О см. казни в прилич. общ-ве сегодня даже говорить не принято. Всем ясно? (*+)
http://www.spbvedomosti.ru/2002/10/02/sazhenets.shtml?print
Сажать нельзя. Помиловать?
Михаил Рутман
Известный российский ученый-криминолог предлагает активизировать социальный контроль над преступностью
Для беседы о ситуации с преступностью в современной России более авторитетного собеседника, чем профессор Гилинский, пожалуй, не найти. Доктор юридических наук, руководитель Центра девиантологии Социологического института РАН, член Нью-Йоркской академии наук, автор более 300 опубликованных научных трудов. Последние четыре года под его непосредственным руководством проводилось обширное социологическое исследование «Население и милиция в большом городе». Итоги его (которые, по правде говоря, большого оптимизма не внушают) позволяют Гилинскому делать весьма серьезные выводы о состоянии борьбы с преступностью в нашем обществе. Выводы эти, прямо скажем, далеко не всегда удобны для сильных мира сего, но Яков Ильич отстаивает их с завидным постоянством — и в прессе, и с высоких трибун, в том числе и зарубежных. С его оценками можно не соглашаться, но то, что они принадлежат человеку, душой болеющему за свою страну, сомневаться не приходится.
— Начнем, Яков Ильич, «танцевать от печки». Как следует относиться к официальным данным о масштабах преступности в нашем обществе и ее динамике? Растет она или все-таки падает, как это нам порой пытаются показать представители соответствующих органов?
— Что происходит с преступностью точно, не знает никто. По очень простой причине — очень высока латентность, то есть нерегистрируемость преступлений. Можно точно говорить о показателях официальной статистики и о результатах наших виктимологических опросов, выявляющих процент жертв преступлений среди населения. Официальная статистика говорит о том, что в России вообще и Петербурге в частности был непрекращающийся рост преступности с 1989 до 1994 года. Затем наступила ее стабилизация и к 1997 году даже некоторое сокращение. Начиная с 1998-го идет рост зарегистрированной преступности, и в 2001 году ее уровень оказался выше, чем за всю новейшую историю России. Если говорить о конкретных цифрах, то самым благополучным был 1987-й, год горбачевской «перестройки», — 817 преступлений на 100 тысяч жителей. А в 1995-м и 2001-м, соответственно, — 1863 и 2045. Такого у нас не было с 1920-х годов. В Санкт-Петербурге немножко другая ситуация. Стабилизация, которая началась с 1995 года, практически продолжается — рост есть, но незначительный.
— Можно ли доверять этим цифрам?
— Нет. Объясню, почему. «Лакмусовая бумажка» уровня преступности — это количество убийств. Их доля, как показывает опыт многих стран, в общей массе преступлений всегда устойчива и стабильна. По убийствам у нас та же тенденция, что и по преступности в целом: минимум — 6,3 на 100 тысяч населения — в «горбачевском», 1987-м, году, непрекращающийся рост до 1994-го, потом некоторое сокращение, а начиная с 1998-го — рост. Сегодня по уровню убийств мы занимаем третье место в мире после Колумбии и ЮАР. В то время как в Западной Европе этот показатель не превышает 1,2, у нас в 2001-м он составил 23,1 — такого не было за всю дореволюционную и советскую историю России. Таким образом, динамика роста числа убийств существенно опережает официальную динамику преступности в целом. Это первый признак того, что со статистикой что-то не так. По Петербургу уровень убийств в 1987-м и 2001-м, соответственно, — 3,4 и 20,5. Рост в 6 раз — о какой стабилизации преступности может идти речь!
— Вы хотите сказать, что реально совершенных преступлений значительно больше, чем фиксируется статистикой?
— Судите сами. Раскрываемость преступлений во всех развитых странах колеблется около 42 — 45%. В СССР было 99%, что у людей разумных могло вызвать только смех. Нормального общемирового показателя — около 47% — мы достигли в 1992 году, а потом... опять пошел рост, и к 2000 году раскрываемость стала свыше 75%. О чем это говорит? Очевидно, о создании искусственной латентности — массовом сокрытии труднораскрываемых преступлений от учета. Показатель же так называемой естественной латентности дают результаты наших исследований. В соответствии с ними каждый год свыше 26% взрослого населения оказываются жертвами разного рода преступлений. И свыше 70% из них не обращаются в милицию. В большинстве случаев — потому что люди стражам порядка не доверяют.
