне соответствовало заявленной теме. Не
мало тому способствовало в том, что в присутствии крупнейших экспертов по теме (кроме докладчиков в качестве официального оппонента
участвовал Григорий Гольц, Институт народно-хозяйственного прогнозирования РАН), который сработали на то, что дискуссия даже при
выходе на "большие вопросы" не потеряла конкретность и предметность.

Поскольку дискуссия (настоящая "рубка"!) не способствовала последовательному изложению лекции, мы публикуем ее авторский конспект,
который можно прочитать, пойдя по этой ссылке:

Российские дороги и европейская цивилизация. Авторский конспект лекции



"Российские дороги и европейская цивилизация". Расшифровка "живого" доклада и обсуждения:

Михаил БЛИНКИН. Насколько я понимаю, аудитория сегодня по масштабам традиционных четвергов в Bilingua маленькая, поэтому я начну без
церемоний. Я обозначу пару тезисов - задавайте вопросы, перебивайте, на здоровье.
Каждый год, когда обсуждается бюджет, возникает сезонное обострение интереса к дорогам, дорожным налогам, дорожному развитию. И вот
начинается занятие любимым в России видом спорта - борьбой невежества с несправедливостью. Совершенно замечательно видеть, как
вполне компетентные уважаемые политические журналисты на эту тему интервьюируют дорожного полицейского в Норвегии, какого-то
"чайника" - депутата Европарламента из числа "зеленых". Пишутся совершенно фантастические вещи, запускаются в обиход какие-то идеи,
новации.
У нас с Александром Викторовичем был, ныне покойный, учитель, который любил рассказывать, что в Советском союзе 250 миллионов
специалистов в области дорог и общественного транспорта, но Советский союз рухнул, а вот это все хозяйство осталось.
Собственно, о чем мы хотим говорить? Есть огромный пласт знания, причем знания такого, что не то, чтобы его надо было где-то
разыскивать, знания какого-то уникального. Есть совершенно общепринятые институции, механизмы, отлаженные веками порядки, нормы,
правила. Это же очень старая отрасль и в ней очень устоявшиеся точки зрения. Самое интересное для нас, наблюдателей более-менее
профессиональных в том, что это знание не востребовано. Может так и нужно, не знаю, не специалист.
Есть несколько базовых вещей, которые были выработаны веками: институт собственности в области дорог, система финансирования (все
эти налоги, сборы, пошлины и т.д). Есть глубочайшая идея о том, что стимулом для дорожного развития является транспортное
обеспечение домохозяйств.
Об этом достаточно интересно рассказать, потому что мои даже личные наблюдения, наши с соавтором встречи с самыми разными людьми, в
том числе образованными и компетентными, показывает, что значительная часть этого знания не освоено.
Немножко об авторах. Вот два седых джентльмена, которые большую часть своей научной биографии занимались вычислениями,
размышлениями, писаниями текстов в области дорог, транспорта, всякого рода государственных и гражданских институций, финансовых
механизмов, с этим связанных. Плюс к этому совершенно мы - люди автомобильные, проехавшие самые разные дороги. Красиво сказать: от
Аппиевой дороги в Риме до недостроенной трассы Чита-Хабаровск. И если воспользоваться выражением покойного Андрея Амалика,
"ихтиологи и рыбы одновременно".
Технические вопросы, разумеется, для этой аудитории не нужны, да и не интересны. Будем говорить о вещах глубинных,
социально-политических, институциональных, т.е. в конечном итоге, совершенно правильно организаторы обозначили - "цивилизационных".
Но все-таки, было сказано, что это конкретная область знания. Вот начну с конкретных цифр больше цифр постараюсь не произносить.
Есть фундаментальный институт свободы личности. Свободы перемещения в пространстве. Что это означает в цифрах? В цифрах есть два
параметра, специалисты знают, в принципе все это на житейском уровне переводимо. Первый из этих параметров - подвижность, а второй -
гуманитарность транспортной системы. В благоустроенных странах телеметрическая подвижность на душу населения составляет порядка 12
000 пассажиро-километров в год. В конце Советского Союза она была порядка 3-4 тысяч, смотря как считать, там с индивидуальными
поездками тонкость. Т.е. в 3-4 раза меньше.
Есть второй показатель - гуманитарность транспортной системы. Это отношение пассажирской транспортной работы, т.е. сколько двигаются
люди, грузовой транспортной работы, т.е. сколько двигаются грузы в тоннах. Для стран развитых это отношение 3:1. Вообще на самом
деле все очень понятно. Люди свободны, они много двигаются. В конце Советского союза у нас показатель был 1:3. Естественно оба эти
параметра: гуманитарность и подвижность, естественно, за эти 12 лет, 13 лет они немножко стали лучше, но принципиально пока ничего
не изменилось.
Стандарты гуманитарности и подвижности, а эти вещи, действительно, железно связаны с личностными свободами, это просто эмпирический
факт, эти стандарты подвижности, и, соответственно, гуманитарности транспортной системы in global, в целом, достигаются в одном
единственном варианте транспортного развития - при высоком уровене автомобилизации домохозяйств. Насколько высокий уровень? В цифрах
это около 350 автомобилей на 1000 жителей. Лучше от 500. И, соответственно, развитой сетью дорог, которая может этот трафик,
порождаемый автомобилизацией, воспринять. Ничего другого человечество не придумало.

Рифат ШАЙХУТДИНОВ. Развитая дорожная сеть - это какая? Сколько?

БЛИНКИН. Показатели плотности на 1 квадратный километр и на тысячу жителей, на самом деле это до такой степени зависят от типов
расселения, от всяких географических тонкостей: Все это в принципе можно рассказывать в цифрах. Нас это очень далеко уведет. Потому
что здесь топологические характеристики связности важнее, чем цифры. Я не хотел бы в эти технические вещи окунаться.
И вот тут есть два тезиса, которые будут важны для всего дальнейшего. Первый. Дорожные сети были сформированы, везде, где они есть в
природе, за счет целевых дорожных налогов, направляемых в целевые дорожные фонды. Ничего другого не придумано.
И вторая вещь очень важная - методически и институционально, как угодно. Структура трафика, которая сложилась в последние 100 лет, с
развитием автомобилизации окончательно превратила автомобильные дороги в смешанные общественные блага. Первоначально сети дорог с
твердым покрытием - это, конечно, общественное благо в чистом виде: движение госпочты, воинских подразделений, обозов и т.д. Это
общественное благо такое же, как армия. По мере развития автомобилизации дороги превратились в смешанные общественные блага, в
котором общественного блага в чистом виде - чуть-чуть. Дальше скажу, что это означает в трафике.
До сих пор существует взгляд, записанный в советских учебниках, других не издали. И лексика, о которой я сейчас скажу, она
существует до сих пор в государственном обиходе, и никто даже не стесняется этого говорить: автомобильные дороги нужны для освоения
грузооборота. Пожалуйста, это можно в правительственных документах сегодняшнего дня прочесть. Городские улицы, для чего? Для
движения массового пассажирского транспорта, для развоза торгового груза и пропуска спецавтомобилей с "мигалками". Поездки граждан
на личных автомобилей надо ограничивать.
Я назову три тезиса, они очень забавны. Блага автомобилизации пожинают автовладельцы, а их издержки ложатся на общество. Это был
замечательный тезис, до сих пор в обиходе. Там было два тезиса не менее замечательных: не следует строить дорог на Запад, чтобы враг
не прошел. И не следует строить дороги в глубинку, потому что народ может из колхоза разбежаться. Два последних тезиса, на сколько я
знаю, последние лет 30 не цитируют.
Между тем, правильный взгляд на вещи заключается в том, что дороги - это среда обитания автомобилизированных обывателей. И это
чистая правда, потому что элементарное наблюдение - учет типового состава трафика, показывает, что даже при уровне автомобилизации,
порядка 1 автомобиля на семью - это 350 на 1000 жителей - уже 90% трафика легковых автомобилей, проще сказать автомобилей
домохозяйств, можно сказать по-разному.
Позволю себе некоторый экскурс в историю. Развитие дорог имеет два принципиально разных рубежа. Первый рубеж - это пионерное
освоение территории. В счастливых странах пионерное освоение территории происходило много столетий назад. В совсем хороших местах,
типа Римской империи, даже несколько тысяч лет назад. Пионерное освоение территории означает очень простую вещь: государственная
почта или воинский отряд могут доехать от центра до любой точки, этому центру подчиненной
Пионерное освоение территории. Тут еще важно понять, что под какой трафик это происходило. Это в современных терминах, естественно
никаких таких слов тогда не говорилось. "Трафик" был порядка единиц на тысячу жителей. А по-другому не бывает. Для того чтобы
появился трафик в сотни автомобилей на тысячу жителей уже нужно, чтобы участниками движения становились домохозяйства.
Как бы то ни было, пионерное дорожное освоение территории Западной, Центральной Европы, прошло столетия назад. Соединенным Штатам
вовсе повезло, потому что у них и пионерное дорожное освоение, и дорожное освоение, связанное с высокой автомобилизацией исторически
очень мало различалось.
Так вот, второй рубеж - это дорожное развитие, связанное с автомобилизацией домохозяйств, когда потребителями сети становятся то,
что есть в каждой семье. Причем разница гигантская. Результаты второго этапа дорожного освоения территории все присутствующие здесь,
которые за рулем ездили дальше родных осин, наблюдали, и эти результаты впечатляющие, - при всех издержках, при всех заторах,
которые свойственны самым богатым странам и самым развитым городам и т.д.
И тут сразу вопрос про нас. Россия не закончила, не завершила этап пионерного дорожного освоения территории. Т.е. территория
Российской Федерации до настоящего времени не обладает транспортной связностью даже в самом примитивном смысле, по самой простой
топологии (звезда какая-нибудь) - нет.
Причины разные. Называют фундаментальную причину - дефицит каменных материалов на всей русской равнине. Это очень серьезная причина
на самом деле, потому что это уже в нашу просвещенную эпоху богатые англичане могут себе, чтобы не портить национальный ландшафт,
вывозить щебень из Малайзии. А вот во времена архаические первоначального дорожного освоения, отсутствие каменных материалов и,
соответственно, сооружение всяких деревянных мостовых в русских поселениях приводило к тому, что камень, положенный на дорогу, 3000
лет лежит, можно походить. Собственно, там и автомобиль проедет, там из общих соображений просто висит "кирпич". А дерево - ну 20
лет, ну чуть больше - понятно.
Историки, географы, называют самые разные вещи: специфические отношения центра и регионов, потому что почтовый тракт это все-таки
инструмент и атрибут центральной власти, значит не очень симпатичная штука, особенности национальной ментальности. Бог весть, не
специалист я. Во всяком случае, как специалисты мы можем утверждать, что Россия потратила на дорожное освоение территории за свою
тысячелетнюю истории никак не меньше средств и усилий населения, чем наши европейские соседи. Но результат, к сожалению,
отсутствует.
Очень интересно назвать дорожные проекты, которые реализовывались в России за последние 200 лет. Постройка каменного шоссе между
Санкт-Петербургом и Москвой. Сто лет продолжалось, в 1833 году закончилась. Программа дорожного строительства Николая I была принята
в 1848 году и уточнена после поражения в Крымской компании. Понятно, она была стимулирована военными нуждами, и увеличение
обывательского трафика связанного - там через какое-то время крепостное право отменили. Программа не была реализована, т.к. уже
начиналась эпоха железнодорожного строительства, и как бы вот это стерлось, не нужно. Была замечательная купеческая программа 13-го
года, разработанная российскими промышленниками и связанная еще с развитием национального автопрома. Первый дорожный фонд был
учрежден примерно одновременно с американцами в 14-м году.
Я не буду рассказывать, почему эти программы 1913-го года не были реализованы никак. Была послевоенная сталинская программа 45-го
года, очень серьезная. Благодаря ей хотя бы возникли магистральные дороги типа "Минки" или "Москва-Харьков и т.д. Она была свернута
по причинам послевоенной гонки вооружений. Косыгинская программа 68-го года, связанная с введением знаменитого 2% дорожного налога.
Она была, в общем, не исполнена, потому что тогда решили, что мелиорация важнее. Вот все эти программы - это, разумеется, все про
чистые общественные блага, естественно. Никакого там обывательского трафика, об этом даже никто и не думал, нет таких слов. Значит,
так или иначе, первичная базовая незавершенная, но хоть какая-то сеть сформирована была в России к концу 980-х годов. Т.е. с
опозданием, по крайней мере, на 100 лет по сравнению с соседями.
Очень интересно, для чего эти все-таки построенные дороги. Понятно - это чисто общественное благо в кристальном виде. Ведь у нас до
сих пор в обиходе такие слова, как автолюбители и частники, применительно к участникам дорожного движения. Я читал кучу зарубежной
литературы. Это вообще не переводится, не переводятся абсолютно это наши родные выражения, которые они до сих пор в обиходе. Частный
извоз был административным правонарушением до 1980-го года. Эти установки живут, они существуют.
Если кому-то доводилось обратить внимание, что даже вполне пристойные застройки 70-х - 80-х годов таковы, что два автомобиля во
дворе не разъедутся, если не залезать на тротуар. При этом смешно считать проектировщиков глупыми и неразвитыми людьми. Они просто
действовали по СНиПам. Там было написано - 60 автомобилей на 1000 жителей, 180 - после построения коммунизма. Значит, легко
сообразить, что при таком уровне развития автомобилизации вероятность встречного проезда автомобилей близка к нулю. Ну что ж из-за
этого тратить асфальт, бордюрный камень, зачем? Вот мы живем в этой среде.
Сеть, которая нам досталась, имеет связную конфигурацию, т.е. из Москвы. Рокадных, каких-нибудь хордовых - очень мало, их
практически нет, их никто не строил. Магистраль от Читы до Хабаровска только сегодня строится. Проехать уже можно, но там еще
строить и строить. И, наконец, в России есть феномен, который в принципе за пределами Африки немыслимый: в условиях бездорожья, т.е.
отсутствия физического доступа к железнодорожной станции, к базовой сети и т.д. живет порядка 20% населения. Только в "черной
Африке" такое есть.
Вопрос: за счет каких денег все это появится? Я специально сейчас обращусь к еще более древней истории. Вопрос этот беспокоил людей
всегда, испокон веку. Потому что в нормальных учебниках по истории написано, что первая в России налоговая реформа эпохи княгини
Ольги была одновременно и дорожной реформой. Т.е. вместо того, чтобы доезжать до каждого налогоплательщика, создавались погосты.
Вопреки стереотипу, погост - это не кладбище. Погост - это компот из налоговой инспекции, почтовой станции и т.п. Для того, чтобы
налоги можно было собрать объезжая только погосты, не въезжая в глубинку, и, соответственно возложить на население обязанности
поддержания базовой сети от погостов, до (тогда не говорили "федеральный центр") Киева.
Из 18 статей "Русской правды" две были посвящены дорожным налогам, дорожным провинностям. Структура дорожных налогов, сборов,
податей была в явном виде прописана технически вполне грамотно в Соборном уложении 649-го года царя Алексея Михайловича. И уточнения
были в 834 году. Николай I разделил земские сборы и общегосударственные земские повинности, т.е. грубо говоря, сделал иерархию
дорожных сборов на субъекты федерации и муниципальных образований (в современном языке).
Героическая попытка ввести в цивилизованное русло дорожное финансирование была сделана перед самой первой мировой войной. В России
был учрежден дорожный фонд ровно по американскому образцу. В Америке дорожные фонды штатов к 1910 году росли как грибы, но вот
федеральный трастовый дорожный фонд в Америке только в 1956-м году был учрежден. В России - в 14-м. Естественно, это был
квазидорожный фонд, потому что нормальный дорожный фонд основан на пользовательских налогах, связан с потреблением дорожной сети,
т.е. грубо говоря, с бензином, который мы сжигаем. Естественно, в 14-м году автомобилей в России было очень мало, и об этом речь не
шла. Но сам факт, что старались как-то держаться по курсу - есть.
Была замечательная фраза, которую мы с Александром Викторовичем много раз употребляли в своих публикациях, "дорожный фонд вместе с
прочими институциями царского режима был ликвидирован в результате большевистского переворота 1917-го года". Первый раз. Второй раз
(алаверды нынешним политикам и политтехнологам) ликвидация дорожного фонда в России произошла в 2000 году. Но об этом дальше.
В Советские времена были дорожные повинности и бюджетное финансирование. Венцом системы были указы президиума верховного совета
1958-го, 59-го, 68-го года, в которых закрепилось обязательное участие хозяйствующих субъектов в дорожных работах. Сначала 0,5%, а с
68-го года - 2% от стоимости продукции основной деятельности. Это, на самом деле, была чистой воды дорожная подать, т.е. уложение
1649 года.
Самое главное, что эта подать, даже ставка особо не поменялась, просуществовала в России до 2000 года. Это называлось "налог на
пользователей автомобильных дорог", который как раз взимался с оборота основной деятельности. Это исполнялось посредством так
называемых "дорожных зачетов". Т.е. наша история дорого - это замечательная эстафета: Уложение 1649 года, указ президиума Верховного
совета 50-х - 80-х годов, и, наконец, налоговая система, которая действовала до 2000 года.
Между тем, уже с начала 90-х годов на эту топологически бедную сеть, с очень скромными характеристиками, (потому что раньше
предполагалось, что тяжелые грузы мы по железной дороге повезем) вышел совершенно грандиозный трафик. Первый же уровень свобод (в
89-м году отменили запрет на частный извоз, дальше началась уже эпоха экономических реформ), привел к тому, что автомобилизация
населения так бесхитростно выросла, по разным подсчетам по-разному, но более, чем в 3 раза. В крупнейших городах это еще круче, и
это прямо на глазах, за 12 лет.
Резервы пропускной способности, которые были заложены еще в советскую эпоху, маленькие резервы (я уже говорил, что, собственно,
никто их особо не закладывал) были съедены немедленно. Если нужны социальные обобщения, то имела место такая стихийная приватизация
ресурсов улично-дорожной сети, или, если угодно, масштабное государственное субсидирование автовладельцев. Мне, как автовладельцу
обидно это слышать, но это правда.
О проблеме заговорили все и сразу, ситуация поменялась, причем для людей, далеких от транспорта, от дорог и т.д. Но ведь улица
совершенно изменилась. Что-то надо делать. Заговорили. А что надо делать? Ну, как водится, стали изучать мировой опыт. Как изучали
мировой опыт в области налоговых реформ - этот вопрос заслуживает романа. Поэтому я буду рассказывать только, как изучали опыт
дорожных налогов.
Для начала, в чем, собственно, мировой опыт заключается? Здесь все проще пареной репы. Если не брать нюансы, тонкости и т.д.,
существует механизм целевых дорожных налогов и дорожных сборов, которые поступают в целевые дорожные фонды. Венцом этой конструкции
был закон о дорожных трастовых фондах, принятый в США в 1956-м году. Предысторией - аналогичные законы, принятые в Соединенных
штатах, начиная с 1910-х годов. Аналогичное законоположение было принято в Австралии, в Великобритании, потом позже в Индии.

Дмитрий КУЛИКОВ. Извините, конечно, что перебиваю. А в чем тезис, а? Можно сформулировать тезис, из двух обещанных хотя бы один
сформулируйте, пожалуйста.

БЛИНКИН. Отвечаю. Тезис сводится к очень простой вещи: пока в России не будут введены нормальные пользовательские налоги обратных
связей, предполагающие ответственность человека за то, что он потребил пропускную способность и ответственность аккумулятора этих
денег за то, что эти деньги будут потрачены на ее увеличение, и одновременно некоторые гарантии свободного доступа этого лица к
дороге, как налогоплательщика, абсолютно равным со всеми прочими участниками дорожного движения, в России дорог не будет.
Я хотел рассказать это через опосредование истории. Если нет, пожалуйста, в лоб.

РЕПЛИКА. Ой, нет, расскажите, пожалуйста.

БЛИНКИН. Нет, я и дальше буду рассказывать, бога ради. Просто был задан вопрос, я на него отвечаю. Дороги, как рядовой
бюджетополучатель, дорожная отрасль, как рядовой бюджетополучатель, обречена на то, что мы имеем сегодня. Если вам интересно, вопрос
совершенно по делу, тем более, что это не посторонний вопрос, есть единственный способ войти в русло мирового опыта в этой области.
Ничего другого не придумано. Все измышления о том, что дороги могут быть построены за счет частных инвестиций, которые потом будут
отбиты за счет платности и т.д., я дальше об этом рассказывать буду - это мистика.

КУЛИПОВ. Я все понял. Революционность тезиса в чем? В том, что частные лица должны платить налоги? И только?

БЛИНКИН. Революционность тезиса заключается в следующем: в России 35-я статья бюджетного кодекса целевые налоги отменила как класс.
Больше того, главный теоретик российской налоговой системы, господин Шаталов, заместитель министра финансов и в старом и в новом
правительстве, неоднократно говорил и писал в своих интересных книжках, в цивилизованной системе не может быть целевых налогов.
Бюджетно-налоговый истеблишмент.

ШАЙХУТДИНОВ. Бог с ним, с Шаталовым, но 10 лет с 90-го по 2000 были целевые налоги? Разворовали ведь, гады.

БЛИНКИН. Отвечаю. Очень интересный вопрос. Предметный. Замечательный. Пункт первый: в России целевых дорожных налогов никогда не
было. Налог на пользователей автомобильных дорог, который взимался не с того, сколько я езжу, а с того, какая у меня выручка, это
дорожная подать 1649-го года. Дорожные налоги взимаются сообразно тому, сколько я километров наездил. Взимается очень простым
образом - через цены на бензин. Ничего другого пока не придумано. Есть некоторые футурологические конструкции, как это делать с
помощью всякого электронного снаряжения, но это отдельная тема.
Теперь по поводу "разворовано". Любимое дело очень многих политиков, политических писателей

КУЛИКОВ. Так что Ваша мысль заключается в том, что в цену бензина нужно включить специальный дорожный налог в сколько-то процентов и
все станет хорошо?

БЛИНКИН. Отвечаю. Во-первых, это очень большой комплимент, что это моя мысль. Целевые дорожные налоги, включенные в цену моторных
топлив, существуют, по крайней мере, 100 лет. Существуют абсолютно везде, кроме самых маргинальных стран. Они везде воспринимаются
как превращенная плата за пользование дорогами. Превращенная форма платы, потому что по-другому не соберешь, и одновременно
регулятор спроса предложения на сеть.
Фразы, которые я произнес, записаны в учебнике по экономике дорожного хозяйства, естественно англоязычных, по крайней мере, 60 лет.
Я просто рассказываю, господь с вами. Будет ли от этого хорошо? Да нет, на самом деле. От этого прямо-таки хорошо не будет.
Предполагается, что это механизм, в котором мы с вами становимся плательщиками дорожного фонда, который в американской традиции
называется трастовым. Мы с вами, автовладельцы, заплатили деньги, и предоставили их правительству в траст. Эти деньги могут быть
потрачены только на развитие, совершенствование, содержание дорожной сети. Попытки использовать эти деньги даже в форс-мажорных
обстоятельствах в США типа вьетнамской войны или "Бури в пустыне" пресекались Верховным судом.
Дальше - публичность. Доходы и расходы трастового дорожного фонда доступны не то, что американским автовладельцам, а любому
любопытному читателю, который в Интернете зайдет на сайт Федеральной дорожной администрации, абсолютно то же самое с дорожной
администрацией, скажем, Великобритании, и там написано, сколько сегодня денег пришло и на что они потрачены.
Дальше, если мы с вами плательщики, то статусных преимуществ в доступе не существует в природе. В законодательстве любой страны, где
принята такая система, целевых дорожных фондов и целевых дорожных налогов, записано правило, что право преимущественного движения
имеет государство при совершении официальных поездок. Точка. Больше никто. И я могу дальше перечислять: И от этого хорошо не будет.
Но если мы это введем, то наши дети будут ездить более-менее прилично. Потому что дороги - это слишком консервативная вещь. Мы даже
при самых правильных институциях их не построим ни за год, ни за 10 лет.
И, наконец, я на второй вопрос отвечу (по поводу того, что все было разворовано). Делаю следующее заявление - я в глубокой степени
являюсь частным лицом, я ни в коей мере не являюсь лоббистом дорожной администрации, министерства транспорта или кого бы то ни было.
Я частное лицо, вот мы с Александром Викторовичем пишем, размышляем на досуге. Просто я частное лицо, которое владеет информацией.
Так вот. Уровень коррупции в расходах на дорожные нужды сравним с уровнем коррупции в прочих государственных расходах и может быть
проиллюстрирован следующими цифрами.

КУЛИКОВ перебивает докладчика для вопроса.

БЛИНКИН. Подождите, Вы ж сказали "разворовано", я вам рассказываю. Это очень принципиально. В разгар зачетного исполнения бюджета,
вы помните, были зачеты военные, аграрные, дорожные и т.д. Так вот, мне прислали табличку с Юга России. Цена солярки на бензоколонке
составляла 5 рублей, цена солярки по дорожным зачетам 6,5, цена солярки по товарному кредиту под весенний сев - 8, и цена солярки по
зачетным поставкам в Кавказский военный округ - 10,5. Это по поводу разворовывания:
Да, конечно, воровство при государственном капитальном строительстве существует и в гораздо более развитых странах. Вы смотрели
замечательные итальянские фильмы 60-х годов про слушания в конгрессе США по поводу безобразий в дорожном строительстве? Только надо
понимать, где грязная вода, а где ребенок.

ЛЕЙБИН. Я бы хотел сказать, что я понял из наметившегося спора. Зачем нужна историческая реконструкция, которая производится, что
мне кажется полезным? Первый тезис состоял в том, что управление дорожным строительством - это одно из немногих цивилизационных
вещей, с которой (докладчик утверждает), что с этим история совершенно определенно разобралась. И то, в чем разобралась, было
произнесено в начале лекции по поводу трастовых фондов. Для меня пока не важны выводы по поводу фондов и схем финансирования. Для
меня проблема уже даже первый тезис, что все ясно в исторической перспективе. Поэтому я считаю, что историческая реконструкция нужна
до того, как спорить по тезису о налогах.

БЛИНКИН. Вот я ответил на вопрос о воровстве. Есть, на самом деле, еще очень интересный вопрос - причем здесь государство? Если речь
идет о частных автовладельцах, которых 95% в потоке, платят свои личные деньги на заправке, эти деньги как-то могут быть отделены,
вот цена бензина, в том числе фискальная нагрузка к цене бензина на дорожные налоги. В принципе, во всем мире, да и в России тоже,
частные фирмы строят дороги, ремонтируют дороги. Зачем нужно государство?
На самом деле, здесь государство нужно исключительно по техническим причинам: собрать дорожные налоги, собрать дорожный сбор или
плату за пользование дорогами иначе как в налоговой форме в ближайшее десятилетие будет невозможно. Сейчас это активно обсуждается и
в развитых странах и это, конечно, сделают. Будут собирать дорожные сборы по типу платы за электричество. Вот ваш автомобиль едет,
идет электронное слежение, вы проехали столько-то километров по федеральной дороге, сколько-то по московским улицам, сколько-то по
деревенской сети у своей дачи. Это фиксируется. Вам присылается многосоставный счет. Технически это можно сделать, разумеется. Но не
при моей жизни.
На ближайшее десятилетие другого сборщика, кроме государства, и другого способа, кроме налогового администрирования просто не
существует. Именно по этой причине государство здесь не устранимо. Я сказал только о бензиновых налогах, а здесь же еще сложнее. Еще
же есть собственно налоги, условно постоянная часть, не связанная с вашим пробегом по факту владения автомобилем, эти налоги тоже
присутствуют во всех развитых налоговых системах, они тоже идут в дорожный фонд. Больше того, в эти же фонды уже, конечно,
муниципального уровня, идут все деньги за платную парковку. Это большая иерархическая система.
Но главное - налоги обратных связей. Я плачу за эту парковку, и за эти деньги здесь какое-то улучшение сделают: расширят, углубят,
сделают подземную парковку. Я заплатил, и эти деньги будут потрачены, чтобы мне сделать лучше. Абсолютно фундаментальная вещь!
В принципе, ничего не мешало с самого начала, как в 92-м году был принят закон о дорожных фондах, записать честную вещь, что мы
перейдем на общепринятые в мире пользовательские налоги. Была замечательная игра слов: у нас был налог на пользователей
автомобильных дорог, но с технической, с профессиональной точки зрения, он пользовательским не был. Его платило, например, если вы
помните, пароходство. Я читал замечательное письмо директора "Новошипа", который объяснял, что он выполняет свой трафик на просторах
океана, а на балансе имеет "Мерседес" президента, и налоги платит 2,5% со своих оборотов.
Этот налог не был пользовательским, это была дорожная подать. Феодальный налог. Разумеется, в 92-м году перевести страну на
пользовательские налоги было технически невозможно. Трафик недостаточный, парк недостаточный. Сегодня это было бы уже, в принципе,
возможно. Может быть не сегодня, еще через пару лет. Мы пошли, однако, по пути революционному. Мы дорожный фонд ликвидировали,
перевели дорожную отрасль на бюджетное финансирование, и получили то, что мы получили.

КУЛИКОВ. Подождите, я ж не понимаю ничего из того, что вы рассказываете. Для чего весь сыр-бор? Вы говорите, перевести на
пользовательский налог можно только через два года. В чем проблема? Через два года и перейдем.

БЛИНКИН. Ерунда, уважаемый собеседник, потому что уже сегодня акциз на моторное топливо стал налогом общего покрытия. Нам
понадобиться целую революцию делать: Чем дальше мы уходим от дорожных фондов, тем труднее будет их вводить.

КУЛИКОВ. Нас не пугает революция. Когда понадобится, тогда и сделаем. В лекции было заявлены две вещи: дороги и дураки. Вы пока
рассказываете нам только про дураков, и ничего про дороги. Вот наличие дураков в нашей стране меня абсолютно не волнует, оно
общеизвестно и доказано. И если вы здесь это собираетесь обсуждать, то это не интересно. А вот про дороги интересно. А вы нам
впихиваете "плач Ярославны" о дорожных фондах.
Никого не волнует, что сейчас не ввели какой-то налог. Введут потом, когда сообразят. Медленно соображают. Никогда никому, кто
собирался что-то сделать, это не мешало.

БЛИНКИН. Вопрос такой. Пока мы с вами, люди, относящиеся в некотором смысле к политическому классу, экспертному сообществу (еще
какое-нибудь красивое слово можно придумать) не будем рассказывать детишкам в университетах о том, как устроено финансирование
общественных благ (а дороги из них самое понятное и простое, поскольку огромный опыт и все до мелочей сделано), пока это не будет
азбукой, аксиомой для людей, приходящих в политику, для лиц, принимающих решения, пока мы будем рассуждать на самом высоком уровне,
что дороги это про грузопотоки и освоение грузооборота, я полагаю, что нормальные институты для развития дорог мы еще 100 лет не
введем.
На самом деле здесь вопрос скорей из области идеологического оборота, скорей в области ментальности, чем в прагматике: Вы
по-простому сказали: ну, через два года введем. Нет, на самом деле, это очень важный вопрос. По поводу "плача Ярославны". Господь с
вами, мне, как физическому лицу, владельцу автомобиля в высокой степени до лампочки. В Европе ездить хорошо, я там ездить люблю.
Если вы про это, то "плача Ярославны" нет. Я предлагаю взгляд человека, который этим занимается. Поехали дальше.

ШАЙХУТДИНОВ. Относительно пионерского освоения. Согласен, оно не закончено в нашей стране. Но ведь пользователю же будет обидно, что
его деньги идут на пионерское освоение, а не на пользование, на улучшение пользования.

БЛИНКИН. Очень глубокий вопрос, который железно отражает ситуацию, имевшую место во всех странах, где шло то развитие дорог за
последние 100 лет. Предположим в Индии, в Австралии, Китае, направлялись в дорожный фонд субсидии из налогов общего покрытия, из
государственного бюджета, в расчете на большие проекты, где пока никто не ездит, где нет пользователей. И, вообще механизм налогов
обратных связей (мы с вами заплатили, а за счет этого дорога расширилась) работает только там, где есть много пользователей. Вы
абсолютно правы.

ШАЙХУТДИНОВ. Из вашего тезиса следует, что вводить пользовательский целевой налог, при освоенческой идеологии - это частичная мера,
в виду того, что все равно придется делать перекрестное субсидирование на это. Правильно?

БЛИНКИН. Отвечаю. В сегодняшней российской ситуации перекрестное субсидирование, с общих доходов федерального бюджета в дорожный
фонд, нужно для достройки Читы-Хабаровск. Для всех проектов такого рода:

ШАЙХУТДИНОВ. Еще масса других дорог.

