Форум С.Кара-Мурзы : Ветка : "Отеч. записки". Аграрные реформы в истории России (*+)

От	Георгий
К	Администрация (Дмитрий Кропотов)
Дата	17.03.2004 00:04:36
Рубрики	Тексты;

"Отеч. записки". Аграрные реформы в истории России (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=16&article=756

Аграрные реформы в истории России.

Императорское Вольное экономическое общество (ВЭО) было создано в России в 1765 году по образцу уже существовавших в ряде
европейских стран (к этому времени подобные общества были организованы в Шотландии, Ирландии, Швейцарии и Англии, а во Франции и
Германии их было даже по два). Инициатива создания общества традиционно приписывается императрице Екатерине II, которая пожаловала
Обществу свой личный герб и девиз - изображение улья и пчелы с надписью <Полезное> - и выделила значительную сумму на первоначальное
развитие. Это была одна из первых общественных организаций в России, существовавшая на добровольных началах на членские взносы и
частные пожертвования. Цель создания общества - <исправление земледелия и домостроительства> - была объявлена в письме
императрицы[1], в котором она принимала общество под свое покровительство. Впоследствии это покровительство подтверждали все
российские монархи, за исключением Павла I.

Основные направления деятельности Общества - земледелие и домостроительство (или экономия) - были отражены в самом его названии и
свидетельствовали о том, что Общество прежде всего предполагало заниматься вопросами, связанными с землей во всех смыслах этого
слова. Уже в первом томе <Трудов Вольного экономического общества> был опубликован перевод статьи И. Г. Лемана <О различии земли в
рассуждении экономического ея употребления>[2], где говорилось о необходимости различать понятия <земли> в значении территории и
<садовой земли> (почвы): <наименование земля часто дается таким вещам, которые к настоящей земле нимало не принадлежат, или
произведены токмо искусством>[3]. Леман приводит 24 правила <о садовой земле вообще>, из которых 19-е правило формулирует <четыре
способа поправить землю>: <1) наблюдениями особливого порядка при земледелии; 2) разными унавожениями; 3) всякими приуготовлениями
семян; 4) разными образами сеяния>[4]. Все перечисленные способы занимали внимание членов ВЭО, и обсуждение их часто начиналось с
постановки экономической задачи (всего Обществом было задано 243 конкурсные задачи), за решение которой предлагалась награда,
назначенная ВЭО или отдельными его членами. Задачи, посвященные способам <поправить землю>, чаще носили частный, локальный характер.
Так, например, в 1769 году Обществом было обещано 50 червонцев <за указание легчайшего способа поправления и удобрения земель в
Копорском уезде>[5], а в 1792 году награда была назначена <тому, кто введет в употребление такой навоз, который доныне известен не
был>[6]. Задачи такого типа были конкретны (в первом случае связанные с определенной территорией, во втором - с изобретением нового
удобрения на основе уже используемого) и требовали практического решения. Такие задачи часто были адресованы непосредственно
крестьянину, за которым ВЭО закрепило статус земледельца. Сам факт признания земледельцем не того, кто владеет землей, а того, кто
на ней работает, свидетельствует об очень важном переломе в экономической риторике этого периода, позволившем Обществу в дальнейшем
обсуждать и политический аспект проблемы. Но награды за решение задач для крестьян все же были значительно ниже тех, что
предполагались для представителей других сословий. Например, крестьянину, <который докажет, что он по крайней мере на четверти
десятины своего луга или паствы чрез насыпание извести сильнейшее поправление в произрастении и размножении травы произвел>,
полагалось 10 рублей[7]. Но вступление в диалог с <подлым> сословием на уровне такой организации, как ВЭО, - свидетельство не только
присущего членам Общества здравого смысла, но и демократических настроений времен начала екатерининского царствования.

Крестьянам, конечно, предлагались только частные задачи, а в решении вопросов более общего характера, требующих экономических
расчетов и обобщения обширного материала, Общество полагалось на крупных землевладельцев. Впрочем, нередко задачи, особенно
принципиальные для русского земледелия, оставались нерешенными или предложенные решения признавались неудовлетворительными. В таком
случае задача повторялась из года в год. Так, на протяжении многих лет, почти с самого начала функционирования Общества, обсуждался
вопрос о преимуществах многопольного хозяйства перед традиционным трехпольным. В Европе уже с конца XVII века наметился переход от
трехполья к плодосменной системе, а в России же повсеместно было распространено разделение на три, а иногда и на два поля. Работы А.
Т. Болотова, П. И. Рычкова, В. И. Левшина, Д. П. Шелехова награждались медалями, но ни один из ответов не являлся исчерпывающим.
Итог этой дискуссии был подведен только в 1827 году в докладе Н. С. Мордвинова <О невыгодах трехпольного хлебопашества и пользе и
необходимости введения плодосменного земледелия>. Впрочем, это отнюдь не означало, что земледельческие хозяйства России немедленно
перешли к более прогрессивным формам землепользования - деятельность Общества носила всего лишь просветительский и рекомендательный
характер, а тираж его главного периодического издания, <Трудов>, был хоть и не очень мал для журнала того времени, но ничтожен в
масштабе России. Во многом результаты, которых достигало Общество, были теоретического, умозрительного свойства, они несомненно
играли значительную роль в развитии сельскохозяйственной науки, но мало влияли на земледельческую практику, особенно на раннем этапе
существования ВЭО.

Вряд ли следует признать удачными неоднократно предпринимаемые Обществом попытки систематического изучения земель Российской
империи. Проект этот очевидно не достиг своей основной цели (выяснить потребности земледельческих хозяйств России и дать конкретные
рекомендации по улучшению обрабатываемых земель), но в значительной степени стимулировал развитие почвоведения в России. Первый шаг
на пути осуществления этого масштабного проекта был сделан еще до его создания: в уже упомянутом первом выпуске <Трудов ВЭО> было
опубликовано <Описание свойства и доброты земель в Ингерманландии:>, сделанное бароном Вульфом[8]. В том же году членом Общества Т.
Ф. Клингштетом была составлена анкета из 65 вопросов, адресованная губернаторам, экономическим директорам (управляющим крупными
земельными владениями, в том числе частными) и частным лицам[9]. Программа предполагала общее описание занимаемых губерниями
территорий (суша, вода, климат), характеристику полезных ископаемых края, экономическую этнографию, сведения о городском и сельском
экономическом быте и торговле. Ряд вопросов, в частности, касался состояния почв и благоприятных условий для разведения тех или иных
культур. Например, вопрос ?10 предлагал <:ласкою сведать от земледельца: от какого произращения может он ожидать себе больше прибыли
на месте одинаковой величины>[10]. К сожалению, эта программа, как и значительная часть долгосрочных проектов Общества, не была
реализована в полной мере. Губернаторы и эконом-директора отвечали неохотно и недостаточно подробно, несмотря на то что в 1784 году
было составлено целое циркулярное письмо, предписывавшее им в обязательном порядке ответить на вопросы, а частные лица не всегда
имели возможность узнать о запросах ВЭО. Даже после того, как в 1801 году Александр I издал высочайший указ на имя губернаторов,
требовавший выполнения задач Общества, было получено только 12 экономических описаний губерний, да и то многие из них были слишком
краткими. Отчаявшись получить нужную информацию, Общество в 1836 году даже испросило у Синода позволения вступить в сношения с
преподавателями сельского хозяйства в семинариях. Вторая серьезная попытка получить полное описание российских губерний была
предпринята уже в 1873-1875 годах. ВЭО вновь разработало анкету с вопросами о количестве землевладельческих единиц в губернии и
размерах земельных наделов, а также о формах собственности на землю, продажных и арендных ценах и о долгах землевладельцев. Но и
здесь Обществу не удалось полностью реализовать свои планы.

Причина многих неудач была, возможно, в том, что, по словам одного из первых историков ВЭО А. И. Ходнева, <Общество быстро
переходило от одной идеи к другой и, по-видимому, горячо принималось за цели, совершенно противоположные>[11]. Так или иначе,
деятельность самих членов Общества по сбору экономического материала была более успешной и увенчалась публикацией в 1829 году
<Русского земледельческого календаря или практического руководства по части сельского хозяйства>, обобщившего сельскохозяйственный
опыт, сведения о котором были систематизированы во время организованных Обществом частных экспедиций. В ходе таких экспедиций было
также предпринято исследование черноземной полосы России. И хотя <черноземная экспедиция> не была завершена в связи с неожиданным
арестом в 1850 году одного из ее участников, И. Я. Данилевского, работа по исследованию почв была продолжена в 1860-1870-х годах Д.
И. Менделеевым и В. В. Докучаевым, что привело к созданию научного почвоведения в России. Монография Докучаева <Русский чернозем>
(СПб., 188З) содержала первую научную классификацию русских черноземных почв и подводила итог полувековых исследований.

Деятельность ВЭО в области распространения знаний также отмечена скорее частными удачами, чем реальным влиянием на положение
сельского хозяйства в стране. Еще в 1789 году президент Общества, граф Ф. Е. Ангальт, по совместительству главный начальник
Сухопутного шляхетного кадетского корпуса, <почитая земледелие плодоносною и неувядаемою для благоденствия ветвию, предприял учинить
питомцев корпуса не только знающими полководцами, но и искусными хозяевами и земледельцами>[12], для чего устроил при корпусе
небольшой огород и ввел обучение основам сельского хозяйства и садоводства. Но элитарное учебное заведение, к тому же военное, вряд
ли способствовало массовому распространению сельскохозяйственных знаний, а первая сельскохозяйственная школа для крепостных крестьян
была основана в России при участии графини С. В. Строгановой только в 1825 году и просуществовала до 1844-го. Школа была закрыта
после того, как графиня прекратила ее финансирование, выразив недовольство получаемыми результатами, и взамен Общество открыло в
1849 году в Санкт-Петербурге сельскохозяйственное училище с опытным полем на Охтенской ферме, едва ли не единственное на всю Россию.

Показателен и тот факт, что собственную сельскохозяйственную ферму для практических опытов Общество организовало только в 1801 году,
а механическую мастерскую - в 1824-м. При этом с самых первых дней ВЭО получало обширную корреспонденцию по самым разным вопросам, и
испытание присылаемых на экспертизу образцов производимой в российских губерниях продукции и изобретенных русскими умельцами
механизмов и машин часто приходилось проводить в кустарных условиях, иногда даже на дому у членов Общества.

Неизменное предпочтение ВЭО всегда отдавало обсуждению глобальных проблем, часто носивших политический характер. С постановки такой
проблемы и началась работа Общества, так как первая конкурсная задача, присланная неизвестной особой, предлагала обсудить вопрос о
том, <в чем состоит и состоять должно, для твердого распространения земледельства, имение и наследие хлебопашца>[13]. Вопрос этот
был, видимо, столь неожиданным для членов Общества, что даже не был заявлен в собрание, и лишь позднее был обнаружен исследователями
в архиве ВЭО. Но неизвестная особа упорствовала в своем стремлении <обсудить существующее государственное устройство русских
земледельцев> и через некоторое время вопрос, подписанный прозрачным псевдонимом ИЕ (Императрица Екатерина), был поставлен более
конкретно: <Нужна ли поземельная собственность крестьянину для благоденствия общественного?>[14] В результате была сформулирована
первая конкурсная задача: <Что полезнее для общества: чтоб крестьянин имел в собственности землю или токмо движимое имение, и сколь
далеко его права на то или другое имение простираться должны?>[15] На задачу было получено 160 ответов, продемонстрировавших весь
спектр мнений российского общества: от радикальных предложений немедленно передать землю крестьянам в полную собственность и
освободить их от крепостной зависимости до обвинений Общества в подрыве основ государственности (среди последних одним из наиболее
радикально настроенных корреспондентов оказался русский писатель А. П. Сумароков). Многие из этих ответов до сих пор не
опубликованы. Золотая медаль была присуждена за ответ члена Дижонской академии Беарде-дел'Абея (Bearde de l'Abbay), видимо
удовлетворивший конкурсную комиссию своей амбивалентностью. Автор проекта-победителя в первой части своего трактата весьма
категорично доказывал, что <там не может быть и речи ни о какой крестьянской собственности, если самая личность крестьянина
несвободна и принадлежит другому>[16]. Но во второй части, рассматривая способы освобождения крестьян и наделения их землей,
Беарде-де-л'Абей приходил к выводу, что неожиданное обретение свободы для российского земледельца, не владеющего необходимыми
знаниями экономики и сельского хозяйства, может быть опасно. Практический выход из этого положения автор видел в том, чтобы
установить срок освобождения крестьянства с условием, что по достижении этого срока земледельцы должны продемонстрировать готовность
к обретению независимости и земельной собственности. Несмотря на то что проект отнюдь не призывал к немедленному переделу
собственности, члены Общества вступили в долгую дискуссию о том, стоит ли публиковать ответ и на каком языке: в оригинале или
русском переводе. В конце концов трактат был опубликован по-русски, но со значительным опозданием.

Столь же бурную дискуссию вызвал вопрос о преимуществах крепостного и вольнонаемного труда. В 1812 году Обществом была предложена
задача: <Что выгоднее для хозяина: обрабатывать ли землю частными людьми, где их найти можно, или собственными крестьянами?>[17]
Задача была сформулирована именно таким образом, чтобы сосредоточить внимание отвечающего на расчете экономических выгод
землевладельца, но ответы вольно или невольно переключались на положение земледельца. Ответ, признанный удовлетворительным, был
получен только в 1814 году. В работе Л. Х. Якоба признавалось, что вольнонаемный труд предпочтительнее, но и здесь автор повторял
тезис о необходимости для вольного земледельца сельскохозяйственных знаний и начального капитала. Поэтому свой трактат автор
заключал не очень внятным советом <поставить крепостных людей в такое положение, в котором бы они имели все побудительные причины
прилежать к земледелию и довели бы его до такой степени совершенства, до какой доведено оно у вольных людей в других
государствах>[18].

Неожиданный поворот имела дискуссия о чересполосных владениях. Впервые эта проблема была поставлена в 1804 году, и речь в задаче шла
не столько о том, как избежать чересполосицы, сколько о способах решения постоянно возникавших конфликтов. Ответ, предложенный
ротмистром В. Каницким[19], хотя и содержал критику чересполосицы как таковой, но также признавал ее неизбежность в условиях барщины
и предлагал лишь некоторые усовершенствования самого процесса деления земли разного качества между земледельцами[20]. Через 16 лет
Общество вновь вернулось к этой насущной для русского сельского хозяйства проблеме. В 1820 году уже было предложено <:изыскать
средства и способы для казенных или для помещичьих крестьян распределить участки земли так, чтобы ни в пашнях, ни в сенокосах
чрезполосного владения между крестьянами не было>[21]. Ответ неожиданно затронул самые болезненные вопросы землевладения в России.
Помещик Тверской губернии надворный советник Зубов предлагал <утвердить землю в незыблемую собственность крестьянам, дать право им с
платежом государственной повинности и оброка продавать в своих землях участки>[22]. ВЭО поручило члену Общества надворному советнику
Ф. А. Дурасову рассмотреть ответ Зубова и высказать свои соображения, что и было сделано. Дурасов доказывал, что <право продажи>
земли не только противно существующим на сей предмет законам, но и влекло бы крестьян <в неисчетные бедствия>, и предлагал <выделить
крестьянам вечные участки> без предоставления права продажи[23]. Опубликованы были оба ответа, тем не менее на ближайшем заседании
ВЭО член Общества П. И. Сумароков заявил, что эти статьи <противны общим государственным постановлениям>. Были также поданы
представления членов Общества Д. С. Голынского и С. С. Пошмана, которые называли статьи <клонящимися к нарушению законов и к лишению
дворян собственности>[24] и призывали уничтожить уже отпечатанный тираж <Трудов ВЭО>. Дело было передано на рассмотрение тогдашнему
секретарю Общества С. С. Джунковскому и в результате решено голосованием: 11 членов ВЭО (включая президента) против 10 проголосовали
за то, чтобы тираж <Трудов> оставить в продаже. Еще А. И. Ходнев отметил странное совпадение: <Таким образом и в настоящем случае,
равно как и при обсуждении екатерининской задачи, большинство членов общества выразило мнение, что крестьянин должен иметь свою
недвижимую собственность, которою он мог бы свободно располагать. И замечательно, что как теперь, так и в 1766 году, восстали против
свободы крестьян лица, носящие одну и ту же фамилию Сумароковых...>[25]

О склонности ВЭО к постановке как можно более глобальных проблем и даже иногда далеких от насущных вопросов свидетельствует и тот
факт, что гораздо более актуальный в крепостной России вопрос о формах крепостного труда, т. е. о барщине и оброке, ставился лишь
однажды, в 1809 году, а ранее, в 1767-м, Т. Ф. Клингштет, говоря о <необходимой надобности в средствах снабдить здешних помещиков
способными и надежными приказчиками или управителями>, утверждал, что оброк является лишь вынужденной мерой, которая ведет к тому,
что <число трудящихся земледельцев ежегодно должно умаляться>[26]. По мнению Клингштета, к оброку вынуждены прибегать помещики, не
имеющие возможности самостоятельно наблюдать за ходом дел в поместье (впоследствии эта проблема отсутствия помещиков в своих имениях
получила названия <вопроса об абсентизме>), и поэтому их необходимо снабдить грамотными приказчиками. За опытом в этой области автор
предлагал обратиться в Эстляндию и Лифляндию.

Новый этап в жизни ВЭО начался незадолго до отмены крепостного права. К середине XIX века преимущества вольнонаемного труда уже не
вызывали сомнения, и Общество не только предлагало в 1853 году <составить исследование о вольном труде, его формах, условиях,
экономических и нравственных результатах и т. д. в определенной местности (губернии или округе); с присоединением рассуждения,
основанного на местных изысканиях, о пользе хозяйства фермерского или арендаторского>, но и обсуждало вопросы о земледельческих
банках и ипотеках. В 1859 году Совет ВЭО создал специальный Политико-экономический комитет, в ведение которого перешли все
социально-экономические вопросы, а в 1865 году была предложена последняя, 243-я, конкурсная задача, предлагавшая обсудить виды
вольнонаемного труда.

Парадоксальным образом, по мере того как ВЭО переставало быть единственной общественной организацией, последовательно занимающейся
вопросами сельского хозяйства и землепользования, оно не только становилось все более демократическим, но постепенно приобретало
политическое влияние[27]. Во время Первой мировой войны деятельность Общества даже была приостановлена. К тому, чтобы реально
повлиять на земельную ситуацию в России, Общество более всего приблизилось, вероятно, после Февральской революции, когда при ВЭО
было создано Петроградское отделение Лиги аграрных реформ. Местные отделения Всероссийской лиги должны были стать центрами
разработки и реализации земельной реформы. Но дальнейшие события в России не дали возможности реализоваться этому проекту, и в 1919
году ВЭО прекратило существование.

История деятельности ВЭО очень показательна для истории развития общественных организаций в России в целом. Сыграв несомненно очень
значительную роль в развитии отечественной сельскохозяйственной науки и теоретической экономики, Общество так и не достигло той
практической цели, ради реализации которой оно и было создано. Цель эта была сформулирована еще в 1805 году в конкурсной задаче ?
162: <Найти и определить практический способ земледелия и сельского домоводства в помещичьих хлебопашественных владениях в России,
которым бы навсегда как помещик, так и каждый его крестьянин, постепенно всякий год могли улучшать свое хозяйство и умножать свои
доходы, по мере разных местных выгод и обстоятельств, какие наиболее в России встречаются. Само по себе разумеется, что
умозрительные предложения здесь невместны и что ничего представлять не должно противно существующим законам; а нужно, чтобы, имея в
виду народные способности и обычаи, долговременные опыты и несомнительные примеры, в нашем отечестве показанные, как распоряжение
земли и сельских работ, так и хозяйственные по всем производствам расчеты со всею точностью и истиною были представлены>[28].
Удовлетворительного ответа на эту задачу получено не было.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Труды Императорского Вольного экономического общества. 1765. Ч. 1.

[2] Там же. 1765. Ч. 1. С. 1-20.

[3] Там же. 1765. Ч. 1. С. 2.

[4] Там же. 1765. Ч. 1. С. 2.

[5] Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического общества с 1765 до 1865 г. СПб., 1865. С. 369.

[6] Там же. С. 386.

[7] Там же. С. 382.

[8] Труды Императорского Вольного экономического общества. 1765. Ч. 1. С. 88-100.

[9] Там же. 1765. Ч. 1. С. 176-193.

[10] Там же. 1765. Ч. 1. С. 178.

[11] Ходнев А. И. Краткий обзор 100-летней деятельности Вольного экономического общества с 1765 до 1865 гг. СПб., 1865. С. 17.

[12] Ходнев А. И. Краткий обзор 100-летней деятельности Вольного экономического общества: С. 19.

[13] Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического общества: С. 20.

[14] Ходнев А. И. Там же. С. 19.

[15] Труды Императорского Вольного экономического общества. 1766. Ч. 4. С. 201-203.

[16] Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического обществa: С. 30.

[17] Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического обществa: С. 417.

[18] Труды Императорского Вольного экономического общества. 1814. Ч. 66. С. 81.

[19] Каницкий был признан победителем конкурса и получил награду в 100 червонцев.

[20] Труды Императорского Вольного экономического общества. 1814. Ч. 66. С. 105-157.

[21] Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического обществ: С. 423.

[22] Труды Императорского Вольного экономического общества. 1820. Ч. 72. С. 234.

[23] Там же. С. 227, 223.

[24] Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического обществa: С. 453.

[25] Ходнев А. И. Там же. С. 453.

[26] Труды Императорского Вольного экономического общества. 1767. Ч. 5. С. 60.

[27] Подробнее о периоде деятельности Общества после отмены крепостного права см.: Бекетов А. Н. Исторический очерк 25-летней
деятельности Императорского Вольного экономического общества с 1865 до 1890 г. СПб., 1890; Орешкин В. В. Вольное экономическое
общество в России. 1765-1917. М., 1963.

[28] Ходнев А. И. История Императорского Вольного экономического общества: С. 407.

От	Товарищ Рю
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	22.03.2004 13:50:07

Практика хуторского земледелия

От	Товарищ Рю
К	Товарищ Рю (22.03.2004 13:50:07)
Дата	22.03.2004 14:13:21

Надельное землевладение (БСЭ, 2 изд.) - об аренде земли

НАДЕЛЬНОЕ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ в пореформенной России — система крестьянского землепользования, установленная реформой 1861 и являвшаяся по своему характеру пережитком феодальной эпохи.

Дореформенное землевладение было обусловлено системой феодальной эксплуатации: надел, к-рый крепостной крестьянин получал в пользование от помещика, был непременным условием крепостного барщинного хозяйства, так как являлся средством закрепощения крестьянина, обязанного за пользование наделом нести повинности, произвольно установленные помещиком. Система Н.з., созданная реформой 1861, сохраняла черты феодальных земельных отношений и коренным образом отличалась от капиталистич. землевладения, основанного на свободной продаже и купле земли. На основании «Положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» (см. «Крестьянская реформа» 1861) крестьяне получали в постоянное пользование земельные полевые наделы, выкуп к-рых зависел от воли помещика; за полученные наделы крестьяне должны были нести феодальные повинности (оброк и барщина) до совершения выкупной операции (см.); до погашения выкупной ссуды, срок к-рой устанавливался в 49 лет, крестьяне были связаны рядом ограничений, фактически лишавших их нрава купли и продажи надельной земли. Сохранившаяся в деревне община (см.) также накладывала свой отпечаток на характер Н.з.; община в большинство губерний являлась юридич. собственником земли; переделы надельной земли в общине тормозили развитие с. х-ва; выход из общины был ограничен. Характерной чертой Н.з. было также фактич. сохранение среди крестьян чисто средневековых исторически сложившихся разрядов: бывшие владельческие, государственные, удельные крестьяне, колонисты, казаки; эти разряды отличались между собой количеством земли, размером платежей, условиями выкупа, характером землевладения и т. п.

В результате реформы, проведённой в интересах помещиков, к-рым предоставлялось право отрезать в свою пользу земли от прежних крестьянских наделов, размер пореформенного крестьянского надела оказался меньше дореформенного (см. Отрезки). В пореформенной России громадное количество лучших земель по-прежнему сосредоточивалось в руках дворян; в то время как ок. 150 тыс. населения (30 тыс. семей) имели 70 млн. десятин земли, ок. 50 млн. населения (10,5 млн. дворов) владели лишь 75 млн. десятин. Крестьянство пореформенной России задыхалось от малоземелья. Об этом свидетельствуют приводимые В. И. Лениным в работе «Аграрный вопрос в России к концу 19 века» сводные данные о распределении надельной земли в Европейской России (Соч., 4 изд., т. 15, стр. 59):

Группы  дворов	Дворов	        Десятин	В среднем на 1 двор дес.
До 5 дес.	2 857 650	9 030 333	3,1
5-8 дес.	3 317 601	21 706 550	6,5
Всего 
до 8 дес.	6 175 251	30 736 883	4,9
8-15 дес.	3 932 485	42 182 923	10,7
15-30 дес.	1 551 904	31 271 922	20,1
Св. 30 дес.	  617 715	32 695 510	52,9
 			
Итого 
в Евр. России	12 277 355	136 887 238	11,1

Из этих данных видно, что больше половины надельных дворов, т. е. 6,2 млн. из 12,3 млн. (24-30 млн. населения), имело до 8 десятин на двор. Такой нищенский надел при том условии, что примерно 1/3 надельных дворов были безлошадными и 1/3 однолошадными, при условии выполнения огромного количества финансовых обязательств (прямые налоги, выкупные платежи и т. п.), при низкой технике и отсталых способах ведения хозяйства обрекал на голодное существование миллионные массы крестьянства.

Приведённые данные показывают также неравномерность распределения надельной земли: почти половина её (64 млн. десятин из 137 млн.) находилась в руках 2,1 млн. богатых землёй дворов. Практически Н.з. не создавало и не могло создать никакой уравнительности крестьянского землепользования даже в пределах одной местности. В названной выше работе В. И. Ленин показал, что у 20% зажиточных дворов находилось в руках от 29 до 36% надельной земли, а у 50% дворов беднейших групп надельной земли было от 33 до 37% (Соч., 4 изд., т. 15, стр. 87). Существование Н.з. замедляло, но не могло предотвратить капиталистич. развития деревни. Малоземелье приводило к развитию разных форм аренды. Беднейшее крестьянство, вынужденное брать землю у помещика в аренду на условиях испольщины или отработок, попадало в новую, полукрепостпич. зависимость от помещика. Богатые крестьяне старались арендовать земли за деньги, а в нек-рых случаях сами сдавали земли, преследуя хозяйственные выгоды. В то же время значительная часть крестьян, лишённых возможности обрабатывать свои наделы, оказывалась вынужденной сдавать их в аренду на кабальных условиях. Распределение аренды было гораздо более неравномерно, чем распределение наделов, и отражало расслоение деревни. По данным 80-х гг. 1:) в., из всей сдаваемой в аренду земли лишь от 0.3 до 12,5% приходилось на долю зажиточных дворов, составлявших до 20% всех крестьянских хозяйств, а беднейшее крестьянство, составлявшее 50% всех хозяйств, сдавало от 63,3 до 98% всей земли, находившейся в аренде. Арендовали эти земли у бедноты те же зажиточные крестьяне. Несмотря на существовавшие ограничения, росло количество случаев покупки и продажи земли. Покупка крестьянами земли отражала выделение из общины представителей сельской буржуазии. Купчая земля сосредоточивалась в руках меньшинства. 20% зажиточных дворов имели от 59,7 до 99% купчей земли, а 50% беднейших дворов — от 0,4 до 15,4% всей купленной крестьянами земли. Таким образом, действительное землепользование из года в год всё более отличалось от первоначального распределения надельной земли. Капиталистич. развитие деревни неуклонно разрушало систему Н.з.

Н.з. не решило и не могло решить земельного вопроса. Только Великая Октябрьская социалистическая революция, в результате к-рой была проведена конфискация помещичьей земли и национализация земли (см.), удовлетворила чаяния крестьянства. Советская власть передала крестьянам более 150 млн. десятин бывших помещичьих, казённых и монастырских земель.

Лит.: Ленин В. И., Соч., 4 изд., т. 15 («Аграрный вопрос в России к концу XIX века»).

От	Товарищ Рю
К	Товарищ Рю (22.03.2004 13:50:07)
Дата	22.03.2004 14:07:12

Re: Практика хуторского земледелия (заключение)

От	Товарищ Рю
К	Товарищ Рю (22.03.2004 13:50:07)
Дата	22.03.2004 14:05:32

Практика хуторского земледелия (испр. таблица)

Результаты хозяйствования С.Шелепина

Посевная площадь, в десятинах (1910 – 1912):
	Рожь			4		1 1/2
	Пшеница		-		1/2
	Овес			2		-
	Вика на зерно		1		-
	Вика на сено		1		-
	Овес с викой		-		2
	Клевер			-		1
Овес с клевером  	-		1
Картофель		1/2		1/8
Горох			1/2 		-
Люцерна		-		1/4
Капуста			-		1/6
Свекла кормовая 	-		1/8

Сбор, пудов (1910 – 1912 урожай/оставлено на продовольствие и семена):
	Рожь			450/150  	150/0
	Пшеница		-		60/10
	Овес			180/80		110/60 
	Вика (зерно)		150/30		70/40 
	Вика (сено)		200/200		-
	Клевер (сено)		-		500/0
Картофель		450/450		130/130
Люцерна		-		80/80
Капуста			-		50/50
Свекла кормовая 	-		300/300

Экономические результаты хозяйствования в 1912 году, рублей
		Доходы					Расходы

	Продажа урожая		675		Пожар (рожь, сено)	240
	Ссуда			150		Плата за черепицу	60
	Маслодельня		104		Плата за лес		65
	Продажа поросят	75		Покупка коровы		57
	— « —  телят		20		Покраска крыши	40
	Премия 			10		Покупка яблонь		10
	Итого			1034		Итого			452
	Итого без ссуды		884

От	Георгий
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	18.03.2004 21:19:16

"Отеч. записки". Как сельские частники сопротивляются "правовому разглаживанию" их хозяйственных практик (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=16&article=771

Как сельские частники сопротивляются "правовому разглаживанию" их хозяйственных практик

Валерий Виноградский
Ольга Виноградская

Приватизация в сельской местности проходит иначе, чем в городе, - даже если базируется на тех же законах. Так, практически в любой
сельской местности существуют весьма устойчивые, сложные и тесные общинные отношения, на которые слабо влияют макроэкономические
процессы, происходящие в стране. Поэтому любые приватизационные процессы в сельской местности разворачиваются внутри принципиально
иной - общинной, Gemeinschaft'ной, - системы. В связи с этим возникают специфические формы конфликтов и трансформаций: новые
(частные) и традиционные (общинные) структуры начинают довольно причудливо взаимодействовать, что еще раз проявилось в ходе
исследования саратовских хозяйств, проводившегося Всемирным банком летом- осенью 2003 года.

Вот пример саморефлексии современных поволжских фермеров:

"Вообще-то в деревне нет социального неравенства. А там, в городе, если определенная группа лиц собирается - это уже каста. И в нее
не влезешь. У нас этого нет. И вряд ли когда-нибудь будет. Бедный я или богатый, имею землю или нет, - психологический барьер у нас
совсем другой. Нормальное неравенство, может быть, будет позже, - когда наше поколение вымрет. Но мы-то не перепрыгнем свой
психологический барьер. Как я сидел за столом с определенным человеком, так я с ним и буду сидеть - неважно, бедный он или
богатенький. Вот такое у нас получается социальное <неравенство>. И пока он не рухнет, этот психологический барьер, вряд ли так
круто у нас в деревне будет развиваться предпринимательство и фермерство> (Энгельсский район*, август-сентябрь 2003 года). "

Предпосылки такого отношения классически просты: каждый член сельского сообщества знает о другом почти все, и поэтому не только они
<просчитывают> друг друга, но и сообщество в целом <просчитывает> их. Каждый шаг, каждое индивидуальное действие внутри сообщества
<работает> на интегральный социальный мир, который, в свою очередь, проектирует линию поведения каждого отдельного актора. Именно
этот <диктат> коллективного образа действий и оценок, который выше определен в качестве <психологического барьера>, - именно он
мешает частникам, по их мнению, <круто> развернуться в деревне. Однако в данном случае они слишком оптимистичны: гравитацию
коллективного образа действий нельзя устранить или ослабить одной только сменой поколений - для этого потребуется коренным образом
перестроить сообщество в целом.
Короче говоря, скорых системных изменений ждать не приходится. Поэтому современные фермеры руководствуются принципом -
лови момент. Они научились хозяйственно <вписываться> в сельский социум и использовать его преимущества.

"Вот, настал рынок, - значит, каждый все определяет сам. И это не только нам, фермерам, выгодно. Думаю, фермерство в нашей Терновке
выгодно для всего здешнего населения. Если первые несколько лет мы были в глазах соседей будущими кулаками и помещиками, и нас, по
правде сказать, собирались жечь, то спустя всего три года к нам люди уже сами начали идти, потому что мы им реально дали рабочие
места. Например, прополка - пожалуйста. Не нравится прополка - заготавливай корма. Можешь получать зарплату ежедневно за
отработанное время, а можешь - продукцией в конце сезона. И вот уже сколько времени мы ежегодно предоставляем эти рабочие места -
каждый фермер. Из Терновки до сотни человек работают именно у фермеров. В уборку даже не хватает людей. Они, кстати, этим живут, они
за счет этого обеспечивают свое домашнее хозяйство, обеспечивают семью, - а мы их участки техникой обрабатываем. Если бы у нас были
миницеха по переработке - маслобойка, крупорушка, - то можно было обеспечивать занятость в течение всего года (Энгельсский район,
август-сентябрь 2003 года). "

Однако большинство законов, связанных с приватизацией, этих тонких обстоятельств не учитывает. Так, один из основных правовых актов,
регулирующих деятельность мелкого сельхозпроизводства в нашей стране, - Федеральный закон Российской Федерации <О крестьянском
(фермерском) хозяйстве> от 11 июня 2003 г. ?74-ФЗ, - предписывает фермерскому хозяйству осуществлять предпринимательскую
деятельность без образования юридического лица (ст. 1, п. 3). К деятельности такого рода <применяются правила гражданского
законодательства, которые регулируют деятельность юридических лиц, являющихся коммерческими организациями, если иное не вытекает из
федерального закона, иных нормативных правовых актов Российской Федерации или существа правовых отношений>. Таким образом, работа в
крестьянских (фермерских) хозяйствах фактически приравнивается к индивидуальной предпринимательской деятельности, с вытекающими
отсюда, урезанными в юридическом плане, правами. Тем самым на крестьянские (фермерские) хозяйства распространяются такие же
налоговые нагрузки, как и на граждан, занимающихся предпринимательской деятельностью. Однако сам способ производства и условия, в
которых работают мелкие сельхозпредприятия, настолько специфичны по сравнению с индивидуальными предпринимателями, что возлагать на
эти предприятия такое же налоговое бремя - значит не только создавать для них дополнительные трудности, но и сделать
нецелесообразным ведение фермерского хозяйства как такового.

Вот что по этому поводу говорят сами фермеры:

"Предприниматель отчитывается за свой магазин, и я - за свое хозяйство. Отчитываемся совершенно одинаково. То есть мне надо писать
ежемесячный налог с продаж. Но мы ежемесячно не продаем - у нас реализация бывает только один раз в году. И еще, если взять нашу
деревню, - кто здесь может грамотно составить эти отчеты бухгалтерские? Ведь надо каждый месяц заполнить пять-шесть бумаг. Кто-то из
фермеров понял, как это делать, а кто-то - нет. Возьмем Узморье и Терновку - из-за чего многие забросили земли? Да из-за того, что
не могут налоговый отчет составить. Их начинают штрафовать за то, что они необразованные, вызывают, грозят судом. Я не говорю, что
законы надо отменить, - их надо упростить и облегчить" (Энгельсский район, августсентябрь 2003 года).
"Большинство мелких сельскохозяйственных предприятий вынуждены работать на землях, не устраивающих по ряду причин крупные
сельскохозяйственные предприятия. Это земли с низким бонитетом или сложным рельефом, от которых бывшие колхозы, как правило,
отказываются. Причем крупные сельхозпроизводители составляют только годовые отчеты, а мелкие фермы, работающие на любой земле,
вынуждены чуть ли не ежедневно вести подробные реестры и описания своих <трудов и дней>. Хлебнув этой писанины вдоволь, фермеры
резонно считают, что в сельском хозяйстве нет смысла в иной отчетности, кроме как годовой. И даже если будут отчеты квартальные, нам
все равно надо будет подавать список квартальных цен, но нам-то они не нужны. Кругом одни бумаги! И мы их столько заполняем и еще
сидим над ними вместо работы. А еще - напишешь, и все неправильно. У нас в районе есть кабинет по работе с предпринимателями, там их
принимают и консультируют. Но если туда заходим мы, они спрашивают: <Ты кто?> - <Фермер:> Они сразу же: <Иди отсюда! Ты не туда
попал> "(Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).

Парадоксально, но вступление в силу нового закона <О крестьянском (фермерском) хозяйстве> (июнь 2003 года) фактически поставило
фермерство вне закона. Действительно, с одной стороны, закон обязывает фермеров выполнять все юридические и бюрократические
процедуры, связанные с отчетностью, функционированием и регистрацией хозяйств, и гарантирует их самостоятельную деятельность. С
другой стороны, этот же закон отказывает в признании их юридическими лицами, что само по себе уже является серьезной помехой в
осуществлении самостоятельной хозяйственной деятельности. Как следствие, такое юридическое понятие, как <фермерское хозяйство>,
отсутствует и в Гражданском кодексе. Но фермерские хозяйства все-таки существуют, и им приходится заниматься оформлением огромного
числа документов, а это, в свою очередь, приводит к абсурдным или, с юридической точки зрения, тупиковым ситуациям.

"Приходишь в нотариальную контору документы заверять, а они по фермерскому хозяйству документы не заверяют. Там, в Гражданском
кодексе, есть только частный предприниматель и кооператив. ЗАО или ТОО есть, а крестьянского хозяйства вообще нет. Или регистрируйся
как кооператив, или как физическое лицо, - только тогда у тебя документы подпишут. А это опять деньги, опять беготня. И зачем нам
это надо? "(Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).

