В 1987 г., когда программа переделки советского государства вступила в решающую стадию, М.С. Горбачев дал определение программы как революции: «Перестройка — многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка — это революция.
Думается, у нас были все основания заявить на январском Пленуме 1987 года: по глубинной сути, по большевистской дерзости, по гуманистической социальной направленности нынешний курс является прямым продолжением великих свершений, начатых ленинской партией в Октябрьские дни 1917 года» [31, с. 46-47].
[А.Н. Яковлев дает такое определение: «Мартовско-апрельская демократическая революция [1985 г.] была революцией по содержанию, но эволюцией по форме»].
Из ведущих обществоведов Т.И. Заславская первая гласно определила перестройку как революцию, то есть, как смену политической и социальной системы. Это был поворотный пункт в перестройке. В книге-манифесте «Иного не дано» (1988) она пишет: «С точки зрения ожидающих решения задач предстоящее преобразование общественных отношений действительно трудно назвать иначе, как относительно бескровной и мирной (хотя в Сумгаите кровь пролилась) социальной революцией. Речь, следовательно, идет о разработке стратегии управления не обычным, пусть сложным, эволюционным процессом, а революцией, в корне меняющей основные общественно-политические структуры, ведущей к резкому перераспределению власти, прав, обязанностей и свобод между классами, слоями и группами... Спрашивается, возможно ли революционное преобразование общества без существенного обострения в нем социальной борьбы? Конечно, нет... Этого не надо бояться тем, кто не боится самого слова революция» [22].
Подумайте: главный социолог страны и советник генсека КПСС объявляет, что власть погружает страну в революцию, что не надо бояться самого слова революция, что будут «резкое перераспределение власти, прав, обязанностей и свобод между классами, слоями и группами» и «обострение социальной борьбы» – и ни слова о том, какие антагонистические противоречия делают неизбежной такую катастрофу. Какие классовые интересы столкнулись в середине 80-х годов в стране, где были устранены массовая бедность и безработица, преодолена социальная вражда, вызванная резким расслоением по доступу к главным жизненным благам? В чью пользу произойдет «резкое перераспределение» всего? Безответственность такого доктринерства просто потрясает. Все нормы научного дискурса отброшены! И никакого беспокойства в сообществе социологов.
Как же характеризует советский общественный строй главный социолог СССР? Как социальную систему «империи зла»! По сравнению с крамольным докладом 1983 г., распространенным самиздатом, идеологический поворот на 180°. Советский строй предлагается заменить «социальным капитализмом» (что означает этот эвфемизм, все прекрасно знают). Не может быть такого поворота в науке, это – поведение идеологического работника.
В марте 1990 г. Т.И. Заславская представила в АН СССР программный доклад, который стал подведением итогов перестройки в оценке ведущего социолога, непосредственно отвечавшего за ее «научное сопровождение». В нем говорится: «Политически советское общество было и остается тоталитарным... Социально советское общество резко поляризовано. Полюса его социальной структуры образуют высший и низший классы, разделенные социальной прослойкой…
Нижний полюс советского общества образует класс наемных работников государства, охватывающий рабочих, колхозников и массовые группы интеллигенции. Границы этого класса в значительной степени совпадают с часто используемым газетным клише “трудящиеся”. С моей точки зрения, “трудящиеся” составляют единый класс, отличительными особенностями которого служат практическое отсутствие собственности и крайняя ограниченность социально-политических прав. Положение этого класса характеризуется скученностью в коммунальных квартирах или собственных домах без удобств, низкими доходами, ограниченной структурой потребления, неблагоприятными экологическими условиями жизнедеятельности, низким уровнем медицинского обслуживания и социальной защиты...
Сотни миллионов обездоленных, полностью зависимых от государства представителей этого класса пролетаризированы, десятки миллионов — люмпенизированы, т.е. отчуждены не только от средств производства, но и от собственной истории, культуры, национальных и общечеловеческих ценностей...
