Преемник Андрея Боголюбского Всеволод распорядился построить во Владимире еще один собор — Дмитриевский. Он был воздвигнут всего за 4 года. Царственная внешность белокаменной'громады, сплошь изукрашенной фантастической скульптурной резьбой по камню, никого не могла и до сих пор не может оставить равнодушным. Мощное четырехстолпное тело собора символизировало силу растущего год от года Владимирского княжества, правитель которого мог «Волгу веслами расплескать и Дон шеломами вычерпать». А вознесенный ввысь круглый барабан главы собора, увенчанный шлемовидным куполом, явственно говорил каждому, кто бросал взгляд на храм, о единовластии, столь необходимом Руси перед лицом многочисленных врагов.
Строили Дмитриевский собор русские мастера да несколько греков. Когда задумывали строительство, то сначала намеревались пригласить мастеров «из немец». Но скоро отказались от этой мысли, зная тяжеловесность многих западных соборов, их несоответствие русским представлениям о красоте.
Мастера, призванные из ближних и дальних мест, не подкачали. Строить решили не из плоского темного кирпича-шшнфы, как в Киеве или Царьграде, а из неповторимо-белого камня, кубы которого с изумительной точностью пригоняли один к другому. Потому и получился храм невиданно красивым.
Но мало этого! Все четыре стороны собора и мощный барабан, стоящий на его могучих плечах, были покрыты искусной резьбой, мерцающей издалека, словно богатая парчовая одежда. Резала камень большая артель в 40 человек. Были среди камнерезов, как угадывается по манере и технике работы, несколько греков и болгар, но большинство составляли русские мастера, ибо во многих СКУЛЬПТУОЗХ. каменных узорах, изображениях зверей и
птиц проглядывают многовековые традиции русского прикладного искусства, не имеющие подобий в других странах.
Строители знали, как строят храмы в иных землях, и применили эти знания, когда воздвигали Дмитриевский собор. Но и византийские, и западно-европейские влияния, хотя и угадываются подчас в его линиях и объемах, были переплавлены мастерами в самобытное русское зодчество.
А в промежутке между строительством Успенского и Дмитриевского соборов, соперничающих в величавом мужестве и высказывающих своей архитектурой редкую силу и уверенность, была построена на излучине реки Нерли церковь Покрова.
По преданию, Андрей Боголюбский указал воздвигнуть ее после смерти любимого сына, чтобы утешиться в своей печали.
Храм этот сохранился до наших дней благодаря счастливой случайности. В конце XVIII века игумен соседнего Боголюбова монастыря добился у владимирского епископа разрешения на... разрушение малодоходной церкви. Из ее кирпича предполагалось быстренько построить собор где-нибудь на бойком месте — там доход попам будет побольше. К нашему счастью, не сошлись в цене заказчик и подрядчик: скупость заспорила с алчностью, и дело зашло в тупик. Храм сохранился!
На всей Руси нет строения поэтичнее и светлее!
Можно ли в холодном камне выразить и слить воедино нежность и печаль, светлую грусть и спокойные глубокие мысли о человеческом бытии? Можно ли облечь их сдержанным величием и сказочной невероятной простотой архитектурной формы, легко преодолевающей тяжесть камня?
Тот, кто видел храм Покрова на Нерли, ответит утвердительно.
Собор этот, нерасторжимо слитый с окружающей при-
родой, как бы являет нам собрание лучших человеческих чувств, гениально выраженных великим архитектором русской древности. Они застыли в его загадочно-простых пропорциях, но пробуждаются в душе каждого, кто смотрит на устремленные ввысь летучие — и в то же время спокойные — линии...
Постройка величественного храма, затейливо украшенного княжеского дворца или мощного детинца были событиями в жизни княжества, а то и всей Русской земли. Потому упоминания об этом и попадали на пергаментные страницы летописей. А то, что было обыденно и привычно, из чего сплеталась канва каждодневной жизни людей в сотнях городов и тысячах сел, мало интересовало летописца. Понятна и объяснима запись о закладке «города Ярослава» — какое событие свершилось! Но кому придет в голову подробно описывать на дорогом пергаменте долговечными чернилами устройство дома, в котором живет простой горожанин или сельский смерд? Кривые улицы городов были тесно уставлены тысячами таких жилищ — какой же интерес сообщать о них читателю, который сам ежедневно видел их? Лишь иногда мелькнет в летописи упоминание о «избе» или «истобке», в которой томился герой какого-нибудь рассказа или свершилось черное злодеяние, но объяснять ее устройство и в голову не приходило: кто ж этого не знает?
