Весной 1924 года в одной ленинградской газете в разделе происшествий появилась заметка: "Проживающий по 5 линии Васильевского
острова, дом 36, квартира 14, К. Лисынов, 51 г., желая покончить жизнь самоубийством, сначала принял яд, а затем, когда яд не
подействовал, немедленно нанес себе удар черкесским кинжалом в левую половину груди, поранив сердце и легкое.
После принятия яда самоубийца успел написать следующие строки: "Нельзя сказать, чтобы яд быстро действовал, уже полчаса прошло.
Дыхание все реже и реже, но пульс еще довольно силен. Начинает клонить ко сну. Яд не действует. Неужели придется дорезывать себя
старым дедовским кинжалом?".
Кем был этот самоубийца, оставивший потомкам холодное описание своей кончины, продуманной и взвешенной? Артиллерийский офицер
Константин Лисынов участвовал в первой мировой войне. Был в плену - и это обстоятельство, возможно, сыграло в его судьбе роковую
роль. Из германского плена петербуржец вернулся измученным не только физически, но и нравственно. Он был всерьез обижен на свою
родину, оставившую в забвении два миллиона военнопленных. И обида эта вылилась на страницах не опубликованных до сего времени
дневников Лисынова.
Вообще, об уровне нравственного благополучия общества, нации можно судить по многим признакам. Одним из них будет отношение власти к
тем, кто встал на защиту Отечества с оружием в руках. Если защитник государства попадает в плен - как должна относиться к нему
власть, а вместе с нею и все общество?
В России семнадцатого века, например, общество - от царя до нищего - проявляло к ратникам, попавшим в плен, не просто сочувствие -
сострадание. Об освобождении томящихся в плену молились в церквах, и если таковым доводилось возвратиться на Родину, то их ждала
награда: холопы и крепостные крестьяне получали свободу, от казны им выдавались земельные наделы, а некоторые даже приобретали
статус "детей боярских".
Каким бы деспотом и государственником ни был Петр I, но посягнуть на старинную традицию не смог. Землями, правда, бывших
полонянников уже не награждали, зато за "полонное терпение" вручали деньги. Величиной этих сумм правительство подчеркивало и степень
страданий, вынесенных воинами: тем, кто выходил из турецкого плена, денег давали в два раза больше, чем тем, кто томился в плену у
"цивилизованных" шведов.
Но шли десятилетия, а вместе с тем крепла и идея приоритета государственных интересов над частными. После Семилетней войны впервые в
истории России было публично высказано опасение, что-де практика выдачи "полонных" денег может "служить поползновению от взятия в
полон меньше себя защищать". И в 1766 году сенат внял этим рассуждениям, фактически отменив наградные за полонное терпение. Правда,
за главнокомандующим было сохранено право решать, "кому и сколько дать"...
Менялось государственное отношение к соотечественникам, попавшим в плен, - но русское общество, где всегда существовало сострадание
к потерявшим свободу людям, не разделяло холодного рационалистического подхода к проблеме военнопленных. Обратимся к дневникам К.
Лисынова, ярко иллюстрирующим русское добросердечие не только к пленным соплеменникам, но и к плененным врагам: "Когда мы в сентябре
1914 года, - пишет Лисынов, - ехали на войну, мы всю дорогу встречали поезда с пленными из-под Львова. Солдатики оделяли их табаком,
сахаром, хлебом, мясом. Торговки на станциях сплошь и рядом давали им булки и другую снедь даром. Конвойные нередко стояли,
добродушно обняв пленного. То же видел я и на позициях. Под Варшавой, Раво, Лодзью, Брезинами, у Прасныша я видел, как наши солдаты
и офицеры старались их ободрить и успокоить...".
Глубоко укоренившийся в русской жизни принцип "лежачего не бьют" со всей очевидностью проступает и в следующих строках из дневника:
"Русский народ жалеет несчастных. Мы, русские, добры, иногда слишком добры. Вспомним, как в некоторых городах встречали пленных
врагов букетами цветов, как в начале войны один из лучших лазаретов Петрограда - лазарет императорского училища правоведения был
предназначен исключительно для раненых немцев... А здоровые пленные? У нас они разгуливают на полной свободе".
Возможно, задаст вопрос иной читатель, таковыми были общеевропейские правила, основанные на цивилизованном подходе к ведению войны?
На этот вопрос дает ответ все тот же дневник Лисынова, испытавшего на себе немецкий плен, - но вначале расскажем о том, при каких
условиях автор записок оказался плененным.