БЛИНКИН. Я скажу сейчас, потому что я все это знаю наизусть. В очень многих ситуациях, где уже есть дороги, пользовательские налоги
абсолютно уместны. И есть вторая вещь - автомобилизированная часть населения - это самая деятельная, если угодно, самая
состоятельная часть населения. Их переводить на общий ковш бюджетной дотации - откровенная глупость. Мы вводим 100% оплату
коммунальных услуг, с бедных собираемся взимать плату за ЖКХ, в этих условиях делать рядовым бюджетопользователем
автомобилизированное сообщество - по-моему просто ерунда.
Тем более, что все проекты, которые осуществляются вокруг Саратова, Самары, Питера, Москвы и т.д. - это железно предмет
пользовательских налогов, по-другому просто быть не может. Почему выходы из Москвы должны по-другому финансироваться? Сейчас они
везде строятся выходы из Москвы. Почему они по-другому должны финансироваться?

ШАЙХУТДИНОВ. Вот смотрите, транспортная стратегия, которая принята сейчас в России, предполагает и строительство тех дороги, о
которых вы и говорили, и еще массу других. Общие затраты по этим проектам где-то порядка 200 миллиардов долларов. Приблизительная
оценка, которая прозвучала из уст того же Франка, когда он был министром. Понятно, что с пользователей столько не собрать даже в тот
период, который предполагался, в 15 лет:

БЛИНКИН. Отвечаю. Мы с Александром Викторовичем были в числе писателей этого текста. Про 200 миллиардов мы не писали. Значит есть
ведомственный торг, и вам, как политическому человеку это хорошо известно. Есть реальный баланс нынешнего года, будущего, 5 лет
вперед и т.д., сколько можно собрать с пользователей. Если мы введем дорожные налоги хотя бы на уровне, я даже табличку с собой
брал, хотя бы на уровне, принятом в прочих державах... Там много можно собрать. 95-й 14 рублей стоит:

КУЛИКОВ. Это пока на евро-2 не перешли. Они же потом будут на евро-2 переходить и требовать еще от потребителей дополнительный
налог.

БЛИНКИН. Вопрос перехода на евро-2 и евро-3 уведет нас еще дальше. На самом деле, опять же мировая традиция, что берется через
топливо? Через топливо снимаются транспортные экстерналии. Я дорогу потер, поездил по ней - заплати. Я экологию испортил - заплати.
Это законная часть, которая взимается с любого автовладельца. Когда мы сделали акциз на ГСМ налогом общего покрытия, мы эту
важнейшую связочку [между потреблением и развитием дорог] просто ликвидировали. Я только об этом.

ЛЕЙБИН. Я вообще перестал понимать о чем речь. Мы что о налогах разговариваем? Что в этом проблема?

ШАЙХУТДИНОВ. Докладчик сказал тезис. Я просто могу контртезис произнести (и с Дмитрием Куликовым здесь согласен): налоги не решают
проблемы наших дорог.

ЛЕЙБИН. Докладчик, вроде бы, тоже с этим согласен.

КУЛИКОВ. Он-то как раз говорит о том, что надо вводить ту систему налогообложения, от которой уже отказались:

БЛИНКИН. Докладчик эту фразу не произносил. Дорожный фонд Российской Федерации, существовавший до 2000 года включительно,
базировался на налоге с выручки, т.е. не был потребительским налогом. У нас нормальных дорожных фондов с целевым дорожным налогом ни
одной минуты не было. О чем вы говорите? У нас был "дорожный фонд" - название. Нормальных налогов обратных связей в России не было.
Я больше скажу - сохранение механизма бюджетного финансирования с одновременным сохранением статусных привилегий на доступ к сети
отбрасывает нашу систему правоотношений в области пользования дорогами на феодальный уровень. Мы живем в XVII веке при всех ваших
дорогих автомобилях.

ЛЕЙБИН. Подождите, дело в том, что-то, что здесь происходит, кажется, должно быть публичной лекцией. Это значит, что мы должны
понять, как понимать все эти тезисы про налоги и все такое с точки зрения темы российских дорог. В упор пока не понимаю. В начале
доклада было произнесено, что должны быть какие-то социальные механизмы обратных связей, и докладчик утверждал, что эти механизмы
универсальны для цивилизации. Но я все еще не понимаю, что в именно схемах финасирорвания и заключено все существо цивилизационный
опыт строительства дорог? Как устроены общества, которые умеют строить дороги? Какие есть еще социальные механизмы?

БЛИНКИН. Спасибо за поправку. Тогда дайте досказать, действительно, как это устроено.

КУЛИКОВ. Хорошо, вы не понимаете, что дальше делать?

ЛЕЙБИН. Подождите, с "что дальше". Давайте вы скажите о том, какую рамку нужно для этого разговора взять. Не налоги же обсуждать
сейчас.

ШАЙХУТДИНОВ. Мы поэтому с Димой и предлагаем не налоги обсуждать. Мы считаем, что обсуждать налоги совершенно бессмысленно, потому
что налоговой системы в стране нет, складываться она будет лет 15-20. Если вы серьезно занимаетесь исследованием налоговых систем,
то за эти 15-20 лет дорожный налог введут и отменят много раз и нас с вами не спросят.
То, что вы произнесли, как тезис, что пользовательский налог и всякая там взаимообразная связь должна быть, - я с этим согласен.
Более того, я понимаю, что с этим согласны все присутствующие здесь в зале. Но к дорогам мы перейдем или нет? Через 10 лет у нас
дорожная сеть во сколько раз увеличиться в связи с налогами или без них? Или уменьшится? Если я вас правильно понял,
пользовательский налог все эти проблемы не решает? Почему мы сейчас разговариваем про пользовательский налог?

БЛИНКИН. Отвечаю. Здесь очень простая вещь. Есть условия необходимые и условия достаточные. Система пользовательских налогов, если
угодно, налогов обратной связи, которые позволяют установить естественное равновесие (если мы повышаем этот налог, то, с одной
стороны, сбрасываем нагрузку с сети, а с другой - увеличиваем платежеспособность сети). Это абсолютно необходимое условие для того,
чтобы мы с вами ездили по дорогам с нормальными прочностными характеристиками и достаточной пропускной способностью.
Есть еще масса дополнительных условий, которые создают достаточность. Но если мы двинемся в эту сторону, без выполнения необходимых
условий, я даю вам очень печальный прогноз. Мы будем стоять на подходах к городам и в городах в крутых заторах или будем вынуждены
вводить административное ограничение на доступ к сети уже в ближайшие 2-3 года. Если кому-то это нравится - на здоровье.
Вопрос очень простой. Есть два способа регулировать спрос-предложение на пропускную способность. Один способ называется Road
pricing, который во всем мире понимается, как номенклатура и величина ставок дорожных налогов. Второй способ - административное
ограничение. Вот то, что мы с вами говорим "доживем", "через 2 года введем налог" и т.д. Количество транспортных средств в стране
все равно будет расти, о чем бы мы с вами не говорили, а пропускная способность вообще не будет расти, или расти очень медленно. И
вот мы с вами упремся в введение жестких административных ограничений. Если вас это устраивает - такой вариант тоже возможен.

ЛЕЙБИН. Ситуация сложилась такая: у меня есть желание дослушать какую-то часть лекции с тем, чтобы понять, есть один вывод про
способ финансирования дорог, или что-то еще из реконструкции докладчика понять, кроме этой финансовой схемы. А с другой стороны хочу
объявить, что здесь сидит Григорий Гольц, который, кажется, не согласен и по пункту о дорожных налогах.

БЛИНКИН. Если можно, я расскажу еще один сюжет, после чего какая угодно дискуссия. Сюжет для меня чрезвычайно важен вот почему. В
общественно-политический обиход снова брошено понятие "платная дорога". Больше того, некоторые политические люди включили это слово
даже в послание президента федеральному собранию. Здесь есть некоторое жуткое недоразумение, про которое мне хотелось бы рассказать
и объяснить. Скорее всего, это даже интересно.
Откуда вообще в обиходе взялось слово "платная дорога"? Если любой ленивый залезет в любую поисковую машину Рамблер или Яндекс, и
наберет слово "платная дорога", там выскочит сотня ссылок, а может быть и больше. Ссылки примерно одинаковые: во Франции все дороги
платные. И т.д. Эта идея очень крепко сидит в сознании массы людей, принимающих решения, и, похоже, в общественном мнении тоже.
Для начала, есть терминологическое недоразумение, потому что бесплатных дорог вообще нет на самом деле. За все плачено либо
налогами, либо другими способами. Формально в технической терминологии платная дорога ("Toll Roads", "Toll Facilities") трактуется
как "дороги, на которых взимается пошлина" ("Transportation Toll").
Что это такое и сколько платных дорог в мире? В руководствах по организации дорожного движения написано, что "платная дорога" - это
эффективный самоокупаемый инструмент для оптимального распределения транспортных потоков по параллельным маршрутам. Все. Эффективный
самоокупаемый инструмент для распределения потоков по параллельным маршрутам. Вот если кто-то ездил, а платных дорог, действительно,
больше всего в Испании, Италии и во Франции особенно. Идет вдоль берега Средиземного моря три дороги: местная во все городки
заходит, одна более-менее приличная, и третья уж совсем high class, она вынесена на обособленных конструкциях и т.д. Вот эта,
третья, платная. Для чего она сделана? Для того, чтобы отсечь транзитный трафик, чтобы отсечь всяких туристов и т.д., их отсечь от
местной сети.
Платность для чего вводится? Для распараллеливания, иначе все пойдут на хорошую дорогу. Причем уровень платности какой? Порядка 6-8,
максимум 10 евроцентов за километр. Это очень маленькие деньги. Этих денег достаточно для того, чтобы окупить что? Инструмент
организации движения: все эти турникеты, она лучше подхорохорена, чем прочие дороги, вот на это хватает. На строительство дороги
этих денег в принципе не может хватить. Это не то, чтобы в руководствах каких-то написано. Это некий очевидный факт, который знают
люди, которые хоть как-то с этим соприкасались. В идеальном смысле платный дорожный объект - это мостик где-нибудь в Сингапуре или в
Гонконге, там всех европейских тонкостей про права потребителя нет, берут доллар за километр. Окупается прекрасно. В Европе это
брать невозможно, в России тем более. Вот что такое "платная дорога".
Теперь, сколько платных дорог? Вот здесь я просто назову некоторые цифры: во Франции протяженность автомобильных дорог с твердым
покрытием - 950 тысяч километров, протяженность сети high way - аналога американских автомагистралей - 9300 километров, в т.ч.
платных - 8 тысяч. Вот на этих 8000 все русские туристы, включая депутатов и чиновником Минфина, покатались. Вот они полностью
уверены, что во Франции все дороги платные. В суммарной сети - это менее 1%. В Штатах доля платных участков дорог 0,1% от
протяженности. Вот после всего этого рассуждать, что введение "платных дорог" в России снимет хоть одну проблему дорожного
развития - это некоторая наивная детская глупость. Как это проникает в политический обиход - я просто не знаю. Скорее всего, от
туристских впечатлений. Вот я рассказал о "платных дорогах".
Давайте я прорезюмирую и дальше какие угодно вопросы. Я уверен, мы уверены, что на самый простой вопрос ответ: что мне рядовому
автовладельцу, человеку, который за рулем, до всех этих исторических, методических, теоретических экскурсов? Какое мне до этого
дело? Отвечаю. Существующий институциональный хаос в деле дорожного финансирования, дорожного управления порождает хаос дорожного
движения, который бьет каждого, это уже каждого касается. Общественный договор: я плачу и имею доступ, я имею тяжелую обязанность
платить и паритетный доступ, без исключения паритетный (в каком-нибудь тихом североамериканском городе мигалки на пассажирских
автомобилях, отсутствуют как класс).
Пока не будет введена равная обязанность платить и равное право доступа, мы будем иметь этот институциональный хаос и пробки. От
того, что мы введем дорожные налоги и равный доступ счастья не будет, но хоть будет ясно, куда мы идем.
Итак, наша точка зрения заключается в том, что необходимо формировать правильные институциональные структуры, и при этом медленно,
по мере роста культуры и благосостояния автовладельцев и развития гражданского диалога власти и общества, двигаться к светлому
дорожному будущему. Рецепт плохой, но других нет вовсе.

ЛЕЙБИН. Сейчас мы переходим к собственно дискуссии. Наметилось ряд оппозиций. Как я понял докладчика, генеральный тезис, он
относится не формально к дорожным налогам, а к некоторой социальной механике, про связь между пользователем и развитием дорог. на
минимальном уровне она выражается в пользовательских налогах, а там дальше целая история с общественными и властными институтами,
взаимоотношений граждан, которые что то платят и государства, которое что-то строит. Сказано, что рецепт плохой, но других рецептов
нет. Также наметилась оппозиция со стоящая в том, что не это вообще нужно обсуждать. Интересно узнать, а что?
Сейчас я должен дать слово Григорию Гольцу, видному специалисту по теме.

Григорий ГОЛЬЦ. Доклад, который я выслушал вместе с вами, он с моей точки зрения очень профессиональный. Но я хочу что сказать? Что
эта тема, вообще дороги, настолько сильно выходит за пределы отраслевой темы, что хотелось бы об этом поговорить более широко. Самый
главный тезис, который я сейчас произнесу в следующем. Желание изучить исторический опыт европейских, североамериканских стран,
вообще всего мира, как бы там произошла модернизация, в том числе и транспортная модернизация, и как бы мы берем с нее опыт и в
части техники, технологии, и финансов: С этим я не согласен. Потому что если мы будем брать с них пример, то мы их, в принципе,
никогда не догоним, потому что между нами примерно 50 или 70 лет.
У нас нет ни средств, ни возможностей их догонять. Значит, мы должны идти принципиально другим путем. И только на этом пути мы можем
чего-то добиться. Вот об этих других путях и об этих формах я и хочу поговорить.
Два штриха из истории. Когда у нас началось дорожное строительство, причем, я хочу сказать, что это железнодорожное строительство в
70-х годах XIX века у нас происходило в основном за счет кредитов и с помощью консультаций, в основном, французских, бельгийских,
немецких, английских капиталов и инженеров. Они заработали огромные деньги на этом строительстве. То, что говорят о коррупции, о
воровстве, то это даже не сравнимо с тем, что происходило в эти годы XIX века. Потом царское правительство опомнилось, стало
выкупать изобретения, и к 10-ым годам ХХ-го века как-то это все образовалось уже на отечественной основе.
Но самое главное в железнодорожном строительстве, что мы в свое время не провели подъездные дороги, т.е. грузы, пассажиры, которые
ехали к станциям железных дорог, передвигались по грунтовым дорогам. В то время, как на Западе одновременно со строительством
железных дорог использовались как и прежние дороги, которые им достались еще со средневековья, но в основном они строили. И примерно
у них было на 1 километр железных дорог 7 километров подъездных путей.
Поэтому, когда появилось автомобильное движение, все было уже подготовлено. У нас обратная была позиция: 0,3 подъездных дорог к 1
километру железной дороги. Т.е. получается обратная совершенно ситуация. Идиотская я бы сказал, ситуация.
Когда началась автомобилизация, был такой Гольдберг, который рассчитывал и публиковал доклады, какая у нас будет автомобилизация
через 20 лет, через 40, через 50 лет. Крупный такой деятель был. Но эту автомобилизацию в свое время свернули. Почему? Потому что
при том режиме казалось, что свободное развитие пространственного движения людей приведет к необъяснимым и неожиданным последствиям.
Поэтому автомобилизацию свернули, и вообще у нас до 60-х годов было абсолютное преимущество грузового движения. Но это все я не о
том.
Самое главное, я о чем хочу сказать, что нас преследуют, и в этой области тоже, все время встречающиеся жуткие несоответствия. Я бы
сказал, заход страны за предельное состояние. Сначала пример приведу. Кольцевая дорога, МКАД начинала в умах транспортников,
градостроителей и архитекторов зарождаться в 36-м году. Проектное задание было подготовлено в 39-м году. В 60-м году уже ее
построили. И в основном она проектировалась, как стратегическая дорога вокруг Москвы для прохода на случай всяких неожиданных
обстоятельств. Что произошло на самом деле? В 60-м году генеральный план Москвы того года показали Хрущеву, и на этом плане была
показана эта дорога на карте. Хрущев сказал: "Ой, как здорово. Давайте границу Москвы сделаем по этой кольцевой дороге". Тогда
Москва была 335 квадратных километра, а в пределах кольцевой дороги она стала 875. Это в один день.
Все дороги, все территории, все города во всем мире, и у нас в том числе раньше, развивались синхронно. Развитие транспорта -
территория растет. Нет транспорта - ну и города не растут. А здесь такой вот нажим: будем считать вот такую территорию Москвой. Это
яркий такой пример несоответствия.
А что сейчас происходит? Сейчас происходит невиданное несоответствие. Строятся высокоэтажные жилые дома, причем заселяются людьми с
достатком, иногда на каждую семью появляется по 3 автомобиля. У нас только 7% от территории - это проезжие части в Москве. Для того,
чтобы обслужить уровень автомобилизации - 350 автомобилей, нужно иметь 25% от всей территории дорог, улиц. У нас этого нет и не
предвидится никогда.

РЕПЛИКА. Что ж у же все территории проданы?

ГОЛЬЦ. Нет, просто, понимаете, что-то одно, либо не развивать автомобилизацию, либо не строить эти:

РЕПЛИКА. Надо запретить точечную застройку.

ГОЛЬЦ. Тут получается несоответствие, все время получается несоответствие. Как выходят из положения другие: Наши люди построили в
пригороде хорошие коттеджи, иногда трехэтажные. Но они ж там не живут. А в других странах - живут, потому что у них есть автомобиль,
они быстро добираются до работы. Но почему они там живут, а наши не живут? Потому что там нет ни медицинского обслуживания, ни
торгового. Самое главное, что там нет такой структуры, чтобы было людям безопасно жить. Они просто боятся каждый день жить в этих
коттеджах. Поэтому вот эти средства, которые получает , скажем, Лужков от этих домов, их надо направить на инженерное обустройство
пригородных районов, и тогда люди разместятся как везде, во всем мире в пригородах при большой автомобилизации. А несоответствие
будет приводить к все большему и большему конфликту, и в конце концов, в Москве движение встанет.
Я могу даже точно рассчитать, когда это произойдет, при каком уровне автомобилизации. Если будет такими же темпами идти
автомобилизация, то через 3-5 лет большая часть улиц будет просто запружена и нельзя будет проехать. Тогда начнутся какие-то
административные мероприятия. Это второй тезис.
Третий тезис - самый главный. Здесь говорится о том, чтобы брать с автомобилистов, чтобы на эти деньги строить дороги. Понимаете, я
с этим не согласен. Почему? По принципиальным соображениям. Что такое транспорт и дороги? В организме есть разные структуры: и
сердце, и почки, и селезенка, и ноги, и руки. Так же и в хозяйстве есть и черная металлургия, и энергетика, и цементная
промышленность - все есть. Так вот транспорт, это как раз связующий все. Отдельно рассматривать транспорт и дороги от всего
хозяйства совершенно невозможно.
Откуда взять деньги и почему надо с людей, которые взяли автомобиль и ездят? Почему? Да с нас же уже взяли эти деньги. Вы знаете,
сколько себестоимость водки? Мало кто знает. Себестоимость водки - это 2 пустых бутылки от бутылки наполненной. С вас, когда вы
пьете бутылку водки, уже с вас взяли полной ложкой.

БЛИНКИН. Дорогой Григорий Абрамович, я всю жизнь пил алкогольные напитки, и могу вам сказать, как глубокий эксперт: за водочные
акцизы нигде и никогда дороги построены не были. Это печальный факт. Потому что за водочные акцизы сами понимаете, кого надо
содержать.

ГОЛЬЦ. Минуточку. Немножко дайте мне досказать до конца уже. Так вот, при советской власти в государственном бюджете была такая
позиция - налог с оборота. Так вот он составлял 35% от всей доходной части. За счет него в основном и были построены и ракеты, и
атомные подводные лодки. Так вот если бы только часть от этих средств пошла на дороги, тогда бы мы имели хорошую дорожную сеть. Вот
в чем дело. У нас столько денег, что налог на пользователей - это просто слезы по сравнению с тем, что государство собирает со всех
нас: и с хлеба, и с бензина, со всего. За счет этого, собственно, государство и живет. А дороги, почему-то, надо обязательно
перевернуть, чтобы люди платили сами. Да плюс к тому, что с нас все взяли и так.

БЛИНКИН. Я рад был бы согласиться со своим старым и глубоко уважаемым другом. Я очень рад был бы не платить вообще дорожные налоги,
и считать, что когда я покупаю бутылку водки, значит за все я уже заплатил. Но в природе этого не бывает. Еще раз повторю пожестче
тезис. Тезис авторов заключается в том, что для минимального развития улично-дорожных сетей в России, для того, чтобы избегнуть
настоящей транспортной катастрофы, когда города и подходы к ним встанут, господам автовладельцам, в том числе авторам этого доклада,
придется: а) заплатить, б) обеспечить общественное мнение, что эти деньги целевым образом пошли на развитие дорог, с) выстроить
соответствующие институты, чтобы эти штуки обеспечить. Без этого, города и подходы к ним станут, как абсолютно верно сказал Григорий
Абрамович, через 2-3 года. Это чистая правда.
Только нам придется за это заплатить, и заплатить очень жестоко, потому что на самом деле 6 миллиардов дорожных денег, по-простому -
число автомобилистов, годовой пробег, и т.д. - вот 6 миллиардов долларов дорожных денег это нам будет при нынешнем 14-рублевом за
литр бензине, 7 рублей платить за дороги. А поскольку фискальная нагрузка там уже сидит всякая, похоже, нам еще больше придется
заплатить. 6 миллиардов долларов не бог весть какие деньги для дорожного строительства. Американцы с их великолепной дорожной сетью
сотенку в год тратят. Так вот, нам придется заплатить. Другого выхода нет.

Алексей ЛЕВИНСОН. Я как раз занимаюсь общественным мнением, и примерно себе представляю, как в результате каких-нибудь слушаний в
Думе будет введен такой налог, о котором вы говорите (облагать налогом автомобилистов - это такая старая традиция еще с советских
времен, мол, они - богатые, пусть они и платят). Но хотелось бы понять, почему те деньги, рубли и копейки внутри стоимости литра
бензина, по какой причине дальше будут использованы целевым образом? Почему они вообще пойдут на строительство дорог, а не на
какие-то другие нужды. Это первое.
Второе: кто, где и когда будет определять приоритеты - какие дороги где надо строить. Вот есть в принципе деньги на дороги, почему
их надо истратить в Подмосковье, а не рядом с Владивостоком? Почему надо строит рокадные, а не радиальные и т.д. Я не вижу
общественных институтов, не знаю их, которые могли бы осуществлять контроль и ту самую обратную связь между обществом и дорогой, о
которой вы говорите. Таких институтов у нас просто, к сожалению, нет, и те, которые имеются в лице, предположим, нашего парламента
или прессы, по-моему, не адекватны для решения этой задачи.

БЛИНКИН. Ответ на первый вопрос ответ абсолютно технический. Речь идет об окрашенных деньгах, которые поступают на целевую статью
или, если угодно, целевой фонд, и тратятся ровно на содержание и развитие автомобильных дорог. Как это делать финансово-технически с
учетом казначейского исполнения бюджета, как старый консультант Минфина могу объяснить даже в статьях, в деталях. Это технически
очень просто.
Второй вопрос, который вы затронули - абсолютно фундаментален и хорошего ответа просто нет. Если спрашивать общественное мнение, а
такие эксперименты были, я видел не далеко от своего дома замечательную демонстрацию автовладельцев на крутых автомобилях, которые
протестовали против повышения ставок дорожного налога, года три назад. Нормальная, такая демонстрация, красивая. Значит общественное
мнение против этих налогов. Что общественное мнение ответит на вопрос: "что нам нужно хорды в Москве строить или четвертое кольцо?".
В жизни не ответит.
Кстати говоря, институты общественного обсуждения, как строить существовали и при проклятых коммунистах. Вот мы с Григорием
Абрамычем присутствовали на транспортной секции градостроительного совета Москвы, когда в конце 70-х обсуждался план и на полном
серьезе специалисты с карандашиками, с расчетами говорили, что бывают решения лучше кольца и хорды. В принципе эти экспертные
механизмы можно воссоздать. Другое дело, их нет в природе, когда идет речь не о городе, локально, а о глобальной сети страны.
Действительно, эти общественные институты очень сложная вещь, но пока не будет этого "целевого" мешка, куда складываем деньги,
обсуждать эти общественные институты - смешно. Не чего обсуждать. В парламенте, дорожное строительство - это бюджетополучатель,
какого-то пятого или шестого уровня актуальности. И глупо говорить, что дороги - это намного актуальней, чем голодные офицеры. Пока
не будет целевых денег, окрашенных заранее и с кровью вырванных у меня - автовладельца.
Какой бы мы не избрали парламент "левый", "правый", "центральный", он не проголосует за то, что надо строить "highway" по
направлению Саратова, не решив элементарные проблемы - офицера, получающего 4 000 в месяц. Кто за это проголосует? Поэтому,
естественно, целевые деньги, другого выхода нет. Тогда общественные институты потихоньку народятся, очень не скоро:

ЛЕВИНСОН. Простите, но чтобы деньги стали целевыми должен проголосовать тот же самый парламент, не так ли? Просто вопрос об офицерах
станет на этой фазе:

БЛИНКИН. Вопрос о том, что эти деньги целевые, пусть не большие, это означает, что программа дорожного строительства будет
выполняться очень скромными темпами, но здесь принцип важнее темпов, принцип важнее объемов. Пусть деньги совсем маленькие, пусть
сегодня законодатель решил, да, мы вам отделили 4 копейки, но это ваши деньги, которые на всю жизнь, этот механизм установлен на 20
лет вперед. По-другому просто не бывает.

КУЛИКОВ. У меня есть достаточно жесткий тезис. Все, что вы рассказали - это, наверное, здорово, такая просветительская работа, вашу
лекцию я отношу к просветительской работе. Я думаю, это наша беда в сфере государственного управления, что люди, которые должны быть
экспертами осуществляют не экспертизу, а просветительскую работу. На самом деле, введенный в этом году, или через три года
пользовательский налог, повторяю, ни чего принципиального не изменит. Развивая тезис, который начал коллега Гольц, что и 70 лет мы,
может быть, мы будем догонять, все равно не догоним и не перегоним.
Существенная проблема, а не вопрос: может ли инфраструктурное дорожное строительство выступить инструментом, механизмом (поставьте
знак "ровняется") развития страны. И решение такой проблемы уж точно далеко от вопроса о пользовательском налоге. Или так:
пользовательский налог, возможно, в том числе, но не первом месте. Потому что мы сейчас быстро посчитали с коллегой Рифатом
Шайхутдиновым, и получается, что, 1 рубль добавить в цену бензина, то получится 1 миллиард долларов.

БЛИНКИН. Правильно, а 6 рублей - будет 6 млрд.

КУЛИКОВ. 6 миллиардов. И при этом все не так просто - неизбежно возникнут проблемы. Потому что не ясно, как это скажется на
автомобильном рынке и скажется ли? И что нам отечественный производитель скажет по этому поводу? И т.д. и т.п. Это не такой уж
простой вопрос с потребительским налогом.

До тех пор пока им вы или я, или кто-то из нас не ответит на вопрос о развитии страны, который президент Путин задает уже 5-й год,
ничего не произойдет. Когда каждому новому эксперту задают вопрос, "а вы что, знаете что делать?", то уже через две минуты
выясняется, что это ни чего не даст. Ну что даст введение целевых налогов для развития страны? Да ничего.
То есть мы сегодня обсуждали не то. Здесь ведь нет учеников средней школы, которым надо рассказывать о том, как в течение тысяч лет
в Европе складывались дороги. Это не очень осмыслено.

Дмитрий ШАТЕЛКО. У меня вопрос-тезис. Немного изменить название лекции: "Дороги они как локомотив удвоения ВВП". В связи с этим,
перекликаясь с оратором, Михаил Яковлевич, такой вопрос. Как вы считаете, насколько мы должны увеличить транспортную сеть страны,
чтобы ВВП у нас удвоилось?

ГОЛЬЦ. Давайте я отвечу про ВВП. Я работаю в институте народно-хозяйственного прогнозирования, официально отвечаю за транспортную
сеть, за транспорт. На самом деле мои компетенции значительно шире. Мы сделали такую работу для министерства экономики и для бывшего
министерства природных ресурсов. Что мы сделали? Эти данные слабо публикуются, а вот с 1950 года проследили невозобновляемые
ресурсы - металлы и пр. и электроэнергия и все отрасли хозяйства, которые дают доход и когда мы все свели я получил неожиданный
результат - нам увеличивать ВВП и не надо, потому что он у нас в кармане уже есть, только в чужих карманах лежит. Если вы возьмете
всю теневую экономику - это в два раза больше того ВВП, который сейчас есть. Речь идет о том, как это взять.

КУЛИКОВ. Да старый, общепринятый вывод.

ГОЛЬЦ. Я не знаю, что он старый или не старый, я на цифрах получил. Но не все с этим согласны, даже у нас в институте. В свое время
была введена монополия на продажу и производство водки, сначала оно упало несколько, а потом резко вверх пошли доходы от этой
отрасли. Мы посчитали, весь теневой сектор в водочной сфере дает доход "теневикам" - 20 млрд. долларов в год, а здесь говорится о 6
млрд. Это можно просто взять одним росчерком пера, сразу. Какие-то сложности будут, связанные с тем, что какие-то потоки, там с
этими теневыми деньгами и пр. и пр. Что касается других отраслей. Ежегодно мы имеем от продажи углеводородного сырья 65 млрд. в год,
из них государство получает только 25 млрд:

ШАЙХУТДИНОВ. Где деньги взять - не проблема. В стране полно неиспользуемых денег. Стабилизационный фонд. Остатки ЦБ 100 млрд., плюс
28 млрд. сейчас собираются за счет природной ренты добавить. У нас порядка 220 млрд. долларов внебюджетных денег.

У нас есть ресурсы. Вот только как мы можем догнать и перегнать? В чем шанс?

РЕПЛИКА. Мало кто знает этот шанс, вернее учитывает мало, что у нас наравне с США может быть не меньше накопилось информационных
богатств - в наших библиотеках, в наших архивохранилищах, в наших патентохранилищах. И эта информация совершенно не используется.
Сейчас известно, что 70% всей чистой продукции в мире достигается за счет новых знаний. Раньше добывали металлы, уголь, а сейчас все
добывается за счет новых знаний. Вот эта область у нас не задействована. Если мы задействуем наши информационные богатства, то мы
можем здорово продвинутся вперед.

КУЛИКОВ. Так что не нужно транспортную сеть развивать? Просто тезис о том, что надо вкладываться в дороги у двух предыдущих коллег
прозвучал. Но он, собственно, в никуда пока. Любое использование дополнительных финансовых ресурсов, собираемых таким или другим
образом, определяется некоторыми перспективами развития страны. Грубо говоря, есть 220 миллиардов лишних денег. Ну, хорошо, мы еще 6
доберем или 12 миллиардов "временно свободных средств". Никакой проблемы нет потратить их на строительство дорог. Но только,
единственное, надо для этого доказать, что на следующем шаге, после того, как будет создана инфраструктура, ВВП утроится,
удесятерится, учетверится и т.д. Сама задача удвоения ВВП спорная, она какая-то такая, странноватая. Ее надо удесятерять, чтобы с
Америкой соревноваться, ну ладно, бог с ним. Но главный-то вопрос: почему надо эти деньги вкладывать именно в развитие дорог?

ГОЛЬЦ. Отвечаю на этот вопрос. Вот здесь мой коллега прекрасно рассказывал об истории и об уровне километрической подвижности. У нас
километрическая подвижность почему меньше? За счет того, что у нас скорости меньше. У нас скорость доставки грузов по стране на
железнодорожном транспорте на уровне 1910 года. То же самое происходит во всех транспортных, отраслях. Нам надо увеличить скорости.
За счет скорости происходит оборот товаров, и вот этот оборот дает: деньги быстрее оборачиваются, товары быстрее оборачиваются. Это
и есть вновь добавленная стоимость. Вот за счет этого. Надо просто определить, и мы определили это, на каком полигоне надо увеличить
скорость. Потому что если вы даже в социальных целях проведете дорогу хорошую в какой-нибудь деревне, где три бабки живут, это
ничего не даст в смысле увеличения экономического состояния страны, хотя с социальной точки зрения это очень важно. Но в первую
очередь, чтобы увеличить поток вновь созданной стоимости нужно увеличить скорости:

КУЛИКОВ. Скажите, а насколько скорость движения грузопотока у России и Америки разнится?

ГОЛЬЦ. У них скорость доставки на автомобильных дорогах (где едут траки) 120 километров. У нас, в среднем, 30 километров.

