Воспоминания... нет, на сей раз не участников Форума, а... (*+)
Воспоминания... нет, на сей раз не участников Форума, а "дуэлянтов"
http://www.duel.ru/?action=s&n=200206&p=6&s=06_6_1.html
РАССКАЗЫ О ТОМ ВРЕМЕНИ
Лазутчица
В 1932-1933 гг. она была совсем маленькой девочкой. Ее мама работала на даче И.В. Сталина, которую впоследствии станут называть
<Ближней>, а она прибегала на эту дачу из соседней деревеньки порезвиться и помочь маме.
Когда я попросил вспомнить все-все, что сохранилось в ее памяти из того счастливого детства, и объяснил, с какой целью упрашиваю,
она застеснялась и попросила не называть ее имени. Договорились, что я представлю ее как Римма Ивановна.
* * *
- Римма Ивановна! А как же Вас пропускал часовой, не боялся, что ему влетит за такую халатность?
- Ой, что Вы! Какой часовой! Мы наладились прямиком через забор и на дачу. Это уж когда я первоклашкой стала, несколько раз
приходила к маме, соблюдая правила приличия. Стала вроде бы взрослой и серьезной, и потому пользовалась официальной проходной. Да и
что часовой, он скорее для <фасону> там стоял, все больше ворота открывал; так, привратник с винтовкой. Так что все одно: что через
забор, что мимо часового...
- Все равно, этот поступок - вроде как нарушение режима охраны объекта.
- Я и сама потом уж, став взрослой, задумывалась: какая же это к дьяволу охрана? Это сейчас охрана. А тогда тот, со штыком на входе,
и второй, которого я видела на территории, был в ремнях и <без штыка>. Вот эту разницу тогда отметило мое детское любопытство,
потому что я спрашивала отца, почему один дядя военный со <штыком>, а другому не дали. Я-то потом поняла, глупенькая: у второго был
револьвер или наган, или... как там тогда было, ну, в общем, пистолет.
Может, и еще где охрана была, как потом писали, сидела по кустам, только я никогда их не видела.
Ну, хорошо, пусть где-то пряталась охрана. А забор дачный, через который мы пролезали на дачу? Это же не то, что препятствие,
срамота одна.
- Римма Ивановна! Вот Вы говорите, что были маленькой и в то же время преодолевали забор...
- Нет, мы не перелезали, мы сквозь забор пролезали. Это сейчас заборы трехметровые, кирпичные, что за ними творится - сам леший не
увидит.
А тогда забор был в виде штакетника. Дощечки тоненькие, узкие - в ширину лыжи. Сверху затесанные уголком, в точности, как забор из
лыж. А расстояние между лыжами такое, что голова просовывалась. Шнырь! И на даче.
- И не боялись?
- А чего бояться? С одной стороны, мы тогда и не понимали того, что делали; а с другой - забор был такой хиленький, какой-то
заброшенный. В деревеньках по соседству и то лучше были. Складывалось впечатление, что стоит он в лесу по ошибке, неизвестно зачем;
мешает гулять.
- Римма Ивановна, вот Вы несколько раз кряду упомянули <мы>. Почему не <я>?
- Э, батенька! Раньше подружки - как сестры были! С подружкой, конечно. Просто по малолетству страшновато было одной ходить по лесу.
Я имею в виду вне дачи. Он, лес, хоть и недолгий был, а все же неуютно. Как раз по ту сторону, когда пролезешь сквозь забор, там уже
и не боишься.
- А Вы туда ходили специально к маме или там как-то по-особенному было, красиво, что ли, и Вы бегали туда погулять?
- Дело в том, что в том лесу или, может быть, прилесье, так вернее, никогда не было взрослых. Наверное, понимали, что это не совсем
обычная зона. Ну, а нам что? Нам и цветы, и грибы, и красота, и тишина.
