Ну вот, глупость наконец оценена с бухгалтерской точностью: в $1.000.000. Именно во столько оценило наше Министерство культуры
"Черный квадрат" Малевича. Деньги, правда, выложил из своего кармана простодушный толстосум, которому министерские эксперты
объяснили, что рассматриваемое творение - национальное достояние.
Этот иронией судьбы прославившийся квадрат - подлинный символ искусства недавно ушедшего века. Случались, разумеется, в отчетный
столетний период и замечательные достижения живописи, музыки, литературы, но никогда прежде не торжествовала столь нагло развязная
бездарность, никогда мнимые ценности не оценивались миллионами единиц самой твердой в мире валюты. И "шедевр" Малевича -
краеугольный камень здания мнимой культуры, вынуть его - рухнут стены и крыша.
Малевич доказал с математической точностью, что творчество - ничто, реклама - все. Оказалось, достаточно предъявить просто
геометрическую фигуру - и хозяева шоу-бизнеса доделают остальное: докажут, что миру явлен шедевр, что в диагоналях квадрата
заключено мировоззрение пророка вкупе со всей философией нового времени! И перед такой безапелляционной наглостью все пасуют. Одни
цинично подсчитывают, сколько еще золотых рыбок удастся выловить в поднятой рекламистами мути, другие стыдливо молчат, думая про
себя: "Наверное, я дурак, что ничего не понимаю, но нельзя этого показать!", третьи ощущают себя причисленными к клану посвященных:
"Массы восхищаются каким-нибудь всем понятным Шишкиным, а я постигаю всю неисчерпаемую глубину загадочного в своей примитивной
четкости квадрата!"
Убогая психология запуганной толпы и хитрости наживающихся на глупости людской мошенников гениально описаны еще Гансом-Христианом
Андерсеном, но великий сказочник и вообразить не мог, что голые короли сделаются подлинными владыками XX века.
Рынок успешен там, где изготавливаются предметы, имеющие реальные потребительские свойства. Отличить хороший автомобиль от плохого
легко, и ни одна самая назойливая реклама не заставит покупателя поверить, что кривобокая проржавелая повозка на одном колесе да еще
со спущенной шиной удобнее традиционного "Мерседеса", а лучше - "Роллс-Ройса".
В искусстве же рыночная конкуренция заставляет беспринципных художников пытаться выделиться любыми способами, благо критериев
доброкачественности картины или музыки не осталось - всевозможные авангардисты разрушили веками складывавшиеся критерии до
основания. Художниками хочется стать слишком многим, темпераменты бурлят и оказываются несравненно важнее талантов: кто растолкает
конкурентов, тот и гений. Путь к успеху сделался путем скандала. Единственная цель - эпатировать буржуа, а глупые буржуа еще и
выкладывают весомые суммы только за то, чтобы оказаться одураченными.
Сейчас уже трудно оценить чувства отдаленных предков, но к середине века XIX академическое искусство, должно быть, изрядно приелось
и художникам, и публике. В эту пресную стряпню захотелось подбросить перца. После одной маленькой щепотки перца, брошенной в
кастрюлю на академической кухне, появились импрессионисты - и прекрасно. Но первые любители поперчить и предположить не могли, на
какой опасный путь они толкнули искусство: скоро новые повара стали подавать один перец - неудобоваримо, но претендует на
оригинальность. Гонка за новшествами очень быстро привела к полному распаду: уже в начале следующего века явились первоначальные
абстракционисты, "ничевоки", группа "Ослиный хвост" - я не пытаюсь неуклюже шутить, действительно, было такое "художественное"
объединение. Искусствоведы, прославляющие эту гниль, назовут некие имена, которые от многочисленных повторений уже кажутся им
причисленными к лику художественных святых. Но слава их - геростратова, потому что они сожгли храм многовекового искусства - куда
более величественный, чем даже храм Артемиды Эфесской.
Распад искусства совершился по тем же психологическим законам, как и распад жизненных ценностей, проповедуемый богемой. Наркоманы,
гомосексуалисты, шизофреники в этой системе извращенных ценностей - не несчастные больные, а кумиры, провозвестники нового образа
жизни. Все вместе - это культ разрушения, гнили, смерти.