Главное социальное отношение советского общества на протяжении десятилетий заключалось в экономической эксплуатации и политическом подавлении трудящихся партийно-государственной номенклатурой. Возникшее в начале 30-х годов и резко углубившееся к 80-м социальное противостояние этих классов носило и носит антагонистический характер…
Больное, прогнившее, резко дифференцированное общество предполагалось сделать здоровым и социально справедливым. Но идея социального возрождения могла сплотить только прогрессивные силы, заинтересованные в оздоровлении общества… Советскому обществу предстоит пройти через серьезные трудности, которые представляют своеобразную “плату” за приобщение к общечеловеческим ценностям...
Единственно разумной политикой является последовательный демонтаж тоталитарной государственно-монополитической системы в целях ее замены более эффективной системой “социального капитализма”, сочетающего частную собственность с демократической формой политического правления и надежными социальными гарантиями для трудящихся. … Такое развитие советского общества надо рассматривать как переход от самого негуманного и антисоциалистического капитализма в мире к значительно более цивилизованному, гуманному и “социализированному” капитализму» [24].
В этом докладе даны квалификации советскому строю – не в период сталинизма, а на конец 1980-х годов, – которые прямо обязывали каждого «честного человека» начать непримиримую борьбу против СССР. Сказано, что «политически советское общество (больное, прогнившее) остается тоталитарным». Следовательно, демократизации оно не поддается, политическую систему надо менять. «Социальное противостояние классов носит антагонистический характер», – значит, общественный диалог и компромиссы невозможны, «демонтаж тоталитарной государственно-монополистической системы» является «единственно разумной политикой». Советская система – «самый негуманный и антисоциалистический капитализм в мире», и ее надо заменить «цивилизованным капитализмом».
Этот доклад не отвечает нормам научного текста еще и потому, что его тезисы аргументы радикально противоречат логике. В докладе, в частности, сказано: «Демократическая перестройка, происходящая в нашей стране, была задумана как реформа “сверху”, но на практике переросла в революцию ”снизу”, поддержанную многомиллионными массами…
Летом 1990 года мы спросили своих респондентов о том, каковы, по их мнению, главные результаты пяти лет перестройки общественных отношений. Наибольшее число голосов получили ответы: “потеря уверенности в завтрашнем дне” — 43%, “кризис национальных отношений” — 37%, “хаос и неразбериха в управлении страной” — 29%, “углубление экономического кризиса” — 28%...
Чтобы выяснить, как большинство людей оценивают влияние перестройки на собственную жизнь, был задан вопрос: “Стала ли Ваша жизнь после того, как в 1985 г. к руководству пришел М.С. Горбачев, лучше, хуже или не изменилась?”. 7% ответили, что их жизнь улучшилась, 22% – не изменилась, у 57% стала хуже, 14% затруднились ответить… Дальнейшее нарастание экономических трудностей и политической напряженности предсказывали 63 и 59%.
Общественное мнение чутко улавливает тенденцию к усилению социального расслоения: ее отмечают 59–63% опрошенных. Почти 60% уверены, что в дальнейшем различия в уровне жизни богатых и бедных будут расти. Когда же мы попытались выяснить, кто имеет наибольшие шансы повысить свои доходы, то на первые места вышли ответы: “богаче станут только те, кто живет нечестным трудом” (46%), “получать больше станут те, кто сумеет пристроиться на хорошую работу” (43%), “богатые станут жить богаче, а бедные — беднее” (41%)... Только 2–3% опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция» [24].
Идеолог «демократической» перестройки утверждает, что перестройка якобы «переросла в революцию ”снизу”, поддержанную многомиллионными массами». Но ведь по приведенным самой Т.И. Заславской данным большинство опрошенных оценивали перестройку как бедствие, которое будет лишь углубляться в ходе начатой реформы. Какая может быть «революция снизу», когда «только 2–3% опрошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция»! О чем думали академики-обществоведы, слушавшие этот доклад в Президиуме АН СССР? И как можно было не заметить крайнего антидемократизма принципиальных положений этого доклада?