Более того, на местах вся эта нелепица облекается в утрированные формы бюрократического произвола. В то же время большинство
фермерских хозяйств - это семейные хозяйства, которые не могут позволить себе содержание профессионального бухгалтера или юриста,
способного как-то нейтрализовать чиновничьи бесчинства. Фермеры недоумевают:

"Одно время вообще настаивали: <Ликвидируйтесь и все! Нет такого понятия <фермерское хозяйство>. И даже запугивали: <Нужно быстрее
ликвидироваться>. А если не перерегистрируешься, то отчет не принимают. Отчет не принимают, штрафы накладывают. Потом написали, что
тех, кто до 1994 года организовался, вроде оставят в покое. А тем, кто после 1994 года организовался, надо срочно
перерегистрироваться. Мало им, что люди работают, - надо им еще поставить заборы бюрократические. Для чего? Непонятно:
"(Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).

Такого рода отношение к фермерским хозяйствам отражено в самой <букве> нового Закона. Сравним начальные формулировки прежнего и
нового Законов. Прежний (1990 года) в качестве приоритетных определяет экономические и социальные основы организации и деятельности
крестьянских (фермерских) хозяйств и их ассоциаций[1]. Второй (2003 года) - правовые[2]. Однако наши исследования показывают, что
для фермеров в качестве приоритетных выступают именно экономические и социальные основы. Возможно, этот закон <удобен> для
чиновников, с точки зрения проведения разного рода юридических и бюрократических процедур. Мы же полагаем, что он должен в первую
очередь учитывать интересы рядовых мелких сельхозпроизводителей, для которых он, собственно, и предназначен.

Далее. Прежний Закон гарантировал гражданам, создающим крестьянские (фермерские) хозяйства, содействие их деятельности, защиту
государством их законных интересов и прав свободного кооперирования[3]. Новый же Закон гарантирует гражданам, организующим
крестьянские (фермерские) хозяйства, только их самостоятельную деятельность[4]. Таким образом, государство самоустраняется от защиты
законных интересов фермеров. Новый Закон предлагает последним самостоятельно защищать свои интересы - посредством создания
объединений в форме ассоциаций или союзов фермерских хозяйств по территориальному и отраслевому признакам (ст. 20).

Вместе с тем <нищим аристократам> объединиться проще, поскольку у них нет лидерских амбиций. Так, в одном из сел, которое попало в
поле зрения нашего исследования, <нищие аристократы> живут тесной общиной, насчитывающей около трехсот человек. Фермеров же -
считанные единицы. Наши исследования позволяют сделать вывод: попытки обращения фермеров за содействием к государственным структурам
не являются сигналом их организационной беспомощности и безответственности, как это привычно интерпретируют местные
<столоначальники>. Любому человеку, который родился и проводит свои дни в сельском социуме с его фундаментальными общинными
традициями, весьма затруднительно не только затеять новое самостоятельное дело, но и просто отказаться от привычной работы, за
которую он, кстати, не всегда получает даже минимального вознаграждения. Респондент с десятилетним фермерским стажем объяснял нам
это обстоятельство следующим образом:

"Не каждый человек, который выходит в фермеры, им становится, потому что у человека появляется неопределенность, связанная с потерей
работы. Когда нормальный человек теряет работу (нормальный человек, не алкаш), - он уже теряет смысл жизни. Пускай работа у него
была тяжелая, и не нравилась ему, но она - работа. Человек - при работе, и когда человек ее теряет, он теряет все" (С. С., фермер,
Новоузенский район).

<Нормальный> субъект сельского Gemeischaft'а с потерей работы утрачивает, прежде всего, освоенную, <обтоптанную> картину мира. Он не
ведает незнакомой хозяйственной стези и не может рационально спроектировать список трудностей, с которыми ему суждено будет
столкнуться в самостоятельной деятельности. Не может он вполне рассчитывать и на помощь общины. Это тонкое обстоятельство - утрата
ощущения привычности <знакомой> картины мира - совершенно не берется в расчет чиновниками. Им невдомек такие <частности>. Поэтому
так важны законодательные инициативы со стороны государства, направленные на защиту <социально-экологической> безопасности растущего
на сельской земле фермерства. И это должна быть осознанная помощь, а не просто красивая декларация. Такого рода реальная помощь
первым фермерам оказывалась государством в начале 1990-х годов.

"По первости как-то все шумело, все гремело. Кредиты взяли, технику взяли, - без техники-то зачем в фермерство идти?! Но - без
толку! Все без толку. Поэтому, кто был по натуре самостоятельным, он сразу смекнул и быстренько ушел в фермерство. И вот они до сих
пор остались фермерами. А уже те, кто позже перешел в фермерство, - они все распались, потому что немыслимо стало потом это все
вытянуть. Им ни кредитов не давали, ни техники: "(И. В., фермер, Новоузенский район). Но даже те фермеры, которые уже <встали на
ноги>, нуждаются в государственной поддержке. Техника, которую они получили <по первости>, за десять лет безнадежно устарела, а без
кредитов они не смогут ее обновить.

Понятно, что фермером (как и предпринимателем) может стать далеко не любой человек. Для этого необходим набор определенных
психологических качеств. Фермеры - самостоятельно мыслящие, решительные люди, обладающие качествами лидера. Таким людям, как
правило, очень трудно объединиться с себе подобными. Они это и сами понимают:

"В фермеры вышли люди с определенной психологией, поэтому собраться в какую-то общественную организацию для них - большая проблема.
Ассоциация у нас была, но очень скоро развалилась. Лично я в ней даже не был. Пока в этой ассоциации кредиты давали, туда все лезли.
Сейчас же денег не дают, она и развалилась. Сейчас приходишь в ассоциацию, тебе чиновник раскрывает Конституцию и читает. А деньги
заморожены в определенных кругах, и никакие умные лбы их оттуда выбить не смогут, - лоббируй, не лоббируй! Наши интересы там наверху
никого не волнуют, мы с ними как на двух разных языках говорим "(Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).

Настоящий Закон (ст. 2 п. 1)[5] предполагает, что чиновники всех уровней государственной власти и местного самоуправления будут
оказывать поддержку фермерским хозяйствам. Однако, как показывает практика, чиновники первых двух уровней государственной власти
посредством принятия подобных законов только тормозят развитие крестьянских (фермерских) хозяйств, а вспоминают о существовании
фермеров в дни проведения торжественных мероприятий, для сбора с них разного рода дани. Так, районные администрации вменяют фермерам
в обязанность помогать общественным организациям:

"Совету ветеранов обычно помогаем к праздникам. Администрация ветеранам делает хорошие подарки, и у нее просто не хватает денег, -
приходит к нам. Каждый год ветеранам на подарки отдаем деньги. Это у нас строго. Если деньгами не можешь, отдавай продукцией, мукой
или еще чем: "(Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).

Раньше государство активно помогало фермерам встать на ноги, а за это требовало некоей ответной помощи, поэтому фермеры считали себя
обязанными эту помощь оказывать.

"В первые годы фермерства мы контактировали и с тем же садиком, и с той же школой. Понимали, что за бесплатно никто ничего делать не
будет, - школа выделяла людей, взамен давалась продукция. В садиках не дети привлекались, а работники, их особо не нагружали, но
хотя бы было участие. И тогда была взаимность. Пенсионерам я сам раздавал продукцию бесплатно "(Энгельсский район, август-сентябрь
2003 года).

Однако в настоящее время, когда государство самоустранилось от решения фермерских проблем на законодательном уровне, у многих
фермеров такая безвозмездная и вынужденно систематическая форма помощи начинает вызывать недоумение:

"А сейчас мне вменяют в обязанность, что я должен помогать школе или садику. Ты принеси и дай просто так. Это неправильно, так быть
не должно! "(Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).

Причем фермеров не надо заставлять оказывать помощь каким-либо общественным или муниципальным организациям. Они это будут делать
сами, если им это будет выгодно. Например, посредством взаимозачетов, снижения налоговых нагрузок и т. п.

"Мы, фермеры, помогаем школам. А школы нам помогают. Вот, мне конкретно помогают школы. Я плантацией занимаюсь, школы выделяют
учеников-старшеклассников, и они помогают убирать урожай. Я им оплачиваю денщину, и дети заинтересованы "(Новоузенский район,
август-сентябрь 2003 года).

Подобная, опирающаяся на местную Gemeinschaft, система уже успешно налажена там, где есть крупные сельхозпредприятия. Вот что по
этому поводу говорит руководитель одного из заволжских акционерных обществ:

"У нас неподалеку есть две школы. Но мы им продукты не даем, а продаем. Продаем без денег. Вот, сегодня восьмая школа брала у нас
огурцы на засолку, на зиму. Они у нас взяли тонну огурцов в зачет, примерно за три тысячи рублей. И нам эту оплату оформляют через
налоговую систему - какой-то налог с нас сбрасывают. У нас две большие плантации, и мы сдаем их в аренду корейской бригаде.
Заключаем с ними договор, по которому они нам такой-то и такой-то продукт отдают. Но нам его девать-то некуда, и мы его продаем
школе, садику и т. д. И мы им продаем по сходной цене, и не за деньги, а в налог - потом в конце года придет перерасчет. А что
касается молока, то это не вопрос - мы ежедневно даем ведро садику просто так" (Новоузенский район, августсентябрь 2003 года).

Необходимо отметить, что в настоящем Законе не прописан еще один важный для фермеров вопрос, связанный с наймом работников на
сезонные работы. Прежним Законом предусматривалось заключение договоров об использовании труда граждан в крестьянском хозяйстве и
его оплате. Однако практика показала, что для сезонных работ, которые не имеют точной календарной привязки, фермерам очень трудно
найти в сельской местности добросовестных, квалифицированных и непьющих работников, с которыми можно было бы заключить договор на
весь сезон. Поэтому большинство мелких крестьянских (фермерских) хозяйств в качестве оплаты труда граждан, являющихся одновременно
их соседями, используют взаимозачеты. При этом часть непродолжительных, но трудоемких работ (прополка, ручная уборка) выполняется на
основе устной договоренности между гражданами и главой фермерского хозяйства. Оплата труда людей, устно договорившихся об
использовании их труда, осуществляется ежедневно либо деньгами (так называемая денщина), либо продукцией. Здесь часто практикуются
иные <экономические маневры>: оплата может быть отложена во времени и осуществляться по мере ее востребования. Заплатить
сезоннику-соседу можно <техникой>. Фермер может вспахать, разборонить и удобрить огород, перевезти тяжелые грузы, оказать помощь при
строительстве и в других сложных технических работах, необходимых в семейных и личных подсобных хозяйствах граждан.

Формы общинного сотрудничества многообразны: у фермеров существуют устные договоренности не только с отдельными гражданами, но и с
коллективными предприятиями:

"Вот, совхоз к нам обращается иногда, и мы их выручаем. И они нас выручают - когда техникой, когда запчастями. И к директору мы
обращались - не отказывает. Конечно, редко обращаемся, стараемся сами обойтись, но бывает, просим. Случается, что нужна какая-нибудь
запасная часть - ерунда, мелочь, но ее нигде не возьмешь. А она у них в хозяйстве валяется, со списанного комбайна. Этой зимой мы их
часто выручали. То у них не на чем воду завезти скотине, а у нас бочка на ходу, поили скотину. Или вот у них стогомет был сломан -
мы ездили, своим трактором грузили солому, чтобы совхозную скотину накормить: "(Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).

Разумеется, подобные спонтанные услуги фермеров коллективным предприятиям не могут предусматриваться никакими планами и не могут
быть реализованы иначе как на основе чисто товарищеских, устных договоренностей.

Настоящий Закон никак не затрагивает тему пенсионного обеспечения фермеров. Однако наши исследования показывают, что некоторые
фермеры уже столкнулись с определенными трудностями при достижении пенсионного возраста. Так, фермер, достигший пенсионного возраста
и являющийся членом фермерского хозяйства, рассматривается законодательством как работающий пенсионер. Для получения пенсионного
обеспечения в полном объеме он должен выйти из членов фермерского хозяйства, т. е. потерять свою земельную долю и право на часть
доходов от деятельности хозяйства. В то же время за пенсионерами из числа бывших работников коллективных предприятий все эти льготы
сохранены.

"Конкретно не указано в законе, какую пенсию будут получать фермеры. Земля в частной собственности у них посмертно (пожизненно. -
Авт.), но тогда они считаются и работающими посмертно (пожизненно. - Авт.). Ему 90 лет, какой он работник?! Значит, ему землю нужно
бросать или от нее отказываться - а она дана в пожизненное владение. Или же - продавай, но пока закона купли-продажи земли у нас
нет. Да в нашей местности ее никто и не купит, она никому не нужна. Вон, бери за так, сколько хочешь. А если все же будешь
продавать, то по минимальной цене - она оценена в земельном отделе по кадастровой оценке. А это - копейки!.. "(Новоузенский район,
август-сентябрь 2003 года).

Эти вопросы беспокоят и тех фермеров, которым до пенсии еще далеко, поскольку часто меняющаяся пенсионная система не может адекватно
учитывать все нюансы деятельности мелких крестьянских хозяйств.

"Такая неустоявшаяся система! За десять лет четыре или пять раз изменилась пенсионная система для фермеров. Отчет в пенсионный фонд
мы сдаем поквартально. Некоторые фермеры даже нанимают бухгалтера сдавать отчет. Мы с пенсионным фондом заключаем договора, что
хозяйство будет платить от дохода. А фермер начисляет себе еще зарплату. Пенсионный фонд от зарплаты не брал. А у нас два года
дохода не было, ноль. Тогда они взяли и на зарплату начислили, но спустя пять лет. А годы-то прошли, и эту сумму крутили, крутили, и
пени на нее начислили. И сказали, что если эта сумма не будет уплачена, то все эти года выкинут из стажа. И мы, когда уже урожай
собрали, были вынуждены заплатить сразу 12 тысяч в пенсионный фонд, чтобы эти года вошли в стаж. А сейчас уже совсем другая система.
Сейчас прихожу в налоговую, а мне говорят, что этого не надо было делать "(Новоузенский район, август-сентябрь 2003 года).

Законы, регулирующие земельные отношения, имеют очень сложную структуру, в них трудно разобраться человеку без специального
юридического образования. В то же время основной контингент, для которого, собственно, и создавались эти законы, проживает в
населенных пунктах, расположенных в десятках километров от юридических консультаций.

"По сельскому хозяйству все вопросы сырые - ни один вопрос до конца в государстве не отработан. Ни один! Ни вопросы, связанные с
производством, ни с куплей-продажей земли, ни с оформлением. Вот сейчас поди попробуй, оформи крестьянское хозяйство! Будешь лет
пять ходить, и деньги берут все. Самое главное - чтобы любую бумажку оформить, куда бы ты ни пришел, с тебя дерут деньги. На каком
основании?.. Но вот, скажем, хозяйство оформили. Теперь надо фермеру сделать межевание земли. Это - огромные деньги! За межевание
надо заплатить примерно пять-шесть тысяч. Какую-то регистрационную палату придумали! Там надо обязательно регистрироваться и плане
по закону. Если бы это было где-то на Западе, то он давно бы без скотины остался. А здесь он загнал и вдоль и поперек. Вот так у нас
получается. То есть нет законодательной базы, которая бы сурово охраняла поля. А правосудия у нас не добьешься - крючкотворство одно
"(Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
"Попробуй повезти свой урожай на рынок - к нему ведь не подъедешь. На тот же Сенной рынок в Саратове. А вы еще попробуйте, например,
с арбузами доехать на грузовой машине в Саратов - рублей 200-300 сразу берите с собой. Еще санитарный паспорт нужен. Ладно, взяли вы
санпаспорт, надо еще взять накладную, сертификат качества тоже не забудьте. Ладно, едешь, на рынок приезжаешь, а тебе говорят: <Ты
все это в одно место себе засунь:> Сертификат для кого берем? Для ментов! Если сертификата нет, он тебя через волжский мост не
пропустит. Обирают по-страшному. Вы у нас здесь постойте и поторгуйте, узнаете. Мы здесь уже злые стали, на них гавкаем. А в Саратов
поедешь - у них там все капитально. У них там не всунешься. Нигде места нет, заезжаешь на платную стоянку, начинаешь со стоянки
торговать, а он идет деньги собирает. Вот Губернский рынок у нас построили, для фермеров. Но поезжайте, попробуйте. Негде торговать!
Раньше нам главную площадь Саратова для торговли давали, нормально было. Там машин 30 было с одной только Терновки - с капустой, с
овощами. Сейчас все! - нам вообще негде торговать. Сделали пятачок возле Крытого рынка в Саратове, но там городским продавцам стало
невыгодно. Мы, например, по три рубля торгуем, а в Крытом - по пять рублей. И нас быстренько оттуда убрали. Сейчас кто где стоит. Но
прежде чем встать в Саратове, надо разрешение в администрации взять, что ты там встал. Если у тебя нет разрешения, то из ближнего
магазина начинают позванивать и из милиции приходят: зачем ты встал около магазина и сбиваешь цены. Сколько у нас раньше овощных баз
было! А заехай сейчас в них: макароны, вермишель, водка: Ни одной овощной базы сейчас нет. Поэтому все обходятся своими силами. А
сейчас построить овощехранилище может только очень крутой фермер - у нас таких и нет. Это нереально. А те овощехранилища, которые
есть, все под вермишелью и бананами" (Энгельсский район, август-сентябрь 2003 года).
"В колхозе в этом месяце обещают выдать по 200 рублей зарплаты. Эта постоянная нищета доводит до того, что человек не хочет работать
за эти крохи. Лучше я буду нищим! Был я нищим, нищим и останусь. Когда работа в поле есть, люди работают, а нет - сидят, отдыхают.
Но мы, фермеры, живем не только для того, чтобы работать, - надо и отдыхать, а отдыхать-то нам некогда. А они, колхозники, каждый
день веселые и довольные. Получается - они аристократы, а мы рабы. Какой резон ему идти работать, если он за это ничего не получит.
Какой резон ему идти работать, если он сидит, отдыхает, а я прихожу грязный, уставший, разбитый. Вы понимаете, в чем вопрос? Он
работает - но немного, для того чтобы выпить. Для этого ведь много работать не надо. Вот - к нам пришел, капусту прополол, деньги
получил, и все. И голова у него не болит. А ты ее посади, да вырасти.
Вот этот нищий аристократизм, он, конечно, поразил многих. Мы, фермеры, конечно, не бедные люди, жадность бывает и у нас. Но даже
среди наших ближайших родственников можно услышать, что про этих нищих аристократов говорят - он-де живет хорошо, обут, одет, сыт,
что еще человеку надо? Может, эта логика и правильная, но у нас, кто взялся самостоятельно хозяйствовать, другая логика. Нас
невозможно представить такими <аристократами> - производство подстегивает.
Главный вопрос в том, что мы здесь живем, и каждый себе должен заработать. Вот у меня работники есть - они зимой у меня просят
картошки. Я им говорю: <Идиоты! Семена есть, земля есть, вода есть, руки есть, ноги есть. А вы картошки просите!> В этом году
заставил каждого по три сотки посадить - выкопайте, у каждого есть, где хранить, и не спрашивайте у меня зимой картошки"
(Энгельсский район, августсентябрь 2003 года).

По нашему мнению, особого рассмотрения требует тот факт, что практически во всех законах, связанных с сельским хозяйством, в
качестве приоритетных выступают интересы крупных сельскохозяйственных производителей.
Так, в большинстве фермерских хозяйств сложилась катастрофическая ситуация из-за невозможности купить новую технику. А условия
аренды, лизинга или получения кредита для них такие же, как и для крупных сельскохозяйственных производителей. В результате половина
фермерских хозяйств Саратовской области являются <списочными>, они не занимаются сельскохозяйственным производством и в лучшем
случае сдают свою землю в аренду крупным хозяйствам. В худшем случае земля просто зарастает, поскольку продать они ее не могут, ее
никто не покупает, и в аренду ее никто не берет. И получается, что земля - <мертвое пространство>.
В настоящее время банкам невыгодно давать фермерам долгосрочные кредиты, а краткосрочные не устраивают фермеров.

"За краткосрочные кредиты мы в лизинг хотели взять трактор марки <ДТ>. Я ездил в Саратов раз шесть, наверное, с этим лизингом. Но
там, конечно, такая система! У нас в хозяйстве фермерском числится два человека. Для них, для чиновников, это не хозяйство, это -
семья. И на нас уже внимания не обращают. У них там такие требования для фермерского хозяйства, чтобы зерно, которое я в залог со
своего зерносклада вложил, должно быть на элеваторе. А мне класть его на элеватор нет никакого смысла. За три месяца у меня от моего
зерна останется только половина, остальное отберут как плату за хранение. Зачем мне это надо? И в аренду взять технику негде. На
левом берегу Волги за десять лет вся техника уже давно развалилась. Ее покупают только крупные хозяйства. Вот у нас в районе только
одно ЗАО может себе позволить в год купить одну-две единицы техники. А фермеры себе этого позволить не могут. У них доходы с прибыли
очень мелкие. Если возьмут триста тысяч прибыли по году, это будет очень здорово. А сколько стоит комбайн? <Нива>, минимально, -
один миллион. Когда за него фермер расплатится! Если бы кредиты давали долгосрочные, на десять лет, фермеры брали бы. Не все, но
брали бы. Но кредиты не дают. Если государство не будет решать вопрос с техникой, вопрос по выделению кредита для приобретения
техники, все фермерские хозяйства встанут. А то у нас как обычно делается: что-то дают, а перекупщики перехватывают. Вот и с
техникой - перекупщики за взятки перехватят и начнут нам технику продавать по своим ценам" (Новоузенский район, август-сентябрь 2003
года).

Выделение кредитов для крестьянских хозяйств идет по общей ставке, которая в настоящее время достигает 28 процентов. Не говоря уже о
том, что для многих мелких крестьянских хозяйств такие кредиты являются непосильными, зачастую банки отказываются выдавать небольшие
суммы и по этим ставкам. Им гораздо выгоднее иметь дело с крупными кредиторами. Нам представляется, что законы, регулирующие
выделение кредитов для крестьянских (фермерских) хозяйств, должны учитывать интересы как мелких производителей, так и банковских
структур.
Без поддержки государства фермерам очень трудно найти выход из создавшегося положения, потому что в их производственный процесс
часто вмешиваются обстоятельства, повлиять на которые они не в силах. Вот характерное высказывание на этот счет.

"Поначалу нам кредиты давали, мы могли двигаться. Под минимальный процент давали, под три процента. Я в то время взял кредит в
триста тысяч. А сейчас кредит дают под 28 процентов и дают только долгосрочные кредиты, а краткосрочных не дают. Вот мы взяли в этом
году кредит четыреста тысяч, но мы его не осилим. Мы потеряли в этом году 100 гектаров озимой пшеницы. Даже заезжать на поле не
будем, вообще - ноль, вся вымерзла. А ячмень скотине почти весь пойдет, хотя урожай неплохой. А погода вон какая влажная! Мы сейчас
ячмень перелопачиваем с места на место, чтобы не горел, и он на сдачу не идет, он только на корм идет. Поэтому в этом году будем
выкручиваться только за счет скотины - сдадим ее, будут живые деньги, они выручают. Сколько осилим, столько и выплатим кредит. У нас
ведь деньги ниоткуда не возьмешь: "(Новоузенский район, осень 2003 года).

Еще одной важнейшей для фермеров проблемой является проблема страхования, которая также не нашла отражения в новом законе о
фермерском хозяйстве.
Все вышеизложенное позволяет сделать вывод: существующая нормативноправовая база, регулирующая деятельность мелкого
сельскохозяйственного производства, зачастую не соответствует объективным реалиям. Она принудительно нивелирует ситуацию, игнорируя
специфику крестьянского труда, существующего сегодня в сельской России в виде комбинации разного рода социально-экономических
практик. Недальновидные разрешительно-запретительные законы и подзаконные акты, произвольно и некритически перенесенные из одной
социальной сферы в другую, не учитывающие особенности традиционных форм социальных отношений на селе, тормозят развитие мелкого
сельскохозяйственного производства. А это, в свою очередь, не позволяет региональным агропродовольственным системам в должной мере
адаптироваться к макроэкономическим рыночным процессам.
Расшифровывая беседу с поволжскими фермерами, мы расслышали в самом конце, на последнем метре пленки, реплику, на которую во время
самой беседы, поглощенные живой дискуссией, не обратили внимания. <О чем, ребята, толковать?! - хрипловатый баритон. - Такая наша
судьба: толкаться с краю жизни, да к начальству применяться. Ну и ладно: Бог терпел и нам велел>. Что ж, терпение - это тоже топливо
прогресса...

--------------------------------------------------------------------------------

[*] Здесь и далее в статье - районы Саратовской области.

[1] <Настоящий Закон определяет экономические, социальные и правовые основы организации и деятельности крестьянских (фермерских)
хозяйств и их ассоциаций на территории РСФСР> (<О крестьянском (фермерском) хозяйстве> от 22 ноября 1990 г. ? 348-1).

[2] <Настоящий Федеральный закон определяет правовые, экономические и социальные основы создания и деятельности крестьянских
(фермерских) хозяйств> (<О крестьянском (фермерском) хозяйстве> от 11 июня 2003 г. ? 74-ФЗ).

[3] <Закон гарантирует гражданам право на создание крестьянских (фермерских) хозяйств на территории РСФСР, хозяйственную
самостоятельность, содействие их деятельности, защиту государством их законных интересов и прав свободного кооперирования> (<О
крестьянском (фермерском) хозяйстве> от 22 ноября 1990 г. ? 348-1).

[4] <Настоящий Федеральный закон гарантирует гражданам право на создание крестьянских (фермерских) хозяйств и их самостоятельную
деятельность> (<О крестьянском (фермерском) хозяйстве> от 11 июня 2003 г. ? 74-ФЗ).

[5] <Федеральные органы государственной власти, органы государственной власти субъектов Российской Федерации, органы местного
самоуправления содействуют созданию фермерских хозяйств и осуществлению ими своей деятельности, оказывают поддержку фермерским
хозяйствам, в том числе посредством формирования экономической и социальной инфраструктур для обеспечения доступа фермерским
хозяйствам к финансовым и иным ресурсам, а также в соответствии с законодательством Российской Федерации о малом
предпринимательстве> (<О крестьянском (фермерском) хозяйстве> от 11 июня 2003 г. ? 74-ФЗ).

От	Георгий
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	18.03.2004 21:19:09

"Отеч. записки". Особенности сельской бедности (*+)

http://www.strana-oz.ru/?numid=16&article=772

Особенности сельской бедности

Любовь Овчинцева

После развала административно-командной экономики бедность в России стала общепризнанной реальностью. В отечественных и зарубежных
научных кругах ведутся дискуссии о том, как правильно измерять уровень бедности и какие аспекты бедности необходимо изучать[1]. В
общей проблеме бедности в России проблема бедности сельского населения выделяется как более острая и требующая бoльших усилий для
решения.

Негативные социальные последствия трансформации СССР сказались на сельском населении сильнее, чем на городском. На наш взгляд, есть
две основные причины бедности многочисленного (39 миллионов человек) сельского населения России.

Первая - глубокий структурный кризис всех отраслей агропромышленного комплекса (АПК). К началу перестройки более трех четвертей
трудоспособного сельского населения России составляли работники колхозов и совхозов. Советские сельхозпредприятия не только
предоставляли рабочие места, но и обеспечивали своих членов жильем со всеми необходимыми для жизни условиями и поддерживали
практически весь комплекс социальных услуг. Кризис предприятий АПК (в конце 1990-х годов доля неплатежеспособных
сельскохозяйственных предприятий составляла почти 90 процентов), задержки с выплатой зарплаты и ее низкий уровень, сокращение спроса
на труд, возникшее в процессе финансового оздоровления сельскохозяйственных предприятий, ухудшение работы многих предприятий
социальной сферы в результате передачи их в муниципальную собственность - все это существенно изменило и ухудшило условия жизни
людей на селе.

Вторая причина - отсутствие концепции[2] и каких-либо политических действий, направленных на снижение социальных последствий
перехода страны от одной социально-экономической системы к другой. За годы господства административно-командной экономической
системы сельские жители перестали быть крестьянами: большинство из них превратилось в наемных работников. В момент дележа, а точнее
сказать захвата ресурсов, лишь немногие, те, кто обладал деловой хваткой и опытом принятия экономических решений, сумели
сориентироваться и превратиться в <капиталистов>. Воспользоваться относительной экономической свободой, чтобы создать свое дело, на
селе смогли единицы: одна из основных причин этого кроется в том, что для селян крайне ограничен доступ к кредиту, к услугам
предприятий рыночной инфраструктуры, к информации и консультациям специалистов по адаптации к новым экономическим условиям. Поэтому
большинство осталось ни с чем.

Бедность сельских жителей - это и бедность с точки зрения уровня доходов, и бедность из-за недостаточного доступа к базовым
общественным социальным услугам, и бедность как следствие узости жизненных возможностей.

Село беднее города

Сельское население в целом беднее, чем городское. Об этом наглядно свидетельствует официальная статистика, в последние годы начавшая
отслеживать параметры бедности населения России. Так, в 2000 году сельское население составляло 27 процентов населения России и при
этом 34 процента всех бедных были жителями села. В официальной статистике малоимущими считаются те, чей уровень ресурсов, т. е.
денежных доходов, натуральных поступлений и полученных льгот, ниже прожиточного минимума[3]. Малоимущими являются около половины
селян, и количество малоимущих среди всего населения в сельской местности постоянно на 10 процентов выше, чем в городе. Из общего
числа сельских бедных треть является крайне бедными, т. е. ресурсы, которыми они располагают, ниже прожиточного минимума в два раза
и более. Доля крайне бедных на селе в 2000 году была почти в два раза выше, чем в городе (табл. 1).

Среднедушевые ресурсы сельских семей в среднем на треть меньше, чем городских. Еще меньшим количеством ресурсов располагают
малообеспеченные и крайне бедные семьи села. Можно сказать, что сельские бедные в среднем беднее городских.

Работа не спасает

Особенность российской бедности в том, что это бедность работающих людей. Из общего числа бедных более двух пятых составляют лица,
имеющие работу (табл. 1). Основной сферой занятости для жителей села остается работа на сельскохозяйственных предприятиях, а средняя
сумма заработной платы и социальных выплат в сельском хозяйстве ниже, чем во всех остальных отраслях народного хозяйства, и в
последние годы ниже величины прожиточного минимума (см. рис. 1).

Наиболее низким по отношению к прожиточному минимуму показатель заработной платы в сельском хозяйстве был в 1999 году - 64 процента
от ПМ. В последующие годы наблюдался его рост, но пока до ПМ средняя зарплата работников сельского хозяйства не доросла (в 2001
году - 81 процент от ПМ). Заработная плата четырех пятых работников сельского хозяйства ниже прожиточного минимума[4].

Наиболее распространенные рабочие места в сельской местности помимо сельского хозяйства - это места на предприятиях социальной
сферы, прежде всего в образовании, а также в медицине и культуре; чаще на таких рабочих местах работают женщины. К сожалению,
заработная плата в этих отраслях также довольно низкая. В 1999 году сельские учителя, библиотекари и большинство медицинских
работников, как и сельскохозяйственные работники, получали заработную плату ниже прожиточного минимума. К 2001 году ситуация
несколько улучшилась, но все же уровень оплаты труда в этих отраслях остается сравнительно невысоким.

Отдельно следует упомянуть о задержках в выплате заработной платы. На начало 2002 года 18 тысяч сельскохозяйственных организаций
имели просрочки по выплате заработной платы, общий объем которых в два с половиной раза превышал месячный фонд оплаты труда этих
организаций. Примерно пять-шесть лет назад просрочки по выплате заработной платы были серьезной проблемой для предприятий всех
отраслей. В последние годы объем просрочек уменьшается, но в сельском хозяйстве, к сожалению, самыми низкими темпами[5].

И хотел бы работать, да негде:

Вследствие структурного кризиса АПК происходит отток работников с крупных и средних сельскохозяйственных предприятий и растет
несельскохозяйственная и нерегистрируемая занятость сельских жителей. Следует иметь в виду, что официальный рынок труда в сельской
местности значительно у.же, чем в городе. В 1999 году уровень занятости в городе и на селе был примерно одинаков, а уровень
безработицы был выше в городе. С 1999 года по 2002 год занятость в городе выросла, а уровень безработицы снизился, в сельской же
местности занятость практически не росла, а уровень безработицы хоть и снижался, но более вялыми темпами.

Чтобы найти нормальную официальную работу, селяне тратят больше времени, чем горожане. Около половины безработных ищут работу более
года. Среди сельских жителей, не имеющих работы и не состоящих на учете в центре занятости, т. е. попадающих в категорию
экономически неактивного населения, по сравнению с городом выше доля тех, кто хотел бы работать - в 2002 году таких было около 30
процентов (в городе - 24 процента). Треть из них отчаялась найти работу[6]. И это не удивительно, так как на селе работы нет, а
поиски работы в городе затруднены отдаленностью многих сельских поселений и от рынков труда, и от службы занятости. К тому же иногда
сельских жителей, не имеющих работы, отказываются ставить на учет в службе занятости в качестве безработных, так как они имеют
землю. Это, на наш взгляд, проявление мифа о том, что сельский житель <не может быть бедным, так как имеет свое хозяйство>.

Спасает ли свое хозяйство?

Большинство сельских семей действительно ведут свое хозяйство и сами производят продукты для своего питания. В среднем по стране в
бюджетах сельских семей 20-25 процентов составляют натуральные поступления продуктов питания.

Но ведение личных подсобных хозяйств (ЛПХ) селян от бедности не спасает. ЛПХ сельских жителей в массе своей малопродуктивны и
низкотоварны. С 1991 по 1998 год товарность хозяйств населения снизилась по картофелю более чем в два с половиной раза (с 28,5
процента до 10,2 процента), по овощам - почти в два раза (с 16,7 процента до 9,5 процента), по реализации скота и птицы - на
четверть (с 30,1 процента до 22,4 процента), на четверть же и по молоку (с 25,1 процента до 18,3 процента)[7]. Снижение товарности
ЛПХ объясняется упадком сельскохозяйственных предприятий и развалом в большинстве регионов системы потребительской кооперации: и
предприятия, и кооперация выполняли для мелкотоварного производства в ЛПХ функции рыночных интеграторов, обеспечивая его
необходимыми товарами и услугами (семенами, молодняком скота, услугами техники и пр.) и содействуя сбыту продукции.

Исследования структуры доходов сельских семей (как в сельскохозяйственных районах, так и, тем более, в несельскохозяйственных)[8]
показывают, что для сельского населения основными источниками доходов являются зарплата и пенсии. Личное подсобное хозяйство как
источник дохода используют далеко не все семьи и только там, где есть доступ к производственным ресурсам и возможности сбыта.
Реально заработать, ведя ЛПХ, могут, например, семьи работников сельхозорганизаций, проживающие вблизи городов или вдоль оживленных
дорог. Предприимчивых и успешных сельских предпринимателей в любом районе можно сосчитать на пальцах.

Найти работу на селе людям старшего работоспособного возраста, т. е. мужчинам после 45 и женщинам после 40 лет, трудно. Занятость в
ЛПХ для них порой единственная возможность жизнеобеспечения. Но статус владельца ЛПХ не определен. Оформить занятость в ЛПХ как
основную можно, только оформив фермерское хозяйство, на что решается далеко не каждый. Те, кто ведут ЛПХ как простое мелкотоварное
производство, не могут использовать преимущества статуса фермера, такие как, например, доступ к административно распределяемым
ресурсам. К сожалению, проблему статуса владельцев ЛПХ не решил и принятый в июне этого года закон <О личных подсобных хозяйствах
населения>. Этот закон в который раз прикрыл селян, ведущих ЛПХ, от налогов, но не открыл им доступа к официальным путям социальной
защиты при старости или болезни. Фактически, как это ни парадоксально, закон утвердил неформальный статус селян, ведущих ЛПХ. Только
государственная статистика считает их занятыми, да и то в новой недавно введенной категории <неформальный сектор>.

<Нелегалы>

Для компенсации низкой или отсутствующей заработной платы сельские жители вынуждены прибегать не только к ЛПХ, но и к самым разным
способам диверсификации источников доходов - проще говоря, ко всем возможным способам выживания: уход на работу в города, сбор и
продажа грибов и ягод, рыбная ловля и охота, нелегальный найм и т. д.

В среднем по стране в 2002 году более четверти всех занятых в сельской местности были заняты в неформальном секторе, что почти в три
раза превышает этот показатель для города. Преимущественно это занятость в ЛПХ, которая, как было показано выше, далеко не в каждом
регионе обеспечивает выживание селян. В качестве иллюстрации к проблеме неформальной занятости в сельской местности можно привести
результаты исследования, проводившегося автором в Лодейнопольском районе Ленинградской области[9].

Незарегистрированная занятость широко распространена и занимает важное место в системе жизнеобеспечения сельских жителей, хотя и
является преимущественно вторичной. Не менее двух третей сельских жителей, формально не имеющих работы, имеют либо постоянные, либо
чередующиеся сезонные доходные занятия. Исследование выявило разнообразные формы нерегистрируемой занятости.

Среди молодежи и мужчин работоспособного возраста распространен выезд на заработки в город. Особенно часто это практикуют в тех
частях района, которые ближе к г. Санкт-Петербургу и к связывающим с ним транспортным путям. Селяне хотели бы оформить трудовые
отношения официально, но у них нет городской прописки, чем пользуются недобросовестные работодатели, нередко обманывающие селян при
расчете за работу.

Важный источник приработка для жителей практически всей территории района - сбор и продажа ягод и грибов, продолжающийся с июля по
октябрь. Грибы и ягоды продают на автомагистрали или на железнодорожном вокзале, а там, где таких возможностей нет, - скупщикам по
ценам вдвое ниже.

Личные подсобные хозяйства также важный источник жизнеобеспечения для населения всего района, но особенно они развиты там, где
имеются <подкрепляющие> ресурсы сельскохозяйственных предприятий и фермеров, либо там, где больше нечем заняться - в отдаленных
деревнях. В последнем случае ЛПХ становится не вторичным, но основным источником жизнеобеспечения.

В живописных частях района (вдоль рек и у озер) распространено обслуживание приезжающих из Санкт-Петербурга на летний сезон
горожан - строительство бань, дач, сараев. Дачникам же реализуются в летний период излишки продукции ЛПХ - молоко, яйца и т. п.
Зимой местные жители сторожат дачи наиболее обеспеченных горожан. Все это можно считать сезонными видами приработка.

Распространен в районе сезонный труд на сельхозпредприятиях и у фермеров. Особенно часто к нему прибегают безработные женщины. Также
в сезонных сельхозработах участвуют трудоспособные пенсионеры и школьники (последние - в организованном порядке, по согласованию с
администрацией школ).

Встречаются, но менее распространены следующие формы приработков: лов и продажа рыбы, охота, надомное вязание, шитье и другое
ремесло, бытовые услуги - ремонт обуви, техники, парикмахерские услуги и т. п. Для хронических безработных имеет значение поденный
труд по обслуживанию пенсионеров.

