|
|
От
|
Pout
|
|
|
К
|
Сысой
|
|
|
Дата
|
12.05.2002 21:02:13
|
|
|
Рубрики
|
Россия-СССР;
|
|
"Русская партия" vs "шестидестяники-либералы".Основная идейная борьба 60х годов(*)..
Раз уж тут подряд такая коллекция собралась - доабвлю с наводки
совей"Станы Оз".
В "элитарном" издательстве НЛО выходит книга Митрохина "Русская партия".
Как и раньше,приходится пить из довольно мутного и предвзятого источника
-это все же доступней,чем ковыряться в мемуарах
"либерал-шестидесятников"
(они понаписали много...), а также стоит по ходу припоминать фрагменты
воспоминаний участников идейной борьбы ,которые уже
приводились(В.В.Кожинова недавно постил).
Дело-то идет об основном идейном противостоянии .
Книга обзорная и с ходу там замечаются подлянки. Не могу судить о
всем,но опять же по личному опыту приведу один пример. У Митрохина
фигурирует и неоднократно с долей
особенной брезгливости упоминается И.Шевцов, как чуть ли не главный
составитель "катехихис антисемитизма". Я в конце 70х достал и прочел
книгу Шевцова(правда . другую , но столь же скандальную -"Во имя отца и
сына") при любопытных обстоятельствах. Она была изъята из библиотек(знаю
потому что потом спрашивал у хорошо и длительно знакомой библиотекарши)
, но в библиотеки военного городка,где я был на сборах, сохранилась.
Никакого антисемитизма ни тогда,ни много после, я в ней на дух не
почувствовал, пока мне теперь не"разъяснили". Было очень специфическое
чувство интереса к изображенным в ней фигурам ,прототипами которых
послужили тогдашние кумиры - Вознесенский,Ахмадуллина и другие
(последняя - Новелла Капарулина). Были очень очень сильные по
воздействию фрагменты про тогдашнее "духовное солстояние" на примерах
жизни "богемы". Даже законспектировал несколько кусков, может найду.
Текст про телевидение и про то, как работяга заводится при виде как там
"изгаляются" хватает топор и его крушит (тоже записал - мощная
пророческая картина). Но вот незадача, но 5 пункту вплоть по нынешнего
политпросвета остался в полном неведении.
Еще забавно отметить с ходу - Ципко то, как я и говорил, был "засланный"
белый казачок!
вот итить твою
Второй кусок(гораздо менее интересный) книги - в СтранеОЗ, см. по
ссылкам.
Начинается так
ЭТНОНАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ В СОВЕТСКОМ ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННОМ
АППАРАТЕ
....
В партийно-государственной элите СССР существовала внутренняя идеология,
во многом противоречащая официально декларируемым лозунгам. Эта
идеология базировалась на целом комплексе мифов, в том числе мифов
этнонационалистических. В этой статье мы рассмотрим историю
возникновения, характер и назначение этих мифов.
...
Два фактора, действующие одновременно (непрозрачный процесс принятия
решений и запрет на публичное их обсуждение) порождали среди не
информированных, но заинтересованных лиц мифологию, которая помогала
понимать, как им казалось, <суть> происходящего. Ведь <происходящее> в
партийно-государственном аппарате так разительно отличалось от того, что
говорила официальная пропаганда и знали <обычные люди>.
Двойные стандарты в работе аппарата ЦК КПСС и других центральных
ведомств (одни по отношению к людям <с улицы> и другие по отношению к
коллегам), обеспеченные различием доступа к информации, порождали
двойственное отношение к идеологическим вопросам. С одной стороны, все
чиновники центральных ведомств принимали участие в обязательных
партийных собраниях, платили членские взносы и читали газету <Правда>, с
другой стороны, они имели собственные симпатии в вопросах политики и
культуры, которые далеко не всегда совпадали со звучащими на партийных
собраниях установками.
Личные общественно-политические и ценностные предпочтения в сочетании с
необходимостью как-то объяснять практику, никак не сочетавшуюся
софициозом (т. е., по сути, информационный голод), приводили к
господству в партийно-государственном аппарате различных мифов. По ряду
причин - социальных, в первую очередь, и политических, во вторую (о
которых мы будем говорить ниже), одним из наиболее популярных мифов стал
этнонационалистический миф о злокозненности евреев. Им пользовалась для
объяснения внутриполитической ситуации в СССР значительная часть
сотрудников партийно-государственного аппарата. Этнонационалистическая
мифология была популярна и потому, что обладала достаточной
универсальностью и способностью объяснить любой аспект происходящих
событий с помощью простой схемы.
Теневая идеология, сотканная из мифов, рожденных в аппаратной среде,
оказалась более жизнеспособной, чем официальная идеология, основанная на
мифах, <опущенных сверху>. Вместо того чтобы исполнять декларируемые
лозунги и на деле проводить интернационалистскую (т. е. в неэтническую)
политику внутри страны, партийный аппарат в целом снисходительно
относился к деятельности движения русских националистов, а десятки
сотрудников ЦК КПСС и других центральных ведомств принимали активное в
нем участие.
Причины этнической ксенофобии в советском
партийно-государственном аппарате
Этнонационализм и, в частности, русский национализм в СССР был
достаточно широко распространенным явлением. Организованные, хотя и
довольно аморфные формы он принял только в 1960-е годы - как движение
русских националистов. Основными создателями движения стали сотрудники
партийно-государственного аппарата, а также представители творческой
интеллигенции.
...
...
=======
(отрывки из большого текста)
http://magazines.russ.ru/nlo/2001/48/mitr.html
"НЛО" ?48, 2001
Николай Митрохин
"Русская партия"
Фрагменты исследования
В перестроечное время (да и в 1990-е гг.) я прочел довольно много
воспоминаний советских либеральных писателей и художников. Они
красноречиво описывали неприятности, доставленные им органами "бдящими и
стригущими" в предшествующую эпоху, наглядно иллюстрируя
шестидесятнический тезис о сообществе хороших и либерально мыслящих
людей, противостоящих "серой массе" партийных чиновников и консервативно
настроенным коллегам по цеху, тупо исполняющим инструкции Суслова. О
том, что "винтики" и "приводные ремни" партии могут не только иметь свои
взгляды и идеи, но и реализовывать их согласованно, иметь неофициальных
руководителей и координирующие органы, либеральные авторы предпочитали,
очевидно, не задумываться.