КУЛИКОВ. Т.е. в 4 раза.

ГОЛЬЦ. Да. На железных дорогах у нас, примерно, 8 километров в час, скорость доставки. А у них - 40 километров в час.

КУЛИКОВ. В пять раз. Прошу заметить, мы только сейчас подошли к существу дела!

ЛЕЙБИН. Правильно я понимаю, что участниками разговора принимается как главный вопрос о том, почему именно дороги могут быть важной
точкой социально-экономического рывка. Это тот вопрос, который был задан коллегами в форме вопроса, куда потратить 220 миллиардов.

КУЛИКОВ. Причем была выдвинута Григорием Абрамовичем Гольцем одна из версий, очень правдоподобная.

Александр САРЫЧЕВ. Дайте соавтору сказать! Господа, за последние три года было сделано 3 программы дорожного развития. Цена хороших
дорог в России до 2020-2025 годов - различные оценки. От 120 до 200 миллиардов. Нужно откуда-то эти деньги взять. Мы с коллегой
придерживаемся той точки зрения, что за эти дороги должны заплатить пользователи.

КУЛИКОВ. Чтобы я вас понимал. Цена хороших дорог в России: Что значит "хороших дорог в России"?

САРЫЧЕВ. Это достаточных для пропуска в нормальных комфортных условиях парка автомобилей, исходя из потребительской логики.

БЛИНКИН. Для того, чтобы обслужить хотя бы ту автомобилизацию, которая есть сегодня.

САРЫЧЕВ. Да. Мы в 2020-2025 году выйдем в среднем на уровень автомобилизации порядка 250-300 автомобилей на 1000 жителей, и для
того, чтобы эти машины передвигались по сети, нужна соответствующая дорожная сеть. Это расчетные задачи, которые специалисты умеют
решать. Где трехполосные, где однополосные дороги и т.д. В связи с тем, что основной трафик составляют легковые автомобили, то для
пропуска, допустим, грузов, сеть будет избыточной, и наличие хороших дорог экономически не рассчитывается. Т.е. экономическая
эффективность, а сколько даст вложение миллиарда долларов в эти дороги - она ничего не дает. Она только дает, как говорил Кеннеди,
свободу передвижения гражданам.

БЛИНКИН. "Возвращенного баланса вождения", из программы президента Кеннеди, ныне покойного.

САРЫЧЕВ. Вот давайте исходить из этого. Есть третье производное: можно посчитать какие-то деньги, которые в результате получит
экономика.

КУЛИКОВ. То, что сказал Григорий Абрамович для меня совершенно понятно. Я понимаю, что в современном мире основные деньги и прибыли
делаются на скорости оборота. Ни на чем-то другом, а именно на скорости оборота. Это и есть предпринимательское ноу-хау, одно из
самых современных. И вот если мне говорят, что у нас разница с Америкой, если вы согласны с этими цифрами, по автоперевозкам в 4
раза медленнее, по ж/д перевозкам - в 5 раз медленнее, чем там. То я понимаю, что это даст. Там можно ждать не только удвоения, а,
действительно упятирения:

САРЫЧЕВ. Скорость и оборачиваемость связана только с перевозкой скоропортящихся грузов, в остальном гарантированное время доставки.
10 километров, или 15, или 20 - не имеет никакого значения. Привезете вы компьютеры через день или через 23 часа.

КУЛИКОВ. Да кто вам сказал такую глупость? Вы продавали : компьютеры, раз вы это произносите? Это вы по Марксу, да, "товар -
деньги - товар".

САРЫЧЕВ. Нет!

КУЛИКОВ. Любому, кто занимается бизнесом, известно, что Маркс ошибался, что капитал есть функция от скорости оборота. Сем быстрее
товар превращается в деньги, тем быстрее их опять можно вложить. Про это, я так понимаю, говорил Григорий Абрамович.

ШАЙХУТДИНОВ. Одно дело вы продадите 100 компьютеров за 10 дней, то ли вы будете продавать 100 компьютеров, в четыре раза медленнее,
за 40 дней. Вы понимаете эту простую вещь?

САРЫЧЕВ. Это не связано со скоростью доставки.

РЕПЛИКА. Я прошу прощения, чтобы возить компьютеры нужно железную дорогу использовать с использованием терминала. Дешевле и хорошо.

САРЫЧЕВ. Давайте не будем дискутировать по поводу скорости доставки.

ГОЛЬЦ. Влияние скорости на объем перевозок оказывается во всех учебниках, во всех проектных руководствах, вообще в проектной
практике в России, в СССР, этот вопрос не поднимается.

УЦЛИКОВ. Т.е. как не поднимается?

ГОЛЬЦ. Вообще не поднимался. Мы что сделали? Мы взяли и определили, как скорость, влияет на объем перевозок грузов, а что касается
пассажиров: Есть такой нидерландский исследователь, который показал, что за то же время, благодаря автомобильному легковому
транспорту, количество дел увеличивается пропорционально увеличению скорости. Если там где-нибудь в их стране, в Нидерландах, делают
в сутки примерно 7 дел, благодаря передвижениям, то у нас в лучшем случае 2,5-3 максимум.

САРЫЧЕВ. Так вот, дайте договорить до конца. Дороги, которые сейчас будут строиться, будут строиться ради того, чтобы основные
участники дорожного движения, т.е. легковые автомобили и пассажиры, ездили немножко лучше и быстрее. Это удобно:

Искандер ВАЛИТОВ. Вы делаете фундаментальную логическую ошибку и кладете ее в основание всех своих разработок. Ошибка следующая: вы
берете наличный парк, может быть экстраполируете (через какое-то время он подрастет), и начинаете оценивать, вот какая
инфраструктура транспортная нужна, чтобы его обслужить. Глубоко ошибочный тезис. Современный мир живет иначе, и рассчитывается
современный мир иначе, в другой логике, а именно: сначала рассчитывается возможность перемещения пассажиров и грузов. Какую
возможность надо создать? Соответствует ли эта возможность вашим целям:

КУЛИКОВ. И еще здесь есть тезис в дополнение к Искандеру, простите меня, ради бога. Понимаете в чем дело, вы пошли по пути
либералов, которые нам с 90-го года все это рассказывали. Вы взяли тезис американского президента, принимая его за действительную
логику принятия политических решений, а он использовался, чтобы провести все это через конгресс. А вы считаете, что это и есть цель.
Да кто же выносит потребительские соображения в цель? Потом, правда, и потребители получили блага. Это да.

САРЫЧЕВ. Дайте договорить до конца. Дискуссия сводится к тому, кто должен заплатить вот эти 200 миллиардов.

ШАЙХУТДИНОВ. Нет! Дискуссия давно от этого ушла. Вам сказали, 200 миллиардов есть.

КУЛИКОВ. Если Вы все еще вокруг того, с кого собирать деньги: Бог с ним, считайте, мы согласились с вашим тезисом.

САРЫЧЕВ. Вы спрашиваете, зачем эти дороги? Вы об этом говорите?

КУЛИКОВ. Нет.

САРЫЧЕВ. Тогда о чем?

КУЛИКОВ. Во сколько раз нужно увеличить транспортную сеть, чтобы это потащило за собой развитие страны.

САРЫЧЕВ. Есть цифры о том, сколько нужно дорог... Но встает вопрос - откуда взять деньги.

ВАЛИТОВ. Разрешите себе провести смелый мыслительный эксперимент. Считайте, что у вас есть ответ на этот вопрос. Никто с вами по
этому поводу не спорит. Второе я предлагаю вам - отказаться от принципа считать инфраструктуру, исходя из наличного парка. Ответьте
только на вопрос: в каких возможностях транспортных по перевозке пассажиров и грузов нуждается страна? По пунктам: воздушным
транспортом, железнодорожным транспортом, автомобильным транспортом. Я предлагаю расстаться с привычной, косной логикой.

САРЫЧЕВ. Коллега, по поводу косности: То, что вы говорите - это старинный дубовый госплановский подход, до вашего рождения
рожденный: опережающее развитие инфраструктуры. Мол, кто-то умный будет знать, сколько нам надо платить по воздуху, по рельсам, по
автомобилям. Дороги и автомобили в домохозяйствах нужны для транспортной свободы, для существования - это абсолютно другой разговор
о том, что мы заранее можем сказать о том, как надо развивать инфраструктуру под какое-то светлое будущее. Этот госплановский
подход, замшелый просто. О какой новизне вы говорите?

ЛЕВИНСОН. Можно в этом месте встрять? Дело в том, что госпланом, извините, разит со всех сторон этой аудитории. По-моему,
получается, что у всех участников дискуссии есть представление, что есть кто-то, кто знает, как надо строить дороги, а вопрос в том,
как ему дать денег, но при этом потребовать удвоения ВВП:

ВАЛИТОВ. Просто никто не знает.

ЛЕВИНСОН. Как будто, если будет хороший эксперт, то он скажет. По-моему, последние сколько-то лет развития нашей страны показали,
что если где-то что-то развивается, то не потому что где-то имеется умный эксперт, а потому что какие-то стохастические механизмы
рынка и общества начинают работать. Как сейчас осуществляется автомобилизация страны? Она осуществляется за счет ввоза автомобилей
при посредстве свободного рынка, плюс разрастание такого полуотечественного автопрома, которым никто не дирижирует. Как строятся
дома? Сейчас меняются системы расселения. Никакие контролирующие инстанции практически ничего не решали по поводу того, где будут
стоять многоэтажные дома, где малоэтажные дома, СНИПами подтираются, как известно, на каждом шагу.

И я думаю, нам бы надо было здесь узнать, как подобный механизм может способствовать прорастанию России дорожной сетью. Вот этого не
рассказал никто. Все равно кажется, что где-то есть великий проектировщик, который объяснит, как надо, какой ширины, сколькополосную
дорогу куда надо построить, а дальше мы решим из какого кармана мы это заплатим.

ВАЛИТОВ. Это - идеология отставания страны.

ЛЕВИНСОН. Это не идеология отставания страны, а это вопрос, на который бы хорошо вам ответить.

ШАЙХУТДИНОВ. Дороги либерально нигде не строились.

РЕПЛИКА. Не для записи: дома в Москве строит жена Лужкова, а не невидимая рука рынка.

ЛЕВИНСОН. А почему жена Лужкова не является этой самой рукой?

РЕПЛИКА. Это рука рынка, а не чего-нибудь еще. И чем более она коррумпирована, тем более она рыночная.

ЛЕЙБИН. К сожалению, по времени мы обязаны заканчивать на самом интересном месте. Я могу дать время (давно мной обещанное) для
последнего тезиса. Желательно по существу основного вопроса.

Сергей КОТЕЛЬНИКОВ. Тогда произнеси вопрос, если считаешь, что есть основной вопрос.

ЛЕЙБИН. На самом деле ситуация в дискуссии такова. Есть вопрос, который поднимает как главный Дмитрий Куликов и коллеги. О том,
может ли на материале дорог быть построен проект развития страны. Докладчики не согласны с такой постановкой вопроса. Они считают,
что нужно создавать социальные, фискальные, институциональные механизмы дорожного развития, завязанные на потребителя. И это и есть
цель.

КОТЕЛЬНИКОВ. Значит, нет единого зафиксированного вопроса. Есть полемика. Я продолжаю полемику. Я согласен, что есть у докладчиков
есть тезис про институты, про налоги. Но у нее есть и более серьезный, фундаментальный тезис, который позволяет им избегать
проектного подхода. Если бы им удалось этот ложный тезис как-то сдвинуть: Я попробую вам помочь. Согласны ли вы на это? Я формулирую
его, этот ложный тезис: вы считаете, что есть пользователь. Это иллюзия. Его нет. Я сейчас буду это доказывать. Вы согласны, что я
буду это делать?

БЛИНКИН. Замечательно, если вы это докажете. Вот я - живой пользователь. Докажите, что меня нет.

КОТЕЛЬНИКОВ. Ваши оппоненты уже сказали, что этого пользователя нужно спроектировать. Наверное, можно было бы в вашей логике
откликнуться на некую сформированную потребность в стране. А именно: если бы активность населения начинала размещаться в разных
точках, и нужно было бы быстро доставлять население в разные точки приложения его активности. Но такого населения у нас еще нет, нет
такой сформированной активности. Скорость размещения активности нужно увеличивать постепенно, его нужно встраивать в какие-то
проекты. Эта скорость, только откликаясь на проекты, будет расти. А вы считаете, что у нас есть некий пользователь чего-то там
хочет. Даже у администрации Соединенных Штатов, на опыт которой вы всегда ссылаетесь, не было никакого пользователя в вашем смысле.
Семьи, которые жили в трейлерах, были единицами мобилизационных проектов в стране. Они не были пользователями дорог, и их трейлеры
не были пользователями:

ЛЕЙБИН. Извините, Сергей Иванович. С этим ходом нужно разбираться долго, а у нас кончится время. Я надеюсь, что мы продолжим
интересную дискуссию. Можно сейчас, вне записи. А лучше открыто, на страницах Полит.ру, к чему всех участников приглашаю. И для
официального завершения лекции, даю "последнее слово" докладчику.

БЛИНКИН. Я искренне благодарю всех участников сегодняшней дискуссии. И "на голубом глазу", вот так, не совравши, могу утверждать,
что более предметной, яростной, я бы сказал, от души темпераментной дискуссии мне долгое время не доводилось видеть.

24 июня 2004, 16:51



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 20.08.2004 21:32:25

"предыдущие поколения интеллигенции израсходовали категорию добра как универсальный ресурс для любого дела в жизни" (*+)

http://www.polit.ru/lectures/2004/08/06/levinson.html

За пределами добра
Социологическое послесловие к <первому семестру> Публичных лекцийМы готовим к выходу книгу на материале <первого семестра> Публичных
лекций Полит.ру, который проходил в марте-июне этого года. В результате данного процесса, возникают тексты, которые бы нам хотелось
прежде всего обсудить с читателями Полит.ру. Социолог Алексей Левинсон, автор нижеследующего текста под заголовком <Левинсон как
рефлектор>, попросил сопроводить его публикацию на сайте Полит.ру следующими словами: <Это заключение (об исчерпании ресурсов добра)
автора очень огорчает, и был бы рад, если б его кто-то опроверг>.

В рамках проекта <Публичные лекции <Полит.ру> выступали:

Михаил Блинкин и Александр Сарычев <Российские дороги и европейская цивилизация>
Андрей Зорин <История эмоций>
Алексей Левинсон <Биография и социография>
Юрий Шмидт <Судебная реформа: успехи и неудачи>
Александр Аузан <Экономические основания гражданских институтов>
Симон Кордонский <Социальная реальность современной России>
Сергей Сельянов <Сказки, сюжеты и сценарии современной России>
Виталий Найшуль <История реформ 90-х и ее уроки>
Юрий Левада <Человек советский>
Олег Генисаретский <Проект и традиция в России>
Махмут Гареев <Россия в войнах ХХ века>

ЛЕВИНСОН КАК РЕФЛЕКТОР

Лекции в Полит.ру - явление комплексное, и потому за ними можно увидеть ряд функций, кроме номинальной, то есть, заявленной
названием, а именно быть средством просвещения публики.
Нетрудно узреть рекламную роль этой акции для кафе Bilingua и сайта Полит.ру. Легко видеть, что для публики лекции играли и
рекреационную роль. Понятно, что для лекторов эти действа были средством подтверждения своего статуса, инструментом проверки на
популярность собственных и чужих воззрений. Можно думать, что для выступавших в прениях эти ситуации создавали возможность для
самовыражения и так далее. Наконец, можно усмотреть в лекциях - в том виде как они в целом состоялись - манифестацию общественного
мнения.
Публика уже приучилась к тому, что общественное мнение выражается лишь в формально институционализированном виде как объявления в
СМИ результатов опросов, проведенных агентствами вроде ФОМ, ВЦИОМ и пр. В итоге под общественным мнением многие современники
привыкли разуметь публикуемые результаты опросов, в которых много цифр со значками процентов. Мы бы, во-первых, настаивали на том,
что общественным мнением называлось не эти публикации сами по себе, а то, что получается в результате их усвоения обществом, то
есть, мнение общества о самом себе.
Во-вторых, мы бы заметили, что такое мнение можно получить и выяснить и другими способами, помимо массовых опросов. Важно, чтобы был
инструмент, позволяющий за отдельными частными суждениями увидеть то самое мнение общества о себе.
Многоступенчатая конструкция, какой были в сумме лекции и все действа вокруг них, может рассматриваться как достаточно чуткий прибор
по зондированию и выявлению общественного мнения. Посмотрим на его устройство.
Общий принцип таков: спонтанные проявления (мнения) одного социального субъекта встречаются с реакцией другого (других), на
полученный результат следует реакция третьего (третьих), этот результат, в свою очередь встречается с мнением еще одного субъекта и
т.д. Процедура известна под названием <дельфийский метод>. За счет такой многоступенчатой системы селекции частные мнения
превращаются в публичные, общественные.
В нашем случае это было так. Сначала устроителями из множества выбирается лектор как носитель потенциально значимых для общества
мнений. Лектор из своего тезауруса отбирает нечто для сообщения публике. Отобранные и высказанные им суждения встречаются с
уточняющими вопросами ведущего. Образующийся фильтрат становится предметом обсуждения в зале. То, что в результате сформировалось
как мнение аудитории, подвергается третичной возгонке в ходе групповой дискуссии с частью слушателей. Таким образом, исходно
спонтанные и случайные проявления мнений оказывались взаимоконтролирующими импульсами, порождающими с каждым шагом все менее произв
ольный результат. И если приглядеться к этой воронке, то можно увидеть, что вне зависимости от того, с чего начиналось дело - выбор
лектора, тема лекции, в самом конце все приходило к одному и тому же, а именно к обозначенному выше мнению общества о самом себе.
По-другому можно сказать, что дело сводилось к проблематике идентичности

Почему это так? Потому, что для российского общества и всегда, и теперь его идентичность была и остается проблемой.

Здесь будет уместно сообщить читателю, что помимо опубликованных на сайте и в данном издании групповых дискуссий со слушателями
лекций, в заключение сезона состоялась еще одна. Это была групповая дискуссия устроителей и организаторов лекций. В ходе этой
дискуссии выяснялось, что устроители видят в своем собственном замысле теперь, когда он уже начат реализацией. Сквозь проявления
удовлетворенности и недовольства собой, сквозь взаимные похвалы и взаимную критику устроители пришли к мнению, что в общем
получилось именно то, что они хотели, хотя получилось не вполне так, как они хотели. Но для нынешнего рассуждения главным является
еще один результат. Эта групповая дискуссия показала, что сам замысел устроителей - поскольку он также выстраивался в ходе
коллективного и последовательного отбора идей и инициатив, оказался одним из вариантов оформления того же напряженного интереса
общества к самому себе, к своей идентичности. Конечно, следует уточнить, что под <обществом> здесь надо разуметь российское общество
в той его проекции, какая представлена публикой этих публичных лекций. Назвать ее, или, что то же, ей назвать себя не легко в силу
все тех же проблем с самоидентичностью. В дискуссии мелькнуло название <молодая интеллигенция>. Зная о его спорности и
необщеприемлемости, остановимся все-таки на нем.
Видимо в силу того, что использованные методы поиска вывели замысел именно на эту целевую группу и именно на эту проблематику, в
результате - это теперь можно сказать с уверенностью - оказались востребованы/приняты публикой и замысел лекций, и их формат.
Ну а теперь о том, что показали лекции плюс дискуссии о том, что лежит в сердцевине этого феномена российской самоидентичности, о
том, какое мнение общества о самом себе является для него проблемой. Сразу скажем, что погружение на эти глубины разочаровывает: в
постановке (о решении не может быть и речи) <вечной> проблемы <кто же мы такие?> молодая российская интеллигенция не продвинулась
дальше старой. Потому результаты сильно отдают банальностью. Что ж, извинимся перед самими собой.
Итак, <зацепляли> публику и провоцировали на обращение к этой проблеме столь разные лекторы, как военный Гареев и социолог Левада,
столь разные темы, как российская психология и российские дороги. Впрочем, удивляться этому слушатель этих лекций или читатель этого
издания не станут. В каждой из названных лекций проблема нашей коллективной идентичности была обнажена или, наоборот, спрятана, но
присутствовала с самого начала.
Дискуссия о российских дорогах, столь жаркая, что вылилась вовне предусмотренных устроителями форм, пришла сразу к паре
конститутивных тем нашей идентичности: <у нас не так, как у них>, и <интеллигенция и власть>. О первой поговорим ниже, о второй -
теперь. Ее поворот был интересен тем, что нашла выражение не только претензия интеллигенции к власти: мы вам советуем, как лучше, а
вы нас не слушаете. Прозвучала и контр-тема: от того власть не делает <как лучше>, а делает <как хуже>, что интеллигенция не
поставляет ей подобающие идей. (Впрочем, можно сказать, что вокруг этой пары взаимных претензий вращалась мысль публики также и на
лекциях Кордонского и Найшуля).
Реакция <молодой интеллигенции>, как показал совокупный опыт лекций и дискуссий, здесь оказалась простой и неконструктивной. Один
(на наш взгляд, неутешительный) вариант состоял в принятии на себя этой миссии российской интеллигенции и прилагающегося к ней
бремени вины перед властью. Другой (также не сильно утешительный) вариант заключался в демонстративном непонимании проблемы/отказе
от понимания. В наиболее чистом виде он реализовался как уход из зала или переключение на пиво.
Между тем, в идеях лекций можно отыскать векторы иных подходов к проблеме Бермудского треугольника отечественной интеллектуальной
истории: отношения общества, власти и интеллигенции. В лекциях Генисаретского и Левинсона обозначалась одна возможность обращения
интеллектуального делателя к публике без государствнно-властного опосредования - через институты гражданского общества, имеющие
форму научного сообщества, и иные формы публичности, вплоть до собственно публичных лекций.

А идеи Найшуля о рынках подсказывают еще один путь: носители социального, культурного ресурса могут обращать его в капитал, торгуя
напрямую с обществом (а не торгуясь с властями).

Интеллигенция, в этом одна из ее родовых черт, всегда стремилась отождествить себя с обществом, говорить от его имени. Младая
интеллигенция, представленная в лекционном зале, тоже готова отождествлять свое <мы> и всю Россию. Ну, а где <мы>, там и <они>. На
этот раз супротивником выступает не власть (она в таком дискурсе <наша>), а <Запад>. Это ведь внешний дискурс. Тянет сказать:
геополитический. Но реальной геополитики здесь, конечно, нет. Этот <Запад>, как показывали социологи, в том числе Левада, это не
суть расположенные на землях к Западу от России социально-культурные, экономико-политические и военные структуры. Это наши
собственные негативные проекции. Они стары и неизменны, что бы ни менялось к Западу от наших границ. И как бы ни менялись эти
границы. Самая первая лекция легко спровоцировала соскальзывание в этот дискурс, как только (известный правда, своими операциями
как раз на Востоке), седой генерал поведал молодежи свое самое сокровенное - убежденность в том, что <они> на Западе всегда мечтали
и всегда будут мечтать <нас> извести. <Они> - он почти проговорился - без этого просто не могут. Посыл к <молодежи> немедленно
вернулся. Восторг, с которым была принята эстафета от прадедов и дедов, ощущался и в зале и на последовавшей дискуссии. Какое
облегчение - принять этот взгляд на себя через прорезь вражеского прицела. Все немедленно устраивается. Нам вековечной защитой и
оправданием становится наша роль жертвы чужих агрессивных если не действий, то наверняка помыслов.
Грех ставить под сомнение чистоту чувства у тех, кто прямо в зале кафе или в зальчике под пивбаром переживал ощущение своей миссии -
противостоять. Интересно, правда было наблюдать, что юные носители древнего оборонного комплекса заявляли непременно от имени всей
России, а те, кто не принимал эту картину, не апеллировали к этой инстанции. Их референции отправляли к истории, экономике, логике -
универсалиям, не имплицирующим никакого <мы>. И второе, что иногда бросалось в глаза при выступлении взыскуемой генералом
<молодежи>, это их забота не собственно об обороне, но о крепости этого <мы>. Словом, нам надо верить, что Запад - наш враг, иначе
не получается патриотизм. Иначе не складывается идентичность.
Об этом говорил Левада, поясняя свое понимание антропологического феномена <советский человек>. Аудитория на себя этот ярлык
принимать не хотела, на дискуссии звучало нечто вроде <это он сам - советский>. Но вышло все-таки на старый лад.
Это <оборонное> сознание как средство внутренней самоорганизации проступило в дискуссии по проблемам национальной психологии. Так
назвался предмет, который обсуждали по следам лекции Зорина. Речь зашла об улыбке. Улыбаться незнакомым людям (то есть, исходить из
того, что у них нет агрессивных планов в отношения тебя), как показала дискуссия, <нам> тяжело. <Офисная улыбка> - норма,
принесенная в последние годы, и если не усвоенная, то освоенная <молодой интеллигенцией>, обсуждалась на дискуссии весьма
заинтересованно. Она оказалась очередной формой порабощения <нас> - <ими>. <Они нам навязали>: Их агрессия на этот раз выразилась в
том, что нас заставляют быть неагрессивными. (Параллель навязанному разоружению). Улыбаться чужому <нам> трудно. Как сказалось на
дискуссии, <русскому человеку легче быть злым>. А если быть все время добрым - <это уже будем не мы>. Словом, идентичность теряется.
<Затруднительность доброты для русского человека> автору этих строк не кажется национальной чертой. Это атрибут комплекса, которому
приписывается подобная принадлежность. А встречается таковой далеко не у всех русских, но также и далеко не только у русских. Но
проблема, здесь видится немалая. Вот страна, которая, потеряв возможность воевать, приготовилась торговать со всем миром (хоть
нефтью, хоть оружием). А для тех, кто вот-вот станет элитой этой страны, основанием собственной идентичности оказывается не
концепция торговца, который в каждом ищет партнера, а старая установка воителя, который в каждом ищет врага.
Действительно обнаруженные и описанные выше аспекты идентичности, как говорилось, куда старше их нынешних носителей. В этом смысле
глубинный анализ не принес ничего нового. Но некоторая новизна все-таки есть. Когда звучали голоса тех, кто были оппонентами
рассмотренным традиционным взглядам, возникали сложные чувства. От аргументов этой стороны складывалось ощущение, что предыдущие
поколения интеллигенции израсходовали категорию добра как универсальный ресурс для любого дела в жизни. Когда-то было сказано:
<Добра больше, даже если его меньше>. Эти молодые люди исходят из иного. Нынешнему поколению интеллигентов, приходящему в Билингву
за культурой, пивом и лекциями, остается искать на прежде запретной территории - за пределами добра.

Это заключение меня очень огорчает. И я был бы рад, если б его кто-то опроверг.

06 августа 2004, 09:46 Алексей Левинсон



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 13.08.2004 22:36:59

"Почему-то наша интеллигенция всегда хорошего мнения о себе" (*+)

http://www.lgz.ru/1205

ПИСАТЕЛЬ И ЖИЗНЬ

Интеллигенция: смена вех

Недавно одна дама, занимающаяся исключительно революционной деятельностью (в которую она окунулась чуть ли не с пионерского
возраста) пустила в ход понятие <светильники>, позаимствовав его у Н.А. Некрасова. <Светильником разума> назвал тот рано умершего Н.
Добролюбова. Ныне в <светильники разума> были произведены журналисты НТВ.
Не слишком ли высокая оценка их вклада в историю?

Почему-то наша интеллигенция всегда хорошего мнения о себе. Если что-то в Отечестве идёт не так, то тут же выплывает ответчик -
Кремль или безымянные <они>, от которых весь вред.
Миф о том, что интеллигенция, как жена Цезаря, чиста и невинна, нашёл себе место и сегодня. Победа в революции 1991 года поставила
победителей над правительством, над президентом, над государством. Отныне журналисты, как сказал один из них, могли ногой открывать
Спасские ворота. Из слабых и подвластных они переквалифицировались в сильных и властвующих, как, впрочем, и бывшие завлабы,
диссиденты, священники и нижние чины ЦК КПСС.
Вместе с ростом <прав> росло и благосостояние интеллигентской верхушки. Если в СССР самыми оплачиваемыми категориями были полярники,
лётчики, шахтёры и академики, то теперь больше всех зарабатывали обозреватели телевидения и газет. Эта близость к большим деньгам,
которую ощутили и интеллектуалы, двинувшие во власть, весьма скоро начала влиять и на их самоощущение, и на то, что они говорят и
пишут.
Начала богатеть и церковь. Недалеко от неё ушли и <избранники народа>, с яростью бьющиеся за свои привилегии и заваливающие законы,
которые могли бы дать хоть какое-то послабление бедным.
Я помню рёв Жириновского в Думе, когда тот, брызгая слюной, клеймил репрессированных стариков и старушек, называя их симулянтами.
После этого он садился в <Мерседес> и укатывал со своею шайкой. Даже радетели народа - коммунисты как-то подозрительно стали
округляться и наращивать животы, крича с трибун, что Россия катится в пропасть.
В среде интеллигенции завёлся новый персонаж - <политик>. Это, как правило, человек малообразованный и не деликатный. Для него
хамство - синоним достоинства, а запас его слов скуден, как завтрак бомжа.
Мы печалимся об упадке литературы. А отчего она пала? Оттого, что пал язык. Даль предупреждал: <Не: должно писать таким языком,
какой мы себе сочинили, распахнув ворота настежь на запад, надев фрак и заговорив на все лады, кроме своего :если же мы в чаду
обаяния сами отсечём себе этот источник (речь о народном языке. - И.З.), то нас постигнет засуха>.
Пал язык, пал дух, а стало быть, пал и авторитет <властителя дум>.
Не на ком остановить глаз, не к кому сходить на исповедь. К Толстому ходили, к Чехову ходили, к Короленко ходили. Но пойдёшь ли со
своей бедой к какому-нибудь умнику, у которого стальные глаза и который, если ты не в состоянии заплатить за свет, отключит у тебя
не только электричество, но и дыхание? Или к поэту, который звал на баррикады, а сейчас отсиживается в Оклахоме?
Спросите их, кто виноват в том, что случилось с нами? Хором ответят: Кремль. Кремль растоптал мечту о социализме, Кремль потопил
мечту о переброске России в лагерь капитализма.
И вряд ли к кому-нибудь из них наведается мысль, что и они - на скамье подсудимых.
Возьмите Горбачёва. На его совести: 1. Сумгаит. 2. Лопатки в Тбилиси. 3. Захват вильнюсской телебашни. 4. Враньё с Катынью. 5.
Враньё с пактом Молотова - Риббентропа. И - ни слова раскаяния, ни следа стыда. На всех интеллигентских тусовках - желанный гость.
Произносит речи. Принимает изъявления уважения.
Старая интеллигенция была недовольна собой. Лучшие её люди мучились этим, стыдились своего достатка, если он у них был, строили
школы, работали на голоде, старались подкормить крестьян или бедных студентов. Вечная вина перед народом - таково было внутреннее
состояние всякого, кто благодаря образованию и таланту поднимался наверх.
Наши предшественники - интеллигенты начала ХХ века - не так, как мы, смотрели на историю и на себя. На страницах <Вех> (1909) и
сборника <Из глубины> (1918) они сурово осудили себя. Они заявили (в <Вехах>), что революция 1905 - 1906 гг. была интеллигентской и
ответ за её последствия должна держать интеллигенция.
Революция 1991 года, а до неё горбачёвская перестройка также были интеллигентскими, поскольку их идеологически готовили мы (автор не
отделяет себя от тех, о ком пишет), и на их знамени были начертаны слова, составленные интеллигентами 60 - 70-х гг.
Чего мы желали? Прежде всего свободы. Свободы любой ценой и сей же час. Ждать мы устали. Наши отцы и деды свободы не видели. За неё
их расстреливали и пытали. Вместе с мечтой об освобождении мы копили месть. Нам не терпелось рассчитаться со всем, на чём стояло
клеймо: советское.
Свобода, как золотой ключик в сказке, должна была открыть заветную дверь.
Но как мы понимали свободу, как рисовали себе её облик? Прежде всего как свободу слова, свободу митингов и демонстраций, которую
демагогически обещала, но не дала сталинская конституция. Отталкиваясь от неё, мы строили нашу мечту по методу <от противного>. И
оттого она кровными узами связалась с советской ложью, советским воспитанием, советской нетерпимостью.
Отсюда - спешка, забегание вперёд, попытка пришпорить историю.
Но ещё Андрей Платонов советовал: дайте истории отдохнуть лет пятьдесят, и всё само собою образуется. Ибо - и тут он был провидчески
точен - <природа победит революцию>.
Трагедия сына железнодорожного слесаря Платонова состояла в том, что он верил в насилие, как его предки верили в Христа. Насилие он
рассматривал как инструмент для построения земного рая. Но, увидев опустошённую революцией страну, создал эпос горя и покаяния.
Разве не ясно теперь, что свобода, обретённая в 90-х, оказалась свободой только для нас? Для наших амбиций, нашего <самовыражения>,
нашего желания свести счёты с властью. Свобода вскружила нам головы: мы ликовали, что можем беспрепятственно хулить, обличать,
<ставить к стенке>. И кого ставили к стенке? Собственную страну.
Советскость этого отмщения была очевидна.
Тютчев полтора века назад писал: <:Удалось с помощью припева, постоянно повторяемого настоящему поколению при его нарождении, почти
удалось, говорю я, эту: державу преобразовать в чудовище для большинства людей нашего времени, и многие, уже возмужалые умы не
усомнились вернуться к простодушному ребячеству первого возраста, чтобы доставить себе наслаждение взирать на Россию, как на
какого-то людоеда:>
Но, кроме расправы с властью, была и ещё одна мечта: самим стать властью. То есть держать в руках руль корабля. На Западе
интеллигент ставит пьесы, преподаёт в университете, сидит в лаборатории. Он занят каким-то одним делом, как правило, тем, где он
мастер, профессионал. Правительство и президент погружены в политику, финансы и т.д., у интеллигента - другое призвание. И ему этого
призвания вполне хватает. Мы же, как правило, берём выше. Мы, как говорил Гоголь, хотим обняться со всем человечеством.
Взять уровнем ниже мы не в состоянии. Это значит понизить градус мечты. Свести обязанности к исполнению долга, к хорошо сделанной
работе - значит опошлить идею.
Максимализм русской интеллигенции застрял у нас в мозжечке рядом с антисоветским идеалом.
<Для проформы> (вновь цитирую Гоголя) кто-нибудь <чмокнет в щёку инвалида, желая показать: как нужно любить своего брата>. Но <дело
не в поцелуе, данном инвалиду, но в том, чтобы, в самом деле, взглянуть: на человека как на лучшую драгоценность>. Наш интеллигент
сегодня <всё человечество готов обнять, как брата, а брата не обнимет. Отделись от этого человечества один, несогласный с ним в
каких-нибудь ничтожных человеческих мненьях, - он уже не обнимет его>.
Конечно, в любви к <прекрасному и высокому> нет ничего плохого. Правда, если это любовь к тем, кто окружает нас. Кто существует в
реальности, а не на облаках.