Существенным источником дохода для удручающе большой части населения является нелегальная торговля алкоголем. Чем крупнее населенный
пункт, тем больше нелегальных торговых точек. По приблизительной оценке, примерно на 20-25 семей приходится одна торговая точка.
Жесткие административные меры, принимаемые милицией и администрацией района, загоняют подпольную торговлю алкоголем в тень, но
ликвидировать ее не могут. На товар есть спрос, так как цена нелегального алкоголя в два раза ниже, а употребление алкоголя является
незаменимой составной частью ритуалов поддержания социальных контактов: крестин, свадеб, поминок, дней рождения, обедов при
окончании сезонных полевых работ, расчета с поденными и сезонными рабочими из среды маргиналов и т. п. Сельские продавцы - это лишь
низовая часть выходящей за рамки района сети подпольной торговли алкоголем. В условиях, когда способов получения денежного дохода
очень мало, подпольная торговля алкоголем становится его важнейшим источником, причем не только для тех семей, члены которых
страдают алкогольной зависимостью.

Феномен нерегистрируемой занятости по ряду причин чрезвычайно устойчив. <Черный> рынок наемного труда выгоден работодателям -
фермерам и предпринимателям, так как позволяет:

- экономить на социальных отчислениях;

- экономить на оплате чернорабочих и более экономно использовать дорогостоящую квалифицированную рабочую силу;

- использовать дешевый труд на сельхозработах, что выгоднее, чем применение дорогостоящих гербицидов и техники;

- быстро набирать работников, пусть и худшего качества, в моменты, когда требуется много труда, и без особых проблем заменять одних
работников на других.

<Черный> рынок труда удобен и работникам, так как оплата производится наличными и ежедневно, т. е. решается проблема сиюминутного
выживания. К тому же на такую работу можно выходить, а можно и не выходить - это ниша выживания для работников с низкой
квалификацией и дисциплиной.

<Черный> рынок услуг (строительство, бытовые услуги) удовлетворяет заказчиков этих услуг, так как они дешевы, а относительно низкое
качество заказчиков устраивает, тем более что альтернатив немного.

Предприниматели готовы оформлять трудовые отношения с квалифицированными ответственными работниками, таких работников они ценят и
считают, что их не хватает. Наблюдается явный избыток неквалифицированной рабочей силы. Это подтверждают и сами работники: <Теперь
мало рабочих мест, где можно работать без образования. А раньше был совхоз, леспромхоз, мехколонна>. В условиях структурного кризиса
в сельском хозяйстве неквалифицированных работников увольняли первыми, а устроиться еще куда-нибудь им удавалось последними. А <если
долго без работы, то и не устроишься никуда>. Скрытая безработица советской эпохи превратилась в скрытую занятость постсоветской.

Работники на рынке незарегистрированного труда осознают свое бесправное положение, понимают, что они социально не защищены. Но даже
и сравнительно хорошие непьющие работники не решаются отстаивать свои права, так как нуждаются в средствах для выживания и вообще
слабо представляют, как эти права надо защищать. Таким образом, неформальная занятость позволяет селянам выживать, но совершенно не
решает проблему бедности.

Нет денег - не получить ни медицинской помощи, ни образования

Низкий уровень доходов сельских жителей ограничивает их доступ к здравоохранению и образованию. Уязвимость сельского населения с
этой точки зрения подтверждают специальные исследования[10]. Проиллюстрируем этот тезис данными опроса, проведенного нами осенью
2000 года в Ленинградской области[11].

Сельские жители считают, что доступ детей к получению среднего специального и высшего образования за десять лет, предшествовавших
опросу, существенно снизился. На это указали четверо из пяти опрошенных. Во-первых, качество образовательных услуг, предлагаемых
сельской школой, ухудшается по сравнению с городской, что уменьшает шансы сельских детей на продолжение образования после школы.
Во-вторых, заметную проблему составляет стоимость образования. При низком уровне доходов сельских семей тяжелым бременем становится
не только плата за учебу, но и содержание детей в городе - плата за общежитие, учебники, транспорт, питание.

Хотя большинство удовлетворено медицинскими услугами, получаемыми в поликлиниках и ФАПах, доступ к этим услугам в целом снизился (на
это указали 58 процентов семей). Ассортимент медикаментов, предлагаемых аптеками, существенно расширился, но высокие цены делают
лекарства недоступными для большей части селян. На рост недоступности лекарств указали 70 процентов респондентов; 28 процентов
опрошенных отказались от медицинской помощи, так как не могли ее оплатить.

Важную роль в жизни сельского населения играет транспортное обслуживание, которое ухудшилось по сравнению с дореформенным периодом.
Обеспеченность населения автобусами общего пользования по РФ в целом в 2000 году сократилась до 75 на 100 тысяч жителей против 103 в
1990 году[12]. Сокращается число маршрутов и автобусов на маршрутах, увеличивается интервал движения. В некоторые села раньше
автобусы заходили каждый день, сейчас - один-два раза в неделю. Более половины опрошенных отмечали ухудшение транспортного
обслуживания, проявляющееся в увеличении интервалов движения, в отмене маршрутов, в значительном росте стоимости проезда. При этом
автобус - основной вид транспорта на селе: автомобили в сельской местности в 2000 году имели лишь 28 процентов семей[13].

Плохое транспортное обслуживание снижает возможность населения компенсировать ухудшение социальных услуг в месте проживания
аналогичными услугами в городе.

Без перспектив?

Не все параметры бедности можно измерить цифрами. Бедность как сужение жизненных возможностей явственно ощущается селянами. В ходе
исследований в Ленинградской области мы предлагали различным категориям сельских жителей оценить причины бедности. Приведем здесь
две схемы, составленные самими селянами в ходе группового обсуждения. Одну (рис. 2) составили старшеклассники сельской школы, другую
(рис. 3) - жители дальней деревни.

Школьников больше всего беспокоит проблема продолжения образования. Подростки, участвовавшие в анализе, понимают, что образование -
это капитал, помогающий преодолеть бедность. Они хотят учиться после окончания школы, но осознают, что их сильно ограничивают
финансовые возможности родителей. У части сверстников они отметили снижение стремления к получению образования, к подъему по
социальной лестнице. Этот феномен можно было бы назвать <привычной бедностью>.

Среди причин бедности школьники также указали безработицу, пьянство, инвалидность, бремя расходов в связи с болезнью и смертью
близких родственников.

Для жителей отдаленной малочисленной деревни главная проблема - территориальная изолированность и отсутствие связи. Грунтовую дорогу
к деревне провели лишь в конце 1980-х годов. Телефона нет, так как линия связи обветшала и пришла в негодность. Автобусного
сообщения нет и никогда не было. Школу закрыли, клуб - тоже. Стоимость проезда от ближайшего крупного села (восемь километров) до
районного центра на автобусе туда и обратно - 20 рублей, что очень дорого для селян, большинство из которых - безработные. Мечта
безработных - получить пенсию. Досрочную не оформляют. А работы нигде в округе нет. И почему пособие по безработице платят
нерегулярно и так мало? В фонд социальной защиты жители этой деревни не обращаются - помощь от него невелика, дороже обойдется
проезд.

Люди раньше работали в совхозе, но теперь его нет. Они могли бы производить немного сельскохозяйственной продукции на продажу, но
где взять капитал на расширение производства сверх жизненно необходимого и, главное, куда продать? Тихо и незаметно доживает в глуши
эта деревенька, как многие сотни подобных.

Неужели все бедные?

Конечно, нельзя сказать, что на селе все одинаково бедные. Как и по всей стране, на селе происходит дифференциация населения, среди
бедных выделяются самые бедные и не очень бедные. А есть ли на селе богатые? Есть, но совсем немного. Основная масса сельских семей
попадает в низкодоходные группы[14]. Если обратиться к примеру исследованного нами Лодейнопольского района, то сами жители в 1999
году выделяли небольшую долю зажиточных, три-пять процентов, не более. Кто же это? Коммерсанты, руководители предприятий, крупные
фермеры, лесоторговцы. Предпринимательский доход является основным источником дохода и позволяет жить на широкую ногу, главное -
учить детей, обзаводиться мебелью, машиной, построить новый дом.

Следующая категория - это так называемые <живущие относительно нормально>. В таких семьях потребности в питании, одежде, жилище в
основном удовлетворены, дети могут учиться в недорогих учебных заведениях. Это семьи работников несельскохозяйственных предприятий,
руководителей бюджетных предприятий, руководителей и специалистов сельскохозяйственных предприятий. Заработная плата работоспособных
членов семьи дополняется доходами от ЛПХ. Доля таких людей выше в крупных поселках, ниже - в отдаленных деревнях, но в целом не
превышает трети населения.

Основную массу составляют люди, которые относят себя к бедным. Почему? Да потому что из всех жизненных благ они имеют только жилье.
Питание скудное, периодически приходится экономить на еде. Новая одежда недоступна. Дети не могут продолжить образование после
школы. В таком положении находились работники сельскохозяйственных предприятий, большинства предприятий социальной сферы, семьи
безработных, неполные семьи. Средства к существованию они добывают из всех возможных источников: это и зарплата, и приработки, и
ЛПХ, и пенсии родственников, и продажа грибов и ягод и т. д.

И, наконец, совсем бедные, или нищие. Это семьи алкоголиков, инвалидов, городских маргиналов, переселенных в деревню предприимчивыми
мошенниками-риэлторами. Живут они за счет социальных пособий, попрошайничества, сбора и реализации ягод и грибов, случайных
приработков. Доля таких семей невелика, не более пяти процентов, бoльшую долю сельское сообщество вряд ли вынесет.

Наиболее уязвимыми слоями населения на селе, как и по стране в целом, являются многодетные семьи, семьи безработных и та часть
пенсионеров, пенсия которых невелика.

Читателям может показаться, что краски очень сгущены. Конечно, на селе есть множество благополучных, процветающих семей, к богатству
которых относится и чистый воздух, и спокойный образ жизни, и традиционные ценности. Не спорю, это так. Но мне хотелось бы
подчеркнуть, что проблема бедности на селе объективно существует и что недопустимо перекладывать решение этой проблемы на самих
селян. Социально-экономическая трансформация является обстоятельством непреодолимой силы, зачастую превосходящим возможности
выживания отдельной сельской семьи. Наиболее активные и инициативные селяне уезжают в города, но готов ли город принять всех? И
стоит ли допускать, чтобы сельская местность обезлюдела, чтобы была утрачена освоенность сельских территорий? Необходимы усилия
федеральной и региональной власти, комплексные территориальные программы устойчивого развития сельской местности. Для реальной
помощи сельским жителям необходимо следующее: работа над расширением доступа к информации и к консультациям по развитию
самозанятости и малого бизнеса; оказание помощи и поддержки предприятий и предпринимателей, создающих на селе рабочие места;
расширение доступа к финансовым ресурсам путем развития сельской кредитной кооперации и муниципальных фондов мелкого кредита;
поддержка ЛПХ граждан путем предоставления интеграционных услуг; поддержка институтов и предпринимателей, предоставляющих услуги
селянам; развитие сельской социальной и инженерной инфраструктуры[15]; наконец, развитие реального сельского самоуправления.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] См., например: Бедность в России: Государственная политика и реакция населения / Институт экономического развития Всемирного
банка. Под ред. Джени Клугман. Вашингтон, 1997; Бедность: альтернативные подходы к определению и измерению // Московский центр
Карнеги. Научные доклады. М., 1998. Вып. 24; Обратить реформы на благо всех и каждого. Бедность и неравенство в странах Европы и
Центральной Азии / Всемирный банк. Вашингтон, 2001; Lilia Ovcharova. What Kind of Poverty Alleviation Policy Does Russia Need. May
2001 [ http://www.recep.org/rp/ovtcharovae.pdf] и др.

[2] Справедливости ради отметим, что в последние годы, не без участия международных организаций, начали появляться предложения по
разработке концепции устойчивого сельского развития. См.: Петриков А. В. Обеспечение занятости и повышение доходов сельского
населения: Методические принципы осуществления проекта // Аграрная реформа: экономика и право. 2000. ? 3 (9). С. 1; Никоновские
чтения 2001. Устойчивое развитие сельской местности: концепции и механизмы. М., 2001.

[3] Прожиточный минимум (ПМ) - это стоимостная оценка набора продуктов питания, необходимых для поддержания здоровья и обеспечения
жизнедеятельности человека, и расходов на непродовольственные товары и услуги, налоги и платежи, рассчитанная на основе затрат
низкодоходных групп населения. Величина ПМ определяется согласно методическим указаниям Министерства труда РФ отдельно для каждого
региона РФ и для разных возрастных групп.

[4] См.: Социальное положение и уровень жизни населения России. 2002. С. 147.

[5] Социальное положение и уровень жизни населения России. 2002. С. 114-115.

[6] Обследование населения по проблемам занятости. Ноябрь 2002 г. М., 2002. С. 312.

[7] Сельскохозяйственная деятельность хозяйств населения в России. М., 1999. С. 38.

[8] См., например: Кузник Н. П., Шабанов В. Л. Роль личного подсобного хозяйства в формировании доходов и в потреблении сельского
населения в условиях переходной экономики. Саратов, 2002; Родионова Г. А. Доходы и занятость сельских жителей // Аграрная реформа:
экономика и право. 2000. ? 3 (9).

[9] Исследование проведено в 2002 году в рамках мониторинга проекта <Обеспечение занятости и повышение доходов сельского населения>.
Метод исследования - экспертный опрос и групповые интервью сельских жителей.

[10] Рогожников В. А., Орлова Г. Г., Бондаренко Л. В. и др. Здоровье и социально-экономическое положение сельского населения. М.,
2002; Омельченко Е. Л., Гончарова Н. В., Лукьянова Е. Л. Доступность высшего образования для социально уязвимых групп // Проблемы
доступности высшего образования. Издание Независимого института социальной политики. М., 2003.

[11] Опрос проводился в октябре-ноябре 2000 года Д. Лоляйн и автором в четырех районах Ленинградской области: Гатчинском,
Выборгском, Волховском и Лодейнопольском. Опрошено 160 домохозяйств, выбранных по двухступенчатой случайной выборке.

[12] Социальное положение и уровень жизни населения России. С. 379.

[13] Состояние социально-трудовой сферы села и предложения по ее регулированию. Вып. 3. М., 2002. С. 102.

[14] Кузник Н. П., Шабанов В. Л. Указ. соч. С. 27; Борзунова Т. А. Бедность в современной модели социального воспроизводства.
Великие Луки, 2002.

[15] В 2002 году принята Федеральная целевая программа <Социальное развитие села до 2010 года>, включающая в себя комплекс мер по
развитию социальной и инженерной инфраструктуры и информационно-консультационной службы на селе. Программа является важным шагом на
пути осознания необходимости разработки федеральной политики комплексного развития сельских территорий. Однако возникают серьезные
опасения относительно реализации программы. Их вызывает, например, то, что финансирование предусмотренных программой мероприятий
более чем наполовину предполагается за счет внебюджетных источников, которые, как показывает изучение ситуации в регионах, зачастую
конкретно не определены.

От	Владимир К.
К	Георгий (18.03.2004 21:19:09)
Дата	19.03.2004 00:03:39

А мне и статьи читать нет необходимости.

Достаточно лишний раз съездить к родне в село за 30 км от города. Там становится наглядным и понятным наше ближайшее будущее. Можно роман не хуже чем у Сенчина написать. Мама на позапрошлой неделе ездила на похороны к своей сестре, у которой умер муж. Привезла массу "фактологического материала". Слушал. Вылавливал и сопоставлял факты.

Сначала нам всем предстоит познать на своей шкуре, как живётся, когда сокращается и упраздняется медицинское обслуживание. И как полсела идёт на поминки не только, чтобы уважить покойного (усопшего в результате отсутствия своевременной и квалифицированной медпомощи), но и чтобы хоть там что-то приличное (сытное) бесплатно покушать.

От	Владимир К.
К	Владимир К. (19.03.2004 00:03:39)
Дата	19.03.2004 00:53:52

Ещё парочка деталей.

>Мама на позапрошлой неделе ездила...

Некоторые (возможно, многие) старики имеют сотовые телефоны. Им подарили их дети, живущие в городе, чтобы они могли вызвать скорую, в случае чего, и вообще, сообщать, как дела. Это совсем недорого, учитывая, что можно купить старую дешёвую модель и это не будет для связи хуже. Но в селе закрывают больницу и оставляют всего лишь фельдшерский пункт. Заболевших возить будут в город (30 км + паромная переправа). И этот процесс идёт по всей области: там, где была больница - остаётся фельдшерский пункт. Там, где был фельдшерский пункт - вообще ничего не остаётся. По второму - имею свидетельство родителей подруги (почти жены) моего брата. Они (родители) оба врачи. Их в ближайшее время сокращают и место их работы - ФП закрывают. Они в шоке, т.к. не знают теперь, куда идти работать. До Астрахани - больше 100 км. А ещё думаю: "а что же станет с тамошними сельчанами?"

От	Кудинов Игорь
К	Владимир К. (19.03.2004 00:53:52)
Дата	19.03.2004 01:14:29

Re: Ещё парочка...

> ФП закрывают.

Зато церковь открыли. Какие претензии ?

От	Владимир К.
К	Кудинов Игорь (19.03.2004 01:14:29)
Дата	19.03.2004 07:45:35

Во-первых, там - ничего не открыли.

>Зато церковь открыли. Какие претензии?

Во-вторых.

За идиота держите? :-/

От	Кудинов Игорь
К	Владимир К. (19.03.2004 07:45:35)
Дата	19.03.2004 09:54:07

пардон

вам показалось.

> За идиота держите? :-/

Вы же сами говорили про почти готовый храм на малой родине, обычно
совпадающей с "кустом" родни.

все-таки, сопоставьте на глазок динамику числа церквей к числу
фельдшерских, вернее, фельдшерско-акушерских пунктов за последние сто
лет. Вам не кажется странной существование константы "попы+медработники"
?

От	Владимир К.
К	Кудинов Игорь (19.03.2004 09:54:07)
Дата	19.03.2004 18:22:15

А, вот оно что. Можно было ошибиться.

>Вы же сами говорили про почти готовый храм на малой родине, обычно совпадающей с "кустом" родни.

Это верно. Но у меня (как у всех) два "куста" родни. Родня по отцовской линии живёт в донской станице (это там церковь я увидел). Там двоюродный брат - лавочник (в архиве есть про него), разбогател малость. Но от отключения света (из за воровства кабеля "гуннами") и от отсутствия нормальной медпомощи это всё равно не спасает.

Родня по материнской линии живёт в селе под Астраханью и в Астрахани, где и я. В этом селе и церкви нет - и родня вымирает вместе со всем селом от бедности (всё в точности по замечательной статье, приведённой Георгием), а теперь и без медпомощи.

>все-таки, сопоставьте на глазок динамику числа церквей к числу фельдшерских, вернее, фельдшерско-акушерских пунктов за последние сто лет. Вам не кажется странной существование константы "попы+медработники"?

Разверните, пожалуйста, мысль. Я не хочу ошибиться в понимании вашего вопроса.

От	Владимир К.
К	Владимир К. (19.03.2004 00:53:52)
Дата	19.03.2004 01:11:26

И ещё парочка.

Восточный край деревни жители меж собой называют "край вдов". Так получилось, что большинство мужиков там уже умерло. Средний возраст умерших 55-60 лет.

Ещё одно самонаблюдение сельчан: "если умирает мужик - баба всё равно держится, как может, не даёт хозяйству и себе пропасть... а если умирает жена - муж, как правило, запивает и у него оставшееся без пригляда хозяйство постепенно растаскивают наркоманы, ворьё и совсем опустившиеся алкоголики".

От	Георгий
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	18.03.2004 21:19:03

"Отеч. записки". Западносибирское село: иллюзии экономического роста и реалии занятости (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=16&article=774

Западносибирское село: иллюзии экономического роста и реалии занятости

Ольга Фадеева

[1]

От коллективного - к личному

Эффективные средства преодоления затянувшегося кризиса в аграрной экономике России до сих пор не найдены. Несмотря на рост
производства и рекордные урожаи последних лет положение сельхозпроизводителей остается крайне неустойчивым, отсутствуют возможности
для обеспечения полной занятости, а отраслевая структура рабочих мест давно требует изменений. Сельские жители, пытаясь
приспособиться к сложившимся условиям, освоили нетрадиционные сферы занятости, обратились к неформальным - т. е. скрытым от
государственной регистрации - каналам извлечения доходов.
Сельский рынок труда в России весьма неоднороден. Можно говорить о существенных различиях в положении экономически активного
населения: с одной стороны, в районных центрах и крупных селах, расположенных недалеко от рынков сбыта, с другой - в малых селах на
периферии. Жители районных центров и крупных поселений обладают бoльшими возможностями трудоустройства. Во многом это связано с тем,
что предприятия переработки сельхозпродукции, расположенные, как правило, в административных центрах сельских районов, переживают в
последние два-три года <бум возрождения>. Рост производства был обусловлен увеличением спроса на отечественные продукты питания
после августовского кризиса 1998 года, повысившего инвестиционную привлекательность этих предприятий для городского капитала. Кроме
того, в райцентрах и крупных селах уже сформировалась разветвленная торговая сеть (стационарная и уличная торговля), что
способствует трудоустройству тех, кто не имеет специальности, в том числе молодых людей, начинающих свой трудовой путь.
В наихудшем положении находятся жители малых и отдаленных сел. В таких местах преобладает моноотраслевая (главным образом
сельскохозяйственная) структура рабочих мест, другие виды производств и услуг практически отсутствуют, а вакансии в социальной сфере
села весьма дефицитны. В большинстве случаев возможности официального трудоустройства ограничены местными крупными
сельхозпредприятиями (бывшими колхозами или совхозами). Возможности внешнего трудоустройства по принципу <маятниковой миграции>
работников во многом определяются уровнем развития транспортной сети, соединяющей село с другими населенными пунктами (наличие и
качество дорог, их зимняя расчистка, график движения общественного транспорта, стоимость проезда).
Поскольку же транспортные коммуникации у нас традиционно слабы, то можно констатировать, что сельский рынок труда в современной
России лишен мобильности, а перемещение высвободившейся из аграрного сектора рабочей силы в другие отрасли (промышленность, сфера
услуг) или населенные пункты, расположенные неподалеку, весьма затруднено. Этими причинами объясняется рост избыточной рабочей силы
в некоторых районах сельской местности.
Наши данные позволяют говорить о формировании специфического спроса на труд в малых (до 500 человек) населенных пунктах. В ответах
жителей этих сел на вопрос: <Где можно получить какую-либо работу?> - отразилось неожиданное по своим масштабам явление: 30
процентов опрошенных рассматривают в качестве реального шанса заработка временные или сезонные подработки у своих односельчан.
Легитимация в сознании людей такого вида неформального трудоустройства свидетельствует о крайне ограниченном выборе рабочих мест и,
кроме того, явно указывает на процессы глубокого социального расслоения, в результате которых в малолюдных селах выделились группы
жителей, достаточно регулярно привлекающих наемный труд. Соответственно, сформировалась особая армия работников, откликающихся на
запросы со стороны своих более благополучных соседей.
Как показало наше исследование, значительные группы сельских работников крайне ущемлены в сфере трудовых отношений: большинство
опрошенных считает проблемы, связанные с оплатой труда, практически неразрешимыми. До 40 процентов работников получают за свой труд
преимущественно натуроплату (в виде зерна и кормов, мяса и молодняка животных).
В последнее время обострилась проблема несоответствия имеющихся вакансий профессиональному составу, уровню квалификации и притязаний
людей, ищущих работу. По мнению 80 процентов опрошенных экспертов, в сельских районах имеет место структурная безработица, которая
проявляется как в районных центрах и крупных поселениях, так и в малых отдаленных селах. Она объясняется, с одной стороны, низким
уровнем предлагаемой оплаты и нестабильностью социальных гарантий на рабочем месте, а с другой - очевидной деградацией части
работников, утративших за десятилетие экономического спада трудовую мотивацию.
Хронический характер приобрела нехватка специалистов сельского хозяйства, которая не компенсируется притоком выпускников
сельскохозяйственных вузов. Так, по оценке начальника управления сельского хозяйства администрации одного из районов Новосибирской
области, в подведомственных ему хозяйствах потребность в специалистах закрыта только на треть. На ряде сельхозпредприятий не
осталось ни одного агронома, зоотехника и ветеринара, поэтому специалистам районных сельскохозяйственных служб приходится брать на
себя роль консультантов по многим конкретным вопросам. Некоторые руководители хозяйств вынуждены приглашать на уборку урожая
механизаторов из Казахстана, так как они уже не рискуют доверять эту ответственную работу многократно увольняемым и вновь
принимаемым жителям собственного села и окрестностей, не способным на высокую трудовую отдачу.
Отмеченные выше процессы обусловили своеобразную селекцию внутри трудовых коллективов сельхозпредприятий. Сильные работники из
экономически нестабильных хозяйств уже ушли: они стали фермерами или наемными работниками в фермерских хозяйствах, перешли в другие
профессии и отрасли, покинули село. Слабые работники к настоящему времени в большинстве своем либо уже уволены, либо деградировали и
фактически перестали работать. На сельхозпредприятиях сейчас остались в основном <середнячки>, которые психологически не готовы к
резким изменениям и смирились с повышенной трудовой нагрузкой. В условиях низких заработков и натуроплаты основные усилия они
направляют на личное подворье. В этой ситуации забота о выживании семьи нередко побуждает людей, чей труд на основном рабочем месте
котируется слишком низко, к воровству сельхозпродукции, кормов и солярки, бесконтрольному пользованию <колхозной> техникой,
растаскиванию всего, что плохо лежит.
Как отмечают работники районных служб занятости, за последние несколько лет ситуация в райцентрах и крупных поселениях изменилась:
появились вакансии, на которые трудно подобрать людей, так как у претендентов из числа безработных нет достаточного образования,
квалификации и опыта. Усилилась Западносибирское село: иллюзии экономического роста и реалии занятостипотребность работодателей в
рабочих высокой квалификации. Местные профтехучилища не в состоянии восполнить этот пробел из-за снижения престижа рабочих профессий
в глазах школьников.
В тех селах, где сельхозпредприятие находится на грани банкротства, долго не выплачивает зарплату своим работникам, особо
дефицитными становятся места занятости в бюджетной социальной сфере села (в школах, больницах, детских садах и т. п.), где
заработная плата стабильна и выплачивается достаточно регулярно. Нередко работающие там женщины вынуждены брать на себя
ответственность за материальное положение своих семей в связи с полной или частичной незанятостью мужчин, числящихся на почти
неработающем сельхозпредприятии. В других случаях разделение внутри семьи проходит иначе: мужья остаются работать в коллективном
хозяйстве, чтобы обеспечить кормами и другими ресурсами семейное подворье, а жены полностью сосредоточены на личном подсобном
хозяйстве: занимаются уходом за скотом, торгуют на рынке - и таким образом вносят свою лепту в семейный бюджет.

Сельская самозанятость

Главным ресурсом адаптации к изменившимся условиям жизни для жителей сел Западной Сибири стали личные подсобные хозяйства (ЛПХ). По
результатам обследования населения Алтайского края, Новосибирской области и Республики Алтай, для трети опрошенных семей личное
подворье является основным источником доходов. Примерно 50 процентов респондентов, ведущих ЛПХ, реализуют на рынке половину и более
выращенной ими сельхозпродукции, т. е. являются владельцами высокотоварных, хотя и относительно мелких хозяйств.
Ухудшение финансового положения сельхозпредприятий, длительные задержки с выплатой зарплаты заставляют многие сельские семьи
интенсивно трудиться на собственном подворье, в результате чего занятость в этом секторе сельской экономики стала доминирующей. За
прошедшее десятилетие (с 1992 по 2002 годы) 42 процента всех опрошенных семейств смогли расширить свое хозяйство, нарастить
производство, тем самым смягчив последствия безденежья на основной работе и притормозив стремительное падение уровня жизни.
Однако такую стратегию усиления семейного подворья удалось реализовать далеко не всем. Именно по линии ЛПХ произошло существенное
расслоение сельского сообщества. Многие не смогли или не захотели увеличить трудовую нагрузку на собственном подворье. По нашим
данным, за десять последних лет почти каждая пятая семья из числа наименее обеспеченных была вынуждена сократить размер своего
подсобного хозяйства, 13 процентов семейств этой группы отказались от ведения ЛПХ совсем, в то время как в группе среднеобеспеченных
сократили свое подворье только 8 процентов, а отказались от этой деятельности - лишь 4 процента.
В последние годы на селе зримо обозначилась люмпенизированная прослойка, состоящая из людей, не работающих ни на предприятии, ни на
своем подворье, отказавшихся даже от выращивания картофеля <для себя>. Эти люди перебиваются случайными заработками, надеются на
помощь государства (так поступают некоторые многодетные семьи, живущие в основном на детские пособия). Спрос на таких людей в
качестве временных работников предъявляют владельцы средних и крупных семейных подворий, заинтересованные в быстрой и относительно
дешевой уборке урожая (в первую очередь картофеля), заготовке кормов и топлива. Опросы населения в трех западносибирских регионах
показали, что почти 9 процентов владельцев ЛПХ нанимают работников из числа своих односельчан на разовые работы, связанные с
обработкой земли и сбором урожая, причем доля семей, нанимающих на работу односельчан, в Республике Алтай составила 25 процентов.
Зачастую труд временных работников приобретают характер батрачества. (Батрак - это постоянный помощник в зажиточном семействе,
которого привлекают к работе всякий раз, когда в этом возникает потребность; его труд оплачивается в основном натурой.) С временными
(поденными) работниками принято рассчитываться продуктами и алкоголем. На тех, кто производит алкогольные суррогаты, за <всеобщий
эквивалент товара> могут работать почти задаром их спившиеся односельчане. <Самогонщики>-работодатели приспособили под свои нужды
разную по вместимости посуду, в том числе разовые стаканчики. Это позволяет им всячески дробить <алкоголь> как денежный эквивалент,
повысив тем самым его <конвертируемость>.
Выше уже отмечалось, что именно малые отдаленные села попали в число самых проблематичных с точки зрения наличия работы и
оплачиваемой занятости. В настоящее время в Новосибирской области уже более чем в 150 селах ликвидированы крупные
сельхозпредприятия. Еще в 100 селах они находятся в состоянии фактического банкротства. По сути дела, речь идет о новом массовом
явлении - полном отсутствии во многих селах предприятий-работодателей.

Дополнительная занятость

Как показывают результаты наших обследований, дополнительная занятость сельских жителей представляет собой достаточно неустойчивое
явление, меняющее со временем свои масштабы и формы проявления.
Результаты недавних обследований свидетельствуют о том, что на селе круг работодателей расширился за счет распространения практики
неформального найма. Можно сказать, что к числу особенностей сельской занятости относится примерно равное распределение вторичных
рабочих мест между <корпоративным> (организованным) и <частным> (неформальные услуги частным лицам) секторами. Причем если в городе
основными поставщиками <вторых> рабочих мест выступают юридические лица, то в селе в этом качестве на равных с предприятиями и
организациями участвуют и физические лица (которые обеспечивают от 50 до 60 процентов дополнительных рабочих мест).
Из-за экономического кризиса на многих сельхозпредприятиях, полной или частичной ликвидации предприятий социально-бытовой сферы на
селе и, как следствие, недоступности для сельских жителей многих услуг вырос спрос на неформальные виды услуг. В последние несколько
лет увеличилось число работников, занимающихся частным предоставлением платных услуг в свободное от основной работы время. Речь идет
о выполнении сельскохозяйственных (обработка земли, сбор урожая) и строительных работ (ремонт, строительство домов и надворных
построек), заготовке дров, сборе и переработке грибов, ягод и других <даров природы>, оказании транспортных и прочих услуг. В этом
перечне преобладают рабочие места, требующие низкой профессиональной квалификации работников.
Наши данные позволяют говорить о зависимости типа выполняемых работ от людности сельских поселений и конкретных условий того или
иного региона. По сути дела, дополнительная занятость сельских жителей частично компенсирует дефицит имеющейся социальной и
производственной инфраструктуры сельских поселений и реализуется в наиболее доступных и эффективных способах заработка. Так, среди
подрабатывающих жителей небольших отдаленных сел (где проживает до 500 человек), доля лиц, занимающихся частным извозом, составила
почти 30 процентов против 4-6 процентов в более крупных селах. В крупных поселениях (1 000 и более человек), где проблемы
транспортной доступности не столь остры, а население более обеспечено, чем на периферии, относительной популярностью среди имеющих
дополнительную занятость пользуется строительный бизнес: здесь подрабатывал каждый пятый, в то время как в малых селах доля
<неформальных> строителей в общем числе вторично занятых составила от 4 до 6 процентов. В Республике Алтай, где упадок в аграрном
секторе оказался более заметным в сравнении с Новосибирской областью и Алтайским краем, жители сел выживают за счет элементарного
сбора <даров природы>, рыбалки и охоты, а также благодаря строительному буму в местах массового отдыха и туризма.
Судя по оценкам респондентов, дополнительная занятость вносит весомый вклад в семейный бюджет. В среднем подрабатывающие сельские
жители смогли увеличить в течение последнего года свои доходы на 20-25 процентов, несмотря на нерегулярный и относительно
кратковременный характер подработок.

Безработные и службы занятости

По результатам нашего опроса, 97 процентов незанятых ранее имели оплачиваемую работу, из них 37 процентов покинули ее добровольно
(треть <добровольцев> - из-за низкой оплатой труда, еще 27 процентов - по семейным обстоятельствам). Почти четверть опрошенных
лишились работы из-за резкого сокращения штата предприятия или же его полной ликвидации, еще 13 процентов оказались <не у дел> по
состоянию здоровья. Для 2/3 опрошенных состояние безработицы длится более одного года. Основным занятием этих людей в период
вынужденного <простоя> стало ведение ЛПХ и домашнего хозяйства. Каждый пятый безработный пытался время от времени подрабатывать, а
целенаправленно искали постоянную работу только 15 процентов.
Более трети опрошенных безработных смирились со своим положением, а среди тех, кто пока окончательно не отказался от попыток
трудоустройства, преобладают согласные на любую подходящую работу, не связанную с их специальностью и прошлой трудовой жизнью. Лишь
очень немногие сельские жители, потерявшие работу, спешат зарегистрироваться в государственной службе занятости - только 14
процентов опрошенных нами из данной группы добились официального статуса безработного, причем все из них оказались жителями крупных
поселений.
Причины нежелания прибегать к специализированной помощи государства в поиске работы видятся нашим респондентам прежде всего в
территориальной отдаленности служб занятости, расположенных, как правило, в райцентрах (об этом сообщили треть опрошенных). Это
обстоятельство не только затрудняет регулярные посещения подобных служб, но и связано с денежными затратами, сопоставимыми с
размерами выплачиваемого пособия.
Пятая часть незарегистрированных безработных вообще не желает получения официального статуса, полагая, что это не поможет с работой
и не решит денежных проблем. Сказывается и элементарное незнание этими людьми своих прав и возможностей (например, того, что период
регистрации в службе занятости, а также время обучения новой специальности включаются в трудовой стаж безработного). Для 16
процентов опрошенных безработных регистрация в службе занятости оказалась невозможной из-за наличия земельного пая, сданного в
аренду.
В то же время в ряде сельских районов резко возросла привлекательность статуса безработного после увеличения размера пособий и
выплат на иждивенцев (как правило, детей безработных). Дело в том, что суммарно эти выплаты в среднем могут составить, например, в
Новосибирской области, до 1 000 рублей в месяц (при наличии двух-трех детей), что превышает в отдельных селах средние заработки
работающих в сельском хозяйстве в два-три раза. В некоторых сельскохозяйственных районах рост пособий вызвал настоящий ажиотаж:
люди, желающие встать на учет, добирались из глубинки до райцентра на попутных машинах, в службах занятости возникали большие
очереди.
В связи с этим среди безработных даже образовалась прослойка <профессионалов>, стремящихся закрепить свой статус на длительный срок.
Вместе с тем, по оценкам экспертов, только десятая часть клиентов служб занятости составляют вышеупомянутую группу <профессиональных
безработных>, состоящую, как правило, из малообразованных людей с небольшим трудовым стажем. <Этих людей мы знаем не первый год.
Из-за несовершенства Закона о занятости они после очередного снятия с учета встают на него вновь и вновь, работать реально не хотят
и всячески <отлынивают> от предлагаемых вакансий>.
Начиная с 2000 года в связи с реорганизацией службы занятости и сменой ее статуса (из самостоятельного федерального фонда служба
превратилась в одно из подразделений Министерства труда и социального развития) акцент в ее деятельности был смещен в пользу прямой
материальной поддержки незанятого населения (назначение и выплата пособий) - в ущерб мероприятиям по созданию новых рабочих мест и
реальному содействию в обеспечении занятости. Если раньше на местах проводилась активная работа по развитию самозанятости населения,
сельским жителям выделялись субсидии на открытие собственного дела и расширение товарного ЛПХ, то сейчас государственная поддержка
развития сельского предпринимательства сводится лишь к консультационной помощи в регистрации предприятия, составлению бизнес-планов
и внесению регистрационных сборов.
Пострадали от смены приоритетов в политике службы занятости и самые уязвимые группы на рынке труда - молодые люди, не имеющие опыта
работы. До 2001 года службы занятости финансировали программу <Молодежная практика>. С ее помощью выпускники средних специальных и
высших учебных заведений получали возможность пройти стажировку на разных предприятиях района, чтобы не только обрести трудовой опыт
и повысить квалификацию, но и зарекомендовать себя в глазах потенциального работодателя. Работу молодых специалистов непосредственно
оплачивала сама служба, иногда в целях поощрения наиболее успешных практикантов дополнительную зарплату им назначало и руководство
предприятия. Тем самым у молодых людей появлялся реальный шанс успешного трудоустройства. Теперь эта программа прекращена.

* * *

Если советская система принуждала людей к труду, то теперь у каждого есть выбор, работать или нет и в каком качестве - наемного
работника, госслужащего или предпринимателя. В то же время во многих случаях наши сельские сограждане в силу объективных причин
фактически лишены такого выбора. Де-факто они становятся заложниками неблагоприятной экономической ситуации. В результате
формируется своеобразный <порочный круг> - экономические трудности подрывают трудовой потенциал села, что в свою очередь провоцирует
еще большие трудности. Разомкнуть этот круг можно только с помощью специальной государственной политики, ориентированной прежде
всего на самую слабозащищенную и одновременно самую перспективную часть населения - сельскую молодежь, стимулируя ее к
самоорганизации. Ставка на молодых, по нашему мнению, должна сыграть решающую роль в преобразовании российского села, не только
экономическом, но социокультурном. Существенные сдвиги должны произойти в самом традиционном укладе сельской жизни - с выходом на
первые роли более молодых и амбициозных членов сельского сообщества.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Данная статья содержит результаты опроса сельского населения Новосибирской области, Алтайского края и Республики Алтай в 2002
году (объем выборки N=1 100). Для проведения массового опроса населения сельских территорий трех сибирских регионов использовалась
квотная выборка с выделением групп, различающихся демографическими характеристиками, статусом занятости, отраслевой принадлежностью
основного занятия и местом жительства. В состав выборочной совокупности вошли жители 43 сельских районов, различающихся уровнем
урбанизации и удаленностью от городов и районных центров. Кроме того, был проведен опрос экспертов, в котором приняли участие
руководители и специалисты региональных и районных органов управления (включая районные службы занятости), главы поселковых
администраций, директора сельскохозяйственных предприятий из трех названных регионов Западной Сибири.