Речь идет не только о том, что мемуаристам было неприятно писать о
плохих, "нерукоподаваемых" персонажах. На наш взгляд, вольно или
невольно авторы воспоминаний находились в плену мощного и устойчивого
мифа о том, что либеральная партия в советском истэблишменте была
единственной оппозицией существующему режиму.
Это устойчивое представление настолько же не соответствует
действительности, как и утверждения об идейной монолитности центрального
партийного аппарата в советскую эпоху. Мы будем говорить о наиболее
консервативной альтернативе "усредненному" партийному курсу - движении
русских националистов в СССР, или так называемой "русской партии",
которая имела своих сторонников как в партийно-государственном аппарате,
так и в творческих союзах. Особенную активность она проявляла в Союзе
писателей СССР в 1960 - 1970-е гг.
Формирование фракции русских националистов в Союзе писателей
Разделение Союза писателей СССР на два противостоящих друг другу лагеря
стало очевидно посторонним наблюдателям сразу после смерти Сталина. Весь
последующий период - вплоть до 1992 г., когда были созданы два
литературных объединения противоположной идейной и политической
ориентации - Союз российских писателей (либеральный) и Союз писателей
России (консервативный или почвеннический) - в специфической
общественной субстанции, которая называется "литературной средой", шла
жесткая борьба
.....
Литераторы и другие творческие работники, близкие к издательству
"Молодая гвардия", сыграли существенную роль в изменении идеологии
"павловской группировки" в ЦК ВЛКСМ. Как говорилось выше, первый
секретарь этой организации С. Павлов был одним из самых заметных
антизападников среди высокопоставленных советских чиновников.
Разделявшие его взгляды руководители и сотрудники ЦК ВЛКСМ образовывали
"павловскую группировку", действовавшую в 1960-е гг. Постоянными
составляющими идеологии группировки было радикальное антизападничество,
преклонение перед "государственником" Сталиным, антисемитизм и
романтическое отношение к отечественной истории. Два различных подхода к
последнему аспекту давали две основные идейные концепции, исповедуемые
участниками группировки.
Первая - советский или, точнее, красный патриотизм, замешанный на
крайнем милитаризме: в советской истории было все прекрасно, но перед
лицом коварного Запада необходимо вернуться к временам наибольшего
сплочения советских людей - периоду ВОВ. Для этого молодежь надо учить
воевать, причем не в будущем, а сейчас.
Эти взгляды Павлов активно развивал с конца 1950-х по, примерно, 1965 г.
В рамках этой концепции создавалось движение бригадмила, формировалась
концепция "военно-патриотического воспитания". В аппарате ЦК ВЛКСМ эту
концепцию поддерживали Верченко, Мелентьев, Ф. Чуев, В. Фирсов.
Примечательно, что развивали ее люди, не принимавшие участия в ВОВ, да и
вообще, похоже, не служившие в армии. Сторонники силового, "павловского"
подхода к решению идеологических и социальных проблем во многих вопросах
смыкались с так называемыми "сталинистами" или "национал-большевиками" в
литературной среде - наиболее консервативной частью Союза писателей.
И. Глазунов в своих воспоминаниях ярко описывает идеологию этого
направления:
В знаменитом Центральном доме литераторов <...>, равно как и в длинных
коридорах многих журналов и газет я все чаще и чаще слышал, что тот или
другой редактор или писатель-черносотенец. Я чувствовал, что это плохое
и уничтожающее определение. <...> Некоторые <...> говорили, что
Софронов - черносотенец, и у него из-под сталинской шинели видны казачьи
лампасы. <...> Личная дружба связывала таких могучих представителей
советской журналистики - редакторов журналов "Огонек", "Молодая гвардия"
и "Советский Союз": Софронова, Котенко 45, Грибачева. Они образовали
могучий клан, который их враги окрестили национал-коммунистами. <...>
Для этого круга советской интеллигенции, сплоченного вокруг трех
вышеназванных журналов, кумиром и защитником был Михаил Александрович
Шолохов. К нему постоянно звонили в станицу Вешенскую за советами и
помощью, а когда он приезжал в Москву, его встречали, как в свое время
студенты Льва Толстого 46. Противники стремились <на них> навесить ярлык
"черносотенцев". Я помню, как не раз многие советские "черносотенцы" с
искренним глубинным возмущением, подавляя в себе ярость, говорили мне:
"Ты Ленина не тронь!... Гений Ленина и нашей партии сделал из нее
передовую страну. Под руководством Сталина мы разгромили фашистские
полчища и дошли до Берлина". <...> "Я ненавижу всякий национализм и
прежде всего сионизм", продолжал стучать кулаком по столу один из моих
благодетелей. "Если бы не советская власть, всех евреев Гитлер спалил в
газовых камерах, и не случайно Сталин пил за великий русский народ,
который мы любим больше, чем ты". 47
Воспоминания И. Глазунова, в ту пору автора журнала "Молодая гвардия",
дают достаточно четкое представление не только о взглядах
"национал-коммунистов", но и об отличии их от взглядов сторонников
второй концепции, существовавшей в "павловской группировке", -
православно-монархической по сути, но определявшей себя как "дело охраны
памятников". "Охрана памятников" истории и культуры рассматривалась не
как цель, а как метод для патриотического, то есть антизападнического,
воспитания. История СССР признавалась частью общей истории России
(позднее эта часть концепции получила название "теории единого потока"),
причем, за исключением периода сталинских побед в ВОВ, у советской
власти находили мало заслуг. Напротив, приверженцы этой концепции
сожалели о таких традиционных ценностях, как "православие" и "монархия".
При этом у радикалов наблюдался уклон к полному отрицанию заслуг
советской власти (то есть, говоря языком советской пропаганды,
"откровенному антисоветизму") в пользу православно-монархических
взглядов (Глазунов, Солоухин, группа Кожинова-Палиевского).
...
...
Художник Илья Глазунов был, вероятно, вторым по важности идеологом
"павловской группировки". Радикальный антикоммунист, он вместе с тем был
и ловким карьеристом, использующим тягу советских людей (в том числе
занимавших высокие посты) к полузапретному плоду. Недаром ассортимент
первой выставки, принесшей ему известность, - от Достоевского до
обнаженной натуры. Первое же его публичное выступление в защиту
памятников архитектуры на совещании Идеологической комиссии при ЦК КПСС
26 декабря 1962 г. показало его в качестве перспективной фигуры 58.
