Война на Донбассе многолика. Ее образы мелькают один за другим на экране телевизора: спрятавшийся под балаклавой боец украинского добровольческого батальона, матерый дядька-ополченец из тех, кому за сорок, испуганный раскатом артиллерийской канонады ребенок в подвале донецкой многоэтажки… Из этих типажей можно составить целую галерею. Каждый из них — самостоятельная «сюжетная линия», история конкретного человека, семьи или целой социальной группы. И за каждым из ликов войны скрывается своя правда о ней. Свести их вместе, привести к общему знаменателю и получить истину о том, как мы докатились до жизни такой, невозможно. Из всего калейдоскопа образов мы обычно выбираем лишь один и полностью связываем с ним свои эмоции, переживания и надежды.
Не так давно война на Юго-Востоке Украины воплотилась у нас в фигуре одного человека. Объявившийся в апреле 2014 года на Донбассе никому не известный полковник в отставке с лицом белогвардейского офицера и с имиджем рыцаря без страха и упрека создал свою собственную версию войны, в которую разом поверили многие. Борьба за Донбасс как борьба за Россию, вернее, продолжение той войны, которую страна проиграла в 1917-м. Подчеркнутая «национализация» войны: не война украинцев с украинцами, а война галичан, манкуртов восточного славянства, против русских. Отсюда цель — возвращение России ее исторических территорий, восстановление национальной идентичности восточных украинцев и главный шаг на пути построения русского мира.
Все это с соответствующей символикой и стойким дореволюционным флером: георгиевские ленты и кресты, освящение знамен с ликом Христа в церквях, иконы Николая II на позициях ополчения в Славянске. Стрелков в своей фигуре воплотил красивую легенду о «России, которую мы потеряли», причудливо сросшуюся с контекстом народно-освободительной войны русского народа. Дополненная образами фашистов-бандеровцев и Запада как вековечного врага, эта картина превратилась в замкнутую символическую систему, эрзац национальной идеи, где русское начало выходило на первый план, поглощало советское и объясняло всю новейшую историю государства. Но главное, указывало на то, куда следует идти и к чему готовиться.
В условиях современной России, изголодавшейся по смыслам и образам, Игорь Стрелков не мог не стать героем нашего времени. Войну на Донбассе видели его глазами и практически поверили в то, что среди терриконов и заводских труб восточной Украины Россия вновь обретает себя.
Но чем дальше, тем отчетливее у войны на Донбассе проявляется совсем другое лицо. Оно выглядит не столь ярко: под слоем угольной пыли, которая его покрывает, не разобрать отдельных черт. У носителей этого образа нет красивой идеологии и героев, сошедших со страниц рыцарских романов. Им плохо понятны патетические речи о русском мире, приправленные аляповатым монархизмом и рассказами о «России, которую мы потеряли». Возможно, это лицо не так привлекательно. Но именно оно — то самое лицо Донбасса. Его не видно ни из Киева, ни из Москвы. На Украине с самого начала все альтернативные образы войны заслонила фигура «зеленого человечка», ставшая настоящим наваждением. В нашем информационном поле воцарился Стрелков.
Между тем в эйфории «Русской весны» многие не заметили, что у донбасского восстания с самого начала была своя философия. Это было не пророссийское, не антиукраинское, а «продонбасское» выступление. Донбасс — это не Украина, но и не Россия. Это осколок Советского Союза, в котором на четверть века оказались законсервированы остаточные элементы советского проекта.
Огромная агломерация, целиком построенная за несколько десятилетий как гигантский промышленный цех, превратившаяся в отечественный аналог американского «плавильного тигля», в котором перемешались представители множества национальностей, — вряд ли где-то еще на постсоветском пространстве можно найти нечто подобное. Советский строй создал Донбасс и его идентичность. В новой же Украине регион оказался в культурной изоляции. Его культура была дискриминирована фактически на официальном уровне. Попытки навязать шахтерам символику господствующей культурной традиции (фестивали вышиванок в Донецке, групповые поездки школьников во Львов) соседствовали с неприкрытыми нападками на их образ жизни.
Именно об этом стоит говорить, когда речь заходит о войне на Донбассе. Это, в числе всего прочего, культурный конфликт, борьба против наступающего агрессивного украинства. Но не во имя «русскости» в том виде, в каком ее демонстрирует тот же Стрелков, — содержательно за этим понятием ни чего не стоит.
Что общего у рабочего или шахтера с «Россией, которую мы потеряли»? Его самого, его города, его край создала другая страна. Россия для него — это продолжение Советского Союза.
Триколоры на митингах в Донецке не должны вводить в заблуждение: их поднимали так, как поднимали бы красный флаг. Люди воюют за Донбасс, такой, каким его создала советская власть, каким он пережил свой «золотой век» в прошлом столетии.
Два лика войны на Востоке Украины противоречивы и антагонистичны. Для идеи русского мира региональная специфика Донбасса, его сложная история и жгучее желание обрести себя не важны. Весьма показательна история конфликта Стрелкова с донецкими полевыми командирами. На предложение того взрывать дома в городской черте на пути наступающей украинской армии они ответили: «Ты — варяг, а мы здесь живем, и уничтожать свой город не будем». Эта ключевая реальность от нас ускользает. Однако ее нужно понимать, чтобы не наломать дров.
