Оторопь берет от того, с какой зловещей точностью иногда повторяется история. «Какая у всех свирепая жажда их погибели! Нет той самой страшной библейской казни, которой мы не желали бы им. Если б в город ворвался хоть сам дьявол и буквально по горло ходил в их крови, половина Одессы рыдала бы от восторга», — эти строки из «Окаянных дней» Бунина, написанные в 1919 года, могли бы стать закадровым текстом к видео той драмы, которая 2 мая разыгралась в Одессе.
Нам много говорят, что жесткое убийство активистов Куликова поля учинили приезжие бандеровцы. Это вряд ли: своих сограждан живьем жгли такие же одесситы. То, чем оканчивается попытка «гастролеров» устроить бойню во враждебном окружении, мы имели возможность видеть буквально за несколько дней до «одесской Хатыни» в Донецке — приезжие едва успели унести ноги. «Жемчужина Черного моря», столица юмора сама пустила себе кровь.
Михаил Жванецкий в начале майданной эпопеи призывал киевских революционеров «свободу держать зубами, вождей давить и ничего не бояться». Мог ли он тогда представить, что через какие-то три месяца пробужденная Майданом стихия пронесется по улицам его родного города и он, побледневший от шока, признает на камеру, что «теперь только в душах останется прежняя Одесса»? Кто-то утверждает, что между Майданом и «одесской Хатынью» связи нет. Кто-то по привычке валит с больной головы на здоровую: без Крыма-де не было бы Одессы. Однако бесспорно то, что кровавый акт украинской драмы, жуткий эпизод которого мы видели 2 мая, был открыт именно в Киеве.
Сейчас уже даже не важно, кто в кого первым начал стрелять на Грушевского и кем были пресловутые снайперы на Институтской. Первая пролитая кровь — это ключевой момент любой революции. Кровь превращает политический конфликт в битву страстей, спускающуюся на уровень биологической ненависти. Кровь — это фундаментальное табу, нарушение которого запускает процесс разбалансировки всей человеческой психики. Один за другим угасают условные рефлексы, которые, как цепи, сдерживают животную природу человека. Кровь пьянит. Стоит только начать, и очень быстро она станет чем-то привычным и даже желанным. Сегодня те самые люди, которые ужасались убийствам на Майдане, аплодируют расправе в Одессе. Респектабельные бизнесмены, матери и отцы семейств, полные задора юноши и девушки видят в произошедшем знак высшей справедливости. Актер Евгений Гришковец пишет о том, как его друг, «большой, очень сильный и добрый» человек, 2 мая с азартом «загонял на Греческой “ватников”». Рутинизация убийства срывает с человека покров культуры и возвращает его в животное состояние.
Кровь не только пьянит. Она еще и разделяет. Стоит ей пролиться — и мир уже четко делится на «своих» и «чужих». «Чужой» подвергается полной дегуманизации. Это уже не просто другой человек. Это представитель иного биологического вида.
«А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая», — пишет Бунин про Одессу 1919 года. А вот Украина образца 2014 года: «Люди без мозгов, не способные выучить государственный язык и уважать законы… Смотришь, и понимаешь — дебилы. Причем, это не оскорбление. И не “наклеп” — чисто медицинский термин… Что делают с такими людьми в нормальном обществе, если они представляют для него угрозу? Изолируют. Пусть даже путем отделения одной части страны от другой».
Но главное, кровь пробуждает в человеке первобытный страх. Идейный противник — не просто «чужой». Он враг, который в любой момент может впиться в горло. Не важно, друг он тебе или брат. В конце концов, у него остается лишь одна идентичность. Необходимость защиты от врага вызывает животную агрессию, и вот уже сосед по лестничной клетке становится «ватником», брат в Донецке — «колорадом», друг в России — «путиноидом». Молодая девушка сочиняет на русском языке стихотворное послание россиянам с говорящим названием «Никогда мы не будем братьями», которое в прайм-тайм по центральным каналам декламируют известные артисты, а заезжая группа кладет его на музыку.
«Революция, — пишет Питирим Сорокин, — это, прежде всего, определенное изменение поведения членов общества, с одной стороны; их психики и идеологии, убеждений и верований, морали и оценок, — с другой». Именно такой, уже перешедший в стадию массового психического аффекта, социальный катаклизм мы наблюдаем сейчас на Украине. Все смешалось. Если бы дела обстояли так просто, как пытаются представить некоторые СМИ, если бы гражданский конфликт на Украине ограничивался противостоянием между Западом и Востоком, ситуация бы не выглядела столь тревожной. В конце концов, культурно и географически оформившиеся общности всегда могут договориться о некоем формате общежития, даже если между ними уже пролилась кровь. Возьмем хотя бы пример Боснии. Гораздо труднее выбраться из ямы гражданского противостояния, если раскол проходит внутри семьи и коллектива, если враг живет не в далеком Львове, а в соседней квартире.
Единственное, что пока спасает людей от скатывания в самую настоящую гражданскую войну по типу той, которую описывал Бунин, — это инерция мирной жизни в «единой стране», обывательская вера в то, что та, прошлая жизнь была естественно-нормальной, что она бы и оставалась такой, если бы не чья-то злая воля. Отсюда и вырастает образ «темного демиурга», в роли которого в украинской драме выступает Россия. Образ России как врага жизненно необходим находящейся на грани окончательного срыва в стихию бессознательного нации. Благодаря ему люди пока сохраняют отдельные элементы цельного рационального мышления. Они будут цепляться за него вопреки любой реальности, любым доводам банальной логики.
Но «спасительной силы» этого мифа надолго не хватит. После того, как его заряд будет исчерпан, ветхая конструкция украинской нации, «единой страны», рухнет окончательно. Она уже сейчас ходит ходуном: украинские СМИ чохом записывают в предатели население целых областей, о «продавшихся оккупанту» сквозь зубы говорят майданные власти. По другую сторону баррикад с иллюзиями единства распрощались еще раньше. Последние из них сгорели в огне «одесской Хатыни».
По шкале великой русской революции на Украине сейчас — август 1917-го.
Киевские войска у Славянска повторяют судьбу отрядов генерала Корнилова, отправившихся на усмирение революционного Петрограда. Как тогда попытка военного подавления привела к большевизации Советов, так и сейчас она провоцирует создание на востоке народных республик. Бессильное правительство в столице и всеобщее ожидание спасительного волеизъявления народа (будь то выборы президента Украины или голосование за депутатов Учредительного собрания), которое разом решит все проблемы. И упорное нежелание увидеть тот факт, что стихия гражданского противостояния обретает собственную логику. «Одесская Хатынь», кто бы и по каким бы соображением ее ни устроил, стала поворотным моментом, после которого вернуть джинна в бутылку уже, вероятно, не удастся.
Александр Вершинин, кандидат исторических наук, научный сотрудник Центра проблемного анализа