Наша любовь была прописана на облаках, как, впрочем, и наш кумир - свобода. Мы верили, что с её приходом поля станут давать урожай,
экономика скакнёт вверх, аппаратчики сделаются херувимами, а народ перестанет пить и в мгновение ока поменяет менталитет.
Жгучая была мечта, но, увы, не сбылась.
Представьте себе премудрого пескаря, которому вдруг разрешили стать щукой. Что станет делать несчастный пескарь? Он от испуга
закопается в нору или, страшась, что его обратно превратят в пескаря, сделается такой щукой, которая и самих щук начнёт гонять по
реке.
Мы на какое-то время превратились в освобождённого пескаря. Опьянённые тем, что <всё позволено>, мы стали охотиться за большой
рыбой, позабыв о тех, ради которых всё и затевалось, - <малых сих>, о народе.
Народ нищал, опускался в холод и хаос, а мы топтались на презентациях, бегали в Кремль за премиями и не чурались брать деньги (тоже
в виде премий) от воров, почему-то переименованных в олигархов.
Как бы сегодня взглянули на нас интеллигенты старых времён? Я думаю, смутились бы, не поверили тому, что видят. И авторы знаменитых
<Вех> вряд ли бы подали нам руку. Хотя они были люди верующие и, вероятно, пожалели бы нас. Пожалели бы за наш бедный советский -
антисоветский идеал, который и продиктовал столь тощее представление о свободе.
Интеллигенты старой России - во всяком случае, лучшие из них - знали, что смысл свободы не исчерпывается свободой слова. Что свобода
не наращивание прав, а прирост обязанностей. Что с расширением зоны свободы утяжеляется ответственность за неё. Есть свобода с
Христом, говорили они, и есть свобода с дьяволом. В первом случае мы говорим нашему произволу <нет>, во втором - <да>.
Я думаю, мы сказали своему произволу <да> и бросили свой народ.
<Мы> - это, естественно, не вся интеллигенция, а <верхний> её слой, так называемая <элита>, которая пришла с Горбачёвым, кантовалась
при Ельцине и теперь прилепилась к Путину. Её дистанцирование от народа стало чертой эпохи. Даже в советское время так не было.
Сегодня элита жёстко сосредоточилась на собственных нуждах, далёких от нужд большинства. Мы сделались свидетелями свирепого эгоизма
<избранных>.
И это в то время, когда интеллигенты, условно говоря, находящиеся внизу, честно исполняют свой долг. Библиотекари, учителя, врачи,
работники музеев (святые люди) по-прежнему служат народу и, иногда голодая, помогают ему. Имена их никому не известны, но я не знаю,
что стало бы с честью нашего сословия, если б не они.
Таких интеллигентов особенно много в провинции, может, ещё и потому, что соблазн больших денег туда не проник. А может, потому, что
они, как и старое земство, не снисходят к народу, а пребывают в нём.
Незачем далеко ходить за примерами падения интеллигентского <верха>. Они у всех на виду. История с НТВ и её печальный конец сорвали
лавровые венки со вчерашних запевал свободы. Игры денег, объявленные борьбой за <права человека>, поведали нам, о каких <правах>
речь.
Естественно, о праве <зашибать бабки>.
Некий не стыдящийся цинизма тип, отталкивая от кассы циничного, но притворяющегося праведником журналиста, говорит: я отнимаю твои
деньги. Журналист, хватаясь за те же деньги, уплывающие из его рук, кричит: в России нет свободы!
Личный счёт в банке он отождествляет с <демократическими ценностями>, а того, кто покушается на него, клеймит как реаниматора тьмы.
Недавний сюжет с НТВ - не только история конфуза на одном телевизионном канале, но и конфуз целого периода в жизни современной
России, начавшегося с фанфар августа 1991 года и перешедшего в торжество жиреющего на глазах интеллигентского <высшего света>.
Посмотрите, кого защищает элита адвокатуры. Только богатых. Какого-нибудь мужичка, с тоски запившего и кому-то сломавшего нос, они
защищать (как это делал, например, знаменитый А. Кони) не будут: мужичок гол как сокол. Другое дело - невинный миллиардер. Душка и
за гонораром не постоит.
А какие пиры закатывает на своих юбилеях истеблишмент! Столы в <Метрополе> и <Яре> ломятся от дорогих закусок. Поют цыгане, поёт
попса. Церемонию показывают по телевидению, описывают (с иллюстрациями) в газетах, и никому не приходит в голову, что это позор.
Наш советский интеллигент-люмпен, обиженный прошлым режимом, жаждет реванша, и потому его гулянья так публичны, так открыты: пусть
видят все, кем я был и кем стал!
Он всю жизнь ненавидел советскую власть, но был кость от кости и плоть от плоти её. Поразительно, что многие из интеллигентов,
считавших себя в советское время инакомыслящими, как только дело дошло до иных, чем у них, мыслей, тут же обнажили советский оскал.
Не ушедшие с НТВ журналисты были названы, как в приговорах <троек> НКВД, <изменниками> и <предателями>.
Такова метаморфоза <светильников разума>, чья свеча стала стремительно коптить и, наконец, погасла.

Как это могло произойти? Советский интеллигент плохо знал русскую историю, в прозрениях доходил только до идей нэпа, начертанных
полупарализованной ленинской рукой. И оттого видел перед собой лишь один пример - пример Запада с его рынком, его свободой и его
комфортом.
Прыжок к этим благам был совершён по-ленински - в одночасье и с блицкригом в центре Москвы. То, что русские стреляли в русских,
вполне соответствовало большевистскому Новому Завету: кто не с нами, тот против нас. И, стало быть, подлежит устранению.
И никто не попросил прощения за пролитую кровь. Наоборот, радовались и гордились победой. В среде победителей пышно разрасталась
гордыня. Прогрессивный телеведущий, обращаясь к нуворишу, бросает реплику: <У меня не такая репутация, как у вас>. Можно подумать,
что в его лице на землю спланировал ангел, а не офицер перестроечного спецназа.
Нас поразила болезнь идеологического снобизма.
Мы, как по писаному, воспроизвели в себе пороки, запечатлённые ещё в <Вехах>: атрофирование чувства греха, самообольщение и
героизация своего поведения, презрение к отцам, преувеличенное сознание прав и пренебрежение обязанностями, отсутствие личной
нравственности, <всё идет мимо русской культуры, ума, гения>, в литературе порнография и кощунство.
Превратное понимание свободы привело к тому, что мы потеряли целое поколение, а может, и не одно. Да, оно поёт что хочет, курит что
хочет, оно не читает Толстого и сидит на американской культурной игле. Оно пляшет, как дикое племя, под свою музыку и: плюёт на
<отцов>. Оно плюёт на Карамзина, на Пушкина, на всю эту, с его точки зрения, дребедень, оставаясь один на один с настоящим, которое
есть его бог и его потолок. Что за ним, оно не знает: за ним - похмелье и туман.
Отрыв от прошлого грозит нашей смене полным одиночеством и полною потерей цели.
Если начнут ускоренно уходить старики (а отмена льгот насильно толкает их в могилу), на кого обопрутся те, кто хотел бы связаться с
преданием и с самой историей? На разломе земной коры не воздвигнешь сильного государства. Оно, как и его предшественники, полетит в
пропасть.
К кому же станем обращаться со святыми истинами, оставленными нам в наследство? Город смотрит на Запад (тоже нашими стараниями), в
деревне - пустые избы. Кто воспримет мысли о любви к Отечеству, о служении ему, о жалости к слабым? Кто начнёт возрождать русскую
государственность?
Писатели, пишущие только для писателей? Чиновники? Да прикажи им завтра отбуксовать в социализм, тут же отбуксуют. С плачем, с болью
в сердце (так грабить, как при <капитализме>, не удастся), но совершат экстрадицию. От больших идей отказываться легче, чем от
больших денег. Такова уж природа человека.
Я, конечно, не надеюсь, что после моей статьи интеллигенция выйдет на площадь и, как Родион Раскольников, упадёт на булыжник и
воззовёт: <Простите меня, люди, виноват!> Дескать, мне не столь страшен суд, который ждёт меня в будущем, сколь то, что вы перестали
верить в меня.
Не упадёт. Не воззовёт.
Значит, правы были авторы сборника <Из глубины>: <:Как будете жить дальше, вы, духовные виновники всего этого беспримерного
нравственного ужаса? Что будет слышаться вам отовсюду?>
Когда вы будете думать об одурманенном и увлечённом вами в пропасть народе, не будете ли вы слышать роковые слова: горе тому, кто
соблазнит единого от малых сих:
Когда вы будете вспоминать обо всей той крови, которая пролилась благодаря вашему духовному попустительству: не будете ли вы слышать
вокруг себя: <Каин, Каин, что сделал ты с братом своим?>


Игорь ЗОЛОТУССКИЙ




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 13.08.2004 22:36:52

Гражданское общество. Дубровские против Троекуровых (*+)

http://www.lgz.ru/1204

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Дубровские против Троекуровых

Накопившееся в народе критическое отношение к положению в стране, а главное - к облику и поведению нынешней российской власти
достигло опасного рубежа. Нужно нарастающее снизу социально-политическое давление снимать. Решению этой задачи и должно послужить
отсутствующее сегодня у нас гражданское общество.
Сегодня механизм разрешения споров между гражданином и государством отсутствует; активное общение с людьми если и случается, то лишь
раз в четыре года, в пору избирательных кампаний; чиновничий государственный аппарат, интересы которого явно расходятся с интересами
развитого современного общества, покрыл своим административным гнётом всю страну; не сбросив этого гнёта, никакого развитого
общества, тем более в контексте Великой России, не построишь.

В последнем Послании развитие мысли президента идёт как раз за счёт усиления акцентов на критической составляющей: <Только от нас
сегодня зависит, сможем ли мы стать обществом действительно свободных людей. Свободных - и экономически, и политически: Мы обязаны
дать критическую оценку и состоянию нашей демократии. Является ли политическая система в её нынешнем виде инструментом реального
народовластия? И насколько продуктивен диалог власти и общества?> (выделено мной. - В.Г.).

Судя по всему, диалог, сложившийся в нынешней России между властью и обществом, президента не устраивает. Все ведущие партии так или
иначе интегрированы во власть, и в смысле политического авторитета дружно паразитируют на высочайшем путинском рейтинге, сами
практически не отвечая ни за что. Тяжкий крест ответственности за то, что происходит в стране, несёт по существу один Путин. Поэтому
его вот уже второй год мучает мысль о необходимости наладить диалог с какой-то иной частью общества, чем та, которая сформировалась
в рамках существующей в стране партийно-политической системы.

Кто бы это мог быть? У меня ответ сомнений не вызывает: <протестная часть общества>, которая ориентируется не на программы,
платформы и уставы партий и движений, а на собственное восприятие и понимание происходящего.

Это люди, которые сегодня недовольны и тем, как у нас управляется государство, развивается экономика, социальная сфера, и тем, как
работает избирательная система, фактически лишившая российских граждан конституционных полномочий <единственного источника и
носителя верховной власти>, и тем, что, освободившись от того, чем владел, народ не обрёл свободы, к которой стремился.

Причём эта часть общества уже успела формализоваться совершенно особым способом - с каждыми новыми выборами она всё активнее
голосует <против всех>.

Если постоянно растёт число голосующих <против всех>, то это уже не симптом, а прямая угроза назревающего электорального бунта,
признаки которого, по крайней мере для президента, должны быть совершенно очевидны.

Иначе откуда столько тревоги в словах, выражении глаз, напряжённости во всём облике, в скованной манере общения. Нет, недоволен
Путин страной. Да и есть с чего. Отсюда и призыв: все на строительство гражданского общества!

Какую роль в нынешней России оно должно играть? Скорее всего, может, даже исключительно, - своеобразного общественно-политического
трансформатора, понижающего избыточное социально-психологическое напряжение до нормального уровня. Я бы назвал это преобразование
<эффектом позитивного негативизма>, превращающим общественные настроения со знаком <минус> в их созидательную противоположность -
под знаком <плюс>. Именно в этом крайне нуждается российское общество.

Невозможно представить, чтобы мятежный русский дух выветрился за 10-15 лет либерально-демократического эксперимента. Народ в массе
утвердился во мнении, что ему пришлось заплатить за реформаторские преобразования крайне высокую цену, а вот власти от расплаты
<откосили>. Очень многим не терпится этот счёт властям предъявлять.

И кое-где они это делают. В Ульяновской области по причине массового голосования <против всех> практически провалены выборы всех
уровней. И в Госдуму, и в областное законодательное собрание, и в муниципальные органы власти. На очереди выборы губернатора, над
которым тоже нависла опасность быть отвергнутым. Похоже, демократию там отменяют явочным порядком, к чему пока стараются не
привлекать особого внимания.

Но долго замалчивать это обстоятельство, как и вообще факт стремительно растущей активности протестного голосования, вряд ли
удастся.

Тем, кто надеется, что Россия застрахована от народных бунтов, не мешает вспомнить, что мятежный народный дух победил не только
самодержавие, но и коммунистов. Если бы не это, биография российских реформаторов закончилась бы так и не начавшись в августе 1991
года.

Единственное, что можно предположить, неукротимый российский мятежный дух ищет новую форму воплощения. Можно не сомневаться -
обязательно найдёт. Хотелось бы, чтобы это случилось не по сценарию, от которого предостерегал А. Пушкин: Россия Троекуровых
неизбежно порождает Дубровских.

Идея найти созидательный выход для накапливающейся в недрах российского общества мятежной энергии, мало того что благотворная, но
ещё и весьма своевременная. Но мы ничего не сможем сделать, если к десяткам уже существующих партий, избирательных блоков,
общественных движений и организаций формально добавим какое-то количество новых. Мы не двинем дело вперёд, если ограничимся лишь
хрестоматийными усилиями по расширению или совершенствованию системы обеспечения социальных, политических, гражданских прав человека
и личных свобод. Такие усилия заведомо вписываются в параметры, характеризующие имитационную систему <народовластия>.

Мы на собственном опыте убедились: демократия образца третьего тысячелетия с энтузиастом обслуживает только интересы финансовой,
промышленной и политической олигархии. До нужд обыкновенных граждан ей дела нет.

Гражданское общество принципиально нового типа, которым беременна Россия, должно прежде всего привести к появлению невиданного до
сих пор механизма, предназначенного для конструктивного диалога между российской властью и гражданской оппозицией.

Эта оппозиция должна получить возможность формироваться не в рамках сложившейся политической системы, не в рядах партий и союзов
разных политических тонов и оттенков, а непосредственно в народной среде, в сознании самих граждан, начинающих ощущать себя
субъектом большой национальной и международной политики.

Гражданское общество в России - это прежде всего общество не министерско-депутатской командно-административной, а
индивидуально-личностной гражданской инициативы. Именно в этом <горниле> должна выплавиться, помимо политической, ещё и единая для
власти и народа нравственная концепция ответственности <верхов> и <низов>.

Там, где эта идея реализуется, <верхи> будут сметь только то, чего захотят и будут требовать <низы>.

Такое общество, если ему суждено возникнуть в России, будет ориентировано не на сотрудничество и взаимодействие с властями, как это
происходило и происходит в странах традиционной западной демократии, а на противодействие и соперничество с ними.

Такова генетически обусловленная управленческая модель России: в ней всё самое хорошее рождается в борьбе. Наша российская власть
пока не ощущает нависшей над собой угрозы, даже не почешется. Такая страна, такая власть, такой народ.

Для нас строить новое - значит вспомнить хорошо забытое старое. Не так уж далеко канули в прошлые времена имперской России, когда
при всём её самодержавном величии, принадлежность к власти и обладание несметными богатствами вовсе не считалась большим
достоинством или заслугой.

Во всяком случае, этим не было принято кичиться, как сейчас. Тем более демонстративно выставлять своё благополучие на показ, покупая
заграничные футбольные клубы или ювелирные кладки пасхальных яиц.

Создание гражданского общества, в котором вспомнят, что власти несут перед народом не только политическую, но и нравственную
ответственность, будет означать, что Россия решила задачу, которую поставила перед ней история. Путин её только озвучил. Сделал он
это весьма кстати.

Для этого ему понадобилось не столько мудрость, сколько мужество. Вообще-то он говорил об очевидном. Но в его выступлении я услышал
сигнал: Путин понимает - дурят, ох, как его дурят ближайшие сподвижники. Они твердят наперебой - в России всё спокойно, народ
президента любит, всем или почти всем доволен.

Инициаторам <монетизации льгот> и в голову не приходит, что для многих ветеранов корочка ржаного каравая, которым их встречают как
почётных гостей и заслуженных людей, гораздо ароматнее и вкуснее, чем ломоть кулебяки, доставшейся по милостыни с барского стола.

Об одном только зурабо-кудринцы и грефо-христенковцы из фрадковской команды забывают: все великие державы, как только в них всё
начинали мерить на деньги, - погибали. Державное величие держится не на деньгах, не на злате, не на силе и славе зиждется, а на силе
духа и воли людей, объединённых чувством преданности своей стране, верящих в своё историческое величие и предназначение.

Прежде такие чувства и такая вера в российском народе жили. Возродятся ли в новом гражданском обществе?...

Виктор ГУЩИН,
публицист






От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 13.08.2004 22:36:48

Что в нашем мужчине главное для нашей женщины (*+)

http://www.izvestia.ru/community/article44548


ПУСТЬ УРОД, НО БОГАТЫЙ И СОПЕРЕЖИВАЮЩИЙ

Что в нашем мужчине главное для нашей женщины


18:39 20.02.04




Что ценит наша женщина в нашем же мужчине больше всего? А что ценит наша женщина в нашем мужчине больше всего в сравнении с тем, что
ценит не наша женщина в не нашем мужчине? В канун "мужских" и "женских" праздников представители обоих полов, наверное, чаще
задаются вопросом - каков он, идеал? На "той" стороне. И насколько близок (или, упаси господи, далек) он к тому, что мелькает перед
глазами каждый божий день. Выясняется, что наши женщины настроены в данном вопросе более чем серьезно.

Компания Ipsos-Reid опросила жителей десяти стран мира, дабы выяснить - какие качества они считают наиболее важными у представителей
противоположного пола. Предлагалось оценить партнеров по четырем "номинациям": 1) чувство юмора, 2) способность сопереживать и
воспринимать чужую точку зрения, 3) внешняя привлекательность, 4) финансовая состоятельность. Для большинства иностранок, оказалось,
самое главное в мужике - наличие юмора. Но нашим - не до шуток: лишь 14% россиянок любят более всего добрую мужскую шутку.
Англичанки - те, понятно, тянутся за образами, созданными английской же литературой: 55% заявили, что именно юмор они считают
наиболее важным для мужчины (мужчины, кстати, отвечают не вполне симметрично - его главным достоинством женщины готовы считать лишь
38% англичан). С юмором все в порядке у канадок (45%) и американок (38%). Недаром они и на паспортах все там улыбаются.

А вот, оказывается, способность сопереживать наиболее высоко ценится во Франции. 70% француженок поставили именно это на первое
место, а вовсе не то, что принято думать относительно француженок. С сопереживанием все в порядке даже у донельзя феминизированных
американок (51%). Схожие показатели у индусок и - вы, может быть, не поверите - немок. Наши отстают: 43% рассчитывают в мужчине
главным образом на сопереживание. Остальные, видимо, либо смирились с тем, что все они "бездушные скоты", либо (во что и хочется
верить) такое сопереживание обрели на ежедневной основе. Наши мужчины (59%) ценят в женщинах, кстати, это еще больше. В надежде, что
"она все простит и все поймет". Ну-ну...

Ну-ну - в смысле, что вскрылось циничное, холодное и не для всех русских мужчин приятное: россиянки, как, кстати, и китаянки,
оказались из всех 10 изученных стран наиболее меркантильными. Для них (в сравнении с другими) более важен в "сильном" поле "сильный"
кошелек. Его поставили на первое место 32% китаянок (но 7% китайцев), 29% россиянок (и лишь 4% россиян-"альфонсов"). Менее всего
волнует этот вопрос жителей Франции - по 1% с обеих сторон. Зато, будучи богатым, можно иной раз позволить себе и побыть "уродом".
Физическая привлекательность мужчин для женщин всех времен и почти всех народов - наименее значимый фактор. "Эстетствуют" отдельные
японки (12%). В России (как и в США) на первом месте экстерьер "самцов" лишь у 2% женщин.

С использованием материалов агентства Washington ProFile



 Трофим ЛОБАЧЕВ



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 13.08.2004 22:28:28

Ежедневный политобзор Егора Холмогорова (*+)

http://pravaya.ru/news/801

ЕЖЕДНЕВНЫЙ ПОЛИТОБЗОР ЕГОРА ХОЛМОГОРОВА


ПУТИН лишен виртуальной награды - ПОШЛОВАТЫЙ НЕМЕЦ: прототип почтальона Печкина - Филипп КИРКОРОВ: главный матерщинник России -
СВОБОДА и ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ: альтернативы либерализму


Политика. Сутки.

Гамбургский университет отказал президенту России Владимиру Путин в присуждении степени почетного доктора этого университета.
Сначала решили присудить, уже даже церемонию награждения приурочили к визиту Путина в Германии, а потом отказались - под давлением
либеральной профессуры, которая недовольна тем, что в России то ли права человека ущемляют, то ли чеченцев воюют, то ли
Ходорковского сажают, то ли еще что делают, несогласное с канонами общечеловеческой морали.
Путин не обиделся, заявив, что <подобные дискуссии в демократическом обществе нормальны, а график визита был слишком плотный, чтобы
включать в него еще и церемонию награждения>.
Однако все равно - мелкий и пошловатый удар по престижу России свободолюбивые немцы нанесли.
Для того, собственно, это дело и задумывалось.
Ситуация до боли напоминает выкрутасы почтальона Печкина: <Я вам посылку принес, только я вам ее не отдам, потому что у вас
документов нету>.
Но только с тем дополнением, что это сам Печкин посылку и отправил.
Можно открыть даже целый бизнес - сначала присуждать Путину степени доктора, профессора, академика, давать ордена Почетного легиона,
Британской Империи и какого-нибудь Серебряного Суслика, Нобелевские и Пулитцеровские премии, а потом, через день-другой эти награды
отбирать, за нехорошее поведение.
Впрочем, когда жители западных страны ведут себя так, то это значит, что более серьезной пакости они сделать не могут, по крайней
мере пока.
И это обстоятельство внушает некоторый оптимизм.


Политика. Пресса.

Не успел Филипп Бедросович Киркоров свыкнуться с ролью уголовноосужденного и приговоренного к 60 тысячам рэ штрафа, как на него
повторно собираются подать в суд.
И вновь за то же самое.
Скоро, видимо, мужу главной эстрадной исполнительницы России предстоит получить титул главного матерщинника страны.
На сей раз Киркорову позвонил журналист <Известий>, и, как он сам утверждает, представился и начал фразу с просьбой о комментарии на
случившееся.
В ответ он услышал знакомое каждому русскому человеку послание из трех слов.
И вот оскорбленный журналист теперь переживает, якобы, психологический шок, и собирается чуть ли не подавать на Киркорова в суд по
поводу оскорбления.
Не знаю уж, чем Киркоров так насолил журналистской тусовке и почему именно его она решила затравить, но история эта выходит за
всякие рамки и на пальцах показывает, что журналистская тусовка эта - настоящая банда гопников.
В приведшем к судебному процессу скандале с ростовской журналисткой Ириной Ароян Киркоров, что бы там ни говорили его защитники,
подставился.
Устраивать матерный дебош на пресс-конференции нельзя, - провоцируют тебя или нет.
И получил свой приговор артист вполне заслуженно.
Но вот когда обнаглевшая журналистская братия начинает уже просто конкретную травлю человека, то терпеть это и снисходительно
наблюдать - нельзя.
Представьте себе, что вам, когда и без того тяжело, больно и обидно, звонят на мобильный телефон и бодреньким голосом начинают
требовать какого-то вам комментария.
Какая будет ваша реакция?
Чем она будет отличаться от киркоровской?
Лично моя, скорее всего, будет отличаться лишь тем, что я прибавлю еще две-три малопечатные фразы.
Если кого-то это не убеждает, то можно провести простой эксперимент - опубликовать номер мобильного телефона того самого
пострадавшего журналиста и звонить ему с регулярностью в полторы-две минуты, задавая какие-нибудь милые вопросы.
И пусть он под эти телефонные трели спит, ест, чистит зубы и встречается с барышнями.
Одно дело - публичное, площадное хамство, потому и площадное, что произносится на площади и оскорбляет всех, а не только того, кто
является адресатом.
За такое не только можно, но и нужно наказывать.
И совсем другое - наглые вторжения в частную жизнь человека, даже если этот человек Киркоров.
В этом случае право на самооборону, хотя бы словесную, обязательно должно сохраняться, поскольку иначе прохода не будет никому - не
только звездам или политикам, но и каждому, кем почему-либо захотят заинтересоваться наши <акулы пера>.


Политика Холмогорова.

Так называемое право журналиста на свободное распространение информации - штука вообще интересная и обоюдоострая, с порядочностью
малосовместимая.
За это право журналисты хватаются каждый раз, когда делают какую-нибудь гадость
Разбилась на машине английская принцесса - лежит, умирает, вокруг же пляшут папарацци и снимают эту смерть на фотопленку.
Это <право на свободное распространение информации>.
Подслушанный разговор, вскрытое частное письмо, пересказанные сплетни - и это оно, родимое.
Любая гадость и мерзость, которые могут про вас выкопать люди, не стесняющиеся перерывать в поисках оной информации мусорные баки -
и это тоже свобода.
Такая вот интересная вещь, показывающая, что либеральное общество, которое у нас пытаются строить, с подлинной свободой, то есть с
защищенностью и неприкосновенностью личности не совместимо.
Общество подлинно свободное исходит из следующей простой установки: <человека никто не должен трогать>.
А на эту остановку накладываются естественные ограничения - если он что-то делает плохое и общественно вредное, то его можно
тронуть.
А так называемое либеральное общество, кичащееся своей свободой, исходит из совсем другого принципа - каждый может делать любую
гадость.
А если его гадости приходят в противоречие с гадостями других, то вступает сложная и очень противная система согласований и
приоритетов.
И в конечном счете эти приоритеты входят в противоречие со свободой отдельного человека.
Например, либеральное общество всегда, в конечном счете, поддержит <свободных распространителей информации>, а не их жертв.
Почему?
Да потому, что свободное распространительство лучше способствует вседозволенности, чем защита частной жизни.
Она либеральней.
Нормальное же общество, общество, которое нам нужно в России, необходимо строить не на одномерном коллективизме и не на уродливой
вседозволенности, а на подлинном уважении к свободе и неприкосновенности человека.
И на пресечении попыток наглецов мешать человеку жить по-человечески.
В этом смысле право журналистов на <свободное распространение информации> может существовать лишь в одном флаконе с правом на
свободное ношение оружия.
Чтоб отстреливаться от особенно наглых <распространителей>, когда они слишком уж настырно лезут.

Аналитическую программу Егора Холмогорова <Политика> вы можете услышать на Радио <Тройка> (105, 2 FM) в 19.00




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 13.08.2004 22:17:55

"Русская философия имени - это, наверное, единственный успешный опыт неклассической альтернативы" (*+)

Русский Журнал / Обзоры /
http://www.russ.ru/culture/20040812_names.html

Alter ego глобализма
Опыт прикладной философии имени

Никита Гараджа, канд. философ. наук

Дата публикации: 12 Августа 2004

Имяславие ХХI века

Опыт имеет свойство обретать форму суждения, оформляться категориями, находить, наконец, свое выражение в слове. Сама реальность
обретает себя в слове, в нем проясняется и через него открывается. В слове реальность оборачивается мыслью, становится именем, т.е.
реальностью осмысленной или словом исполненным. Слово опредмечивает реальность, а имя творит ее.
Эта беспрецедентная трактовка сущности слова - главная заслуга русской философии имени; в этом смысле она - своеобразный итог
самовыражения отечественной культуры в развитой форме философского творчества. Было бы несправедливо относиться сейчас к этому
явлению начала прошлого столетия исключительно как к чему-то из археологии русской мысли. Тем более что выдвижение языка в качестве
центральной философской темы характерно для ХХ в.; на Западе эта тенденция представлена в лингвистической философии, у Витгенштейна,
у Хайдеггера, в герменевтике, не говоря уже о всем многообразии постмодернистских школ. С этими интеллектуальными движениями
связывается радикальная переориентация современного типа культуры от просвещенческой классики к неклассическому культуротворчеству.
С самыми радикальными последствиями для стилистики общественной жизни, хозяйствования и всего многообразия форм творчества, т.е. в
полном смысле слова модернизации человеческого пространства.
Специфичен в этом смысле пройденный нами путь модернизации. Мощный импульс словесной экспансии, осуществленный в период русской
революции и приведший к уникальной по темпам индустриализации страны и интенсивному освоению "светских" форм культуротворчества - от
науки до искусства, очень быстро был свернут в пользу традиционалистской культурной модели; по Ортеге-и-Гассету, речь идёт о
феномене "исторического камуфляжа". За видимой модернизацией фактически произошло перемалывание того импульса, который на той
стороне Европы в полной мере дал о себе знать после эры мировых войн и был обозначен через понятие глобализма. После того, как мы в
90-х годах драматическим образом "открылись", вновь актуализировался вопрос о размежевании с классической эпохой. Не случайно все
наши современные интеллектуальные школы начинаются с обозначения принадлежности к неклассическим формам и стилистике деятельности.
Русская философия имени - это, наверное, единственный успешный опыт неклассической альтернативы, которая родилась в русле
отечественной культуры философского мышления и по своим историческим корням в полном смысле автохтонна. И коль скоро издержки
нынешней открытости России обнаруживаются в "глобализме", который воспринимается как главная причина нашего "кризиса субъектности",
один из самых очевидных путей рефлексии - посмотреть на глобализм с точки зрения имяславской традиции.
Дело в том, что даже самые яркие аватары глобализма, начиная от колониального набора в ларьках конца 80-х и заканчивая обогатившим
наш язык глоссарием потребительских технологий, дают гораздо меньше поводов для разговоров о нём, нежели alter ego глобализма -
антиглобализм. Явление, до недавнего времени нам неведомое.

В Африке к югу от Сахары...

