ЧУГРОВ Сергей Владиславович,
Кандидат исторических наук,
Заместитель Главного редактора,
Журнал «Мировая экономика и международные отношения», Москва
РОЛЬ ЯПОНИИ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ ЭПОХИ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
После террористических налетов на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 г. Япония оказалась перед лицом переосмысления своей внешнеполитической стратегии. Даже еще до того, на рубеже столетий, вместе с нарастанием кризисных симптомов в экономике, страна столкнулась с новыми политическими неопределенностями в условиях глобализации. Бывший заместитель министра торговли и промышленности Наохиро Амая, несмотря на явный рост могущества США, предсказывал наступление эпохи "гобэй", то есть эпохи "после Америки" в качестве гегемона. Видный японский экономист Ясусукэ Муроками утверждает, что гегемонистские циклы, наблюдавшиеся в течение нескольких последних столетий, уже исчерпали себя. В основном, считает японский политолог Такаси Иногути, это произошло в связи с тем, что мировая экономика отходит от базирования на национальных экономиках и приобретает черты более интегрированной и глобальной структуры .
Автор этого доклада исходит из того, что в отличие от официальных документов, широкий спектр суждений политологов может дать более адекватное представление о будущей японской политике. Этот доклад, конечно, не претендует на полноту анализа всех направлений японской политологии и науки о международных отношений. Здесь, к сожалению, не удалось перечислить даже малой части имен исследователей, которые заслуживают упоминания, и совсем не названы представители школы страновиков, которая традиционно сильна в Японии . Автор лишь сделал попытку дать самое общее представление о наиболее любопытных, с точки зрения российского исследователя, и характерных сдвигах, происходящих в японской политической мысли имеющих влияние на формирование внешнеполитического курса.
В конце 90-х годов в работах японских политологов на передний план вышла такая проблема, как роль, которую предстоит играть Японии в свете глобальных перемен. Политолог Хидэо Сато (Университет ООН, Токио) считает наиболее фундаментальными два взаимосвязанных процесса: 1) построение новой системы международных отношений условиях усиления глобализационных процессов; и 2) относительное экономическое ослабление Соединенных Штатов, а также выдвижение на передний план Японии и других экономических конкурентов . Рассмотрим эти позиции в контексте той роли, которую предстоит играть стране в международных отношениях XXI в.
МИР "ПОСЛЕ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ"
Среди японского академического сообщества, на наш взгляд, нет существенных разногласий относительно сущности и направления происходящих процессов глобализации. Споры идут вокруг границ применения терминов - "глобализация", "адаптация", "модернизация", "интернационализация". Здесь едва ли можно разобраться: чаще всего имеются ввиду вкусовые, а не сущностные различия.
Термин "интернационализация" (кокусайка) стал активно использоваться еще в 1980-е годы и стал, пожалуй, самым модным в японской политологии. Анализ английского и японского толкования термина "интернационализация", увы, не внес большой ясности в границы его употребления, но обнажил совершенно разные нюансы, восходящие к историческому опыту. В японской интерпретации термин "кокусайка" означает "попасть под международный контроль или протекторат", то есть подчеркивается объектность действия. В толковании англоязычного термина internationalization скорее чувствуется иная, активная коннотация ("поставить страну под международный контроль"), - отмечает политолог Эбути Кадзукоми . Того же рода коннотационное различие можно заметить при сравнении терминов «кокусайка» и «глобализация»: видный историк Хироси Вада, например, считает, что «кокусайка» - это естественный исторический процесс, тогда как globalization - в некоторой степени искусственно навязываемая модель.
В ключе процессов глобализации в 1992-1997 гг. группа японских политологов из Университета Цукуба провела исследование основных параметров новой международной системы. По мнению Кэйдзи Маэгавы, "модернизация" относится к понятийному ряду мышления, тогда как "адаптация" - к практике. Вторя Сэму Хантингтону, он подчеркивает, что незападная культура никогда не станет западной, даже через значительный период времени. Запад же традиционно оценивал восточные общества с позиций своего доминирования.
В действительности, имела место более сложная цепочка. В течение длительного периода Япония была объектом для давления со стороны Запада. Однако она сама развязывала агрессивные войны и рассматривала Корею, Китай и государства Юго-Восточной Азии как объект своей политики. Исторический опыт и политические векторы развития привели к некой двойственности. "В результате Япония к сегодняшнему дню достигла экономических успехов в качестве современного (модернизированного) капиталистического государства адаптивного типа", - делает вывод Маэгава .
