От Георгий Ответить на сообщение
К VVV-Iva Ответить по почте
Дата 20.08.2002 13:05:55 Найти в дереве
Рубрики Россия-СССР; Версия для печати

По этому поводу Крылов в "Спецназе" (*+)

http://www.specnaz.ru:8101/pozicii/55


СПЕЦНАЗ РОССИИ N 08 (71) АВГУСТ 2002 ГОДА
Константин Крылов
ПОСЛЕДНИЕ ВОПРОСЫ
<

Как известно, единственный шанс выжить в случае полного разгрома и поражения – это притвориться мёртвым: авось поверят и добивать не станут. Иногда, впрочем, можно и не доводить дела до полного смертоубийства, а заранее притвориться маленьким и слабым: пусть большие дерутся, а нас оставят на потом. Глядишь, перезимуем. Всё сказанное вполне применимо к российской интеллигентской идеологии. В период своего феерического торжества в девяностых годах прошлого она умудрилось дискредитировать себя до такой степени, что единственным способом выживания стала мимикрия: в ход пошли разговорчики о «вымирании» интеллигенции как таковой, с последующей заменой оной на каких-то там «интеллектуалов», «профессионалов», и прочих невиданных зверей, которые-де произойдут от иного корня и иной культуры, нежели, скажем, Чернышевский, Писарев, Ульянов-Ленин, Окуджава, Е.Т. Гайдар и Елена Боннэр. И освободившееся свято место займут люди вменяемые.

Исторический опыт, однако, заставляет сомневаться в том, что нас ждёт подобная малина в шоколаде. Скорее уж, следует ожидать осложнений. Интеллигентское мировоззрение похоже на вирус гриппа: вроде бы и эпидемия на спаде, и вакцину сделали зверскую, слона валит – а потом откуда-нибудь вылазит новый штамм, и пошло оно по новой.

На первый взгляд, всё вроде бы успокоилось. Вот, например, симптом: традиционные «проклятые вопросы» русской интеллигенции – кто виноват, что делать, с чего начать, – кажется, окончательно сняты с повестки дня. Виноватых сегодня, например, искать не принято: согласно новейшим воззрениям, виноваты во всём те, кто ищут виноватых. Особенно это относится к русским, которые всё ещё населяют «эту страну»: этот криворылый и косорукий народец всё ещё имеет наглость винить в своих бедах кого-то, кроме себя. И вообще, искать виноватых – это фашизм, а фашизм – это ужасно. Между прочим, за победу над фашистской гадиной Соединённые Штаты Америки отдали жизнь рядового Райана и героев Пёрл-Харбора. За что мы, отсидевшиеся в окопах Сталинграда, должны быть бесконечно благодарны.

Точно так же, вопрос «что делать» после обретения нами Невидимой Руки Рынка перешёл в разряд неприличных. Делать, оказывается, ничего не надо. То есть нет, конечно, делать-то как раз надо, надо шустрить, крутиться, работать, и нелениво так. Нельзя только задаваться вопросом, что именно ты делаешь. Ты, главное, шустри и горбаться, нюхай воздух на предмет спроса, и не бери в голову, хорошо ли делать то, на что есть спрос. Ры-ынок – он у-умнай. Он и научит, он и накажет, а ты давай-давай, арбайтен-арбайтен.

И, наконец, «с чего начать». Невинное русское слово "началось" с некоторых пор стало общепризнанным синонимом всяческого «экстремизма». «Начаться» может только что-нибудь плохое – ну, скажем, какие-нибудь беспорядки. Всё хорошее у нас может только «продолжаться», плавненько так. Главное – чтобы без эксцессов. Потому что если что-нибудь начнётся, так ведь, не дай Бог, вылезут какие-нибудь ребята в чёрной форме с крепкими кулаками, вопросом «кто виноват» наизготовку, и готовым ответом на него в башке. И начнётся фашизм и дикость.

Тем не менее, установленный мораторий на задавание этих самых вопросов выглядит на редкость хрупким и шатким. Потому что, понятное дело, данные ответы предполагают именно эти самые вопросы.

Начнём с очевидного. «Левые» настроения – в любой области, начиная от политики и кончая эстетикой – всегда начинаются с острого переживания ложности, несправедливости и некрасивости существующего порядка вещей. При этом неважно, какие именно это порядки. «Левый» может возмущаться ужасами капитализма (который, как известно, основан на эксплуатации человека человеком), социализма (который породил ГУЛАГ и очереди за колбасой), угнетения женщин (которые кое-где не имеют права голоса и даже подвергаются сексуальной эксплуатации), или, скажем, буржуазным искусством (везде розанчики и ангелочки, сдохнуть можно). Дальше возникает вполне естественное желание «убрать куда-нибудь эту гадость». Поскольку же гадость, как правило, не убирается сама, появляется идея борьбы: её нужно как-нибудь загнобить, унасекомить, подвергнуть диктатуре пролетариата, или сбросить с корабля современности. Остаётся только выяснить, что надо сбрасывать в первую очередь, – и желательно так, чтобы оно потянуло за собой всё остальное. Отсюда и возникает сакраментальный вопрос «кто виноват». При этом, как правило, ищется какая-нибудь универсальная причина: левые объясняют все явления, особенно неприятные, чем-нибудь одним, будь то «масонский заговор», «противоречие между производительными силами и производственными отношениями», или, как сейчас, «национальные черты русского народа».