Итак, не только свободные науки и искусства прорастают на благодатной почве нашего отечества. Как это не раз случалось, сытая и
счастливая жизнь омрачается ростом у некоторой части населения разного рода метафизических запросов. Видимо, с этим связано и резкое
обострение интеллектуального антиглобализма, в результате одного из которых на свет появился сборник статей под названием
"Глобализация сопротивления: борьба в мире" [1]. В целом книга познавательна и полезна, особенно тем, что наконец то знакомит
русского читателя не только с немилым сердцу Западом, но и, к примеру, с таким экзотическим регионом, как "Африка к югу от Сахары".
Где, понятное дело, всё гражданское общество вкупе с многочисленными женскими, студенческими и профсоюзными организациями поднялось
на борьбу с глобализмом. В принципе врожденный пиетет перед импортными авторами не дал бы усомнится в их глобальной гражданской
ответственности, если бы сборник не был приправлен рассуждениями наипервейшего и уважаемого отечественного
антиглобалиста-интеллектуала - доктора экономических наук, профессора МГУ им. М.В.Ломоносова и т.д. и т.п. А.В.Бузгалина.
Справедливости ради надо сказать, что в отличие от других авторов книги А.В.Бузгалин, как это ни странно, не антиглобалист.
Напротив: он двумя руками за глобализацию. Но только не за такую, которую навязывает миру Америка в интересах "новой номенклатуры
"большой восьмерки"", а за ту, что будет во главе с феминистками и мультикультуралистами, за глобальность "сетей сторонников
свободного распространения знаний, сотен и тысяч других движений". Имя им - альтерглобалисты. Подобный размах если и не наводит
ужас, то некоторую озабоченность все же вызывает, а восьмерка хоть она и осьмерка, но все же кажется более человечной на фоне этих
сотен и тысяч сетей прогрессивных сил.
Если слить всю воду, то альтерглобалист Бузгалин негодует по поводу неравномерного распределением мировых богатств и предлагает
ввести налог в размере 0,5% на мировые финансовые спекуляции, выделить "несколько процентов личного состояния нынешними
миллиардерами", или - миллиардеры вздохнули - "хотя бы на десяток процентов" сократить военные расходы стран НАТО", что "позволит
решить за 5-10 лет проблемы голода, жилья, здравоохранения и образования для беднейшего миллиарда человечества". Собственно, это и
все.
Мудрено понять мотивы московского профессора, побудившие его пугать нас страшилками про глобализм и выписывать при этом весьма
экстравагантные рецепты (любопытно, кстати, как отреагировали бы на них достойные борцы из Африки к югу от Сахары). Дело здесь не в
том, что Бузгалин недостаточно искренен. Скорее, речь идет об обиде (возможно, и имеющей право быть), которая заключается в том, что
раньше мы плакали над несправедливостью некрасовского "У парадного подъезда", а теперь голодные слезы африканских детей искупают
положенную порцию гамбургеров для негра-демократа или белого-республиканца. Однако констатация того, что мироеды теперь орудуют в
глобальном масштабе, хотя и вызывает праведный гнев, однако, как видно, еще не является поводом для положительного и окончательного
осуждения глобализма в пользу его alter ego в бузгалинском варианте.

Про то, зачем нужно было вступление про русскую философию имени

Глобализм начался не тогда, когда негр в Африке лёг под пальмой пить коку, и даже не тогда, когда в Москве выстроилась очередь на
дегустацию гамбургера, а тогда, когда негр пошел в сторону к югу от Сахары, а герр профессор пошел к письменному столу и написал
слово "альтерглобализм". И вот почему.
"В начале было Слово". Известно, что человек стал сотворцом мира, когда "Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц
небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя
сей". Подобие человека Богу выразилось в том, что он получил слово, которое и сделало его властным над природой, обратило её в
реальность и побудило к жизни, что стало окончательного моментом в сотворении мира. Это слово было абсолютно прояснено по отношению
к реальности, его "телесная" сторона не была отделена от смысловой. Современные понятия о внешней и внутренней форме к этому слову
неприменимы, ибо здесь мысль и слово - в таинственных для нас отношениях "нераздельного и неслиянного" единства. Воистину, Словом
творился мир.
Что касается нашего слова, т.е. слова исторического - оно, согласно русским имяславцам, требует своего просветления, обнаружения
этого единства. Отсюда вытекает значение человеческого языка, который не дает нам окончательно утратить свою власть над природой и
оставляет возможность для ее преображения, а в конечном итоге - и для той жизни, которую иногда называют "совокупностью
надбиологических программ человечества" [2].
Рождение слова - это тайна, совершающаяся тогда, когда мысль и слово, плоть и дух имени находят друг друга. Человеческое
словотворчество, которое рождается самой жизнью, связано с обнаружением связи мысли и слова. Сам человек становится человеком только
после того, как произошло его именование именем собственным. Этим актом человеку дается не кличка или метка, но обозначается его
принадлежность к реальности имени.
Очевидно, что и до сих пор мы сталкиваемся с необходимостью именовать реальность, т.к. эта зыбкая связь мысли и слова, которую мы
сохраняем, подвержена разрушению, что актуализирует нашу способность к словотворчеству. Зачастую приходится прибегать к образованию
понятий через квазислова, которые - как, например, устоявшиеся аббревиатуры или научные термины, тем не менее, получают свой
определенный смысл. Если в естественном языке связь мысли и слова утратить практически невозможно - что подтверждается возможностью
расшифровки даже мертвых языков - то в случае с квазисловами расщепление заданной самим человеком смысловой связи приводит к
появлению мёртвых слов с пустыми смыслами. Которые, по внешней форме оставаясь знаками, указывающими на что-то, на самом деле
указывают в никуда. Подобные слова-паразиты закрывают перед носителем языка реальность, и являются в собственном смысле не словами,
а пустыми словоформами.
Именно это обычно имеют в виду, когда говорят об опасности механического заимствования иностранных слов. Но эта опасность наступает
не в результате самого переноса. Любой язык обладает способностью к своеобразному перевариванию их смыслового значения под свой
собственный исторический опыт (скажем, в английском "killer" - это просто убийца, а в русском киллер - это человек, профессионально
убивающий за деньги). Гораздо хуже, когда такие слова утрачивают вложенный в них новый смысл, но при этом остаются в языковом
пространстве. Подобные слова ("демократия", "приватизация", "реформы", "либерализм", "ваучеризация", "деноминация" и т.п. вплоть до
"монетизации") своим тайным для нас смыслом оказались настолько магичны, что их силой было разрушено целое социальное и
государственное устройство. Но практически тут же мы стали наделять их собственными смыслами, трактуя в очень отдаленном контексте
по сравнению с их изначальными значениями. Фактически эти слова были превращены в понятия, которые расшифровываются живым языком
(демократия = безвластие, приватизация = воровство, реформы = передел и т.д.).

Антиглобализация

С пришедшим к нам понятием "глобализм" все достаточно просто. Из изначально нейтрального, обозначающего влияние общечеловеческих,
мировых процессов на судьбы каждого человека оно стало оценочным, получило функцию обозначать отношение говорящего к обозначаемому
явлению. В отличие от естественного слова, которое не может утратить своей связи со смыслом, искусственные понятия поддаются этому
по человеческому произволу. Понятие оказывается пустой телесной формой для смысла, "временным заменителем" настоящего имени. И если
под "глобализмом" понимается размывающая имена экспансия смыслов, формулой выживания для национальных культур становится
сопротивление этой экспансии. Но для этого внутри каждой культуры вырабатываются свои уникальные механизмы, и единственно возможный
ответ глобализации - оставаться самими собой, сохранять то главное, что определяет лицо и имя данной культуры в мировом
пространстве. В этом смысле процессу, называемому "глобализацией", всерьёз противостоит лишь архитектура многообразия исторического
и человеческого, множественность слов и языковых систем, и проистекающее из неё многообразие культур.
Глобализация - это когда, скажем, уникальное имя денег твоей страны заменяется чужой и безликой сущностью - "евро" в Европе или
"доллар" в странах, введших у себя currency board. В этом смысле одна из самых героических страниц истории нашей культуры - это
борьба русскоязычного сознания с долларовой экспансией. Доллары, оказавшиеся в условиях инфляции главной и единственно устойчивой
валютой, довольно быстро стали баксами, зеленью, капустой - но и эти "снижающие" понятия всё равно подразумевали под ними функцию
денег. И тогда на свет появилось гениальное "у.е." в обиходном смысле - как нечто, дополняющее систему учёта в рублях. Осмеянный и
дискредитированный "деревянный" остался единственной деньгой, а сумма, измеряемая в "уях" - это просто необходимое количество рублей
по текущему курсу доллара.
Что под таким углом означает слово "альтерлобализм"? Словоформа, образованная на смысловой связи квазислова, того же понятия -
"глобализм", говоря по-русски - чёрт знает что на чёрт знает чём. "Сопротивление глобализации" фактически загоняется в прокрустово
ложе того же ряда явления. В этом смысле и "антиглобализм", и какой угодно "альтерглобализм" в подлинном смысле работает на
глобализацию - ибо это пустое понятие, не имеющее своего уникального смысла, распространяет глобальное размывание и девальвацию
смыслов на те сферы, которые "обычной" глобализацией до сих пор как будто охвачены не были.
Наверное, самая неприятная из личин чёрта - это маска пламенного борца со злом. Слово с краденым смыслом манипулирует реальностью
гораздо эффективнее, поскольку неуязвимо для атаки "по смыслу", ибо вместо смысла у него - обрывки чужой правды, вполне себе
подлинной. То, что противостоит "глобализации", не может называться ни "анти", ни "альтер"-глобализмом: эти слова не могут создать
той связи между смыслом и именем, которая могла бы быть творческой, положительной силой ответа.


[1] Глобализация сопротивления: борьба в мире/Отв. ред.С.Амин и Ф.Утар: Пер. с англ./Под ред. и с предисл. А.В.Бузгалина. - М.,
2004. - 304 с.

[2]Определение культуры, данное акад. В.С. Стёпиным





От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 12.08.2004 00:05:33

Олимпийские игры: мифы и реальность (*+)

http://www.inosmi.ru/translation/211933.html

Олимпийские игры: мифы и реальность ("La Vanguardia", Испания)
На протяжении более чем столетия проведения современных Олимпийских игр большое распространение получили некоторые вымыслы,
связанные с историей этого соревнования.


Харви Абрамс/ Harvey Abrams, 10 августа 2004



В Афинах вот-вот должны начаться XXVIII Олимпийские игры. Первые Олимпийские игры современности были проведены в Афинах в 1896 году.
В древности же они проходили не в столицы Греции, а на северо-западе Пелопонесского полуострова, в Элиде, где был расположен город
Олимпия. На протяжении более чем столетия проведения современных Олимпийских игр большое распространение получили некоторые вымыслы,
связанные с историей этого соревнования.

Так, к примеру, многие считают, что основателем современного олимпийского движения был барон Пьер де Кубертен (Pierre de Coubertin).
Но это не совсем верно. Кубертен возродил идею проведения этих соревнований; сама идея принадлежала другим энтузиастам, барон лишь
сумел сделать ее более распространенной. В 1612 году, в Англии Роберт Довер (Robert Dover) организовал в Котсуолде соревнования,
названные им 'Олимпийскими играми', которые проводились вплоть до 1852 года. Также в Англии в 1850 году доктор Вильям Пенни Брукс
(William Penny Brookes) провел Олимпийские игры в Мач Венлоке. Пьеру Кубертену было известно о проведении этих соревнований, и в
1890 году он встречался с Бруксом.

С другой стороны, в 1859, 1870, 1875 и 1889 годах в Афинах тоже проводились Национальные олимпийские игры, но участвовали в них
только греки. Кубертен сумел собрать воедино идеи проведения всех названных состязаний и организовал соревнования, которые все мы
знаем как современные Олимпийские игры. Кубертен выступил покровителем проведенных в 1892 и 1894 годах в парижской Сорбонне встреч,
в ходе которых был создан Международный Олимпийский Комитет. В действительности Кубертен хотел, чтобы первые в современной истории
Олимпийские игры состоялись в 1900 году, в Париже. Однако, греки сумели настоять на проведении первых игр на их земле, так что в
результате они и состоялись в Афинах в 1896 году.


Еще одна весьма распространенная легенда повествует о том, что греческие атлеты были любителями, соревновавшимися ради славы и
получения простого лаврового венка. Однако, все обстояло несколько иначе. Первоначально атлетические соревнования проводились в
честь царя богов и людей Зевса, а следовательно носили религиозный характер. По мере роста значимости и распространения религиозных
праздников, игры приобрели характер важного политического и экономического события. Росло число включенных в Олимпийские игры
состязаний, а победители возвращались домой героями (как и сегодня) и получали за свои выступления почести и деньги (много денег).

Даже дата проведения древних Олимпийских игр окутана для современного человека ореолом легенды. Первые Олимпийские игры состоялись
отнюдь не в 776 году до нашей эры, а намного раньше. В 776 году до н.э. было лишь записано первое из дошедших до нас имен
победителей этих соревнований, имена же его предшественников не были известны даже историкам Древнего мира. Первым упорядоченные
записи об Олимпийских играх более чем через столетие после начала их проведения стал вести историк Гипий (Hipias). Именно тогда было
положено начало греческому календарю с четырехлетним циклом названному Олимпиадой. Олимпийские игры проводились в первый год каждой
Олимпиады.

Но один из самых известных 'олимпийских' мифов связан с перемирием. Сегодня практически все верят в то, что в древности Олимпийские
игры становились залогом мира между греками, а, благодаря олимпийскому перемирию, прекращались войны. Это не верно, хотя подобную
мысль нередко можно встретить в различных книгах и энциклопедиях. Миф об олимпийском перемирии появился из-за неверной современной
интерпретации священного перемирия, которое древние греки называли словом 'ekecheiria'. В Древней Греции действительно существовали
перемирия, но они не останавливали войны. Они служили защитой тем, кто приезжал на соревнования в место проведения Олимпийских игр -
в Элиду. Согласно этому перемирию, прибывшие на соревнования атлеты и путники обязывались не драться друг с другом, даже, если они
были гражданами находившихся в состоянии войны городов-государств. Перемирие служило защитой лишь тем, кто приезжал в Олимпию
воздать почести Зевсу, но отнюдь не всем. Войны не прекращались, однако те, кто путешествовал к месту проведения соревнований могли
совершать свой путь беспрепятственно.

Олимпийские игры - самое известное спортивное состязание в мире. И я горячо люблю их. Но, кроме этого, я - историк, и потому мне
дорога правда.
===================
Харви Абрамс - президент международного института спорта и олимпийской истории



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 23:49:44

(важно!!!!!!!!) "Наше время - время молодых". Не более чем миф? (*+)

http://www.znanie-sila.ru/online/issue2print_2719.html

Утраченные иллюзии

Наше время - время молодых; такое утверждение стало банальностью. Так думают старшие, так считает сама молодежь. И все-таки это не
более чем миф.

Страхи и надежды

В закрытом обществе, понемногу теряющем некоторые черты закрытости, на молодежь обычно смотрят с подозрением, предубеждением,
страхом и враждебностью. Вспомните советские времена и бесконечное брюзжание старших: молодежь нынче не та, что в наше время, у нее
нет идеалов, она корыстная, вся нацелена на карьеру, старших не уважает - ну, и так далее, сами можете продолжить.
Конечно, молодежь ругали во все новые времена. У нас мифы об особой агрессивности молодежи порождались самим устройством советского
общества с очень жесткой и обедненной структурой занятости. Каждый держится за место потому, что другое найти очень непросто.
Возраст, как в любом традиционном обществе, приравнивается к выслуге лет и предполагает соответствующий карьерный рост, рост
зарплаты и так далее; Джульетту, как тогда шутили, можно сыграть только перед выходом на пенсию. А тут являются молодые и с их
энергичностью, их амбициями сразу воспринимаются как угроза: их энергия - как агрессия, их стремление подняться, пробиться,
реализоваться - как покушение на твое место и даже на всю структуру мест, как карьеризм, неуважение к старшим, заслуженным.
Социальные позиции дефицитны, а сама идея смены, конкуренции способностей отвергается.
Это не значит, что действительно не было агрессии и карьеризма - они были и есть; но мифы не резюмируют некоторый опыт, а
предвосхищают его и формируют установки. Молодежь, видя отношение к себе, вполне может отвечать на это агрессией и тем самым, увы,
невольно подкреплять те жесткие установки, которые уже сформировались.
Ощущение взаимной враждебности, взаимоотталкивания породило бесконечные разговоры о проблеме "отцов и детей". Эта проблема
обострилась, очевидно, в конце шестидесятых - в семидесятые, когда началось стремительное замедление всех общественных процессов,
что происходили в 60-е годы. Быстро угасало чувство хотя бы относительного освобождения, робкого западничества, хоть какой-то
относительной демократизации. Всего этого уже не было при зрелом брежневизме, после задавленной Чехословакии, после того как очень
круто принялись за диссидентов. Резко ощущалось замедление темпов не только общественной жизни, но вообще хоть какого-нибудь
развития. Закупорились все каналы продвижения.
Оборотной стороной страха перед молодыми стал сугубо интеллигентский миф о молодежи как главной и потаенной надежде общества на
спасение (то ли скрытый ресурс, то ли тайное оружие). Общий тупик заставил перенести на молодежь все нереализованные ожидания
старших. Они свободны от наших стереотипов, от нашей задавленности, от наших компромиссов, от груза прожитых лет, от того, что мы
сами себя свернули, сломили и заставили покоряться - они сумеют реализоваться, они дадут новую культуру, новое общество и так далее.
Угроза для носителей этого мифа шла не от молодежи, а от того, что она будет потеряна в принципе. Мы ее совершенно не знаем, не
умеем с ней разговаривать, неправильно ведем себя с ней, и кончится дело тем, что она действительно от нас уйдет. Такими были
ожидания и опасения части самой молодежи и старших групп, особенно образованных и развитых - назовем их по тогдашним критериям
читателями "Литературки". И сама молодежь считала, что именно они - острие перемен, их время только-только подходит, они еще
реализуются, и это как раз и будет победой нового.

Это ваши дела, это ваши долги

С тем мы и вошли в перестройку. Помните: "Покаяние", "Легко ли быть молодым" - все это о страхе потерять молодежь и о надеждах,
связанных с нею. Это звучало даже в риторике официальной власти, тех ее слоев, которые были заинтересованы в переменах: теряем
молодежь, она уходит. Характерно, что тогда перестроечное было окрашено исключительно в молодежные тона.
Между тем на площадях среди митингующих уже тогда было не слишком много молодежи. В основном там были шестидесятники, средняя и
старше-средняя генерация. Некоторые - самые продвинутые, самые интеллектуальные - приводили с собой детей. Вообще-то настоящие связи
между поколениями были именно в развитых и продвинутых семьях. Чем утонченнее, рафинированнее родители, тем больше они стремились
найти общий язык с детьми.
А основная часть молодежи - 18-25-летних - не воспринимала происходящее на площадях, на официальных и неофициальных собраниях как
нечто, относящееся лично к ним. Преимущества: свободу и впервые открывшиеся возможности как-то себя проявить, чего-то достичь в
любой сфере - она принимала как нечто естественное, а напряжения и конфликты - как исключительно папины: папина литература, папино
кино, их пропаганда. Стремление заинтересовать их этими конфликтами и проблемами вызывало лишь раздражение: это ваши дела, ваши
долги, это вы хотите реализовать упущенное или смягчить что-то в своей биографии.

Что было дальше?

С одной стороны, у молодежи, особенно более образованной и более активной, в крупных городах действительно открылись некоторые
возможности. Прежде всего, в двух сферах. Собственно предпринимательство, включая фирмы, банки - настоящие новые институты, как бы
уже почти западное общество. А с другой стороны - свободные и независимые тогда, чаще всего негосударственные масс-медиа, где тоже
возникла возможность - и потребность - в новых людях, свободных от советской риторики, советских привычек, с новыми лицами. Это были
молодые ребята... Ну, на самом деле, вовсе не такие уж молодые, взглядовцам было за 30, а самыми популярными тогда передачами,
журналами, газетами: "Московские новости", "Огонек" - и вовсе руководили шестидесятники. Но все-таки корреспонденты, самые
"засвеченные" имена воспринимались как молодые. При том что, наверное, им было от тридцати до сорока.

Победители

Тут включился еще один механизм, которого не было у старших: поколенческая солидарность. Устроившись сами, многие из этих
относительно молодых (и действительно молодых) людей принялись устраивать тех, с кем вместе учились, бегали во дворе, - стал
образовываться свой круг. У старших, за исключением городской интеллигенции, в принципе этого не было. Классическое советское было
максимально построено на том, чтобы атомизировать людей. Преследовалась даже невинная, вполне традиционная солидарность
родственников: с "семейственностью" постоянно воевали. А другой солидарности не было; лишь интеллигенция пыталась поднять культ
дружбы и выстроить круг "своих" независимо от родственных отношений. Иначе говоря, только в интеллигенции рождалась культура более
обобщенных отношений и ценностей, чем семейно-родовые.
В круг "молодых победителей" в основном вошли или бывшие "хиппи", в свое время яростно отстаивавшие независимость от старших, право
на собственную идеологию и собственный образ жизни, или бывшие комсомольские работники и активисты, настроенные примерно так же, но
решившие делать карьеру в тех условиях, в каких жили. И в том, и в другом случае это были молодые люди из интеллигентных семей, с
действительно хорошим образованием.
Они оказались востребованными, потому что востребованы стали умения, которыми обладали совсем не многие. Качество советского
образования, профессионального и общего, было, вопреки распространенному мифу, ласкающему советскую гордыню, достаточно плохим. И
только очень специальные школы, очень закрытые, очень элитные вузы давали приличное образование, которое можно было теперь, в новых
условиях, конвертировать в социальную позицию, в профессиональные умения финансиста, журналиста и так далее.
Это была - и такой осталась по сей день - даже не группа, а как бы прожилка, фракция - молодых людей, которые, во-первых, вышли из
семей с хотя бы относительными социальными ресурсами, с каким-то социальным положением, с высшим образованием во втором, а то и в
третьем поколении; в доме была своя приличная библиотека. Молодежь, выросшая в этой среде, отличается не только более высокими
запросами и сознанием, что у нее есть ресурсы, этим запросам соответствующие. Она всегда ставит на повышение - своего образования,
количества своих ресурсов и их качества, статуса, ставит на достижение. Им не просто диплом нужен, а хорошее, качественное
образование, хорошие университеты, им нужно после университета получить второе образование, или поступить в аспирантуру, или уехать
стажироваться за рубеж. Но самое интересное - они социально оказываются более адаптированными. У них реже бывают конфликты в школе с
одноклассниками и учителями, у них реже конфликты в семье между поколениями, то есть социально-культурные ресурсы включают в себя и
умение вступать в коммуникацию, выстраивать отношения с другими людьми. Они готовы воспринимать другого не как врага, не как
человека, тебя обошедшего. Они доброжелательны, ориентированы на партнерство, на не агрессивное, доброжелательное взаимодействие,
пусть соревновательное, но не агрессивное.
Они как раз тянулись к старшему поколению: дайте нам свой опыт, нам он интересен. Какая-то мудрость есть в этом. А старшие за
пределами семьи чаще всего встречали их с настороженностью и с опаской, - и это вызывало недоумение.
Это малая часть молодежи, 4-6 процентов. Но у них есть опыт пусть относительной реализованности и успеха - не опыт поражений и
отказа от своих претензий, а уверенность: "мы что-то сумели; и наши родители что-то сумели, а мы хотим и сумеем еще больше".
Надежды общества на более или менее цивилизованное будущее связаны, конечно, в основном с этой малой группой.

Конец мифа

У этой малой группы были, повторим, сильные ресурсы: образовательные, культурные, социальное положение семьи, собственные связи со
сверстниками. Ну и, кроме того, молодость.
У остальных, собственно, кроме молодости, ресурсов почти не было. А сама по себе молодость, как быстро начало выясняться, ресурс
очень слабый.
Чем дальше общество уходило в девяностые годы, тем становилось виднее, как оно делится на тех, кто ставит на гарантии, которых уже
нет, и на возможности, пусть даже не всегда есть силы их реализовать. Если очень грубо, по полюсам, то с одной стороны старшие,
которые требуют: верни нам гарантии, а с другой молодежь: что нам ваши гарантии, ваши 105 рублей, нам нужны возможности. А уж с
помощью каких ресурсов мы будем их реализовывать, это наше дело.
Именно потому, что известные возможности для молодежи открылись, она - как и все общество в целом - начала расслаиваться. Резко
стали расходиться молодежь центра, где возможности богаче, и молодежь периферии. Но и в центре: молодежь, которая сумела быстро
воспользоваться этими возможностями, и молодежь, не сумевшая это сделать, поскольку ресурсов не хватило: энергии, связей,
образования, знания языков (или хотя бы хорошего знания родного языка). Немного и нужно-то было. Общество было настолько бедное,
настолько не привыкло к продвижению, помимо партийной карьеры, что даже относительно небольшие ресурсы у молодых давали возможность
довольно быстро выдвинуться.
Разрывы возникали по множеству линий: центр и периферия; те, кто успел в первую очередь, и те, кто не успел даже в третью; люди
коренной национальности и "инородцы"; люди коренной национальности, здесь родившиеся и выросшие, и люди этой же национальности,
приехавшие из бывших республик СССР, теперь почти иностранцы. Пошло расслоение и крошение общества. Молодежь как таковая вообще
перестала осознаваться как целостная категория.
Итак, очень небольшая фракция городской молодежи, сумевшей продвинуться, закрепиться, образовать собственный довольно замкнутый
круг, - и одна большая-большая авоська, в которой много разных обломков разочарованной молодежи: одни не успели выбраться с
периферии, другие сумели переехать в город, но сорвались здесь или продвинулись на одну ступеньку, а хотели на три - ну, и так
далее. И совершенно ясно для всех, что цемент уже застывает, раствор схватился, и сегодня продвинуться так, как пять - семь лет
назад, никакой возможности нет, найти новые места в системе масс-медиа, найти новые места в банках - голову и ноги себе сломаешь...
Это воспринимается всеми, кто "не успел", как поражение, как крах, некоторая социальная дисквалификация. И она отчасти происходит.
Потому растут и среди молодежи в целом, особенно среди менее образованных, менее продвинутых ее групп те же настроения, что и во
всем большом обществе: до 1985 года было лучше, пусть все возвращается государству и пусть оно все регулирует...
Единственное, чего они не хотели бы отдать, - свободу выезда за рубеж. И не потому, что они так уж разъезжают по миру, - видимо, это
последняя полумифологизированная надежда на свой шанс: поехать туда учиться, работать или просто отдохнуть, посмотреть, как люди
живут, или детей туда выпихнуть. Если и эта возможность закроется, если мы опять окажемся за железным занавесом, а здесь уже все
схвачено - тогда полное поражение, конец, ничего нет и не будет.
Данные последних опросов: 60 процентов молодых людей до 35 лет говорят: и правильно, что государство стремится вернуть себе контроль
над экономикой и над средствами массовой информации; больше надо. Надо их приструнить. Антиамериканские настроения среди молодежи
нисколько не меньшие, чем во всем обществе. Иначе говоря, миф о том, что есть особая порода людей, которая называется "молодежь", и
что они, с одной стороны, наша надежда, а с другой - область страха и опасений, - этот миф уходит.
В бедном и неразвитом обществе молодость предстает областью мифологизации - все равно, отрицательной или положительной. Сама по себе
она, конечно, ресурс очень небольшой. Только в соединении с социальными механизмами, с символическими капиталами, с культурным
ресурсом, с умением общаться, ладить, добиваться своей цели, не подавляя других, она "срабатывает".

Поколение без лица

Можно ли ту небольшую группу молодежи, которая выдвинулась вперед и заняла наиболее выигрышные социальные позиции, считать лицом
поколения?
Поколение либо понятие чисто демографическое, просто родившиеся в определенные годы, в определенные годы пошедшие в школу, на работу
и т.д. - тогда это интересно для сравнения на больших хронологических дистанциях; либо это понятие идеологическое, и его называют по
малой продвинутой группе, которая как бы дает лицо целому поколению. К примеру, шестидесятников, давших имя целому поколению, было
так немного, что их можно было бы собрать в одном месте, и хватило бы трех гранат, чтобы поколения больше не было.
Но их было не просто мало - это была компактная группа, в которой все всех знали, которые думали, двигались вместе.
Такой группы современные молодые, самые успешные среди них не образовали. Они не сплочены, это не реальная группа. Это рассеянный,
дисперсный элемент общества. Именно поэтому пока молодые не могут навязать свою волю не то что большому обществу, но даже ближайшим
к ним группам, в принципе как будто бы готовым на них ориентироваться.
У них нет ни особых идей, ни каналов, по которым они могли бы такие идеи распространять в обществе. Все в большей степени они
лишаются влияния на телевидении, радио, в печати, а в системе образования у них никогда не было определяющих позиций.
Тем, с чьими именами ассоциируется самый свободный, идеологически раскованный период перестройки и постсоветской истории, не удалось
соединиться со значимыми, авторитетными группами общества. Не оказалось социальных и культурных механизмов, чтобы процесс
превращения общества в демократическое, цивилизованное стал непрерывным. Их опыт не стал общезначимым, авторитетным для других. Так
и не была запущена машина самоорганизации и самоподъема общества, чтобы оно поднималось не потому, что его правительство за уши
тянет, и не потому, что оно завидует соседу...
Мы со Львом Гудковым преподаем социологию культуры в РГГУ. И говорим студентам: представьте нас в американском университете. Мы
начали читать этот курс, вы на него записались. Через лекцию-другую вы не удовлетворены и уходите. Все, мы лишаемся возможности
читать этот курс. Нас не дисквалифицируют, на следующий год мы будем подавать свои CV в другие университеты, но чтобы остаться на
этом месте, мы вынуждены, хотим мы того или нет, преподавать лучше.
Вы, в свою очередь, чтобы получить у нас надлежащие оценки, перейти на другой год, окончить этот престижный вуз, вынуждены, хотите
вы или нет, учиться. Конечно, вы можете уехать в другой университет, там легче, там есть родные - зачем вам именно РГГУ?! Но ваш
диплом будет стоить меньше, вы сможете претендовать на меньшее.
И то что мы, независимо от наших личных желаний, вынуждены становиться в профессиональном отношении лучше и лучше, - это и есть
механизм самозавода, самоподъема общества. Не потому, что начальник приказал, мама носом ткнула, а потому, что так устроено наше
взаимодействие. Это вот и значит: институциональные гарантии развития. У нас сейчас нет институциональных гарантий развития. У нас
даже нет институциональных гарантий необратимости того, что произошло.
Потому что сейчас все в большой степени вернулось на государственные рельсы. 70 процентов электронных медиа и 80 процентов
региональной печати принадлежат государству и им контролируются. Только в центральных газетах и журналах, которые огосударствлены на
20-30 процентов, есть какие-то возможности - но их аудитория за это время уменьшилась в 20-25 раз. То есть в 20-25 раз сократился
слой, внутри которого возможна коммуникация по поводу опыта реальных достижений, обсуждение новых ориентиров. Представьте, что в
миллионном городе остались 40 тысяч жителей.
Не реализовалось то, чего хотели, и прежде всего если говорить об институтах, организации, структуре.
Многие ли из тех, кто когда-то все начинал, остались? Я думаю, 1 из 10. Стали подходить и включаться ребята из третьего, четвертого
эшелона, которые согласны сдавать позиции и делают это задешево. Это значит, оказался востребованным совсем другой человеческий
материал, люди достаточно ловкие, чтобы адаптироваться в любых условиях. С достаточно средними запросами.
Отжатые от школ, вузов, СМИ, лучшие представители этого поколения лишены возможности свой опыт транслировать каким-нибудь группам.
Поэтому процесс перемен, если вообще будет идти, пойдет крайне медленно. Их умения, привычки, стандарты будут медленно рассасываться
по телу общества, уничтожаясь, но и воздействуя. Но даже то, что попало тебе в кровь, в трех шагах уже не будет осознаваться как от
них идущее. Как протечка - тремя этажами ниже никто не знает, откуда она. Как запах - в трех шагах не поймешь, где его источник.
Так что надежда первой половины девяностых на лидерские группы, которые выделятся и в соединении со СМИ, с системой образования
зададут новые образцы для следующих поколений, не реализовалась.
Но нельзя сказать, что ситуация просто вернулась в позднебрежневские времена, хотя некоторые политические конструкции и
поддерживающие их массовые настроения довольно похожи.