Однако в тот период он, играя в команде Ильичева, и не был востребован
59. Его влияние как идеолога росло по-другому - через аппарат ЦК ВЛКСМ,
где он стал просветителем для членов "павловской группировки". Его
мастерская стала салоном, где антикоммунистические, монархические и
эклектично-религиозные взгляды хозяина передавались гостям. Известно о
достаточно близких отношениях Глазунова с секретарями ЦК ВЛКСМ П.
Решетовым и Ю. Торсуевым. Благожелательно к нему относились С. Павлов и
А. Никонов. Покровителем и лоббистом интересов Глазунова был В.
Захарченко - главный редактор журнала "Техника - молодежи",
издававшегося в издательстве "Молодая гвардия" 60. Очень активны были
контакты Глазунова с Ганичевым, который не только принимал участие в
публикации статей и мемуаров Глазунова в "Молодой гвардии", но и брал у
художника почитать запрещенный "тамиздат" 61. Сотрудник отдела
пропаганды МГК ВЛКСМ (в 1962-1965) и Комитета молодежных организаций
(КМО) СССР (1965-1970), русский националист Ю. Луньков в 1960-е гг.
тесно общался с И. Глазуновым (был соседом по дому) и частью членов
"павловской группировки". Описывая дом Глазунова, Луньков вспоминает:
У него был штаб, куда многие приходили. Хотя регулярных формальных
собраний не было, почти каждый вечер у него кто-то сидел. Как-то сидим у
него за столом, все члены партии, Торсуев, секретарь ЦК комсомола, и
Глазунов говорит: "Я мечтаю о том времени, когда всех коммунистов
повесим на фонарях". В 60-е годы такое говорилось не часто. А все
"ха-ха-ха" 62.
....
Результатом влияния (или просветительской деятельности) Никонова и
Глазунова на аппарат ЦК ВЛКСМ и особенно членов "павловской группировки"
стало создание в ЦК во второй половине 1960-х атмосферы господства более
чем либерального отношения к монархизму и православию. Важнейшую роль в
поддержке этих идей в это время играл В. Ганичев, в 1967-1968 гг.
занимавший пост заведующего отделом пропаганды ЦК ВЛКСМ.
Бывший сотрудник ЦК ВЛКСМ А. Ципко вспоминает:
Аппарат ЦК ВЛКСМ конца 60-х был куда более "белым", более свободным в
идейном отношении, чем аппарат ЦК КПСС, куда меня пригласили Горбачев с
Медведевым спустя двадцать лет. <...> Моя ностальгия по веховским
временам, предреволюционной культуре, была близка этим комсомольским
работникам как патриотам - они не были ни марксистами, ни атеистами, ни
ленинцами. Им, как и мне, было жаль той России, которую разрушили
большевики. Все они симпатизировали православию. <...> В компании, в
своем кругу эти люди вели совсем белые разговоры. <...> Но я себя
чувствовал не в своей тарелке, когда речь заходила о Сталине. Я всячески
противился характерному для красных патриотов обожествлению Сталина как
государственника, спасителя отечества и т.д.
В сентябре 1967 г. на банкете по поводу окончания семинара для
руководителей делегаций областных комитетов ВЛКСМ Северо-Западного
региона, проходившего на Соловках, "после четвертой рюмки коньяка", в
присутствии куратора от ЦК КПСС Бакланова, секретаря Архангелогородского
обкома КПСС Ф.В. Виноградова и руководства ЦК ВЛКСМ Ципко "произнес тост
в защиту России, "которую мы потеряли", "за величие русской культуры,
которая, как я говорил, "лежит сейчас под обломками левацких
экспериментов"", и призвал "открыть для себя" имена Бердяева, Сергея
Булгакова, Франка.
Никто меня не перебил, никто не "дал отпор", никто не обрушился на
упомянутых мною "реакционеров". <...> Чтобы выжить в ЦК ВЛКСМ,
достаточно было оставаться нормальным белым патриотом. Во время
экскурсии на Соловки комсомольские начальники спокойно слушали мои
ностальгические речи о той России, которую мы потеряли. Заведующий
отделом пропаганды Ганичев шутил: "Ты у нас, Саша, проходишь в ЦК за
белого специалиста. Если Ленин привлекал на работу "белых специалистов",
то почему нам нельзя для развода иметь одного веховца конца
шестидесятых" 65.
Как видно из приведенной выше цитаты, симпатии к монархизму и
православию не исключали у "павловцев" и сильных просталинских
настроений. Позднее В. Ганичев формулировал их так: "Удивительное,
прямо-таки фанатичное отстаивание интересов державы. Далеко не все
государственные деятели боролись за интересы своих стран, как Сталин
боролся за интересы СССР" 66. По оценке С. Семанова, касающейся, правда,
1970-х годов, наибольшей склонностью в сторону Сталина отличались О.
Михайлов, А. Никонов, С. Семанов, Г. Серебряков, В. Чалмаев, Ф. Чуев
<...> осторожно высказывались В. Ганичев, В. Кожинов, А. Ланщиков, П.
Палиевский, Ю. Селезнев и В. Чивилихин. Резко отрицательные суждения
были у В. Астафьева, В. Белова, И. Глазунова, С. Викулова, М. Лобанова и
В. Солоухина 67.
Появление молодых православных антикоммунистов
Пока сотрудники аппарата ЦК ВЛКСМ под влиянием Никонова и Глазунова
проникались идеями православия и народности и/или пытались скрестить
свои этнонационалистические взгляды с коммунистической доктриной, на
периферии "павловской группировки" появились люди, стоящие на откровенно
"антисоветских" позициях и не скрывающие своего критического отношения к
советской власти, частью которой "павловцы" себя все же считали. Молодые
выпускники гуманитарных факультетов МГУ уже в конце 1950-х - начале
1960-х гг. увлекались эстетикой дореволюционной России, в политической
сфере принимали монархизм как положительную альтернативу коммунизму и
пытались в качестве мировоззренческой установки использовать русскую
философию Серебряного века. В принципе, если бы не серьезное желание
занять место в официальном истэблишменте, эти люди могли бы стать
активистами зарождающегося диссидентского движения. Прямые контакты
между описываемыми ниже группировками русских националистов и
диссидентами-либералами существовали до конца 1960-х гг. Окончательный
барьер между ними воздвигло отношение к советскому вторжению в
Чехословакию.