Называть перестройку «революцией многомиллионных масс» – это новояз в стиле Оруэлла. В большом докладе Горбачев-фонда по поводу юбилея 2005 года говорится о «группе поддержки» перестройки: «Новое руководство могло рассчитывать на относительно устойчивую поддержку двух групп отечественной бюрократии. Одна из них – партийные интеллектуалы, чьи взгляды сформировались под сильным влиянием хрущевской “оттепели”. В идеологическом плане они тяготели к “социализму с человеческим лицом” — концепции, отчасти навеянной идеями конвергенции капитализма и социализма. Для них перестройка означала уникальную возможность продолжить позитивные изменения, начатые в годы правления Н. Хрущева и прерванные рецидивом сталинизма в период брежневского застоя. К другой группе принадлежали “технократы” – управленцы советской экономики, которые трезво оценивали ее реальное состояние» [25].
Что же касается народных масс, оказывается, именно они и не дали Горбачеву насадить социализм с человеческим лицом. Авторы доклада жалуются: «Реформаторы и интеллектуальная элита Советского Союза оказались неподготовленными к проявлениям националистических предрассудков, раскола, вражды. Как известно, российский народный анархизм — всегда оборотная сторона модели народного же государственничества. Бунтарский, антигосударственный пафос преднамеренно подогревался некоторыми элитными группировками».
Вот еще выдержка из доклада Т.И. Заславской, которая характеризует установки массового сознания: «В конце сентября 1990 г. ВЦИОМ провел опрос общественного мнения об исторической необходимости и итогах Великой Октябрьской революции… Анализ полученных данных позволил выделить четыре типа социально-политических позиций. Два первых типа характерны для 40–50% взрослого населения страны. Они объединяют людей, считающих: что большевики должны были взять власть (52%); что Октябрьская революция выражала реальную волю народов страны (39%); что она открыла новую эру в ее истории, дала толчок ее социальному и экономическому развитию (45%).
Респонденты второго типа, составляющие 25–30%, придерживаются несколько иных позиций. Признавая историческую необходимость революции, они осуждают многие действия большевиков. … Третья позиция отличается от второй перерастанием критицизма в принципиальное неприятие идей Октябрьской революции. Люди, разделяющие эту позицию, считают, что захват власти большевиками не был исторически необходим (28%)… Прямые сторонники перехода страны с социалистического пути на капиталистический составили около 10%...
В сентябрьском опросе 1990 г. был использован другой вариант того же вопроса: “Каким курсом должен следовать СССР в будущем?”. За “отказ от социализма и переход к капитализму” здесь высказались 8%, за “социал-демократию североевропейского типа, сочетающую черты социализма и капитализма” — 30%...
Общий вывод заключается в том, что значительная часть советских людей считает избранный нашим обществом исторический путь ошибочным... Есть основания ожидать, что по мере развития рынка и формирования слоя предпринимателей социальный конфликт между ними и основной массой трудящихся будет обостряться» [24].
Какая лукавая логика! Половина опрошенных явно поддерживает не просто социализм конца 80-х годов, а и большевиков, а за «отказ от социализма и переход к капитализму» – всего 8%. И это академик называет «значительная часть советских людей считает избранный нашим обществом исторический путь ошибочным».
В десятую годовщину начала перестройки, в конце 1995 года на международном форуме «Россия в поисках будущего» Т.И. Заславская опять делает главный, программный доклад. Она, в частности, сказала об оценке респондентов: «На прямой вопрос о том, как, по их мнению, в целом идут дела в России, только 10% выбирают ответ, что “дела идут в правильном направлении”, в то время как по мнению 2/3, “события ведут нас в тупик”. Именно те же 2/3 россиян при возможности выбора предпочли бы вернуться в доперестроечное время, в то время как жить как сейчас предпочел бы один из шести» [26].
Вот интегральная оценка перестройки и реформы на тот момент – 2/3 россиян при возможности выбора предпочли бы вернуться в доперестроечное время. И это при том, что выросло новое поколение, уже адаптированное к условиям, заданным перестройкой.
