Старый фронтовик сказал мне 9 мая на площади перед Большим театром: "Во время атаки я мог отвернуть танк в сторонку, взять на полметра левее или правее. Орудийный расчёт фашистов был подавлен, и они сидели, обхватив головы от контузии. Но я проехал по ним гусеницами. И до сих пор помню это. Надо было объехать. Попали бы в плен, потом вернулись бы в свою Германию. Они были солдатами и делали то, что им приказали. Надо было объехать...".
Та война была немыслимо жестокой и беспощадной. Казалось, мы воевали даже не с людьми, а представителями другой звезды, жители которой молятся на своего бога – Абсолютное Зло. Но – были и просто солдаты, которые это Зло воплощали на русской земле. Русский танкист и тогда и сейчас был готов проявить милость к падшим. Не артиллерийский немецкий расчёт был причиной.
Удар стали о сталь, потоки клокочущей от ярости крови, на метры пропитавшие землю России – казалось, что в этом аду сгорит не только Россия и Германия, но и всё человечество, истратив на ненависть все запасы души.
Никто в просвещённом мире не понимает, как возможно такое: в одном конце цеха Сталинградского тракторного завода с конвейера сходит новый танк, выкатываясь с территории прямо в бой, а на другом конце цеха идёт рукопашная. Эта война была такой беспримерно ужасной, победа в ней имела такую немыслимую цену, что даже сама смерть, каждую секунду сопровождавшая воина, перестала пугать. Небытие для солдата и философа – разные категории. Солдат стал к нему равнодушен, как к цене, которую имеет смысл заплатить за то, чтобы убить врага. Смерть врага – вот что имело действительный, настоящий смысл.
Нет, и не было другого такого народа, который смог бы тогда выстоять и победить. Мы выиграли войну, загнали врага туда, откуда он обрушился на Мир, и там уничтожили. В этой войне было трудно выжить и победить, отстроить заново почти дотла сожженную страну. Но День Победы стал для великой страны Днём Истины. Когда это случилось, Россия осознала себя тем самым стволом Древа Мира, от которого имеют возможность произрастать робкие и тонкие веточки европейских культур, чуть было не стёсанные острым, как бритва, топором убийцы.
Настоящее русское чудо произошло и после Победы. Мы понимали, что Мир обязан каждому убитому и каждому оставшемуся в живых русскому солдату. Каждому подростку, подставлявшему патронный ящик, чтобы дотягиваться до станка, на котором вытачились снарядные гильзы. Каждой женщине и старику в России, принявшим нечеловеческие военные муки военного времени. Каждому ленинградцу, умершему от голода или вытерпевшему испытание блокадой. Мир понимал это и принимал это со смешанным чувством глубокого уважения и страха перед страной, которая сделала невероятное, - страной, которая всегда творила невероятное, и необычностью своей, непостижимой силой духа, всегда пугала.
В то же самое время развивалась и крепла страна, находившаяся, с нашей точки зрения, у чёрта на куличках. Страна, которая, как и сегодня, вместе с Британией выступила в годы Второй Мировой нашим союзником. Страна, которой Сталин никогда не доверял, ибо знал: вынужденная коалиция против гитлеризма закончится, и тогда США снова станут тем, кем они были для России всегда – врагом. Солдаты и офицеры обнимались на Эльбе, а политики понимали, что противостояние – настоящее и беспощадное - только начинается, потому, что начинается новый передел Мира.
И в те годы, и сегодня в этом переделе по-настоящему принимают участие только мы и они. У Европы никто ничего не спрашивал уже очень давно. В 1945-том её никто не принимал во внимание. Это была территория Большого Передела. И территориального и идеологического. Тогда мы могли это делать по праву Победителя. Но уже тогда слишком очевидными были притязания США на мировое лидерство, несмотря на то, что весь мир знал, кто на самом деле спас человеческую цивилизацию.
Война не заканчивалась. Она изменила форму. Для того, чтобы противостоять и не стать одной из европейских стран, чьё существование не берется США в расчёт, нам приходилось втягиваться и в ядерное противостояние, кормить треть планеты оружием и деньгами. Создавать военные блоки и рваться в космос. Только играя на опережение, можно было всерьёз рассчитывать на то, что в мире останется не одна только духовно-нравственная модель, измеряемая исключительно в долларовом эквиваленте.