Культуролог Тамоцу Аоки, считая, что японские ученые раньше скептически смотрели на стремление некоторых американских и европейских политологов видеть в культурных и цивилизационных различиях коренной фактор международных отношений, с окончанием холодной войны не могли не признать, что роль идеологического фактора практически сошла на нет, тогда как социокультурный фактор стал играть куда более значительную роль .
Юдзо Ябуно указывает на постепенный распад существовавшей системы государств, которые полностью контролировали международные отношения не только с точки зрения разрешения военных конфликтов, но и с точки зрения торговых и культурных вопросов. Глобализация, по мнению Ябуно, существенно трансформирует все три уровня в государстве-нации - государственное управление, которое находится на вершине пирамиды; гражданское общество, которое располагается внизу, и, наконец, политический процесс, который находится между ними .
Дискуссии вокруг глобализации продолжаются и, видимо, далеки от завершения. Общий вывод, однако, уже просматривается с достаточной очевидностью: не навязывание ценностей, а гармонизация, не отторжение, а адаптация должны стать непреложным принципом международных отношений XXI века. Реальный путь к гармонизации - это признать различия между нациями как норму и строить отношения, будто этих различий нет, считает, например, политолог Такаси Миядзаки. Нации могут идти различными путями, но при этом сотрудничать в любых сферах без того, чтобы жертвовать чем-либо . И здесь мы усматриваем скрытый упрек США, стремящемуся вестернизировать незападные общества.
ЭПОХА "ГОБЭЙ" - ПОСТАМЕРИКАНСКИЙ МИР
Японские политологи (Хидэо Сато, Такаси Иногути и др.) отмечают наличие четырех возможных сценариев будущего мирового порядка, который может возникнуть в ближайшие 25-50 лет: 1) Pax Americana; 2) Pax Nipponica (или, например, Pax Teutonica); 3) появление соперничающих региональных блоков; и 4) совместное лидерство основных держав при том, что США будут играть роль primus inter pares.
Первый из этих сценариев - Pax Americana - принято рассматривать как не самый реалистический и отдавать предпочтение новой эпохе "гобэй" ("после гегемонии США"). С накоплением усталости от конфронтационных процессов США постепенно начинают терять мотивацию для единоличного вмешательства во все мировые процессы, и Вашингтон ищет более прагматическую роль в новой мировой системе. Убедительный пример, по мнению японских исследователей, - это нежелание Вашингтона в одиночку покрывать расходы на поддержание мира и экономического порядка. Активный поиск союзников по антитеррористической коалиции - яркий пример этой стратегии.
Второй сценарий - Pax Nipponica (или Pax Teutonica) также представляется маловероятным. Ни одна из держав "второго ряда" потенциально не может перехватить у США доминирующую роль, поскольку разрыв в мощи слишком очевиден. Правда, неясно, почему в рассуждениях концептуального порядка японские исследователи недооценивают потенциальную роль Китая или его сближения с Россией, хотя в некоторых конкретных исследованиях и в прессе такого рода предсказания делаются достаточно регулярно. Вообще России в японских глобалистских схемах уделяется почему-то мало внимания.
По мнению японских политологов, укрепляются некие тенденции, которые могут привести к реализации последних двух сценариев (появление соперничающих региональных блоков или совместное лидерство основных держав) . Предпосылкой к этому представляется растущие противоречия между двумя противостоящими друг другу тенденциями - глобализацией (интеграцией) и регионализацией (фрагментизацией) . Они вовсе не исключают друг друга. Например, Хидэо Сато уверен, что усиление регионалистских тенденций может сосуществовать с глобализацией в форме политической координации и сотрудничества. Представители трех или четырех региональных групп могут осуществлять лидерство совместно. Другой вопрос - научатся ли лидеры Японии, США и других основных стран эффективно совмещать региональное и глобальное лидерство.
Мир без гегемонистской державы или группы держав, считают японские политологи, обречен на нестабильность и, возможно, хаотичность, поскольку некоторые страны захотели бы действовать "излишне вольно". В большой же группе всегда возникает желание одного или нескольких авантюрно настроенных партнеров пойти на риск свободной игры, если цена игры по правилам выше возможной индивидуальной выгоды. Например, Соединенные Штаты, по мнению Сато, сохранили гегемонистскую ментальность и, призывая на словах к тому, чтобы разделить бремя ответственности с Японией и др. странами, на деле "еще в недостаточной степени хотят поделиться реальной властью и влиянием" . В случае затянувшейся конфронтации, обескровленные спором соперники неизбежно отойдут на второй план, а на авансцене неожиданно могут появиться лидеры из числа групп, считавшихся аутсайдерами.
ЯПОНСКИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
Японии все чаще приходится сталкиваться с трудностями преодоления некогда прочного изоляционистского мышления, демонстрируя "пассивную и реактивную природу японской внешней политики" . Наследство, доставшееся Японии от довоенной эпохи, заставило страну пойти по пути экономической перестройки, отодвинув задачи внешней политики и безопасности на второй план. Растущая зависимость от экспорта заставляет Японию уходить от антагонистических и конфронтационных отношений. Именно этим обстоятельством многие японские политологи объясняют отсутствие прямолинейности во внешней политике страны.
Кроме того, традиция принимать политические решения путем достижения консенсуса затрудняет переход к смелым и быстрым действиям, которые могли бы нарушить баланс (или зачастую иллюзию баланса) национальных интересов. США, наоборот, способны проводить прямолинейную и наступательную политику. Более того, как отмечает ряд японских политологов, США пытаются спроецировать свои ценности и критерии на остальной мир, считая их универсальными. Стараясь приспособиться к американским требованиям, японская сторона часто ожидает от Вашингтона, что он будет в свою очередь также учитывать и интересы Токио. Отсутствие взаимности вызывает нескрываемое разочарование в Японии. Но, как отмечает Сато, в Вашингтоне сложилось впечатление, что Токио не желает ничего делать без внешнего давления. Видимо, эта тенденция будет сохраняться и, возможно, нарастать в будущем.
Два вопроса останутся особенно важными для японцев - это изменение конституции и международная роль страны. Общественное мнение по этим вопросам весьма поляризовано: большинство японцев (около 70 %) выступает за то, чтобы страна стала постоянным членом Совета Безопасности ООН, но при условии, что она не должна брать обязательств участвовать в боевых операциях. Противники постоянного членства в СБ, не будучи столь многочисленными, тем не менее весьма активны, ссылаясь на конституционные ограничения для Японии.
Так может ли "пассивный и реактивный стиль" японской внешней политики измениться? Вектор изменений обрисовался уже 10 лет назад. Иракское вторжение в Кувейт в августе 1991 г. обнажило давно зревшее недовольство США и их союзников тем, что они считали нежеланием Токио брать на себя бремя ответственности в разрешении глобальных политических кризисов. Япония ограничилась выплатой 4 млрд. долл. на операцию по усмирению Ирака, тогда как США вкладывали по 100-200 млн. долл. ежедневно в ходе подготовки и более 1 млрд. ежедневно во время проведения самой операции. Под давлением этих обстоятельств Япония в июне 1992 г. завершила ввод в действие законодательства, разрешающего направление вооруженных сил за рубежи страны для участия в операциях ООН. С 1993 г. страна участвует в акциях ООН по поддержанию мира в Камбодже и в других местах . Очевидно, в ближайшем будущем Япония не будет принимать участия в иных военных акциях, кроме операций ООН, и постарается придерживаться традиционной политики в области безопасности, которая основывается на трех китах - "американо-японской системе безопасности, способности Японии к самообороне и дипломатии, направленной на сохранение стабильных международных отношений". Эта дипломатическая активность, как считает Сато, будет все более приобретать форму многосторонних усилий, например, в рамках ООН или Форума по безопасности АСЕАН.
Японии, видимо, потребуется время, чтобы постепенно отойти от "доктрины Иосида", провозглашавшей необходимость самоограничения во внешней политике с целью концентрации сил на экономическом развитии. Несмотря на ряд весьма позитивных результатов, страна стала своего рода колоссом на глиняных ногах и получила обидное прозвище "экономического животного", оставаясь "политическим пигмеем" . Однако, отметим, время играет на Японию: роль военной мощи в мировой политике подорвана, чему, в частности, способствовало окончание холодной войны и не самые убедительные результаты борьбы с терроризмом только силовыми методами. Концентрация Японии на экономических целях тем самым получает более значимую легитимизацию.
Япония может стать моделью "торгующего государства", если только избавится от неприятного меркантилистского имиджа. Он накладывается на имидж агрессивной державы, который сохраняется у Японии в странах ЮВА. Маневрирование, касающееся использования вооруженных сил за рубежами Японии, вызывает нервическую реакцию у государств региона. Это удивляет некоторых японских экспертов, указывающих на низкий уровень военных расходов и ограничения, налагаемые конституцией на использование вооруженных сил. Видимо, они недооценивают стойкость стереотипов: репутация государства складывается из представлений, унаследованных от предыдущих поколений стран, подвергшихся агрессии, и спекулятивных маневров их политических элит.
