Утешающие песнопения и бичующий глас пророка
16 декабря Георгию Васильевичу Свиридову исполнилось бы 86 лет
Судьба подарила мне многочисленные встречи со Свиридовым. Большинство из них проходило не на публике, даже не втроем или вчетвером с кем-либо, а тет-а-тет. Георгию Васильевичу нужно было выговориться совершенно искренне, бесцензурно, нужно было сказать то, что невозможно ни в радиопередаче, ни в статье — он не хотел, чтобы его имя трепала свора газетных и экранных русофобов, хотел спокойно завершить свое последнее сочинение. А сердце его физически разрывалось от того, что происходило в конце 80-х и первой половине 90-х со страной и русским народом…
Каждый раз, покидая квартиру на Большой Грузинской или дачу в Жуковке, я горько сожалел, что нельзя было записывать откровения гения на диктофон, что вот проговорены они — и улетели в никуда.
Но это оказалось не так. Два года назад я познакомился с музыковедом, профессором консерватории Санкт-Петербурга и самое главное — племянником Свиридова, сыном Тамары Васильевны Белоненко, урожденной Свиридовой, Александром Сергеевичем Белоненко. В те дни он (кстати, поразительно похожий на дядю — люди поначалу вздрагивают при знакомстве) боролся за создание Национального Свиридовского фонда. Сейчас Александр Сергеевич — президент фонда. За последние годы, описывая творческое наследие Георгия Васильевича, Александр Сергеевич нашел поистине драгоценные тетради — более семисот страниц дневников, ведшихся в последние годы жизни композитором! То есть сокровенные беседы не пропадали — квинтэссенция их скрупулезно, ежедневно записывалась. О том, какова ценность этого национального достояния, какое могучее это оружие в борьбе с ненавистниками России, думается, не надо и напоминать.
Об этих тетрадях, о сопутствующих им по времени “Песнопениях и молитвах” для смешанного хора, об отношении Свиридова к музыкальному языку — беседа с Александром Сергеевичем БЕЛОНЕНКО.
— Как мы знаем с вами, проблема музыкального языка волновала Свиридова если не больше всех других, то в ряду самых больных проблем. Казалось бы, почему? Наверняка кто-то из читателей нас не понимает — ну что такое язык музыки? Это ведь всего-навсего какие-то мотивчики, никакой особенной информации они не несут…
— В музыке почти утрачено чувство родного языка — настоящего, чистого. Язык музыкальный — это такой же язык, как наша речь. Он тоже имеет свои черты, характер и национальные особенности. Мы говорим на русском словесном языке, но есть еще и русский музыкальный язык. Свиридов считал, что русский музыкальный язык тоже как развивается, так и страдает и это одна из главных проблем художника — сохранить его заповедность, его заветность. Сохранить чистые, подлинные, глубокие музыкальные слова. Только так он определял свою задачу, свою миссию как композитора. А за этим стояла задача обращения на этом языке к людям. Он отдавал предпочтение художникам, которые обращаются прежде всего к своей нации. Я сейчас готовлю к публикации его записи, и там об этом — прямо сказано. Он писал, что сокровенное каждого народа — в музыке и ценен тот композитор, который, обращаясь через музыку к своему народу, понимается именно своим народом. Свиридов не питал иллюзий, что музыка — это всемирный язык. Сейчас принято про музыку говорить, что она — язык межнационального общения, мультикультура, глобализм… Этого он ничего не признавал. Он понимал, что в музыке есть некое национальное начало, которое далеко не всем понятно. И только тот достоин звания художника, у кого это сокровенное начало есть.
— Даже “всемирные” Бах или Бетховен — явления не всемирные, а сугубо европейские, чуждые индийцу или китайцу. Свиридов стал чисто русским символом?
— Конечно, мы с вами можем с любопытством слушать, скажем, индийскую рагу, музыку японского театра “Го”, мусульманский маком, но мы не можем понять тот же самый маком так, как его понимает мусульманин, для которого это естественный, родной язык. Мы можем любоваться этим как музыканты, находить утонченные ладовые вещи, но суть остается для нас тайной. Самое ценное в музыке — ее культурное многообразие, и попытки стереть это многообразие и сделать музыку, как Свиридов ее называл, “общепароходную” — дело дурное. Свиридов очень этого опасался, этих замашек культурного империализма. Но он был убежден, что музыкальный мир не пойдет по этому пути, что примат останется за национальными языками.
— Когда мы с вами встречались последний раз, вы говорили только о планах Свиридовского фонда. А сейчас перед нами уже лежат прекрасные издания, уже есть много сделанного, наработанного. Расскажите о своих находках, о достижениях фонда.
— Прежде всего я описал все нотные рукописи, хранившиеся в его личном московском архиве, в нашем семейном архиве в Ленинграде. Составил полный список произведений. “Полный” — в это слово я вкладываю, увы, грустный смысл, потому что 6 января 1998 года закончился путь Георгия Васильевича и обрелась полнота, связанная с этим печальным фактом. На основании этого списка я составил проспект полного собрания сочинений. Получилось тридцать томов.
Я думаю, что главные достижения Георгия Васильевича связаны со сферой камерной вокальной музыки, с кантатно-ораториальным жанром и с хорами. Он единственный из современных композиторов-классиков, кто отдал большую дань этому жанру. Если Шостакович преимущественно симфонист, Прокофьев — композитор инструментальный и театральный, то Свиридов останется, конечно, как композитор, который возродил несчастный, замученный хоровой жанр. История этого жанра — это история нашего народа. Достаточно вспомнить, как неистовые русофобы уничтожали после революции русское церковное пение…
Свиридов стал возрождать именно традицию православного церковного пения. Я приступил к изданию полного собрания сочинений, и вот перед нами том, посвященный последнему сочинению Георгия Васильевича Свиридова “Песнопения и молитвы”, над которым он работал последние годы, вплоть до третьего инфаркта, который случился 11 декабря 1997 года.