А вот за ограду проникли первый раз случайно. У нас была большая-большая кошка, как крупный заяц. (Римма Ивановна в этот момент
развела руками, показывая, каких размеров была кошка). Однажды мы гуляли близко от забора, а наша кошка бросилась от нас и сквозь
забор вприпрыжку (трава мешала) побежала к дому.
Мы за ней. Одна дощечка в заборе легко поддалась, а может, и полусгнившая была, не помню. А может быть, в том месте ширина между
<лыжами> была больше, не помню. Мы спешили за кошкой и как-то легко оказались по ту сторону забора. Побежали в том направлении, куда
убежала кошка. Насколько помню, бежали недолго и тут же уткнулись в дом. Необъяснимо, но кошка словно поджидала нас, а, завидев,
юркнула под фундамент.
Мы стали выманивать ее оттуда, и, кажется, не в меру расшумелись. Говорю так потому, что какой-то дядя, назовем его <смотрителем
порядка>, окликнул нас: <Вы что расшумелись? Чьи вы будете?> Мы с подружкой в один голос, почти перебивая друг друга:
- Тетя Настя наша здесь.
- Моя мама тут работает.
Потом возник <дядя> в ремнях, высокий, и зачем-то переспросил, чьи мы.
Потом сказал: <Ну, пойдемте!>
Обошли дом и он окликнул: <Настя, узнаешь лазутчиков? Твои?>
Мама едва успела ответить и тут же принялась отчитывать нас тихим голосом.
Раньше дети были послушными. Мы стояли молча, слушали и, кажется, не понимали, что мы такого сделали. Я-то ничего. Меня отчитывала
моя мама. А вот подружка испугалась: тетя Настя ругает, чужой дядя молчит и скрипит ремнями. И она расплакалась.
Правда, дома уже досталось и мне.
После этого мы пролезали на дачу не случайно, как в первый раз, а вполне осознанно. Только к дому не подходили. Случались такие
<культпоходы> редко, но были. Потом этот <дикий> вид туризма и вовсе прекратился. Подружка, видимо, проговорилась дома, родители и
запретили. А одна я не решалась ходить через лес, пришлось проходить <культурно>.
Часовой только слегка наклонится (я, наверное, ему по колено была) и коротко скажет: <А ты куда?> <Я к маме>. И все, вот и весь
режим.
На даче я вертелась около мамы и то больше потому, что мама не разрешала <бегать далеко>. Иногда попадалась на глаза тому дяде в
портупеях, и он тихо так, с присмешкой: <А, лазутчица! Как отдыхается?> В другой раз скажет: <Маме помогаешь?> Вот так я и числилась
лазутчицей.
Вспоминая свои детские выходки, уже будучи студенткой, я пришла к выводу, что такая доступность (или свобода, если угодно) была в
такое время, когда там не было Иосифа Виссарионовича.
А уж когда он уезжал на Кавказ принимать ванны, прислуга почти разгуливала (всюду), как у себя дома. Однажды, это было уж когда я
первоклашкой стала, мама завела меня внутрь дома. Я хоть и малышкой была, но ощутила состояние какой-то торжественности, ожидание
чего-то необыкновенного от увиденного в доме, где живет и работает наш вождь товарищ Сталин.
Вы знаете, я была удивлена (или как сейчас говорят, шокирована) настолько, что подумала: мама меня обманывает. Я увидела такую
скромность, такую простоту и, может быть, даже аскетичность, какая бывает только у самых обычных людей.
Я подняла голову, посмотрела на маму и ничего не спросила. Мой молчаливый вопрос, по-видимому, не был для нее неожиданностью. Она,
наверное, и завела меня в дом, чтобы подтвердить свои слова: <Да, вот так живет товарищ Сталин! Как все советские люди!>
Предметы мебели подтверждали сказанное. Такая же, как у нас дома, простенькая этажерка. Сверху, кажется, книги, а на второй полке
пластинки. Я как-то больше обратила внимание на этот момент. Запомнила: сверху лежала <Сулико>, второй - <Калинка>. Дальше не стала
смотреть, кажется, окликнула мама. Обычный шкаф с книгами, забит ими аккуратно и плотно. На второй полке стакан с хорошо заточенными
карандашами. Запомнила, потому что потом училась затачивать их, <как у товарища Сталина>. Кажется, преуспела, потому что, уже будучи
студенткой, выслушивала похвалы от сокурсников на сей счет. Стакан с карандашами простенький, даже не серебряный. Такой, какие дома,
если разобьешь, то и не особенно влетит от мамы.
