=======3)отрывки из П.Андерсона====
Перри Андерсон
Размышления о
западном марксизме
http://www.sovetsky.narod.ru/cp/books/consider.htm
...
Грамши, несомненно, сыграл более значительную роль, чем Лукач и Корш, в
массовых выступлениях, последовавших непосредственно за войной. Главный
организатор и теоретик фабричных советов в Турине и редактор "Ордине
нуово" (1919-1920 гг.), Грамши в следующем году принимает участие в
создании ИКП и постепенно становится вождем партии в 1924 г., в период,
когда она ведет трудную оборонительную борьбу против укрепления фашизма
в Италии. Судьба каждого из названных нами трех лиц символизирует силы,
которым в последующие годы суждено было отколоть марксистскую теорию от
классовой практики. Корш был исключен из КП Германии в 1926 г. за
несогласие с положением о стабилизации капитализма, требование
возобновить агитацию за рабочие Советы и критику советской внешней
политики за ее примиренческую позицию по отношению к мировому
капитализму. Затем он в течение двух лет пытался сохранить независимую
политическую группу и даже после ее роспуска оставался активным
участником марксистских кружков интеллигенции и пролетариата вплоть до
1933 г., когда победа нацизма в Германии заставила его эмигрировать в
Скандинавию, а потом в США, где он находился в изоляции5. В 1928 г.
Лукач подготовил тезисы для Венгерской коммунистической партии, в
которых недвусмысленно отвергал катастрофическую перспективу - печально
известную линию "третьего периода", только что одобренную на VI
конгрессе Коминтерна, открыто и яростно атакующую реформистские рабочие
организации, называя их "социал-фашистскими", а также полностью
отвергавшую какие-либо различия между буржуазно-демократическими
режимами и военно-полицейскими диктатурами как орудиями
капиталистического господства6. Попытка Лукача дать дифференцированную
типологию политических систем капитализма в новой ситуации и сделанный
им упор на необходимость выдвижения переходных демократических лозунгов
в борьбе против тирании Хорти в Венгрии были резко осуждены
секретариатом Коминтерна, и ему пригрозили немедленным исключением из
партии. Во избежание исключения Лукач публично отрекается от своих
утверждений, не меняя при этом своих внутренних убеждений. В результате
отхода от линии Коминтерна ему пришлось оставить ответственные
организационные посты в партии и в Интернационале. Начиная с 1929 г.
Лукач отходит от политической деятельности и посвящает себя литературной
критике философии. Приход к власти нацистов вынудил его прервать свое
непродолжительное пребывание в Берлине и эмигрировать в Советский Союз,
где он оставался до окончания второй мировой войны.
Судьба Грамши сложилась гораздо трагичнее. Арестованный в 1926 г. в Риме
по приказу Муссолини, Грамши провел девять ужасных лет в тюрьме, условия
содержания в которой послужили причиной его смерти в 1937 г. Лишенный в
тюрьме возможности участвовать в жизни Итальянской компартии, он избежал
прямого столкновения с последствиями сталинизации Коминтерна. Тем не
менее, его последним политическим актом перед арестом был резкий
протест, направленный в адрес Тольятти в Москву в связи с тем, что тот
не довел до сведения ЦК КПСС письмо ИКП. В нем приводились доводы в
пользу большей терпимости в отношении происходящих внутри КПСС дискуссий
накануне исключения из партии левой оппозиции в России. Однако с 1930
г., уже в тюрьме, он категорически выступал против линии "третьего
периода" и занял позицию, которая не отличалась от позиции Лукача.
Грамши подчеркивал важное значение промежуточных демократических
требований в условиях фашизма, а также жизненно важную необходимость
добиться союза с крестьянством для свержения фашизма7. Обстановка внутри
III Интернационала в то время была такова, что его брат, которому он
поручил довести свои взгляды до партийного центра за пределами Италии,
хранил молчание, чтобы спасти Грамши от риска исключения из партии.
....
Во время длительного пребывания фашистов у власти Грамши вынашивал в
тюрьме свои мысли. Его труды были впоследствии найдены и впервые
опубликованы в 1947-1949 гг. Их влияние было огромно внутри ИКП и далеко
за ее пределами. Наличие этого национального марксистского наследия,
воплощенного в трудах Грамши, помогло выработать в коммунистическом
движении Италии иммунитет к чрезвычайно разрушительному воздействию
"холодной войны" - ИКП оказала ждановщине более сильное сопротивление,
чем ФКП. Руководство партии, по-прежнему состоявшее из современников и
коллег Грамши, умеряет самые худшие формы репрессий в области культуры
во времена Коминформа и позволяет внутри организации определенную
свободу интеллектуального самовыражения, при условии, что оно отделено
от политической деятельности партии. Однако ирония состояла в том, что
посмертная канонизация Грамши лишила жизнеспособности теоретическое
наследие, оставленное им итальянскому марксизму. Грамши превратился в
официальную идеологическую икону партии, к которой обращают взоры по
поводу любого торжественного события, а его трудами манипулируют и
пренебрегают: за 25 лет, прошедших после войны, ИКП даже не выпустила
серьезного критического издания его трудов. Над "Тюремными тетрадями"
поднялась смесь фимиама и пыли. В итоге судьба наследия Грамши была
неожиданной. Эта наиболее важная теоретическая тенденция в итальянском
марксизме в послевоенный период была обращена против философской ветви,
идущей от Лабриолы до Грамши.