Новые мифоманы

Очень важно, что восстановились - собственно, они никуда и не уходили, просто оставались в тумане, а теперь выдвигаются на первый
план - механизмы двоемыслия, двойного определения себя, двух и более разных кодов поведения.
В области экономической, деловой: успех, доход, рационально выстроенное поведение. Можно добиться цели, и это исчисляемо в доходах,
в цене машины, квартиры. Здесь можно говорить на языке современного достижительского общества, на котором человек - это то, что он
сам сделал, насколько он сам себя ценит, насколько способен занять в структуре общества место, которое его устраивает и которое
вызывает одобрение, поддержку окружающих. И молодые действительно гораздо чаще высказываются за рынок, за то, чтобы Россия вписалась
в мировую экономическую систему, за минимальное вмешательство государства в экономику.
Когда же речь заходит об историческом прошлом, о стране как национальном целом - здесь никакого отличия молодых от старших нет.
Единый круг представлений о великой державе, которую возглавляют цари, полководцы, Пушкин как имперский поэт, Менделеев как великий
ученый, который есть у нас и который открыл Периодическую систему. А впереди, конечно, Петр I, Сталин, Гагарин, маршал Жуков - они и
возглавляют картину.
Никаких других представлений о нашей истории молодым предложено не было. Другие картинки прошлого оказалось невозможно вместить в
сознание. Ну, скажем, хотя бы Лобачевского или Вернадского, коли уж так сосредоточиваться на отечественной науке. Или доктора Гааза.
Или Сергия Радонежского (ведь свыше 60% населения, включая молодежь, уверяют, будто они православные). А переоценка ХХ века,
сталинизма, революции? Она так и не произошла, новое прочтение истории ХVIII - ХIХ века как попыток государственной модернизации,
которые срываются на каждом этапе, не получилось.
До сих пор мы имеем победную историю России как мировой державы, причем она в этом мире - исключение. Именно поэтому она живет
исключительно в состоянии исключительности. Великие войны, великие лишения, великая мобилизация, когда все как один, - вся эта
картинка по-прежнему единственная, ей нет альтернатив.
У людей в стране нет представлений о других движущих силах истории, о других способах жить вместе, кроме как они жили и живут,
объединяясь лишь в мифе о великой державе и каждый день копошась, выживая каждый как сумеет, опираясь только на самые ближайшие
связи и больше ни на что.
Идеализируя брежневскую эпоху - а ее идеализируют все, и старые, и молодые, - молодые не задаются вопросом, чего все это стоило и
где мы сегодня находимся именно из-за того, что у нас был этот "рай" 70-х, и не имеем реальных возможностей вписаться в мировую
политику, в мировое разделение труда.
Путин тоже миф, сотканный из того, что хочется стабильности, ничего другого нет, надежды по-прежнему на государство и его системы, а
он из тех частей системы, про которую в массах принято думать, будто бы она наименее коррумпирована, наиболее сплочена, все-таки
способна как-то эффективно действовать, имеет хорошую подготовку: шутка сказать, президент, говорящий на иностранном языке, даже на
двух! Ну, и сравнительно молодой. Сравнительно динамичный. Выходит на татами, на горных лыжах катается.
Я думаю, середина и вторая половина 90-х годов была крушением тех начатков новой самоорганизации, которые стали было зарождаться
сразу после 85 года, и, конечно, крушением всех иллюзий насчет того, что легко можно придти к новым формам общественной организации,
экономики и так далее. Так что, с одной стороны, довольно тяжелое крушение для образованного сословия, для двух-трех поколенческих
наборов новых политиков и экономистов. А с другой, вполне реальная и по многим пунктам вполне результативная борьба государства за
то, чтобы вернуть утраченные позиции, которые оно, кажется, на какой-то момент упустило или вот-вот готово было упустить. Поэтому
получился плод, увы, совместных усилий: одни потерялись и потеряли, другие сумели подхватить то, что, казалось бы, вот-вот у них
могли вырвать.


Записала И. Прусс
Тема номера проиллюстрирована коллажами Ю. Сарафанова

Борис Дубин



От Буратино
К Георгий (10.08.2004 23:49:44)
Дата 11.08.2004 08:40:17

Понимают ли авторы, о чем пишут?

>>Классическое советское было максимально построено на том, чтобы АТОМИЗИРОВАТЬ людей.

?!

От Георгий
К Георгий (10.08.2004 23:49:44)
Дата 10.08.2004 23:54:41

прошу реакции (-)




От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 23:45:55

Ю. Левада. Молодежь - новая или старая? (*+)

http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2720.html

Молодежь - новая или <старая>?

Размышления и сомнения, которыми хотелось бы поделиться с читателями журнала <З-С>, появились при анализе многочисленных опросов
общественного мнения за последние годы. Полученные данные говорят о том, что сегодняшние молодые люди довольны своей жизнью и своим
временем значительно больше, чем люди постарше, что они хотят учиться, зарабатывать, видеть мир. И в своей собственной жизни они
стараются следовать не столько образцам старших поколений, сколько примеру более удачливых сверстников, в том числе зарубежных,
известных по витринам кино и телевидения. Мы видим, что нередко люди поколения родителей начинают подражать <молодежным> образцам в
одежде, музыкальных вкусах, привычках проведения досуга и т.п. Все это без особого труда поддается объяснению, а потому может
считаться нормальным (что в этом безоговорочно хорошего, а что сомнительно - другое дело, я этого не буду касаться). Но это
относится преимущественно к изменениям в бытовой, обыденной жизни. Если же обратиться к жизни социальной и политической, к ее нормам
и ценностям, возникает целый ряд недоуменных вопросов, которые можно - скорее, конечно, мысленно - обратить к современной молодежи.
Вот недавний пример. Накануне прошедших думских выборов мы выясняли, как распределяются политические пристрастия среди различных
возрастных групп. В частности, интересно было представить, как собираются голосовать те, кто впервые получил такое право (то есть
люди 18-22 лет, которые в прошлом избирательном цикле не могли участвовать). Их около 10% в числе российских избирателей. Оказалось,
что 46% новичков поддержали <партию власти> (<Единую Россию>), 20% голосовали за ЛДПР, 5% - за СПС, , 6% - за <Яблоко>,
новообразованная <Родина> в этой группе получила 4% голосов, КПРФ - 3%. Получается, что в этой молодежной среде преобладает
политический конформизм (стремление поступать <как все>, то есть как очевидное большинство), все варианты <протестного> голосования
собирают не более трети, причем наиболее привлекательным кажется наигранно-эпатажный (и в конечном счете - неизменно лояльный к
власти) <протест> в духе Жириновского. По опросным данным, именно молодые люди сегодня наиболее лояльны власти, особенно президенту.
Таким образом, в массе молодых избирателей как будто не заметно никаких радикальных, экстремистских, экзальтированных тенденций.
(Они, правда, присутствуют в малочисленных группах нацистов, лимоновцев, скинхедов, неокомсомольских <леваков> и пр., но это
требует отдельного анализа). В сегодняшней России не существует никаких влиятельных специфически-молодежных движений, никаких
эмбрионов студенческих <бунтов>, которые прокатились по западному миру в конце 60-х. Правда, этого не было и ранее: ожидания и акции
<перестроечных> лет были в первую очередь уделом тех, кому было за 40, а то и за 60.
Как представляется, здесь дело в том, что современная молодежь получила все, что только можно пожелать, - возможности для работы,
заработка, учебы, в том числе за рубежом, отдыха, развлечений, свободу личных отношений и пр. - без борьбы и усилий, как бы в
подарок от судьбы (точнее, как побочный результат перемен в стране). Отсюда политический индифферентизм и конформизм. Отсюда же и
хорошо заметный в последние годы <молодежный> карьеризм: посты и должности все чаще занимают сравнительно молодые люди, напрочь
лишенные иллюзий и идеалов, готовые ревностно служить начальству (не забывая собственного благосостояния). Это не новая молодежь, а
всего лишь моложавая смена старой бюрократии, наследующая все черты и пороки своих предшественников. Они не обновляют обветшалые
механизмы аппаратов управления, образования, науки и т.д., а встраиваются в них.
Еще раз обращусь к данным опросов. Многим кажется, что молодые люди, которые ориентированы на современный (<западный>) образ жизни,
должны быть наиболее далеки от предубеждений против <чужих>, от псевдопатриотического чванства. Но это не так. Как раз самые молодые
оказываются наиболее податливыми к распространенным формам национализма. Они чаще высказывают терпимость к акциям скинхедов, в
большей мере, чем старшие, выражают согласие с лозунгами наподобие <Россия для русских> (среди самых юных, 15-18 лет, его склонны
поддержать 58% против 13%, в целом же по всем опрошенным это соотношение - 53%:18%). 59% против 21% в той же молодежной группе
полагают, что русские должны иметь преимущества перед нерусскими при приеме на важные должности, а 66% тоже против 21% - что переезд
нерусских в Россию нужно ограничивать. Еще один небольшой штрих к той же картине. Прошлым летом мы очередной раз попросили
опрошенных в рамках большого исследования о современном человеке назвать <самых выдающихся людей> всех времен и народов. В числе
других имен 11% назвали Гитлера. А среди молодых, до 25 лет, таких оказалось 18%, почти каждый пятый
Довольно распространенным лет 15 назад было представление о том, что с разрушением советской системы на общественную сцену выйдет
новый человек, достойный гражданин свободной страны. Но такой же иллюзией была и надежда на то, что новое поколение, практически не
знавшее советской жизни и советского воспитания, легко и просто изменит жизнь к лучшему. Как будто освобожденная (не собственными
усилиями) от принудительных шаблонов мышления и привычек молодежь - в заметной своей части - нередко оказывается податливой по
отношению к современным соблазнам, в числе которых сегодня на первом месте - национал-популизм и воинствующая ксенофобия. Ни условия
рыночной экономики - тем более в ее нынешних формах, - ни современные культурно-досуговые интересы не могут создать иммунитет к
таким тенденциям.
Конечно, я имею в виду только массу, возрастную группу молодых людей, статистически заметную в нашем стареющем обществе. Более
пристальный взгляд может обнаружить разные лица и группы, в их числе и людей достойных и действительно новых, без страха и упрека.
Но потребуется немало времени, чтобы они смогли оказать серьезное влияние на жизнь страны.

Юрий Левада



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 23:45:55)
Дата 10.08.2004 23:54:40

прошу реакции (-)




От И.Л.П.
К Георгий (10.08.2004 23:54:40)
Дата 11.08.2004 11:21:40

Re: Реакции на что? (-)


От Георгий
К И.Л.П. (11.08.2004 11:21:40)
Дата 11.08.2004 13:15:25

на статью, разумеется ;-))) (-)


От И.Л.П.
К Георгий (11.08.2004 13:15:25)
Дата 11.08.2004 13:36:53

Re: Я думал, что Вас заинтересовал какой-то конкретный тезис

По поводу статьи. Делается "сенсационный" вывод о том, что политическая позиция определяется не возрастом. Это, собственно, не является чем-то удивительным или новым, но поскольку "реформаторы" утверждали, что их де особая опора - это молодежь, то Левада "удивляется" тому, что эти фантазии не подтвердились.

Что касается частого упоминания Гитлера в числе выдающихся людей (что тоже, видимо, преподносится как сенсация), то здесь проблема скорее всего не в любви молодежи к бывшему немецкому фюреру, а в методике опроса. Во-первых, известность бывает разная, и Гитлер - человек, безусловно, известный - своими преступлениями. Критерии "выдающегося" человека, судя по всему, не определялись, а соответственно, неясно, что именно у респондентов пытались узнать.

Кроме того, здесь важно, открытые вопросы использовались или закрытые (т.е. должны ли были респонденты указать известных персон "из головы" или выбрать из списка). Благодаря своей печальной известности Гитлер имеет неплохие шансы при выборе из списка.


От Георгий
К И.Л.П. (11.08.2004 13:36:53)
Дата 11.08.2004 15:41:31

Вряд ли кто-нибудь больше "демков" сделал для популяризации Гитлера и Сталина%-)


>Что касается частого упоминания Гитлера в числе выдающихся людей (что тоже, видимо, преподносится как сенсация), то здесь проблема скорее всего не в любви молодежи к бывшему немецкому фюреру, а в методике опроса. Во-первых, известность бывает разная, и Гитлер - человек, безусловно, известный - своими преступлениями. Критерии "выдающегося" человека, судя по всему, не определялись, а соответственно, неясно, что именно у респондентов пытались узнать.

>Кроме того, здесь важно, открытые вопросы использовались или закрытые (т.е. должны ли были респонденты указать известных персон "из головы" или выбрать из списка). Благодаря своей печальной известности Гитлер имеет неплохие шансы при выборе из списка.

Вряд ли кто-нибудь больше "демков" сделал для популяризации Гитлера и Сталина%-)
Особенно сравнениями "сталинизма" с "гитлеризмом".

"Десакрализаторам" - бой!

От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 23:29:35

(очень важно!!!) В. Иноземцев. Двуглавый орел (*+)

http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2818.html

Двуглавый орел
Нынешняя тяжелая экономическая ситуация складывалась в России последние три столетия. Хотя в XVIII - XX веках наша страна и стала
великой державой, занимавшей вторую строчку в мировой хозяйственной иерархии, ее экономическое развитие никогда не было естественным
и самоподдерживающимся: оно порождалось прежде всего политической волей власти, и периоды роста сменялись десятилетиями стагнации.



За эпохой Петра I последовало бесцветное правление временщиков, за эпохой Екатерины II - отставание, ставшее особенно очевидным
после поражения в Крымской войне; за попыткой использовать рыночные механизмы в конце XIX - начале ХХ столетий - череда войн и
революционных потрясений; за индустриализацией 30 - 60-х годов - долгий период затухающего экстенсивного роста без признаков
технологического прогресса. Чем объяснить эту <возвратно-поступательную> динамику экономического развития нашей <убогой и обильной>,
<могучей и бессильной> России?

Истоки этой особенности мы находим еще в петровской эпохе. В начале XVIII века, восприняв европейский опыт развития и обеспечив
беспрецедентную мобилизацию ресурсов, российское самодержавие добилось столь впечатляющих результатов, что на два столетия оказалось
в плену весьма сомнительных стереотипов управления страной. С тех пор страна оставалась верной стратегии догоняющего развития,
которая породила социальную апатию и тотальный отказ от поиска и использования механизмов естественного хозяйственного прогресса, а
это в конечном счете и обусловило современный кризис российской экономики.


Конец игры

<Догоняющее развитие> было в последние 200 лет стратегией разных стран практически во всех регионах планеты. Наиболее впечатляющие
примеры: индустриализация Советского Союза в 30 - 60-е годы, хозяйственная модернизация нацистской Германии в 30-е и начале 40-х
годов, быстрое экономическое развитие Японии в 60 - 80-е годы, а также опыт новых индустриальных стран Юго-Восточной Азии.
Особенности этой стратегии сводятся к трем основным пунктам.

1. Резкое увеличение инвестиций за счет текущего потребления. Во всех таких странах доля личного потребления в валовом национальном
продукте оказывалась намного ниже, чем в последовательно рыночных экономиках, а доля инвестиций намного выше. Так, в конце 80-х
годов в СССР доля совокупных денежных доходов населения в валовом национальном продукте достигала 58 процентов против 85 в США, а
доля накопления в быстро развивавшихся странах Юго-Восточной Азии составляла 35-37 процентов против 14-17 в США. Если в развитых
странах среднечасовая заработная плата промышленного рабочего в середине 90-х годов достигала 18-30 долларов, то в Корее и Сингапуре
она не превышала 6-7, в Малайзии - 1,5 доллара, а в России - 80 центов. Подобное сверхнакопление может достигаться как жестким
регулированием (в нацистской Германии и сталинском СССР), так и более мягкими методами (в странах Азии). Однако в любом случае оно
не может продолжаться как угодно долго, поскольку в обществе неизбежно накапливается своего рода усталость.

2. Невозможно стремительно модернизировать сразу все секторы экономики. Приоритетными оказывались военный комплекс (в Германии),
тяжелая промышленность (в СССР), автомобилестроение и электроника (в Японии и Юго-Восточной Азии). Другие секторы экономики
оставались неконкурентоспособны, а рынок перенасыщался продукцией ведущей отрасли. Далее либо искусственно создавался внутренний
спрос (как в СССР на нужды обороны), либо товары массированно вывозились за рубеж. В условиях обычных спросовых ограничений такие
экономики практически нежизнеспособны.

3. Постоянно заимствовались технологии и привлекался иностранный капитал. В этом нет ничего плохого, однако таким образом перегнать
никого невозможно. Известно, что все советские автозаводы копировали западные производственные технологии, что Япония в 80 - 90-е
годы импортировала технологии на суммы, в 7-8 раз большие, чем продавала за рубеж, что практически все южнокорейские компьютеры в
80-е годы были собраны по западным лицензиям и снабжены импортированным программным обеспечением. В СССР внешнее инвестирование
заменяли доходы от экспорта сырья, а в Юго-Восточной Азии темпы роста ВНП всегда оставались ниже темпов роста внешних инвестиций.

До 70-х годов прецеденты догоняющего развития были относительно успешными. Но поднимаясь до вершин индустриального прогресса, такие
страны (примеры СССР и Японии доказывают это) не способны войти в круг постиндустриальных держав. Это определяет пределы современных
попыток ускоренной модернизации.



Основной ресурс постиндустриальных экономик - информация и знания, то есть творчество отдельных людей, не подверженное мобилизации.
Усилия тысячи низкоквалифицированных программистов не дадут нового программного продукта, который может быть создан одним
талантливым разработчиком, в отличие от труда тысячи лесорубов, который окажется заведомо более продуктивным, чем труд десяти или
ста из них. Мотивы творчества качественно отличаются от стимулов к труду; в массовом масштабе они возникают, только когда общество
достигло высокого уровня благосостояния, иначе преобладают сугубо экономические цели. Привычно сдерживать потребление и
активизировать накопления - значит блокировать возможности перехода к постиндустриальному обществу.

Производство наукоемкой продукции и новых технологий не поглощает значительных материальных ресурсов, и интеллектуальные усилия, в
отличие от физических, не сокращают деятельный потенциал человека, а лишь совершенствуют его. Информационное потребление не
сдерживает экономический рост, а ускоряет его.

Снижение нормы накопления становится в постиндустриальном обществе движителем прогресса, в то время как в индустриальном ему
препятствует.

Тиражирование информационных продуктов не требует и малой доли средств, затраченных на их изначальное производство.

Постиндустриальные страны создают неограниченное сегодня богатство, развивая при этом потенциал своих граждан, тогда как
индустриальные, истощая собственные природные и людские ресурсы, производят товары, потребность в которых постоянно снижается.

По крайней мере всю вторую половину ХХ века СССР и Россия шли по самому неэффективному в этом смысле пути, на котором пределы
догоняющего развития сужались гипертрофированной ролью государства в экономике и вопиющим пренебрежением к личности. Были растрачены
гигантские ресурсы (только на военные нужды в 1960 - 1987 годы ушло более 4,6 триллиона долларов, а прямые дотации аграрному сектору
в конце 80-х годов оценивались в 128 миллиардов долларов в год). Большинство отраслей экономики оказались неэффективны (на
производство 1 доллара внутреннего национального продукта СССР тратил в 1988 году в 16-18 раз больше энергоносителей, чем Япония или
Швейцария), а технологический сектор к настоящему времени не подает признаков жизни (доля расходов на НИОКР составляет сегодня 0,32
процента валового внутреннего продукта, численность научных кадров, работающих по специальности, находится на уровне первых
послевоенных лет, а доля высокотехнологичной продукции в экспорте составляет 3 процента против 44 в США).

По основным показателям экономического и социального развития Российская Федерация сегодня занимает место между Перу и Намибией. Она
живет за счет экспорта сырья. Производительность в промышлен-ности не достигает и пятой доли американской, а в сельском хозяйстве
остается на уровне 1,2 процента от показателя Нидерландов. Неквалифицированных работников, составляющих в США не более четырех
процентов рабочей силы, у нас более четверти всех занятых.

Нынешний экономический рост (7,7 процента в 2000 году) обусловлен не структурными преобразованиями экономики, а резким повышением
конкурентоспособности наших товаров и услуг в результате девальвации рубля в 1998-1999 годах и стремительным ростом цен на
энергоносители; этот рост остается экстенсивным и затрагивает лишь небольшой ряд отраслей. Государство, чья экономическая роль была
почти полностью утрачена в 1992 - 1997 годы, пытается вернуть ее себе; все чаще говорят о государственных программах развития
чего-нибудь. Конечно, лучше делать хоть что-нибудь, чем ничего, но если сохранились иллюзии, будто качественный прорыв можно
обеспечить за счет перераспределения средств от экспорта, направляя их <на приоритетные отрасли>, это ошибка.




Соперничество или сотрудничество?



Россия в ее нынешнем состоянии не может быть равным партнером постиндустриальных государств и требовать каких-то особых или даже
просто выгодных условий сотрудничества - это наконец поняли и российские политики. Болезненное ощущение распада империи и утраты
прежней геополитической роли сделали популярной идею развития по особому пути.

На протяжении долгих столетий Россия воспринимала самое себя как великую державу, наделенную важной исторической ролью. Ныне она не
может претендовать на лидирующую в мире роль; в авангарде экономического и социального прогресса прочно обосновались США и страны
Западной Европы. Поэтому выбор должен быть сделан между двумя вариантами: или Россия продолжает считать себя великой державой,
способной самостоятельно влиять на развернувшиеся в мире социально-экономические процессы, и тогда ей следует заявить, что она не
признает прогрессивным общее направление мирового развития, предложить свое видение прогресса, или же она должна присоединиться к
ведущим странам Запада, но при этом потерять даже иллюзию великодержавности. Третьего не дано.

Речь идет о долговременной внутренней и внешней политике. Сторонники возрождения былой мощи России вне альянса с западным миром
должны отдавать себе (и обществу!) отчет в том, что в этом случае страна будет направлена по пути явной демодернизации.

В последние годы много говорят о том, что Россия является не только европейской, но и азиатской державой, что сознание и менталитет
россиян больше тяготеют к восточным, нежели к западным ценностям. Для таких суждений есть, несомненно, веские основания. Однако цель
реформ должна заключаться не столько в приспособлении к сложившимся (на Западе, на Востоке ли) ценностям, сколько в их трансформации
ради прогресса страны. Вряд ли то состояние, в котором находятся новые индустриальные страны Азии, может вдохновить поборников
<азиатского> пути развития.

Азиатские страны за последние тридцать лет достигли весьма многого. Они заняли достойное место в мировой экономической табели о
рангах. Но за счет чего? Прежде всего, за счет жесткого государственного регулирования неэффективной экономики, четкой ориентации на
потребности западных рынков и безудержного привлечения гигантских кредитов. Если в США лишь 6,6 процента ВНП производится в
отраслях, регулируемых государством, то в Японии - больше половины. В Южной Корее масштабы монополизации превосходят советские конца
80-х годов. Большинство крупнейших фирм там, как и в других азиатских странах, предельно неэффективны, но они поддерживаются
государством. Основа их относительного благополучия - рынки США и европейских стран. При этом государства региона все глубже увязают
в непомерных долгах; Япония уже превратилась из крупнейшего экспортера капитала в крупнейшего нетто-должника.

Такого ли будущего мы хотим для пореформенной России? Чего ищем мы в союзе с Китаем, где ВВП на душу населения ниже американского в
пятнадцать раз? Инвестиций? Технологий? Военного сотрудничества? Китай, безусловно, становится на наших глазах мощной экономической
державой, но эта мощь, не надо себя обманывать, растет лишь до тех пор, пока растет спрос на китайские товары в США и Европе и пока
низкий уровень жизни китайцев дает им возможность поставлять на мировые рынки товары, дешевизна которых позволяет порой закрывать
глаза на их качество.

Какие азиатские ценности хотим мы привить в российском обществе? Слепое подчинение правительству и сдерживание коммерческой
инициативы, приведшие Японию в состояние затяжного кризиса? Семейственность и местничество, процветающие в Индонезии? Пренебрежение
современными стандартами образования, столь выраженное в Южной Корее и Малайзии? Традиции коррупции, так роднящие Россию с
Филиппинами и Вьетнамом?

Мы полагаем, что сторонники антизападного альянса с государствами Азии не вполне понимают, сколь несамостоятельны эти страны, сколь
зависимы они от Запада. Стремление создать широкую оппозицию западному миру по большому счету просто нереализуемо.

Сегодня надо со всей определенностью поставить вопрос не столько об ориентации на Восток или на Запад, сколько об определении
основного союзника в рамках атлантического мира. Разумеется, при этом не может быть и речи о попытках расколоть западный альянс;
необходимо вместе с тем четко осознать, насколько сотрудничество с ЕС экономически, политически и культурно более выгодно России,
нежели блокирование с Соединенными Штатами, не только равным, но даже значимым партнером которых мы никогда не станем. С
американскими политиками российских лидеров de facto объединяет только одно - риторические заявления о роли собственных стран;
однако если США сегодня имеют для них существенные основания, то в России такие основания отсутствуют.




Русский путь в Европу

Несколько упрощая, можно говорить о трех типах социальных систем на планете: западной либеральной традиции, исламского мира и
азиатской модели социальных иерархий. Интересно, что даже наиболее склонная к экспансии западная социальная система имела в мире
весьма ограниченный успех. В полной мере она утвердилась за пределами Европы только там, где выходцы из Старого Света составили в
конечном счете подавляющее большинство населения, - в США, Канаде, Австралии и Новой Зеландии. Третий мир осваивает западные
институты в значительной мере формально, и это не затрагивает устоев жизни населения. Распространение исламской культуры или
азиатской социальной модели также не было в этот период слишком активным. Очевидно, смена социально-культурных парадигм - процесс
медленный и постепенный, несмотря на лавинообразное развитие системы коммуникаций, обмена информацией и даже информационную
революцию последних десятилетий. Культурная идентичность России формировалась веками, и неразумно полагать, что она может быть
изменена за десятилетия. Опасения, что пропаганда и усвоение европейских индивидуалистических ценностей грозит ей разрушением,
крайне преувеличены.

Вместе с тем непростой путь исторического развития нашей страны имел одну весьма примечательную особенность: большинство успехов
России в последние столетия достигалось за счет ее уникальной способности инкорпорировать и развивать привнесенные извне
технологические и культурные идеи, системы взглядов, конкретные новшества.

Первая мощная <инъекция> была сделана еще в те времена, когда из Византии пришла волна христианизации, породившая культурный и
хозяйственный взлет X - XIII веков.

За два столетия Киевская Русь, объединившаяся в единое государство, встала в один ряд с самыми мощными европейскими странами того
времени. Этот подъем был подавлен восточным нашествием, которое на двести лет сделало русские земли протекторатом Золотой Орды и
привело к фактическому отторжению России от Европы.

Вторая <инъекция> случилась в начале XVIII века, когда в годы петровских реформ Россия в гигантских объемах <импортировала> не
только западные производственные, социальные и военные технологии, но и, что даже более важно, приняла в свое лоно множество
талантливых европейцев, укоренившихся на нашей земле и изрядно <обрусевших> с течением времени. В результате на протяжении столетия
Россия вновь стала одной из величайших держав Европы, русская армия дошла до Парижа, а император Александр эффектно вершил судьбы
континента на Венском конгрессе. Эта волна спала к концу XIX века в известной мере из-за угроз, которые усвоение европейских
ценностей высшими слоями общества несло для патриархального устройства страны в целом.

Третья и самая противоречивая волна модернизации связана с последствиями коммунистической революции, идеологи которой своеобразно
усвоили европейскую социал-демократическую доктрину, использовали в своих революционных преобразованиях западные производственные
технологии, но в конце концов построили великую державу лишь для того, чтобы править в изолированном от мира автаркическом
государстве. Мы полагаем, что периоды подъема России достаточно определенно совпадали с волнами внешнего позитивного влияния,
которое практически всегда было европейским.

Но трудно припомнить, чтобы на протяжении столетий в России <спонтанно> возникли бы какие-либо самобытные, качественно новые
социальные и культурные формы. Хотя социальная структура и общественные отношения не были в нашей стране столь закоснелыми, как на
Востоке, и легче подвергались модернизации, речь все же идет о том, что именно подвергались, а не порождали ее из собственных недр,
как это всегда происходило в Европе.

Важнейшее качество нашей страны, которое дает надежду на ее новые и новые исторические возвышения, - ее способность творчески
перерабатывать внешние социальные импульсы и порождать, прежде всего на идеальном, теоретическом уровне, новые модели, которые
нередко весьма успешно <работают> в мире. При этом Россия раз за разом демонстрирует свою неспособность довести ту или иную
позитивную трансформацию до конца, в полной мере использовать открываемые ею возможности и перспективы для блага собственного
народа.
Это еще один аргумент в пользу того, что России следовало бы всесторонне развивать сотрудничество с Европой, откуда так или иначе
проистекали многие позитивные перемены, происходившие в нашей стране за последние несколько столетий. Вместе с тем нам следовало бы
учиться у азиатских стран современному опыту конструктивного взаимодействия с западным миром, но отнюдь не перенимать их закоснелые
традиции.


Россия была и останется заметным игроком на мировой экономической и политической арене. Но сегодня совершенно очевидно, что ни она,
ни другие страны, претендующие на роль мировых лидеров, не могут стать подлинно великими державами до тех пор, пока не усвоят
западные социальные традиции настолько, что станут способными не только копировать, но и развивать их. Поэтому, оказавшись в
монополюсном мире, российский орел должен повернуть обе головы к полюсу демократии и богатства, даже если при этом та, которая
традиционно привыкла смотреть в сторону авторитаризма и нищеты, свернет себе шею.

Владислав Иноземцев



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 23:29:35)
Дата 10.08.2004 23:37:04

специальная выдержка из статьи для в с е х форумян (*+)

http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2818.html

> ...Такого ли будущего мы хотим для пореформенной России? Чего ищем мы в союзе с Китаем, где ВВП на душу населения ниже
американского в пятнадцать раз? Инвестиций? Технологий? Военного сотрудничества? Китай, безусловно, становится на наших глазах
мощной экономической державой, но эта мощь, не надо себя обманывать, растет лишь до тех пор, пока растет спрос на китайские товары в
США и Европе и пока низкий уровень жизни китайцев дает им возможность поставлять на мировые рынки товары, дешевизна которых
позволяет порой закрывать глаза на их качество.
> Какие азиатские ценности хотим мы привить в российском обществе? Слепое подчинение правительству и сдерживание коммерческой
инициативы, приведшие Японию в состояние затяжного кризиса? Семейственность и местничество, процветающие в Индонезии? Пренебрежение
современными стандартами образования, столь выраженное в Южной Корее и Малайзии? Традиции коррупции, так роднящие Россию с
Филиппинами и Вьетнамом?
> Мы полагаем, что сторонники антизападного альянса с государствами Азии не вполне понимают, сколь несамостоятельны эти страны,
сколь зависимы они от Запада. Стремление создать широкую оппозицию западному миру по большому счету просто нереализуемо.
> Сегодня надо со всей определенностью поставить вопрос не столько об ориентации на Восток или на Запад, сколько об определении
основного союзника в рамках атлантического мира. Разумеется, при этом не может быть и речи о попытках расколоть западный альянс;
необходимо вместе с тем четко осознать, насколько сотрудничество с ЕС экономически, политически и культурно более выгодно России,
нежели блокирование с Соединенными Штатами, не только равным, но даже значимым партнером которых мы никогда не станем. С
американскими политиками российских лидеров de facto объединяет только одно - риторические заявления о роли собственных стран;
однако если США сегодня имеют для них существенные основания, то в России такие основания отсутствуют.

...Культурная идентичность России формировалась веками, и неразумно полагать, что она может быть изменена за десятилетия. Опасения,
что пропаганда и усвоение европейских индивидуалистических ценностей грозит ей разрушением, крайне преувеличены.

...трудно припомнить, чтобы на протяжении столетий в России <спонтанно> возникли бы какие-либо самобытные, качественно новые
социальные и культурные формы. Хотя социальная структура и общественные отношения не были в нашей стране столь закоснелыми, как на
Востоке, и легче подвергались модернизации, речь все же идет о том, что именно подвергались, а не порождали ее из собственных
недр, как это всегда происходило в Европе.

Важнейшее качество нашей страны, которое дает надежду на ее новые и новые исторические возвышения, - ее способность творчески
перерабатывать внешние социальные импульсы и порождать, прежде всего на идеальном, теоретическом уровне, новые модели, которые
нередко весьма успешно <работают> в мире. При этом Россия раз за разом демонстрирует свою неспособность довести ту или иную
позитивную трансформацию до конца, в полной мере использовать открываемые ею возможности и перспективы для блага собственного
народа.
Это еще один аргумент в пользу того, что России следовало бы всесторонне развивать сотрудничество с Европой, откуда так или иначе
проистекали многие позитивные перемены, происходившие в нашей стране за последние несколько столетий. Вместе с тем нам следовало бы
учиться у азиатских стран современному опыту конструктивного взаимодействия с западным миром, но отнюдь не перенимать их закоснелые
традиции.
>
> Россия была и останется заметным игроком на мировой экономической и политической арене. Но сегодня совершенно очевидно, что ни
она, ни другие страны, претендующие на роль мировых лидеров, не могут стать подлинно великими державами до тех пор, пока не
усвоят западные социальные традиции настолько, что станут способными не только копировать, но и развивать их.
Поэтому,
оказавшись в монополюсном мире, российский орел должен повернуть обе головы к полюсу демократии и богатства, даже если при этом
та, которая традиционно привыкла смотреть в сторону авторитаризма и нищеты, свернет себе шею.