От	Георгий
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	18.03.2004 21:18:58

"Отеч. записки". "В ВТО вступать надо, но не любой ценой" (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=16&article=761

Чем обернется вступление России в ВТО для сельского хозяйства страны?

Эльмира Крылатых

Одно из поразительных явлений нашей жизни последних лет - необыкновенно оживленное обсуждение проблем, связанных с возможным
вступлением России во Всемирную торговую организацию. Казалось бы, есть вещи поважнее: терроризм, безработица, утрата
научно-технического потенциала, безбрежная коррупция, массовая бедность. Все это должно было бы отодвинуть вопрос о вступлении в ВТО
на периферию общественного сознания. Однако о ВТО говорят и в бизнес-сообществе, и в научных учреждениях, и даже в быту.
Аббревиатура ВТО стала почти такой же узнаваемой, как ВВП.
Президент Путин заметил как-то, что ВТО - это не абсолютное благо и не абсолютное зло. Такое высказывание вряд ли может успокаивать,
тем более что <благо> и <зло> - понятия скорее нравственные, чем экономические. А если эта организация - хотя и не абсолютное, но
все-таки <зло>, то зачем правительство России стремится как можно скорее к ней присоединиться? А если ВТО - <благо>, пусть и
относительное, то что именно принесет России вступление в ряды ее членов?
В настоящей статье рассматривается один из сложных аспектов интеграции нашей страны в мировое сообщество, а именно - возможные
последствия членства России в ВТО для многострадального российского сельского хозяйства.

История и основные принципы ВТО

Всемирная торговая организация официально начала функционировать с 1 января 1995 года. Однако Генеральное соглашение по тарифам и
торговле (ГАТТ), которому она обязана своим возникновением, действовало уже давно, с 1948 года. Принято считать, что это соглашение
способствовало оживлению международной торговли. За время его действия объем мирового экспорта товаров увеличился в 15 раз. Тем не
менее к середине восьмидесятых годов прошлого столетия стало очевидным, что ГАТТ исчерпало свои возможности. Это соглашение не
регулировало торговлю услугами, которая быстро преодолевала национальные границы, не учитывало стремительно развивавшиеся процессы
глобализации экономики, рост числа региональных торговых соглашений. Начавшиеся в 1986 году переговоры о создании новой Всемирной
торговой организации продолжались более восьми лет и завершились принятием весной 1994 года Марракешского соглашения об образовании
ВТО.
К 2004 году полноправными членами ВТО были 147 государств мира. Среди них Грузия, Кыргызстан, Молдова, Армения, страны Балтии. Около
30 стран, которые ведут переговоры о присоединении к ВТО, получили статус наблюдателей. В их числе Россия, Украина, Беларусь,
Казахстан и другие государства - участники СНГ (исключение составляют Таджикистан и Туркмения).
Что составляет институциональную основу ВТО?
В основе ВТО лежат три базовых соглашения: Генеральное соглашение о торговле товарами (ГАТТ-1994), Генеральное соглашение о торговле
услугами (ГАТС), Соглашение о торговых аспектах прав интеллектуальной собственности (ТРИПС). Названные документы определили и
организационную структуру ВТО. Текущее управление и контроль за реализацией названных соглашений выполняют соответствующие Советы. В
их подчинении находятся комитеты и рабочие группы. Деятельность Советов координирует Генеральный совет, в свою очередь подчиненный
высшему органу ВТО - Конференции министров (Министерской конференции), которая проводится не реже одного раза в два года.

Есть ли в ВТО принципы, которым должны следовать все ее члены?

Особое значение имеют следующие шесть принципов организации международной торговли:

обеспечение для ее членов режима наибольшего благоприятствования;
содействие процессу либерализации торговли;
соблюдение национальных режимов торговли;
предсказуемость и прозрачность торговых режимов;
создание условий для справедливой конкуренции;
предоставление специального и дифференцированного режима для развивающихся стран.
Реализуя эти принципы, ВТО и ее рабочие органы выполняют разнообразные функции. В их числе: организация торговых переговоров между
членами, наблюдение за торговой политикой стран, разрешение международных торговых споров, контроль за соблюдением торговых
соглашений, заключенных участниками ВТО, прием новых членов, правовое и информационное обеспечение международной торговли.

Какими преимуществами пользуется страна, принятая в члены ВТО?

Члены ВТО пользуются режимом наибольшего благоприятствования во внешней торговле с другими членами, получают возможность разрешения
торговых противоречий и конфликтов. Фирмы, выступающие экспортерами на мировых рынках в условиях справедливой конкуренции, вынуждены
заботиться о снижении издержек, расширении ассортимента и качества продукции, продвижении высоких технологий. Это позитивно влияет
на макроэкономические процессы государства - члена ВТО. Конечные потребители в таких странах благодаря либерализации внешней
торговли получают доступ к разнообразным товарам и услугам иностранного происхождения. В результате для них расширяется диапазон
выбора и, следовательно, возможности более эффективного использования доходов.
За все преимущества, однако, приходится платить, соблюдая правила, предусмотренные документами этой организации. Крупные
страны-импортеры, несомненно, получают выгоды от снижения торговых барьеров, препятствующих выходу на рынки других стран.
Определенные преимущества получают и ставшие членами ВТО развивающиеся страны, поскольку росту их внешней торговли способствуют
специальные и дифференцированные режимы, установленные этой организацией.
Труднее всего приходится государствам, не преодолевшим последствия системного кризиса при переходе от централизованно-управляемой
экономики к рыночной. Для них необходимость либерализации торговли, снижения или устранения торговых барьеров, отказ от экспортных
субсидий, от квотирования импорта и прочих мер протекционистского характера оказывается весьма болезненной. Снижение таможенных
пошлин ведет к сокращению доходов государственного бюджета. Для достижения необходимой конкурентоспособности на мировых рынках
требуются значительные капитальные вложения в производство и инфраструктуру, а это может привести к усилению зависимости от мирового
финансового рынка. Таковы отягчающие краткосрочные и среднесрочные последствия присоединения государств к ВТО.
В правительственной Программе социально-экономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу (2003-2005)
проблемы присоединения к ВТО рассмотрены в специальном разделе. В тексте Программы отмечено: <Страна может стать полноправным членом
ВТО, приняв на себя комплекс обязательств в области импортных тарифов, уровня субсидирования сельского хозяйства (здесь и ниже
курсив мой. - Э. К.), доступа на рынок услуг, а также в сфере законодательства и практики его применения.
В ближайшей перспективе необходимо достичь решающего прогресса на переговорах с целью выхода на завершение переговоров с основными
торговыми партнерами России по будущим обязательствам в области тарифов, услуг и сельского хозяйства>.
Как видим, аграрные аспекты вопроса о членстве России в ВТО признаются особо значимыми.

Основы регулирования международной торговли агропродовольственной продукцией в ВТО

Правила международной сельскохозяйственной торговли зафиксированы в Соглашении по сельскому хозяйству. Это Соглашение было подписано
в декабре 1993 года как неотъемлемая часть Заключительного акта по результатам уругвайского раунда многосторонних торговых
переговоров. Государства - члены ВТО приступили к выполнению обязательств, взятых на себя в соответствии с Соглашением, с 1 января
1995 года.
Соглашение определяет следующие основные направления либерализации аграрных рынков:

обеспечение доступа на национальные рынки импортной агропродовольственной продукции;
снижение уровня государственной поддержки, которая искажает условия рыночной конкуренции;
постепенное снижение и полная отмена субсидирования экспорта сельскохозяйственной продукции;
регулирование санитарных, фитосанитарных, ветеринарных условий торговли.
В настоящее время завершается первый этап освоения государствами - членами ВТО режимов сельскохозяйственной торговли, которые были
определены Соглашением по сельскому хозяйству. Для этого этапа было предусмотрено провести тарификацию нетарифных барьеров, снизить
импортные пошлины в развитых странах на 36 процентов в течение шести лет, а в развивающихся странах - на 24 процента за десять лет;
сократить размеры внутренней поддержки производителей; сократить экспортные субсидии.

В 2001 году в рамках ВТО начался новый раунд торговых переговоров, который продлится до 2005 года. Из 14 разделов Программы
внешнеторговой либерализации, принятой на Министерской конференции в г. Дохе (Катар), эксперты считают наиболее важными и сложными
три следующих: сельское хозяйство, торговля услугами и антидемпинговые процедуры. В декларации Конференции была поставлена цель
дальнейшей либерализации доступа на рынки сельскохозяйственной продукции, существенного сокращения экспортных субсидий вплоть до их
полной отмены.
В результате начатых переговоров сохранят и, возможно, усилят свою роль рычаги воздействия на развитие аграрных рынков,
предусмотренные Соглашением по сельскому хозяйству, а именно - дальнейшее снижение таможенных барьеров, сокращение уровней
государственной поддержки, которые искажают условия конкуренции на рынках, устранение квотирования импорта и субсидирования
экспорта.

Аграрные аспекты переговоров о присоединении России к ВТО

Россия подала заявление о присоединении к ГАТТ-ВТО в июне 1993 года. Первое заседание рабочей группы по определению условий такого
присоединения состоялось два года спустя - в июле 1995 года. За восемь лет с начала переговоров прошло уже девять заседаний группы
по сельскому хозяйству. В ходе этих переговоров российская сторона получила несколько сотен запросов от членов ВТО, на которые были
представлены обстоятельные ответы. Но наиболее ответственной формой переговорного процесса являются двухсторонние и многосторонние
встречи экспертов, на которых российская сторона стремится отстаивать свои национальные интересы. Надо признать, что далеко не
всегда она достигает успеха. Одна из причин - жесткая позиция ряда стран-экспортеров, заинтересованных в либерализации доступа своей
продукции на российский рынок.
Особенно это относится к Кэрнской группе стран (Австралия, Новая Зеландия, Бразилия, Канада и другие - всего 15 государств). России
и другим странам с переходной экономикой не удалось добиться более продолжительного имплементационного периода. Пришлось отступить и
в вопросе о базовом периоде для расчета мер поддержки и уровня связанных таможенных тарифов.

Какие условия присоединения к ВТО рассматривались на разных стадиях переговорного процесса и при каких условиях вступление в ВТО
было бы наименее болезненным (или даже выгодным) для сельского хозяйства России?

Признаемся, что ответ на поставленный вопрос (особенно в его первой части) сопряжен с немалыми трудностями. Текущие переговоры
обычно не комментируются в открытых источниках, их результаты нельзя получить и по линии Секретариата ВТО. Поэтому приходится
пользоваться экспертными оценками и собственными прогнозно-аналитическими разработками, которые автор с коллегами проводит в
Всероссийский институт аграрный проблем информатики (ВИАПИ)[1].
Основные вопросы, обсуждаемые на этих переговорах, таковы: поддержка сельского хозяйства, доступ на рынок, субсидирование экспорта.

Что такое государственная поддержка сельского хозяйства?
Что представляют собой зеленая, желтая и голубая <корзины>?

Большинство стран оказывает в той или иной форме поддержку своему сельскому хозяйству и сельскому населению. В соответствии с
классификацией Соглашения по сельскому хозяйству ВТО принято делить эти меры поддержки на три категории, или <корзины>.

В зеленую корзину попадают финансовые расходы государства на программы, которые не оказывают прямого воздействия на увеличение
производства или условия торговли. Сюда относятся затраты на страхование урожаев, развитие консалтинга и информационного обеспечения
в сельской местности, модернизацию сельской инфраструктуры, научные исследования, инвестиционное субсидирование, ветеринарные
услуги, выставочное дело и т. п. Правила ВТО не покушаются на зеленую корзину. Каждое государство, ведущее переговоры, предоставляет
информацию о <наполнении> этой корзины, но не принимает на себя обязательств по ее уменьшению. В России зеленая корзина также
существует, хотя и в ограниченном масштабе. Некоторые из входящих в нее мер являются частью Государственной программы социального
развития села, реализуемой с 2004 года. Действуют также программа сохранения и защиты почвенного плодородия, программы по
семеноводству и некоторые другие. Одна из задач переговорного процесса о присоединении к ВТО - больше <нагрузить> зеленую> корзину,
включив в нее некоторые меры, которые ранее попадали в желтую корзину.
Появление голубой корзины было вызвано компромиссом между США и Европейским союзом, который стремился сохранить право на
существенную поддержку своего аграрного сектора. К этой корзине отнесены выплаты, направленные на ограничение размеров используемых
сельскохозяйственных угодий и поголовья скота, а также компенсации при добровольном сокращении фермерами объемов производства. В
России в настоящее время подобные меры не применяются.
В желтую корзину включаются меры поддержки, которые, по мысли авторов Соглашения по сельскому хозяйству, стимулируют производство и
искажают условия внешней торговли. К ним относят все затраты государства, не включенные в зеленую и голубую корзины. Затраты
государства в рамках этой категории поддержки находят обобщенное выражение в специальном показателе, который называется совокупная
мера поддержки (СМП). Государства, ставшие членами ВТО, берут обязательства о сокращении в течение определенного периода СМП по
сравнению с ее исходным уровнем.
Россия на начальной стадии переговоров представила в качестве исходного уровня СМП среднегодовой объем государственной поддержки
сельского хозяйства за 1989-1991 годы - 89 миллиардов долларов (при существовавшем в то время валютном курсе). В 1998 году были
сделаны перерасчеты, и объем СМП был снижен до 36 миллиардов долларов, затем - до 16 миллиардов долларов. По некоторым сведениям,
уровень СМП, предъявленный как основа переговоров, составляет сейчас около 10-12 миллиардов долларов. Заметим, что за последние три
года реальная поддержка по сопоставимому кругу выплат сельскому хозяйству не превышала 2,2 миллиарда долларов.
В ходе переговорного процесса государство-претендент выбирает один из возможных вариантов обязательств по сокращению СМП. Соглашение
по сельскому хозяйству рекомендует, например, так или иначе сократить внутреннюю поддержку по сравнению с исходным уровнем в течение
шести лет после присоединения к ВТО. Другой вариант - сократить поддержку до пятипроцентного уровня от стоимости валовой продукции
сельского хозяйства.
К сожалению, правила ВТО не учитывают существенных различий между природно-экономическими условиями сельскохозяйственного
производства в разных странах. Не учитывается также специфика последнего десятилетия для переходных экономик. Между тем в России
объем сельскохозяйственного производства сократился за это время почти в два раза, а суммарные размеры внутренней поддержки
аграрного сектора уменьшились в 10 раз! В расчете на один гектар пашни государственная поддержка снизилась в 1998 году до 35
долларов. В США она составляет 340 долларов на гектар, а в ЕС - 1 053 долларов на гектар. В обязательствах США связанная
(разрешенная) СМП составляет 19 миллиардов долларов, а фактически в последние годы достигает лишь 15 миллиардов. Иначе говоря, США
располагают резервом увеличения - четыре миллиарда долларов. Еще больше запас прочности у Канады: имея разрешенный уровень поддержки
4,7 миллиарда долларов, она расходует на поддержку своего сельского хозяйства всего 0,8 миллиарда.
Ученые экономического факультета МГУ высказали вполне обоснованное предложение: рассчитывать уровень СМП, исходя из некоторых
средних показателей (в расчете на один гектар пашни и на одного занятого в сельском хозяйстве). Пересчет по этому способу дал бы
более объективные оценки СМП, в какойто мере уравнивающие конкурентные возможности стран на мировом агропродовольственном рынке.
Россия в этом случае могла бы иметь разрешенный уровень СМП в 50-60 миллиардов долларов. Разумеется, реальные экономические
возможности России пока не позволяют ей достичь такого уровня, но он мог бы фигурировать в переговорах как предельная величина.

Какие обязательства по открытию доступа на свой рынок должно взять на себя государство-претендент?

Схема расчета обязательств одновременно и проста, и коварна. В Соглашении по сельскому хозяйству говорится, что базовые таможенные
тарифы устанавливаются на уровне среднего показателя за три года, предшествующие началу переговоров (для России это 1992-1994 годы).
Зафиксировав эти тарифы, развитые страны обязываются снизить их на 36 процентов в течение шести лет, а развивающиеся - на 24
процента в течение десяти лет. В результате определяются так называемые связанные импортные тарифы, которые государство - член ВТО
не должно превышать при импорте агропродовольственной продукции.
Россия в результате почти двукратного снижения собственного сельскохозяйственного производства была вынуждена в девяностые годы
открыть свой рынок для импорта продовольствия. Фактически в ней сложился один из самых либеральных торговых режимов.
Средневзвешенный таможенный тариф для сельскохозяйственной и продовольственной продукции составил 12-14 процентов.
Когда придется в соответствии с обязательствами снизить его на треть, то связанный тариф составит менее 10 процентов. Это
равносильно полному открытию национального рынка для экспорта продукции крупнейших международных фирм и отдельных государств.
Следует учесть, что многие страны-экспортеры сохраняют экспортное субсидирование и значительные уровни внутренней поддержки
сельского хозяйства. Благодаря этому импортная продукция в условиях низких таможенных пошлин будет обладать бесспорными
конкурентными преимуществами по сравнению с продукцией отечественного производства. Отметим, что тарифная защита аграрного рынка ЕС
составляет сейчас 19,5 процента.
России следует отстаивать право иметь связанные импортные тарифы на уровне, которые приняты в ЕС. Еще более рационально было бы
воспользоваться прецедентом, возникшим в связи с приемом в ВТО государств Центральной и Восточной Европы. Известно, что Польша
получила право на тариф по сельскому хозяйству на уровне 52 процентов, Венгрия - 22 процентов, Румыния - 98 процентов. Это позволяет
России добиваться права на 30-процентный тариф с последующим его снижением до 20 процентов.
Не следует забывать, что низкий уровень таможенной защиты - это еще и удар по бюджетным доходам от импортных пошлин. Определенным
противоядием может служить тарифное квотирование: при нем продукция, ввозимая в пределах квоты, облагается сравнительно низкой, а
сверх квоты - в несколько раз более высокой импортной пошлиной. В 2003 году в России схема тарифного квотирования была использована
при импорте мяса из стран дальнего зарубежья. Говядина и свинина в пределах квоты облагались по ставке в 15 процентов, а сверх
квоты - по ставкам соответственно 80 процентов и 60 процентов.
Тарифное квотирование - один из наиболее сложных пунктов в повестке дня переговоров о присоединении к ВТО. Российская сторона
настаивает на сохранении этого права по наиболее <чувствительным> видам продукции, которые нуждаются в протекционистской защите для
оживления собственного производства. ВТО ориентирует своих членов на полный отказ от тарифного квотирования в течение
имплементационного периода. Тем не менее 37 государств - членов ВТО применяют эти методы защиты своего рынка по 1 400 продуктовым
категориям. Больше всего квотируется ввоз фруктов и овощей, мяса и мясной продукции, молочной продукции, зерна. ЕС применяет
тарифное квотирование по 87, США - по 54 категориям продукции. Своеобразный рекорд принадлежит Норвегии: 232 вида продовольственной
продукции. По нашим оценкам, переговорщикам с российской стороны надо добиться права на тарифное квотирование по 50-60 категориям
продукции, включая все виды мяса и мясной продукции, растительное масло, некоторые виды овощей и фруктов, сахар.
России нужно предъявить более веские аргументы, обосновывающие ее право применять так называемые специальные охранные меры (СОМ),
служащие для тарифной или административной защиты внутреннего рынка от агрессивного экспорта со стороны торговых партнеров. Свое
право использовать такие меры зафиксировали 38 членов ВТО применительно к шести тысячам видов агропродовольственной продукции.
Однако на практике они применяются не так широко. Хотя в рамках нового раунда переговоров о присоединении к ВТО добиваться этого
права будет сложнее, Россия должна защищать свои национальные интересы.

Как правила ВТО регулируют экспорт агропродовольственной продукции?

Основное требование ВТО к ее членам - отказ от субсидирования экспорта, поскольку оно нарушает правила торговли и справедливой
конкуренции на мировом агропродовольственном рынке. К экспортным субсидиям относят прямые выплаты экспортерам по показателям объема
экспортируемой продукции; компенсацию части затрат на рекламу, на транспортировку продукции; субсидии производству, ориентированному
на экспорт продукции, и другие меры. Страны - члены ВТО берут обязательства в течение определенного срока отказаться от экспортного
субсидирования. Однако 25 стран - членов ВТО пока используют этот метод, оговорив перечень продуктов и предельные сроки применения
субсидий. Россия заявила о своем стремлении добиться на переходный период права на частичную компенсацию транспортных расходов
экспортеров российского зерна в связи со значительными расстояниями до границы страны.
Вместе с тем Россия как крупный импортер агропродовольственной продукции заинтересована в отмене экспортных субсидий. Пресловутые
<ножки Буша> завоевали большой сегмент российского мясного рынка в значительной мере благодаря экспортным субсидиям США. Поэтому
России пришлось вводить таможенные квоты, усиливать санитарный контроль. В США эти протекционистские меры окрестили <куриной
войной>.

Какие проблемы необходимо решать правительству и научному сообществу в ходе присоединения к ВТО?

Существуют три основные проблемы.

1. Снижение конкурентоспособности аграрного сектора России на внутреннем и внешних рынках (по крайней мере, в первые годы после
присоединения к ВТО).

Как показали исследования ВИАПИ, вступление в ВТО накладывает на новых членов гораздо более жесткие обязательства по либерализации
торговли, чем те, которые взяли на себя старые члены этой организации. К тому же в переговорном процессе коалиции экспортеров,
например страны Кэрнской группы, выступают солидарно, а государства - участники СНГ действуют поодиночке, что делает их силы
неравными. Далее, правила ВТО не предусматривают особых режимов для государств с переходной экономикой, которые только выходят из
тяжелого кризиса. Наконец, одновременное снижение государственной поддержки, открытие рынков и отказ от экспортных субсидий имеет
отрицательные последствия и для производителей, и для бюджета, и для продовольственной безопасности страны.
Наши расчеты с использованием имитационной экономико-математической модели позволили количественно измерить уровень соответствующих
рисков. По данным ВТО, в 2000 году объемы мирового агропродовольственного экспорта/импорта равнялись 558 миллиардам долларов. Доля
России в экспорте - 1,3 процента, в импорте - 1,9 процентов. Из-за несбалансированности этого сектора внешней торговли Россия
ежегодно теряет 3,3 миллиарда долларов. Либерализация российского рынка по правилам ВТО приведет к снижению доли России в мировом
экспорте до одного процента при одновременном увеличении доли в импорте до 2,3 процента. Стоимость импорта превысит стоимость
экспорта на 7,3 миллиарда долларов. Этот <прирост> дефицита на 4 миллиарда долларов можно интерпретировать как величину суммарного
риска, связанного со снижением конкурентоспособности аграрного сектора России после присоединения к ВТО на диктуемых в настоящее
время условиях. Велика ли эта величина? Она в два раза превышает расходы на сельское хозяйство в консолидированном бюджете РФ и
составляет 15 процентов от стоимости валового выпуска продукции отрасли.
В ВИАПИ была разработана имитационная модель торговой политики. Сценарные расчеты по этой модели позволяют определить, как изменится
<благосостояние> производителей, потребителей и доходы государственного бюджета при изменении торговой политики и мер поддержки.
Итоговые оценки таковы. При полной либерализации российского рынка благосостояние потребителей повысится на два процента,
поступления в бюджет за счет снижения импортных пошлин сократятся на 24 процента, чистый доход производителей сократится на пять
процентов.
Как показывают приведенные результаты, лица, ответственные за ведение переговоров, обязаны отстаивать более жесткие позиции, требуя
установления для России 30-35-процентного исходного уровня и 18-20-процентного конечного уровня тарифной защиты, а также права
использования тарифного квотирования по чувствительным видам продукции. Меры поддержки, отнесенные к желтой корзине, должны быть
разрешены на уровне, сопоставимом с США. Если в США он составляет 15-18 миллиардов долларов, то для России оптимальный уровень
поддержки, по нашим расчетам, должен составлять 12-13 миллиардов долларов. Фактически в эту сумму закладываются меры повышения
конкурентоспособности агропродовольственной продукции и своеобразное страхование рисков.

2. Интеграция аграрных рынков государств - участников СНГ и формирование Общего аграрного рынка.

Правила ВТО не препятствуют созданию региональных торговых соглашений и союзов. К сожалению, процесс интеграции в СНГ идет довольно
тяжело. По отношению к ВТО не была выработана согласованная позиция. Четыре государства (Кыргызстан, Грузия, Молдова, Армения) уже
стали членами ВТО. Анализ динамики сельского хозяйства и аграрного рынка этих стран не выявил позитивных изменений. По заданию
Межправительственного совета СНГ по вопросам АПК нами был подготовлен доклад о координации действий государств - участников СНГ в
период присоединения и последующего членства в ВТО. Все предложения, высказанные два года назад, не утратили своей актуальности.
Можно надеяться, что создание в рамках СНГ Единого экономического пространства четырех крупных государств позволит реализовать
принципы согласованной аграрной политики. Предлагается наладить регулярную взаимную информацию и консультации о переговорных
позициях, о способах решения наиболее сложных вопросов, о реализации обязательств после присоединения к ВТО. Кроме того, России и
другим потенциальным членам ВТО следует просить государства СНГ, уже вступившие в ВТО, оказывать им содействие, участвуя в рабочих
группах, которые ведут переговоры с претендентами.

3. Научное обеспечение процессов присоединения и последующего членства России в ВТО.

В рекомендациях конференции (Никоновские чтения), организованной ВИАПИ в октябре 2003 года и носившей название
<Агропродовольственная политика и вступление России в ВТО>, определены актуальные направления научных исследований по проблемам
внешней торговли и присоединения РФ к ВТО. В ходе переговоров о вступлении в ВТО надо сосредоточить усилия на следующих
направлениях:

исследование последствий либерализации агропродовольственного рынка РФ и возможностей снижения рисков для аграрного сектора РФ и
СНГ;
моделирование вариантов торговой политики (сценарные расчеты);
комплексный анализ мер поддержки и условий доступа импортной продукции на рынки РФ и СНГ;
научное обеспечение координации действий государств - участников СНГ по выработке согласованных условий вступления в ВТО. После
вступления в ВТО предстоит расширить исследования по следующим направлениям:
научное обеспечение мероприятий имплементационного периода;
создание информационно-аналитического мониторинга для отслеживания реакции агропродовольственного рынка на выполнение обязательств,
взятых Россией по линии ВТО;
развитие теории многофункциональности сельского хозяйства, которая объективно определяет особую роль аграрного сектора не только в
производст венной, но и в социальной, социокультурной, экологической сферах, в сфере безопасности страны. В контексте проблематики
ВТО эта теория имеет особое значение, так как позволяет достаточно широко трактовать меры поддержки аграрного сектора и шаги в
области торговой политики.
Несомненно, развитие теории и практики интеграции аграрных рынков в условиях экономической глобализации позволит объективно
оценивать ближайшие и долгосрочные последствия вступления России в ВТО. Вместе с тем не следует считать эту организацию идеальным
институтом регулирования мировой торговли. К сожалению, она испытывает влияние мощных транснациональных корпораций, лоббирующих свои
интересы. Несомненно, <музыку> в ВТО заказывают США и в какой-то мере ЕС. Развивающиеся страны и государства с переходной экономикой
находятся не в центре, а на периферии этой организации. Многие ее процедуры носят слишком формальный, бюрократический характер,
бывают и случаи дискриминации претендентов на членство в ВТО.

Лауреат Нобелевской премии по экономике 2001 года Джозеф Стиглиц, говоря о ВТО, справедливо отметил: <Эта организация стала наиболее
наглядным символом глобальных несправедливостей и лицемерия передовых промышленных стран: Проповедуя: необходимость отказа от
субсидирования производства, сами они продолжали предоставлять миллиардные субсидии своим фермерам:>[2].

Итак, хотя в долгосрочной перспективе выгоды от вступления в ВТО, по-видимому, более весомы для России, чем трудности и потери
начального периода, она должна проявлять известную осторожность в ходе ведущихся сейчас переговоров, действовать с расчетом и
оглядкой. Вступать в эту организацию нужно, но не любой ценой.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] См. подробнее монографию: Крылатых Э. Н., Строкова О. Г. Аграрные аспекты вступления стран СНГ в ВТО // Научные труды ВИАПИ.
2002. Вып. 6, а также сборник статей, изданный экономическим факультетом МГУ: ВТО и сельское хозяйство России // М.: ТЕИС, 2003;
Материалы Никоновской конференции <Агропродовольственная политика и вступление России в ВТО>. М.: Энциклопедия российских деревень,
ВИАПИ, 2003.

[2] Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции / Пер. с английского Г. Г. Пирогова. М.: Мысль, 2003. С. 281.

От	Георгий
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	18.03.2004 21:18:51

"Отеч. записки". Останется ли в России крестьянин?(*+)

http://strana-oz.ru/?numid=16&article=747

Останется ли в России крестьянин?

Илья Штейнберг

С конца 80-х годов прошлого века в отечественном обществоведении тема крестьянства удивительно напоминает тему рискованного
земледелия. Так же как в дискуссиях о видах на урожай в степных краях, постоянно ставятся одни и те же вопросы: <Осталось ли еще
крестьянство, нужно ли оно сегодня вообще, что делать с селом?> и т. п. Как будто речь идет о посевах, которые выгорели в
непредсказуемую засуху, и нечаянные всходы всегда приятный сюрприз (<оказывается, не все пропало>).

Три пика интереса к крестьянству в современной России

Прилив общественного интереса к крестьянам обычно возникает при реформах, революциях или обострении борьбы политических сил за
власть (в ходе выборов, например).
Первый пик такого интереса в нашей новейшей истории был связан с кампанией начала 80-х годов по внедрению в производство хозрасчета.
Поиски <крестьянина> среди колхозников и рабочих совхозов тогда ограничивались желанием пробудить в жителе села задавленные
коллективизацией черты <крестьянина-земледельца>: самостоятельность, любовь к земле, рачительность, хозяйственность.
В другой раз крестьянин оказался в фокусе общественного интереса, когда в начале 1990-х началась кампания по фермеризации всей
страны. Почему-то общественное мнение считало, что фермеру для успеха дела лучше всего иметь крепкие крестьянские корни. Именно
тогда прежде табуированная тема предков - кулаков и репрессированных <середняков> - окончательно перестала быть табу. <Кулак> и
<крепкий середняк> сменили в общественном сознании ярлык <мироеда> и <эксплуататора бедноты> на гордое звание <настоящего
крестьянина> и <хозяина>.
В это же время начался процесс реорганизации колхозов и совхозов в различные АО и ТОО, который также сопровождался воспроизводством
мифов о вольной крестьянской общине со справедливым самоуправлением и эффективной самоорганизацией производства и сельского быта.
Автор в то время, будучи в экспедиции в одном из сел Саратовской области, стал свидетелем исторического собрания по поводу
преобразования колхоза им. Ленина в АО <Тепловское>. Тогда был зафиксирован занятный факт, оказалось, что большинство голосовавших
за смену вывески колхоза в пользу акционерного общества были потомками зажиточных крестьян, а большинство сторонников колхозного
строя - потомками сельской бедноты.
Если оставить в стороне гипотезу о генетической любви к своей земле и работе на ней, то, вероятно, все-таки какие-то воспоминания о
<крепких хозяйствах предков> передавались в семьях колхозников и, очевидно, в позитивном ключе. Это, наверное, сработало на
подсознательном уровне у участников собрания, при высокой неопределенности выбора перехода на непривычные формы хозяйствования. Еще
один непродолжительный всплеск интереса к этой теме возник в эпоху составления и утверждения нового Земельного кодекса. Оказалось,
что жители села не проявляли массового интереса к приобретению земли в частную собственность, что вроде бы опрокидывало
представление о любви крестьян к земле и их собственническом инстинкте. Однако, с другой стороны, они также отвергали перспективу
продажи своего земельного пая, продолжая упорно держаться за землю, которая не являлась источником дохода семьи, т. к. арендная
плата хозяйства носила тогда скорее символический характер. Оказалось, что причиной были не непостижимые крестьянские гены, а вполне
практические соображения. Наличие земельного пая, кроме всего прочего, являлось <кодом доступа> к ресурсам хозяйства, прежде всего к
кормам, для поддержания личного подсобного хозяйства (ЛПХ), т. к. давало право на приобретение кормов по внутренним ценам, а также
возможность <брать выращенное собственным трудом> в согласии с традициями обычного права[1].

Кто на селе крестьянин?

В цели данной статьи не входит анализ существующих определений крестьянства и дискуссий вокруг этого понятия. Читатель сам, спросив
своих знакомых о том, кого сегодня можно назвать крестьянином, возможно, будет удивлен разнообразием ответов. Среди них будут и
рациональные суждения о людях, живущих в селе и работающих в сельском хозяйстве, и эмоциональные высказывания о тех, кто любит землю
и не хочет жить в городах. Возможны грустные умозаключения, что крестьян уже не осталось, все вымерли в начале прошлого века.
Скорее всего, его удивление возрастет, если он узнает, что сами жители села при прямом вопросе о том, считают ли они себя
крестьянами, испытывают те же затруднения, что и городской житель.
Вот, например, отрывок из интервью с механизатором СТК <Даниловское> Саратовской области.

- Ну, какой я крестьянин, я в товариществе работаю, крестьяне раньше были, они на себя работали.
- А если на барина, батрачили, то это не крестьяне?
- Ну нет, крестьяне, ведь потом они на себя работали, своя земля была.
- У вас есть своя земля?
- Ну, как своя? Есть мой земельный пай - 13 га. Есть огород, соток 20 - это моя земля.
- На ней Вы на себя не работаете?
- Нет, на товарищество, а на себя - на огороде (смеется).
- Почему?
- А что я с нее получаю?!! Ничего, только на заработанный рубль.
- На земельный пай ничего?
- Ну, зерна немного, если год хороший.
- Ладно, а Ваша жена, она не работает в товариществе?
- Нет. Она дома. Хозяйство у нас. Коровы, бычки, птица.
- Значит, она крестьянка?
- Она?!! Да она бы работала! Только негде. Крестьянка!!! (с иронией) Домохозяйка, и все.

Из этой беседы мы можем заключить: среди части сельских жителей распространено мнение, что крестьяне не являются определенной
социальной группой, представляющей класс или сословие, во всяком случае не существует общепринятого критерия, позволяющего отличать
крестьянство от других социальных групп. По мнению как горожан, так и жителей села крестьянство - это скорее личностная
характеристика сельского жителя, чем социального класса.

Кому и для чего нужен крестьянин?

Оставим в стороне политиков, для которых крестьянин всегда был всего лишь картой в политических играх. Не будем рассматривать
крестьянство как составную часть национальной культуры, фольклора, истории народа и государства. Оставим в покое литературу
<деревенщиков>, давшую широчайший спектр крестьянских образов от пафосных шолоховских <активистов> и <сопротивленцев>
коллективизации до шукшинских <чудиков>, съехавших со своих крестьянских корней и не приросших к чужому. Посмотрим на фигуру
крестьянина через призму социальных процессов, происходящих в селе, и возможных сценариев экономического и социального развития
русской деревни.
С этой точки зрения, <крестьянин> как интегральная характеристика нормативных качеств работника сельскохозяйственного производства,
культурных норм, традиций и обычаев, носителя позитивных ценностей и установок на труд, сохранность природы и т. п. представляет
интерес для осуществления аграрных реформ вообще и для развития агробизнеса в частности. Тогда мучительные поиски ответа на
патетический вопрос <Есть ли на селе крестьянин?> трансформируются в сугубо утилитарную задачу прояснения состояния кадрового
потенциала села.
За 10 лет аграрных реформ официальная статистика показывает нам сокращение числа работников производственной сферы села и увеличение
числа пенсионеров и безработных, рост общей заболеваемости жителей села, а также динамику увеличения среди них случаев алкогольных
психозов и наркотической зависимости.
Одновременно с этим можно приятно удивиться небывалым за всю историю России урожаям зерновых, которые три года подряд, несмотря ни
на что, все же случились, опровергая апокалипсические прогнозы политиков о неизбежности голода и утраты продовольственной
безопасности государства.
Социологические опросы, в свою очередь, тоже могут озадачить любознательного читателя картиной <тенденции социальной патологии и
дезорганизации (алкоголизм, преступность и проч.), которая проявляется сегодня на селе гораздо резче, чем в городе, особенно - в
крупных городах>[2].
Неформальная статистика, которая основывается на междисциплинарных исследованиях экономического поведения жителей села (беседы,
интервью, изучение бюджета сельской семьи, наблюдение), показывает более реальную картину сельского образа жизни, как по доходам,
так и по качеству жизни. Представление об экономической жизни крестьянской семьи может существенно измениться, если учесть <сетевые
ресурсы>, которые используются ею в своей стратегии выживания. Эти ресурсы принадлежат особой системе неформальных отношений между
сельскими семьями по социальной взаимопомощи друг другу, которую чаще обозначают как <сеть социальной поддержки> (network of social
support). В нашем обществе эта система играет роль стабилизирующего фактора в экономической жизни крестьянской семьи и частично
компенсирует кризис государственных социальных институтов[3].
Например, персональные социальные сети могут компенсировать недостатки или даже заменить такие институты, как институт
трудоустройства, получение квалифицированной медицинской помощи, социальной защиты, дошкольного воспитания детей.
Эту роль социальных сетей в компенсации неэффективной деятельности или полной подмены социальных институтов особенно хорошо видно в
современном селе. Без учета сетевых ресурсов сельской семьи трудно понять, как выживает сельская семья, где берет корма для
обеспечения ЛПХ - основного источника дохода, как обходится без социальной инфраструктуры общественного транспорта, детских садов,
квалифицированной медицинской помощи и т. п.
В 1999-2000 годы в Саратовской области и Краснодарском крае было проведено сравнительное исследование <Неформальная экономика
городских и сельских домашних хозяйств: реструктурирование сетей межсемейного обмена> - руководители проекта Теодор Шанин, Вадим
Радаев[4]. В течение года в ходе междисциплинарного исследования изучались материальные, денежные, трудовые потоки в неформальных
семейно-родственных связях, а также различные виды моральной поддержки и психологической помощи.
Статистика показывала, что средняя зарплата жителя села составляла в 2000 году 500 рублей, т. е. формальные денежные поступления за
год в семье не превышали шести тысяч рублей. Понятно, что реальные доходы семьи включают неформальные денежные или натуральные
поступления от продажи продукции своего подсобного хозяйства и дополнительной занятости.
Одним из объектов исследования было село, где хозяйство не выплачивало в том году заработную плату вообще и натуроплату только
частично, в том смысле, что она не покрывала потребностей ЛПХ. Тем не менее средний размер денежных поступлений домохозяйства
составлял 23 160 рублей. Была семья с доходом в 7 000 и с доходом в 82 000 рублей.
Эти цифры косвенным образом отражают долю <сетевого ресурса> в бюджете сельской семьи. Исследование показало, что в денежном и
натуральном выражении он составляет от 30 до 70 процентов.
Существование неформального <сетевого ресурса> позволяет объяснить, как сельская семья выживает, хронически не получая денежные и
натуральные выплаты со своего СПК или ТОО. Как при отсутствии детских дошкольных учреждений могут работать родители, имеющие детей
дошкольного возраста. Или как выживают семьи, не имеющие оптимального по размерам для местных условий ЛПХ.
Такие исследования объясняют механизмы адаптации села к политическим и экономическим переменам, которые не дают затянувшемуся
кризису перерасти в социальную катастрофу.
Но вопрос о кадровом потенциале села остается открытым. Поэтому попытаемся посмотреть на него с разных сторон.
Численность сельского населения, несмотря на его бедственное положение, которое рисуется результатами социологических опросов,
сокращается не такими быстрыми темпами, как число самих поселений. Одно из объяснений - миграция из стран СНГ и отсутствие спроса на
рынке труда. Попросту говоря, значительная часть сельских жителей покинули бы села, если бы они могли найти в городах работу и
жилье.
Говоря о социальной сфере, мы не можем не обратить внимание на сравнительно новое явление на селе - распространение наркомании при
продолжающейся алкоголизации населения. Наркомания теперь не только <зло больших городов>. Наши опросы показывают, что более 40
процентов сельских жителей считают наркоманию такой же проблемой села, как алкоголизм.