Основателем новой школы стал Гальвано Делла Вольпе - философ, вступивший
в ИКП в 1944 г., который в период с 1947 по 1960. г. пишет ряд важных
трудов, пользовавшихся вниманием. Делла Вольпе, как и большинство
итальянских представителей научной интеллигенции, пошел на компромисс с
фашизмом. Хотя после переворота Бадольо прошлый грех ему формально
простили, тем не менее, этот факт его биографии лишил его возможности
завоевать политический авторитет в партии. Однако те же самые черты
характера, что в свое время позволили ему принять и оправдать идею
корпоративного государства, в дальнейшем определили его постоянный
конформизм по отношению к политике руководства ИКП. Таким образом, хотя
теоретическая ориентация Делла Вольпе явно расходилась с
господствовавшей в партии ортодоксией, его собственные труды не обладали
самостоятельным политическим потенциалом. Видный профессиональный
философ партии, он, по существу, имел к ней самое косвенное отношение. В
течение 20-летнего периода пребывания в партии у Делла Вольпе не
возникло с ней серьезных трений. Аппарат, ведавший в партии культурными
вопросами, в свою очередь, не трогал его. Между тем под влиянием Делла
Вольпе возникла группа молодых интеллектуалов, которые создали внутри
ИКП наиболее последовательную и продуктивную школу, - Пьетранера,
Коллетти, Росси, Меркер, Черрони и другие. Наиболее одаренным и
критически настроенным из них был Коллетти, вступивший в партию в 1950
г., когда ему было около 25 лет.
После XX съезда КПСС и венгерского восстания теоретический журнал ИКП
"Сосьета" в 1957 г. расширил редколлегию и ввел в нее (среди других)
Делла Вольпе и Пьетранера, а в следующем году - Коллетти. В этот период
в философских темах школы зазвучали политические тона, привнесенные
некоторыми молодыми членами группы. В частности, характерное для трудов
Делла Вольпе настойчивое утверждение мысли о важности "строгой научной
абстракции" с философской точки зрения можно было бы истолковать как
необходимость анализа итальянского общества в "чистых" категориях
развитого капитализма при соответствующих "передовых" политических целях
рабочего класса в этом обществе. Это противоречило ортодоксии ИКП,
которая подчеркивала исторически отсталый и неустойчивый характер
итальянского общества. Партия настаивала скорее на ограниченных
"демократических", нежели социалистических требованиях как более
подходящих Италии с политической точки зрения21. Теоретические
расхождения в редакции "Сосьета" привели в дальнейшем к тому, что в
начале 1962 г. ИКП закрывает журнал.
После этого в партийном еженедельнике "Ринашита" была проведена широкая
философская дискуссия, открывшаяся обвинениями в адрес школы Делла
Вольпе, на которые резко ответил Коллетти. Два года спустя Коллетти,
разочарованный тем, что после 1956 г. ни в СССР, ни в коммунистических
партиях западных стран не произошло реальной демократизации, вышел из
ИКП22. Основные свои работы следующего десятилетия Коллетти пишет, уже
не состоя ни в какой политической организации.
Вместе с тем с 1924 по 1968 г. марксизм не "остановился", как
впоследствии утверждал Сартр, а продвигался в стороне от какой-либо
революционной практики. Разрыв между ними был обусловлен всей
исторической эпохой. На глубинном уровне судьба марксизма в Европе
определялась отсутствием сколь-нибудь значительных революционных
выступлений после 1920 г., за исключением культурной периферии Испании,
Югославии и Греции. Судьба марксизма была также неотделима от
результатов сталинизации коммунистических партий - формальных преемниц
Октябрьской революции. Сталинизация сделала невозможной подлинную
теоретическую работу в области политики в отсутствие революционных
потрясений, предотвращению которых она, в свою очередь, способствовала.
Тем самым скрытым отличительным признаком всего марксизма является то,
что он был продуктом поражения.
Неспособность социалистической революции выйти за пределы России -
причина и следствие ее разложения внутри России - служит общим фоном
становления всей теоретической традиции западного марксизма этого
периода. Все без исключения основные труды в русле этой традиции были
написаны в условиях политической изоляции и отчаяния. "История и
классовое сознание" (1923 г.) была написана Лукачем в эмиграции в Вене,
в то время как в Венгрии свирепствовал белый террор после подавления
Венгерской коммуны. Грамши свои "Тетради" писал в тюрьме недалеко от
Бари, после того как победившему фашизму удалось окончательно подавить
рабочее движение Италии. Две наиболее важные работы Франкфуртской школы
выходят в свет в самые мрачные времена политической реакции в Западной
Германии и Соединенных Штатах в послевоенный период: труд Адорно "Минима
морале" (1951 г.) выходит в год официального процесса запрещения КПГ в
Западной Германии, сочинение Маркузе "Эрос и цивилизация" (1954 г.) - в
обстановке истерии маккартизма в США. Во Франции "Критика
диалектического разума" Сартра (1960 г.) была опубликована после
успешного переворота голлистов в 1958 г., в самый разгар алжирской
войны, когда возглавляемые ФКП широкие массы рабочего класса находились
в состоянии оцепенения и инертности, а немногие люди, активно
выступавшие против войны, подвергались террору со стороны ОАС
(военно-фашистская группировка во Франции начала 60-х гг.). Именно в эти
годы Альтюссер приступил к созданию своих первых и наиболее оригинальных
исследований. Наиболее важные из них совпали с авторитарным
установлением прямого президентского правления и полной политической
консолидацией Пятой республики. Непрерывная цепь политических поражений
рабочего класса и социализма не могла не оказать глубокого воздействия
на характер марксизма этой эпохи.