Трагический перелом наступил тогда, когда на каком-то этапе мы проиграли идеологическую войну. Самое смешное, что случилось это не потому, что советские люди прониклись идеями, которые сквозь "глушилки" доносил до нас "Голос Америки". Словно в насмешку над традиционной моралью, режим Горбачёва открыл шлюзы либеральной идеологии. Пятнадцать долгих лет Америка со страшной скоростью продвигалась по внутреннему пространству России, искренне веря в необратимость болезни, которой нас удалось заразить. Наши новые идеологи пытались объяснить онемевшему от разрухи обществу, что наступили Смутные времена. Никаких "смутных времён" в России не было. Было ясное время тотального уничтожения России. Многие опустили руки, когда стало понятно, что власть в стране теперь осуществляется с помощью "друга Билла" и прочих "друзей", для которых Россия всегда была слишком опасной, чтобы позволить ей хоть в чём-то оторваться от воли законодателей мировой идеологии.
Однако Россия то тут, то там проявляла себя так неожиданно, что окончательно завравшейся и растленной российской власти часто приходилось лепетать откровенную чушь, объясняясь с американскими рулевыми российской внешней политики. То двести русских десантников, совершивших марш-бросок почти через всю Сербию послали куда подальше английских "миротворцев", то российское общество "ни с того ни с сего" стало "катать" на всех выборах разных явлинских, гайдаров и хакамад.
Что-то непонятное и необъяснимое для западных идеологов стало происходить в российском обществе. И, стоило в России смениться власти, как к нам мгновенно примчалась "инспекция" в лице Олбрайт, которая очень хотела получить у Путина заверения в том, что всё будет по-прежнему, то есть – о кей. С этого дня жизнь мирового сообщества стала меняться революционно.
Бывший наш "блок", в лице восточно-европейских стран, проявивший в годы развала России завидную подлость и мелкопакостную мстительность, обманулся в своих ожиданиях: американцы хоть и давали денег, но немножко. И только за то, чтобы они плевали в нас из-за кустов. В то же самое время Европа, обладая более существенным потенциалом исторической памяти, не торопилась сбрасывать Россию со счетов. Во-первых, потому, что многие там понимали – ещё не вечер. Во-вторых, потому, что неожиданно для себя Европа обнаружила, что зажата в идеолого-экономические американские тиски настолько, что ещё чуть-чуть – и даже голоса подать им уже не разрешат.
У Европы было несколько поводов в этом убедиться. Никто не спросил её мнения, начав бомбить Югославию, никто и не собирался даже объясняться с ней по этому поводу. "НАТО – это США" - недвусмысленно было заявлено ей. В европейскую колыбель демократии смачно харкнули с другого континента. И Европа погрузилась в мрачную задумчивость. Ей больше не хотелось оставаться "аэродромом подскока" для США в их продвижении по миру. Другого выхода, кроме как становиться под крыло России, снова не оставалось.
В то время, пока внешнеполитические ведомства Европы и США трещали от напряженной работы мысли – одни как уцелеть, другие – от планов "как нам обустроить планету", Россия уже вела войну, которую поджёг либерализм.
Какие ещё подтверждения нужны тому, что война против антимира не закончилась? В 1941-ом страна проснулась в состоянии самой ужасной войны в истории человечества. Это случилось неожиданно и страшно. Девятого мая 2002 года мы узнали о том, что произошло в Каспийске. Для антимира нет ничего святого. Мы уже давно знаем, что можно хладнокровно и расчётливо, начинив смертоносный заряд болтами, гвоздями и гайками, взорвать праздничную демонстрацию, посвящённую дню великой Памяти. Но память эта – наша. Её нет у наших врагов.
Чудовищность этого преступления нельзя объяснить обыкновенными словами. Боль и гнев России не нужно пытаться успокоить. Это сделали не люди. Потому что для них нет иной морали, кроме морали террора. Они – слуги террора, который не считается ни с чем. Это его война. Со всем остальным Миром. И именно поэтому антимир должен быть уничтожен. Потому, что терроризм не просто сродни нацизму. В своих самых античеловечных проявлениях, они, быть может, похожи. Но не похожи в том, что нацисты, пытаясь подмять под себя планету, имели план построения цивилизации. Пусть ущербной, пусть утопичной, пусть невероятно жесткой по отношению к "неправильным расам", пусть в нем изначально был заложен парадокс саморазрушающейся системы. Терроризм – это абсолютное зло – отчётливое, зло во имя зла.