Диван дерматиновый, потертый. Не кожаный, это точно.
Я запомнила ощущение грубой, обтянутой поверхности. Уверена - не кожаный.
На каждом предмете (мебельном) - овальная бирка. Раньше такой порядок был. Выдавали мебель и за ее эксплуатацию высчитывали рубля
три в месяц. Лет через 15 мебель считалась оплаченной и становилась собственностью владельца.
Мама положила на бок (почти перевернула) стул и показала бирку. Смотреть на бирки мне было неинтересно, и я вновь направилась к
этажерке с пластинками.
Мамин голос остановил: <А если разобьешь?> Второй раз потрогать пластинки мне не удалось, а больше там ничего интересного для меня
не было. Я увидела, что товарищ Сталин живет так же, как и все мы.
Оперативность
Нижеследующий рассказ Риммы Ивановны взят из ее длительного повествования о жилищной проблеме.
Дом на Маросейке, где мы жили, был заселен, не считаясь с чинами и должностями, от генерала до уборщицы. Длинный такой коридор, а
справа и слева комнаты. Все друг друга знали, здоровались, вежливые были тогда люди: генерал здоровался с уборщицей.
И вдруг в доме переполох, какая-то паника. Это было... война еще не закончилась. Местный районный депутат Сарычева объявила о
выселении всех жильцов и немедленно (хотели сделать поликлинику для института М. Тореза).
Все суетились, требовали что-то от Сарычевой, и все без толку. А мы с Катей, возьми, да и возмутись: <Кто она такая, эта Сарычева?
Что, на нее управы нет?>
Катя - баскетболистка, капитан сборной была; мы тогда* впервые выиграли какое-то первенство по баскетболу, то ли в мире, то ли в
Европе, и ей дали квартиру в нашем доме.
Мы с ней решили обратиться прямо к товарищу Сталину. Где приемная, мы знали. Подходим, окошечко такое, сначала вроде оробели, а
потом, когда сидящая женщина таким приятным, вежливым голосом спросила, что нам нужно, мы и осмелели.
- Можно написать товарищу Сталину?
- Пожалуйста, а кто Вы такие?
Мы объяснили проблему, женщина сказала, что много подписей нельзя. <Вас двое, ну и хорошо>. Мы тут же присели писать. Какая-то
другая дама подходила, помогала со стилистикой, придавала нашей записке казенный вид.
Сдали где-то во второй половине дня, ближе к вечеру.
А в 7 часов утра звонок в дверь. Рослый такой мужчина стоит, красивый.
- Вы писали товарищу Сталину?
Ну, думаю, арестовать пришли. Мы тогда были наслышаны о таких случаях.
- Да, я писала товарищу Сталину, - мне показалось, что я ответила даже с каким-то вызовом.
Рослый и красивый вытаскивает конверт, из него достает лист, протягивает мне и говорит: <Тогда распишитесь вот здесь об
уведомлении>, - и протягивает мне другой лист.
А на первом - список всех жильцов дома, всех до единого: и уборщиц, и генералов, - и сверху жирный заголовок: <Предоставить
отдельные квартиры...>
Вот так мы переселились из <коммуналки>, в которой, кстати, было интересно.
Рассказ мне показался нехарактерным, о чем я и заявил Римме Ивановне:
- Очевидно, эта работа была подготовлена заранее и Ваша просьба наложилась на готовое решение.
- Может быть! Может быть! А как тогда объяснить вот такой случай? - не сдавалась Римма Ивановна.