...
В этой тупиковой ситуации западный марксизм преднамеренно хранил
молчание в таких наиболее важных сферах исследования для классического
исторического материализма, как познание экономических законов развития
капиталистического способа производства, анализ политического механизма
буржуазного государства, стратегия классовой борьбы, необходимая для
свержения этого государства. Грамши является единственным исключением из
этого правила, и это знак его величия, что отводит ему особое место
среди представителей традиции западного марксизма. И это естественно,
ибо в его личности воплощено революционное единство теории и практики
того типа, который определил классическое наследие. Опыт восстания
итальянских рабочих в 1919-1920 гг., а также деятельность политического
руководства ИКП в период с 1924 по 1926 г. оставались для него
источником творческой мысли во время длительного заключения, защитившего
его от последствий сталинизации за пределами Италии, хотя оно его
медленно убивало.
Однако даже на его трудах сказались промахи и ограниченность борьбы
класса, которому они были обязаны своим появлением. После Грамши никому
из западных марксистов не удалось достичь такой глубины анализа. Сужение
возможностей теоретической работы, сводившейся к институциональному
послушанию или изоляции, исключало установление динамической связи между
историческим материализмом и социалистической борьбой и совершенно не
позволяло непосредственно развивать главные темы классического
марксизма. Внутри коммунистических партий обсуждение состояния
послевоенной экономики империалистических стран, государственных систем
Запада, стратегии классовой борьбы было строго зарезервировано за
бюрократической верхушкой этих организаций, деятельность которой
полностью зависела от советской официальной политики. Вне рядов
организованного коммунистического движения в широких массах рабочего
движения не было опоры для сколь-нибудь квалифицированного
революционного анализа как стратегии либо ввиду преобладания коммунистов
в рядах пролетариата страны (Франция, Италия), либо в силу
приверженности реформизму подавляющего его большинства (Германия, США).
Послевоенное поколение теоретиков либо полностью разочаровалось в
рабочем классе, как, например, немцы, которые не знали никакого движения
Сопротивления, либо непременно отождествляло его с коммунистическими
партиями (французы и итальянцы, обладавшие опытом Сопротивления).
Небезынтересно, видимо, отметить, что самому молодому представителю
группы, о которой идет речь,- Коллетти, формирование которого, в отличие
от других, в основном происходило уже после краха фашизма и после
движения Сопротивления, суждено было стать единственным теоретиком из
этой школы, кто оказался способным свободно и профессионально писать о
политических и экономических проблемах послевоенного периода, благодаря
своему выходу из ИКП23. Однако даже труды Коллетти были по сути своей
скорее обобщением итогов классических дискуссий и их объяснением, нежели
существенно новым вкладом в теорию. За более чем 20-летний послевоенный
период интеллектуальный вклад западного марксизма в создание собственной
оригинальной экономической и политической теории как таковой в смысле
фундаментальных трудов в какой-либо из этих двух областей фактически
оказался нулевым
...
никогда не скрывая характерные трудности, которые испытывает читатель
при усвоении любой научной дисциплины, Маркс после 1848 г. всегда
стремился выражать свои мысли как можно проще и яснее, облегчая их
понимание рабочим классом, которому они предназначались. Хорошо
известно, с каким вниманием он отнесся в этой связи к переводу
"Капитала" на французский язык. В отличие от языка Маркса,
исключительная сложность языка трудов западных марксистов XX в. никогда
не ориентировалась на непосредственную и активную связь с пролетарской
аудиторией. Напротив, их язык, превышающий необходимый минимум
вербальной сложности, свидетельствовал об отрыве от практики народной
борьбы. Свойственный теории западного марксизма эзотермизм проявлялся в
различных формах: у Лукача в тяжелой и трудной для понимания манере
выражения, перегруженной академичностью; у Грамши - мучительной и
загадочной отрывочностью; у Беньямина - афористической краткостью и
уклончивостью; у Делла Вольпе - непостижимым синтаксисом и постоянной
склонностью к самоцитированию; у Сартра - бесконечным и непроходимым
лабиринтом неологизмов; у Альтюссера - пророческой риторикой умолчаний9.
Большинство этих писателей могло выражать свои мысли четко и ясно.