Говоря об этом круге лиц, мы в первую очередь имеем в виду группу
выпускников филологического факультета МГУ, закончивших учебу около 1955
г., и лиц, на которых они оказывали влияние. В отличие от фронтовиков,
учившихся примерно в те же годы в Литературном институте, они
происходили из достаточно интеллигентных московских и питерских семей,
не воевали и были чуть моложе. Центральными фигурами в этой группе были
литературоведы Вадим Валерьянович Кожинов (1930-2001, закончил филфак в
1954 г.) и Петр Васильевич Палиевский (1932 г.р., закончил филфак в 1955
г.). Также в группу входили поэт Станислав Юрьевич Куняев (1932 г.р.,
закончил филфак в 1957 г.), литературовед Олег Николаевич Михайлов (1933
г.р., закончил филфак в 1955 г.), литературовед и редактор Виктор
Васильевич Петелин (1929 г.р., закончил филфак в 1953 г.), Сергей
Николаевич Семанов (1934 г.р., закончил истфак ЛГУ в 1956 г.). По своим
идейным воззрениям примыкали к группе и Феликс Феодосьевич Кузнецов
(1931 г.р., закончил филфак МГУ в 1953 г.) и Виктор Андреевич Чалмаев
(1932 г.р., закончил филфак МГУ в 1955 г.), однако их деятельность в
качестве членов "русской партии" во многом развивалась самостоятельно
68. Кроме того, каждый из лидеров группы имел собственный круг общения и
последователей (например, см. выше цитату из воспоминаний Куняева). В
общем и целом в группу входили молодые люди, во-первых, литераторы,
точнее, литературные критики и литературоведы, а во-вторых - историки,
но с интересом к писательскому труду (как, например, С. Семанов). Весьма
четко эту направленность описал В. Кожинов: "Меня все время интересовала
именно история в зеркале литературы и языка. А собственно
литературоведение не вызывало во мне такого внутреннего интереса, хотя
давалась достаточно легко" 69.
Будучи профессиональными экспертами в литературной области - но
читателями, а не писателями, - и горожанами, перед которыми вопрос
успешной социализации не стоял столь остро, как перед "фронтовиками",
они до самого начала 1970-х гг. не видели в евреях (русско-еврейской
интеллигенции) прямых конкурентов. Их национализм был в большей степени
вызван идейными причинами, чем социальным заказом.
То же можно сказать и о другой группе антикоммунистически настроенных
монархистов, сложившейся около 1962 г. вокруг И. Глазунова. В нее вошли,
в частности, известный и влиятельный литератор В. Солоухин и функционер
Министерства культуры СССР В. Десятников. Десятников был активнейшим
участником движения за охрану памятников и имел обширные знакомства в
этой среде.
Очевидно, что лидеры этих, равно как и других аналогичных групп несли в
себе воспоминания, представления и надежды тех последних представителей
дореволюционной интеллигенции, что, спасшись от сталинских чисток,
доживали свой срок в безвестности. Сам Кожинов, вспоминая об этом
периоде, утверждает: "В 60-е годы я стоял, если можно так выразиться, на
белогвардейских позициях. Был такой круг людей, которые просто
боготворили генерала Корнилова или Колчака. В частности, ездили на
поклон к возлюбленной Колчака Тимиревой, которая дожила до конца 70-х
годов" 70.. Другим объектом для поклонений и посещений был знаменитый
монархист и черносотенец В.В. Шульгин, живший после освобождения из
лагерей во Владимире.
Но даже эти игры в "белую гвардию" не вполне объясняют, что привело
молодых филологов и историков к идеям русского национализма. Мы
предполагаем, что дело в воспитании, которое получили в своих семьях
лидеры этих группировок.
В качестве примера мы приведем несколько свидетельствующих об этом
фрагментов из воспоминаний Кожинова. Дед Кожинова (умер в 1926 г.),
закончивший Московский университет, дослужился до действительного
статского советника, был крайним монархистом, даже критиковал Николая II
за потворство революционерам: "Благодаря записной книжке деда, найденной
мною среди старых вещей в 1946 году, я соприкоснулся с исконной Россией,
как мало кто мог в те времена" 71. В 80-х гг. XIX века дед был домашним
учителем в семье сына поэта Ф. Тютчева и преподавал даже будущему
патриарху Алексию I (Симанскому), с которым, как и с потомками Тютчева,
Кожинов познакомился в 1946 г.
Большую роль в моем становлении, когда мне было лет 14, сыграл Игорь
Сергеевич Павлушков. Это был человек из богатой купеческой семьи, после
революции, естественно, ничего у него не осталось. <...> Он многое
рассказывал, читал стихи поэтов начала века, многие из которых были
запрещены 72.
В 1950-е увлечения Кожинова вывели его на более высокий уровень. Он
познакомился с крупным российским философом М.М. Бахтиным и стал
популяризатором его работ. Кроме того, Кожинов также был близок к кругу
не скрывавшего своих православных убеждений философа Алексея Федоровича
Лосева (1893-1988), в числе учеников и последователей которого оказалось
немало известных русских националистов (П.В. Палиевский, В.И. Скурлатов,
а также А.В. Гулыга и Ю.М. Бородай, печатавшиеся в "Нашем современнике"
в 1990-е гг.).
Похожим образом сложились взгляды и у И. Глазунова. По линии матери он -
выходец из семьи служилого остзейского дворянства, проживавшего в
Санкт-Петербурге-Ленинграде. "В семье Флугов берегли, как реликвию,
фотографии, где рядом с их родственниками стояли царь Николай II и
царевич Алексей" 73. По линии отца - из семьи удачливых купцов из
Царского Села, придерживавшихся устойчивых монархических убеждений 74.
Показательно, что один из дядей по этой линии в войну ушел с немцами и
работал в типографии НТС (правда, общение дяди с племянником было
исключено, но в 1960-1970-е гг. И. Глазунов установил свои контакты с
этой организацией). Начиная с ранней юности, он постоянно интересовался
"людьми из прошлого", а немного повзрослев, попал в элитный круг
московской и питерской интеллигенции 75. "У него наблюдался интерес к
запрещенной культуре, - заметил старый друг. - Интерес к запретному
привел к антисоветчине, определенным конфликтам с администрацией..." 76.
Согласно дневниковым, позднее литературно обработанным записям В.
Десятникова, по возвращении в Ленинград Илья Глазунов познакомил меня со
своими однокашниками - художниками Евгением Мальцевым, Леонидом
Кабачеком и Рудольфом Карклиным. Из предельно откровенного разговора с
Рудольфом Карклиным для меня многое прояснилось относительно
формирования идейных убеждений Глазунова и его питерских сверстников.
