>Повторяю, здесь все просто. Как только человек наелся хлеба, ему понадобилась свобода. Поэтому социализм был изначально обречен на гибель. Как только стал"развитым", тут и конец.
Дам свою интерпретацию.
У капиталистического уклада появился мощный жизненный ресурс. Нефть.
30-е годы - это техасские нефтяные месторождения. 300 баррелей суточного СРЕДНЕМИРОВОГО суточного дебета после ввода техасских месторождений - высшая точка 20 века. Естественно, что обеспечившие этот высший среднемировой уровень техасские местрождения много превосходили среднее.
Корчившийся в тисках Великой Депрессии и ее последствий капитализм получил громадную фору.
России надо было отвечать. То, что американцы могли, благодаря Техасу легко делать, залив в баки двигателей очередные сотни литров бензина, диз.топлива, авиакеросина, корабельного и топочного мазута, русским приходилось парировать "пердячим паром".
И именно парировать. Охреневшая от энергетического изобилия сторона была агрессивной.
Именно агрессивность американцев, обеспеченных по уши почти дармовой энергетикой, потребовала потивопоставления это агрессивности армии живых роботов-горожан.
Мы, горожане, - жертвы. Мы те, кого ЛЮДИ-крестьяне приносили в жертву, противопоставляя машинам. Отдавали в жертву лучших, самых умных, самых активных.
Мы - победили. К началу 80-х уже и Европа, и Америка были на грани банкротства. Но... слишком дешево победили. По-нормальному, нас в количестве 80% надо было бы искать в братских могилах.
Никто этого не мог даже заподозрить. Советский строй оказался настолько силен, что превратил нужное для обороны - во враждебное самому себе.
Горожан не должно быть много. Еще в 17 веке количество горожан строго регламентировалось. Все остальные - на землю. В поля, леса. В реальную жизнь. С дымком костра, с симфониями пылающих закатов, с северным сиянием, где оно видно.
Лично для меня северное сияние - один из важнейших элементов воспитания как человека, как физика. Приехал я 29 октября в полк под Петрозаводском - а на севере весь горизонт в зеленых столбах северного сияния. И я физически ощутил разрыв с гнусностью той жизни, в которой жил до тех пор.
Настоящая жизнь была не в больших городах. Здесь. С дровяным и угольным дымом котельных, с ледяным холодом рек, с расползающимися под сапогами тропками - вместо городского асфальта.
С истребителями над головой. Настолько низко, что воздушной волной сбивает с ног.
Со льдом под ногами на пороге парной. И льдом в тазике, который на себя выливаешь, устав от пара.
Это было самым красивым, полноценным, НАСТОЯЩИМ, в чем я жил.
Именно это было жизнью, а не пародией на нее.