Некоторые из них - Сартр, Адорно, Беньямин - по сути были великолепными
мастерами слова. Но практически ни один из них не писал простым и
доходчивым языком свои главные теоретические труды. Субъективные причины
не могут объяснить этого коллективного явления. Пример Грамши
символизирует общий отход теории от классической марксистской
терминологии. "Тюремные тетради" - самая значительная работа в традиции
западного марксизма - были написаны революционным вождем рабочего
класса, а не профессиональным философом, который по своему социальному
происхождению стоял ниже любого видного ученого-марксиста как Западной,
так и Восточной Европы до и после первой мировой войны. Однако в его
"Тетрадях" содержится много все еще неразгаданных современными учеными
загадок, что объясняется жесткой цензурой и тюремными ограничениями,
которые заставляли его прибегать скорее к аллюзиям, чем к стройному
изложению10. Физическая изоляция Грамши - результат поражения в
классовой борьбе - была предвестником изоляции, в которой оказались
теоретики в будущем. Правда, они были свободнее его, но гораздо дальше
от масс. В этом смысле язык западных марксистов подвергался более
жесткой исторической цензуре, которой стала почти полувековая пропасть,
отделявшая социалистическую мысль от почвы народной революции.
Продолжительный разрыв, определивший теоретическую форму западного
марксизма, оказал на него иное и более общего характера сдерживающее
воздействие: все происходило так, как если бы нарушение политического
единства между марксистской теорией и массовой практикой неизбежно
привело к смещению в другую плоскость той силы, которая должна была бы
объединить теорию и практику. При отсутствии магнитного поля
революционного классового движения стрелка компаса всего западного
марксизма стремилась как можно дальше отклониться в сторону современной
буржуазной культуры. Первоначальная связь между марксистской теорией и
пролетарской практикой неуловимо, но постоянно заменялась новой связью -
между марксистской теорией и буржуазной теорией.
....
Возможно, случай Грамши является самым ярким примером скрытого
постоянства, которое пронизывает весь западный марксизм, какими бы
острыми ни были внутренние контрасты и противоречия в его рамках.
Действительно, Грамши был единственным крупным теоретиком-политиком на
Западе, а не теоретиком-философом. Чисто профессиональный интерес не
смог бы заставить его обратиться к поискам предтечи домарксистского
периода. Между тем он также организовал свою весьма оригинальную систему
вокруг другого предшественника - Макиавелли. С точки зрения Грамши,
предшественником из домарксистского прошлого не обязательно должен быть
философ-классик, а им может быть и теоретик политики, как и он сам.
Масштабы и характер заимствований Грамши из Макиавелли полностью
аналогичны заимствованиям других западных марксистов. Он также перенес в
свою собственную работу термины и темы системы флорентийца. В "Тюремных
тетрадях" сама революционная партия превращается в современный вариант
"государя", к единоличной власти которого призывал Макиавелли. Реформизм
толковался как "корпоративное" мировоззрение, сходное с мироощущением,
господствовавшим в итальянских городах, против разобщающей узости
которого резко выступал Макиавелли. Проблема "исторического блока"
пролетариата и крестьянства рассматривается через призму прообраза его
планов в отношении флорентийской народной "милиции". Механизмам
буржуазного правления дан сквозной анализ в двойном обличье "силы" и
"обмана", которые представляют собой два облика Кентавра Макиавелли45.
Типология государственных систем основывается на его триаде:
"территория", "власть" и "согласие". С точки зрения Грамши, мысль
Макиавелли также может быть названа "философией праксиса"46 -
определение марксизма, которое он дал в тюрьме. Таким образом, даже
самый великий и наименее типичный представитель западного марксизма
подтверждает его родовые черты.
....
В этом отношении прежде всего следует коснуться понятия "гегемония",
предложенного Грамши. Происхождение самого термина уходит корнями в
российское социалистическое движение, представители которого Плеханов и
Аксельрод впервые ввели его в оборот во время дискуссий стратегического
характера о руководстве рабочим классом грядущей революцией в России16.
Грамши принял этот термин, но вложил в него совершенно новый для
марксистского дискурса смысл. Он предназначался исключительно для
осмысления политических структур власти капитала, чего не существовало в
царской России. Отталкиваясь от мыслей Макиавелли о силе и обмане и
незаметно перевернув их, Грамши сформулировал свою концепцию "гегемонии"
для описания огромной силы и сложной организации буржуазного классового
правления в Западной Европе, что воспрепятствовало повторению
Октябрьской революции в развитых капиталистических странах континента.
Система власти, основанная на гегемонии, определялась степенью согласия
угнетаемых ею народных масс и соответственно уменьшением масштабов
насилия, необходимого для их подавления. Контролирующим механизмом,
обеспечившим получение согласия, служила разветвленная сеть институтов
культуры - школа, церковь, пресса, партии и ассоциации. Они насаждали
пассивное подчинение эксплуатируемых классов с помощью идеологий,
сотканных из исторического прошлого и распространяемых группами
интеллигенции, выражавшими интересы господствующего класса.
В свою очередь, господствующий класс либо взял этих интеллектуалов из
предыдущих способов производства ("традиционная интеллигенция"), либо
взрастил в своих социальных рядах ("органическая интеллигенция") как
новую категорию. Буржуазное правление еще более укреплялось за счет
лояльности неосновных классов - союзников, сплотившихся в единый
социальный блок под руководством буржуазии.