— Но ведь рост преступности — общемировая тенденция, не так ли?
— Так. В развитых странах сегодня общий уровень зарегистрированной преступности выше, чем у нас. Сегодня главным образом это связано со все большим расслоением общества на богатых и бедных. Общемировая практика показывает, что когда соотношение доходов 10% самых богатых и самых бедных людей превышает 10, общество находится в состоянии нестабильности и конфликта. Что касается России, то в 1990-м году этот показатель у нас составлял 4 — 4,5, но уже к 1994 году, по данным официальной статистики, он вырос до 15, а по мнению экспертов, до 20 — 25. Причем учтите, что в отличие от советских лет, когда разрыв в доходах, хотя и не такой большой, как правило, не афишировался, сейчас богатство демонстрируют! Это при том, что подавляющая масса населения живет бедно. Возникает зависть, которая порождает вал корыстных и насильственных преступлений.
— Все эти обстоятельства, согласитесь, должны бы обеспокоить власть имущих — ведь стабильность в обществе и в их интересах тоже. В чем же дело: либо власть неадекватно оценивает ситуацию, либо она бессильна, либо просто избирает неправильную стратегию борьбы с преступностью?
— В большей степени, думаю, последнее. Нужно четко понимать: снизить конфликтность в обществе нельзя только полицейскими мерами. Мировая история дает примеры всех возможных «силовых» способов борьбы с преступностью, в том числе чудовищно жестоких. И все это не дало результатов! Не случайно в большинстве развитых стран сегодня отошли от принципа ужесточения мер наказания. И мировой опыт, и многочисленные криминологические исследования неопровержимо доказывают, что рост числа смертных казней и увеличение количества заключенных не только не оздоравливают обстановку в обществе, но и повышают уровень конфликтности в нем. Тюрьмы никого не исправляют, они лишь способствуют «повышению квалификации» преступников.
— Позволю себе заметить, что в самой развитой стране мира — США — и сажают беспощадно, и казнят...
— У них такая же тупиковая стратегия, как и у нас. Поэтому, извините, я Соединенные Штаты и не считаю цивилизованной страной. О смертной казни в приличном обществе сегодня вообще даже говорить не принято. В большинстве стран она отменена.
— Но тюрьмы, согласитесь, существуют везде...
— Но сажают в них уже все меньше и меньше. В Японии к лишению свободы приговаривают лишь 3 — 3,5% осужденных по уголовным делам. 95% приговариваются к штрафным санкциям. Остальные — к иным мерам наказания. У нас в законе подобные меры прописаны, но ими не умеют пользоваться. Это исправительные и общественные работы. Да и те же штрафы применяют гораздо реже, чем могли бы. И доля людей, приговоренных к этим мерам, все время падает. Хотя, на мой взгляд, перечень альтернативных мер наказания должен быть существенно расширен.
— Что ж, преступный мир такие нововведения воспримет «на ура». Ведь едва ли не от любого преступления можно будет «откупиться»...
— Разумеется, для наказания за тяжкие преступления иной меры, кроме лишения свободы, человечество не придумало. Но не обязательно же сажать на долгие годы. В Швеции, например, где к лишению свободы приговаривается 20% осужденных, 80% из них получают сроки до полугода! В Западной Европе вообще основные сроки исчисляются неделями и месяцами. Важный момент: несовершеннолетних практически не сажают. Специалисты прекрасно знают: чем раньше человек садится, тем больше шансов, что из него выйдет закоренелый преступник. И, наконец, последнее: условия содержания в местах лишения свободы должны быть человеческими. Честь и достоинство осужденного должны соблюдаться. Суд осуждает к лишению свободы, а не к голоду и не кислородному голоданию. А в наших следственных изоляторах каждый год в жаркую погоду люди умирают от тепловых ударов!
— Надеюсь, вы понимаете, что западные стандарты для нас далеко не всегда применимы? Хотя бы по причинам экономическим. Уже не говоря о том, что есть разница в традициях, в менталитетах...