В нашем несчастном отечестве мода на мнимое искусство была еще и достаточно безопасным диссидентством. Хрущев стучал кулаком на
абстракционистов? Значит, передовая интеллигенция должна была автоматически их восхвалять. Тут еще и Шостакович, издерганный
"партийной критикой", имел неосторожность пустить крылатую фразу: "Соцреализм - это восхваление начальства в доступной для
начальства форме". Отсюда простейший вывод: да здравствует все, что не нравится "начальству". И сколько же наглых бездарностей
снискали лавры на нелюбви к ним "руководителей культуры". Вездесущая партия, конечно же, сама виновата: не надо было лезть
руководить искусством - и множество доморощенных "гениев" остались бы незамеченными, не обрушься на их головы столь благодетельные
гонения. Детский негативизм - жалкий метод в идеологической борьбе: автоматическое отрицание "мнений начальства" ничуть не умнее
автоматического восхваления; "начальство" - категория сложная, и нужно бы в каждом отдельном случае думать, следует ли соглашаться с
имущими власть - или нет? Но это - сложно. Шостакович - действительно великий композитор, подлинный новатор, и потому был глубоко
чужд рыночной суеты и просто не понимал законов рекламного жанра.
Новаторство существует. Но оно - редкий дар и является в мир небольшими дозами, не порывая с традициями. Подлинное новаторство
обычно бессознательно: художник не собирается совершать революций, он просто не может писать иначе. Скандальные же знаменитости
сходу отвергают все, существовавшее до них, они озабочены только тем, как отличиться от конкурентов. Когда дальше абстракции,
казалось, идти уже некуда, появились "перформансы" - то есть изобразительное искусство вообще без презренных красок и холстов. Наш
соотечественник Олег Кулик, который почему-то именуется художником, года три-четыре назад совершил турне по многим столицам мира,
выступая в роли собаки: он пребывал в клетке совершенно голый, лаял, скакал на четвереньках, загребал лапой испражненные на глазах
публики экскременты и укусил за лодыжку некоего художественного критика. Чем и снискал столь вожделенную славу. Сейчас Кулик вроде
бы слегка остепенился и публично не испражняется, потому что дело уже сделано, он выделился из сонма соперников, и теперь о мэтре
нового искусства пресса пишет даже тогда, когда он появляется на выставках достаточно одетым. А хороших художников, которые не
догадались или побрезговали прибегнуть к подобным трюкам, пресса и не рекламирует. Значит, Кулик был мудр: так и надо привлекать
критиков, иначе не заметят в толпе творцов.
Поскольку предел достигнут, то начинается естественный откат. В Петербурге недавно случилась большая выставка, посвященная какой-то
годовщине абстракционизма, и растерянные критики, когда увидели эти "творения" в изобилии, невольно признались, что вместо искусства
им показали пустоту. Признались и те, кто в свое время мужественно (!) защищал эту породу "художников" - в пику советской власти.
Реализм постепенно снова входит в моду.
Значит ли это, что наступивший век окажется мудрее и отринет мнимые ценности? Вряд ли. Ну, во-первых, законы рынка никто не отменял,
и следовательно, владельцы шоу-бизнеса будут и дальше выхватывать из толпы жаждущих успеха случайных счастливчиков и "раскручивать"
их своими обкатанными приемами. А во-вторых, пустота по-прежнему в цене, Малевич на мировом художественном рынке - самый дорогой
русский художник, дороже Репина и Серова. Стало быть, голые короли продолжают, нимало не стыдясь, шествовать по нашей глупой
планетке. Теперь вот забрели в наш Эрмитаж. Толпа соберется на вернисаж "Черного квадрата" - только представишь, уже весело!
22 мая наша газета опубликовала материал Михаила Чулаки <Синдром голого короля>. Сегодня с автором этой публикации полемизирует
заведующий сектором новых поступлений Государственного Эрмитажа Виктор ФАЙБИСОВИЧ.