Начало всему было положено в их семьях еще до войны, когда живы были
бабушки-дедушки, тетки-дядья - все те, кого именовали в строгие 30-е
годы "недобитками". Вот они-то - недобитые дворяне - все "бывшие",
общаясь между собой, обсуждая и вырабатывая "линию" поведения в условиях
жесточайших репрессий, зароняли (даже помимо своего желания) в умы и
души подрастающего поколения те проклятые вопросы, ответы на которые
созрели задолго до нынешней поры, еще при жизни отца народов по кличке
Гуталин. 77 <...> Я не знаю другого человека, кто, как Илья Глазунов,
столь резко и непримиримо высказывается в адрес Ленина ("Володьки",
"Лысого", "Лукича", "Сифилитика") и всей его "банды", принесшей России
неисчислимые беды. Лейба Бронштейн - Троцкий, Янкель Свердлов, Железный
Феликс, Сталин - "Гуталин" и ныне правящий Никита - "Кукурузник" - все
они вместе со своим вождем - "Лукичом", по глубокому убеждению
Глазунова, - слуги дьявола, "исчадие ада". В борьбе с этой нечистью и их
прихвостнями, как считает Илья, все средства хороши. Беды своей семьи -
гибель родителей и родных - и беды поруганной и униженной России для
Глазунова неразделимы. Цель и смысл своей жизни он свел воедино -
служение Отечеству. Его девиз можно определить словами: "Кто не с нами,
тот против нас"78.
Свою роль в идейном формировании Глазунова сыграла и женитьба на Н.
Виноградовой-Бенуа, которая, по мнению Десятникова, отличалась "крайними
политическими убеждениями" 79. Окончательную "шлифовку" взгляды
Глазунова получили в семье его покровителя - сочувствующего русским
националистам православного дворянина и крупнейшего советского
литературного функционера С. Михалкова и его жены Н. Кончаловской,
содержавшей салон, в который приходили русские националисты.
Почему Михалков принял такое участие в судьбе опального художника?
Наверное, потому, что в душе ненавидел тот самый строй, который
воспевал. ... <Он> ходил в церковь, крестил детей, хотя в стихах
призывал сына следовать заветам партии Ленина 80.
....
Первый контакт группы Кожинова-Палиевского со структурами,
подконтрольными ЦК ВЛКСМ, зафиксирован нами около 1964 г. - они начали
сотрудничать с близкой к ним по идейным взглядам группой
Скурлатова-Лунькова-Кольченко, создавших и развивавших Университет
Молодого Марксиста (УММ) при МГК ВЛКСМ. Одновременно к работе в УММ были
привлечена группа молодых философов - учеников А.Ф. Лосева (Э. Ильенков,
П. Гайденко, Г. Батищев). В 1965 г. группа Кожинова вошла уже в плотный
контакт с аппаратом ЦК ВЛКСМ и в первую очередь с В. Ганичевым, который
всячески сочувствовал людям монархического и "реставрационного" настроя.
Именно по его инициативе члены группы были привлечены в журнал "Молодая
гвардия" и одноименное издательство. Возможно, именно в 1965 г. и
произошел окончательный выбор группы Кожинова-Палиевского в пользу
русского национализма. Группа философов, например, на плотное
сотрудничество с ЦК ВЛКСМ не пошла, несмотря на то, что некоторые из
них, например Г. Батищев, считали себя православными.
Итак, со второй половины 1960-х гг. несколько антикоммунистических и
монархических по своему настрою групп нашли защиту, покровительство и
работу под крышей ЦК ВЛКСМ. Они сотрудничали с издательством и журналом
"Молодая гвардия" (Семанов, Палиевский, Солоухин, Скурлатов и другие),
ездили в соответствии со своими интересами в командировки от ЦК ВЛКСМ
(Глазунов, Десятников). Непосредственным куратором этих людей был В.
Ганичев, который в этот период превращается во влиятельную фигуру,
фактического лидера движения русских националистов. По его собственной
оценке, после того как он в 1968 году возглавил издательство "Молодая
гвардия", он привлек около тридцати человек для работы по пропаганде
"национальной идеологии" 81. Объединение под крылом ЦК ВЛКСМ
первоначально мелких и разрозненных группировок привело к образованию
сильной и солидарно действующей команды, во многом определившей основные
особенности развития "русской партии" в конце 1960-х - начале 1970-х гг.
82.
Форумом, где отрабатывались в словесных баталиях основные идеи этой
команды, был существовавший в 1967-1972 гг. "Русский клуб",
действовавший под видом заседаний Комиссии по комплексному изучению
русской культуры при Московском отделении ВООПиК, а их главным печатным
органом (до 1970 г.) стал журнал
...
Потерпев к началу 1970-х гг. почти полное поражение в борьбе за влияние
на реальную политику в стране, "русская партия" заняла твердые позиции в
литературной и издательской среде. Здесь в 1970-е - 1980-е гг. ее
основными занятиями стали лоббирование авторов своего круга [и
политическое (цензурное), и экономическое] и борьба с либералами.
Экономические аспекты деятельности "русской партии" в Союзе писателей
На формирование и функционирование фракции русских националистов в Союзе
писателей (да и не только в СП, а пожалуй, и всей "русской партии")
повлияла не только разница мировоззренческих и идеологических взглядов
их участников. Важную роль сыграли и экономические интересы.
Советское государство создало такую систему взаимоотношений с культурной
элитой, при которой произведенная деятелями культуры продукция хотя и
корректировалась, порой существенно, по желанию заказчика, но покупалась
на корню, оптом, зачастую за огромные деньги и социальные льготы. При
этом культурная элита практически не зависела от потребностей рынка -
тех самых рядовых людей, которые, "голосуя рублем" в условиях открытого
общества, определяют реальный спрос на произведения искусства. Поэтому
борьба литературных группировок была обусловлена не только различием
политических, эстетических, но и финансовых интересов входивших в них
писателей. Русские националисты и другие "догматики" были, в целом,
заинтересованы в сохранении системы жесткого государственного контроля и
государственных заказов. Хорошо ориентируясь и зачастую находясь на
ключевых постах в бюрократической системе, надзирающей за литературным
(и, шире, творческим) процессом, они чувствовали себя достаточно
уверенно и могли перераспределять колоссальные финансовые ресурсы в свою
пользу. То, что их деятельность в этой сфере неизменно сопровождал
успех, отмечает, в частности, И. Брудный, указывая на огромные тиражи
книг писателей, принадлежавших к движению русских националистов, и
государственные премии, полученные ими 107.