Русский агробизнес, бессмысленный и беспощадный

Для сотен российских сел эта безрадостная картина завершает тупиковый сценарий <стратегии выживания>, который навязал селу
отечественный агробизнес начала 1990-х. Сегодня мы видим, как умирает советская деревня, как мучительно идет смена уклада сельской
жизни, как вместо трансформации и развития идет воспроизводство натурализации крестьянского двора, воспроизводство материальной и
духовной бедности.
Одна из причин - истощение внутреннего кадрового потенциала села. Практически в каждом сельском районе из двух-трех десятков
хозяйств мы можем найти только одно или два, где видно развитие, в остальных - упадок и деградация.
Остановить это можно только одним - помочь увидеть реальную перспективу тем, кто способен трудиться. Особенно это важно для снижения
темпов роста алкоголизма и наркомании на селе, т. к. химическую зависимость человек может одолеть только в том случае, когда ему
есть для чего или кого быть трезвым. Бизнес готов вкладывать деньги в урожай, но не в село. Государство не в состоянии ему в этом
помешать, а может, и не должно. Но социальная защита населения - его, государства, дело.
Алкоголизм и наркомания в селе - следствие колониальной политики агробизнеса. По Марксу, капиталистический колониализм - это
очищение территории от аборигенов для более прогрессивного и прибыльного способа производства. Население, вернее его небольшая
часть, нужно в качестве дешевой рабочей силы, остальные - обременительная обуза.
Мы в ходе исследований сознательной злономеренности у сельских бизнесменов не наблюдали. Но разрушенная инфраструктура села,
поголовное желание выпускников школ уехать из деревни, отношение к старикам и <неуспешным> односельчанам говорят сами за себя.
Отсюда практика использования гастарбайтеров, феодальные отношения с вчерашними колхозниками и прочее.
Что здесь можно изменить, или нужно смириться с этим положением? Может, эта задача не решается, а изживается со временем, со сменой
поколения? Для того чтобы понять это, нужны новые исследования о реальных социальных процессах, которые идут не в <аграрной сфере
экономики>, а именно в селе. А у нас на недавнем социологическом конгрессе традиционное название секции социологии села было
заменено секцией аграрной социологии. Это символично.
Кадровый потенциал села обычно рассматривают с социально-демографических позиций. Это численность трудоспособного населения,
половозрастная структура, уровень образования и профессиональной подготовки, характер миграционных процессов из села в город, а
также социальная статистика (уровень преступности, физическое здоровье, социально опасные заболевания: алкоголизм, наркомания,
СПИД). К этому добавляют <объяснительную> социологическую информацию по состоянию общественного мнения населения относительно
актуальных проблем: отношения к труду, земле, будущего детей, удовлетворенностью жизнью и планах на будущее.
Как правило, <замеры> кадрового потенциала села более точны, когда основываются на панельных исследованиях, которые проводятся через
значительные промежутки времени на основе одинаковой выборки и показывают существующие перемены в объекте исследования.
В исследовании <Российское крестьянство в условиях аграрной реформы>, проведенном в 2003 году Институтом аграрных проблем РАН
(руководитель П. П. Великий, локальная выборка по Саратовской области, 600 респондентов), ответы жителей шести сел Саратовской
области сравнивались с теми, которые были получены в 1993 году. Исследование показало, что за 10 лет значительные перемены в
умонастроениях сельчан произошли в отношении желания работать в хозяйствах на основе коллективной собственности. Если в 1993 году
35,5 процента жителей села выбирали товарищество или акционерное общество, то в 2003-м таких было только 10,7 процента.
Сегодня крестьянство более ориентировано на несельскохозяйственную занятость (36 процентов опрошенных против 9 процентов в 1993
году).
Предпринимательский потенциал сельчан по сравнению с 1993 годом практически не изменился. Гипотетически желающих открыть свое дело
не более трети опрошенных, при двух-трех процентах уже имеющих свой <бизнес>.
Однако существенно изменилось отношение к наемному труду. Если в 1993 году более 40 процентов отрицательно относились к перспективе
работы по найму у частных лиц, то через 10 лет таких было не более 14 процентов, а 57 процентов считали, что это вполне приемлемо.
Практически на прежнем уровне остались большинство представлений о нетерпимых явлениях повседневной жизни, которые косвенно
свидетельствуют о насущных проблемах сельского образа жизни. Как и 10 лет назад, первое место занимает пьянство (более половины
опрошенных назвали этот социальный недуг главной проблемой села). На втором месте по-прежнему стоит чувство личной униженности
жителей села (в 1993-м - 42 процента, в 2003-м - 53 процента). В 1993 году на третьем месте стояло воровство (35 процентов
опрошенных), а в 2003-м - наркомания (48 процентов сельчан указали на это явление в жизни села), хотя число назвавших воровство
практически не изменилось (34 процента). Спустя 10 лет, как и раньше, треть опрошенных считают, что селу мешает жить лень и
паразитизм, которые распространены среди односельчан.
Таким образом, можно сделать вывод, что внутренний кадровый потенциал села в настоящее время истощен. Процесс адаптации села к
капитализму пошел по пути консервации и воспроизводства тех отношений, которые сложились в переходный период - до середины 1990-х.
Подавляющее большинство сельского населения вынужденно выбрало установку на <выживание>, а не на развитие. Главная причина этого -
отсутствие позитивной перспективы для жизни на селе и занятости молодежи в сельском хозяйстве.
Здесь необходимо выделить несколько новых тенденций, которые поддерживают <консервацию> тупиковых сценариев развития села и его
кадрового потенциала.
Первая из них - это представления родителей и детей о приемлемых маршрутах образования. Маршрут образования сельской молодежи по
сравнению с городской перевернут. Если в городе родители настраивают ребенка после девятого класса остаться в школе для обучения в
десятом-одинадцатом классах, то на селе - побуждают уехать в город, поступить в училище или техникум для получения <городской
специальности> или продолжения учебы в вузе.
Показательно, что уже с начальных классов сельской школы главным мотиватором учебы является возможность при хорошей успеваемости
покинуть село. На вопрос ученикам второго класса сельской школы в одном из поволжских сел <Что вам говорят учителя, для того чтобы
вы хорошо учились и слушались на уроках?> наиболее распространенный ответ звучал так: <Если не будете хорошо учиться, то останетесь
в селе и станете "алкашами" и "дебилами">. Конечно, эта школа расположена не в лучшем селе, но и не в худшем, а скорее в типичном
селе Поволжья.
Результаты массового опроса подтверждают усиление тенденции ухода молодежи из села.

Если только три процента родителей желают, чтобы их дети работали в сельском хозяйстве, то резерв для воспроизводства кадрового
потенциала села, иначе говоря крестьянства, за счет внутренних ресурсов весьма незначителен.

Другой немаловажный фактор, оказывающий отрицательное влияние на воспроизводство сельскохозяйственных кадров, - усиление тенденции
переезда из села в город сельской интеллигенции - специалистов сельского хозяйства, работников культуры, учителей. Причин несколько:
одна из них - невостребованность специалистов вследствие реорганизации колхозов и совхозов. Вторая причина - это личностные проблемы
с адаптацией к процессу капитализации села, третья причина - падение статуса сельского интеллигента в глазах односельчан. Как
правило, в поволжском селе специалист или учитель мало чем отличаются от своих односельчан в быту. Они так же держат скот и огород,
которые приносят значительную часть дохода его семьи. Но образ <учительницы-крестьянки> не очень привлекателен для сельских
специалистов. Не надо объяснять, что это значит для поддержания духовного здоровья сельского населения и села в целом.

Отвечая на поставленный в начале статьи вопрос о том, есть ли в России крестьяне, автор считает, что мы сейчас являемся свидетелями
смены социальноэкономического уклада российской деревни. Понятие <колхозное крестьянство> уходит в историю, облик села под
воздействием его капитализации будет меняться. Тенденции концентрации собственности на землю в одних руках с целью формирования
крупного товарного хозяйства будут нарастать, долевая собственность сельского населения со временем трансформируется в частную
собственность, агрохолдинги все более и более будут диктовать селу свою мораль рентабельности и производительности. Будет ли в этом
мире место крестьянину, который максимизирует не прибыль, а полезность, одновременно уважает и тихо ненавидит любую власть, надеется
только на свои силы, но сохраняет наивную веру в справедливого царя, которому нужна <своя земля>, но не частная собственность на
нее? Сможет ли составить конкуренцию аграрному капитализму не финансово прагматичный, а житейски практичный житель деревни, который
в ведении дел ориентируется не на формальные законы или <понятия>, а на нормы и традиции обычного права?
Скорее всего, кадровой основой нового аграрного сектора экономики будут не крестьяне в традиционном понимании этого слова. Это будут
наемные сельскохозяйственные рабочие, крупные, средние и мелкие сельские предприниматели, фермеры, самостоятельные сельские
производители, объединенные в кооперативы и товарищества.
Разумеется, крестьянин не исчезнет вовсе. Человек, постоянно живущий в сельской местности, занятый сельскохозяйственным трудом,
имеющий свою землю и хозяйство, способен выжить при самых неблагоприятных условиях. Он пережил все марксовы
общественно-экономические формации, пережил коллективизацию и перестройку, выживет и при нынешнем ударном строительстве капитализма
в России.
Другой вопрос, много ли ему будет места в условиях нашей <многоукладной экономики>. Сдается, что ему уготована, как это случилось в
большинстве европейских стран, роль экзотического персонажа туристического проспекта.
--------------------------------------------------------------------------------

[1] Штейнберг И. Е., Бахтурина Л. В. Первые аукционы земли сельскохозяйственного назначения в постсоветской России //
Крестьяноведение. Теория. История. Современность: Ученые записки. М., 1999. С. 241-253; Великий П. П., Елютина М. Э., Штенберг И.
Е., Бахтурина Л. В. Старики российской деревни. Саратов: Изд-во <Степные просторы>, 2000. С. 29-38.

[2] Гудков Л., Дубин Б. Сельская жизнь: рациональность пассивной адаптации [ http://www.cpeda.ru/docs/577747.html].

[3] Emirbayer M., Goodwin J. Network Analysis, Culture, and the Problem of Agency // American Journal of Sociology. 1994. ? 99 (6).
P. 1411-1454.

[4] Рефлексивное крестьяноведение: Десятилетие исследований сельской России / Под. ред. Т. Шанина, А. Никулина, В. Данилова. М.:
РОСПЭН, 2002.

От	Георгий
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	18.03.2004 21:18:46

"Отеч. записки". Цинь Хуэй: "Те, кто понимал Россию, но не понимал модернизацию, победил, но их успех привел только к провалу" (

http://strana-oz.ru/?numid=16&article=746

Раздел имущества больших семей

Цинь Хуэй

- Не могли бы Вы рассказать что-нибудь о своей жизни?

- Я родился и вырос в Наньнине, центре провинции Гуанси в Юго- западном Китае, где мои родители работали в отделе образования при
провинциальной администрации. Оба были активистами студенческого движения против режима Чан Кайши в Гуйлине, где мой отец учился в
педагогическом колледже. Моя мать оказалась там в 1937 году, беженкой из провинции Чжэцзян. Оба были членами Демократического
альянса, небольшой партии интеллектуалов, близких к КПК. В начале 1950 годов они безуспешно подавали заявление на вступление в
партию, а в 1957 году удачно избежали кампании против правых уклонистов. Под их влиянием я рано заинтересовался политическими и
интеллектуальными проблемами. Я вспоминаю, что слушал радиопередачи КПК, называвшиеся "Девять открытых писем к КПСС", в начале 1960
годов, когда мне было всего десять лет. Я мог пересказать наизусть целые передачи, представляющие собой полемический обмен мнениями
в китайско-советском диспуте.
Я закончил начальную школу в 1966-м, в год, когда разразилась Культурная революция. Следующие три года я формально провел в средней
школе, но, поскольку преподавание было приостановлено, уроков не было, и мои одноклассники, как и я, были предоставлены самим себе.
Когда в нашей школе был сформирован первый отряд "красных охранников"[2] -- не против "лиц, идущих по капиталистическому пути", но
против "пяти черных каст", -- меня туда не приняли из-за "не красного" семейного происхождения. Однако же, как и повсюду в Китае,
этот первый натиск "красных охранников" вскоре был подхвачен более широкой волной молодежи, ответившей на призыв Мао к восстанию;
организации "красных охранников" размножились как грибы после дождя, и я вскоре (в том же году) вступил в одну из групп,
придерживавшихся особых взглядов, в качестве одного из самых молодых ее членов. Поначалу за нами не было наблюдения и мы не
привлекали внимания, и некоторые из нас начали издавать листок новостей, у которого было много читателей. Это было очень
увлекательное дело, и мое самомнение возросло. В начале 1967 года, на новой фазе, произошла консолидация разнообразных мелких групп
в две противоборствовавшие организации "красных охранников". Это стало началом конфликта, приведшего к некоторым из наиболее
кровавых битв Культурной революции.
Вскоре провинция Гуанси прославилась на весь Китай из-за жестоких битв между различными фракциями ее "красных охранников", и битвы
эти в конечном счете переросли в настоящую гражданскую войну. Отчасти это произошло из-за того, что Гуанси была единственной
провинцией в стране, где местный партийный секретарь удержался у власти -- во всех остальных провинциях их низложили. Но Гуанси
контролирует пути поставок Вьетнаму, где тогда была в разгаре война с Америкой, и местный партийный секретарь, Вэй Гоцин,
поддерживал превосходные отношения с Вьетнамской партией труда через границу, и поэтому Мао не хотел его снимать. Наша фракция
боролась с Вэем в 1967 и 1968 годах. Нашу базу составляли преимущественно бедные районы больших городов. Здесь я получил уроки
социологии, которые открыли мне глаза. Нас поддерживали маргинализованные городские бедняки, которые обращали мало внимания на нашу
идеологическую риторику, но с громадной энергией высказывали обиды на правительственных чиновников. Экономическая деятельность на
наших "освобожденных территориях" также была далека от "плановой". Городские гетто были полны ларьков и уличных торговцев. Когда мы,
учащиеся, однажды рассматривали возможность капитуляции после того, как центральная Группа по делам Культурной революции в Пекине
провозгласила безоговорочную поддержку наших противников, бедняки хотели продолжать сражаться. Среди них были портовые рабочие и
паромщики, работавшие на реке Йон, а фракция во главе с Вэем обвиняла их в том, что они -- люмпен-пролетариат, который ближе к
мафии, чем к современному индустриальному рабочему классу. Контраст между риторическими лозунгами соперничавших студенческих фракций
и реальным социальным разделением между группами, которые сплачивались за ними, был потрясающим и в Гуйлине, куда я съездил зимой
1967 года. Здесь, в отличие от Наньнина, наша фракция удерживала муниципальную власть, тогда как большинство бедняков поддерживали
фракцию Вэя и сопротивлялись усилиям принудить их к повиновению. Фактически простой народ в таких конфликтах, как правило,
поддерживал слабейшую сторону, любого, кто не был у власти -- и стоило ему сделать выбор, как он проявлял б&ольшую, чем учащиеся,
решимость бороться до конца.
Карты были окончательно раскрыты летом 1968 года, когда Мао начал кампанию, с тем чтобы положить конец хаосу, охватившему всю
страну, перед Девятым партсъездом в начале 1969 года. В Гуанси Вэй и его союзники мобилизовали около 100 тысяч военных и ополченцев,
чтобы подавить оппозицию, а их было намного больше, чем нас. В Наньнине состоялась тяжелая битва, наши люди забаррикадировались в
старом районе города, и у нас было не более сотни винтовок. И городские бедняки, и портовые рабочие несли тяжелые потери, как и
воевавшие на их стороне учащиеся. Двадцать моих школьных товарищей были убиты при осаде. Мне удалось спастись бегством: как раз
перед тем, как Мао раскрыл карты, я бежал в родной город матери в провинции Чжэцзян, поэтому, когда начался штурм, меня среди
оборонявшихся не было. Когда я вернулся, наша средняя школа, как и все остальные организации и уличные комитеты в Наньнине, стала
упрочивать победу режима, создавая новую организацию учащихся под официальным контролем, но все еще прикрываясь названием "красные
охранники". В этой новой организации сильно ощущались последствия столкновения, и я не стал ее членом. Но всех учащихся мобилизовали
на "добровольную" работу по очистке улиц, на многих из них дома были совершенно разрушены, и пейзаж напоминал декорации "Обороны
Сталинграда"[3].

- Что произошло после репрессий в Наньнине?

- Мне предоставили возможность продолжать "образование" еще два года. От этого я отказался, и родители поддержали меня. Поэтому со
множеством других юнцов меня послали на перевоспитание в сельскую местность. В 1969 году я приехал в Тяньлиньскую волость -- в
гористый угол Гуанси, граничащий с Юньнанью на западе и с Гуйчжоу на севере -- чтобы преодолеть разделение между умственным и
физическим трудом, работая вместе с крестьянами. Столица этой волости -- Байсэ, где Дэн[4] поднял флаг Гуансийского совета в 1930
году. Это территория[5], населенная нацменьшинством чжуанов, говорящих на языке, который ближе к тайскому, чем к китайскому. Нас
троих (все мальчики) отправили в крошечную деревню, где жили одиннадцать семей, откуда нам приходилось идти пешком 60 ли (или 20
миль) по горной тропе (обычно ночью, дабы избежать платы за питание и жилье), чтобы поймать грузовик и поехать в столицу волости,
расположенную приблизительно в шестидесяти милях. Многие из жителей деревни ни разу в жизни не были в центре Тяньлиньской волости.
Через пять лет меня и двенадцать других учащихся перевели в более крупную деревню, состоявшую из семидесяти дворов. В Тяньлине жизнь
была очень тяжелой -- несмотря на то что земля там так плодородна, что можно питаться дикими плодами и растениями и не слишком много
работать. Основной злак, шедший в пищу, -- кукуруза. Бедность крестьян означала фактически полное отсутствие у них денег. И все-таки
в этом регионе, где сама природа доставляла пропитание, "Большой скачок" ухитрился привести к массовой гибели людей от голода, так
как слишком много жителей были вывезены из деревни, чтобы "производить сталь", а возвращаться им не разрешалось. В каждой деревне у
нас в коммуне были люди, умершие от голода около 1959 года. Нет сомнения, что голод был следствием скорее социальной системы, чем
природного катаклизма.

- Каковы были Ваши отношения с крестьянами?

- Пять лет я провел в одной деревне и четыре года в другой, оказавшись единственным из высланных в нашу коммуну юношей, кто
оставался в сельской местности в общей сложности девять лет. Спустя почти два десятилетия, когда наша группа вновь посетила эти
деревни, я был единственным, кто мог еще общаться с местными жителями в Чжуане. Годы, проведенные в деревне, наложили на меня
глубокий отпечаток, но это не значит, что в моей группе у меня были наилучшие отношения с сельчанами. И дело не в том, что я смотрел
на них свысока. Скорее, у меня было ранее сформировавшееся идеологическое убеждение, что они могут стать моими идеальными учителями,
чтобы исправить мое мелкобуржуазное мировоззрение. Однако же на самом деле крестьяне были отнюдь не мудрецами. У тех, кто поклонялся
сельчанам, было не больше шансов подружиться с ними, нежели у тех, кто считал их неполноценными. Наоборот, некоторые из нашей группы
легко общались с крестьянами, развлекая их грязными шутками или сплетнями, даже если у крестьян за спиной они отзывались о них как о
зашоренных людях или глупцах. Для меня же все это было поверхностными явлениями: ведь я искал "сущность" крестьян-бедняков. К
несчастью, крестьяне редко показывали свою "сущность", разве что на организованных занятиях политграмотой. Мои хорошие отношения с
крестьянами объяснялись, главным образом, намерением превратить себя в "настоящего" -- и образцового -- крестьянина. Когда они
проявляли неохоту ездить на работы по улучшению дорог, я всегда вызывался добровольцем. Хотя я и решил быть по-настоящему
независимым, отказавшись от предложения родителей отправлять мне посылки, я все-таки попросил их доставать лекарства для жителей
деревни. Поэтому крестьяне в итоге привязались ко мне. Когда я, наконец, уехал -- я последним из ссыльных юношей вернулся в город --
большинство семей в деревне послали кого-либо провожать меня. Никто не плакал, но они просто выражали уважение ко мне. Честно
говоря, хотя я изо всех сил старался в течение девяти лет, я так и не был с крестьянами "на дружеской ноге". Я говорю это, потому
что теперь часто делают вывод, будто я изучаю сельское общество из-за моих связей с ним в прошлом. Хотя несомненно справедливо, что
опыт деревенской жизни, полученный из первых рук, повлиял на мои исследования, я полагаю, что мои работы вдохновлялись скорее
разумом, чем чувством. Поэтому утверждать, что я борец за крестьянские интересы, было бы неверно. Будучи ученым, я не могу
выставлять свою кандидатуру на выборах в крестьянский союз или в деревенский комитет. Я делаю, что могу, -- просто стараюсь помогать
крестьянам приобретать и осуществлять гражданские права, такие как право на объединение, что позволило бы им защитить их собственные
интересы. Материальный интерес крестьян не всегда совпадает с моим. Общее для нас -- именно интерес к гражданским правам. Они
волнуют интеллектуалов, крестьян, рабочих, да и остальных. Я не считаю себя просто ходатаем за крестьянские интересы.

- Каким было Ваше интеллектуальное развитие в те годы?

- Среди крестьян у меня была репутация книжного червя. Я читал книги на очень разные темы, включая практические труды по медицине,
сельскохозяйственным машинам, водо- и электроснабжению и другим сельским технологиям. Знание этих материй позволило мне помогать
крестьянам в решении многих проблем деревенской жизни. За последние три года, проведенные в деревне, я также делал кое-какую работу
для культурного бюро волости. Я живо интересовался местными обычаями чжуанов и их культурой, собирал народные песни и занимался
антропологическим изучением чжуанов как своеобразной этнической группы. Что важнее, в этот период я питал интерес к социальным
теориям. Из-за отдаленности нашей волости никто в ней особенно не интересовался, что я читаю. С помощью китайской системы пинь-инь,
"глухонемого" метода, я самостоятельно выучил английский, который сослужил мне хорошую службу в последующие годы.
Большинство книг я привез из дома, но другим основным источником чтения была волостная библиотека в Тяньлине. Поскольку в те годы
читали немногие и ограничений почти не было, я мог брать оттуда книги всякий раз, как мы получали выходной, чтобы идти в библиотеку.
В 1960-е годы правительство напечатало серию книг только для "служебного пользования", в качестве материала для его идеологической
кампании против советского ревизионизма. Поскольку же в Тяньлине никто, кроме меня, ими не интересовался, я не только внимательно их
читал, но еще и забрал несколько книг из библиотеки с собой. Мой экземпляр книги "Обобществленное сельское хозяйство СССР"
американского ученого Наума Ясного был напечатан в августе 1965 года. Другая книга была "Новый класс" Милована Джиласа. Мой случай
не был редкостью. В последние годы Культурной революции у многих китайцев открылись глаза благодаря работам, анализировавшим
советскую систему. Мы легко могли соотнести прочитанное с тем, что переживали. Но эти книги не поколебали моей веры в коммунизм. И
действительно, я вступил в Партию еще в деревне и оставался ярым приверженцем коммунизма, совершенно не сомневавшимся в системе, на
протяжении всей юности.

- Что Вы делали после того, как уехали из деревни?

- Поскольку в течение десяти лет Культурной революции не требовалось вступительных экзаменов, был один год, после падения Банды
четырех, когда университеты принимали в студенты и аспиранты всех подряд. 1978 год оказался судьбоносным для всей семьи. Мои
родители -- которые тоже были сосланы в деревню, в другую волость -- уже через месяц вернулись в Наньнин. Сестру приняли в колледж,
после того как она сдала возобновленные вступительные экзамены. А меня приняли в аспиранты Ланьчжоуского университета в провинции
Ганьсу, на дальнем северо-западе Китая. Поэтому, едва выйдя из начальной школы, я начал писать диссертацию, пропустив среднюю школу
и студенческие годы -- такую карьеру сделала возможной, разумеется, только Культурная революция. И после столь длительного времени,
проведенного в деревнях, у меня был неодолимый порыв к учению, которое захватило меня настолько, что я ни разу не ездил на каникулы,
до тех пор пока не получил через три года степень магистра.

- Что привело Вас в северо-западный Китай?

- Я избрал Ланьчжоуский университет для аспирантских занятий, потому что с 1950-х годов там работал профессор Чжао Лишэн (сослан за
правый уклон). Мое чтение убедило меня, что он -- наилучший историк землевладения и крестьянских войн в Китае. Я хотел работать под
его руководством и послал ему из своей деревни несколько пробных работ. Классовый анализ землевладения и арендных отношений, а также
социальных битв, перераставших в крестьянские войны, были традиционными темами марксистских исследований крестьянства, хотя более
ранние китайские историки-марксисты этими конфликтами не интересовались. На самом деле, именно китайские троцкисты опубликовали
двухтомные "Исследования по истории китайских крестьянских войн" в начале 1930 года, которые не вызвали большого резонанса, и работы
не имели продолжения. В 1950-е годы, после Освобождения[6], Чжао Лишэна назначили ответственным за установление принципов для
современного изучения крестьянских войн в Китае. Это было "новой историографией", вдохновленной марксизмом -- с гигантской энергией
и жизненной силой как в эмпирических исследованиях, так и в социальной критике. Однако к 1970-м годам возобновился интерес, главным
образом, именно к старым парадигмам, что не слишком будило мысль. Интерес к событиям в нашей области науки сблизил меня с Чжао, но
после того, как я попал в университет, мы оба перестали следить за "теоретическими" дебатами тех лет и обратились к эмпирическим
исследованиям. Мы стремились добраться до социального идеала, одушевлявшего крестьянские восстания (разумеется, это не были ни
научный социализм, ни капитализм), и считали, что наши труды должны быть, в первую очередь, эмпирическими, чтобы иметь возможность
оценивать существующие парадигмы с необходимой дистанции.
Этот интерес привел меня к изучению территории, где теперь располагаются провинции Сычуань и Юньнань, а в XVII веке, в переходный
период между династиями Мин и Цин, был установлен режим восставших крестьян, с системой военного производства, заменившей
патриархальную социальную организацию равным распределением земли и ее продуктов. Например, в противоположность большинству
исследований восстания тайпинов, мое исследование опиралось не столько на официальные декреты или программы, сколько на записи,
свидетельствующие о том, какова была экономическая деятельность в мелких крестьянских хозяйствах при этом патриархальном варианте
"общественной собственности". Из этой магистерской диссертации получились две объемистые исследовательские работы. В начале 1980-х
годов я начал преподавательскую работу в Шаньсийском педагогическом университете в славном городе Сиань. Я все еще искал новые
парадигмы, чтобы понять долгую историю крестьянского хозяйства. Традиционное коммунистическое объяснение крестьянских войн в старом
Китае синтезировало их в формулу "арендные отношения : присвоение земли: крестьянское восстание", в которой упор делался на
конфликты по поводу аренды и собственности между землевладельцами и крестьянами-арендаторами, и эти конфликты интерпретировались как
классовая борьба; государственные репрессии считались в теории продуктом политической власти землевладельцев. Однако же в источниках
о крестьянских восстаниях, происходивших по всему Китаю, обнаруживалась обратная последовательность. Костяк крестьянских армий
состоял не из арендаторов, а из зажиточных крестьян или даже из мелких помещиков, которые больше не могли переносить государственной
эксплуатации. Определяющим фактором было различие между власть имущими и безвластными, а вовсе не конфликты в сфере землевладения.
Эта гипотеза получила дальнейшее обоснование в моем исследовании сельского хозяйства равнины Гуанчжун в центральном Шаньси. Там я
обнаружил "феодализм без помещиков", когда мелкие крестьяне подчинялись непосредственно традиционной властной структуре. Верхний
класс эксплуатировал крестьянство не в качестве собственника земли или капитала, но через государство, которое действовало как
своего рода "сверхобщина", тотальная община, управляя всем населением через налоговую систему. Для меня было существенно не оспорить
определения феодализма, но пересмотреть ключевые концепции теоретической парадигмы, длительное время господствовавшей в нашей
области. Этот интерес привел меня к сравнительному изучению эпохи "Сражающихся царств" Цинь -- Хань в Китае с 475 года до н. э. по
220 год н. э. и греко-римской эпохи на Западе. Я указал, что отношения аренды и найма были гораздо более развиты в Римской империи,
чем в Китае эпохи Хань -- хотя было много схожих черт в кредитных отношениях, которые разительно отличались от займов под высокий
процент в средневековой Европе или в эпоху Тан. Я был уверен, что многие из наших базовых понятий содержат основания,
импортированные из исследований западной античности, которая не вполне совпадала с той, которую рисовали китайские источники. В то
же время я дал оценку современным западным интерпретациям греко-римской экономики и предложил альтернативные модели для ее
понимания.
Оглядываясь назад, я понимаю, что не уделял достаточного внимания вмешательствам в экономику со стороны деспотического государства,
выражавшимся в необычайной способности администрации Цинь -- Хань мобилизовать в широких масштабах людские ресурсы для имперских
проектов. Здесь династия Хань больше напоминала Византийскую, чем Римскую империю. "Декланификация", начатая при династиях Цинь и
Хань, не означала, что узы родства слабели из-за усиления личных прав гражданина, но означала, что деспотическое государство
сокрушило права родов. Этот процесс был сравним с тем, каким византийская имперская власть упразднила римские родовые права. Римское
право в том виде, как оно было кодифицировано византийской практикой, на первый взгляд, вполне "современно" в том, как оно
разделалось с остаточными явлениями родового права, дошедшими от Римской республики, но на самом деле византийское право отошло от
понятий гражданства и приблизилось к нормам восточного деспотизма. Распад местных общин в эпохи Цинь и Хань также брал за образец
авторитарное государство, а не индивида. Это была ликвидация патриархального общества, ведшая не к гражданскому обществу, а в
противоположном направлении.

- Считаете ли Вы, что Ваше интеллектуальное развитие выиграло от открытости 1980-х годов? Каково Ваше мнение в общем, об этом
периоде?

- Говоря ретроспективно, можно утверждать, что я кое-что выиграл. Моя карьера протекала вполне гладко, когда я поднимался по
академической лестнице от лектора до профессора, но в том, что касается интеллектуального стимула или вдохновения, я оказался сильно
разочарован. К концу 1980-х годов интерес к истории крестьянства стремительно снизился. Консервативные ученые теперь обращались к
традиционному изучению династий, тогда как прочих охватила непрерывно усиливавшаяся "культурная лихорадка", вызвавшая всевозможные
обобщенные сравнения между "Востоком и Западом", в которых культура была не столько историческим или социальным феноменом, сколько
вектором национального характера. Рассуждения о различиях между "Китаем и Западом" стали способом уменьшения различий между прошлым
и настоящим, элитой и массами, носителями власти и общинниками в Китае. Разумеется, я признаю, что "культурная лихорадка" в 1980-е
годы, подобно Новому культурному движению Четвертого мая в конце 1910-х годов, была важным моментом в интеллектуальном просвещении.
Но если в период Четвертого мая было мощное столкновение разнообразных "измов", то теперь все говорили об одной только "культуре" --
до такой степени, что множество современных понятий вроде либеральной демократии или социал-демократии затушевывались, объединяясь в
рамках "западной культуры". Поэтому реального спора между различными позициями, подобного имевшему место после Четвертого мая, в
частности, между консервативной и радикальной точками зрения, не было.
Симптомом пустоты периода, о котором идет речь, в сфере моих занятий была замена парадигмы "отношений аренды и найма" концепциями
"гармоничной сельской общины", этос которой якобы сохранялся благодаря сопротивлению местной знати вмешательству имперского
государства. Но если "традиционная" местная община была такой гармоничной, то как мы объясним широкомасштабные крестьянские войны,
которые много раз вспыхивали в Китае и ощутимо разрушали его общественно-политическую и экономическую жизнь? Это способствовало
тому, что я пересмотрел свое понимание крестьянского общества в общем и целом. Я начал с того, что посмотрел свежим взглядом на
марксистские теории крестьянского общества и на практику русских социал-демократов от Плеханова до Ленина, изучая англоязычную
работу Теодора Шанина по этому вопросу, споры между Джеймсом Скоттом и Сэмюэлем Попкином о противоположности между "моральными" и
"рациональными" крестьянами в Юго-Восточной Азии Филипа Хуана об упадке китайского сельского хозяйства. В 1985 году я начал изучать
русскую традицию исследования крестьянства, представленную Чаяновым; я работал в сотрудничестве со своей супругой Цзинь Янь,
специалистом по Восточной Европе, -- мы организовали перевод работы Чаянова 1925 года "Организация крестьянского хозяйства" на
китайский язык. Наша книга "Мир, реформа и революция" (Nongcun gongshe, gaige yu geming) была опубликована в 1996 году. Это новое
направление привело меня от исследований крестьянства в узком смысле к более широкому взгляду на китайскую историю.
Поэтому хотя я был разочарован переменами в области моих научных занятий в 1980-е годы, мое личное интеллектуальное развитие,
безусловно, многим обязано этому периоду. В конце концов, это было очень оживленное время, повсюду царила просвещенная атмосфера. В
области политики большинство народа с оптимизмом смотрело на грядущие реформы, сам же я все еще верил в систему и ее способность к
изменениям в будущем.

- Что изменило Ваше политическое мировоззрение?

- Социальное движение 1989 года изменило все. Пекинские беспорядки вскоре перекинулись на Сиань. Но в течение примерно месяца, когда
студенты начали бойкотировать занятия, преподаватели были втянуты в бунт и повсюду ширились волнения, я был настолько погружен в
собственную работу, что почти ничего не замечал. Помню, что 16 мая, когда волна протестов против правительства достигла наивысшей
точки, я, как обычно, вошел в аудиторию с портфелем и обнаружил, что студенческий городок совершенно пуст. 20 мая ввели
военно-полевые суды и установили комендантский час. В последующие дни студенты были крайне расстроены исчезновением со сцены местных
интеллектуалов, проявлявших активность до 20 мая. Затем провинциальный комитет партии одобрил введение военно-полевых судов и обязал
каждого члена партии выразить им поддержку. Я больше не мог молчать. 24 мая я написал заявление протеста и вышел на улицу с другими
местными членами партии, чтобы повесить его в виде написанного крупным шрифтом плаката, осуждающего введение военно-полевых судов и
снятие Чжао Цзыяна с поста генерального секретаря партии как нарушение устава КПК. Утверждая демократические права членов партии,
плакат трактовал "Четыре основных принципа" КПК скорее в антиавторитарном, нежели в антилиберальном духе, требуя "настаивать на
коллективном руководстве против личного тоталитаризма, на социализме против феодализма, на марксизме против средневековой инквизиции
и на демократической диктатуре народа против диктатуры над народом".
Таким образом я присоединился к движению, которое уже, казалось, было обречено на поражение. Наш плакат имел большой резонанс в
Сиане. Затем, 4 июня, сопротивление было сломлено. В Сиане демонстрации и гражданское сопротивление репрессиям продолжались до 10
июня. Эти события подействовали на меня, словно ушат холодной воды. В большом очерке, посвященном социальному движению 1989 года,
Ван Хуэй недавно утверждал, что движение было привержено ценностям социалистического прошлого и противостояло ценностям либерализма.
Если социализм, о котором говорит Ван Хуэй, является демократическим, то такое направление в 1989 году безусловно было, но если он
считает, что этот социализм был антилиберальным, то он совершенно неправ. Мой призыв "настаивать на Четырех основных принципах" был
более "социалистическим", чем примеры, приведенные Ван Хуэем в его очерке, но этот призыв никоим образом не был антилиберальным.
Так я впервые оказался непосредственно замешан в текущие дела. Это не означает, что в моих исследованиях отсутствовало чувство
современных реалий. Но вплоть до 1989 года моим главным разочарованием был кризис в нашей области науки, тогда как после 1989 года
мои заботы сконцентрировались на вопросах типа: куда должны идти китайские крестьяне? Куда должен идти крестьянский Китай? Поэтому в
начале 1990 годов, когда большинство интеллектуалов переключались с широковещательных дискурсов периода "культурной лихорадки" на
эмпирические исследования, я наоборот перешел от эмпирики к теоретическим "измам". В 1994 году я перевелся в один пекинский
научно-исследовательский институт, а на следующий год начал преподавать в университете Цинхуа. В конце 1990-х годов "измы" опять
вошли в моду, и я в очередной раз ощутил готовность вернуться к эмпирическим исследованиям. На мой взгляд, слабость нынешней
интеллектуальной ситуации в Китае заключается в отделении споров об "измах" от рассмотрения вопросов социальной реальности. Заслуга
обобщенных "измов" состоит в универсальных ценностях, которые их одушевляют; и все-таки всякая конкретная теория того или иного
"изма", как правило, создается в ответ на частные исторические, а не на универсальные вопросы. Поэтому, когда мы отстаиваем
универсальные ценности, мы должны следить за тем, чтобы не смешивать их с универсальными вопросами. Мой лозунг таков: "измы" можно
импортировать; "вопросы" необходимо порождать на местах; теории всегда должны создаваться самостоятельно.