— Можно ли считать, что “Песнопения и молитвы” полностью завершены, что композитором определены количество частей и их порядок?
— Это удивительнейшее произведение, его лебединая песня, он очень любил это произведение, понимал, что оно у него последнее. Что касается плана… Сначала, когда я забрал рукопись из издательства “Музыка”, то был в полной уверенности, что она закончена, самим композитором поставлена точка. Хотя я слышал и другие номера, которые не входили в то, что было в рукописи. Потом я выбрал все рукописи, относящиеся к “Песнопениям и молитвам”, и обомлел: я даже не представлял, что я там найду!
Георгий Васильевич Свиридов подготовил три части — это 16 номеров. Их исполнял хор под руководством Владислава Чернушенко. Но в рукописях были еще сочинения — разные, законченные, незавершенные. Потом я стал рассматривать не только рукописи, но и записи, в том числе дневниковые. Наконец, нашел рукопись, где был указан композиционный план. Я ее назвал “Список из Жуковки”, потому что она на даче лежала. Расшифровал этот черновик и понял, что передо мной не трехчастный, а пятичастный цикл, разобрался, как Свиридов что менял и куда что переставлял, и в результате перед вами издание, которое вместо 16 включает в себя 26 номеров.
— Я помню, как еще до того, как Санкт-Петербургская хоровая капелла исполнила в Москве части из “Песнопений и молитв”, Георгий Васильевич играл мне их на рояле и пел. Первым было “Неизреченное чудо”. Поразительная музыка! От нее щемит сердце, она приоткрывает какое-то тайное знание о мироздании. Она возникает из тишины, и поначалу непонятно — это еще предощущение звука или первые аккорды. И еще это не только возвышенная, утешающая, умная музыка — это и просто очень красивая музыка!
— Да, она построена по принципу эвфонии — благозвучия. И самое поразительное, что мироощущение Свиридова в годы создания цикла было глубоко трагическим. Я готовлю сейчас к изданию в издательстве “Молодая гвардия” записи из литературного наследия Георгия Васильевича. С конца 60-х годов он вел постоянные записи. Поначалу они носили чисто деловой характер: списки встреч и тому подобное. Постепенно он стал фиксировать свои впечатления, потом пошли размышления — короче, только 96-страничных тетрадей третьего формата 38 штук. Это не считая всяких блокнотиков, листков. Наступал момент, когда ему надо было зафиксировать мысль, и он мог сделать это на чем угодно.
Несколькими мыслями Георгия Васильевича я хотел бы поделиться. Вот записи 1991 года. Они резко отличаются от записей 70—80-х годов. Они насквозь политизированы.
“Мы переживаем эпоху третьей мировой войны, которая уже почти заканчивается и происходит на наших глазах. Страна уничтожена, разгрызена на части. Все малые, а отчасти и большие, народы получают условную независимость, безоружные, нищие, малообразованные. Остатки бывшей России будут управляться со стороны — людьми, хорошо нам известными. Русский народ перестает существовать как целое, как нация… Как быстро все произошло. С какой быстротой оказалась завоевана “великая” держава. Чудны дела твои — Господи… Угодили в крысоловку”.
Еще невеселая запись: “Падение России — как смерть Христа, убитого римлянами и евреями на наших глазах”.
И еще, и еще: “Радости перестройки — потеряна Россия, прекратилась ее история, потеряна Русская земля, потерян (и это — главное) народ русский. Русских в стране как будто и нет. Татары населяют Татарстан, узбеки — Узбекистан… Русский же народ, давший свое имя (россы) стране, ныне уравнен в правах по названию: все — россияне. Но россияне — это не национальность, это всего лишь знак проживания в определенном месте. Таким образом, народ наш, уже во второй раз в нашем столетии, лишен национального признака. В первый раз это было после октябрьского переворота, ныне отвергаемого теми, кто на деле совершил его вновь, выполняя замысел уничтожения России как Государства и истребления нас как нации, целиком. И выродившиеся русские поощряют самоистребление в своей тупости, низости и слепоте”.
А вот запись, посвященная событиям в Палестине, так полыхнувшим ныне: “В Мадриде — конференция по поводу непрерывных беспорядков на Ближнем Востоке… Ее смысл и дух говорит о том, что война (а она — единая — уже идет во всем мире) имеет глубочайший религиозный смысл. Потревожен Родовой Пуп Земли, мистический, жизнедающий орган, захвачен Иерусалим, священный город человечества или по крайней мере — половины его. Дело это, думается, Бог знает какое опасное. Оно отзовется повсюду и отзывается уже, в том числе и у нас”.
— Как мы видим, Свиридов оказался подлинным пророком. Еще 10 лет назад он разглядел ростки деградации народа, почти погубившей сегодня страну, разглядел и назвал Иуду-кукловода, сказал правду о третьей мировой войне — а сегодня она полыхает уже совершенно открыто, рассказал о религиозной подоплеке ближневосточных событий, о безумном желании Израиля воссоздать храм Соломона и тем подмять под себя все человечество. Свиридовские тексты подтверждаются каждой сводкой новостей…
— И в это же время он писал такую божественную музыку… Вот она, сокровенная, таинственная связь творческой идеи и реалий жизни.