Саша Марганова тяжело болела туберкулезом. (Я не стал перебивать Римму Ивановну, чтобы уточнить о степени их знакомства). Жили они
на Кутузовском, в однокомнатной квартире, окнами на теневую сторону.
Муж работал в ЦК. Не знаю, обращался ли он с просьбой у себя на работе, но с местными властями помучился. Он просил только об
одном - поменять квартиру на солнечную сторону. Саше было легче на солнце.
Очевидно, бюрократия его достала так, что однажды он не выдержал и написал письмо товарищу Сталину. И что бы вы думали? К утру был
ответ - копия документа, в котором говорилось: предоставить двухкомнатную квартиру с окнами на солнечную сторону.
Вторая комната для ребенка (или больной).
- Ну, что Вы на это скажете?
А что говорить в таких случаях? Мы вместе с Риммой Ивановной заключили: расскажи об этом школьникам, не поверят.
Римму Ивановну я успокоил: наши читатели не настолько оболванены демпропагандой, чтобы не поверить.
Беседовал А.К. ДМИТРИЕВ
* Очевидно, Римма Ивановна имела в виду - перед войной.
----------------
http://www.duel.ru/?action=s&n=200206&p=6&s=06_6_2.html
ХВАТАЛО
Две статьи Михаила Тульского <Статистика изменений> и <Козлы этого хотели?>, перепечатанные в <Дуэли>, N 41 (236) из <Русского
журнала>, заставили вспомнить свою учебу в институте.
В статье <Статистика изменений> он пишет: <...В советские времена среди учащихся дневных отделений никто не работал, хотя
подрабатывали время от времени многие. То, что сейчас учащиеся стали работать и подрабатывать, объясняется тем, что это стало легче
сделать юридически, а также и тем, что на советскую стипендию можно было обеспечить себя хотя бы питанием, а сегодняшней стипендии
(100-200 руб. в технических ВУЗах и 200-300 руб. в гуманитарных) может хватить только на проезд на транспорте...>
На 45-рублевую стипендию (советскую) можно было обеспечить себя хотя бы питанием, но - с большим натягом. Молодому студенту нужно не
только питание. Нужно:
а) если ты иногородний и если по каким-то причинам не можешь жить в общежитии, снять комнату (снять комнату стоило 30 руб. в месяц);
б) обуться, одеться, помыться, подстричься;
в) подарить любимой девушке цветы;
г) средства на развлечения и т.д., и т.п. - можно написать столько, что букв в русском алфавите не хватит.
Утверждать, что в советские времена среди учащихся дневных отделений никто не работал, М. Тульскому надо бы поосторожнее. Это далеко
не так. Или нужно говорить, в каком институте учился сам. Если это факультет журналистики МГУ, я бы согласился, хотя и там возможны
были исключения.
Я выпускник дневного отделения технологического факультета Московского института Народного хозяйства им. Г.В. Плеханова. Сразу
скажу, 70% учащихся сокурсников работали. Ночными сторожами на овощных базах (большинство), носильщиками на вокзалах (были и такие),
дворниками... А пожарный и работник сцены в Домжуре (Центральный Дом Журналистов) вообще звучит фантастически! Юридически вопрос
решался очень просто: приходишь в деканат и берешь справку для работы по совместительству. Я не знаю никого, кому бы в этом
отказали. Тут, наверное, много зависело от декана факультета, в то время им была Алехина Людмила Михайловна.
Я поступил в МИНХ им. Г.В. Плеханова в 1973 г., имея трудовой стаж (была трудовая книжка) и после службы в Вооруженных Силах СССР. С
1974 г. по сентябрь 1980 г. работал подсобным рабочим на Московском электрозаводе им. В.В. Куйбышева. Там я был оформлен по трудовой
книжке. А по справке из института был оформлен на Московском заводе автотракторного оборудования (АТЭ-1) также подсобным рабочим.