- Каковы были более широкие перспективы в Вашей сфере, которые привлекли Ваше внимание в 1990-е годы?

- На протяжении 1980-х годов я уже убедился, что происходившее в Китае следовало рассматривать в рамках более длительного процесса
развития человечества. Это был период, когда, разумеется, ликвидировались народные коммуны и была введена система ответственности за
индивидуальные хозяйства, которая вернула экономическую инициативу в руки индивидуальных фермеров. Таково было ключевое изменение на
первой фазе эпохи реформ при Дэн Сяопине. Я истолковал его как последний эпизод в тысячелетней борьбе человеческого общества за то,
чтобы "сбросить оковы общины ради индивидуальной свободы". Я полагал, что первой стадией этого процесса было продвижение от
первобытной племенной общины к классическому обществу свободных людей (я считаю, что "рабовладельческое общество" -- неподходящее
определение для античности); второй стадией -- переход от феодальной патриархальной общины к предсовременному гражданскому обществу;
а третья стадия свершается теперь: надо перейти от нашей -- в советском стиле -- общины "железной чашки риса" к демократическому
социализму, который я считал целью реформ в те годы.
После 1989 года многие думали, что военное подавление восстания прервет процесс реформ, включая экономические, и вернет старую
систему "железной чашки риса". Мы с женой полагали иначе. На наш взгляд, после того как состоявшиеся 4 июня расстрелы разорвали
тонкое покрывало "великой патриархальной семьи", процесс "раздела семейного имущества", вероятно, должен был ускориться. Хотя
перспективы демократического раздела стали ничтожными, после того как "верховный патриарх" раскрыл карты перед "молодежью", он вряд
ли, по нашему мнению, был заинтересован в том, чтобы вновь сплотить прежний "великий клан". Более вероятным было развитие,
напоминавшее столыпинское подавление революции 1905 года, которое ускорило распад русского мира[7]. Мы уже чувствовали, что
готовится сочетание жесткого политического режима и экономической "свободы" в духе Столыпина. После поездки Дэна на Юг в 1992 году
так и произошло.
Теоретически на наш интерес к общине и ее распаду повлияла, главным образом, работа Тённиса "Община и общество" ["Gemeinschaft und
Gesellschaft"]. Маркс в работах зрелого периода пользуется этими терминами в социологическом смысле, близком к тённисовскому, чтобы
обозначить социальную группу, члены которой обладают одинаковым статусом, встречающуюся в древних или недостаточно развитых
обществах. Существуют и различия. Маркс не только дает материалистическое и волюнтаристское объяснение этого процесса, но определяет
общину гораздо шире. В "Grundrisse"[8] он делает знаменитое заявление о том, что чем глубже мы погружаемся в историю, тем больше
индивид предстает зависимым, принадлежащим к более крупному целому. На его взгляд, эволюция этих "целых" проходила через ряд
последовательных форм, от отдельной семьи к племени, а затем, через "конфликт и слияние", к тотальному единству, охватывающему все
более мелкие сообщества, т. е. к "государству азиатского типа". Во всех этих формациях личный характер подавлялся; индивиды
считались попросту частями, прилаженными к целому, собственностью общины, и из индивидуальной зависимости от общины происходит
привязанность всех членов к фигуре патриарха, ее возглавлявшего.
До образования "гражданского общества" индивид не мог разорвать узы общины "силой обмена" и добиться личной независимости -- а затем
преодолеть "отчуждение" частной собственности и продвинуться к идеальному государству, где индивиды и свободны, и сплочены. Хотя в
более поздних работах Маркса и были какие-то второстепенные изменения, основополагающий взгляд Маркса на эволюцию членов общины в
независимых индивидов остался тем же самым.
Вплоть до возвышения Столыпина российские социал-демократы отличались от народников тем, что разделяли позицию Маркса. Плеханов
говорил об "эксплуатирующей общине и эксплуатируемом индивиде" -- традиция, у которой был общий интеллектуальный фон с Тённисом.
Формы социального сообщества и их изменения во времени сильно различались в Китае и на Западе. От классической древности до
Средневековья и ранней современности европейское общество в значительной степени основывалось на небольших общинах, тогда как в
Китае, начиная с эпохи Цинь (221#207 годы до н. э.) развивалась господствовавшая над ними суперобщина. Таким образом если в Европе
модернизация означала союз гражданина-индивида с образующим над ним арку сообществом, монархическим государством, против власти
феодального владетеля, но в Китае нам приходится принимать в расчет возможность объединения сил гражданина-индивида и небольшой
деревенской общины против непреходящей верховной власти гигантского централизованного государства, для достижения основной цели
модернизации -- сделать гражданина-индивида и основой, и целью общества.

- Какие политические выводы Вы извлекаете из этой макроисторической перспективы?

- Каким бы ни был путь к окончательному упразднению общины, ее распад всегда ставит три вопроса. Во-первых, сбрасывание уз общины и
утрата ее защиты -- две стороны одного и того же процесса. Индивид "освобожден" от них в двух смыслах. Тем не менее эти два аспекта
имеют разное значение для различных социальных классов, представители которых, как правило, явно от этого что-то приобретают или
теряют, и эти приобретения и потери вступают в конфликт. Каждый социальный класс неизбежно борется за "раздел семейного имущества",
наилучшим образом соответствующий его собственным интересам.
Во-вторых, это означает, что вопрос о том, как делить семейное имущество, важнее вопроса о том, надо или не надо его делить. Вопреки
традиционному марксистскому выделению реакционных и революционных классов, на практике нельзя сказать, что кто-либо когда-либо был
"от природы" склонен к разделению или сохранению общины. В Древней Греции и Риме и аристократы, и общинники предавали племенные
традиции. В ранний период современной Франции и роялисты, и якобинцы разрушали сельскую коммуну. В современном Китае община "big
wok"[9] разрушается под двойным давлением -- "нерадивых отцов" и "неблагодарных сыновей".
В-третьих, в диспутах о том, "как делить", спорящие не делятся на "радикалов" и "консерваторов", но затрагиваются вопросы
справедливости и несправедливости -- со значительными последствиями для дальнейшего исторического развития. Когда человеческое
общество перерастает формы племенной общины, существует разница между тем, выбирает ли оно афинский или македонский путь. В Афинах
государственная система, основанная на господстве старейшин родов, преобразовалась в демократическую государственную систему, или
классическое гражданское общество, через революцию общинников, которая включала в себя прощение долгов и равное распределение земли
Солоном, чтобы создать частную собственность для общинников. Аналогичный процесс имел место в Риме, когда вступили в силу законы
Лициния -- Секстия. В Македонии же племенная структура эволюционировала в "государство сильного человека", где родовая власть была
заменена имперской властью -- что включало в себя формирование обширных частных владений в духе Птолемея, -- чтобы установить
деспотическое царское правление над каждым подданным. Аналогично этому существуют два пути из феодального сообщества. Один -- для
"молодежи", чтобы вырваться из-под патриархального контроля и демократически разделить между собой существующее имущество; другой --
для самого патриарха, возможно, с некоторыми поддерживающими его "старшими братьями", чтобы воспользоваться железным кулаком для
монополизации семейного имущества и отгона или порабощения молодежи. В российских дебатах по поводу Столыпинской аграрной реформы
Ленин называл их американским и прусским путями к капитализму. До этих реформ крестьяне почитали царя как "отца мира", и русские
либералы и социал-демократы в равной степени хотели устранить это почитание, чтобы освободить и крестьян, и землю. Фактически это
означало приватизацию земли на демократических началах. Поэтому Ленин впоследствии заметил, что первоначальная аграрная программа
его партии "была выполнена Столыпиным". Несправедливость Столыпинских реформ заключалась не в приватизации земли, но в
сопутствовавшей ей жестокой экспроприации крестьян. В то время народники горько сетовали, что распад мира разрушает "традиционный
русский социализм", что было очень похоже на то, как некоторые "леваки" в современном Китае протестуют против того, что Дэн Сяопин
разрушил социализм Мао. С другой стороны, некоторые русские либералы в столыпинский период стали поддерживать олигархию, полагая,
что независимо от методов, какими проводилась приватизация, она была благом, и люди должны извлечь уроки из чрезмерного радикализма
1905 года и менять "вехи" ради сотрудничества с властями. Теперь либералы такого типа стали обычным явлением в Китае.

- Каково Ваше отношение к этим позициям?

- Я критиковал обе. Я против восхваления традиционного социализма нашими "народниками", а также против поддержки нашими
"олигархическими либералами" приватизации в столыпинском духе, проводимой находящейся у власти элитой или полицейским государством.
Подобно диссидентам-либералам (таким как Милюков) и социал-демократам (таким как Плеханов и молодой Ленин) в царской России, я
полагаю, что проблема, с которой мы сталкиваемся сегодня, состоит не в том, чтобы произвести выбор между капитализмом или
"социализмом", в стиле мира или стиле Мао, как будто мы совершили грех, отказавшись от социализма; речь не идет и о выборе между
"феодализмом" и капитализмом, словно все будет хорошо, до тех пор пока мы будем отвергать феодализм. Подлинный вопрос, который стоит
перед нами, заключается в том, по какому из двух возможных путей -- прусскому или американскому -- пойдет сельский Китай:
экспроприация крестьянства сверху, крупными помещиками или компаниями, как в Пруссии XIX века, или же возникновение независимых
мелких и средних современных фермеров, как в США XIX века. Ленин всегда нападал на первый и защищал второй.
В столыпинскую эпоху Россия еще не была индустриальным обществом, и программа Столыпина включала в себя главным образом приватизацию
земли. В современном Китае ситуация уже не такова. На мой взгляд, сегодня уже существуют два народных мифа о приватизации земли. В
одном говорится, что в результате последуют аннексии, социальный кризис и крестьянская война; в другом -- что произойдет
автоматическая оптимизация распределения аграрных ресурсов через рынок. Первый миф исторически неточен. Истоки крестьянского
восстания в Китае, как я уже говорил, связаны не столько с арендными конфликтами, сколько с экспроприациями, производившимися
авторитарным государством. С другой стороны, я не считаю, что в современных условиях приватизация земли является наилучшим способом
повышения эффективности сельского хозяйства или разрешения крестьянских проблем. В целом меня по-прежнему убеждает плехановская
позиция, что социалисты не должны содействовать приватизации земли, но в то же время должны противостоять экспроприации земли
полицейским государством, которое упразднит все достижения прогресса и возродит азиатское самодержавие. Поэтому в сегодняшнем Китае
пресечь надо не распределение земли крестьянам в качестве частной собственности, но нарушение политической властью существующих прав
крестьян на землю. В частности, там, где не возникает вопросов специфического размещения или общенационального планирования, я
выступаю за то, чтобы дать больше прав крестьянам и ограничить правительственную власть. Это положение основано не на экономических
рассуждениях -- поскольку, как я объяснил, я не считаю, что свободная купля-продажа земли произведет "эффективные крупные фермы", --
но на мнении о том, что, будучи непривилегированной общественной группой, которую могут обижать, крестьяне должны пользоваться
б&ольшими правами на землю, чтобы быть защищенными от государства. Если правительственные чиновники могут отнимать у крестьян землю
по своему произволу, какие гражданские права будут оставлены крестьянам?
Сегодня многие крестьяне, живущие вблизи больших городов или на юго-восточном побережье, стали землевладельцами, сдавая землю в
аренду землепашцам из внутренних провинций. На других территориях крестьяне совсем покидают землю, оставляя ее необработанной, чтобы
ускользнуть от налогов, какими их облагают. Но самая большая опасность, подстерегающая сельское население, состоит не в слиянии
крестьянских хозяйств, но в государственной экспроприации крестьянских земель для коммерческих целей. Теперь это -- широко
распространенное явление в Китае. В провинции Цзянси, например, местное правительство недавно отняло у крестьян примерно 8 000 акров
земли, способной прокормить 20 000 человек, для того чтобы отдать землю в аренду компании, которая, по слухам, занимается
экологически чистым сельским хозяйством. На практике вся полученная крестьянами компенсация состояла в разрешении неуплаты
налогов -- от сделки крестьяне ничего не получили, а когда они стали протестовать, государство прислало полицию, чтобы их
утихомирить. Если бы земля была частной собственностью крестьян, то компании было бы очень трудно завладеть такой крупной
территорией путем рыночного обмена. Масштабы этого злоупотребления вызвали мощный резонанс, но это не единичный случай. Так, многие
сегодня придерживаются того взгляда, что единственный способ защитить крестьян -- передать им землю и отнять у властей право
совершать земельные сделки за их спинами. Поэтому я поддерживаю условную приватизацию земли в Китае не столько из экономических,
сколько из политических соображений. На самом деле утверждение, будто Столыпинские реформы обеспечили развитие процветающего
крестьянского хозяйства в России, является большим преувеличением.
Столыпинская "ставка на сильного" потерпела крах, в значительной степени потому, что Столыпин недооценивал моральную сплоченность
российских деревенских общин, препятствовавших "отделению" семей от основанной на коллективной собственности обработки земли и косо
смотревших на зажиточных крестьян воспользовавшихся возможностью "выделиться". Впоследствии большевики, у которых не было корней в
деревне, которую они очень плохо понимали, сделали ту же ошибку, двигаясь в противоположном направлении. Они пытались развязать
классовую войну в российских деревнях, мобилизуя "крестьян-бедняков" против "кулаков". Но сельским общинам не понравилось ни первое,
ни второе: у них была очень мощная эгалитарная, но также и независимая традиция, которая связывала всех крестьян вместе в общей
нравственной экономике. Советская коллективизация обернулась катастрофой. В Китае, с другой стороны, партия имела глубокие корни в
деревне и пользовалась уважением в широких слоях крестьянства после Освобождения, тогда как в деревнях отсутствовала та коллективная
независимая организация, что характеризовала русский мир -- они гораздо больше напоминали "желоб с песком" Сунь Ятсена. Не объясняет
ли это относительную гладкость, с которой КПК смогла проводить коллективизацию в начале 1950-х годов, не вызвав такого с катаклизма,
как КПСС?
Я более или менее согласен с этим описанием коллективизации в России и Китае, хотя считаю, что в Китае отсутствие независимых
сельских институтов было гораздо важнее, чем существование у партии опоры в сельской местности. Еще одно значительное различие
состояло в том, что советские земельные реформы преследовали прямо противоположную цель, нежели столыпинские меры: устранение
крестьян-единоличников и коммунализацию деревень. По контрасту, китайская реформа устранила не только помещиков, но также и все
местные институты, которые никогда не были очень сильными. Однако же как раз потому, что у китайских крестьян не было общинных уз,
они были совершенно неспособны оказывать коллективное сопротивление воле государства, подобное тому, какое традиция мира оказывала в
России. Для сильного авторитарного государства гораздо легче контролировать атомизированную, нежели коммунализированную деревню. По
этой причине, когда я сегодня говорю о приватизации, я совершенно не отделяю ее от демократизации. Первая без второй приведет к
большим страданиям и бедам. В наших теперешних условиях лозунг "нет налогообложения без представительства" может стать очень мощным
лозунгом для китайских крестьян -- хотя это единственная их надежда. В Европе считают, что если правительство не защищает своих
фермеров, то оно не выполняет свои обязанности. Там правые отстаивают laissez-faire[10], а левые -- государство всеобщего
благосостояния. Но в случае с китайскими крестьянами это ложные альтернативы. У большинства населения Китая -- т. е. у крестьянства,
составляющего около 65 процентов жителей, у 800 миллионов человек -- нет ни свободы, ни социальных гарантий. Им необходимы в одно и
то же время и больше laissez-faire, и больше социальной поддержки.

- Какого рода услуги доступны им сегодня?

- Кризис социального обеспечения на селе набирает остроту. Более всего коллапс -- теперь обсуждаемый даже в официальных СМИ --
заметен в сельском образовании. Предполагается, что, выполняя Закон об обязательном образовании, правительство обеспечит бесплатное
образование для всех граждан страны. Но в Китае этот закон теперь часто интерпретируется просто как обязанность крестьян отправлять
своих детей в школу. По обвинению в нарушении закона сельские власти часто арестовывают крестьян, которые не посылают детей в
школу -- игнорируя тот факт, что крестьянам не по средствам платить за учебу.
В годы правления Мао образование -- как "идеологический фронт" государства -- подвергалось строгому контролю. От масс требовалось
усваивать дистиллят официальных доктрин. Финансирование образования было еще ниже, чем сегодня: в большинстве сельских школ работали
"получающие местную поддержку" учителя и "лица, их заменяющие": фактически их оплачивали сами крестьяне. Но поскольку крестьянский
двор в то время не был независимой экономической единицей, а учителя, получавшие "местную поддержку", получали зарплату прямо на
производстве, крестьянские семьи не ощущали непосредственного давления на себя в затратах на образование. Это соответствовало общей
ситуации, когда государство добывало свое "первоначальное накопление" не с помощью налоговых механизмов, а прямо из "коллективного
хозяйства". Маоистский режим не облагал налогами крестьянские дворы, и поэтому у крестьян не было обязанности платить налоги,
каковая существует теперь. Нет причин сожалеть об отмене маоистской системы -- миллионы крестьян умерли от голода, -- а тех, кто
указывает на отсутствие в тот период платы за школьное обучение, можно назвать, во всяком случае, односторонними. Ведь нельзя
сказать, что реформы последних двух десятилетий разрушили китайскую систему обязательного школьного обучения. Наоборот, китайское
государство никогда не выполняло свою обязанность по обеспечению образования для крестьян.
И все-таки справедливо, что теперь в сельской местности преобладают другие проблемы в области образования. При Мао крестьянским
детям никогда не мешало посещать школу то, что они были не в состоянии оплачивать обучение; но случаи, когда у детей не было
возможности ходить в школу из-за плохого оборудования школ, действительно были. Условия в школах были скверными, и длительное время
в них не изучали ничего, кроме красных книжечек Мао. Наличие учителей, получающих "местную поддержку", создавало условия для
коррупции, в которой были замешаны местные кадры, обладающие властью назначать учителей. Положение стало улучшаться в начале эпохи
реформ. Объем политической пропаганды в школах сократился, а качество сельского образования улучшилось; другим значительным
улучшением стало изменение, позволившее учителям, получающим "местную поддержку", переводиться на государственное обеспечение --
через отбор посредством единых экзаменов.
Однако в 1990-е годы положение значительно ухудшилось. С одной стороны, возросла плата за школьное обучение, тогда как, с другой,
новая налоговая система требовала, чтобы "прибыли возрастали, а расходы снижались", фактически поощряя деревенские власти собирать
деньги с крестьян. Эта практика не только полностью отменила позитивные реформы начала 1980-х годов, но и на самом деле превратила
учителей, "спонсируемых государством", в "получающих местную поддержку" -- т. е. финансируемых крестьянством. Итак, мы возвращаемся
к тому же вопросу: кризис в сельском образовании порожден государством, у которого не слишком много власти и которое берет на себя
слишком много ответственности. Ситуация настолько плоха, что теперь повсюду существуют частные благотворительные организации,
старающиеся собирать деньги на образование деревенских детей. Эти организации, однако же, фактически контролируются, хотя и не
финансируются правительством. Власти не оказывают им административной поддержки; не существует также и уставов, в которых
предписывалась бы пропорция пожертвований, которые могут быть потрачены на текущие расходы -- в противоположность благотворительной
раздаче. Разумеется, в условиях, когда отсутствуют какие бы то ни было прозрачность и надзор, это приводит к растратам и коррупции.
Чем больше благотворительность связана с правительством, тем успешнее покрываются все нарушения. То же верно относительно помощи
беднякам: в этой области много лет фонды отнимались у крестьян-бедняков и оседали в карманах местных властей.

- Как крестьяне реагировали на перемены, происшедшие в деревне после Мао?

- В терминах их собственных прав -- крестьянам необходимо видеть и справедливость реформ, и пользу от них; в терминах исторического
развития им необходимо стать из "крестьян" "фермерами". Это не проблема общественной собственности, противопоставленной
собственности частной, или же "приватизации в больших размерах", противопоставленной "приватизации в малых размерах". Если говорить
точнее, это процесс перехода от несвободы к свободе -- словами Маркса, от "зависимости" к "независимости человека". При маоистской
системе китайские крестьяне подвергались жесткому контролю и были плохо защищены. Затем, в начале эпохи реформ, народные коммуны
были ликвидированы, а их основное достояние, земля, была относительно честно распределена между крестьянами, установлена "система
ответственности за каждый двор". Поэтому сначала крестьяне выступали в поддержку реформ и проявляли довольно сильную "гражданскую"
сознательность. Зато прежний режим предоставлял больше защиты городскому населению, поэтому горожане за освобождение от его уз
заплатили больше. Кроме того, способ, каким была поделена промышленность, оказался в высшей степени несправедливым: ведь так
называемому "опекуну" доставались все ценности фактически обанкротившегося хозяйства, он выгонял на улицу всех членов этого
хозяйства, которые "ели рис из железной чашки". Поэтому горожане, особенно рабочие государственных предприятий, больше
сопротивлялись реформам и были больше привязаны к предыдущим системе и своему статусу в ней.
Но эти отношения изменялись, по мере того как развивался процесс реформ. За последние годы непрерывные промежуточные расходы на
реформы в сельской местности значительно ухудшили положение крестьянства. После вступления Китая в ВТО положение крестьян станет
критическим. С одной стороны, вступление в ВТО нанесет серьезный удар по китайскому сельскому хозяйству, поскольку в страну потечет
дешевый импорт и это понизит крестьянские доходы. Это будет основным вызовом сельскому населению. С другой же стороны,
распространение "международного стандарта" гражданских прав через ВТО откроет двери для переселения крестьян в города, что
постепенно отменит статусные барьеры и предоставит крестьянам рыночные свободы, тем самым еще раз освобождая их потенциал для
развития. Это откроет удобные возможности для сельского населения. Если либерализация и торговли, и перемещения людей пройдет
хорошо, вступление в ВТО принесет больше блага, чем вреда китайским крестьянам, а следовательно и Китаю. Ключевой проблемой будет
здесь, кого считать "гражданином", т. е. кто может получать равные права перед законом и участвовать в равной конкуренции. Если
"гражданами" будут считать только зарубежных инвесторов, но не наших собственных крестьян, то положение последних еще более
ухудшится, и они будут сопротивляться реформам. Если "крестьяне" должны стать "фермерами", то они -- в терминологии Генри Мэйна --
должны перейти от статуса к договору, получив свободы современного гражданина. Если крестьянам не предоставят этого статуса и если
они не увидят ни справедливости, ни пользы в реформах, стоящих на повестке дня, они "уйдут в реакцию", как произошло с российскими
крестьянами в столыпинскую эпоху. В этом случае у Китая нет будущего.
В Иране "белая революция" шаха несла с собой олигархическую капиталистическую программу авторитарной модернизации, вызвавшую мощную
фундаменталистскую реакцию и в итоге развязавшую "черную революцию" Хомейни. Это очень похоже на то, как Столыпинские реформы
встретились с мощной реакцией со стороны традиции мира, и это столкновение вымостило дорогу к Октябрьской революции. Однако русские
крестьяне ненавидели Столыпинские реформы, потому что они отняли у крестьян землю, тогда как позиция иранских крестьян была прямо
противоположной. Когда в главных городах Ирана в 1977#1979 годах бушевала Исламская революция, иранские крестьяне -- около половины
населения страны -- оставались или безразличными, или враждебными к восстанию против шаха. Крестьяне получили выгоду от его аграрной
реформы, в результате которой им были розданы еще и земли мечетей, и они ощущали, что должны проявлять лояльность к шаху -- порою
нападая на революционные сходки и разграбляя дома помещиков и исламских активистов. По этим же причинам иранские землевладельцы
часто поддерживали революцию против шаха, тогда как российские землевладельцы стали первой мишенью революции 1917 года. Я упоминаю
все это, чтобы показать, что ни один класс в истории не является по своей сути "прогрессивным". Мы должны задаваться вопросом не о
том, какой класс может мобилизовать все остальные для реформы, но о том, какого рода реформа будет справедливой и пойдет на пользу
большинству населения, коим в Китае, очевидно, является крестьянство.

- Какими были непосредственные результаты вступления Китая в ВТО?

- Договор о вступлении Китая в ВТО предусматривает максимум 8,5 процента субсидий на сельское хозяйство, что чрезвычайно мало на
взгляд европейских и американских переговорщиков. Но иностранцы не понимают именно того, что китайские крестьяне всегда получали
нулевые -- а то и отрицательные -- субсидии от государства. Фактически при таком положении субсидии получают экспортеры
сельскохозяйственной продукции, а крестьяне имеют к ним незначительное отношение. Например, в 2002 году, в год, когда Китай стал
членом ВТО, китайский сельскохозяйственный торговый баланс показал падение импорта и резкий рост экспорта -- всё при низких
субсидиях и тарифах, как было условлено, несмотря на американские обвинения Китая в мошенничестве. На самом деле на внутреннем
китайском рынке зерна много лет царил застой, но когда в тот год в Канаде и США из-за природных катаклизмов поднялись цены на зерно,
китайские экспортеры воспользовались удобным случаем. Субсидии, полученные ими от китайского государства, не вышли за рамки,
установленные ВТО, но этих субсидий оказалось достаточно, чтобы китайские экспортеры смогли купить зерно у крестьян по
беспрецедентно низким ценам и затем продать его с хорошей прибылью на международном рынке. Официальные СМИ превозносили это
достижение как "трансформацию вызова в удобный случай", тогда как на самом деле оно основывалось на перекладывании реальных расходов
на плечи крестьянства; это просто очередной пример сурового "налогообложения без представительства". Можно ли назвать такую практику
капитуляцией перед Америкой? Или капитуляцией перед глобализацией? Или капитуляцией перед ВТО? Или же это капитуляция перед
длительной традицией -- от императора Цинь Ши Хуанди до Мао Цзэдуна, -- которая не считала крестьянина гражданином-индивидом?
Очевидно, в индустриальном секторе нет такой рабочей силы -- ни при системе welfare в развитых странах, ни при поддержке профсоюзов
в третьем мире или в восточноевропейских демократиях, -- что могла бы "конкурировать" с китайским рабочим классом, у которого нет
прав ни на образование профсоюзов, ни на переговоры по вопросам условий труда. Поэтому и западные фермеры, полагающиеся на
государственные субсидии, могут считать сложным соревнование с китайскими экспортерами, полагающимися на производителей-крестьян,
никогда не пользовавшихся никакой защитой, но лишь подвергавшихся строгому контролю: таковы причины многих из "чудес" в современном
Китае, которые зачастую кажутся одинаково поразительными и правым, и левым на Западе. На самом деле, хотя никто в современном мире
не согласится с этим, у такой ситуации есть, можно сказать, исторический прецедент. Около XVI столетия некоторые восточноевропейские
страны стали весьма конкурентоспособными в торговле сельскохозяйственными продуктами, установив "вторичное крепостное право". В
современном Китае вы можете найти умных людей, которые понимают это очень хорошо. В некоторых внутренних дискуссиях они напрямую
констатируют, что, поскольку у Китая нет сравнительных преимуществ ни в ресурсах, ни в технологии мирового уровня и Китай не может
продвигаться ни к реальному социализму, ни к реальному капитализму, преимущество, делающее его конкурентоспособным, может возникнуть
только за счет уникальной системы зависимого труда.
Фактически я признаю, что они в значительной степени правы. Без этой системы труда Китай никогда не смог бы осуществить "чудо
конкурентоспособности", вызывающее большой интерес и на Западе, и в бывшем советском блоке, и во многих демократиях третьего мира --
но подражать этому чуду не может никто и никогда. Однако же вопрос, который я хотел бы задать, состоит в следующем: могут ли быть
"чудеса" такого рода долгосрочными? Надо рассмотреть долгосрочные последствия "вторичного крепостного права" в Восточной Европе.
Сегодня в США много говорят о "китайской угрозе". На самом деле, поскольку восточноевропейский опыт XVI столетия не привел к
появлению крупных держав, то в высшей степени сомнительно, достигнет ли нынешнее китайское чудо такой точки, где оно будет реально
угрожать Западу. Но даже если экономическая магия такого типа, когда к людям не относятся как к людям, и поставит Китай на одно из
первых мест в мире, то какой может быть ее ценность? Такие процессы могут, прежде всего, угрожать существованию самого китайского
народа.

- Из-за Вашей сосредоточенности на аграрных проблемах на Вас иногда вешают ярлык китайского народника. Согласны ли Вы с этим?

- Нет, если коннотацию этого термина следует понимать как, по существу, русскую, то нет. Меня можно считать кем-то подобным
американским популистам. Я противник народничества в русском стиле, в особенности варианта, представленного такими фигурами, как
Петр Ткачев. Это не означает, что я противостою им, в основном, из-за народнического терроризма. Многие народники не были замешаны в
покушениях, а их участники не всегда были народниками. Моя позиция состоит в том, что я за простой народ -- вот почему я разделяю
некоторые из взглядов американских популистов, -- но против всех разновидностей коллективизма, отрицающего личную свободу и
попирающего права индивида. Иногда такой коллективизм выглядит по своему характеру популистским, хотя он находится лишь в шаге от
олигархии. Популизм такого рода, когда допускается консенсус пяти человек, чтобы лишить шестого права на самовыражение, с легкостью
становится олигархией тех, кто претендует на то, чтобы представлять все население. Витте как-то сказал, что в России у черносотенцев
было нечто общее с народниками: последние стояли за невинный, идеалистический коллективизм, а первые -- за бандитский коллективизм.
Ахмед Искендеров[11] тоже высказался в том духе, что в 1890-е годы левые и правые экстремисты в России странным образом имели одно
мнение по вопросу о мире, противостоящем индивиду. По-моему, верно и противоположное: в поздней царской России социал-демократы и
либералы (на этот раз не странным образом) объединились, чтобы сбросить узы, налагаемые общиной на индивидуальную свободу. Это
единство было и антинародническим, и антиолигархическим.
Изначально народники славились своей программой продвижения "от мира к коммуне социализма" -- через укрепление существующих сельских
общин и противостояние "индивидуализму" независимого крестьянского хозяйства. В те годы социал-демократы критиковали это как форму
"народной диктатуры" и "государственного социализма", которая защищала "эксплуататорский мир" и препятствовала крестьянской свободе.
Но с течением времени умеренные народники стали более терпимыми к независимым крестьянам, тогда как социал-демократы, теперь во
главе с Лениным, борясь со Столыпинскими реформами, поменяли ориентацию, все более делая упор на национализацию земли -- как если бы
они были народниками-экстремистами. Итак, то, что Плеханов когда-то заклеймил как народнический взгляд на популистскую диктатуру, в
конечном счете было претворено в действительность его учениками -- Лениным и другими, которые предали его. Плеханов был теоретиком в
западном духе, он превосходно знал современную ему европейскую цивилизацию с ее традициями социализма и либерализма. Но он был не
слишком хорошо осведомлен относительно российского традиционного общества; о русских традициях Плеханов знал гораздо меньше, чем
социологи-народники, и даже меньше, чем Ленин.
И все-таки ирония истории -- не только русской -- состоит в том, что если Плеханов, понимавший модернизацию, но не Россию, не сумел
реализовать свою программу, то те, кто понимал Россию, но не модернизацию, реализовали свои; тем не менее их успех привел только к
метаморфозе традиционных зол России и к провалу общественной демократизации. Сегодня в Китае мы столкнулись с аналогичными
проблемами. Урок российского опыта, на мой взгляд, состоит в том, что последовательная борьба против политики в духе Столыпина может
основываться только на позициях, занимавшихся либералами и социал-демократами первоначально; я имею в виду поддержку американского,
а не прусского пути к аграрному капитализму и противодействие всякого рода традиционному "социализму".

- В таком случае как бы Вы описали всю гамму отстаиваемых в современных дискуссиях предписаний для китайского будущего?

- Позвольте мне сформулировать это следующим образом. С 1950-х по 1970-е годы Китай можно было описать как гигантскую патриархальную
семью; под руководством партии государство контролировало все. В 1980-е годы "семью" невозможно было дольше сплачивать, и разделение
ее владений стало неизбежным. Сегодня каждый согласен с тем, что "семью" следует разделить, но существуют большие разногласия
относительно того, как ее надо делить. Это проблема, которая определяет теперь в Китае принадлежность к разным лагерям. Во-первых,
существуют те, кто стремится возродить коллективные традиции, чтобы противостоять распространению индивидуализма в западном стиле.
То, что они считают социалистическим наследием Китая, они принимают за противоядие от недуга либерализма. Это я называю китайским
популизмом. Его интеллектуальные цитадели располагаются главным образом в организациях гуманитариев. Второй лагерь -- олигархи в
столыпинском стиле. Их мировоззрение очень просто: государственное имущество -- это добыча, которую следует разграбить согласно
принципу "каждому по его власти". В интеллектуальном отношении они наиболее мощно представлены среди экономистов. Первую группу
обычно называют популистами, а я -- китайскими новыми левыми; вторую -- олигархами, а я -- либералами.
Я критиковал обе позиции -- с точки зрения, которая, вероятно, сильнее всего в общественных науках и может казаться разочаровывающей
в западном интеллектуальном контексте. Ведь мои возражения так называемым новым левым в Китае основаны, главным образом, на
социал-демократической теории, а мои возражения олигархической программе, или экономическому либертарианизму, -- преимущественно на
либеральной теории. Кроме того, социал-демократические традиции, к которым я примыкаю, не похожи на традиции современных западных
партий, которые вроде бы поворачиваются вправо; это, скорее, классическое наследство Первого и Второго интернационалов, от Маркса и
Энгельса до Бернштейна и Плеханова. Аналогичным образом, либеральные источники, на которые я ориентируюсь, -- не современные левые
либералы, отстаивающие редистрибутивные традиции Рузвельта или Ролза, но классический либерализм Роберта Нозика. Когда я критикую
олигархический лагерь, я опираюсь на аргумент Нозика, что приватизация должна соблюдать "интегральную справедливость владения" -- т.
е. принципы справедливого приобретения, справедливого обмена и справедливого вознаграждения. Это заставляет остерегаться
столыпинского способа ограбления при приватизации общественного имущества. То, что я здесь игнорирую традицию Рузвельта, не значит,
что я выступаю против нее. Но как мы можем говорить о государстве благосостояния в Китае, когда мы не можем даже остановить
"оптовую" кражу государственной собственности?
На Западе существуют противоречия между двумя традициями -- классической социал-демократией и классическим либерализмом -- по таким
вопросам, как социальное обеспечение и регулирование экономики. Но все это почти не имеет отношения к сегодняшнему Китаю. Его
ситуация гораздо больше напоминает описанную у Маркса, предпочитавшего французских физиократов XVIII века, стоявших за свободный
рынок, -- ориентированным на государство меркантилистам; а также Адама Смита -- германской исторической школе; или на том же
основании -- Плеханова, страшившегося последствий столыпинской программы. На самом деле, сталкиваясь с полицейским государством,
левые всегда защищали принцип laissez-faire упорнее, чем правые.
Исторически левая традиция на Западе была социалистической, а не этатистской -- ведь этатизм длительное время считался неотъемлемой
принадлежностью правых. Отстаиваемое левыми государство благосостояния сегодня перелагает на государство больше ответственности, но
это не тот Левиафан, до бесконечности распространяющий свою власть, которого всегда боялись либералы. Со своей стороны, либералы
вновь и вновь показывали, как чрезмерно мощное государство может угрожать свободам граждан, но никогда не утверждали, что у
государства не должно быть публичной ответственности. Поэтому нам следует спросить: при каких условиях эти две традиции вступают в
противоречие? Ответ состоит в том, что это может произойти, когда власть и обязанности государства основаны на общественном
договоре, согласно которому граждане делегируют государству власть и ожидают взамен выполнение им определенных обязанностей. Значит,
то, какой объем ответственности граждане желают возложить на государство, обусловит, сколько власти они ему будут делегировать.
Именно в этой ситуации социал-демократы, требующие, чтобы государство приняло на себя больше ответственности, вступят в конфликт с
либералами, требующими, чтобы власть государства была ограничена.
Однако же в Китае, где легитимность государства не основана на принципе общественного договора, государственная власть никоим
образом не соответствует ответственности государства. Наоборот, здесь государство пользуется громадной властью и берет на себя мало
ответственности. В такой ситуации требование социал-демократов, чтобы ответственность государства возросла, гармонирует с
требованием либералов, чтобы государственная власть ограничивалась и сокращалась. И из-за этого между социал-демократами и
либералами в Китае больше равновесия, чем на Западе. В Китае сегодня нам нужно ограничить власть государства и расширить сферу его
ответственности. Осуществить эти два изменения нам позволит лишь демократия.

- Сколь широко распространен такой взгляд?

- Это идеи, которые должны были бы получить поддержку в равной мере и социал-демократов, и либералов, но реальность в сегодняшнем
Китае пока не такова. У меня есть друзья в обоих критикуемых мною лагерях -- и среди "китайских новых левых", и среди "либералов".
Однако же, хотя к обеим этим позициям власти относятся в известной степени терпимо, с моей позицией дело обстоит совершенно не так.
Сейчас такой период, когда призраки Сталина и Пол Пота все еще бродят, даже если "правят бал" Сухарто и Пиночет. Первые все еще
могут отнимать частную собственность людей, наполняя ею сундуки государства, тогда как вторые обращают сундуки государства в частные
богатства власти предержащих. На самом деле, у этих призраков есть важнейшая общая черта: первые могут по-прежнему наказывать
"Гавелов", а вторые без труда отправляют на тот свет очередных "Альенде". Зачем в таких условиях спорить между собой Гавелам
истинного либерализма и Альенде подлинной социал-демократии?

- Глядя в будущее, считаете ли Вы эволюцию по тайваньскому сценарию возможным вариантом для Китая -- если КПК пойдет по пути
Гоминьдана и постепенно ослабит свою хватку, чтобы позволить провести мирный переход к многопартийной демократии?