В 2002 году Т.И. Заславская скорректировала свои утверждения и объяснила провал перестройки, на мой взгляд, неубедительно и нелогично – не вяжется ее объяснение с реальностью, все существенные тезисы неверны. Она заявила: «Демократические силы общества, едва освободившегося от тоталитаризма, были слабы, организационно и идейно разобщены. Они не имели ни политической программы, ни навыков политической борьбы, ни существенного политического влияния. Многоопытная номенклатура, в руках которой находились все значимые ресурсы общества, легко оттеснила демократов от ведущих позиций и предотвратила народно-демократическую революцию…
Мой общий вывод заключается в том, что новой социальной революции в России не было. В действительности имела место эволюция, в основе которой лежало, однако, не постепенное и последовательное развитие, а цепочка сменявших друг друга кризисов. Исходный подъем демократических движений, соединившихся с национально-освободительными, завершился распадом СССР.
Радикальные либерально-демократические реформы фактически вылились в ограбление общества горсткой в общем случайных людей. Начавшаяся затем спонтанная трансформация в условиях отсутствия у правящей элиты стратегии и политической воли имела следствием, прежде всего, крайнее ослабление государства и тотальную криминализацию общества. Причем каждый их этих этапов углублял кризисное положение России» [27].
Более откровенно и реалистично определил в 1990 г. задачи перестройки в экономической и в политической сфере Г.Х. Попов: «Главное в перестройке в экономическом плане – это дележ государственной собственности между новыми владельцами. В проблеме этого дележа – суть перестройки, ее корень… Суть перестройки в политике – полная ликвидация Советов… Другими словами – десоветизация». О национально-государственном устройстве он говорит примерно то же, что и в «Конституции Сахарова»: «Формируется на месте СССР три, четыре, а то и пять десятков независимых государств… А потом эти республики решают: нужен ли новый Союз республик» [28].
Надо сказать, что хотя Т.И. Заславская отступила от представления перестройки как революции, «прорабы перестройки» второго эшелона уверенно называли начатые преобразования революцией, причем уточнялось, что речь шла о революции разрушительной и проводимой «сверху». Из этого видно, что такая квалификация перестройки была узаконена руководством.
Вот примеры таких изречений: «Революция сверху отнюдь не легче революции снизу. Успех ее, как и всякой революции, зависит прежде всего от стойкости, решительности революционных сил, их способности сломать сопротивление отживших свое общественных настроений и структур» (Н.П. Шмелев). Е.Г. Ясин также считал, что в 1991 году в СССР произошла революция: «По своему значению, по глубине ломки социальных отношений, пронизавших все слои общества, [августовская] революция была для России более существенна и несравненно более плодотворна, чем Октябрьская 1917 года». Е.Т. Гайдар и В.A. May называли эту революцию Великой, потому что она, «во-первых, реализовалась в условиях резкого ослабления государства, утраты им власти над экономикой и, во-вторых, прошла “весь цикл, все фазы”. Современный процесс преимущественно стихийных социально-экономических преобразований в рамках этой концепции трактуется как естественное последействие революции» [27].
Видные социологи О.И. Шкаратан и В.В. Радаев также не сомневались, что перестройка была именно революцией: «А что же нынешняя революция? А это, безусловно, революция. Речь идет о смене формаций. Она началась в восточноевропейских странах под знаменем обновления социализма, но по сути это антиэтакратическая революция. Она может дать выход из тупиков государственно-монополистического способа производства» [29].
Таким образом, та часть элиты обществоведов, которая выступала как идеологическая служба команды Горбачева, в своем кругу рассматривала перестройку как революцию, целью которой была смена формации, ликвидация советского строя, а вовсе не «Больше социализма! Больше справедливости!» Они цинично отбросили элементарные нормы научной этики и приверженность истине. Должна же российская интеллигенция наконец-то дать себе в этом отчет.