Вот и нашлось наконец лапидарное определение для <Черного квадрата> Малевича: <глупость>. В очередной раз восторжествовала <хитрость
наживающихся на глупости людской мошенников>, <мнимая ценность> оценена <миллионом единиц в самой твердой на свете валюте>... Эта
мысль Михаила Чулаки, высказанная, вероятно, в запальчивости и раздражении, имеет достаточно глубокие корни и восходит, полагаю, к
наблюдениям другого возмущенного посетителя Эрмитажа, чье открытие - <Дурят нашего брата!> - давно уже нашло всенародное признание.
Этим <нашим братом> в статье Чулаки оказывается прежде всего <простодушный толстосум, которому министерские эксперты объяснили, что
рассматриваемое творение - национальное достояние>, <простодушие> обошлось ему в $1.000.000. Судя по всему, М. М. Чулаки имеет в
виду В. О. Потанина - это он дал Эрмитажу деньги на полотно Малевича.
Владимир Потанин давно помогает Эрмитажу; при его личном содействии и содействии возглавляемой им компании <Интеррос> были
реставрированы россиевские залы Министерства иностранных дел (в них размещается эрмитажная выставка <Под знаком Орла>),
восстанавливается арка Главного штаба, осуществляются издательские проекты. Смею заверить, что на <простодушного толстосума> Потанин
не похож (думаю, это с готовностью засвидетельствуют также представители деловых кругов), и <объяснять> ему роль <Черного квадрата>
в истории рус- ского и мирового искусства не понадобилось (кстати, много ли вообще известно <простодушных толстосумов>, готовых
пожертвовать из личных средств миллион долларов на приобретения для государственного музея?).
В качестве <злоумышленников>, убеждавших Владимира Потанина расстаться с миллионом, в статье Чулаки выступают <министерские
эксперты>, ими же, по мнению автора, и была назначена цена. Все это также, мягко говоря, неточно. Цена была определена независимым
экспертом - членом Коллегии экспертов и оценщиков ювелирных изделий и антиквариата Г. А. Путниковым, свидетельством квалификации
которого служит признание его заключений страховой компанией <Ллойд>. В судьбе художественного собрания разорившегося <Инкомбанка>
М. Б. Пиотровский и В. О. Потанин принимали участие с лета 2001 г., и в Министерство культуры они пришли с готовым проектом.
Итак, инициатива приобретения <мнимой ценности> принадлежала самому Эрмитажу. Однако о своем намерении заполучить эту <глупость>
недвусмысленно заявил также целый ряд других знаменитых музеев. Неужели и их поразил <синдром голого короля>? Как знать! Но, может
быть, теперь, когда Михаил Чулаки раскрыл всем глаза на наготу Его Величества, - может быть, теперь от этого пресловутого
зачерненного равностороннего четырехугольника все наконец отвернутся с праведным негодованием? Позволю себе в этом усомниться.
Соблазнительная простота, с которой была создана картина, стоящая нынче миллион долларов, у многих рождает завистливую досаду: <Я
так тоже могу>. Ну что ж! Ассортимент геометрических фигур далеко не исчерпан, дефицит красок давно преодолен. За чем дело стало?
Увы! Ни одному свежераскрашенному многоугольнику слава <Черного квадрата> в наши дни не угрожает. В равной степени этой славы не
удостоились и абстрактные композиции предшественников Малевича. Ван де Велде, например, попробовал себя в них двадцатью годами
ранее... <Черный квадрат> мог явиться только в свое время и мог стать памятником только своей эпохи. Предчувствие катастрофы в
предвоенные годы, а затем и ощущение ее в годы мировой войны - первой в истории человечества! - вызвало к жизни целую плеяду
провидцев и пророков. Все они предрекали гибель довоенной цивилизации и спешили построить свою модель новой. Поэты, художники и
артисты с лихорадочной поспешностью публиковали в это время один манифест за другим. Порою модели нового мира были пугающими; почти
все декларации были эпатирующими. В том же году, каким датирован поступивший в Эрмитаж <Черный квадрат>, Владимир Маяковский написал
<Несколько слов обо мне самом> с шокирующим вступлением: <Я люблю смотреть, как умирают дети>. Много лет спустя, когда ему напомнили
эту строку, он заявил: <Надо знать, почему написано, когда написано и для кого написано...>. Оценить по достоинству полотно
Малевича, не имея в виду <когда>, <почему> и <для кого> оно создано, невозможно - иначе оно действительно превратится в ничего не
значащее черное пятно; как и стихи Маяковского, оно способно покоробить и теперь.
