Интеллигент - это диагноз. Фронтовик Ю. Любимов. (*+)
http://www.duel.ru/200235/?35_7_2
ОН НУЖЕН НАМ?
В майские победные дни в виде халявы достался мне номер <Мира новостей> (N 19 от 7.05.02 г.).
Я не люблю и не читаю подобных изданий, потому что сквозная направляющая их содержания - это: <Дерьмократических успехов нет и не
видно, поэтому льем помои на советское прошлое>. Кроме помоев имеются еще вранье, глупости и просто незнание того, о чем пишут.
Но как бы там ни было, на одну статейку пришлось обратить внимание, более того, дважды прочесть, а, прочитав, взяться за перо, чтобы
поделиться удивительным прочитанным с читателями <Дуэли>.
Статейка, а точнее, беседа бывшего в годы войны участником ансамбля НКВД Ю.П. Любимова с литсотрудником <МН> называется <По всей
Москве носился пепел>. От такого заголовка как-то сразу на читателя, хоть и слегка, но все же повеет могильным холодком.
Читателям <МН> гр-н Любимов преподносится так:
<Ветеранов Великой Отечественной войны с каждым годом становится все меньше. И поэтому особенно радостно накануне годовщины Великой
Победы общаться с кавалером ордена Великой Отечественной войны, главным режиссером Театра на Таганке Юрием Петровичем Любимовым,
видеть его полным творческих сил>.
Для полноты картины добавим сюда короткую справку из СЭС, изд. 1981 г.
<Ю.П. Любимов (р. 1917) советский режиссер и актер, заслуженный артист РСФСР (1954), член КПСС с 1952, лауреат Государственной
премии СССР 1952>.
Ну а теперь перейду к существу ветеранских воспоминаний с вопроса к нему: <Где вас застала война? Вспомните ее первые дни?>
<Играли в Таллине... Помню, мы начали играть, стали бомбить, и от страха все разбежались, публика уходила, а мы - солдаты, только по
команде можем. И мы начали помогать эвакуации театра...
Помню, как мужики ломились в паровоз (так в тексте. - Б.Р.), а мы оцепили поезд и сажали только женщин и детей. Какой-то коммуняка
размахивал партбилетом и кричал: <Пустите, я нужен нам!> Ну, мы взяли его под белы руки и вывели из поезда...>
Стоп! Что-то сильно пахнуло плагиатом. Где-то я уже читал об этом. А, вспомнил!
Беру повесть Григория Бакланова <Навеки - девятнадцатилетние>. Издана она в 1979 г. Глава XVIII повести заканчивается сценой в
госпитальной палате, где ранбольной Старых рассказывает:
<...Летом в сорок втором везли нас в санлетучке. Как раз самое он на Сталинград пер... Тут эшелон с оборудованием на путях, тут
бабы, детишки, кого взяли, кого брать не хотят, слезы, визг, писк. Набились к нам в товарные вагоны. Не положено, а не оставлять же.
Тут гражданин вот такой солидный вперся с чемоданами. Его выпихивать. <Товарищи, товарищи, что вы делаете? Я нужен нам!>
- Врешь! - хохотал Китенев. - Ведь врешь!
- Я нужен нам!>
Ну а любимовский добавок насчет размахивания партбилетом, так это от патологической ненависти бывшего члена КПСС к коммунистам,
перенесенный им из <сегодня> в далекое <вчера>.
Разобравшись и благословясь, пойдем дальше.
<...потом выкидывали чемоданы в окно (в одно окно? - Б.Р.), чтобы посадить детей. Женщины на нас бросались, потому что нам
приходилось их скарб выбрасывать. Но паровоз не мог стронуться с места. Когда мы погрузили все, город начали бомбить. Паровоз не мог
тронуться, буксовал. И тогда пришлось выкидывать мужчин... Помню ужасное чувство страха... Ощущение страшное - не идут ноги и все>.
Вот до чего испугался. А ведь в начале воспоминаний сразу предупредил: <Мы - солдаты>. Да не солдаты вы, а перепуганные до смерти
паникеры-интеллигентики.
Читатели <Дуэли> после прочтения этого фрагмента воспоминаний режиссера сразу почувствовали, как этот ансамбль вмиг превратился в
бандитскую шайку, никем не управляемую. Добывая себе место в поезде, а также место для своих сундуков с реквизитом, декорациями и
имуществом театра, а не ансамбля, не гнушались даже выкидывать скарб вместе с едой и одеждой для детей... Даже мужиков, как поленья,
выкидывали.
А каков был штат ансамбля-шайки? Да уж немалый, если хватило их оцепить весь поезд.
И еще. Вот вперся весь ансамбль со всем барахлом в поезд, успокоилась братва, т.к. хоть и медленно, но все же поехали в желанный
тыл. А не возникло ли у вас, режиссер, или у ваших коллег зова совести встать в строй защитников Прибалтики, Таллина? А? Что-то
ничего насчет этого не нашел в ваших мемуарах.