- Я очень на это надеюсь, но на Большой земле такой переход будет гораздо труднее. Некоторые скажут -- потому что КПК даже более
авторитарна, чем был Гоминьдан, но это не главная проблема; любая партия может со временем измениться -- посмотрите на компартии
Восточной Европы. Настоящая трудность -- в том, что для КНР будет трудно свернуть назад со столыпинского пути, по которому она
съезжает вниз. Кроме того, на Тайване, в Индонезии или в Южной Африке политическая демократизация происходила в рамках экономической
системы, которую изменения не затронули. Демократизация там была, в основном, вопросом политического примирения: Мандела и Де Клерк
пожали друг другу руки. Зато в Восточной Европе приватизация и демократизация осуществлялись примерно в одно и то же время. Когда
произошла демократизация, государственное имущество все-таки оставалось в относительной неприкосновенности, и поэтому раздел его
свершился через ряд сделок, и хотя народ сетовал на этот процесс, его воспринимали как сравнительно легитимный. Теперь никто ни из
правых, ни из левых не стремится опрокинуть результаты этого процесса, даже если левые могут критиковать отсутствие в нем
"основательной" справедливости.
Но в Китае приватизация осуществляется до демократизации. Если все наше народное имущество будет конфисковано олигархами, результат
будет вопиюще грабительским и несправедливым. Несомненно, что если демократия здесь будет отложена еще на двести лет, то люди
забудут о свершившейся сегодня чудовищной несправедливости и согласятся с результатами приватизации. Но если демократизация
произойдет здесь вскоре, то "политического примирения" в духе Манделы не будет, а будут страшный народный гнев и решимость исправить
несправедливость. Тогда результат будет повторением российского -- новые Столыпины в Китае вызовут новую большевистскую революцию,
что в очередной раз приведет к деспотизму.

- Но не скажет ли Вам какой-нибудь разумный деятель КПК: вот именно -- и как раз поэтому нам необходимо удерживать власть еще как
минимум полстолетия, и тогда у Вас получится демократия без всякого бунта?

- Еще пятьдесят лет -- можно ли так долго сохранять на этом уровне нынешний рост ВВП? Демократию легче построить в благоприятное
время, в условиях процветания. Но тут есть парадокс, поскольку как раз в условиях процветания стремление к демократии обычно бывает
наименьшим. Гораздо легче можно было бы построить демократию в России в 1913 году (а еще легче -- в 1905-м), чем в 1917-м. Но в
неблагоприятные времена люди вопиют: "Зачем нам терпеть несправедливость?", как они сделали в 1917 году. С другой стороны, такое
негодование в истории бывает редко. Так, когда в Индонезии народ требовал суда лично над Сухарто, он даже не подвергал сомнению
режима собственности в целом. Но Индонезия не переживала переходный период, в отличие от Китая, где результат может быть гораздо
более хаотическим. И все-таки, анализируя сравнительные исторические данные, я признаю, что, возможно, фактом человеческой природы
является то, что у большинства людей нет сильного чувства справедливости.

- Вы говорите, что в Восточной Европе результаты приватизации приняты обществом. Будете ли Вы утверждать то же о России, где
олигархическая коррупция была такой, что даже адвокатам приватизации пришлось извиняться за сегодняшнее ограбление как за достойную
сожаления цену блестящего будущего, которое наступит завтра? Население Китая в десять раз превосходит и восточноевропейское, и
российское. Не утопично ли воображать справедливую приватизацию среди такого колоссального населения?

- Справедливо, что демократизация в России шагнула не столь далеко, как в Чешской республике или Польше, и потому приватизация в
России была гораздо менее справедливой. Правительство Ельцина не исполнило своего обещания разделить и перераспределить
государственное имущество и переложило его прямо в карманы новой олигархии. И даже "справедливое перераспределение" в чешском стиле
на практике имеет свои изъяны. Но в любом случае я утверждаю одно: демократизация является условием, необходимым для относительно
приемлемого процесса приватизации, но одного этого условия недостаточно. В демократическом обществе приватизация может и не быть
совершенно справедливой, но в недемократическом обществе она безусловно не будет справедливой. Вот на каком различии я настаиваю.
Когда западные экономисты рассматривают Китай, они обычно разделяются на школы. Одна -- "Вашингтонский консенсус" классических
либералов, полагающих, что, избегая вопроса о приватизации, Китай приобретает лишь временные выгоды и столкнется с тяжелыми
последствиями в будущем -- тогда как восточноевропейские страны, осуществившие радикальную приватизацию, испытывают временные боли,
но гарантируют себе долгосрочное процветание. Другая школа -- более или менее кейнсианская: она полагает, что в Китае наличествует
"государственно-контролируемая" экономика или экономика квази-welfare, и хвалит Китай за то, что он не поторопился проводить
излишнюю маркетизацию. Обе школы подвержены той иллюзии, что китайский переходный период является более "постепенным" и
"социалистическим", чем восточноевропейский. По существу же процесс "раздела имущества большой семьи" происходил и происходит в
Китае так же беспощадно, как и в Восточной Европе. В чем Восточная Европа не может сравниться с нами, так это в нашем столыпинском
стиле перераспределения -- Россия к нему ближе. А во что я непоколебимо верю, так это в создающий для всех равные права,
справедливый и открытый процесс приватизации, основанной на демократическом участии и публичном контроле; попросту говоря, было бы
практичным честно продать государственные активы и посчитать приходы и расходы, для того чтобы основать фонды социальных гарантий и
общественного благосостояния. С другой стороны, если приватизация будет проводиться в темноте, при авторитарном правлении, то
независимо от того, будет ли она осуществляться методом "раздела" или "продажи", она неизбежно приведет к ограблению народных масс.
Некоторые китайские интеллектуалы запустили лозунг "прощай, утопия!". Я с ним не согласен. "Утопические катаклизмы" в Китае в XX
веке произошли из-за принудительных экспериментов, но не из-за самой утопии. Ведь утопия (если под этим термином мы имеем в виду
"неосуществимый идеал") -- прежде всего, не то, с чем можно просто попрощаться, поскольку люди не всегда могут судить, что
осуществимо, а что нет. Поэтому нет такого пути, по которому они могли бы просто пройти в царство "осуществимых" идей. В этом
смысле -- после того как мы попрощаемся с утопией, больше не останется независимых и свободных мыслителей. Хайек справедливо
отмечает границы рациональной мысли, призывая нас остерегаться "самонадеянности разума". Но он избегает того парадокса, что как раз
из-за ограниченности нашего разума мы не можем знать, где располагаются его границы. Поэтому "ограничивать разум" нет ни
необходимости, ни возможности, тогда как ограничивать принуждение безусловно необходимо и возможно. Иными словами, нет такой
гуманистической идеи -- будь то практическая или утопическая, -- которую следовало бы претворять в жизнь ценой разрушения свободы
частной жизни или публичной демократии. Мы должны отстаивать идеалы и сопротивляться насилию. Воображать честную приватизацию в
условиях демократии среди нашего колоссального населения, может быть, и утопично, но без таких грез мы откроем двери для
приватизации недемократичной и бесконтрольной.

--------------------------------------------------------------------------------

[*] Интервью с бывшим профессором истории экономики пекинского университета Цинхуа Цинь Хуэем печатается по изданию: New Left Review
20, March-April 2003 [ http://www.newleftreview.net/NLR25403.shtml].
© New Left Review.
Перевод с английского Бориса Скуратова.

[2] хунвэйбинов. -- Примеч. перев.
[3] Имеется в виду фильм Романа Кармена. -- Примеч. ред.
[4] Дэн Сяопин. -- Примеч. перев.
[5] Ныне Гуанси-Чжуанский автономный район. -- Примеч. перев.
[6] Имеется в виду победа над Гоминьданом осенью 1949 года. -- Примеч. перев.
[7] Автор пишет это слово по-русски. -- Примеч. перев.
[8] Имеются в виду "Grundrisse der Kritik der politischen Oekonomie (Rohentwurf)" ("Основные черты критики политической экономии
(Черновой набросок)", в русской традиции включаемые в состав "Экономических рукописей 1857#1859 годов". -- Примеч. ред.
[9] Буквально -- большой котел. -- Примеч. перев.
[10] Букв.: не мешайте (франц.). -- традиционная формулировка требования невмешательства государства в экономику. -- Примеч. ред.
[11] Ахмед Искендеров -- советский историк, член-корреспондент РАН, с 1987 года главный редактор журнала "Вопросы истории". --
Примеч. ред.

От	Георгий
К	Георгий (17.03.2004 00:04:36)
Дата	18.03.2004 21:18:31

"Отеч. записки". Стратегии решения аграрного вопроса в России (*+)

http://strana-oz.ru/?numid=16&article=745

Стратегии решения аграрного вопроса в России

Андрей Медушевский

Почему аграрный вопрос не существовал в древности, но проявился в Новое время? Почему одна и та же программа его решения дает
неодинаковый эффект в разных странах при сходстве их аграрных институтов или наоборот - один и тот же результат возникает независимо
от различия исходных условий? Почему одни страны оказались ввергнуты в пучину аграрной революции, а другие решили эту проблему путем
реформ? Наконец, какова специфика аграрных отношений в России?
В основе предложенной нами интерпретации аграрного вопроса находится осознание обществом проблемы легитимности существующих прав на
владение землей. Там, где присутствует осознание несправедливости существующей системы распределения земельных ресурсов, независимо
от реальной ситуации в экономике страны, - существует аграрный вопрос. Там, где такое осознание отсутствует, - аграрного вопроса, во
всяком случае как социального феномена, не существует даже при наличии экономически неэффективной и политически необоснованной
правовой системы земельной собственности. Данный подход, концентрируя внимание на общественных представлениях, обнаруживает существо
проблемы там, где предшествующая историография видела лишь ее следствие. Он показывает, что степень социальной артикуляции аграрного
вопроса и выдвигаемые в обществе программы его решения определяют масштаб конфликта и конкурирующие стратегии его разрешения.
Категория легитимности в современной социологии означает не только и не столько соответствие данных социальных институтов
действующему закону, сколько принятие этих институтов массовым общественным сознанием. Понятия легитимности и законности могут
совпадать, когда правовые нормы соответствуют представлениям о справедливости, но могут и не совпадать или даже находиться в остром
конфликте между собой. Иначе говоря, социальные институты могут быть законными (опирающимися на действующее позитивное право), но не
легитимными и, наоборот, они могут быть легитимными (в глазах населения), но незаконными. Легитимность (или нелегитимность)
собственности повсюду в мире определяется тремя измерениями - порядком ее распределения в обществе, способами ее приобретения в
прошлом и средствами ее защиты в настоящем.
Представления общества о справедливом или несправедливом порядке распределения собственности определяются во многом статусом права
собственности в общественном сознании. Вопрос о том, является ли право собственности фундаментальным и естественным правом (наряду с
высшими ценностями демократического общества и другими основными конституционными правами, такими как жизнь, свобода и личная
безопасность), остается предметом острой дискуссии в современной правовой литературе. Этот спор стал особенно интенсивным в странах,
где необходимость решения аграрного вопроса совпала с переходом к демократии и необходимостью принять новую конституцию[1].

Второе измерение легитимности собственности - время (историческая давность) и характер (правовой или неправовой) ее приобретения. В
условиях аграрного перенаселения этот мотив способен (как показали, в частности, обстоятельства начала войны в Югославии) стать
решающей предпосылкой для формирования этнонационального конфликта и даже привести к этническим чисткам. Такие конфликты связаны с
противопоставлением различных национальных историй и мифов, общая цель которых - легитимировать существование данного народа на
определенной территории и доказать его <историческое право> на владение занимаемой землей (в особенности если ее перестает хватать
на всех).

Третье измерение легитимности - применяемые способы защиты земельной собственности. Основу правовой реальности современного мира
составляют понятия собственность и договор. Социальная реальность, выражаемая этими понятиями, рассматривается как находящаяся вне
сферы вмешательства государства, однако защита со стороны последнего необходима для их существования. В развитом гражданском
обществе данные правовые институты составляют часть, причем наиболее важную, частного права, в которое государство вмешиваться не
должно, по крайней мере без веских на то причин. Но в традиционном аграрном обществе, где гражданско-правовые институты не
укоренились, понятие собственности по большей части лишено правового смысла, а модернизация требует целенаправленного
административного вмешательства и правового регулирования.

Определение трех основных измерений легитимности земельной собственности позволяет выявить возможные альтернативные стратегии
решения аграрного вопроса.

Источниковую базу исследования составляет достаточно компактный комплекс документов - проектов решения аграрного вопроса, как
опубликованных, так и неопубликованных, а также материалов центральных архивов, отражающих историю их подготовки, авторство,
характер функционирования в ходе реформ (РГАДА, ГАРФ, ОР РГБ, РГАЛИ, РГАСПИ, Национальный архив Франции, архив российского Института
права и публичной политики и проч.). В результате исследования стало возможным реконструировать девять моделей аграрных
преобразований, различающихся той конструкцией собственности на землю, которую они вводят, а также планируемыми методами ее
реализации и возможными социальными последствиями.

Первая модель представляет ту исходную конструкцию соединения земли и власти в рамках крепостного права, которая составляла
сердцевину служилого государства вплоть до начала его реформирования в XVIII столетии. Политическая стабильность Российского
государства исторически была связана с экономическим и социальным могуществом владения земельными ресурсами. В коллективных
представлениях общества государство, власть (персонифицированная в монархе) воплощала в себе одновременно и единство территории, и
верховное управление, и верховное распоряжение земельными ресурсами. Во второй половине XVII века обозначились важные для
дальнейшего развития страны процессы: геополитическая обстановка, составлявшая один из факторов общественного консенсуса, стала
более стабильной; создалась возможность широкого колонизационного освоения новых перспективных для земледелия территорий.

В свою очередь, власть получила возможность положить предел перетеканию населения в незанятые землевладением регионы: Соборное
уложение 1649 года окончательно прикрепило крестьян к той земле и, соответственно, к тем землевладельцам, у которых они были
зафиксированы учетной документацией (писцовые и переписные книги).

Другим важным условием последующего развития стало вхождение страны в мировую (для того времени - европейскую) систему, обозначив
начало эпохи модернизации. Сохранение стабильности существования и в перспективе - процветания страны стало необходимо соотносить с
общей мировой системой европейских держав. Одновременно это вхождение в европейскую систему произвело мощный информационный сдвиг в
сознании населения: новое информационное пространство сделало возможным для населения идентифицировать себя в кругу других
европейских стран, изменить качество жизни и культуру правящих верхов, изменить национальное самосознание. Именно тогда и возникло
определенное противоречивое представление о самоидентификации страны: возник естественный, но ранее неактуальный вопрос о том,
почему государство, столь богатое ресурсами (по европейским масштабам), оказывается в то же время столь скудным для собственного
населения[2].

На этом фоне понятен процесс изменения форм собственности - от власти над землей как территорией, как резервом национального
богатства и как источником средств (через использование ее ресурсов населением) - к узкой интерпретации землевладения как сословной
привилегии. Первоначальная власть государства над землей выражает в теории своего рода общественный договор, очень напоминающий его
трактовку Томасом Гоббсом, где государственная власть получает исключительную прерогативу на поддержание внутренней и внешней
стабильности. Отсюда трактовка отношений общества и власти, в задачу которой входит оборона, организация армии, обеспечение
управления, государственного аппарата (поместная система). Макс Вебер определял этот тип отношений как <литургическое
государство>[3]. В русской историко-правовой науке оно традиционно определялось как <служилое государство>[4]. Функционирование
данной системы основывалось на систематическом учете земель и их налогообложении (три типа земель - служилые, церковные,
государственные или черные), а важнейшей функцией государства становилось обеспечение учета и контроля над распределением земельных
ресурсов, что требовало функционирования соответствующего аппарата.

Вхождение в систему европейских государств, необходимость предотвратить отставание от более развитых государств Европы и обеспечить
осуществление общегосударственных (национальных) задач стали фактором, определившим изменения социальной структуры общества. Власть
оказывается не в состоянии более удерживать под своим контролем весь земельный ресурс. Традиционалистская интерпретация понятия
<земля> (как триединства территории, народа и власти) длительное время выражала формулу социального консенсуса, нашедшего зримое
выражение в период преодоления Смуты и утверждения новой династии в начале XVII века. Она нашла свое правовое закрепление и
законодательное выражение в Уложении 1649 года. Закрепление крестьянских дворов на земле, лишившее крестьян возможности выбора,
сделало владение населенными землями целью служилого сословия. Наряду с перераспределением наследственно-вотчинных ресурсов в центре
борьбы оказался находившийся под контролем власти земельный ресурс условного поместного владения, который на протяжении исторически
короткого промежутка времени был вне государственного контроля. На месте служилого условного формируется частное (безусловное)
землевладение[5]. Социальный слой, завладевший землей, изменил конфигурацию сословного строя и отношения власти и общества. Весь
земельный ресурс оказался в распоряжении дворянства, оказывающего мощное давление на власть с целью сосредоточения всех возможных
прав и привилегий в руках дворянской корпорации. Раскрепощение дворянской корпорации усугубляет закрепощение владельческой части
крестьянства.

Общегосударственные интересы отождествляются с интересами привилегированного корпоративного сословия. Дворянство становится звеном
связи власти и прикрепленного к земле населения. Оно обеспечивает тяглые повинности крестьян, на него ложится контроль за их
осуществлением (сбором налогов). Периодически производимые переписи тяглого населения - ревизии - позволяли получать общие данные о
численности тяглого населения и возможности контролировать выполнение тяглых обязанностей перед государством. Все остальное
становится внутренним делом помещика, зависит от его благоусмотрения и регулируется государством лишь опосредованно. Естественно,
что это производит угнетающее влияние на развитие сельского хозяйства, на положение владельческих крестьян. Приобретение недвижимой
собственности в уезде и городе было запрещено крестьянам (1730), равно как занятие откупами и подрядами (1731), за ними
предполагалось право собственно лишь на движимое имущество. В результате происходит беспрепятственный отрыв крестьян от земли и их
продажа отдельно от семей. Продажа людей по отдельности была запрещена уже в иное время (1843). Превращение крестьян в дворовых,
перемещение на другие земли и фактически решение вопроса брачного выбора также принадлежало помещику[6]. В его распоряжении не
только находилось все имущество крестьян, но и такие действенные средства репрессивного воздействия, как право ссылки на поселение
(в Сибирь), отдача в рекруты, различные допустимые законом формы наказаний. Ограничение принудительного труда путем введения
трехдневной барщины было формально провозглашено лишь в 1797 году, но не имело реального значения. Экономические результаты данной
модели социального развития - хозяйственный застой, отсутствие и сознательное подавление всякой инициативы со стороны крестьян,
коллективистские предрассудки, тормозящие развитие предпринимательской этики и духа капитализма в веберовском смысле. Интерпретируя
данный феномен путем сравнения Америки и России, Алексис де Токвиль говорил о существовании демократии в обеих странах, однако
подчеркивал, что в первом случае демократия основана на синтезе равенства и индивидуальной свободы, во втором - равенства и
рабства[7].

На протяжении XVIII века прослеживается вхождение российского общества и государства в углубляющийся социальный конфликт, который и
завершается к концу эпохи стагнацией и острым отчуждением общества от государства, политической власти. Мера его осознания и способы
проявления в различных сословиях и их социальных группах, естественно, различны. Осознание России как страны европейской ставит в
тупик тех мыслящих людей, которые пытаются соотнести социальный идеал и политическую реальность. Этот диссонанс становится отправной
точкой проектов реформ, направленных на модернизацию страны.

Вторая модель - введение наследственной аренды на землю для крестьян (А. Я. Поленова), которая определила контуры последующих
реформационных инициатив (от М. М. Сперанского и Н. С. Мордвинова вплоть до реформы управления государственными крестьянами П. Д.
Киселева). Ее появление ознаменовало поиск выхода из жесткой формулы служилого государства. Модель решения аграрного вопроса,
предложенная проектом А. Я. Поленова, - одна из наиболее цельных и значительных в истории страны. Записка Алексея Яковлевича
Поленова была написана в рамках конкурса, объявленного Вольным экономическим обществом в 1767 году по теме о поземельной
собственности крестьян. Это произошло по инициативе императрицы Екатерины II в условиях созыва депутатов для сочинения Нового
Уложения и начала активных дебатов по данной проблеме в обществе. Назначенная премия была дана малоизвестному иностранному автору -
Беарде-де-л'Абею (ум. 1771), который в своем сочинении выступал против сохранения рабства и за преимущества свободы, однако приходил
к выводу о необходимости отложить решение проблемы: <должно приуготовить рабов к принятию вольности прежде, нежели дана будет им
какая собственность>.

На этом фоне вклад А. Я. Поленова очень значителен, поскольку практически за столетие до освобождения крестьян он сформулировал
решение проблемы. Предложенная им концепция решения аграрного вопроса очень близка к той, которая появляется в либеральных
проектах - К. Д. Кавелина и других, выдвинутых в период подготовки реформы 1861 года. При анализе записки Поленова обращает на себя
внимание прежде всего внутреннее противоречие между теоретической частью, где доказывается необходимость частной собственности для
всякого гражданского общества, и прикладной, где дается концепция передачи крестьянам земли на условиях наследственной аренды. Это
противоречие, бывшее выражением конфликта между социальным идеалом и реальностью традиционного общества, снимается в концепции
переходного периода, для которого конструируется особый тип договорных отношений между помещиками и крестьянами и особый тип
землепользования. Аналоги этому типу права земельного пользования трудно найти в рациональных правовых нормах гражданских кодексов
Нового и Новейшего времени. Поэтому принципиальное значение имеет вопрос о генезисе этих идей Поленова, которые были сформированы им
прежде всего в категориях римского права[8].

Предложенная Поленовым модель решения может быть определена как условное наследственное владение крестьянами землей без права
собственности и при сохранении их ограниченной зависимости от помещика. Данное решение трудно интерпретировать в понятиях
современного гражданского права, которое в принципе знает только понятие собственности (частной или публичной). Поленов пишет об
<определении крестьянам собственности в землях с надлежащим ограничением и об уступлении им полной власти над движимым имением и
другими выгодами>. Земля остается в собственности помещика, но крестьянин получает право на ее наследственную аренду с целью
сельскохозяйственного производства (ближе всего к этому подходит понятие эмфитевзиса[*]). Поленов, предлагая свою модель, хочет, с
одной стороны, обеспечить интересы крестьянского хозяйства, а с другой - предотвратить произвол в отношении земли со стороны самих
крестьян.

Для достижения первой цели <каждый крестьянин должен иметь довольно земли, для сеяния хлеба и паствы скота и владеть оною
наследственным образом так, чтобы помещик ни малой не имел власти угнетать каким-нибудь образом, или совсем оную отнимать>. Для
достижения второй цели - гарантий прав владельца земли (помещика) от ее нецелевого использования крестьянами, которое может привести
к <великому их разорению>, наследственное право крестьянского землепользования подвергается существенным ограничениям. Полную
<власть и волю> предлагалось предоставить крестьянам только на <движимое имение> (под которым понимались скот и урожай). За
крестьянами сохранялась обязанность ежегодной выплаты господину <уложенной> части урожая (к сожалению, о величине и форме этого
оброка ничего не говорится). Крестьянин ставился таким образом в положение колона, эмфитеота, арендатора, но не фермера. Поэтому
вполне понятно введение Поленовым (как позднее Кавелиным) существенных ограничений в применении норм гражданского (частного) права:
крестьянину не дозволяется ни под каким видом <продавать свою землю, или дарить, или закладывать, или разделять между многими
детьми, но по смерти отца один из сынов будет оною владеть> (принцип майоратного владения, который Петр ранее безуспешно пытался
реализовать в отношении дворянских усадеб).

В целом модель Поленова носила компромиссный характер, стремясь на правовой, договорной основе уравновесить интересы крестьян и
помещиков: <:Таким образом, - заключал он, - помещик всегда удержит свое право, а крестьянин свободно будет пользоваться
дозволенными ему выгодами>. Тем не менее проект Поленова, по существу адекватный идеям екатерининского <Наказа>, был отвергнут
Вольным экономическим обществом, а Екатерина, предприняв еще одну неудачную попытку постановки крестьянского вопроса в заседаниях
Уложенной комиссии, где идеи <Наказа> встретили решительный отпор большинства депутатов, более не предпринимала практических шагов в
решении этой проблемы.

В чем же причина, с одной стороны, постоянного возрождения этой дискуссии и, с другой стороны, пассивности власти в ее решении?
Проблема состоит отнюдь не только в сословном эгоизме дворянства, но имеет более глубокие основания.

Достаточно ясно проблема очерчена М. М. Щербатовым в известном сочинении - <О неудобстве в России дать свободу крестьянам>, где
разъяснялось, что разрушение сложившейся зависимости приведет к необратимым деструктивным процессам[9]. Щербатов, естественно, не
был сторонником освобождения крестьян с землей, но обращал внимание на то, что свобода передвижения по собственной воле сама
разрушит российское земледелие и приведет к разрушению административной системы. Щербатов, разумеется, был ярким выразителем
собственно дворянской позиции, но и его единомышленник - Н. М. Карамзин в своей <Записке о древней и новой России> - вновь обращает
внимание власти на то, что попытки изменить положение крестьян грозят выходом системы из-под контроля, потерей ею управляемости[10].
На таком фоне Радищев (в отличие от этих двух мыслителей) вообще не ставит вопрос о последствиях реформ и характере будущего
социального устройства. Именно эта слабость его позиции оказывается в центре суждений А. С. Пушкина о Радищеве. Отмечая его
<полуобразованность>, акцентирование негативных, разрушительных идей, он упрекает его в пренебрежении к роли государства в ходе
проведения реформ. С одной стороны, Радищев обращается к власти, а не к народу, с другой - не рассматривает ни возможности, ни
последствий реализации своего призыва. В отзывах Пушкина о Радищеве очень четко проходит идея о том, что при несомненной (для
Пушкина) необходимости крестьянского освобождения реформа может быть осуществлена в результате осторожных и последовательных шагов
государства, и, возможно, это займет длительное время. Он обращает внимание на то, что Радищев, вместо того чтобы побуждать власть к
началу этого реформационного процесса, своими инвективами провоцирует негативное отношение к реформе. Скорее всего, эта идея Пушкина
относилась не к историческому противостоянию Радищева и власти, но была иносказательной формой выражения его собственной позиции -
побуждать власть к реформам, поскольку кроме власти в России не существует силы, способной контролировать деструктивную составляющую
начавшихся перемен[11]. Опытный политик Н. И. Панин хорошо понимал, в чем главная суть проблемы: шаг к реформам в одночасье может
разрушить государственную систему[12].

Освобождение крестьян немедленно создает в стране категорию людей, лишенных занятий, возможности себя содержать и, следовательно,
становящихся разрушительной силой. Вопрос состоит, по-видимому, в том, какую долю в обществе составляет этот вырвавшийся вперед
деструктивный компонент. Он может быть подавлен, разрушен или рассеян. Что-то подобное вспоминается в связи с английским
огораживанием, когда оставшиеся без земли крестьяне заполняют страну бродягами, Робин Гудами и людьми без определенных занятий. В
России, где это сословие составляло основную долю населения, данный вариант (по мнению авторов проектов) исключается. Наиболее
опасным следствием срыва реформ становилась угроза аграрной революции - <бунта бессмысленного и беспощадного>. Альтернативой ему
является, как хорошо показал Август Гакстгаузен, изменение статуса этого сословия, его просвещение, рационализация
сельскохозяйственного производства[13].

При проведении аграрных реформ в традиционных обществах движущим конфликтом становится противоречие основной массы земельных
собственников (выступающих за сохранение существующего положения) и государства (точнее, просвещенной бюрократии), отстаивающей курс
на модернизацию страны. Данный конфликт реализуется в проектах аграрных реформ, последовательно выдвигавшихся наиболее дальновидными
представителями правящей элиты и бюрократии. В первой половине XIX века к их числу относятся проекты М. М. Сперанского, Е. Ф.
Канкрина и особенно П. Д. Киселева. Идеи Сперанского следует интерпретировать в контексте споров о кодификации российских законов.
Эта проблема была сформулирована еще в проектах Уложенных комиссий XVIII века. Но особую актуальность она приобрела после
Французской революции и издания в 1804 году Кодекса Наполеона, представлявшегося моделью для аналогичных попыток в других странах
Европы. Основная дилемма всех традиционных обществ очень четко формулировалась именно в рамках кодификационных комиссий: следует ли
при сведении национального права исходить из западных рациональных принципов гражданского права (в основе которых лежали концепции
римского права и французского Гражданского кодекса) или следует идти по пути выявления и систематизации действующего позитивного
права. Первый из этих подходов был представлен сторонниками школы естественного права, второй - германской исторической школой. Эти
два представления оказали существенное влияние на кодификацию российских законов М. М. Сперанским, определив различие подходов к
решению проблемы на двух этапах его деятельности[14]. Обращение к аграрным проектам второй половины XVIII - первой половины XIX века
вообще показывает, что они не могут быть интерпретированы вне широкого исторического контекста, без учета социальной структуры
общества, фазы социального конфликта, в который это аграрное общество вовлечено, и особенно государственных структур и резервов.

<Цена вопроса>, поставленного в проектах, - освобождать крестьян с землей или без земли. Мыслители, рассматривавшие вопрос в рамках
правовых проектов, вообще не обсуждали возможность второго варианта (обозначая его только как угрозу) и сразу переходили к
аргументированному анализу реализации первого варианта (количество передаваемой земли, формы собственности или пользования, варианты
выкупа, финансовых операций). В целом предлагались решения, уже намеченные законодательством и выражавшиеся в формуле освобождения
крестьян с землей. Эти тенденции проявились уже в указах 20 февраля 1803 года о <вольных хлебопашцах>, 2 апреля 1842 года - об
<обязанных крестьянах> и 26 мая 1847 года о введении <инвентарей>, ограничивавших произвол помещиков в Юго-Западном крае. При всем
различии в объеме прав, предоставленных законодательством крестьянам на отведенные им земли, они исходили из единого принципа
наделения крестьян землей в той или иной форме. Это позволяет установить преемственность законодательства и проектов таких
мыслителей, как Поленов, Киселев и Кавелин.

Третья модель - постепенное освобождение крепостных с сохранением традиционных форм собственности и традиционных общинных институтов
и наделения крестьян землей в течение длительного переходного периода. В данном контексте информативны прежде всего основные проекты
осуществления освобождения крестьян, оказавшие реальное влияние на ход и результаты реформы. Это проекты либеральных сторонников
реформы (прежде всего проект К. Д. Кавелина и его реализация в ходе Крестьянской реформы), проекты дворянских комитетов, история их
рассмотрения в Редакционных комиссиях. Рассмотрение данной модели позволяет проследить весь путь реализации Крестьянской реформы -
от ее проекта до воплощения[15]. Проект Кавелина не только представляет несомненный интерес для исследователя, но может
рассматриваться как реализованный научный прогноз. Общественные науки вообще сталкиваются с дефицитом успешных научных прогнозов.
Как правило, реформаторы, замышляя преобразования, имеют лишь общую, достаточно неопределенную картину будущего социального
устройства, которая многократно изменяется и корректируется в ходе самих реформ. С этим связаны постоянные дискуссии в историографии
о соотношении спонтанности и планомерности тех или иных реформ (например, петровских). Обычно имеет место негативная, а не
позитивная мотивация реформ, что ведет к механическому отрицанию существующих институтов и отношений (уже по определению
признаваемых неэффективными). Общее направление реформ задается, исходя из этого, не позитивным научным прогнозом, а скорее
ретроспективной критикой предшествующих порядков. Этот способ мотивации как раз и ведет к спонтанности и отсутствию рационального
контроля за проведением реформ.

Проект Кавелина, напротив, принадлежит к редкой категории прогнозов, осуществившихся с высокой степенью точности. Простое
сопоставление его положений с нормами законодательства Крестьянской реформы и принятыми процедурами ее проведения делает констатацию
этого факта очевидной. Речь идет о сходстве как фундаментальных принципов, так и технологических параметров: содержания реформы как
компромисса двух сословий; определения масштаба этого компромисса; четкой юридической фиксации взаимных уступок; порядка реализации
реформы во времени (введение института <временно обязанных крестьян>); расчета экономической и финансовой возможности реализации
(определения количества и качества передаваемой земли; порядка проведения выкупной операции); наконец, определения институтов,
ответственных за проведение реформы и даже порядка их комплектования. Кавелиным был сделан точный прогноз положения различных
социальных слоев по отношению к реформе и даже их возможной реакции на нее, от различных групп крестьянства, дворянства и городского
населения до чиновничества и придворных сфер. Это позволило еще в канун Крестьянской реформы наметить целый ряд других конкретных
преобразований, ставших реальностью на последующем этапе. Конечно, можно предположить, что эффективность прогноза Кавелина
определялась знанием аналогичных реформ в Центральной и Восточной Европе, а также Российской империи предшествующего времени. Но это
предположение является лишь частичным объяснением, поскольку принятая концепция крестьянской реформы в России принципиально
отличалась от них. Фактом остается то, что Кавелин в 1855 году изложил положения реформы, провозглашенной Александром II 19 февраля
1861 года[16].

Проект Кавелина был целостной программой избежания аграрной революции в России. Он актуализировал поэтому те компоненты социальной
реальности, проецирование которых в будущее позволяло добиться такого результата. К ним относится, прежде всего, тезис об
объективной неприемлемости западной модели решения аграрного вопроса, результатом которой стал революционный кризис, а его
негативными проявлениями - капитализм (новый классовый конфликт), конституционализм (как мнимые правовые гарантии в условиях
установления диктатур бонапартистского типа) и социализм как крайняя форма социальной демагогии с ее <необузданными теориями
равенства>. В качестве антитезиса выступает утверждение об особых национальных основах русского исторического процесса, развитие
которого <не похоже ни на какую другую историю>. Наконец, синтез представлен концепцией особого, третьего пути, позволяющего
воплотить социальный идеал правового государства, последовательно реализуя технологию модернизации традиционного общества. Особая
направляющая роль отводится при этом конструктивным силам - монархическому государству, рационализированной бюрократии и дворянству,
представляющему собой необходимое в условиях реформ <консервативное аристократическое начало>.

Четвертая модель - преодоление правового дуализма путем распространения гражданского права на сферу действия обычного крестьянского
права (проект Гражданского Уложения Российской империи, разработка которого завершилась к 1904 году)[17]. Она выражает кризис
легитимности той концепции земельной собственности, которая была зафиксирована в позитивном праве, и в то же время - попытку ее
модернизации на основе западных образцов. Выражением правового дуализма являлось сосуществование в пореформенной России двух
правовых систем - позитивного права (все больше находившего выражение в рецепции норм западного происхождения) и обычного (в
основном, норм неписаного крестьянского права), которое лишь частично было отражено в действующем законодательстве, но составляло
реальную основу правового самосознания подавляющей части населения страны. На этой основе (сопоставления двух типов права) возможно
раскрытие конфликта старого и нового права; выясняются причины и параметры кризиса легитимности той концепции земельной
собственности, которая была зафиксирована в позитивном праве (Своде законов гражданских). В центре внимания находится попытка
преодоления правового дуализма, связанная с модернизацией правовой системы страны, рационализацией и модернизацией традиционных норм
российского поземельного права. Она нашла выражение в проекте Гражданского Уложения Российской империи. Особое внимание было уделено
проблеме правового регулирования традиционных форм земельной собственности в новых условиях, а также переходных форм собственности,
владения и пользования землей[18]. Данная постановка вопроса позволяет по-новому интерпретировать научные дискуссии рассматриваемого
периода, в частности смысл использования ряда категорий римского и западного права для выражения сложной реальности поземельных
отношений пореформенной России.

Проект Гражданского Уложения представлял собой серьезную инициативу в направлении модернизации российского частного права вообще и
земельного права в частности. Он был закономерным результатом движения Российской империи от служилого государства к гражданскому
обществу и правовому государству, начавшегося с Великих реформ 1860-х годов. Фактически он может рассматриваться как важнейшая
правительственная инициатива по преодолению правового дуализма в стране. В результате исследования самого проекта, его западных
источников, а также дискуссий в правовой и исторической литературе того времени становится возможным преодолеть одностороннее
представление о причинах, по которым данная инициатива не была реализована. Разумеется, консерватизм дворянства и правящих кругов
сыграл в этом важную роль. Имел значение и фактор времени (проект был подготовлен реально к началу революции).

Однако наиболее фундаментальной причиной невозможности реализовать в России положения западного гражданского права было фактическое
сохранение традиционалистских представлений о земельном праве, исходившее из возможности конвертировать по существу феодальные
институты в институты гражданского общества. С этим связана апелляция к принципу частной собственности, который реально означал в
российских условиях неприкосновенность тех форм землевладения, которые возникли в период служилого государства и были связаны с
сохранением (если не юридическим, то фактическим) сословных привилегий. В то же время проект Уложения содержал представление об
инструментах разрешения конфликта правовым путем - через осуществление направляемой государством судебной и административной
реформы.

Пятая модель - перераспределение земельных ресурсов с гарантией имущественных прав землевладельцев (проект
Конституционно-демократической партии). В данной неолиберальной модели прослеживается выработка формулы социальных функций права и
социального государства с целью конституционного решения аграрного вопроса. Рассмотрение данной модели (особенно важной в
перспективе современных преобразований) включает три основных блока проблем: теоретический подход либерализма к разрешению
фундаментального социального конфликта; программа разрешения аграрного вопроса, ее содержание и разработка; политическая стратегия,
вытекающая из этой программы.

В начале ХХ века доминирующими тенденциями в развитии европейского общества стали быстрый (и во многом вынужденный) переход от
традиционалистского общества, характеризующегося значительными сословными пережитками, к демократии, основанной на всеобщем
избирательном праве; связанная с этим растущая дифференциация формирующегося гражданского общества по идеологическим и партийным
критериям (эпоха <партийной демократии>); наконец, кризис традиционной монархической легитимности и замена ее демократической
легитимностью власти. Резкий рост политического участия масс, с одной стороны, и неадекватность старых форм государственной
организации - с другой, составили существо конституционных кризисов во многих государствах Европы. Этот конфликт приобретал особенно
острые формы в империях Восточной Европы, прежде всего - России, где переход к политической демократии столкнулся с
неподготовленностью традиционного аграрного общества и государственной власти к новым формам политической организации. Повсюду в
мире эти революционные изменения приводили к корректировке положений классических идеологий, сформировавшихся еще в XIX веке,
применительно к условиям быстрой социально-политической модернизации. Этот процесс нашел выражение в формировании двух основных
стратегий модернизации - реформационной (т. е. осуществляемой с сохранением преемственности правового развития) и революционной
(отрицающий такую преемственность). В условиях политической конкуренции этих двух направлений классический западноевропейский
либерализм эпохи парламентской демократии XVIII-XIX веков претерпел существенные модификации, трансформируясь в неолиберализм. Его
главной особенностью стал учет новых факторов социального развития, прежде всего - необходимости решения социального и аграрного
вопросов, признания роли государства в процессе социальной трансформации. В России процесс генезиса неолиберализма, связанный прежде
всего с позицией П. Н. Милюкова, до последнего времени не рассматривался специально. Важность проблемы определяется перспективностью
концепции неолиберализма в условиях современных социально-политических преобразований. Реконструкция неолиберальной модели
конституционного кризиса в России начала ХХ века становится возможной путем ее сопоставления, во-первых, с теориями радикальной
социальной революции и, с другой, - с воззрениями сторонников классического либерализма. Будучи модификацией классического
европейского либерализма в новых условиях социальной (аграрной) революции и ускоренной модернизации, неолиберализм предложил новую
стратегию политических преобразований[19]. Радикальной доктрине социальной перманентной революции, отрицающей право как инструмент
социального регулирования, неолиберализм противопоставил разрешение социального конфликта правовым путем, отстаивая классические
постулаты гражданского общества и правового государства[20]. Представлениям классического либерализма об эволюционном,
бесконфликтном развитии общества путем минимальных политических реформ - тезис о конституционной революции, осуществляемой
государством под давлением широких социальных слоев.