— Понимаю прекрасно. И все же считаю, что даже в нынешних условиях возможно оптимизировать стратегию борьбы с преступностью. Пожалуй, даже не борьбы, а социального контроля — такого же, как над алкоголиками и наркоманами. Прежде всего необходимо очистить Уголовный кодекс от лишних статей. Такие составы преступления, как оскорбление, неосторожное повреждение чужого имущества, ряд экономических преступлений, должны быть декриминализированы. За большинство из этих деяний может быть установлена либо административная, либо гражданско-правовая ответственность.
— Но ныне действующий Уголовный кодекс и так гораздо гуманнее предыдущего! За ряд преступлений сроки снижены, многие составы вообще исключены.
— А сколько введено новых! Более того, заявляю со всей ответственностью: такого жесткого Уголовного кодекса, как сейчас, у нас не было никогда, даже при Сталине. Впервые с дореволюционных времен кодекс предусматривает пожизненное заключение. Максимальный «исчисляемый» срок лишения свободы увеличен с 15 до 20 лет. По совокупности преступлений можно получить 25 лет, а по совокупности приговоров — 30. 25 у нас уже было — по закону 1932-го года и по Указу 1947-го, но 30 — никогда.
— Согласен, 30 лет — многовато. Хотя, если поставить себя на место потерпевшего от тяжкого преступления или его близких людей, может быть, и этот срок покажется слишком мягким... Но вы, похоже, предлагаете совсем «отпустить вожжи». Можно будет, например, всю жизнь совершать мелкие кражи и отделываться штрафами или общественными работами.
— Это смотря какие штрафы и какие работы. И потом — в том-то весь и смысл, чтобы наказание было не жестоким, а неотвратимым.
— Да как вы обеспечите эту неотвратимость?! Штраф попробуйте еще взыскать, а от работ человек попросту сбежит!
— Во-первых, есть масса способов решения этих проблем. К примеру, наблюдение за человеком осуществляется при помощи электронного браслета, надеваемого на руку или на ногу. Во-вторых, я же не говорю, что все это нужно будет ввести завтра в приказном порядке.
— Боюсь, что эти идеи не будут восприняты нашим обществом ни завтра, ни в ближайшем будущем. Интересно, вы озвучивали их на публике?
— Конечно. И не раз. Многие реагируют примерно так же, как и вы. Часто приводят и такой «корректный» аргумент: что я буду говорить, если изнасилуют и убьют мою дочь? Но многие люди и соглашаются со мной. Более того, у меня, оказывается гораздо больше сторонников, чем я мог предположить. Среди здравомыслящего населения эти идеи зреют, хотя еще до конца не оформились. Может быть, вам покажется странным, но мои взгляды разделяют многие сотрудники правоохранительных органов, которые лучше других видят бесперспективность существующей системы наказаний. Несколько лет назад я участвовал в одном совещании в Москве, так там самые либеральные взгляды высказывал тогдашний начальник ГУИН генерал Калинин.
— Что ж, подождем пока наверху созреет «критическая масса», и тогда...
— Увы, я далек от оптимизма. В обществе, до такой степени коррумпированном, как наше, говорить о какой-то стратегии социального контроля над преступностью бессмысленно.
— Картина, прямо скажем, достаточно безысходная...
— Но долг ученых — мой и моих коллег — в том, чтобы постоянно информировать общество, будить его сознание, соответствующим образом ориентировать власть.
— Вы полагаете, что сверху плохо видно?
— Президент как бывший сотрудник ФСБ, возможно, понимает больше, чем другие. Но он учился на нашем юрфаке, его учили тому же, что и меня... Что касается остальных... Судя по тем законопроектам, которые исходят сверху, понимание реальных проблем — на весьма невысоком уровне. Многие из принимаемых и обсуждаемых законов не просто безграмотны, но и откровенно вредны.
— При таком раскладе, честно говоря, даже боюсь задавать традиционный вопрос о ваших прогнозах на будущее.
— Я — пессимист как в жизни, так и в науке. Но знаю точно: объективные закономерности прогресса рано или поздно пробивают себе дорогу. Так было во всем мире, так, уверен, будет и в России.