Сторонники либеральных взглядов, тоже использовавшие возможности системы
государственного заказа, тем не менее стремились к ее разрушению.
Свобода творчества для них, безусловно, была важнее, чем для
"ортодоксов" (чему пример нонконформистская позиция и эмиграция
некоторых популярных и успешных авторов этого направления - Аксенова,
Владимова, Войновича, Галича, Максимова, Некрасова). Однако, кроме того,
они (сознательно или нет) надеялись, что популярность их произведений у
массового читателя и спрос на них воздадут сторицей за пропавший
"госзаказ". Эти надежды в период перестройки, ознаменовавшейся
либерализацией издательской деятельности, оказались полностью оправданы,
в то время как для членов "русской партии" в эти годы наступили
настоящие "черные дни" - как в моральном, так и в материальном
отношении.
Принятая в СССР в издательском деле практика потиражных отчислений была
откровенно порочной. Отчисления автору производились не от количества
проданных книг, а от количества изданных. Таким образом, в финансовом
отношении главная задача писателя состояла не в том, чтобы написать
хорошую, популярную книгу, а в том, чтобы пробить ее издание максимально
возможным тиражом. Директор издательства "Молодая гвардия" в своих
воспоминаниях приводит пример подобной деятельности:
Встречаешься с десятком авторов, которым редакции отказали включить их
труды в издательский план. Звонки, письма... <...> Первое получил от
Евгения Александровича Евтушенко. Издательство выпускало очередную его
книгу, и молодому директору он напоминал: надеюсь, не считаете меня
поэтом хуже Андрея Вознесенского, которому ваш предшественник поставил
тираж 150 тысяч экземпляров. Рассчитываю на аналогичный... 108
Хотя Десятирик, принадлежавший к "русской партии", вспоминает в качестве
корыстолюбца плохого, с его точки зрения, "западнического" поэта,
нетрудно представить, что подобным же образом "пропихивали" в
издательство свои книги и другие авторы. Гусев, например, упоминает, что
причиной его назначения на пост директора издательства "Современник" был
полный развал работы. В частности, прежние руководители издательства,
которые были членами русской партии, занимались "самиздатом", то есть
печатали свои книги в дружественных издательствах, взамен публикуя в
"Современнике" работы директоров и главных редакторов других издательств
109. Неудивительно при таком положении дел, что малозначимые как
писатели директора "Современника" Ю. Прокушев и Н. Шундик заняли в
составленном Брудным списке писателей-русских националистов 18-е и 21-е
места по величине тиражей за 1971-1982 гг., опередив гораздо более
известных и популярных авторов - В. Чивилихина (19-е), А. Яшина (22-е),
В. Лихоносова (26-е), Б. Можаева (27-е) 110.
Исходя из этого, мы можем отвергнуть построения Брудного о влиянии
русских националистов на общество, основанные на данных о гигантских
тиражах книг "деревенщиков" и других активистов "русской партии". Книги
действительно издавались, но затем годами пылились на полках в ожидании
списания. Значительная часть "пристроенных" книг распихивалась по
десяткам, если не сотням тысяч мелких библиотек ЖЭКов, воинских частей и
домов отдыха, которые должны были потратить на что-то "художественное"
определенные "фонды". В таких условиях при правильном менеджменте
возникал даже дефицит некоторых изданий, реальный интерес к которым у
"голосующего рублем" читателя был невелик.
Лоббирование финансовых и иных корпоративных интересов группировки
русских националистов занимало значительную (если не большую) часть
времени, которого активисты группировки готовы были потратить на
"русскую деятельность". Примеров тому множество. Главный редактор
издательства "Молодая гвардия" В.О. Осипов вспоминает, что в начале
1960-х гг. подготовил сборник публицистики Л. Леонова "Литература и
время", а монополист на рынке распространения продукции "Союзкнига"
заказала всего 6 тысяч экземпляров: "В. Чивилихин много раз наедине и
прилюдно - корит-бранит почему-то одного меня, главного редактора:
"Позор! Издевательство над Самим, над Леоновым!" Увеличить число заказов
тем не менее никак не удавалось" 111. Один из видных членов "русской
партии", публицист и литературный критик М. Лобанов пишет:
Я никогда не делал <ничего ради денег>, как, впрочем, и не навязывался
сам издательствам, а обычно мне самому предлагали что-то написать (так
было, в частности, с книгами об А.Н. Островском и С.Т. Аксакове в серии
"ЖЗЛ", изд. "Молодая гвардия") 112.
А вот довольно типичная переписка главного редактора журнала "Север" Д.
Гусарова с влиятельным членом "русской партии", который в течение 15 лет
был секретарем СП РСФСР, курским "деревенщиком" Евгением Ивановичем
Носовым (1925 г.р.) за 1980 г.:
Мне недавно рассказали о твоем выступлении в защиту моего романа на
редколлегии "Роман-газеты" <...> Обращаясь к тебе с письмом в ноябре, я
рассчитывал лишь на твое "за", а ты не только высказал его, но и
произнес яркую речь на редколлегии. Теперь со мной уже заключен договор.
Для меня это двойная радость - и роман выйдет в свет двухмиллионным
тиражом, и не менее счастлив я, что не перевелись в нашей грешной
литературе люди, которые готовы с достоинством и честью постоять за
работу товарища.... Я тоже в меру сил вот уже тридцать лет исповедую
такую линию, но такой решающий момент для себя испытал впервые. <...>
Пьесу Васи Белова "Бессмертный Кащей" так и не удалось отстоять, хотя я
с ней стучался в Москве в высокие двери и на словах была обещана
поддержка 113.
Но если заказы на книги, издающиеся в серии ЖЗЛ или "Роман-газете", было
достаточно легко отдать "своим", то во многих других случаях это было не
так. Борьба велась вокруг огромных по советским меркам денег, получаемых
писателями от публикации их произведений в СМИ (включая журналы),
потиражных отчислений, при издании отдельными книгами, продажи прав за
рубеж, государственных премий. Не важно, что писатели реально не могли
потратить такие деньги; хотя значительная их часть уходила на алкоголь,
рестораны и коллекционирование, основная масса накапливалась на счетах в
сберкассах и, по всей видимости, в итоге "сгорела" в ходе галопирующей
инфляции конца
1980-х - начала 1990-х гг., что, естественно, не усилило их симпатий к
новой власти.