На Западе гибкая и динамичная гегемония капитала по отношению к труду
посредством этой стратифицированной структуры согласия представляла
собой несравненно более сложную преграду для социалистического движения,
чем ту, которую оно преодолело в России17. Экономические кризисы, в
которых марксисты старшего поколения усматривали основной источник
революции в эпоху капитализма, этот политический строй мог сдерживать и
успешно преодолевать. Не могло быть и речи о фронтальной атаке
пролетариата по российской модели. С этим политическим строем необходимо
было вести затяжную и тяжелую "позиционную войну". Грамши, единственный
среди мыслителей западного марксизма, пытался найти теоретическое
объяснение основного исторического тупика, послужившего причиной
возникновения самого западного марксизма и обусловившего его форму.
Теория гегемонии Грамши обладает еще одной особенностью, выделяющей ее
из традиции западного марксизма. В основе его теории лежал не только
опыт личного участия в современных политических конфликтах, но и
чрезвычайно глубокий сравнительный анализ европейской истории. Иными
словами, это был продукт научного исследования эмпирического материала в
классическом смысле, подобный тому, что проводили основатели
исторического материализма, чего нельзя сказать ни об одном другом
серьезном тематическом новшестве в западном марксизме. Последние были не
чем иным, как спекулятивными построениями в привычном философском смысле
слова: будучи априорными концептуальными схемами исторического познания,
они могли совпасть с эмпирическими данными, но постоянно оставались
неподтвержденными ими ввиду способа, которым они были представлены.
Характерно, что они не давали сколько-нибудь жесткой системы
периодизации истории, увязывавшей бы их с четкими историографическими
категориями, которые Грамши строго уважал.
..
Грамши был поглощен концепцией гегемонии, которая как бы предвосхитила
стабилизацию на основе согласия капиталистического государства на Западе
еще за два десятилетия до того, как стабилизация стала долговременной и
всеобщей. ..В теоретическом наследии Грамши отражена перспектива
длительной, изнурительной войны против невероятно прочной структуры
капиталистической власти, представлено больше доказательств против
возможности экономического краха капитализма, чем в работах его
предшественников. Согласно Грамши, окончательной ясности относительно
исхода борьбы не было. Революционные настроения Грамши, вся жизнь
которого была неразрывно связана с политической судьбой рабочего класса
его времени и его страны, были глубоко символично выражены в его
изречении "Пессимизм интеллекта - оптимизм воли". Он единственный
почувствовал тональность нового, еще не давшего о себе знать марксизма.
...
Столь же глубокую переоценку идей Маркса провели Альтюссер и его школа,
хотя и с противоположных позиций. Практически не затрагивая понятийный
аппарат Маркса, Альтюссер включил всю домарксистскую философию в
марксизм. В этом случае предшественником Маркса объявлялся Спиноза.
Действительно, для Альтюссера "философия Спинозы была беспрецедентной
теоретической революцией в истории философии, возможно, величайшей
философской революцией во все времена"30. За исключением понятий,
почерпнутых из современных дисциплин, почти все новые понятия и
особенности марксизма Альтюссера были непосредственно заимствованы у
Спинозы. Категориальное различие между "объектами знания" и "реальными
объектами" было взято непосредственно из различия, проводимого Спинозой
между idea и ideatum31. Скрытый монизм, объединяющий два полюса этого
дуализма, был также добросовестно заимствован у Спинозы.
Альтюссерианская "всеобщая сущность производства", которая была общей
как для мышления, так и для бытия, являлась не чем иным, как переводом
максимы Спинозы "Ordo et connexio idearum est, as ordo et connexio
rerum" ("Порядок и связь идей есть то же самое, что и порядок и связь
вещей")32. Радикальное устранение Альтюссером философской проблемы
критериев знания и истины вновь следовало изречению Спинозы veritas
norma sue et faisi, что опять же представляет собой логическое следствие
любого жесткого монизма33. Точно так же центральная концепция
"структурной причинности" способа производства в работе "Читать "
Капитал"" являлась секуляризированной версией представления Спинозы о
боге как о causa immanens34.
Страстная критика Альтюссером идеологических иллюзий непосредственного
опыта в противовес научному знанию, присущему только теории, и критика
всех представлений о людях или классах как сознательных субъектах
истории, а не невольных "носителей социальных отношений" точно
воспроизводили обличения Спинозой experientia vaga как источника всех
ошибок и его жесткого утверждения, типичных заблуждений веры людей в
обладание свободой воли, в то время как ими постоянно управляли законы,
действие которых они не осознавали: "Их представление о свободе есть
просто незнание причин их действий"35. Апогеем непримиримого
детерминизма Спинозы стало заключение о невозможности сбросить
господство иллюзий даже в обществе, где угнетение всего слабее: "Те, кто
верит, что народ или людей, разделенных в отношении общественных
вопросов, можно побудить жить только по разуму, мечтают о золотом веке
поэта или сказке"36. Альтюссер принял и это заключительное положение:
даже в коммунистическом обществе люди все равно будут погружены в
иллюзии идеологии как необходимой среды их спонтанного опыта. "Все
людские общества выделяют идеологию в качестве элемента и атмосферы,
жизненно необходимых для их исторического дыхания и жизни"37.