Хотя из «виноватости» и «некрасивости» некоторых явлений жизни вовсе не следует, что с ними надо бороться. Во-первых, часто бывает так, что им нет достойной альтернативы. Например, такой институт, как частная собственность на средства производства, имеет множество очень неприятных недостатков. Однако, все известные альтернативы имеют их, как минимум, не меньше. Во-вторых, очень часто оказывается, что совершенно нетерпимое вроде бы явление может стать вполне переносимым путём кое-каких изменений, причём необязательно в самом этом явлении. Например, дискриминация по расовому признаку – очень неприятная вещь, наблюдать которую тягостно и постыдно. Но множество людей из «третьего мира» готовы ей подвергаться ради возможности жить и работать в какой-нибудь развитой стране, где их не будут любить, но где им будут платить куда больше, чем дома.

«Правые» же, нисколько не отрицая ужасов и безобразий окружающей действительности – и, соответственно, правомерность постановки такого вопроса, – обычно спрашивают себя и оппонентов вот о чём. Ну ладно, допустим, всё ужасно. А как надо, чтобы было хорошо? В чём, так сказать, положительная программа?

Теперь перейдём к следующему вопросу – что делать. Уже понятно, что «делать» с точки зрения левого сознания означает всегда одно – бороться с тем, кто виноват (или что виновато). Остаётся уточнить детали и тактику борьбы. Например, следует ли сразу готовиться к вооружённому восстанию, или достаточно будет злобных газетных фельетонов, стоит ли заводить кружки рабочего самообразования, или лучше бросать бомбы в полицмейстеров… И даже если под «делом» понимается что-нибудь мирное, как у товарища Чернышевского в его собственном «Что делать?» (там, помнится, рекомендовалось обзавестись швейной мастерской), то будьте уверены – это только кажется, что всё бело и пушисто. Всякая конструктивная деятельность у левых обязательно является либо прикрытием подрывной работы, либо её составной частью.

Правый обычно старается делать своё дело, не вредя ни чужим делам, ни – желательно – той части всеобщего порядка вещей, которая его устраивает. Это не так уж просто, поскольку любое действие кому-нибудь да приносит вред. Тем не менее, «жить-то надо», и потому особенно насущным является вопрос о том, что всё-таки можно крушить и ломать для вящей пользы, а чего трогать нельзя. Вопрос стоит так: чего не делать?

Наконец, о «начале». Левые обычно бывают буквально одержимы этим самым «с чего начать»: по этому поводу они обычно сильнее всего ссорятся друг с другом. Дело в том, что начало борьбы является самым интересным и важным (с левой точки зрения, конечно) моментом в их деятельности, поскольку их интересует не столько результат (который они себе представляют слабо, или даже совсем не представляют), сколько сам процесс борьбы. У самых честных левых она и подменяет собой цель. Революция совершается не для того, чтобы достичь каких-то полезных целей, а для того, чтобы побросать бомбы, пострелять из «левольверта», покрасоваться под какими-нибудь знамёнами… повалить, наконец, толпой, по замершим улицам столицы, и чтобы адреналин бил в голову и рассыпался искрами. Вершиной левой мысли, таким образом, является идея «перманентной революции» Троцкого: революция, которая не кончается, которая заполняет собой жизнь без остатка – и чтобы потомкам тоже досталось.

В то же время правые всегда имеют в виду, что любое действие имеет свою цель – то, ради чего оно, собственно, и делалось. Это конечное состояние может выглядеть по-разному, но оно обязательно должно быть. Важно также иметь критерии, позволяющие оценить, насколько мы к этому желанному состоянию приблизились, и не пора ли свёртывать нашу лавочку, если мы убедились, что достигли всего, чего могли (или, наоборот, потерпели поражение и не достигли ничего). Короче говоря, настоящий правый вопрос – это не «с чего начать», а «чем закончить?«

Получается, что «правое» является не только и даже не столько отрицанием «левого», но ещё и его дополнением до целого. «Левое», в свою очередь, можно понимать как недоделанное «правое»: там, где «левый» останавливается в своих размышлениях и переходит к действию, «правый» начинает долго и упорно размышлять о последствиях. Это обстоятельство даёт «левым» фору: они «всегда готовы», и обычно начинают раньше. И если рассматривать всё происходящее именно в логике борьбы, то надо признать, что левым обычно удаётся победить. Правда, они, как Ганнибал, не умеют пользоваться своими победами.

Нынешнее постсоветское интеллигентское мировоззрение – не искать виноватых, сидеть-работать-не-высовываться, не думать о том, что ты, собственно, делаешь, ну и ни в коем разе ничего нового не «начинать» (и, разумеется, ничем не заканчивать) – это никакое не «преодоление левого прошлого» и «смерть интеллигентского мировоззрения», за что нам его пытаются продать, а обыкновенное ренегатство. Не «правое», и не «левое», а просто никакое.