Больше всего поражает абсурд карнавала с требованием «реабилитации» (как «жертву необоснованных репрессий», что ли?) адмирала Колчака. Адмирал Колчак был убежденным и ярым противником власти большевиков. Он боролся с этой властью до последней возможности. Он был уверен, что большевизм антинароден, а народ ошибся, пойдя за Лениным. Что сказал бы сам Колчак, узнав о решении суда что он «не виноват перед советской властью»? Столько боролся и все напрасно?!
Поражает и участие в этом балагане военной прокуратуры, которая в угоду шутам гороховым взялась всерьез рассматривать историю так называемых колчаковских зверств.
Гражданская война – не сахар. Зверствами никого не удивишь. Мне представляется принципиально важным подчеркнуть следующее: в российской гражданской войне зверства были характерны для всех противоборствующих сторон. Можно, конечно, из исторической любознательности или в прикладных, пропагандистских целях поставить перед собой задачу – установить, кто зверствовал больше. Сделать это, так сказать, предметом отдельного исследования. С точки же зрения «общечеловеческих ценностей», глядя из сегодняшнего дня, нет оправдания зверству белых, красных, зеленых. Но это глядя из сегодняшнего дня.
Применительно же к теме «зверств», приходится констатировать: на освобождаемых от большевиков/от белогвардейцев и интервентов (нужное подчеркнуть) территориях, освободители вели себя порою хуже оккупантов. Террор принимал формы, когда жестокость трудно было объяснить только одной ненавистью, адекватностью реакции на действия противоположной стороны и разложением войск.
Александр Васильевич знал о «нездоровом морально-психологическом состоянии войск», имел об этом полную информацию. Возможно, он даже испытывал от этого некий душевный дискомфорт.
Казнен он был безсудно, по решению Совдепа и Губчека, когда к Иркутску приблизились отряды каппелевцев под командой генерала Войцеховского, потребовавшего от красных освободить адмирала. А перед этим, как свидетельствуют протоколы допросов, с адмиралом «интеллигентно беседовали» и попивали чай, разговор шел все больше по вопросам военной истории, стратегии и тактики, общей политики и международных отношений. Адмирал «держался с полным достоинством, как военнопленный командир армии, которая проиграла кампанию» (из воспоминаний чекиста). На последнем допросе, когда все было уже решено и адмирал это почувствовал, обычная спокойная обстановка была нарушена. Нервно был настроен Колчак, нервничали допрашивавшие. Им надо было во что бы то ни стало «дать несколько зафиксированных допросом ярких проявлений этой диктатуры (Колчака) в ее борьбе со своими врагами» (по словам следователя).
Его стали допрашивать об убийстве членов Учредительного собрания, о пытках в конрразведке, об уничтожении деревень, о расстрелах заложников, по 10-15 человек за каждого убитого чеха и т.д.
Вот дословно заключительный монолог А.В.Колчака.
«…Я недавно беседовал с одним из членов революционного комитета. Он меня спрашивал, известны ли мне зверства, творимые отдельными частями. Я сказал, что в виде общего правила это мне неизвестно, но в отдельных случаях я допускаю. Далее он мне говорит: «Когда я в одну деревню пришел с повстанцами, я нашел нескольких человек, у которых были отрезаны уши и носы вашими войсками». Я ответил: «Я наверное такого случая не знаю, но допускаю, что такой случай был возможен». Он продолжает: «Я на это реагировал так, что одному из пленных я отрубил ногу, привязал ее к нему веревкой и пусти его к вам в виде «око за око, зуб за зуб». На это я ему только мог сказать: «Следующий раз весьма возможно, что люди, увидев своего человека с отрубленной ногой, сожгут и вырежут деревню. Это обычно на войне, и в борьбе так делается».
Все. Допрос окончен. Далее идут подписи участников.