Систематическое введение идей Спинозы в исторический материализм
Альтюссером и его учениками с интеллектуальной точки зрения было
наиболее амбициозной попыткой установить философское происхождение
Маркса и, исходя из этого, дать толчки развитию новых теоретических
направлений в современном марксизме38. Только в одном важном отношении
Альтюссер обратился к другим источникам в истории философии в поисках
ориентиров. Относительное безразличие Спинозы к истории заставило
Альтюссера дополнить свою идею о философской родословной Маркса второй
линией наследования от Монтескье, чтобы установить между ними связь,
подобную той, что обнаружилась между Кантом и Руссо в генеалогии
Коллетти. Альтюссер отдал должное работе Монтескье "Esprit des Lois" за
имеющее огромное значение открытие концепции социальной тотальности,
"детерминируемой в конечном счете" одним господствующим уровнем в ее
рамках, которая была позднее обоснована Марксом в "Капитале"39.
...
в подавляющем своем большинстве новые теоретики, как мы видели, были
академическими учеными самого высокого уровня и в принципе имели
идеальные возможности с точки зрения знания языков и свободного времени
для серьезного изучения и знания интеллектуальных систем, существовавших
за пределами своей собственной страны. Однако в действительности
философы этой традиции, употреблявшие, как никогда, сложную и
невразумительную терминологию, практически все без исключения проявили
провинциализм и незнание теоретических культур соседних стран.
Поразительно, но во всем западном марксизме нет ни одной серьезной
оценки, как нет и собственной критики работы какого-либо одного крупного
теоретика другим, где бы проявились хорошее знание текста и минимальная
теоретическая осторожность при его разборе. В лучшем случае мы видели
беглые наветы или легкую похвалу, которые и плохо читаются, и
поверхностны. Примерами такой взаимной небрежности могут служить
несколько туманных замечаний Сартра в адрес Лукача, разрозненные и
анахроничные ссылки Адорно на Сартра, ожесточенные обвинения Коллетти
против Маркузе, дилетантизм Альтюссера, путавшего Грамши с Коллетти,
полное отрицание Альтюссера со стороны Делла Вольпе47. Все они
представляют собой лишь случайные комментарии, содержащиеся в работах,
предназначенных в основном для других целей. В западном марксизме нет ни
одного случая обстоятельного теоретического обсуждения или спора между
одним мыслителем и другим, обсуждения или конфликта между школами, не
говоря уже о широком международном охвате традиции как таковой
..
Нельзя сказать, что не предпринимались попытки провести четкие
ограничительные линии внутри западного марксизма. По крайней мере, в
60-е годы были предприняты две такие попытки - соответственно
Альтюссером и Коллетти. Обе они свелись к объединению без разбора всех
других систем, кроме своей собственной, в единый философский блок и
отрицанию этого конгломерата как восходящего к Гегелю и черпающего в нем
силы. Одновременно они утверждали, что только их собственная работа
имеет непосредственное отношение к Марксу. Однако в остальном эти два
описания эволюции марксизма с позиций 20-х годов были несовместимы,
поскольку по классификации Альтюссера Коллетти без обиняков был занесен
в гегельянскую традицию, которую Альтюссер отвергал, в то время как в
соответствии с логикой Коллетти Альтюссер принадлежал к последователям
Гегеля, что он осуждал. Из двух ретроспективных построений эволюции
марксизма толкование, предложенное Альтюссером, было более широким и
комплексным. С его точки зрения, работы Лукача, Корша, Грамши, Сартра,
Гольдманна, Делла Вольпе и Коллетти подлежали классификации как
разновидности "историцизма" - идеологии, в которой общество становится
круговой и экспрессивной тотальностью, история - однородным потоком
линейного времени, философия - самосознанием исторического процесса,
классовая борьба - битвой коллективных "субъектов", капитализм -
универсумом, характеризующимся главным образом отчуждением, а
коммунизм - состоянием подлинного гуманизма вне отчуждения48. Как
утверждал Альтюссер, большинство этих тезисов исходит от Гегеля,
опосредованы через Фейербаха и работы молодого Маркса, а научная теория
исторического материализма была основана на радикальном разрыве с ними,
что было сделано Марксом в "Капитале". В отличие от предыдущего,
представление Коллетти об эволюции марксизма было более узко
сформулировано, хотя шло дальше: Коллетти, раннего Лукача, Адорно,
Маркузе, Хоркхаймера и Сартра объединяли общие нападки на науку и
отрицание материализма, что коренилось в утверждении о том, что
противоречие есть принцип реальности, а не разума - при том, что
диалектический материализм, которого придерживались Лукач и Альтюссер,
был лишь натуралистической разновидностью того же скрытого идеализма.
Оба были производными метафизической критики мышления Гегелем, целью
которой было философское уничтожение материи49. Эту критику роковым
образом неправильно понял и принял Энгельс в "Анти-Дюринге", положившем
начало нисходящей линии - линии полного отхода от рационального и
научного материализма Маркса, примером которого может служить логический
метод, примененный в "Капитале".