Сегодняшний террор врос в землю планеты. В его корневой системе три главных опоры. Это – идеология и общественная мораль, религиозно-этнический фактор и экономика. Все три элемента, в полном своем расцвете представленные в западном мире, сделавшие терроризм самой грозной опасностью современного общества, отвечали запросам нарождающейся болезни человечества. Впрочем, все эти три фактора находятся в теснейшей взаимосвязи. Идеология либерализма по западному образцу практически свела к нулю силу и значение Государства. Ни в тоталитарных, ни в авторитарных странах терроризм не мог возникнуть как антисистема. Он вспыхивал очагом и давился беспощадно.
Сегодняшние либеральные государства оставили себе такой незначительный сектор контроля над обществом, что в нём стало возможным возникновение экстремистских настроений, формирование антигосударственных сил. Либерализм сделал возможным перетекание огромных людских масс с континента на континент. Отсутствие жесткого государственного регулирование породило массовую миграцию беднейшего населения планеты – арабов, негров и азиатов в сытую и спокойную Европу и США. Либерализм позволил им не считаться с традиционной европейской моралью, жить закрытыми, но очень многочисленными диаспорами, а, значит, формировать внутри чужих для них стран, идеологию религиозной нетерпимости, замешанной на чувстве ущемленности и неполноценности.
Так ислам фундаменталистского толка начинает подминать под себя Европу и США, завоёвывая всё большее число сторонников хотя бы потому, что численность его представителей прямо связана с демографическим фактором. Европа, в самом своём центре, уже получила вместо христианской Югославии злобное и фанатичное исламское государство, построенное на транзите наркотиков.
Америка полагала, что осуществляет то, что ей предначертано – научить мир жить "правильно". Политологи считали, что противостояние с Россией неизбежно приведёт к ядерному конфликту. Всё получилось иначе. Мы получили войну Террора с Миром. И террор был теоретически построен, финансирован и спровоцирован, в том числе, как инструмент завоевания России. Бен Ладен, агент ЦРУ, натаскивался как безукоризненный исполнитель американской воли в Афганистане. Но вышел из-под контроля. Правда, никто точно не знает – насколько. Чечню, в том её виде, в котором она есть у нас сегодня, финансировало не государство российское.
Война за отделение Кавказа – только часть плана США по уничтожению России. Еще два года назад существовала реальная опасность того, что зелёное знамя воинствующего ислама будет развеваться и на бескрайних российских просторах - очень далеко от Чечни. По далеко идущим замыслам идеологов Запада, она должна была стать началом. А Москва должна была капитулировать и смириться с разделом России в пользу США. То есть – добровольно сомкнуть вокруг себя кольцо террора. И на бесчисленное количество лет, погрязнув в гражданской войне, потеряв последний шанс остаться в числе государств, определяющих судьбы мира.
Кто наш враг и кто наш друг? На политической карте мира много что изменилось за последнее время. Мы приняли на себя основной удар, который терроризм нанёс по человечеству. Опасность чеченского мятежа заключалась не в том, что маленькая, но гордая республика решила строить свой дом без России. Чечня этого и не решала. Но сделали это, конечно, не прирождённые чеченские упыри, воюющие против своего же народа.
Сценарий писали не идеологи ислама. Они стали всего лишь средством достижения главной цели. Создав террор как оружие, либерализм и, прежде всего либерализм американский, рассчитывал на то, что оно окажется последним и решающим аргументом в уничтожении всего, что мешает США мять пространства и народы.
Взрывы небоскрёбов, с легкостью списанные на Бен Ладена, придали ускорение американской экспансии. Это был их последний шанс в попытке остановить нас. Это было обстоятельство, которое дало возможность США ещё быстрее победоносно продвигаться по миру. Побочный эффект вроде новой афганской войны и трупы собственных солдат не очень интересуют американских идеологов. Главное сегодня для них – не упустить Россию.
Созданный Америкой антимир страшнее Второй Мировой. Не осталось места законам Войны. Какими бы они ни были – они были законами. Сегодня всё иначе. Страшнее и бескомпромисснее. Сегодня они делают вид, что мы – стратегические союзники в борьбе с терроризмом. Но войну с терроризмом ведём мы. Они пользуются
словосочетаниями "мировая угроза", "ось зла" и прочими звонкими названиями как кустами, которые диверсанты передвигает перед собой, подбираясь как можно ближе для решающего удара. Война идёт. Она не прекращалась.