Спрашиваю вас к тому, что куда более талантливые и нужные Родине люди уже дрались в то время с врагом. Видели фильм <Укрощение
огня>? Так он по жизни.
<До Москвы добирались несколько дней. Встречали много знакомых. Эшелоны идут с солдатами, мы выбегаем и все рассказываем, потому что
мы оттуда. Нас спрашивают: <Остановили? Наши наступают?> Но мы-то знали, что дело плохо, на себе испытали. Видели, как отступала
наша армия>.
Да, действительно, если бы Каштанка была человеком, она подумала бы: <Больше читать нельзя - надо застрелиться>.
Извините, ну какими дураками надо быть, если Вас не спрашивают, а вы <выбегаете и все рассказываете>.
Да где вы, режиссер, видели, как отступала наша армия? Ведь весь ваш ансамбль стремительно <по тревоге> смотался из Таллина в первый
же день войны и через <несколько дней> был в Москве, т.е. в июне же. Как из окон вагонов можно было видеть отступающую армию? Это вы
драпанули, а треплетесь про армию. К вашему сведению, Нарва была оставлена нашими войсками 16.08, а Таллин - 28.08.41. Попридержите
вранье.
Далее от режиссерских воспоминаний у невоевавших читателей может вполне поехать крыша, так что соберите волю, мужество тоже не
помешает. Фронтовики же народ стойкий - выдержат.
<В Москве меня записали в ополченцы. И нас поставили (?! - Б.Р.) в окопы с бутылками (что за стиль? Что за язык? - Б.Р.). Я сел в
окоп и сидел с бутылкой, ждал танковой атаки. А фашистские танкисты применяли очень простую тактику. Когда на окоп наступал танк,
они одну гусеницу выключали, и танк начинал крутиться, чтобы сесть (?! - Б.Р.) в окоп и размолотить солдат.
И вот танки пошли. Я помню эти побелевшие лица при виде танков. Кровь отливает сначала от половины лица, и лицо ровно наполовину
красное, наполовину белое, потом от всего. У многих начиналась медвежья болезнь. Как и при бомбежке>.
Я так понял, гр-н Любимов, что вы очень не хотели, но вас записали в ополченцы. Ну, прямо без меня меня женили. Оплошали вы здесь.
Что-то у вас язык какой-то дубовый? Ну, на самом деле: <поставили в окопы>, а не <мы заняли окопы>; <на окоп наступал танк> - танк
не идет, а едет, поэтому <на окоп наезжал (или надвигался) танк>; <начинал крутиться>, а все-таки лучше <начинал вертеться>; <сесть
в окоп> танку - вообще недоступно пониманию. Или, может быть, вы говорили все правильно, тогда этот литсотрудник, видимо, ни уха, ни
рыла не знает о войне.
Теперь насчет отлива крови. Впервые эту технологию отлива крови при виде танков слышу только сейчас от вас. Ничего подобного не
знал, ничего об этом не читал.
Значит, так. Кровь, как я понимаю, начинает отливать сверху вниз - от макушки к шее. Белеет сначала лоб и ниже, до ноздрей, а
красным остается низ - от ноздрей до подбородка. Правильно? Тогда почему вы травите, что <лицо ровно наполовину красное, наполовину
белое>? Конкретно, будка ваша была бело-красная или красно-белая?
А почему вас не размолотили вражеские танкисты, хотя в триплекс видели ваше разноцветье? А потому, что уж невыносимо вонючими были
ваши экскременты, и танки отвернули. Оказывается, и говном воевать можно.
И потом: то ли вы нарочно, то ли сознательно не указываете ни даты, ни места события. Если с бутылкой вы были в июле-августе, то в
это время ближайший к Москве фронт проходил в 350 км по линии Ярцево-Ельня Смоленской области. Это необходимо уточнить для попыток
понять следующие ваши воспоминания.
Без всяких переходов режиссер далее выдает:
<Во время той паники (вы так называете бой с танками? - Б.Р.), очень хорошо помню, как решил забежать домой (да где вы с бутылкой-то
сидели? Уж не в Филях ли? - Б.Р.). Я жил в полуподвале. Сказал приятелю, спрыгнув с грузовика: <Если что, то ты за мной забеги, в
суматохе, в этом разгроме никто не заметит>. Прибежал домой, отмылся. (Конечно, надел чистые штаны. - Б.Р.) А утром прибежал
приятель: <Бежим в казармы. Всех вызвали в клуб>. Я натянул амуницию и через окно, даже не через дверь, а через окно выскочил и
помчался за ним.
По всей Москве носился пепел (так уж и по всей. - Б.Р.). Когда мы бежали по Лубянке к клубу, встретил знакомого лейтенанта, который
вел хорошо экипированный батальон. Я спросил его на бегу: <Куда ведешь батальон?> Он ответил: <Защищать Театральную площадь!>
Никакого наказания мне не было, никто моего отсутствия в этой панике не заметил. А через несколько дней ночью всех подняли в казарме
и зачитали страшный сталинский приказ о том, что самовольно отступающих будут расстреливать. Мне повезло, во время войны я даже не
получил ни одного ранения. Но я ведь и не могу сказать, что провел войну в боях>.