Владислав Иноземцев
>
>



От Александр
К Георгий (10.08.2004 23:37:04)
Дата 11.08.2004 07:50:38

Очередной перепев "Майн Кампфа". Чего важного то?

> Китай, безусловно, становится на наших глазах мощной экономической державой, но эта мощь, не надо себя обманывать, растет лишь до тех пор, пока растет спрос на китайские товары в США и Европе и пока низкий уровень жизни китайцев дает им возможность поставлять на мировые рынки товары, дешевизна которых позволяет порой закрывать глаза на их качество. Какие азиатские ценности хотим мы привить в российском обществе? Слепое подчинение правительству и сдерживание коммерческой инициативы, приведшие Японию в состояние затяжного кризиса?

"Если мы разделим все человечество на три группы: 1 )
основателей культуры, 2) носителей культуры и 3) разрушителей
культуры, то представителями первых двух групп будут пожалуй
только одни арийцы. Именно арийцы создали, так сказать,
фундамент и стены всех человеческих творений. Другие народы
наложили свой отпечаток только на внешнюю форму и окраску. Все
основные планы человеческого прогресса, все самые большие
камни, необходимые для постройки, - все это дал ариец. Другим
расам принадлежало только выполнение планов. Возьмите следующий
пример. Пройдет еще несколько десятилетий и весь восток Азии
будет называть "своей" ту культуру, которая на деле является не
чем иным, как соединением германской техники и старогреческого
духа, как и у нас самих. Только внешние формы - по крайней
мере, отчасти - будут носить азиатский характер. Дело обстоит
не так, как думают многие, будто Япония применяет только
европейскую технику, но развивает "свою собственную" культуру.
Нет! На деле мы имеем перед собою европейскую науку и технику,
только внешне окрашенные в японские цвета. Действительной
основой жизни этой части Востока является могучая
научно-техническая работа Европы и Америки, т. е. арийских
народов, а вовсе не особая "японская" культура. Внешние
японские цвета этой культуры только больше бросаются в глаза
европейцу в силу их отличия от наших. На деле же Восток может
развиваться в сторону общечеловеческого прогресса, только
усваивая европейскую и американскую технику и науку. Только это
дает основу для борьбы за насущный хлеб, для выковывания
оружия. Только внешность постепенно приспособляется к
отличительным чертам японцев.
Если допустить на одну минуту, что например Европа и
Америка погибли и что таким образом прекращается дальнейшее
воздействие арийцев на Японию, то в течение короткого времени
нынешний подъем в Японии в области техники и науки, быть может,
еще и продолжался бы; но прошло бы небольшое количество лет,
источник усох бы, нынешнее культурное развитие Японии
приостановилось бы, и она опять была бы ввергнута в ту спячку,
из которой семь десятилетий назад ее пробудила арийская
культурная волна. Что современное японское развитие имеет
арийское происхождение, это совершенно очевидно. Но несомненно
и то, что и во времена седой старины тогдашняя японская
культура тоже определялась чужими влияниями. Лучшим
доказательством этого является тот факт, что в более позднее
время японская культура прошла через целую полосу застоя и
полного окостенения. Это могло случиться только потому, что она
утеряла основное творческое расовое ядро. Другими словами, в
более позднее время ей не хватало того внешнего влияния,
которое она раньше получала от более высокой расы." (c) Адольф Гитлер "Моя борьба".

От Товарищ Рю
К Александр (11.08.2004 07:50:38)
Дата 11.08.2004 13:47:40

Важно тут то...

... что многие, включая и Александра, будучи сотней пуповиной повязаны ИМЕННО с западной культурой (и ее российской-русской подветвью, разумеется), напрочь это отрицают и долдонят как попугай Сильвера: "Восток! Восток! Восток!", не впитав в себя абсолютно НИЧЕГО из культуры, ментальности, образа жизни и прочих сторон восточной цивилизации.

Каковой явление неизбежно наводит на мысль о вторичности, реактивности из мотивов ("так не доставайся же ты никому!").

От Александр
К Товарищ Рю (11.08.2004 13:47:40)
Дата 11.08.2004 22:00:49

О, блин, опять русских "западом" називать стали

Как после Спутника и Гагарина. Не иначе силу почуяли. Важно на "лесть" как в прошлый раз не купиться и помнить кто мы такие.

>... что многие, включая и Александра, будучи сотней пуповиной повязаны ИМЕННО с западной культурой (и ее российской-русской подветвью, разумеется), напрочь это отрицают и долдонят как попугай Сильвера: "Восток! Восток! Восток!", не впитав в себя абсолютно НИЧЕГО из культуры, ментальности, образа жизни и прочих сторон восточной цивилизации.

Боюсь что в своем долдонстве "Запад, Запад" вы не совсем в курсе что такое культура, и потому малокомпетентны о ней рассуждать.

>Каковой явление неизбежно наводит на мысль о вторичности, реактивности из мотивов ("так не доставайся же ты никому!").

Ну уж конечно. Ах ты хочеш быть самостоятельним? Значит ты не самостоятельный. Логика на уровне людоедов племени Мумбо-Юмбо.

От Администрация (Сепулька)
К Александр (11.08.2004 22:00:49)
Дата 13.08.2004 19:11:42

Предупреждение за переход на личности (-)


От Товарищ Рю
К Александр (11.08.2004 22:00:49)
Дата 12.08.2004 00:06:19

Зачем мне русских называть?

Я лучше назову тех, чьи коллеги золото из микросхем выковыривали.

>>... что многие, включая и Александра, будучи сотней пуповиной повязаны ИМЕННО с западной культурой (и ее российской-русской подветвью, разумеется), напрочь это отрицают и долдонят как попугай Сильвера: "Восток! Восток! Восток!"...
>Боюсь что в своем долдонстве "Запад, Запад" вы не совсем в курсе что такое культура, и потому малокомпетентны о ней рассуждать.

А я боюсь, что "вам" влепят рид-онли на недельку. За самомодерирование, самомнение и перекати-польство.

>>Каковой явление неизбежно наводит на мысль о вторичности, реактивности из мотивов ("так не доставайся же ты никому!").
>Ну уж конечно. Ах ты хочеш быть самостоятельним? Значит ты не самостоятельный. Логика на уровне людоедов племени Мумбо-Юмбо.

Но вы-то уж точно ни разу не самостоятельный :-))) Хи-хи-хи :-) Такого и людоедам скормить не жалко.

От Администрация (Сепулька)
К Товарищ Рю (12.08.2004 00:06:19)
Дата 13.08.2004 19:13:46

Выговор с занесением за самомодерирование

Если повторится, будут применены более жесткие меры.

От Александр
К Товарищ Рю (12.08.2004 00:06:19)
Дата 12.08.2004 04:07:52

Яговские разводки?

>Я лучше назову тех, чьи коллеги золото из микросхем выковыривали.

Так среди них большинство русских. Потому и выковыривали золото из микросхем лишь отдельные выродки-немчура. Остальным же придется подумать какие меры принять чтобы любители добывать золото из микросхем не становились их коллегами. Оно конечно, сильно западным будет примерно так же скучно как русским на лекциях по "научному" коммунизму. Зато русским будет веселее и интереснее жить. За это стоит бороться.

>А я боюсь, что "вам" влепят рид-онли на недельку. За самомодерирование, самомнение и перекати-польство.

Ну-ну, Рю. Шито белыми нитками. Рознь посеять, амбиции разбередить... Видимо мы близко к игле кащеевой подобрались что Вы так занервничали.

От Георгий
К Товарищ Рю (11.08.2004 13:47:40)
Дата 11.08.2004 15:40:12

Как это ничего? А почему же "западоиды" все время говорят: "поскреби..." и т. п.

>... что многие, включая и Александра, будучи сотней пуповиной повязаны ИМЕННО с западной культурой (и ее российской-русской подветвью, разумеется), напрочь это отрицают и долдонят как попугай Сильвера: "Восток! Восток! Восток!", не впитав в себя абсолютно НИЧЕГО из культуры, ментальности, образа жизни и прочих сторон восточной цивилизации.

>Каковой явление неизбежно наводит на мысль о вторичности, реактивности из мотивов ("так не доставайся же ты никому!").

И что именно Вы считаете "Востоком"?
Я вон не далее как сегодня ночью выкинул на форум статьи:

http://www.vif2ne.ru/nvz/forum/2/co/121019.htm
http://www.vif2ne.ru/nvz/forum/2/co/121020.htm

и т. д. (забыл, какая точно ссылка)...

От Георгий
К Георгий (10.08.2004 23:37:04)
Дата 10.08.2004 23:54:27

прошу реакции (-)




От Хлопов
К Георгий (10.08.2004 23:54:27)
Дата 12.08.2004 16:11:43

Почти флейм.

> ...Такого ли будущего мы хотим для пореформенной России? Чего ищем мы в союзе с Китаем, где ВВП на душу населения ниже американского в пятнадцать раз? Инвестиций? Технологий? Военного сотрудничества? Китай, безусловно, становится на наших глазах мощной экономической державой, но эта мощь, не надо себя обманывать, растет лишь до тех пор, пока растет спрос на китайские товары в США и Европе и пока низкий уровень жизни китайцев дает им возможность поставлять на мировые рынки товары, дешевизна которых позволяет порой закрывать глаза на их качество.

Здесь только «торгашеское» видение. «Инвестиций? Технологий? Военного сотрудничества?»

> Какие азиатские ценности хотим мы привить в российском обществе? Слепое подчинение правительству и сдерживание коммерческой инициативы, приведшие Японию в состояние затяжного кризиса? Семейственность и местничество, процветающие в Индонезии? Пренебрежение современными стандартами образования, столь выраженное в Южной Корее и Малайзии? Традиции коррупции, так роднящие Россию с Филиппинами и Вьетнамом?

Этих торгашей не устраивают общественные взаимоотношения и они хотят «привить» другие, «под себя». Россия для них подвой. Идет оценка заграничного привоя. «Мичуринцы».

> Мы полагаем, что сторонники антизападного альянса с государствами Азии не вполне понимают, сколь несамостоятельны эти страны, сколь зависимы они от Запада. Стремление создать широкую оппозицию западному миру по большому счету просто нереализуемо.

(Так Запад от Азии не слабее зависит. Если не сможет Запад питаться Востоком, его цветение от «сверхвеликой депрессии» завянет. А «широкая оппозиция» (железный занавес) больше нужна западному миру, чтобы скомпоноваться в золотой миллиард. И чтоб «занавес», как электронный диод, пропускал бы «питание» только в одну сторону (а воздействие в другую). Конечно, нереализуемо.)

Вишь, одним торгашам хочется, другим колется.
Итак. От восточного «привоя» не будет ни инвестиций, ни технологий, ни военного прикрытия, а только: «правительственное сдерживание коммерции», «семейственность и местничество», «не та образованность», «коррупция». Да и «привой» того – суррогат западных. И от западных все равно не защититься. Поэтому нужен западный привой, но не всякий.

> Сегодня надо со всей определенностью поставить вопрос не столько об ориентации на Восток или на Запад, сколько об определении основного союзника в рамках атлантического мира. Разумеется, при этом не может быть и речи о попытках расколоть западный альянс; необходимо вместе с тем четко осознать, насколько сотрудничество с ЕС экономически, политически и культурно более выгодно России, нежели блокирование с Соединенными Штатами, не только равным, но даже значимым партнером которых мы никогда не станем. С американскими политиками российских лидеров de facto объединяет только одно - риторические заявления о роли собственных стран; однако если США сегодня имеют для них существенные основания, то в России такие основания отсутствуют.

Куда с нашим рылом в суконный ряд. Лучше скромненько, в уголке.
А тем, кто боится, что «подвой» усохнет или еще что…

>...Культурная идентичность России формировалась веками, и неразумно полагать, что она может быть изменена за десятилетия. Опасения, что пропаганда и усвоение европейских индивидуалистических ценностей грозит ей разрушением, крайне преувеличены.

Не бойтесь: «подвой» (Россия) – это же пенёк. – Ого-го.

>...трудно припомнить, чтобы на протяжении столетий в России <спонтанно> возникли бы какие-либо самобытные, качественно новые социальные и культурные формы. Хотя социальная структура и общественные отношения не были в нашей стране столь закоснелыми, как на Востоке, и легче подвергались модернизации, речь все же идет о том, что именно подвергались, а не порождали ее из собственных недр, как это всегда происходило в Европе.

Ну, не было на пеньке своих плодов, всегда только привитые. Но…

>Важнейшее качество нашей страны, которое дает надежду на ее новые и новые исторические возвышения, - ее способность творчески перерабатывать внешние социальные импульсы и порождать, прежде всего на идеальном, теоретическом уровне, новые модели, которые нередко весьма успешно <работают> в мире. При этом Россия раз за разом демонстрирует свою неспособность довести ту или иную позитивную трансформацию до конца, в полной мере использовать открываемые ею возможности и перспективы для блага собственного народа.

Пенёк не простой, а все время впитывает от «привоев» (прям Т.Д.Лысенко) и возвышается. Но как был пеньком, так и остается (ничего для корней). Потому прививать и прививать.

>Это еще один аргумент в пользу того, что России следовало бы всесторонне развивать сотрудничество с Европой, откуда так или иначе проистекали многие позитивные перемены, происходившие в нашей стране за последние несколько столетий. Вместе с тем нам следовало бы учиться у азиатских стран современному опыту конструктивного взаимодействия с западным миром, но отнюдь не перенимать их закоснелые традиции.

Но перенимать у азиатских «пеньков» опыт отсасывания.

> Россия была и останется заметным игроком на мировой экономической и политической арене.

Во блин да мет. «Россия» уже не пассивная. Пенёк забегал по арене.

>Но сегодня совершенно очевидно, что ни она, ни другие страны, претендующие на роль мировых лидеров, не могут стать подлинно великими державами до тех пор, пока не усвоят западные социальные традиции настолько, что станут способными не только копировать, но и развивать их.

И вот, когда Россия станет Западом и станет насаждать другим западные (ставшие ее) традиции, вот тогда она и достигнет подлинного (российского?) величия.

>Поэтому, оказавшись в монополюсном мире, российский орел должен повернуть обе головы к полюсу демократии и богатства, даже если при этом та, которая традиционно привыкла смотреть в сторону авторитаризма и нищеты, свернет себе шею.

И станет одноглавым орлом. Жалко птичку.
Все это агитпроп для первых 50-ти (а может и всех) Пола Хлебникова.


От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 23:27:22

Анатомия скуки (*+)

http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2808.html

Анатомия скуки
Говорят, наши современники зверски скучают. <Скука> - одна из самых клишированных примет новейшего времени (уже века два, и чем
дальше, тем, похоже, больше), одна из навязчивых его тем.
Витторе Карпаччо. <Венецианки>, начало XVI века

Молодые, считается, скучают особенно, причем так думают и сами молодые. Им, бедным, оказывается, деть себя некуда: у них дефицит
если и не позитивных жизненных программ (в общем-то всякая культура своим обитателям предлагает известный набор позитивных программ
практически всегда), сколько восприимчивости, доверчивости к этим программам, готовности их принять в качестве собственных. Ну,
тошнит этих молодых от того, что взрослые им предлагают и навязывают. Лучше по улицам шататься и пиво пить, хотя тоже, конечно,
скучища. Скучать в своем роде принято: это и поза, и позиция, со времен денди позапрошлого века маркирующая неприятие жизненных
обстоятельств. Люди скучают от дел и от безделья, от нового и от старого, от скудости возможностей и от их чрезмерного разнообразия.
Прежде всего от скуки пытаются куда-нибудь деться. Всеми мыслимыми силами устроить так, чтобы этой окаянной скучищи не было. В этом
смысле культура наших дней весьма изобретательна, рецептов множество. Физические нагрузки на организм - в целях улучшения душевного
состояния. Танцы. Собирание чего бы то ни было. Карьера и зарабатывание денег (те самые <позитивные программы>). Поиски жизненных
альтернатив на всех мыслимых уровнях: путешествия (на это работает гигантская индустрия туризма: скучно в своем - вот вам инъекции
чужого, небольшие, нетравматичные, в удобоусвояемых дозах), смена работ (например, <раз в пять лет>, как почему-то предписывает одно
из ходячих представлений на сей счет), круга общения, жилья, сексуальных партнеров или сексуальных же ориентаций. Алкоголь.
Наркотики. (Добавить к набору доступных состояний еще какие-то!) Телевидение с Интернетом. Обильный, разнообразный, давно уже
самоценный игровой культурный пласт. Экстремальный спорт. Насилие как с идеологическими оправданиями (типа <бей черных>), так и без
оных: тоже, говорят, от скуки (старая, как мир, сладость нарушения запретов). Словом, растяжение, разрывание границ данного. Люди
тем упорнее стремятся выйти за пределы, очерченные их обстоятельствами, чем безнадежнее, по собственному чувству, в них упираются.
С другой стороны, скуку принято изо всех сил отрицать. Это одно из незыблемых правил хорошего тона в отношениях не столько даже с
другими, сколько в первую очередь с самим собой. Да как же скучать-то, в самом деле, когда столько интересного на свете, когда жить
так трудно, когда надо деньги зарабатывать: <Мне> вот никогда не бывает скучно! (Читай: потому что у <меня> внутренняя жизнь
интенсивна, а внешняя - осмысленна:)
Тут вообще следует насторожиться. Скука, несомненно, - область повышенного культурного беспокойства и повышенной культурной защиты.
В том, что касается подобных болевых точек, доверять культуре не следует, но прислушаться к ней просто необходимо.
Эпоха индивидуализма, <прогресса> и потребительской культуры сыграла с человеком злую шутку. Снабдив его жгучей потребностью в
индивидуальном смысле и постоянном динамичном наполнении жизни, она одновременно лишила его внутренних стимулов к смыслу, отучила
его (если он вообще-то когда-то умел!) вырабатывать смысл для себя самостоятельно: надо, чтобы его обеспечили извне. Отсюда -
грандиозная индустрия развлечений, иные эпохи в таких масштабах не могли себе ее и вообразить. И чем она грандиознее, тем во все
больших масштабах она порождает зависимость от нее - то есть все ту же скуку. Скука тем мощнее, тем вездесущнее, чем разнообразнее и
хитроумнее средства бегства от нее, ибо все эти средства - не что иное, как многочисленные облики ее самой. Они - тупики.

Невроз цели и миф смыслоутраты

Едва ли не все, кто в истекшем столетии брались рассуждать о томящей человечество скуке, более-менее сходятся в том, что повышенная
культурная <разогретость> скуки и всего с нею связанного - симптом постигшей мир большой, глобальной утраты смысла. Даже так:
Смысла.
Психологи связывают скуку с эмоциональным, а по большому счету смысловым и целевым голодом. Культурологи делают то же самое
применительно к культуре в целом. Смыслов-то в культуре множество (даже с избытком), но вот поди ж ты: нет чувства их надежности,
окончательности.
Вот типичное мнение и характерное чувство человека Нового времени: <Жизнь по самому своему существу есть не неподвижное пребывание в
себе, самодовлеющий покой, а делание чего-то или стремление к чему-то; миг, в котором мы свободны от всякого дела или стремления, мы
испытываем, как мучительно-тоскливое состояние пустоты и неудовлетворенности>. То есть - скуки. Так выразился в прошлом веке Семен
Людвигович Франк.
Но ведь жизнь отнюдь не всегда воспринимала себя (и по сей день не всегда воспринимает) как непременное делание чего-то или
стремление к чему-то. Животные ничуть не скучают и не тоскуют по деятельности, которая выходила бы за пределы удовлетворения их
жизненных нужд. Когда нужды удовлетворены, они прекрасно себя чувствуют в покое, не терзаясь ни потребностью в информации, ни
стремлением к самопревосхождению. Все это началось вместе с человеком - смысловым существом - и с течением исторического времени
лишь усугублялось.
Смысл как таковой уже много поколений подряд не гарантирован <автоматически> (как то, предположительно, было в традиционных
обществах). Он проблематизирован; проблему его надо все время решать заново, и каждое ее решение - уже фактически новая ее
постановка. <Прогресс> с его манией новизны вовлекает человека в дурную бесконечность обновлений и (псевдо) совершенствований, и
скука - естественная их оборотная сторона. Чем интенсивнее человек требует смысла от того, что с ним происходит, тем невыносимее он
скучает.
Скука современного мира по обе стороны Атлантики - симптом и следствие не столько утраты евро-американским человеком своих смыслов и
своего Смысла, сколько повышенно, до разрушительности въедливых с ним отношений. Ни одна из исторически данных форм этого самого
смысла не может по большому счету человека удовлетворить. Культурно <встроенный>, впитанный в своем роде с молоком матери критицизм
и аналитизм проедает нас до оснований, до корней, до сердцевины. Эти-то основания, эти-то корни и <манифестируют> себя как скука: ни
одна из форм бытия в руках не держится, все из рук падает. Другое дело, что человек в его нынешнем состоянии совершенно не знает,
что ему с этой сердцевиной-пустотой делать. Оттого так и бежит от нее во всех мыслимых формах.
Человек, заметил в свое время Ницше, скорее предпочтет Ничто, чем переизбыток, поскольку нуждается в цели. Увы, кажется, не склонный
к идеализациям Ницше человека в данном случае изрядно идеализировал. Нашему современнику, во всяком случае, обращаться с избытком
(хотя бы телепрограмм или товаров в магазинах) куда легче. Напрягает, конечно, но все-таки, по существу, привычно. Перед Ничто же он
просто беспомощен. Как раз потому, что Оно - по ту сторону всех мыслимых целей.
Современного человека, живущего по западным моделям с христианскими корнями (хорошо, на самом деле, забытыми), терзает невроз цели.
Ему непременно надо что-то делать, ему во что бы то ни стало нужны <позитивные программы>. Даже если ни одну из тех, что
предлагаются, он принять не готов и предпочтет скорее громить витрины, поджигать машины и бить <черных>.
Его скука, подобно боли в организме, конечно, верный симптом того, что в отношениях со смыслом что-то неладно. И все же непроходящая
тревога (хотя бы беспокойство и неудобство) по поводу скуки в сегодняшней культуре - знак хороший, многообещающий. То есть,
разумеется, это - симптом известного истощения, исчерпанности избранного в свое время направления, раз в дно уперлись. Но в этом же
и надежда на выработку нового культурного состояния (вполне возможно, с пересмотром, сколь угодно радикальным, старых оснований).
Скука наших современников - свидетельство готовности к переходу в новую культурную стадию и переназревшей уже потребности в этом.
Да, молодые не слишком-то восприимчивы к предлагающимся позитивным программам, но это нормальная черта всякой самостоятельной
молодости: по крайней мере, молодости того типа, который характерен для евро-американских культур и сущность которого - отталкивание
от моделей жизни, заготовленных прежними поколениями. То есть разлад, отторжение, нонконформизм (тоже отыгрываемый по определенным
правилам, одно из которых - скука). Молодые в нашей <инновационной> по самому своему устройству культуре неизбежно должны пройти
через эту пустыню неотождествления. Потом они прекрасно выработают свои модели отношения к жизни и адаптируются во многих старых,
как это случалось уже на протяжении многих поколений. Так что это даже по самому большому счету не проблема.
Скука - форма недоверия: одной из благороднейших позиций в европейской культуре. Скучаем - значит, не покупаемся слишком легко на
готовые обманы и заготовленные впрок рецепты самообманов.
Все-таки даже такая (старая, изношенная, обезбоженная, полная тупиков и ошибочных решений) культура, как наша, не сводится ни к узко
понятому рационализму с узким самим по себе прагматизмом, ни к разочарованиям и усталостям. О смыслах собственной скуки она тоже
кое-что знает.

Археология смыслов

Первые известные нам устойчивые черты культурной формы скука приобрела в поздней античности и существовала в этом качестве на
протяжении всего Средневековья, будучи известной под именем acedia или accidia: латиняне именовали так <лень> или <вялость>. У
родоначальников нашей культуры - древних греков, если верить словарям, специального слова для <скуки> не было, хотя были и
<праздность>, и <невозмутимость>, и <равнодушие>. Не скучали древние греки на общекультурном-то уровне.
Все-таки понятием скуки, хоть сколько-нибудь сопоставимым с ныне действующим (а пожалуй, что и самим явлением), мы обязаны
христианству. Впервые слово acedia получило смысл, отличный от античного и куда более интенсивный, в IV веке по Рождестве Христове в
устах отшельников, обитавших близ Александрии. Одолевавшая их в полдень будто бы беспричинная невыносимая тоска была осознана как
состояние демонической одержимости. В этом качестве ее впервые описали Эвагрий Понтийский (346 - 399) и Иоанн Кассиан Римлянин
(360 - 435). Полуденные демоны, по их словам, внушали монахам нестерпимое отвращение к избранному пути, тоску по жизни до пострига с
ее мирскими радостями, соблазняли оставить келью и уйти куда угодно, лишь бы спастись от тоски. Это-то представление о <скуке> вкупе
с именем и унаследовали Средние века.
Если у нас, людей эпохи психологии, скука скорее психологична, то acedia Средневековья - связывавшаяся с безразличием и
праздностью - была понятием прежде всего моральным. В переживании этой неблагодарности Творцу и отказу от душевного труда человек
считался виноватым и был обязан его преодолевать.
Люди Возрождения с их вкусом к натуралистическому видению мира предпочли именовать известную им разновидность скуки <меланхолией>.
То была уже не вина души, а болезнь тела; как таковую ее следовало лечить. Но, по сути дела, все было куда сложнее: тогда же слово
<меланхолия> стало насыщаться и смыслами мудрости - более глубокого, чем у человека с незамутненной душой, чувствования мира с его
тщетой, суетой, обреченностью. Горькой мудрости.
<Невыносимее всего для человека, - писал, едва забрезжило Новое время, Блез Паскаль (1623 - 1662), - полный покой, без страсти, без
дела, без развлечения. Тогда он чувствует свое ничтожество, свое одиночество, свое несовершенство, свою зависимость, немощь,
пустоту. Немедленно из глубины души поднимается скука, мрак, горесть, печаль, досада, отчаяние>.
Так Паскаль описывал осознание (скорее, переживание) человеком того, что такое он собой представляет (в какой степени не
представляет ничего) без Бога; того, что все дела, развлечения и удовольствия, за которыми не устает гоняться человек, - бесконечное
бегство от того, чтобы взглянуть в глаза реальности (Реальности).
<Единственным средством, утешающим нас в наших горестях, - говорил он, - служит развлечение, но в то же время в нем и величайшая
беда наша, потому что оно, главным образом, и мешает нам думать о себе. Не будь его, мы жили бы в скуке, а эта скука побудила бы нас
искать более верных средств от нее избавиться. Но развлечение услаждает нас, и с ним мы нечувствительно доживаем до смерти>.
Как-то быстро забылись паскалевские размышления. Словно он это говорил где-то если и не в стороне от главной дороги европейского
развития, то по крайней мере на ее обочине. Европейская мысль и европейское чувство двинулись совсем другими путями.
Англичанин Роберт Бертон (1577 - 1640), автор <знакового> для своего времени труда <Анатомия меланхолии> (1621, до 1651 года - аж
шесть изданий), давший первое энциклопедически въедливое описание и душевных, и общественных истоков этой <елизаветинской болезни>,
признавался: <Я пишу о меланхолии, дабы избежать меланхолии. У меланхолии нет большей причины, чем праздность, и нет лучшего
средства против нее, чем занятость>.
<Человек, - ворчал Иммануил Кант (1724 - 1804), - это единственное животное, которое должно работать>. Работать, работать, чтобы
исцелиться от пустоты и скуки - <медленной смерти>, в которой он испытывает презрение или отвращение к собственному существованию.
Работать не с прагматическими целями - с самыми что ни на есть экзистенциальными: заполнив время содержанием, спасти душу от
распада. Все-таки <человек ощущает свою жизнь через поступки>.
С тех примерно самых пор европейский человек все работает, работает, работает: тем более остервенело, чем менее это его спасает от
невыносимой скуки.
(Счесть ли случайным, что в русских памятниках письменности <скука> с ее производными раньше петровской эпохи не встречается? Ох,
велик соблазн предположить, что как вступили мы в общеевропейское Новое время с его ценностями новизны и достижения, так и
заскучали:)
Окно в бесконечность


Как мелки с жизнью наши споры,
Как крупно то, что против нас!
Когда б мы поддались напору
Стихии, ищущей простора,
Мы выросли бы во сто раз.
Р.-М. Рильке

Есть и другие точки зрения на скуку, правда, более редкие. Одну из них высказал в последние часы затишья перед историческими
катаклизмами рубежа веков Иосиф Бродский. <Когда вас одолевает скука, - говорил он в 1989 году молодым американцам, выпускникам
колледжа в Дартмуте, - предайтесь ей. Пусть она вас задавит; погрузитесь, достаньте до дна: Она представляет чистое, неразведенное
время во всем его повторяющемся, избыточном, монотонном великолепии. Скука: - это ваше окно на бесконечность времени, то есть на
вашу незначительность в нем: <Ты конечен, - говорит вам время голосом скуки, - и что ты ни делаешь, с моей точки зрения, тщетно>.
Это, конечно, не прозвучит музыкой для вашего слуха; однако ощущение тщетности, ограниченной значимости ваших даже самых высоких,
самых пылких действий лучше, чем иллюзия их плодотворности и сопутствующее этому самомнение>.
Бродский стоит едва ли не особняком среди наших современников, придавая скуке смысл, сопоставимый с тем, что был когда-то у Паскаля.
По существу, религиозный. Только без религиозных импликаций, которые в их подлинном виде требуют слишком уж большого напряжения и не
каждым могут быть восприняты. Поэтому-то, обращаясь к аудитории широкой и разнородной, поэт заменяет имя Бога одним из доступных его
иносказаний: именем Времени.
<Ибо скука - вторжение времени в нашу систему ценностей. Она помещает ваше существование в его - существование - перспективу,
конечный результат которой - точность и смирение>.
Скука - обнажение корней бытия: чистых, ничем не прикрытых. Требуется мужество, чтобы это выдержать, не убегать от этого - какое-то
время - в деятельность. (Та с ее целями - своего рода эскапизм, тем надежнее действующий, что имеющий в нашей культуре очень уж
высокий статус.) Скука - переживание вторичности всех человеческих смыслов, неизбежной условности и ограниченности всех наших дел.
Именно поэтому жить в ней нельзя - и именно поэтому в нее время от времени необходимо возвращаться.
Скука нашего времени - тоска по позитивной цельности. И значит, в конце концов, стимул ее выработки. К тому, чтобы - как писал
Паскаль - <искать более верных средств> к тому, чтобы избавиться от скуки.
Кроме того, наша скука (одно из самых расхожих имен которой - <делать нечего>) - это выход за пределы европейских (нововременных,
прагматических, целеориентированных) парадигм отношения к жизни и к миру. По крайней мере, возможность взглянуть хоть немного со
стороны на все эти парадигмы, модели, предписания, правила и цели, которые мы сами себе и задаем. Задуматься о том (еще лучше -
почувствовать, это действеннее), что мы ведь только и делаем, что навязываем смысл и миру, и самим себе. Услышать смысл (или
досмыслие) мира самого по себе, до всех наших <позитивных программ>, мир, как правило, терзающих и всегда, неизбежно, частичных по
отношению к нему.
Поднаторев в критицизме и аналитизме, превратив их прямо-таки в нашу собственную форму, мы утратили терпение, доверчивость,
открытость по отношению к тому, что нас превосходит. Скука - коли от нее не бежать - способна их нам вернуть.
Именно скука, а не лихорадочная деятельность - свидетельство и доказательство того, что мы еще живы.
<Кроме того, - сказал тот же Бродский, - что хорошо в скуке, тоске и чувстве бессмысленности вашего собственного или всех остальных
существований - что это не обман>.
Ольга Балла



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 23:26:06

Язык мировой научной элиты XXI века - русский? (*+)

http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2800.html

Язык мировой научной элиты XXI века - русский?