Снабжал доблестных работников этих заводов (они находятся на одной территории) молоком, которое им выдавалось за вредность (не
рабочие вредные - работа такая!). Нужно было в два места разгрузить машину молока, сдать порожнюю тару (бутылки 0,5 л в
металлических сетках) и оформить приемо-сдаточные документы. Для меня, здорового мужика, это была просто физическая разминка. Но
было плохо (для меня, студента дневного отделения) то, что это был ночной завоз, так как завод проектировался сразу после революции,
проезды между зданиями были очень узкими: двум машинам не разъехаться. Какой бедлам там творился днем, надо было видеть!
Как понимаю я сейчас, прочитав <Науку управлять людьми> и <Путешествие...> Ю.И. Мухина, эти шесть с лишним лет были единственными в
моей жизни, когда я работал демократически. У меня было Дело: каждый рабочий с вредными условиями труда, протянув в окошечко талон,
должен был получить бутылку молока. Надо мной не было ни одного начальника, ни один бюрократ не указывал мне, как подогнать машину,
как разгрузить, куда поставить. Было бы это днем, таких нашлось бы много. Все вопросы, возникающие при разгрузке, я решал сам: могли
перегородить подъезд электрокарами и электроподъемниками. Научился работать и на электрокарах, и на электроподъемниках и даже
подвозил на них ящики с молоком, когда в цехе оставляли на ночь железнодорожную платформу. Что было бы, если меня, необученного,
увидели бы за рулем электрокара мастер или начальник цеха?
Заработная плата с двух заводов зашкаливала за 200 рублей чистыми, да плюс стипендия 45 - неплохо для студента дневной формы
обучения!
Некоторые могут сказать: <Привираешь, малый, ты окончил институт в 1978 г. и уже должен был работать по специальности, которую
получил в институте!>
Да, действительно, я окончил институт в 1978 г., был распределен в один из районных трестов столовых г. Москвы и назначен на
должность заместителя директора небольшой столовой с окладом 110 руб. и без перспективы получить премию (план еле тянули). Что такое
110 руб. (оклад с вычетами!) для меня, привыкшего получать почти в три раза больше? И на Электрозаводе я продолжал работать. Как это
выглядело юридически? Пожалуйста: когда оформлялся на завод, то попросил не делать запись в трудовую книжку (в кадрах не только
уволенные в запас старшие офицеры работали, встречались и люди). После окончания института пошел на последнее место работы и сказал,
что трудовая мною утеряна. Без проволочек выписали дубликат. Принес в АХО завода дубликат и говорю: <Отдайте мне трудовую, а на ее
место верните дубликат, в который можете делать запись>.
Мне говорят:
- Вообще-то у каждого нормального человека должна быть одна трудовая книжка...
- Вот и сделайте, - говорю, - скидку на ненормальность...
И ведь сделали!
...Через полгода стал директором этой столовой, еще через полгода директором более крупной столовой, а еще через год - директором
самой крупной столовой этого треста столовых. Свое совмещение прекратил именно в этот момент, так как и заработная плата стала
приличной и, что более важно, перестал успевать выполнять свои обязанности, несмотря на ненормированный рабочий день. Хотя опять же,
такая работа заставляла меня внедрять элементы делократии, иначе вылетел бы, как пробка (я ведь шел на работу по распределению, а не
по блату или кумовству). Но это отдельный разговор...
Так что были работающие студенты-дневники советских ВУЗов, М. Тульский. И не только я один.
В статье <Козлы этого хотели?> М. Тульский пишет: <...Мне рассказывали, как только за оценку по немецкому языку в Плехановском
(всего там 4 экзамена) заплатили 5 тыс. долл.>
Я вам расскажу, как в Плехановском можно было сдать немецкий язык за 2 курса обучения в нем совершенно бесплатно. Чтобы было понятно
дальнейшее, должен немного углубиться в прошлое.