<...не убит я и не ранен,
И ни два, ни Полторанин...>
Появилась возможность определиться со временем происходившего и происходящего.
Приказ Сталина, упоминаемый режиссером, это Приказ N 270 от 16.08.41 г.
Гр-н Любимов называет его <страшный>, вероятно, еще и потому, что этот Приказ начисто пресек впредь возможность покидать позиции на
предмет отмывания задницы и смены штанов в домашних условиях.
Итак, до середины августа 1941 г. ополченец Любимов сумел из окопов вернуться домой, в ансамбль, где его отсутствие никто и не
заметил. То ли по причине ничегонеделания самого ансамбля, то ли в ансамбле справедливо считали его отсутствие вполне законным -
артист жег вражеские танки.
Смущает любимовское утверждение, что <по всей Москве носился пепел>. Вы что, мчались в свой ансамбль и через Фили, и Измайлово, и
Сокольники, и Ростокино, и Кожухово, и Сокол, и... Чушь! Да режиссер просто по своей паникерской структуре спутал 1941 г. с годом
1812, когда <шумел пожар Московский...>, было много пепла, хорошо показанного в к/ф <Война и мир>.
Непонятно, кого и что собирался в августе защищать батальон на Театральной площади? Глупость и дурость. Метро в том же августе, как
и в последующие месяцы, не минировали. Ну, далее.
<Пытались проводить концерты в Ленинграде. Нас туда бросили, когда коридор пробили, а потом коридор снова замкнулся. Выбирались мы
через Ладогу...>
Я уже просто обалдел от тупости и режиссера, и этого олуха из <МН>! Придется всунуть им хоть какие-то знания, как младенцу манную
кашу.
Коридор, пробитый нашими войсками в середине января 1943 г. между Ладожским озером и линией фронта шириной 8-11 км и длиной 36 км не
<замыкался> до самого разгрома немцев под Ленинградом в январе 1944 г.Железнодорожная колея, проложенная по коридору и через Неву
сыграла выдающуюся роль в обороне города Ленина.
<В Ленинграде я видел, как мужичонка привез на кляче что-то из деревни. И отошел помочиться. В этот же миг налетела орда совершенно
обезумевших от голода людей и разорвала лошадь на куски. Он стоял и долго плакал>.
Из собственного фронтового опыта должен сказать, что разорвать лошадь только руками и зубами невозможно. Шкура лошади очень прочна.
Чтобы вырезать куски, нужен острый нож и сильные руки. Ничего этого у дистрофиков не было. Врете, режиссер!
Я вот удивляюсь. Даже для клячи место в ваших мифах нашлось. Но не нашлось места для радости: разгрома немцев под Москвой,
Сталинградом, Ленинградом, Курском... Молчите? Так попросили или сами додумались умалить все и вся?
Пришла Победа.
<Колобродили весь день и всю ночь. Носились на <виллисе>... по всей Москве, даже на Красную площадь заезжали. Пьяные все были,
орали, шумели, лазили на крыши, стреляли... из ракетниц, пускали автоматные очереди в воздух. Что творилось!>
На Красную площадь заехать на <виллисе> было никак невозможно, т.к. на самой площади и прилегающих к ней площадях и улицах
колыхалось людское море счастья и радости.
Поскольку паника с ужасами и страхами во время войны были всегда рядом с вами, были в вас, то уж разрешите вам не поверить - не
орали вы и не шумели, не лазили по крышам и вообще не возникали. И, конечно, не стреляли. Это - не ваш удел.
Беседа заканчивается сегодняшними днями. Железобетонное кредо режиссера: <Я не люблю коммунистов, это все знают... Я бы их и близко
не подпускал к управлению страной...> Ну и т.д.
Все-таки надо отдать должное Любимову - капитально прошел <свой путь благородный> от члена КПСС до перерожденца. Партбилет закопал
на даче.
Любит Солженицына. Жвачка Исакыча <Шарашка> не сходит со сцены театра. <Шарашка> - лицо Таганки.
Этот год - юбилейный для режиссера. До славного столетия остается всего-то пятнадцать лет. Ничего что-то нет в беседе о творческих
замыслах, о наличии творческих сил. Много, однако, сил положил на борьбу с коммунистами.
В частые часы и дни отдыха вспоминается, наверное, как бились вы за места в поезде в Таллине. Как выкидывали скарб беженцев, как
выкидывали мужиков...
А вдруг вот также вас из театра? Представляю, как будете вы размахивать режиссерским мандатом и кричать: <Я нужен нам!>
Но вокруг будет глухо. Демос и Фобос!
Б.А. РЕМИЗОВ