Поэтому некоторые склонны демонизировать <Черный квадрат>, видя в нем акт <самоутверждения того начала, которое имеет своим именем
мерзость запустения> и <приведет всех к гибели> (А. Бенуа). Так, Т. Толстая в своем эссе <Квадрат>, называя его <самой знаменитой,
самой загадочной, самой пугающей картиной на свете>, утверждает, что своим произведением Малевич <раз и навсегда провел
непереходимую черту, обозначил пропасть между старым искусством и новым, между человеком и его тенью, между розой и гробом, между
жизнью и смертью, между Богом и Дьяволом>.
Другие считают необходимым развенчать <Черный квадрат> как вопиющее мошенничество. Разумеется, на страницах ежедневной газеты
неуместно затевать искусствоведческую дискуссию; но как бы мы ни оценивали огромное влияние К. С. Малевича на искусство XX века, это
влияние неоспоримо. Независимо от знака, который мы выставляем в нашем восприятии перед <Черным квадратом>, он остается самой
известной картиной Малевича, хотя другие его произведения, не снискавшие столь громкой (и скандальной) славы, оказали, быть может,
много большее влияние на стиль XX столетия.
Итак, не затратив ни одного рубля из кармана налогоплательщика, Эрмитаж стал обладателем известнейшего памятника, ставшего заметной
вехой в истории русского и мирового искусства. Возможно, не всем известно, что цена, назначенная за картину Малевича, вызвала весьма
неоднозначную реакцию. Высказывались подозрения, что заниженная оценка является следствием давления Министерства культуры,
заинтересованного во включении <Квадрата> в Государственный музейный фонд. Оставим эти заявления на совести их авторов, но заметим,
что если бы <Черный квадрат> был выставлен на одном из известных западных аукционов, цена на него могла возрасти многократно.
Не признавая за <Черным квадратом> того символического значения, которым наделял его Казимир Малевич, видя в нем лишь черное пятно,
Михаил Чулаки, судя по всему, превращает <Квадрат> в символ погони за наживой, а самого Малевича в главаря шайки геростратов,
спаливших <храм многовекового искусства>. И то и другое утверждение обескураживает. Возможно, Малевичу и было присуще тщеславие, но
в стяжательстве его, кажется, никто не упрекал. Что касается <многовекового храма искусства>, то он невредим - в этом можно
убедиться, посетив Эрмитаж, Лувр, Прадо или Метрополитен.
Правда, автор <Синдрома голого короля> усматривает некую преемственность между Казимиром Малевичем и Олегом Куликом, но нужно
обладать очень смелым воображением, для того чтобы возложить на первого ответственность за непристойности второго... Думается, что и
апокалиптическая картина разрушения мира прекрасного <всевозможными авангардистами> написана слишком мрачными красками. Кроме того,
коммерческий успех сопутствует не только безобразникам вроде Олега Кулика, достаточно указать на респектабельного реалиста
Александра Шилова. Надо думать, что творческое пространство между этими антиподами заполнено не только <наркоманами,
гомосексуалистами и шизофрениками>. Впрочем, инвективы Чулаки в адрес этих трех групп по меньшей мере неосторожны: Г.-Х. Андерсен,
которого Михаил Чулаки признает гениальным, принадлежал к одной из этих категорий. Неужели и он (не упоминаю множества других
славных имен, подпадающих под <приговор> М. Чулаки) насаждал лишь <культ разрушения, гнили, смерти>?
На мой взгляд, крайняя нетерпимость, отличающая статью <Синдром голого короля>, склонность ее автора к навешиванию ярлыков и
злоупотребление вульгарно-социологическими клише заставляют усомниться: да тот ли это Михаил Михайлович Чулаки, которого мы хорошо
знаем и уважаем? Его ли подпись стоит под статьей, от которой, по моему мнению, явственно веет тем далеким уже, но памятным
временем, когда главным аргументом в борьбе с выставками художников, не укладывавшихся в прокрустово ложе официальных канонов,
служил бульдозер?