В XXI в. лозунг "Продвижение демократизации и мира посредством экономического роста" - призван, очевидно, стать своего рода программным для Японии. Японские политологи подчеркивают, что, в отличие от Латинской Америки, развитие азиатских стран показало, что экономическое развитие тесно связано с демократизацией и так называемые "азиатские тигры" - Южная Корея, Тайвань, Сингапур и Гонконг - самое наглядное тому подтверждение. Нам кажется, что, говоря о демократизации как о цели японской внешней политики, следует более критически подходить к официальной риторике. Япония на протяжении последних десятилетий демонстрировала достаточно спокойное отношение к нарушению прав человека в странах, с которыми развивала торгово-экономические отношения. Среди критериев на более видное место ставилась политическая и экономическая стабильность в государствах-партнерах.
Основная задача Японии в формирующейся новой системе международных отношений XXI в., довольно единодушно утверждают японские политологи, - это помощь развивающемуся миру. Роль Японии, как донора и абсорбента импорта из стран Азии, возможно, будет увеличивается параллельно со свертыванием роли США. Постепенно число "стран, которым нечего терять", будет уменьшаться за счет "стран, которым есть что терять" - набирающим экономическую мощь. В этом контексте задача Японии видится в "содействии развитию мировой и региональной свободной торговли". Политологи указывают на тенденцию, подталкивающую Японию в XXI в. играть в этой области роль, соизмеримую с ее экономическим и финансовым весом.
Эта тенденция уже проявляется в том, что Япония стала более уверенно помогать в создании экономической инфраструктуры в развивающихся странах и субсидирование экологических мероприятий в рамках программы Рио-де-Жанейро. В декабре 1997 г. на конференции в Киото Япония сыграла видную роль в формулировании задач по преодолению последствий парникового эффекта в мире. В частности, Токио берет на себя обязательства по дорогостоящим поставкам экологической технологии в Мексику и Китай и т.д. Судя по всему, такая роль Японии в наступающем веке не только сохранится, но и будет возрастать.
Можно предвидеть постепенное возрастание доли азиатских стран в японских экономических контактах. По подсчетам компании "Тоё кэйдзай симпося", в течение последнего десятилетия японские фирмы открыли более 400 представительств в азиатских странах по сравнению с почти вдвое меньшим числом за пределами азиатской зоны.
С уверенностью можно прогнозировать усиление позиций Токио как посредника мeжду Азией и Западным миром. Однако в Японии растет убеждение, что ей еще предстоит научиться более эффективно представлять интересы стран Азии в международных отношениях, особенно в Северной Америке и Европе. В частности, весьма вероятно, считают японские эксперты, что возрастет значение Японии как потенциального посредника между Китаем и США. Действительно, на этом поприще Японии будет легче преодолеть имидж "меркантильной страны, бедной привлекательными и универсалистскими идеями" . Китай, как считают японские специалисты, сохранит достаточно высокие темпы экономического развития и будет постепенно продвигаться к политическим свободам .
Со времени встречи лидеров стран АТР в Богоре (Индонезия) в 1994 г., когда США при содействии Индонезии убедили принять концепцию достижения свободной торговли 2010 г. для индустриальных стран и к 2020 г. для развивающихся экономик, Вашингтон настаивал на примате принципа свободной торговли и институционального подхода, тогда как азиатские страны приветствовали более гибкий подход, основанный на консенсусе. Задача Токио - найти способы примирения этих позиций. Япония тогда бы с большими политическими выгодами использовать свою принадлежность к различным группам государств. Сейчас у японцев начинает складываться более прочное самоощущение принадлежности к Азии и к человечеству в целом.
Пожалуй, можно согласиться с утверждением Сигэки Хакамады: "Когда в XXI в. развивающиеся страны захотят иметь столь же высокий жизненный уровень, что и развитые страны, наступит мировой энергетический кризис, и энергетическая политика превратится в вопрос стратегической важности" . Особый опыт Японии в области ресурсо- и энергосбережения тогда будет невозможно переоценить.
Трудно найти общий знаменатель для развития многополюсного мира в XXI в., как рано пока говорить о новой внешнеполитической стратегии Японии как о чем-то отлитом в строгие формы. Для японской внешнеполитической мысли характерны поиски новых формул. Во всяком случае размышления японских политологов об "эпохе после гегемонии США", беспрецедентные для Японии назначения на высшие посты в министерстве иностранных дел и первые шаги кабинета Дзюнитиро Коидзуми наводят на мысль, что японская политическая элита готовит концептуальный прорыв, задумываясь над ролью страны в мире.