Неисповедимы пути культуры. Иногда она победоносно идет по миру вместе с военными успехами народа. Иногда - как это ни удивительно -
за военным поражением нации. Клио, муза истории, - дама прихотливая, и у нее на уме совсем не то же самое, что у бога войны Марса.
Бросив взгляд на Историю с этой точки зрения, обнаруживаешь поразительные вещи. Греческий язык был разнесен по миру войсками
Александра Македонского, латынь шла за римскими легионами, английский язык плыл к далеким землям Индии, Африки и Австралии вместе с
победоносными кораблями британского флота, так же как язык испанский приплыл в Новый Свет не сам по себе, а с мечами конкистадоров,
это бесспорно. Но с другой стороны:

Растоптанная Римом Греция сделала свою культуру и язык культурой и языком завоевателей.

Маленькая Иудея, уничтоженная Римом до такой степени, что по территории ее столицы Иерусалима прошли бороной, уничтожила Рим, ибо из
ее недр вышла религия, завоевавшая Римскую империю, и не только ее!

Франция Людовика XIV не одерживала вроде бы сногсшибательных военных побед. И культура окружающих ее стран - Испании, Англии,
Германии - была как будто ничуть не ниже. И вдруг французский язык сделался языком культурной Европы настолько, что даже в далекой
России правящий класс заговорил по-французски, да так основательно, что спустя полтора века героиня величайшей поэмы, когда-либо
написанной по-русски, пишет письмо возлюбленному по-французски, ибо <она по-русски не умела>.


Есть и другие примеры. Но давайте внимательнее приглядимся к этим, считая что sapienti sat все, что больше трех. Зададимся вопросом
и попробуем получить ответ на него: каким образом без единого выстрела, а в первых трех примерах даже в результате сокрушительного
военного поражения язык и духовные ценности той или иной нации могут перейти в стратегическое интеллектуальное наступление?

В порабощенной Греции это чудо было сотворено горсткой философов, ученых и ораторов, которые, будучи привезенными в Рим (в качестве
рабов!), завоевали хозяев. Интеллектуально завоевали. Ибо греческий язык стал языком, на котором обязательно должен был говорить
образованный италиец, а мрачное мировоззрение Рима с легендами о кормящих грудью основателей города волчицах и строгой деревенской
моралью Катона Старшего было в корне преобразовано очарованием греческого мировоззрения (вспомним хотя бы Диан с множеством грудей
римской архаики и сравним их со скульптурами того же - и даже более раннего - времени Артемиды, богини-охотницы. Что между ними
общего, чтобы отождествить? Да ничего. Кроме почти фанатического желания римлян быть причастными к культуре порабощенного ими
народа!)

В порабощенной римлянами Иудее нашлось несколько человек (мы даже можем сказать совершенно точно, сколько их было: двенадцать),
которые верили в то, что могут духовно преобразить мир. Перед ними стояла махина римской армии, налаженное колесо принуждения, цирки
(ничего себе цирки - в них ежедневно прилюдно убивали сотни людей - не только как развлечение, но и как назидание) и распятия вдоль
Аппиевой дороги, империя по имени РИМ, при звуке имени которой прочие провинции дрожали и не помышляли даже о малейшем
сопротивлении. Но эти двенадцать человек верили в то, что могут сокрушить империю. И во второй раз сокрушили победоносные римские
армии, спустя четыреста лет после греков, завоевав Рим сначала духовно, а затем и буквально, сделав свою веру верой Империи и ее
повелителей.

А что произошло во Франции? При Людовике XIV несколько высокородных женщин открыли салоны. Всего лишь салоны! В которых смешался
глас рассудка с блеском легкой болтовни, а под маской гривуазности обсуждалось все на свете: от этики и этикета до греческой
демократии и мироздания. Причем посещались эти салоны и аристократами, и писателями, и философами, и учеными (которые стали
пользоваться общественным уважением примерно в это же время - но не ранее [1]). Это было как бы непрерывное состязание в изяществе
речи и остроте мысли, как бы ежедневный интеллектуальный фейерверк! И что же? В этих салонах, как в кузнице, был выкован французский
язык, встав на который, как на фундамент, явились поэты, философы, драматурги, очаровавшие, преобразившие и покорившие Европу.

Из этих примеров видно, как много может сделать небольшая или сравнительно небольшая группа людей, находящихся даже в экстремально
неблагоприятных условиях, при соблюдении двух условий: во-первых, если им есть что нести другим народам и людям, и, во-вторых, если
в них есть неколебимая вера или, говоря на языке пришибленного неверием в веру двадцатого века, пассионарность и оптимизм.


После этого мини-экскурса вернемся в наши дни и обратимся к России. В отличие от французского русский язык, на котором говорят
образованные люди, ковался не один век. Начнем с Петра. Как это ни покажется странным, Великий Преобразователь стоит и у истоков
современного русского языка. Петр Великий, казалось бы, произвольно отменил часть букв и ввел другие. Но ведь если бы он не сделал
этого, и Блок, и Чехов, и Марина Цветаева были бы совершенно иными, если бы вообще были! А если бы государь запретил-ввел иные
буквы - ведь Петр не был лингвистом?! Какой бы сегодня был русский язык тогда? Информация к размышлению, выходящая за рамки данной
статьи.

Затем на протяжении почти века русский язык в целом шел в направлении сближения с европейскими (голландский, немецкий) - вспомним
тяжелые придаточные Ломоносова и Тредиаковского, неуклюжий для современного уха нарочитый порядок слов: И вдруг он был совершенно
преобразован. Кем? Разумеется, Пушкиным [2]. Но что стратегически важно: язык, на котором говорил Пушкин и в который он, как Моисей,
выведший народ из Египта, повел за собой всех нас, резко выбивался из европейской традиции, которая совершенствовала языки в
направлении логики, структурирования и ясности высказанного на них. Тогда как язык Пушкина с его свободой строя предложения, вторым
и третьим смыслом чуть ли не каждой фразы поощрял ее глубину и прозрачность, ставшие плотью и кровью русской литературы и русской
ментальности вообще.

Говоря обобщенно и приблизительно, европейские языки стремились в первую очередь быть языками мужскими. Тогда как русский язык -
причем не просто русский язык, а язык образованного класса - сочетает в себе и мужское, и женское начала, и интуицию, и логику, как
сказали бы китайцы, и янь, и инь так же, как человеческий мозг. Причем переход со строго логического русского языка на язык интуиции
может происходить плавно, лингвистически и стилистически незаметно, иногда даже внутри одного предложения! Эти тенденции -
сохранения в языке и интуитивного, и логического начал - в следующих поколениях вплоть до наших дней сохранялись и
совершенствовались. Сравните язык Достоевского, который в ХХ веке в Европе принято сравнивать с квантовой механикой (и абсолютно
непереводимый на европейские языки, несмотря на множество замечательных переводов), с языком Чехова, ясным и четким! Или сравните
структуру предложений Хармса и Ахматовой, Платонова и Лескова. Да ведь это как бы совершенно разные русские языки - и в то же время
один. Грамматически выверенный язык образованных русскоговорящих людей.

А теперь обратимся как бы к другому, а на самом деле к тому же самому. Давайте сравним - в самых общих чертах - язык петербургский и
язык московский. Даже просто приезжая в Москву, еще на Ленинградском вокзале начинаешь говорить значительно менее упорядоченно и
более раскрепощенно, чем проходя по коридору Двенадцати коллегий. Перемещение из Москвы в Петербург производит обратную
трансформацию. Дух города меняет язык, и с этой точки зрения спор о том, кто лучше и кто нужнее России - Петербург или Москва,
бессмыслен. Правильный ответ: оба! Москва и Петербург - это как бы инь и янь русской души. Петербург - это европейская строгость
среди русской вольницы всего на свете, язык московский - это как надеваемый поверх кринолина тулуп, в котором над порядком в каждом
предложении витает вольность русского пространства и даже закоулков Старого Арбата, странствуя по которым не знаешь, куда забредешь,
словно они - дорожки русских сказок или магистрали русской души.


Российская империя пала. С приходом к власти большевиков интеллигенция по большей части выехала из страны, как если бы с фрегата,
плывущего на всех парусах в тридевятое царство, сбежала команда. И что же? Русский язык образованного класса возродился из пепла,
как феникс. Он ковался в страстных дискуссиях на научных семинарах в контрасте не только с мертвечиной партийных собраний, но даже с
конференциями, проходящими на Западе (где вежливость и корректность - акциденция не только стиля речи, но и самого мышления). А
также на перекурах, на кухнях и даже в общественном транспорте, где споры, естественно, продолжались. При этом торжествовала
совершенно невозможная в США и Европе (где секрет фирмы, know-how и приоритет превыше свободного распространения знаний)
открытость - и это при тотальной секретности, пронизывавшей общество! В обстановке научно-интеллектуальной свободы в политически
несвободной стране возникли многие идеи, которые на Западе только сейчас пробивают себе дорогу. Родился новый русский язык, в
котором эмоция, интуиция и научное мышление сосуществуют. И язык этот стал языком советской интеллигенции, которая в начале
девяностых вдруг разлетелась по всему миру, как если бы открылась крышка кастрюли-скороварки (сравнение С.П. Капицы). Всего за
несколько лет русскоязычная научно-техническая элита стала мощной силой повсюду, за исключением своей Родины. В частности, эмиграция
из СССР оказалась самой успешной за всю историю Соединенных Штатов за все времена. Настолько успешной, что некоторые исследователи
связывают небывалый подъем американской экономики эпохи Клинтона с массовым приездом ученых и вообще интеллектуалов из бывшего СССР.


Русский язык развивался не в направлении увеличения строгости, как языки европейские, а руководствуясь возможностью максимальной
гибкости, стремлением не ограничить эмоциональность в грамматически правильно структурированных предложениях, а наоборот - всячески
поощрить ее. Дихотомию <Точность против Широты> Алексей Паршин предложил рассматривать как параллель с принципом дополнительности в
квантовой механике: увеличение одного может происходить только за счет уменьшения другого. И сегодня, в XXI веке, вдруг оказалось,
что присущие русскому языку качества уникальны и чрезвычайно ценны! Более того, в сочетании с европейским стремлением к точности они
порождают своего рода квантовую механику познания и созидания.

Сегодня большинство конференций и семинаров в Европе проводится по-английски. Но что характерно: многие наиболее эмоциональные
дискуссии, которые затрагивают terra incognita, идут на русском языке. Характерный пример: один из аспирантов MIT, эмигрировавший из
Венгрии, жаловался, что он страдает от того, что не может полноценно участвовать в дискуссиях на русском языке, насильственному
обучению которому он сопротивлялся 15 лет своего обучения в Венгрии. Это отнюдь не случайно. Европейские языки сегодня повязаны
полит- и прочими корректностями, отражаемыми и в структуре предложений, и в речи, и - что еще более важно - в организации мышления.
Русский язык более универсален. Россия, <страна с изумительно гибким языком, способным передать тончайшие движения человеческой
души, с невероятной этической чувствительностью (благой результат ее в остальном трагической истории), обладала всеми задатками
культурного, духовного рая, подлинного сосуда цивилизации> (Иосиф Бродский). Отметим, что для полиглота XVIII-XIX веков разделение
языков по специальностям было естественным: один язык для одного, другой для другого - мысль, которую ярко (и несколько грубовато)
сформулировал Фридрих Великий. В наше время культурной, полит- и прочей корректности никто не решится сделать подобное заявление.
Однако с появлением целого поколения образованных людей, свободно говорящих на многих языках (в том числе и на русском), вопрос о
месте русского языка в общемировой культуре приобретает исключительную остроту. Один доминирующий (в настоящее время английский)
язык способствует однобокости развития цивилизации.

Зададимся вопросом: что в науке сегодня важнее - логика или интуиция? Ответ: и то, и другое. В начале XXI века количество знаний
перешло в новое качество, в котором строго логичный подход в познании невозможен хотя бы потому, что число непознанных областей
множится с каждым днем. Зона неведомого с каждым днем расширяется, ибо с преумножением знаний ширится и граница с незнанием. На
строго логичный подход ко всему, что необходимо познать или сотворить, и тем более на строгий анализ всех возможных возможностей ни
жизни, ни всех мировых финансов не хватит. Американский подход, при котором надо быть на каждом этапе как можно более точным и
каждая ошибка наказуема, является далеко не единственным. Европейский подход - проблема отдельная, и вообще это больше чем одна
проблема ввиду множественности европейских стран, культур и языков; но уже тот факт, что европейские интеллектуалы тысячами уезжают
в Америку, а также то, что для того чтобы ученая степень, полученная в любой европейской стране, ценилась в Европе, необходимо
поработать в Штатах, - уже ответ, при котором все остальные не имеют значения. Русский подход, при котором к истине можно
приближаться как бы в тумане, постепенно просветляя его, контролируемо фокусируя и расфокусируя Фотоаппарат Мысли, меняя высоту ее
<полета>, является не менее эффективным и значительно более гибким [3].

Недавно от очень известного человека, не имеющего, казалось бы, ничего общего ни с русским языком, на котором он не говорит, ни с
Россией, в которой он никогда не был, мы услышали: <Сегодня интеллигенция как класс имеется только в одной стране мира - в России, -
и подумав, добавил: - и немножечко во Франции>. Вдумаемся в эти слова: ведь они не могут не вдохновлять!

Русский язык может стать научным языком XXI века. А может быть, и языком интеллектуальной элиты мира вообще. Уважение к русскому
языку, основанное на великой литературе прошлого, по-прежнему огромно. К этому следует присовокупить тот факт, что далеко не все
(например, не Германия, не Испания, не Италия и не Франция) в восторге от доминирования английского языка. В русском языке есть
изначально присущие ему качества, которые в других языках отсутствуют и которые сегодня востребованы на интеллектуальном рынке. Если
в чем-то сегодня Россия является империей, то это империя культуры. Великой русской культуры, включая, разумеется, и язык. Можно ли
использовать этот естественный потенциал для организации всемирного наступления русского языка? При поддержке государства,
когерентных целенаправленных действиях правительства, президента, законодателей, большого и малого бизнеса и, разумеется,
русскоязычных ученых во всех частях мира, бесспорно. Давайте будем пассионарны не на поле брани, а на поле мысли. Только
притягательность русской культуры, достижения российской науки и технологий и использование русского языка как международного языка
образованного сообщества могут снова сделать нас сверхдержавой.


[1]Несомненно, в этом процессе сыграли роль и стипендии, учрежденные Людовиком XIV в поддержку ученых, до того повсеместно
находившихся в презрении и прозябании (приблизительно так же, как их коллеги в Российской Федерации сегодня). Так же как в
становлении русского балета сыграли роль высокие зарплаты и гарантированные пенсии артистам императорских театров, учрежденные
Николаем I. Но это предмет особого разговора.

[2]Были ли у Пушкина предтечи или он вырос совершенно из ничего? Были, конечно. Язык Карамзина звучит вполне современно. И кстати,
язык Баркова своей нефривольностью, вольностью (хотя подчас и фривольностью тоже) во многом предвосхитил Солнце Русской Поэзии (о
чем не принято говорить вслух, а почему, спрашивается? Чего это мы стесняемся? Европы? Так ее-то как раз стесняться не следует.
Стесняться надо только самих себя). Впрочем, все это предмет особого разговора - и спорно.

[3] Например, уже то, что в русском языке есть непереводимое на западные языки ключевое для понимания русской культуры понятие
ПРАВДЫ как субъективной истины, несомненно, чрезвычайно полезно в науке - как методология познания и подход ко всему на свете. Ибо
от правды к Истине можно прийти, но от вечной и объективной истины к субъективной правде - никогда. Русский занимается
правдоискательством, в то время как человек Запада ищет истину, а это совсем не одно и то же. Русский метод познания по сравнению с
американским - это примерно то же, что переход от квантовой механики к ньютонову детерминизму. В котором русский путь - своего рода
квантовая механика познания - является намного более гибким, универсальным и прагматичным.



Федор Богомолов, Юрий Магаршак



От Ольга
К Георгий (10.08.2004 23:26:06)
Дата 11.08.2004 17:36:17

Re: Язык мировой...

Привет всем (после вынужденной паузы).

>Язык мировой научной элиты XXI века - русский?

Статья приятно ласкает зрение и (мысленно) слух шапкозакидателям и ура-патриотам. Как же! Давимая Россия, кроме пресловутой Трубы и Утекших Мозгов, может, оказывается, еще кое-что предложить завоевателям - свой "великий и могучий"! Такая вот инверсия: "побежденная Греция победителей диких пленила"(кажись, Гораций, за точность цитаты не ручаюсь, но общий смысл таков). Не могу разделить ни вывода авторов, ни их оптимизма.
Могла бы ли Россия (вслед за Грецией, Римом, Иудеей, Францией и прочая) стать культурным донором? Сегодня - вряд ли. И зависит это даже не от самой России, а от системы отношений между нами и миром. Всякое культурное заимствование осуществляется лишь в ситуации взаимодействия, диалога, в котором участвуют желающий нечто получить "реципиент" и могущий это нечто предоставить "отправитель". Допустим, России есть чтО дать в культурном плане и теоретически она могла бы предоставить это миру. Вопрос в другом: а надо ли ЭТО миру? Есть ли с его стороны запрос на культурную информацию? По моему мнению, Запад культурно НЕ НУЖДАЕТСЯ в России. У него нет настоящего запроса на новое культурное содержание, хотя есть, так сказать, культурная зависть и ревность. А это значит, что Запад просто НЕ В СОСТОЯНИИ взять (позаимстовать, усвоить) НАШЕ. Раз нет нужды в содержании, значит, нет запроса и на его кодирование, т.е. на язык. Иначе: наш язык ИМ не нужен просто потому, что на нем Западу НЕЧЕГО сообщать. Бедный Запад! Печаль его светла. Не видать ему русского языка как своих ушей. Пускай живут со своим покоцанным английским. Он под их мышление аккурат заточен.

П.С.А дифирамбы в адрес русского языка, конечно, разделяю.


От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 23:19:04

"Экономика преступлений и наказаний: 30-летний юбилей" (*)

http://ie.boom.ru/Latov/Thirty.htm



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 23:17:54

"Конкуренция в силовом предпринимательстве: милиционеры vs бандиты" (*)

http://ie.boom.ru/Latov/competition.htm



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 21:56:04

А. Архангельский: "Враг, столкнувший лбами общину и мастерскую, прежде чем почитать на ночь Ленина, аккуратно крестит лоб" (*+)

ВХОДИТ НЕКТО ПРАВОСЛАВНЫЙ
[ 13:45 10.08.04 ]



http://www.izvestia.ru/comment/article258499

Всю прошлую неделю мы наблюдали за драматическим развитием событий вокруг реставрационных мастерских Центра имени академика Грабаря.
Расположенные в здании храма Воскресения в Кадашах, они пали жертвой церковного усердия не по разуму. Во вторник туда вошли члены
православной общины, претендующей на здание. Во главе с о. Александром Салтыковым и, что пикантно, в сопровождении представителей
адвокатской конторы. Затем у церкви была выставлена вневедомственная охрана, также нанятая общиной; реставраторов изгнали (как
торговцев?). А затем калининградский суд внезапно постановил: отобрать здание московского храма у искусствоведов и передать его
православным верующим.

Последний раз с таким судебным приемом мы сталкивались во время передела НТВ: саратовский судья безвозмездно принял решение о
незаконности проведения московского совета директоров "Газпром-Медиа", а еще более бескорыстный столичный адвокат поработал курьером
и доставил постановление в Москву. Правда, с опозданием. На этот раз проволочек не было...

Что тут скажешь? Православные храмы (равно как католические, буддийские, синагоги, мечети и любые иные) строились не для того, чтобы
в них размещались реставрационные мастерские. И тем более не для того, чтобы в них устраивали производство мультфильмов (а студия
"Союзмультфильм", как мы помним, располагалась в церкви). Размещали заводские склады. Сбрасывали колокола. Или пекли на иконах хлеб.
По существу претензии верующих на здание церкви Воскресения в Кадашах неоспоримы. Но все ли сводится к этому самому существу?

Советская власть действовала по имперскому принципу "разделяй и властвуй". Она последовательно стравливала верующих и неверующих,
образованных и не очень, интеллигентов и простецов. Отбирая у одних, передавала другим. Изымая у других, передоверяла третьим.
Сегодня она была бы довольна. Одна из множества мин, заложенных ею под русскую цивилизацию, вновь взорвалась. Православные,
покинувшие пределы катакомб и стремящиеся вернуть все некогда отнятое у них, сослепу набросились на тех, кто в их бедах решительно
неповинен, а наоборот: сделал все, чтобы смикшировать удар, нанесенный по церкви в коммунистическую эпоху.

Это они, ныне изгоняемые реставраторы, переломили ход событий, остановили тотальное уничтожение церковного наследия. Они вернули
представление об иконе как ценности. Пускай только культурной, а не религиозной; лиха беда начало. Они стали собирать и спасать то,
что красная шваль бросала под ноги свиньям. Они восстанавливали облик утраченных святынь. Они делали в легальном пространстве то же,
что святые и мученики делали в подполье: хранили Святую Русь. И отец Александр Салтыков, искусствовед и по образованию, и по
призванию, знает все это лучше, чем кто бы то ни было.

Тем более знает он: не вина сотрудников Центра, что их по-настоящему святая работа совершалась в храме, отобранном Советами у
православных. И что после крушения коммунизма сразу наступил рыночный передел, исключивший возможность строительства нового
помещения для реставрационных мастерских. Казалось бы, из чувства естественной благодарности (не говорю - из христианского терпения)
продолжайте долгие переговоры, даже если они тянутся с 1992 года, прощайте излишнее упрямство реставраторов, помогайте в поисках
недорогой адекватной замены помещения, не обрушивайте на головы художников адвокатскую мощь и охранный пыл. Многим из вас
адвокатское иезуитство и вневедомственный беспредел кажутся антихристовым изобретением, чем-то вроде ИНН. Или мы опять рассуждаем в
ленинской логике - всякая война, что ведется в интересах пролетариата, справедлива, а та, что против этих интересов, -
несправедлива. Адвокаты и охранники, которые не за нас, - от дьявола. А если за нас - другое дело...

Когда произошел конфликт из-за выставки "Осторожно, религия", можно было утешать себя мыслью, что с обеих сторон столкнулись силы,
стоящие друг друга: провокаторы и идиоты. Когда история повторилась в Питере, утешаться стало труднее. Когда дело дошло до
нормальных православных и нормальных интеллигентов, стало совсем невесело. А враг, столкнувший лбами общину и мастерскую, стоит тихо
в сторонке и радуется. От него никто покаяния не требует. Его люстрации не подвергают. Он избирается в Думу, проводит партсобрания и
съезды. И прежде чем почитать на ночь Ленина, аккуратно крестит лоб.



 Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 21:48:06

"Глубины сатанинские" + комментарии к сообщению (*+)

http://www.livejournal.com/users/krylov/918600.html

Глубины сатанинские
Существуют моменты в истории, когда прорывается ткань мира и обнажается его природа - то есть зло в чистом виде.

Это ситуации, когда у массы людей есть только два выбора: или совершать зло, или терпеть его. И ничего третего не дано в принципе.

Надо заметить, что это далеко не всегда самые ужасные исторические моменты. Например, какое-нибудь Лиссабонское землетрясение, столь
впечатлившее Вольтера, было, наверное, ужасно. Однако, землетрясение - или любое другое стихийное бедствие - штука слепая: оно
гвоздит и хороших и плохих, что бы они не делали. Правда, ситуация бедствия даёт кое-какие преимущества разного рода негодяям, от
трусов до мародёров. Однако, хороших людей оно сплачивает и даёт им ясную и очевидную цель: выжить и восстановить разрушенное.

Не менее ужасной ситуацией является, скажем, война - особенно война проигранная, когда завоеватели сжигают города, грабят мирных
жителей, насилуют женщин и насаживают детей на пики. Хуже того - в случае долговременной оккупации приходится именно что делать
выбор: служить угнетателям ("пойти в полицаи") или сопротивляться, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью ближних (так как
оккупанты, как правило, наказывают за попытки сопротивления всех - скажем, за одного убитого солдата сжигают деревню). Но такой
выбор вынуждены делать не все, а только те, кто был кровно связан с предыдущей властью - скажем, аристократы или воины. Земледельцы,
купцы или рабочие могут жить как жили - ибо при любом режиме кому-то ведь нужно пахать и сеять, покупать и продавать, подковывать
коней и чеканить монету.

Отдельным случаем являются перевороты или революции. Тогда лояльность последнего крестьянина или земледельца может стать "интересной
темой" для новой власти. Однако, чаще всего власть довольствуется именно что лояльностью - то есть готовностью и дальше "возделывать
свой сад", не пуская туда "недобитков".

Однако, случается и такое, что приходит НАСТОЯЩЕЕ ЗЛО.

В Россию оно заглядывало дважды. Первый раз это случилось в 1917 году. Второй раз зло пришло к власти в 1991 и по настоящее время.
Как я уже много раз говорил, мы живём в аду.

Подчёркиваю: ад - это не когда "голодно и холодно". Это как раз "нормальная человеческая ситуация", увы. Ад - это когда в принципе
нет никаких социальных ролей, кроме роли палача и жертвы. Когда для того, чтобы хотя бы обогреться и покушать, обязательно нужно
сделать не просто "тяжёлое и противное", а именно что гнусное.

Когда тебе говорят: "хочешь кусок хлеба - возьми мотыгу и обрабатывай моё поле с утра до вечера", это ещё не ад. Ад - это когда
говорят: "хочешь кусок хлеба - возьми мотыгу и разбей череп своему соседу, а за его ребёночка ещё и маслица получишь". Причём
другого способа получить хлеб (и, кстати, спастись от мотыги) НЕТ. "И только так".

То, что революция была адом, я думаю, и так ясно. Тут, правда, нужно учесть, что этот ад продолжался не 70 лет, как любят говорить
"идейные антикоммунисты", а около двадцати. Во всяком случае, режим, установившийся в СССР после второй мировой войны, отнюдь не был
инфернальным. Проверяется это легко: там существовал очень толстый слой людей - начиная от рабочих и кончая академиками - которым не
нужно было совершать преступлений, чтобы жить, и жить неплохо[1].

Однако, разбор советских реалий сейчас не так актуален, как анализ реалий постсоветских.

Что такого ужасного случилось в 1991 году? А вот что. В 1991 году в России исчезла возможность, которая всегда и везде оставалась -
возможность честно трудиться, не совершая при этом ничего плохого. Честный труд - то есть любой честный труд - был запрещён.
Кажется, впервые в истории человечества.

Напомню кое-что. Абсолютно все производства, где труд не мог содержать в себе ничего криминального - начиная от производства
масляной краски и кончая атомной энергетикой - были просто остановлены, не взирая даже на "экономическую выгоду". Особенно
преследовались попытки делать что-нибудь "технологическое" - все эти кооперативы, где вчерашние оборонщики с энтузиазмом кропали
всякие "лазеры-шмазеры". Такое выжгли калёным железом. Просто обычную торговлишку отдали на откуп бандюганам - так что каждый
"коммерс" точно знал, что он вынужден отдавать большую часть прибыли преступникам. При этом и сама торговля была перестроена очень
специфическим образом: особо поощрялся бизнес МЕРЗКИЙ - например, торговля "спиртом-роялем" (странно даже, что не "сразу метиловым")
или "палёной водкой". "Тут-то все деньги и делались".

Но и обычных людей, лишённых всех средств к существованию, стали подталкивать к совершению преступлений. Например, открытие "пунктов
приёма цветмета" было именно таким - не имеющим аналогов в истории - приглашением к преступлению. (Даже скупка скальпов не является
чем-то сравнимым с этим - поскольку скальпы снимали всё-таки с "чужих", которых можно было хотя бы считать недочеловеками. Копающие
же кабель прекрасно понимали, что разрушают собственную страну.)

Особо интересной чёрточкой того же свойства было поощрение кощунств. Например, после 1991 года развернулась торговлишка орденами и
медалями, в основном советскими. Эта "фалеристика" специально вводилась в моду и поощрялась. Для бедных был сделан Арбат с его
торговлей красными знамёнами и прочими советскими символами... При этом продать в Москве картошку, выращенной в Подмосковье, стало
категорически НЕЛЬЗЯ - её можно было только сдать за гроши кавказским бандитам-перекупщикам или выплачивать непомерные отступные
ментухам и равночинной им погани.

Тогда же были отменены все нормы морали, а их нарушение всячески поощрялось.

Например, стало можно и должно мучить и убивать людей - и более того, только убийство или соучастие в убийстве открывало пути
наверх, к хорошей жизни. Все "поднявшиеся" буквально шли по трупам, и никаких других путей просто не было. При этом убийства стали
принципиально нераскрываемыми и ненаказуемыми. Появилось понятие "киллер" - причём поймать киллера и тем более его заказчика было
как бы "заранее невозможно", "можно и не рыпаться".

Ну и т.п. - всё остальное вы "сами знаете".




[1] Кстати. Сейчас к "преступлениям советского режима", в коих якобы соучаствовали все, любят относить всякие вещи типа
обязательного ношения пионерского галстука, "сидения на партсобраниях" или прослушивания советского гимна. Тем самым "заставляя
духовно соучаствовать в преступлениях большевиков".

Да, разумеется, символические действия имеют значение для реальности. Однако, между "ударь, убей, донеси" и "встань и послушай гимн
СССР" есть разница, и не видят её только те, кто утерял всякое понимание соотношений символа и реальности. Оным товарищам, если они
честно заблуждаются, а не "врут за денюжку", можно порекомендовать изучение истории некоторых символов - например, того же красного
знамени, столь им неприятного. Или, скажем, поразмышлять на тему того, соучаствует ли духовно француз, встающий при звуках
национального гимна, в преступлениях Робеспьера, и если нет, то почему.

)(



От Георгий
К Георгий (10.08.2004 21:42:17)
Дата 10.08.2004 21:47:17

К. Крылов. Нечто об идеалах (*+)

http://www.livejournal.com/users/krylov/917507.html

Нечто об идеалах
Меня довольно часто упрекают в недостаточно почтительном отношени к "традиционному нашему" - то к советской идее, то и имперской, то
к православию, то к чему-нибудь ещё, не менее уважаемому и ценимому.

Так вот, немного об уважении к ценностям. Вопрос, в котором "многие путаются", ага.

Для начала напомню одно простое обстоятельство. Абсолютно любая вещь, даже очень хорошая, может быть использована в нехороших целях.
Телескоп, к примеру - замечательный прибор. Показывает, собака, устройство Вселенной. И я ну просто очень уважаю тех, кто шлифует
линзы для оптических труб. Но если этой самой оптической трубой меня будут бить по затылку, я, наверное, буду отбиваться - хоть
табуреткой. И, представьте себе, без всякого страха "разбить сложный прибор". А если тот, кто меня собрался убить этим телескопом,
вдруг встанет в позу и заявит - "да как же это вы можете, табуреткой по телескопу! его линзы шлифовал лично Спиноза! вы варвар!", то
я, скорее всего, слушать этого товарища не буду. Варвар - тот, кто начал драться телескопом как дубиной, а не тот, кто отбивается.

Русских любят бить всякими "почитаемыми культурными ценностями". То иконой по затылку, то серпом с молотом по мошонке, то имперским
орлом по почкам. Обязательно с приговорочками: "а вы не смейте отмахиваться: это всё культурные ценности, заденете - расколете, и
будете вы навеки варвары и манкурты". В то время как сейчас нужно одно - ОТМАХАТЬСЯ.

Сейчас русские стоят перед последней дверью, за которой скрывается спасение от всех наших бед - национализм. Нам надо СТАТЬ НАЦИЕЙ,
и мы к этому, в общем, довольно-таки близки. Разумеется, наши враги делают всё, чтобы не позволить нам в эту дверь войти. Всё -
значит именно ВСЁ, без изъятия. Перед нами стоит шеренга призраков, они шипят и кривляются. Среди этих призраков - и "человек с
ружьём" и звездой на гимнастёрке, и "поручик Голицын" в погонах РОА, и бабка с крестом и иконой наперевес. Все они потрясают
"чтимыми духовными атрибутами", но шипят одно и то же: "сюда не ходи", "не смей быть националистом", ибо "имперская идея это
запрещает", "Христос не велит", и пр. и пр. и пр.

На самом же деле через этот строй призраков придётся пройти, открыть дверь и взять сокровище. Стать националистами. И уже ПОТОМ,
после инициации и обретения истины, МОЖНО рассуждать обо всём - включая "советскую идею", "имперскую идею", "православие" и т.п.
Общаться с нашими ценностями именно как с ценностями. А не "терпя удары по голове и в печёнку" от мерзавцев, не постеснявшихся взять
в руки наши ценности и бить ими нас.

И, разумеется, следует опасаться наивных (и тем более хитреньких) дурачков и дурочек, которые, "хлопая глазенапами", подкладывают
всякие крестики, иконки, красные звёздочки и прочие "причиндалы" в костерок, на котором собираются сжечь русских. Это даже не santa
simplicia, этолибо "мозги навылет", либо "порча в нутре".