Вот как описывает свое финансовое положение М. Лобанов:
Никогда как сейчас не знал, что такое нищета, и был свободен от "власти
денег". <...> Деньги как бы сами собою шли ко мне. Солидная зарплата
доцента Литинститута (работаю там с 1963 гг.), дополнительные заработки
(внутренние рецензии в издательствах, отзывы как члена приемной комиссии
Союза писателей и т.д.) да еще пенсия инвалида Отечественной войны -
выходила зачастую немалая сумма в месяц. Ничего из этого я в сберкассу
никогда не клал, деньги как-то расходились незаметно <...> А в сберкассу
переводился гонорар с книг, так что за десятилетия набралось там
накануне "реформ" девяносто тысяч рублей 114.
Свое нынешнее бедственное финансовое положение он объясняет, в конечном
счете, происками евреев.
Большое недовольство членов "русской партии" вызывала имевшая
политическую подоплеку практика государственного поощрения издания
литературы, созданной представителями небольших этносов. Как правило,
малоценные, но написанные "правильно" с идеологических позиций
произведения авторов, попавших в список "национальных литераторов", в
большом количестве переводились и издавались на русском языке в
центральных издательствах. Этот процесс обслуживало большое количество
профессиональных переводчиков, многие из которых были членами СП.
Зачастую им приходилось дописывать произведения за автором. Процесс
перевода и литературного редактирования приносил участвующим в нем лицам
большие дивиденды как в виде наличных денег, так и в виде всевозможных
подарков, застолий, оплаченных принимающей стороной поездок в регионы и
т.п. Вполне естественно, что переводами долгие годы занимались одни и те
же люди, значительная часть которых принадлежала к либеральному крылу
советской интеллигенции. Деньги от переводческой деятельности позволяли
им спокойно заниматься своим творчеством, которое не могло быть
опубликовано в СССР по идеологическим причинам.
В 1970-е - первой половине 1980-х гг. русские националисты захотели
сменить объективно малоценных "представителей национальных литератур" и
их либеральных по политическим взглядам соавторов в издательских планах
как минимум российских издательств. Однако понимая, что при существующей
идеологии это не реально (речь могла идти лишь о тактических победах),
они пытались потеснить либералов с рынка переводческих услуг.
Жалобы на излишнее количество публикаций "национальных кадров" были
свойственны многим русским националистам, но известно достаточно мало
примеров борьбы за эти взгляды. По утверждению С. Куняева, именно
переводческий вопрос стал основой для его выступлений в 1973 и 1977 гг.
Рассказывая о подготовке к дискуссии "Классика и мы" в декабре 1977 г.,
на которой "русская партия" выступила против либералов, он постфактум
мотивировал свое желание следующим образом: "Можно нанести удар по
переводческой мафии, можно перераспределить часть изданий и средств на
нужды русских писателей, особенно провинциальных" 115.
Важным финансово-политическим аспектом деятельности группировки было
содействие присуждению "своим" литературных премий. Выдача премии в СССР
являлась не только фактом признания высокого уровня литературного
мастерства, измеряемым крупной суммой наличности, но и знаком внимания
автору и даже творческому направлению, которое он представлял, со
стороны власти. Именно по этому вопрос о присуждении или не присуждении
А.И. Солженицыну Ленинской премии за 1963 г. вызвал столь значительную
полемику. Решался, во-первых, вопрос о государственном признании
лагерной прозы как таковой, а во-вторых - о зачислении Солженицына в
ряды советского истэблишмента.
Для движения русских националистов вопрос о литературных премиях с
начала 1970-х гг. был весьма важен. Большое количество государственных
премий закрепляло статус "деревенской прозы" как легального и
признанного литературного направления, а также позволяло выдвигать на
новый уровень административного признания отдельных его представителей.
Немаловажным являлся и финансовый аспект. Согласно списку, составленному
Брудным, за период с 1971 по 1982 гг. двенадцать человек из тех, кого мы
считаем русскими националистами, получили присуждаемую Совмином России
Литературную премию им. Горького, одиннадцать - Государственную премию
СССР, трое - Ленинскую премию, двое - премию ЦК ВЛКСМ. Некоторые из
писателей получали премии не по одному разу, так что общее число
премированных - двадцать человек.
Организацией "продвижения" премий занимался в основном аппарат Союза
писателей России, а также высокопоставленные чиновники в аппарате
правительства России и Госкомпечати России. В интервью помощник по
культуре председателя Совета министров РСФСР В.И. Воротникова Г. Гусев
рассказывает:
В 1987 году вся Комиссия по Государственным премиям проголосовала против
книги публицистики С. Куняева "Огонь, мерцающий в сосуде", где, в
частности, была статья, критически рассматривающая творчество В.
Высоцкого. Она и сейчас читается как задиристая, а тогда, на заре
перестройки, ей воздавалась сплошная анафема. Тогда уже из Высоцкого
делали героя, чуть ли не выразителя дум поколений. Вот Комиссия Куняева
и завалила. Тогда я, зная Виталия Ивановича, придумал нестандартный
ход - попросил его, прежде чем подписывать решение о премиях, прочесть
"Огонь, мерцающий в сосуде". На следующий день он в список, где фамилии
Куняева не было, вписал ее четвертым или пятым пунктом. <...> Можно
констатировать, что в области Государственных премий РСФСР он осторожно,
но последовательно проводил линию поддержки русских писателей,
драматургов, композиторов и других деятелей культуры. Конечно, если в
театре или кино не было возможно найти какого-то чисто русского
режиссера, то давали и какому-нибудь Хейфицу, но сначала старались
поставить Масленникова или Никиту Михалкова. Вот это все время
ощущалось - без визга, педалирования и повышения гласа 116.
Последняя атака на либералов.
Конец 1970-х - начало 1980-х гг.
Борьба с либеральным движением в культурной и, шире,
общественно-политической сферах также была важным делом для членов
русской партии.