Крепость Новогеоргиевск, куда Лисынов был переброшен с Карпат со своей батареей, располагалась недалеко от Варшавы и была призвана
защищать этот город. После недели оборонительных боев над стенами цитадели взвился белый флаг: комендант Новогеоргиевска, уверенный
в том, что обороняться дальше равносильно самоубийству, сдал крепость немцам. Лисынов в этот момент был тяжело ранен и только в
госпитале узнал, что он пленный кайзера Вильгельма.
Уже в первые дни пленным пришлось пережить следующее: "с офицеров и нижних чинов срывали погоны и кокарды, грабили у них наиболее
ценное, часто оставляли босиком и в рубище. Нередко пленных подвергают пытке, стараясь выведать у них расположение и силу наших
частей. Особенно же часто достается при этом казакам. Затем пленных гонят громадными переходами и почти без пищи в глубокий тыл. Я
видел в Нейсе офицеров, проходивших почти без пищи 17 дней. Остальные подгоняются прикладами или пристреливаются".
Впрочем, уничтожать всех пленных в пути не входило в планы победителей. Им были нужны живые трофеи. "Пленных, - пишет Лисынов, -
возят возможно кружными путями по Германии, чтобы похвастать трофеями побед. Если новых пленных нет, то таким же порядком возят
пленных из одного лагеря в другой, выдавая их за свежих пленных".
Концентрационные лагеря - это не изобретение фашистской Германии и не нововведение, как иные считают, большевистской России. Уже в
кайзеровское время военнопленных - русских, французов, англичан - помещали в лагеря, похожие на те, что будут устроены во вторую
мировую. "Особенно прославились три лагеря, где нижние чины расположены были на болотах под открытым небом и почти без всякой пищи,
питаясь кореньями и отбросами... Полуголые, покрытые невообразимыми лохмотьями, они рыли себе норы, чтобы как-нибудь укрыться от
непогоды, и лишь впоследствии разрешено было им строить землянки".
Более типичный образ концлагеря находим в следующем описании: "Лагеря оцеплены кругом заборами из колючей проволоки, часто в
несколько рядов, кругом расставлены часовые... Нижних чинов за малейшую провинность подвергают тяжелым, подчас варварским наказаниям
вроде знаменитого подвязывания к столбу, часто просто расстреливают или прикалывают под предлогом, что они оказали сопротивление
караулу".
Не все пленные нижние чины оказывались в лагерях. "Жизнь в солдатских лагерях, - пишет К. Лисынов, - еще рай по сравнению с тем, что
происходит на работах у крупных помещиков, на каменоломнях, в угольных шахтах, на железных дорогах и на позициях (иногда пленных
заставляли воевать против своих. - С. К.). Их запрягают в плуги и в повозки... Эти работы дают ужасающий процент калек и неизлечимо
больных".
Правда, в отношении к пленным офицерам немцы еще пытались сохранить черты гуманности. Офицеры жили в дощатых бараках, у каждого была
своя кровать, на десятерых офицеров полагался один денщик. Офицеры имели возможность получать из дому денежные переводы и посылки,
могли создавать храмы, гимнастические залы, устраивать любительские спектакли. Впрочем, унижения и даже физического насилия со
стороны тюремщиков и они терпели предостаточно, а особое отвращение вызывала насаждаемая немцами атмосфера доносительства...
Нравственный гнет, который приходилось испытывать пленным, усугублялся тем, что они были фактически забыты Россией. В августе 1916
года при обсуждении в рейхстаге вопроса о военнопленных докладчик сказал: "Только с Россией почти никаких соглашений достигнуть не
удалось... Все разбивается о полное безразличие русского правительства к судьбе своих подданных". Что ж, официальная Россия уже
тогда исповедовала идею подчинения личности интересам государства. И ей были безразличны судьбы тех, кто сохранил себе жизнь ценой
плена. Только учреждение частными лицами Комитета по обмену военнопленными вынудило российские власти смягчить свое отношение к
защитникам Отечества, оказавшимся в плену...
Интересно, в каких условиях, когда наиболее выпукло проявляются черты национального характера? Можно вспомнить, как замечательный
мыслитель В. В. Розанов, познакомившись в 1905 году с берлинцами, был пленен их добродушием и записал: "Немецкий характер стоит
золота. Я бы не был испуган фактом войны с немцами. Очевидно, это не нервно-мстительный народ, который, победив, стал бы убивать".
Сколь недальновидным оказался философ!
А вот русские, которым Василий Розанов поставил в пример немцев, никогда не переставали являть миру пример милосердия к поверженным
врагам. Хотя сами они рассчитывать на такое милосердие не могли - ни со стороны немцев, ни со стороны родного государства, уже при
последнем царе испытывавшего полное безразличие к своим.
Одной из жертв такого безразличия стал петербуржец Константин Лисынов.
Пленные германские солдаты на Невском проспекте. Отношение к ним в России было совсем иным, чем в Германии - к нашим пленным.