В целом, рассмотрев три этапа развития кадетской аграрной программы, можно прийти к выводу, что она неуклонно эволюционировала
влево. На первом этапе преобладали представления о незыблемости права частной собственности на землю и возможности ее отчуждения
лишь за справедливое возмещение; на втором - возникла идея принудительного отчуждения с минимальной компенсацией, а то и вовсе без
нее (о чем говорят различные трактовки таких понятий, как <национализация> и <экспроприация>)[20]. Этот поворот уже можно
рассматривать как определенный дрейф в сторону принятия социал-демократической идеологии правового релятивизма. Наконец, третий этап
в наибольшей мере характеризовался внутренней противоречивостью: разделяя общую идеологию правительственного курса на укрепление
частной собственности (принцип, лежащий в основе программы конституционных демократов), партия, однако, отказывалась принять
авторитарные методы столыпинской <революции сверху>[22].

Для реализации этого бонапартистского курса в России социальных предпосылок было недостаточно, но он мог быть осуществлен в случае
активного стремления государственной власти и либеральной оппозиции к диалогу. В дальнейшем подобные реформы реализовались в
развивающихся странах. Они были основаны на преодолении крайностей, лавировании, централизации управления, жестком и
последовательном проведении курса преобразований (отрыв технологических параметров реформ от социальных). Данная возможность
реализовалась в Германии, других странах, но не в России. Как ранее Римская империя, Российская империя не смогла противопоставить
аграрному вызову в Новое время целостной программы реформ.

Данный подход позволяет интерпретировать неолиберальную концепцию конституционных кризисов и стратегию выхода из них.
Конституционный кризис предстает как закономерная фаза развития при переходе от традиционного аграрного общества к индустриальному
гражданскому и от абсолютизма к парламентской демократии. Этот переход осуществляется в ходе радикальных правовых реформ или (в
случае их невозможности) путем конституционной революции, формирующей новые политические институты. Отсутствие развитого
гражданского общества и демократической политической традиции практически исключает линейный характер данного процесса. Он имеет
поэтому циклический характер, выражающийся в последовательной смене конституционных и авторитарных периодов. Этим объясняется тот
факт, что наибольшие достижения конституционализма в начале ХХ века завершились возвратом к жесткому авторитарному режиму. Разрыв
цикличности и поступательное движение к конституционализму возможны лишь при активной поддержке со стороны общества, прежде всего
его интеллигентной части.

Отсюда вытекает желательная модель конституционного устройства. Ее основные компоненты предстают в следующем виде: широкая
социальная поддержка преобразованиям (принцип всеобщего, равного и прямого избирательного права); создание новой правовой системы
Учредительным собранием, компетенция которого, однако, должна быть ограничена функциями конституирующей власти; последовательное
проведение принципа ответственного министерства. В качестве приемлемой формы правления выступала парламентарная монархия, которая в
перспективе уступала место президентской, а затем и парламентской республике[23]. Эта модель была призвана создать единое и сильное
государство, способное правовым путем разрешить социальные конфликты эпохи, прежде всего - проблему перестройки аграрных отношений.

Шестая модель - уравнительное распределение государственного земельного фонда в соответствии с единой трудовой нормой (проекты
партии социалистов-революционеров и их реализация в законодательстве постреволюционного периода). Она выражает революционный коллапс
системы позитивного права российского <Старого порядка> и стремление решить проблему в соответствии с доминирующими утопическими
представлениями крестьянства. Проведенное исследование позволило выявить чрезвычайно важный комплекс источников - аграрные проекты
эпохи Учредительного собрания в России, который до настоящего времени не становился предметом специального систематического
изучения[24].

Проблема правового дуализма, существовавшая в России со времен Крестьянской реформы 1861 года и достигшая наивысшего развития в
предреволюционный период в ходе столыпинских аграрных реформ, определила динамику аграрной революции начала ХХ века, представлявшую
собой стремление крестьян реализовать свое видение справедливого решения земельного вопроса. Это справедливое решение русские
крестьяне (как и вообще крестьяне традиционных аграрных обществ) усматривали в безвозмездном отчуждении всех земель и их последующем
перераспределении между крестьянскими хозяйствами в соответствии с некоей трудовой нормой. Фактически эта утопическая модель
представляла собой абстрактное выражение порядков крестьянской общины в масштабах государства. Программа партии
социалистов-революционеров представляла собой наиболее адекватное выражение этой крестьянской утопии.

Утопический характер данной программы (как и других аналогичных программ, основанных на идее уравнительного распределения)
определялся представлением о том, что земли, полученной в результате отчуждения, хватит на всех; что достигнутое исходное равенство
между наделами будет сохраняться и в дальнейшем (например, с помощью механизма систематических уравнительных переделов); а главное,
что не будет существовать иных факторов (кроме крестьянского труда), определяющих возможность возникновения новой дифференциации
(влияния финансового капитала, новых научных достижений, производительности труда и т. д.). Крестьянская утопия - это,
следовательно, такая модель решения земельного вопроса, которая характеризуется апологией представлений о справедливости
(коллективистская этика) в условиях, когда эти представления перестают соответствовать действительности. В этом состоит, с одной
стороны, причина мощи аграрных движений (лозунги которых оказываются привлекательными для огромных масс населения) и, с другой, - их
общая обреченность в силу ретроспективности их идеалов.

Аграрные революции во всех странах вели к существенной ретрадиционализации социальных отношений. В одних случаях, однако, они
заканчивались непосредственно переходом к коммерческому использованию земли, непосредственному включению ее в гражданско-правовую
сферу отношений (как было в результате Французской революции и принятия Кодекса Наполеона). В других случаях аграрная революция,
ликвидировав правовой дуализм, навязывала обществу тот или иной вариант коммунистической идеологии, основанный на принципах
всеобщего равенства. Именно эта модель реализовалась первоначально в постреволюционной России, уничтожив прежнее позитивное право.

Действительно, та линия проектов решения аграрного вопроса, которая доминировала в России начиная с XVIII века и достигла наивысшего
развития в XIX веке, определенно связывала решение проблемы с укреплением прав собственности на землю, во всяком случае в
перспективе. В условиях аграрной революции 1905 года (не считая крестьянских войн предшествующего времени) впервые получила массовое
распространение идея решения аграрного вопроса на иной основе. Перелом в этом отношении четко прослеживается в дебатах внутри
кадетской партии по вопросу об интерпретации национализации и отношении к таким понятиям, как <отчуждение земли>. Отказ от этого
требования в программе либеральной партии был связан не столько с правовой трудностью (национализация могла быть осуществлена
государством), сколько с опасением торжества коллективизма и утраты свободы личности. Последующие попытки найти средний путь между
двумя этими решениями - не более как попытки с негодными средствами. Проекты Временного правительства (Главного земельного комитета)
определялись стремлением обеспечить социальную базу, сохранив в то же время по возможности определенный уровень правового контроля
над ситуацией[25].

В период мировой войны и начавшегося фактически возврата к натуральному хозяйству дилемма была уже иной: она определялась
соотношением не правовых, но социальных и политических трактовок понятий социализации и национализации. Первое понятие (и выражающие
его проекты) означало создание парцеллярных хозяйств на основе уравнительно-распределительной системы; второе - переход к
литургическому государству в новой модификации. Нельзя сказать, что проекты социализации земли вовсе не оказали никакого влияния на
практику. Они нашли частичное воплощение в двух важных документах постреволюционного периода - Основном законе о земле 1918 года и
Земельном кодексе РСФСР 1922 года. Их реализации, однако, мешал утопический и противоречивый характер этих документов, стремившихся
совместить социальные идеалы аграрной революции (в принципе нереализуемые) с практической эффективностью и мерами рационального
правового контроля. Главной проблемой, определившей конфликт двух линий, стал вопрос о взимании земельной ренты - в пользу крестьян
(становившихся основным субъектом права в рамках эсеровских проектов) или в пользу государства (в последующем советском
законодательстве). Установив условный характер крестьянского землепользования (в соответствии с абстрактной трудовой нормой), это
законодательство противоречило себе, давая крестьянам определенный иммунитет от вмешательства государства. Возобладавшая тенденция к
отчуждению крестьянства от земли и созданию однородных коллективных хозяйств под контролем государства не нуждалась и в этих спорных
с правовой точки зрения актах. Условный характер землепользования был дополнен безусловным контролем за его осуществлением.
Декларировавшееся право на землю обернулось обязанностью работать на ней и отсутствием свободы выбора. Концепция государственной
школы, объяснявшая развитие российского общества как смену периодов закрепощения и раскрепощения сословий государством, вполне
работает при объяснении данного феномена.

Выбор между уравнительно-распределительной системой с постоянными переделами (в стиле Гракхов) и восстановлением литургического
(служилого) государства (в стиле восточных деспотий древности) был сделан в пользу второй тенденции. Возобладавшая линия решала
проблему путем возвращения ситуации вспять к тому типу служилого государства, который существовал до начала формирования элементов
гражданского общества (по существу, до Крестьянской реформы и других либеральных реформ 60-х годов XIX века). Крестьяне вновь
прикреплялись к земле и сами становились основным средством производства, а максимизация ренты обусловливалась внеэкономической
(принудительной) эксплуатацией со стороны государства, фактически оказавшегося очень сходным с деспотиями древности.

Вообще в рассмотренных проектах (и законодательстве революционного и постреволюционного периода) мы не найдем аналога юридическим
формам развитого гражданского права. Если очистить их терминологию от идеологической риторики и попытаться реконструировать их
правовое содержание, то оно вполне вписывается в круг привычных норм аграрного общества. Эти аналоги следует искать в категориях
традиционного общества или, скорее, в тех категориях классического римского права, которые были востребованы (и наполнены новым
содержанием) в феодальный период.

Если сформулировать цели аграрных реформаторов периода аграрной революции, то можно указать три предлагавшихся решения. Первое -
идея фермерского хозяйства как результата разрушения общины (в либеральной и столыпинской программах аграрных реформ). Второе - идея
публичного сервитута - возможности для крестьянских хозяйств использовать землю, находящуюся в собственности государства. Данная
концепция (в эсеровских проектах социализации) включала в себя внутреннюю трансформацию общины (превращение ее в кооператив), а
также установление различных форм долговременной аренды как основной формы землепользования (нечто вроде эмфитевзиса периода
феодализма)[26]. Наконец, третья идея (определявшаяся как <социалистическая национализация>) представляла собой попытку возрождения
института государственных крестьян как особого сословия. Эта последняя модель (реализованная в период коллективизации) очень
напоминает правовой статус колоната - фактическое восстановление крепостничества без его формальной юридической фиксации. Имело
место восстановление прикрепления крестьян к земле, отчуждение земли и передача ее в собственность государства, когда отношения
между собственником (государством) и пользователем (колхозным и совхозным крестьянством) строятся на основе административного
принуждения и подавления личных прав (при фактическом отсутствии возможности свободного передвижения).

Седьмая модель - экспорт аграрной революции (которую можно определить как проект Коминтерна) - есть не что иное, как попытка
компенсировать отсутствие позитивной стратегии преобразования аграрных отношений распространением их экстенсивной формы на другие
страны. Ранее были показаны основные стратегии решения аграрного вопроса путем революции и реформы. Выбор одной из двух стратегий
определяется, однако, не только внутренними, но и внешними - геополитическими - причинами. В данном контексте несомненный интерес
представляет такая модель решения аграрного вопроса, которая связана с перенесением конфликта во внешний мир. В мировой истории
решение аграрного вопроса часто достигалось именно таким образом - выведением избыточного аграрного населения путем колонизации
новых территорий; экономической эмиграцией новых бедных в колонии (Великобритания); началом военной экспансии, в особенности после
крупных внутренних социальных потрясений (наполеоновские войны). Эти процессы стали особенно заметны с ростом населения земного шара
и переходом от традиционного аграрного общества к промышленному во всемирном масштабе в Новое и Новейшее время. Хотя процессы
миграции населения были известны и древней истории, в Новейшее время (в условиях мировых войн) они приобрели особенно деструктивный
характер. Ряд исследователей справедливо указывает на явление аграрного перенаселения, появление новой бедности и увеличение
миграционных потоков как основные социальные причины деструктивных движений эпохи глобализации.

Проблема нехватки земли с ростом населения (так называемого малоземелья или даже <земельного голода>), которая выдвигалась в
качестве основной причины аграрной революции 1905 года в России, могла быть решена в принципе двумя способами. Первый связан с
переходом к коммерческому использованию земли сельскохозяйственного назначения. Преимущество этого пути (реализованного в Англии в
XVI веке) заключалось в концентрации земельных ресурсов, переходе на интенсивные методы ведения хозяйства и накоплении капиталов в
промышленности. Недостаток - в образовании значительного <сверхкомплектного> населения, составлявшего ресурс массовых протестных
движений.

Другой способ состоял в традиционном решении проблемы - обобществлении земли и ее новом уравнительном переделе (в рамках программы
<социализации>). Преимущество этого пути заключалось в сохранении временной социальной стабильности в постреволюционный период.
Очевидный недостаток - в крайней нерациональности и неэффективности такого способа ведения хозяйства (бесконечно воспроизводящего
проблему малоземелья на новом уровне). Давая определенные единовременные преимущества, данный путь в длительной перспективе
безусловно вел к стагнации и историческому тупику.

Выход из этой тупиковой ситуации мог быть найден только в насильственном распространении данного решения аграрного вопроса в мировом
масштабе. Именно такова была установка Коминтерна в постреволюционный период. Она должна рассматриваться как самостоятельный и
вполне четко выраженный проект решения аграрного вопроса. Реконструировать основные параметры этого проекта становится возможным
лишь в настоящее время, с открытием архива Коминтерна и, в частности, таких его аналитических центров, как <Международный аграрный
институт>, <Китайская комиссия> и проч., где в секретном режиме выстраивалась реальная стратегия экспансии революции[27].

Проведенный анализ позволяет констатировать существование в Советской России целостного плана решения аграрного вопроса путем
экспансии революции. Подлинная концепция мировой или перманентной революции, выдвинутая Марксом, не только не содержала
представления об аграрной революции, но скорее представляла собой антитезу ей. Для классического марксизма разрешение
фундаментального социального конфликта Нового времени виделось в победе пролетарских революций в наиболее развитых индустриальных
странах. Исторический парадокс состоял в том, что революции, совершавшиеся от имени марксизма, победили (или достигли наибольшего
развития) именно в наиболее отсталых странах, имевших к моменту начала революций традиционное аграрное общество.

Теоретической формулой, которой обобщалась эта социальная практика, становился ленинизм, впервые сформулировавший идею использования
аграрной революции для захвата власти. Данная теория впервые обобщила опыт российской аграрной революции 1905-1907 годов. Суть этой
теории заключалась в том, чтобы использовать движение темных крестьянских масс, недовольных своим изменившимся положением, для
ниспровержения существующей политической системы и установления однопартийной диктатуры.

Концепция мировой революции, положенная в основу деятельности Коминтерна, также претерпела существенные изменения. Конфликт двух
направлений (индустриальной и аграрной тенденций) выражал различные представления о стратегии движения. Победа <аграрной> стратегии
(после провала революции на Западе) означала перенесение центра деятельности на эксплуатацию темноты масс в традиционном аграрном
обществе с целью направить мощный деструктивный потенциал аграрных революций против ведущих индустриальных держав.

Сложность ситуации определялась нерешенностью аграрного вопроса в постреволюционной России. Ставка Коминтерна на аграрную революцию
за границей была сделана как раз в период мощного крестьянского движения внутри страны. Отсюда важность споров по этой проблеме. Эти
споры велись на высоком профессиональном уровне с максимальной мобилизацией всей доступной тогда информации. Хотя они были
идеологически заострены, но обсуждались реальные проблемы.

Главной из них стал вопрос о том, годится ли стратегия большевиков периода русской революции 1905-1907 годов для осуществления
аналогичных переворотов в других аграрных странах - от Мексики до Китая. Постановка этой проблемы стала побудительной причиной к
изучению социальной структуры восточных обществ, нетипичных отношений собственности и власти в них (азиатский способ производства),
а главное - поиска того мобильного социального элемента, который мог (в условиях слабости городов) стать инструментом захвата
власти.

Ключевыми параметрами данного плана стали: подготовка крестьянских восстаний с помощью направленной агитации; создание крестьянских
советов под контролем партии в мобилизационных целях; использование уголовного элемента (в городах). Интегрирующими лозунгами
становились идеи черного передела (уравнительно-распределительная модель). Фактически это была попытка экспорта модели российской
аграрной революции (причем не до конца понятой в ее реальных чертах, описывавшихся терминами Французской и других европейских
революций).

Провал этой программы в рассматриваемый период объяснялся неприменимостью российской модели в странах Востока (неразвитость
коммуникаций, слабость городов, децентрализация управления, фактическое отсутствие единой государственной власти и роль армии). Не
учитывался фактор религиозных и националистических представлений крестьянства. Только учет этой специфики мог дать ожидаемый эффект
(как показывает последующая история ХХ века).

Крушение данной парадигмы решения аграрного вопроса в рассматриваемый период имело не только внешние, но и внутренние последствия.
Невозможность навязать другим странам программу уравнительного передела земли вела, в свою очередь, к отказу от нее внутри страны -
переходу к возрождению модифицированной модели литургического государства в новых условиях. Осуществление этого замысла в ходе
коллективизации и форсированной индустриализации стало возможным лишь при условии отчуждения земли у производителей и создания
мощного слоя агрономенклатуры.

Восьмая модель - приватизация земли - выражает доминирующую тенденцию постсоветского периода регулирования аграрных отношений.
Введение частной собственности на землю - острая проблема, по которой отсутствует консенсус в обществе - разрешается путем различных
моделей интерпретации соответствующих конституционных принципов. Радикальным нововведением Конституции 1993 года стали нормы,
регламентирующие эту сферу правового регулирования. Земля и другие природные ресурсы могут (в соответствии со ст. 9, ч. 2)
<находиться в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности>. Безоговорочное закрепление права частной
собственности на землю, казалось, завершает длительную и изнурительную борьбу демократических сил России за один из основных
принципов свободы, рыночной экономики и правового государства[28]. Со времени принятия Конституции, закрепившей право частной
собственности на землю (п. 1. ст. 36), и до последнего времени реализация этой нормы была затруднена отсутствием соответствующего
правового механизма (предусмотренного конституцией федерального закона, определяющего <условия и порядок пользования землей>). До
сих пор в обществе и среди юристов нет единого мнения по вопросу о содержании и реализации данных конституционных норм. Введение
земли в гражданский оборот путем конституционного признания частной собственности на нее столкнулось с неразработанностью
законодательства, обеспечивающего устойчивость данного права и регламентирующего его реализацию (например, продажу, наследование,
аренду земли, не говоря уже о гарантиях ее рационального хозяйственного использования).

Даже с созданием правительственного большинства в Думе после выборов 1999 года Земельный кодекс на протяжении многих месяцев
оставался главным объектом противоречий между коммунистами и правым большинством в нижней палате, но в итоге был одобрен[29].
Государственная дума приняла Земельный кодекс в окончательном варианте 28 сентября 2001 года года после длительных дебатов и
активного противодействия левых фракций. Конфликт, реализовавшийся в Думе, должен был получить свое продолжение в Совете Федерации,
определенная часть которого критически оценивала Земельный кодекс. Более того, свою негативную позицию высказали более трети
региональных органов законодательной власти субъектов Российской Федерации, что не могло не влиять на позицию представителей
регионов в Совете Федерации. Однако, как и в случае с законом о политических партиях (принятие которого означало выбивание почвы
из-под ног региональных элит), результат голосования оказался совершенно иным. Вопреки делавшимся прогнозам, 10 октября 2001 года
проект Земельного кодекса РФ получил поддержку большинства Совета Федерации. Президент подписал Федеральный закон <О введении в
действие Земельного кодекса Российской Федерации> 25 октября 2001 года. В своем послании парламенту президент дал понять, что вопрос
о землях сельскохозяйственного назначения скорее всего также будет решен в пользу свободной купли-продажи (что подтвердилось
принятием закона об обороте земель сельскохозяйственного назначения)[30].

Проектируемая реформа, таким образом, решительно ставит проблему частной собственности на землю, через столетие воспроизводя
принципы столыпинских аграрных реформ, на которые сознательно ориентируются современные реформаторы. Данная концепция введения
земельных ресурсов в сферу рыночных отношений как тогда, так и теперь имеет целью модернизацию общества и обеспечение стабильной
социальной базы политического режима. Ее реализация неизбежно порождает острый социальный конфликт и сопровождается расколом
политической элиты. Методом проведения преобразований в обоих случаях становится бюрократическая реформа, осуществляемая в условиях
апатии населения государственной властью вопреки сопротивлению консерваторов и региональной бюрократии, связанной с традиционными
аграрными структурами. Политическим выражением конфликта стали острые противоречия исполнительной и законодательной власти, в обоих
случаях разрешенные сходным образом (изменением избирательного права, ограничением законодательной власти и усилением
административного контроля в регионах). Наконец, в обоих случаях основными противниками реформы оказались крайние правые и крайне
левые партии. Сила сопротивления реформам прямо пропорциональна степени их радикальности, а результатом неизбежно становится
дестабилизация политической системы или определенная форма политического компромисса. Удастся ли современным либеральным
реформаторам реализовать программу П. А. Столыпина или она станет для них <последним клапаном>?

Земельный кодекс Российской Федерации 2001 года, несомненно, стал одним из важнейших событий в новейшей истории аграрных
преобразований. Целесообразно определить, до какой степени он меняет ситуацию в решении аграрного вопроса в России. Для этого
необходимо решить следующие проблемы: место Кодекса в системе регулирования отношений собственности; структура власти и конфликт
интересов, раскрывшиеся в ходе его рассмотрения и принятия; функция Кодекса в модернизации социально-экономических отношений России.

Данная модель принятия кодекса, которую можно идентифицировать как <навязанный компромисс>, определила его содержательные
особенности, отмеченные критиками: общая размытость концепции собственности и составляющих ее понятий (владение, распоряжение и т.
д.); несогласованность и противоречия как с нормами отраслевого права (прежде всего гражданского), так и внутри самого кодекса, что
свидетельствует о нестабильности частного права в целом; обилие изъятий из права частной собственности (прежде всего - земель
сельскохозяйственного назначения и других земельных ресурсов); отсылочный характер (к несуществующим федеральным законам);
отсутствие четких процедур и норм реализации кодекса, что на практике может привести к злоупотреблениям (в частности, в вопросах
ограничения и лишения прав собственности); наконец, общая декларативность кодекса.

После принятия Земельного кодекса, считают современные аналитики, <найти подлинный консенсус, судя по последовавшей реакции в
обществе, к сожалению, не удалось. Отношение к документу остается неоднозначным>. Причины этого усматриваются в следующих
недостатках Кодекса: проблема ответственности за земельные правонарушения практически не получает нового решения; возможна утрата
государственных территорий, земель, где сосредоточены естественные богатства и ресурсы; в частной собственности могут оказаться
земли, которые приватизации не подлежат; коренные жители рискуют быть изгнанными со своих территорий[31].

Чрезвычайно устойчивым в российской истории оказался спонтанно воспроизводящийся конфликт двух социальных сил - правительственной
бюрократии и оппозиционных аграрных структур, которые в России, однако, традиционно являются более сильными. Развитие конфликта
также имеет сходные параметры: принятие земельного кодекса (подразумевающего приватизацию земли) инициируется правительством как
необходимый шаг для нового технологического рывка - привлечения инвестиций. Основным противником реформы оказывается
колхозно-совхозное лобби - своеобразная промежуточная социальная категория между государством и сельским населением. Будучи
исторической преемницей класса служилых землевладельцев, она рассматривается многими как своего рода стабилизатор социальных
отношений в условиях перехода к рыночным отношениям, необходимый для ослабления открытых форм социального недовольства и
предотвращения пауперизации. На деле она выступает как неофеодальная структура, наследие советской колхозной системы, являющаяся
основой корпоративизма, клиентелизма и даже неопатримониализма в национальных регионах. Объединяя в одних руках власть и
собственность, она выступает как чуждый ингредиент традиционализма в современном гражданском обществе. Отсюда - объективная
неизбежность конфликта аграриев и государства на пути к гражданскому обществу. В социальном плане конфликт выражается в
противопоставлении принципов аграрного коллективизма буржуазному индивидуализму, отсталых сельскохозяйственных регионов -
индустриальным центрам, титульных наций в национальных регионах - прочим гражданам, субъектов Федерации - федеральному центру,
наконец, региональной бюрократии - центральной.

В этой перспективе российский Земельный кодекс означает, несомненно, шаг в направлении гражданского общества, уже хотя бы потому,
что открыто формулирует проблему собственности на землю, которая до настоящего времени являлась табу. Основным противоречием
принятой концепции реформ как ранее, так и в настоящее время является имманентный конфликт между целями и средствами их достижения.
Объективной целью реформ является построение гражданского общества сверху, но средствами (в условиях ограниченной социальной
поддержки) неизбежно становятся методы усиления централизации, <направляемой демократии> и бюрократического регулирования, которые
прослеживаются по всем основным направлениям современной законодательной политики государства (новая трактовка федерализма,
политических партий, судебной и исполнительной власти). Анализ данного конфликта, связанного с принятием Земельного кодекса, и его
разрешения позволяет констатировать существенную трансформацию российской политической системы и механизма разделения властей. На
каждом этапе его разворачивания происходит последовательная нейтрализация определенной части политического спектра: на первом
этапе - левой оппозиции и аграрной партии; на втором - региональных элит; на третьем этапе - сложившегося состава верхней палаты как
независимого политического института. Однако, несмотря на достижение поставленной цели - принятие Кодекса, нельзя сказать, что его
сторонники одержали окончательную победу. Она стала возможна не в результате широкого социально-политического консенсуса
(необходимого для преобразований такого масштаба), но благодаря политическим и административным методам, часто граничащим с
конституционным релятивизмом. Отсюда - непрочность и обратимость достигнутых результатов, которые теоретически могут быть
пересмотрены в будущем как в результате изменения соотношения сил в парламенте, так и в ходе трудной практической реализации норм
Кодекса на местах. Выявившиеся реальные противоречия между субъектами Федерации и центром, законодательной и исполнительной властью,
двумя палатами парламента, а в конечном счете - различными группами политической элиты были разрешены не путем диалога (который
оказался невозможен), но путем отстранения оппонентов от процесса принятия решений. Это достигалось благодаря последовательному
делегированию ответственности на вышестоящий уровень вплоть до президента как гаранта Конституции и верховного арбитра. На всех
стадиях конфликта решающее значение имела позиция президентской власти, опирающейся на парламентское большинство. Именно к ней
отсылались противостоящие стороны, и именно она, в конечном счете, обеспечила легитимность реформе. Принятие Кодекса создало
определенный политико-правовой прецедент в отношении интерпретации норм Конституции и ее толкования, заставляющий вспомнить практику
мнимого конституционализма начала ХХ века. Земельный кодекс есть вынужденный компромисс политической элиты, руководящие элементы
которой осознали его необходимость для модернизации страны. На современном этапе Кодекс - скорее декларация о намерениях, нежели
действующий законодательный акт[32].

Девятая - бонапартистская - модель решения аграрного вопроса не реализовалась в России (ввиду слабости среднего класса), однако ее
проявления и отдельные элементы присутствовали в периоды всех крупных аграрных реформ. Содержание модели - проведение интенсивных
рыночных реформ с одновременным усилением авторитаризма власти и лавирования ее между силами традиционализма и модернизации.

Сравнительный анализ этих моделей позволяет, на наш взгляд, переосмыслить российский опыт аграрных отношений и реформ в рациональных
категориях частного и публичного права, очистить его от чрезвычайно устойчивых идеологических стереотипов, постоянно воспроизводимых
в историографии, и тем самым освободить для научной дискуссии то пространство, которое ныне прочно удерживают представители
различных направлений исторической романтики (неославянофильства, неонародничества, неокоммунизма).

Результатом данного подхода стало, прежде всего, новое понимание существа аграрного вопроса. Оно состоит для нас в проблеме
легитимности существующих форм поземельных отношений. Аграрный конфликт находит выражение в противоречии сущего (позитивного права)
и должного (тех правовых форм земельной собственности, которые рассматриваются преобладающей частью общества как наиболее
справедливые и разумные).

Недовольство существующими аграрными отношениями со стороны крестьян может иметь место в любом типе общества и в любую эпоху. Однако
это не значит, что там существует аграрный вопрос. Еще менее правомерно связывать существование аграрного вопроса с какими-либо
чисто экономическими параметрами: так, можно констатировать, что экономические параметры жизни крестьянства в эпоху крепостного
права вряд ли были лучше, чем в последующий период, когда возник <аграрный вопрос>. Тем более широким может быть выбор возможностей
в разных странах.

Аграрный вопрос формируется в новое время и связан с неспособностью основной массы сельского населения перестроить свое сознание и
экономическое поведение в соответствии с быстрыми изменениями, вызванными распространением конкурентных рыночных отношений на сферу
сельскохозяйственного производства. Сущность аграрного вопроса в России мы усматриваем в противоречии традиционного крестьянского
правосознания (составлявшего основу консенсуса в традиционном служилом государстве) рациональному позитивному праву (и
соответствующей хозяйственной практике), заимствованному из Европы и насаждавшемуся государством в целях модернизации общества.
Иначе говоря, аграрный вопрос - новая социально-психологическая реальность, возникающая в условиях модернизации - при переходе от
традиционного общества к рациональному. Об устойчивости исторических стереотипов говорит тот факт, что даже в настоящее время, когда
основу экономики составляет уже не сельскохозяйственное производство (основная масса населения живет в городах), принцип частной
собственности на землю отторгается подавляющей частью населения (в сельских районах показатель близок к абсолютному).

Из этого следует вывод о необходимости создания в обществе некоего нового метаправа - социального консенсуса в отношении проводимых
реформ, сознательных усилий для их легитимации. Результатом может стать (как показывает опыт многих современных аграрных стран) если
и не полное снятие аграрного вопроса, то, во всяком случае, минимизация его деструктивных проявлений (в виде, например, аграрных
революций или различных движений аграрного протеста).

Кризис легитимности форм земельной собственности становится, однако, как было показано, мощным стимулом для возникновения проектов
аграрных преобразований. В правильности данного подхода убеждает внимательный анализ мотивировочной части рассмотренных проектов.
Они констатируют, в первую очередь, неадекватность российской ситуации - мировой и указывают на угрозу, которую таит отказ от
соответствующих преобразований для сохранения внутренней стабильности. В некоторых проектах специально отмечается неадекватность
восприятия сельским населением социальных порядков и инициатив власти по их изменению (что прямо отсылает к существу концепции
легитимности).

Наиболее деструктивными социальные последствия аграрного вопроса становятся там, где кризис легитимности традиционных форм
землевладения не может стать предметом целенаправленного рационального осмысления и политического регулирования. Это имеет место в
условиях закрытого общества, где реализовано фактическое слияние власти и собственности. В этом исторически обусловленном положении
заключается основная причина того, что аграрный вопрос приобрел в России столь деструктивный характер, а его решение не состоялось
на правовой основе, уступив место разрушению общества в ходе аграрной революции, связанной с огромными бедствиями и воспроизводством
отсталости.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Конституционное правосудие и социальное государство. М.: ИППП, 2003.

[2] Впервые эта проблема была четко сформулирована в период петровских реформ: Посошков И. Т. Книга о скудости и богатстве / Под
ред. Б. Б. Кафенгауза. М.: Наука, 1951; Проекты реформ в записках современников Петра Великого / Под ред. Н. П.
Павлова-Сильванского. СПб.,1897.

[3] Вебер М. Аграрная история Древнего мира / Под ред. Д. Петрушевского. М.: Канон-пресс, 2001.

[4] Медушевский А. Н. Утверждение абсолютизма в России. М.: Текст, 1994.

[5] Динамика этого процесса отражена в законодательстве: Памятники русского права. М., 1961. Вып. VIII.

[6] Особенно четко отражены корпоративные права дворянства: Проект нового Уложения, составленного Законодательной комиссией
1754-1766 годов / Текст под ред. В. Н. Латкина. СПб., 1893.

[7] Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992.

[8] Поленов А. Я. Об уничтожении крепостного состояния крестьян в России // Русский Архив: Историко-литературный сборник. М., 1865
(Год третий). С. 510-541.

[*] Эмфитевзис, эмфитевсис (греч. emphy.teusis, от emphyteuo - прививаю, насаждаю) - в ряде античных государств (эллинистический
Египет, Греция, Рим) вид долгосрочной аренды земельных участков, при которой арендатор получал право хозяйственного использования
земли, сбора урожая, передачи участка по наследству, залога и с определенными условиями - его дарения и продажи и был обязан
ежегодно платить собственнику заранее установленную арендную плату, вносить государственные налоги. На правах эмфитевзиса
предоставлялись обычно необработанные земли, принадлежавшие государственной казне, императорам, городским общинам. - Примеч. ред.

[9] Щербатов М. М. О неудобстве в России дать свободу крестьянам. СПб., 1873.

[10] Карамзин Н. М. Записка о Древней и Новой России. М.: Мысль, 1989.

[11] Пушкин и демократия // Россия и мировая цивилизация. М.: РАН, 2000.

[12] Проект Н. И. Панина о фундаментальных государственных законах // Конституционные проекты в России. М.: РАН, 2000.

[13] Гакстгаузен А. Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России. М.: Изд-во А. И.
Мамонтова, 1870.

[14] План государственного преобразования графа М. М. Сперанского: Введение к Уложению государственных законов 1809 г. М.: Изд-во И.
Д. Сытина, 1905.

[15] Скребицкий А. Крестьянское дело в царствование Александра II: Материалы для истории освобождения крестьян. По официальным
источникам. Бонн-на-Рейне: Ф. Крюгер, 1862-1868. Т. I-IV.

[16] Кавелин К. Д. Записка об освобождении крестьян в России // Собр. соч. СПб.: Изд-во М. М. Стасюлевича, 1898. Т. 2; Архив К. Д.
Кавелина: ОР РГБ (Ф. 548); РГАЛИ (Ф. 191).

[17] Гражданское Уложение. Книга первая. Положения общие. Проект Высочайше утвержденной Редакционной комиссии по составлению
Гражданского Уложения с объяснениями. СПб.: Государственная типография, 1903.

[18] Гражданское Уложение. Книга третья. Вотчинное право. Проект Высочайше утвержденной Редакционной комиссии по составлению
Гражданского Уложения. Вторая редакция с пояснениями. СПб.: Государственная типография, 1905.

[19] Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М.: РОССПЭН, 1999; Российские либералы. М.: РОССПЭН, 2001.

[20] Аграрный вопрос / Изд. П. Д. Долгорукова и П. И. Петрункевича. М.: Право, 1906-1907; Герценштейн М. Земельная реформа в
программе партии народной свободы. М., Право, 1906; Кауфман А. А. Аграрный вопрос в России. М.: Общественная польза, 1912.

[21] Государственная Дума. 1906-1917. Стенографические отчеты. М.: Наука, 1995; Съезды и конференции конституционно-демократической
партии. М.: РОССПЭН, 1997. Т. 1 (1905-1907).

[22] Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия: Полное собрание речей в Государственной Думе и Государственном Совете. 1906-1911. М.:
Наука, 1991.

[23] Содержательную информацию о деталях этой программы содержат архивы русских либеральных аграрников: ГАРФ. Ф. 5101 (А. А.
Кауфмана); ф. 5102 (А. А. Корнилова) и их переписка (Письмо Ф. Ф. Кокошкина редактору о значении кадетских аграрных
проектов в Первой Думе и причинах ее роспуска П. Столыпиным // Archives Nationales. AJ 62/66).

[24] РГАСПИ. Ф. 274. Оп. 1. Д. 46 (Проект основного закона о земле).

[25] ГАРФ. Ф. 1796. Оп. 1 (Главный Земельный Комитет Временного правительства. Управление делами. Отдел юридический). См. также:
Труды Комиссии по подготовке земельной реформы. Пг.: Министерство земледелия, 1917.

[26] Эти идеи получили обоснование в трудах крупнейших российских теоретиков аграрного вопроса как революционного, так и
постреволюционного периода: Кондратьев Н. Д. Аграрный вопрос. М.: Лига аграрных реформ, 1917; Огановский Н. П. Земельный вопрос в
Учредительном собрании. М.: Задруга, 1917; Чаянов А. В. Избранные труды. М.: Колос, 1993.

[27] О борьбе двух тенденций в Коминтерне: Беседовский Г. На путях к Термидору. М.: Современник, 1997. Подробнее: Политическая мысль
и дискуссии 20-х годов ХХ века // Политическая наука. 2001. ? 1.

[28] Конституция Российской Федерации с комментариями Конституционного суда РФ. М.: ИНФРА, 2001.

[29] Дебаты о земле в Государственной думе (1994-2000): Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2000. Кн. 1-2.

[30] Медушевский А. Н. Власть и собственность в современной России: принятие Земельного кодекса Российской Федерации //
Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 2002. ? 1 (38). С. 2-13; Он же. Принятие Земельного кодекса РФ (Мониторинг) //
Совет Федерации и конституционные процессы в современной России. М., 2001. ? 1.

[31] Собственность на землю в России: история и современность. М.: РОССПЭН, 2002.

[32] Аграрная реформа: трудности реализации земельного законодательства на современном этапе // Изменение и консолидация рыночного
законодательства в контексте развития конституционного строя и судебной реформы в России: Аналитический доклад. М.: ИППП, 2003.