Для членов "русской партии", верящих в существование еврейского - или
тождественного ему в их глазах либерального - заговора, было естественно
организовывать отпор "проискам сионистов". Деятельность движения русских
националистов строилась (и во многом основана до сих пор) на
конспиративной, точнее - заговорщицкой основе (личные устные
договоренности, пренебрежение к писаному праву). Вне всякого сомнения,
"еврейская угроза" была мифом, необходимым для оправдания деятельности
самих русских националистов, действующих как заговорщики во враждебном и
опасном для жизни окружении. Еще в романе Шевцова "Тля" автор описывал
как центр заговорщицкой деятельности "либерально-еврейский" салон
критика Иванова-Петренко. В этом салоне составлялись планы, кого из
художников признать своим, а кого оклеветать, кому дать работу, а против
кого организовать кампанию травли. Понятно, что автор вряд ли сам
побывал в таких салонах, иначе он должен был бы упомянуть о них в своих
подробнейших воспоминаниях. Зато в его мемуарах мы находим подробнейшие
записи о салонах русских националистов в этот период, где именитые и не
очень художники-консерваторы занимались именно тем, что приписывалось
либералам 117. Подобные свидетельства оставил далеко не только один
Шевцов. Н.П.Смирнов - писатель и представитель старшего поколения
русских националистов - записывал в своем дневнике 1969 г. о слухах,
распространяемых кругом "красных" писателей-националистов М. Бубеннова и
М. Шкерина, что, дескать, К. Симонов организовал сбор денег в пользу
Израиля и сам пожертвовал крупную сумму денег 118. Анализируя
впоследствии опыт движения, один из наиболее активных членов "русской
партии" в Ленинграде М. Любомудров пишет: "Борьба велась "тихо", порой
очень скрытно, бесшумно, в сложном переплете тайного и явного,
замаскированного и открытого. Совершалось постепенное высвобождение
отчизны из "плена вавилонского"" 119.
Миф о существовании "еврейского заговора" приводил русских националистов
к мысли о физической опасности, грозящей им как "борцам за русское дело"
со стороны мнимых "сионистов". Тот же Шевцов еще в начале 1950-х выводит
в своем романе "Тля" фигуру "полезного еврея" (используя нацистскую
терминологию) Яши, который открыто объявил о разрыве с
художниками-авангардистами и в тот же день погиб под машиной, которую не
нашли.
Этот вымышленный сюжет получил свое продолжение спустя тридцать лет,
после гибели под скрывшимся в неизвестном направлении автомобилем
соратника Шевцова по антисионистской деятельности Е. Евсеева. Коллеги
погибшего "антисионисты" В. Емельянов и А. Романенко написали и
распространили листовку, где ответственность за преступление возлагалась
на "сионистов". Те же обвинения в адрес евреев были выдвинуты ими и
после смерти В. Бегуна, скончавшегося от сердечного приступа 120. Более
"солидные" участники движения русских националистов обычно не выдвигали
таких обвинений письменно, хотя на вербальном уровне подобная мифология
распространена достаточно широко. В 1979 г. сюжет с неизвестным
автомобилем возникает применительно к одному из вождей "русской партии"
С. Куняеву. Сотрудник "Нашего современника" записывает в своем дневнике:
"Куняев послал в ЦК письмо <...>. А на другой день его сына, который
выбежал на улицу за сигаретами, сбила машина. Куняев теперь везде ходит
и всем рассказывает, что это происки сионистов" 121. "Сионистов" же
обвиняли в покушении на одного из руководителей "Памяти" Е. Бехтереву в
1985 г., хотя следствие нашло виновницу и дало заключение о бытовом
характере нападения 122. И, наконец, автор был свидетелем телефонного
разговора между Г. Гусевым и С. Семановым по поводу убийства писателя и
активиста "русской партии" Д. Балашова, в совершении которого следствие
обвинило сына литератора. Собеседники сошлись на том, что, "как и в
случае с Рохлиным", "эти" использовали сценарий убийства, в котором вина
будет возложена на члена семьи.
Другим характерным проявлением активности членов "русской партии" по
отношению к либералам стала "борьба за писателей". Русские националисты,
создававшие для себя свой особый пантеон как в политике, так и в
литературе, стремились доказать, что те или иные литераторы недавнего
прошлого (как правило, крупные) разделяли именно их, а не
либерально-западнические взгляды (при всей условности подобных
трактовок). Это давало им возможность использовать их авторитет при
решении насущных задач. С особой силой в 1960-е гг. развернулась борьба
"за Маяковского" - официально признанного "главного" советского поэта,
ставшего вновь популярным среди интеллигенции как символ назревших
"революционных" перемен. Русские националисты стремились доказать, что
Л. Брик и В. Катанян "присвоили" и неправильно интерпретируют наследие
поэта и что надо отстранить "евреев" от В.В. Маяковского. Личную
заинтересованность в этом проявлял один из главных лоббистов "русской
партии" - помощник Суслова В. Воронцов, считавший себя "специалистом по
Маяковскому" 123. В результате этой борьбы ему удалось поставить на пост
директора музея Маяковского В. В. Макарова (1926 г.р.), которого С.
Семанов характеризует как "доверенное лицо В.В. Воронцова" 124.
Другой популярной фигурой, вокруг которой развернулась борьба, стал М.
Булгаков, в котором русские националисты видели правильного "белого",
смиренно принявшего советскую власть и достаточно талантливого, чтобы
быть замеченным Сталиным. Публикация такого сверхлиберального по
советским меркам текста, как "Мастер и Маргарита", состоявшаяся в
журнале "Москва" сразу после назначения туда главным редактором одного
из вождей "русской партии" М. Алексеева, естественно, не была случайной.
В конце 1970-х гг. объектом притязаний русских националистов стал А.
Платонов. В. Матусевич, работавший в журнале "Наш современник",
свидетельствует, описывая празднование 80-летия писателя в октябре 1979
г.:
Очень уж хочется нашим национал-патриотам записать Платонова в свою
команду. Вот и наш местный фюрер Володя Васильев <заместитель главного
редактора журнала> пишет о Платонове в своей книге как о выразителе
патриотических черт русского народа, его национальной исключительности.
И книга эта, рецензентом которой был В. Чалмаев, получает премию ЦК
ВЛКСМ 125.
С. Семанов в 1977 г. приводит свой список "русских" литераторов:
"Шолохов, Платонов, Булгаков - за, а из них <выделено С.Семановым> кто?
Олеша?" 126
Однако в целом борьбу русских националистов за идейное наследие
популярных покойных писателей вряд ли можно назвать очень успешной. Им
не удалось утвердить в массовом сознании мысль о "принадлежности" этих
авторов к антизападному и традиционалистскому крылу в русской литературе
(как это произошло в отношении, например, С. Есенина, Ф. Достоевского и,
позднее, П. Васильева).
...
========