От Alexandre Putt Ответить на сообщение
К Дмитрий Кропотов Ответить по почте
Дата 13.02.2009 13:59:45 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Культура; Версия для печати

Позитивистский ответ

Марксизм, безусловно, входит частями в мировую сокровищницу знаний. Но как и
всякая теория, которая пытается объяснить всё, значительная часть марксизма
оторвалась от науки (а сами марксисты больше похожи на секту). Сегодня далеко не
всё из марксизма имеет какой-либо научный вес. Например, едва ли марксистская
эпистемология входит в мировой фонд знаний (по-моему, она вообще самое слабое
место у марксистов).

Вот ряд моих возражений на статью, общее направлений которой, я тем не менее,
разделяю.

1. Категория истинности применима только и исключительно с аналитическим
суждениям (грубо, только к дедуктивным логическим конструкциям). (Hempel)

Например, утверждение 2+2 = 4 истинно.
Любое формально-логическое утверждение - истинно (или ложно).

А вот утверждение "этот шар - синий" не может быть истинно в принципе, оно
не аналитическое, а эмпирическое. Можно сказать, это дело конвенции, дело
восприятия, дело интерпретации, дело чуткости измерительных приборов и т.д.
Если мы попытаемся показать истинность таких утверждений, нас ждут неисчислимые
логические трудности. Разумеется, это не означает полного релятивизма
всех высказываний - это вообще тут ни к чему.

Сооветственно всё бузение марксистов про истинность, диалектику, бесконечное
приближение куда-то в зияющую дыру - не более чем искусная софистика.
Они все не имеют когнитивного смысла.

Можно говорить о достоверности синтетических высказываний, об их правдоподобности,
об их адекватности - но не об истинности.

2. Автор прав в том, что мерилом сравнительного успеха научных теорий служит
общественная практика (это, вообще говоря, установки прагматизма, только
марксисты не любят об этом помнить; они плохо совместимы с "объективизмом").

3. В статье даются неуместные упрёки верификации и фальсификации.
На самом деле принцип верификации не предназначен для отделения верных
научных теорий от неверных. Как сказано выше, теории отсеиваются согласно
их способности помогать решать общественные проблемы. В этом плане даже
принципиально ложные теории, которые достаточно хорошо решают общественные
нужды, могут долго оставаться в науке (это показано Lacatos на обычном
примере теорий движения планет в "Лекциях о научном методе", он пишет, что
ещё греческие модели с круговыми движениями (и внутренними кругами, аж до 6,
по-моему, идеально описывали факты)

Цель принципа верифицируемости - отделить ненаучные утверждения от научных.
Например, утверждения метафизического характера (т.е. вся философия от Фалеса
до Гегеля, грубо) не являются научными (и потому та философия - не наука).
Просто потому, что они не подлежат эмпирической проверке (и стало быть
не могут быть отвергнуты в принципе). Сюда же идёт астрология, конспирология,
религиозные заблуждения и т.д., частично марксизм, как ни странно, возможно фрейдизм и
т.д. - т.е. все идеи, которые не содержат возможности эмпирического опровержения
самих себя. Как видим, принцип верифицируемости - мощнейшее
оружие отделения бессодержательности от научности. Выбрасывать его так,
не подумав, - неправильно.

Что же касается современной философии (как она есть на Западе, т.е.) - то она,
безусловно, наука по формальным признакам. У неё есть предмет, метод, научное
сообщество и всё необходимое, хотя всё это очень отличается от того, что было
ещё в 19 веке.

Вот на эту тему небольшая любопытная цитата из Хабермаса, на которую натолкнулся

Он не обязательно выражает свою позицию далее, так как характеризует разные точки зрения.

Ч.С.Пирс (известный амер. философ, если это именно он - A.P.) оспаривает возможность радикального сомнения с теми же намерениями, что и Дильтей -- возможность нейтрального понимания. Проблемы всегда встают перед нами в определённых ситуациях; они надвигаются на нас в известной мере как некая объективность, поскольку мы неспособны по своей воле распоряжаться всей совокупностью практических жизненных связей, в которые вовлечены. Сходным образом рассуждает и Дильтей. Мы не можем понять символическое выражение, если уже заранее интуитивно не понимаем его контекст, поскольку неспособны своими силами превратить бесспорно наличествующее фоновое знание нашей культуры в знание эксплицитное. Всякое решение и всякая интерпретация какой-либо проблемы зависят от необозримой сети предпосылок; и эту сеть, в силу её одновременно и целостного, и частного характера, нельзя извлечь путём анализа, нацеливающегося на всеобщее. Таково то направление аргументации, в котором и миф о данности, с его различиями между чувственностью и рассудком, созерцанием и понятием, формой и содержанием, подвергается критике в той же мере, что и различия между аналитическими и синтетическими суждениями, между априори и апостериори. Это смягчение кантовских дуализмов ещё напоминает гегелевскую метакритику, но связанные с ним историзм и приверженность контексту отрезают также и обратную дорогу к Гегелю.

--

Вот здесь конкретно речь о философии как методе, её отрицание. Т.е. современная философия порвала с Гегелем и прочими ввиду осознания неспособности
выстроить такое "формальное" знание, ввиду обусловленности познания контекстом действия (в том числе культурным) и контекстом решаемой проблемы.

--

Преимущества прагматической и герменевтической точек зрения неоспоримы. Ориентация на результаты работы сознания сменяется ориентацией на объективации, осуществляемые в действиях и языке. Фиксация на познавательной функции сознания и на изобразительной функции языка, на зрительной метафоре "зеркала природы" отвергается в пользу программы выявления оправданных мнений (warranted assertion? - A.P.), которая после Виттгенштейна и Остина развёртывается по всей широте иллокутивных сил (eloquence - красноречие - A.P.), т.е. распространяется на всё, что может быть сказано, а не только на содержательную сторону речевой констатации фактов. "Сказать, как с чем-либо обстоят дела", тем самым становится особым случаем по отношению к общему: "сказать что-либо".

Но совместимы ли эти воззрения только с их интерпретацией в прагматизме и герменевтической философии, что ведёт к отказу от притязаний философского мышления на разумность, а вместе с тем и к расставанию с самой философией, или же они характеризуют новую парадигму, которая, хотя и приходит на смену развёртывающейся в философии сознания умственной языковой игре, однако не лишает силы усвоенные и выверенные в ходе самокритики способы обоснования, используемые в этой философии? За неимением убедительных и, главное, простых аргументов, я не могу прямо ответить на этот вопрос и потому ещё раз прибегну в своём изложении к повествовательной форме. ...

(далее он говорит о прощании с философией в трёх формах, терапевтической (Виттгенштейн), героической (Хайдеггер) и сальваторической)


Юрген Хабермас. "Философия как "местоблюститель" и "интерпретатор"". В "Моральное сознание и коммуникативное действие". Из-во "Наука": СПб, 2006, стр 19-21.