...
западный марксизм начиная с 20-х годов постепенно отходил от
теоретических конфронтации по основным экономическим и политическим
проблемам. Грамши был последним представителем марксистских мыслителей
на Западе, поднимавшим жгучие вопросы классовой борьбы в своих работах.
Однако и он ничего не писал о самой капиталистической экономике, если
иметь в виду классический анализ законов развития этого способа
производства1. Западные марксисты более позднего периода также обходили
молчанием политическую систему буржуазного правления и ничего не
говорили о способах его ниспровержения. В результате западный марксизм в
целом, когда дело касалось вопросов не метода, а содержания, всецело
сосредоточивался на изучении надстройки. Более того, западные марксисты
в своих исследованиях уделяли самое пристальное внимание таким
специфическим надстроечным элементам, которые, как сказал в свое время
Энгельс, наиболее всего отделены от экономического базиса. Иными
словами, типичными объектами изучения для западных марксистов были не
государство и не закон - в фокусе их исследований оказалась культура.
Характерно, что в сфере самой культуры интеллектуальные усилия и талант
западных марксистов были обращены на искусство.
...
Грамши, заключенный в тюрьму и побежденный, с горестным стоицизмом
размышлял о предназначении революционера-социалиста того времени:
"Что-то изменилось и изменилось основательно. Это абсолютно ясно. Но что
же это? Раньше они все хотели быть пахарями истории и играть активные
роли, причем абсолютно каждый из них хотел играть активную роль. Никто
не хотел быть "навозом" истории. Но возможно ли пахать землю, не удобрив
ее сначала навозом? Таким образом, получается, что и пахарь и навоз
необходимы в равной степени. Абстрактно все признают это. Но на
практике? На практике никто не хотел быть навозом, так как это означало
бы остаться в тени и неизвестности. Сейчас что-то изменилось, находятся
люди, которые "философски" приспосабливаются к роли "навоза", которые
осознают, что они должны быть им... Никто не оставляет нам выбора: жить
ли один день жизнью льва или сто лет жизнью овцы. Вы не живете жизнью
две даже минуты, напротив, вы живете жизнью гораздо более низшего
существа, чем овца, годами и знаете, что именно так вы должны жить"37.
Беньямин и Грамши пали жертвами фашизма. Однако и в послевоенный период
в западномарксистской мысли преобладал не менее пессимистический тон.
Возможно, хорошим примером тому служит яркий эмоциональный очерк
Альтюссера. С жестокой силой он описывает социальное развитие человека
от рождения до детских лет, когда возникает подсознательное как
испытание, "которому подвергались все взрослые: они свидетели, которые
ничего не забыли, но чаще жертвы этой победы, скрывающие в самых
потаенных уголках своей кричащей души раны, слабости и боль борьбы
человека за свою жизнь. Некоторые, даже большинство, выходят из этой
борьбы более или менее невредимыми или хотят казаться таковыми; многие
из этих ветеранов носят ее отметины всю свою жизнь; многие умирают даже
после борьбы, когда вдруг открываются старые раны в психотическом
взрыве, в сумасшествии, в этом конечном принуждении "негативной
терапевтической реакции". Есть и другие (и их гораздо больше), которые
умирают "нормально", если будет угодно, "органически" загнивая.
Человечество лишь заносит в списки жертв войны официальную смерть тех,
кто смог. умереть вовремя, прожив достаточно долгую жизнь как человек в
человеческих войнах, в которых только человеческие волки и боги рвут на
части и приносят друг друга в жертву38.
...
Западный марксизм (от Лукача и Корша до Грамши и Альтюссера) во многих
отношениях занял авансцену интеллектуальной истории левого движения в
Европе после утверждения власти Сталина в СССР. Однако в это же время
существовала и исподволь развивалась еще одна традиция мысли, носившая
совершенно иной характер. Впервые она стала объектом пристального
внимания политического интереса непосредственно во время и после
выступлений во Франции. Мы, конечно же, имеем в виду теорию и наследие
Троцкого. Как мы уже говорили, западный марксизм ориентировался на
официальное коммунистическое движение как единственное историческое
воплощение международного пролетариата как революционного класса.
Западный марксизм никогда не признавал сталинизма, но в то же время
никогда активно ему не противодействовал. Однако, какие бы оттенки ни
принимало отношение многих мыслителей к сталинизму, все они не видели
другой реальной силы или сферы социалистического действия вне его.
Западный марксизм и троцкизм принадлежали в этом смысле к разным
политическим мирам.
...
.