Заканчивал простую московскую среднюю школу N 414. Как и во всех школах, начиная с 5 класса, у нас начинался иностранный язык -
немецкий. С 5 по 9 класс вела его Надежда Георгиевна Бунина. Помимо школьных обязательных уроков она еще для всех желающих вела
кружок. Я его посещал. Не помню точно: то ли в шестом, то ли в седьмом у нас в школе появились 8 немцев из западногерманского города
Hannover. Надежда Георгиевна провела урок немецкого в присутствии немцев у нас в классе, да так, что они со звонком все встали,
хлопали ей в ладоши и кричали: <Браво!> А она стоит раскрасневшаяся, счастливая, с сияющими глазами! Это чувство - радость за
прекрасно выполненное Дело - учителями и преподавателями (да и не только ими) утрачено уже, наверное, навсегда. И заставить сердце
учителя немного сильнее забиться может, разве что, зеленая бумажка с цифрой 100!
Знаний по немецкому языку, полученных у Надежды Георгиевны, мне хватило за глаза, чтобы не знать с ним проблем в институте и на
экзамене за 2-й курс получить <отлично>. Преподаватель немецкого в институте Валентина Николаевна была 2 года куратором нашей
группы, а я старостой. Отношение ее ко мне объяснять не буду.
На 3-м курсе у нас появляется новый человек в группе. Назовем его Сергей В. Доживаем мы до зимней сессии, смотрю, он ходит, как в
воду опущенный.
- Что такое? - спрашиваю.
- Когда переводился в Плешку из другого института, у меня не было экзамена по немецкому. Меня из-за него и отчислили, отслужил в
Армии, восстановился и перевелся сюда. Отчислят и отсюда, так как я его совсем не знаю.
Для меня-то его слова были удивительны. Был у нас, правда, в школе Володя К., который на вопрос учительницы в 10 классе:
(<Как вас зовут?>), мог, гордо задрав нос кверху, ответить: Но до такой степени?!
- Пойдем на кафедру, - говорю ему, - у меня неплохие отношения с нашей преподавательницей немецкого. Я с ней поговорю.
Приходим на кафедру, вызываю Валентину Николаевну и говорю: <Так и так: учится у нас парень после службы в СА, подзабыл немецкий...
Нельзя ли отнестись немного поблагосклоннее?>
- Где он?
- Да вон стоит...
- У вас зачетка с собой?
- Да, - отвечает Сергей...
- Ищите свободную аудиторию. Будем сдавать экзамен!
Тут Сережа возопил:
- Я так не могу! Мне хотя бы 3 дня на подготовку!
- Вы учили в школе немецкий язык 5 лет, - говорит она ему, - 2 года в институте... Что вам эти 3 дня дадут? Пошли сдавать!
Находим аудиторию. Садимся. Экзаменуемый между нами. Порывшись в сумке, Валентина Николаевна достает текст, напечатанный
по-испански, кладет перед Сергеем и говорит: <Переведите...> Сергей, обхватив голову руками, весь ушел в изучение текста...
Преподавательница, посмотрев на меня, прикладывает палец к губам: <Молчи, мол...>
А что мне оставалось делать? Молчу...
Кто из нас - Сергей или я - потерял больше нервных клеток, не знаю. Сидел он, изучая текст, минут пять, не вру! Потом отклоняется и
говорит:
- Это, вроде бы, не немецкий язык...
Она открывает зачетку, пишет: немецкий язык - <удовл.>, подписывается и говорит:
- Хорошо, что разобрались, что не немецкий, некоторые и этого не делают!..
Он мне потом говорил:
- Ты знаешь, я некоторые слова разобрал и ведь уже переводить хотел!..
Взятки давались и в наше время, но какой-то они имели все же избирательный характер, а не тотальный, как сейчас. Сам я за весь
период обучения не заплатил ни рубля, хотя бывали такие случаи, что и не зная предмета мог получить <хор.> или даже <отл.>. Могу
рассказать, как по <Истории КПСС> получил <отл.> за 2 года ее изучения, зная хорошо едва ли на <три> с минусом. Но тут нужно
ругаться матом, а читатели <Дуэли> этого не любят. Без мата теряется весь, как говорили древние эллины, цимис этой истории.
В.В. ШАРЛАЙ