Для представителей нового марксизма, который возник на Западе,
официальное коммунистическое движение представляло единственное
подлинное воплощение интересов международного рабочего класса, имеющее
для них значение,- вступали ли они в него, поддерживали ли его или
отрицали. Структурный разрыв между теорией и практикой, характерный для
коммунистических партий современной эпохи, препятствовал единой
политико-теоретической деятельности в том виде, какой был присущ
классическому марксизму. В результате теоретики уединились в
университетах, оторвавшись от жизни пролетариата своих стран, а теория
ушла из политики и экономики в сферу философии, что сопровождалось
усложнением языка изложения вследствие отдаленности западного марксизма
от масс. Как ни странно, наряду с этим сократились международные
контакты и уменьшился интерес друг к другу у самих теоретиков разных
стран. В свою очередь, утратив динамичную связь с практикой рабочего
движения, марксистская теория фактически сместилась ближе к современным
немарксистским и идеалистическим системам взглядов, с которыми она
развивалась уже в тесном, хотя и противоречивом симбиозе. В то же время,
профессионально занимаясь философией и открыв для себя ранние работы
самого Маркса, теоретики начали ретроспективный поиск предшествующих
марксизму теорий в ранней европейской философской мысли и в их свете
интерпретировать сам исторический материализм. Результат подобной
практики был трояким. Во-первых, наблюдалось явное преобладание работ
эпистемологического направления, посвященных в основном проблемам
метода. Во-вторых, основным полем практического приложения
методологических исследований стала эстетика или культурная надстройка в
более широком смысле. И, в-третьих, практически всем новым прорывам в
теории вне эстетики, развивавшим темы, отсутствовавшие в классическом
марксизме (по большей части в спекулятивной форме), сопутствовал
последовательный пессимизм. Метод как бессилие, искусство как утешение и
пессимизм как покой - все эти черты нетрудно найти в облике западного
марксизма. Ведь корни данной традиции уходят в поражение - долгие
десятилетия отступлений и застоя (ужасные с точки зрения любой
исторической перспективы), через которые рабочий класс на Западе прошел
после 1920 г.
Однако если взять традицию западного марксизма в целом, то она не
сводится к этим проявлениям. Несмотря ни на что, ее основные
представители не пошли по дороге реформизма41. Будучи в отрыве от масс,
никто из них, тем не менее, не капитулировал перед победившим
капитализмом, подобно теоретикам II Интернационала вроде Каутского,
стоявшего гораздо ближе к классовой борьбе. Более того, исторический
опыт, отраженный в их творчестве, вопреки всем препятствиям и запретам
был (в определенных решающих отношениях) самым передовым в мире: он
охватил высшие формы капиталистической экономики, старейший промышленный
пролетариат и самые устойчивые интеллектуальные традиции социализма.
Богатство и сложность этого исторического опыта, равно как его слабость
и неудача, отразились в той версии марксизма, которую он породил или дал
породить - пусть в скрытой и незавершенной форме. В некоторых избранных
им областях этот марксизм достиг большего совершенства, чем исторический
материализм на любой предшествующей стадии своего развития. Глубина
разработок была достигнута за счет сужения масштаба анализа. Однако если
фокус интересов западного марксизма сузился, то его теоретический
потенциал не был радикально подорван. В настоящее время опыт последних
50 лет империализма должен быть обязательно серьезно исследован в
рабочем движении. Западный марксизм всегда был неотъемлемой частью его
истории, и ни одно новое поколение революционеров-социалистов в
капиталистических странах не должно игнорировать или обходить его
стороной. Выяснение отношений с этой традицией (как изучение ее, так и
полный разрыв с ней) - одно из предварительных условий частичного
обновления марксистской теории в настоящий момент
...
Практически все основные теоретики исторического материализма от Маркса
и Энгельса до российских большевиков, от видных теоретиков
австромарксизма до выдающихся мыслителей западного марксизма были
интеллигентами, вышедшими из имущих классов чаще всего крупной, а не
мелкой буржуазии13. Только Грамши родился в бедной семье, однако и его
происхождение было далеко не пролетарским. Невозможно не видеть в такой
закономерности свидетельство временной незрелости международного
рабочего класса в целом с точки зрения всемирно-исторической
перспективы. Достаточно вспомнить о последствиях для Октябрьской
революции нестойкости большевистской старой гвардии, политического
руководства, в большинстве своем интеллигентов по происхождению,
вставшей над все еще малограмотным рабочим классом. Легкость, с которой
и старая гвардия, и пролетарский авангард были уничтожены Сталиным в
20-х годах, в немалой степени объяснялась социальным разрывом между
ними. Рабочее движение, способное к достижению окончательной
самоэмансипации, не воспроизведет подобный дуализм. "Органическая
интеллигенция", о которой говорил Грамши и которая вышла бы из рядов
самого пролетариата, до сих пор не заняла той структурной позиции в
революционном социализме, которая, как он считал, должна была бы ей
принадлежать14. Крайние формы эзотермизма, характерные для западного
марксизма, по терминологии Грамши, были присущи "традиционной
интеллигенции" в период, когда связь между социалистической теорией и
пролетарской практикой была слабой или вовсе прерывалась. В долгосрочном
плане будущее марксистской теории будет принадлежать органической
интеллигенции, рожденной самим промышленным рабочим классом
империалистического мира по мере обретения им культурных навыков и
уверенности в своих силах.
Последнее слово остается за Лениным. Его знаменитое высказывание о том,
что "без революционной теории не может быть революционного движения",
повторяют часто и вполне справедливо. Однако у него есть еще другие, не
менее важные слова: "Правильная революционная теория... обретает свою
конечную форму только в тесной связи с практической деятельностью
подлинно массового и подлинно революционного движения"15.
....
