видимо проект "Имя России" нечто больше чем я думал. Это мегапроект. ТАКОЙ манипуляции Россия еще не знала. Все таки кровавые больвики, нарисванные в конце 80-х начале 90-х, были недостаточны. да в общем и то что делал д-р Геббельс тоже уже не катит. нужны более радикальные меры по переделке умов...
Дух захватывает, как эти парни работают. Интересно, станут ли мироны-скгмы еще и оправдывать этот тренд. Мы живем в удивительное время.
Николай II и Че Гевара
Александр Рудаков
02.06.2008 г.
(выступление на конференции "Николай II: государственный деятель, политик и семьянин" в Мэрии Москвы 27 мая)
Я буду говорить о значении мученичества Государя, но не столько в религиозном контексте, сколько в контексте историко-политической перспективы.
Наша сегодняшняя конференция носит характер светский, и существует определенное недопонимание между разным мировоззрением – церковным и светским (секулярным), которого придерживаются многие из присутствующих здесь, в том числе и многие верующие люди. Для людей церковных значение жертвы и мученического подвига очевидно. Для аудитории светской и секулярной – не очевидно. И нельзя не согласится с тем, что бытует представление о том, что проигравший – не прав, свергнутый и казненный – получает ярлык неэффективного государственного деятеля. При этом утверждается, что им не нужно восхищаться, а напротив, что он не пример для подражания.
Поэтому я хотел бы привести примеры политического мученичеств и жертвенности из светских политических реалий ХХ века. Понятно, что не всегда гибель политика является мученичеством – едва ли можно назвать мучениками Улофа Пальме или Кеннеди. Не всегда гибель монарха является мученичеством. Достаточно вспомнить Карла Стюарта, Людовика Французского или Марию Антуанетту. Почему? Потому что мученичество и путь на жертву – это результат личного выбора.
В случае с Николаем II этот выбор был связан со следующим. Вступив на престол, он понимал, что у него есть две альтернативы. Первая – плыть по течению, выполнять то, что от него хотели политическое большинство в стране и мировое сообщество за ее пределами, а именно – сделать Россию конституционной монархией, самому уподобиться английской королеве, стать церемониальным персонажем, подобным скандинавским монархам. А также не пытаться противиться тому идеологическому мейнстриму, которым сформировался на рубеже XIX-ХХ веков: культу прогресса технологического и прогресса в области образования, который каким-то причудливым образом сочетался с тем, что в рамках этого мейнстрима понимали под прогрессом политическим – конституционная монархия, а еще лучше республика, а еще лучше – прямая демократия.
И был второй вариант – идти против течения. Предложить что-то свое. И с самого начала было понятно, что второй вариант сопряжен с очень большим риском. Потому что последний русский Государь был свидетелем того, как в 1881 году привезли его окровавленного деда – Императора Александра II, и он неплохо знал историю других своих предков. Например, биография Николая I, смерть которого была загадочной (масса была версий об отравлении), смерь Павла I, убитого заговорщиками. Поэтому надо понимать, что сказанное Николаем II в его первой речи (речи, которую, как считала отечественная «образованная» общественность, была продиктована Государю Победоносцевым), как показала дальнейшая история, было его личным мученическим выбором. А выбор заключался в том, чтобы не плыть по течению, а попытаться сформировать альтернативу. По прошествии 25 лет его правления стало понятно, что он эту альтернативу смог сформировать. Он опрокинул представление о том, что локомотивом технологического прогресса и экономического роста является страна, где политика секуляризована, где идет процесс десакрализации культуры, где мирское побеждает священное. Ему удалось доказать, что это не так, и этот концепт он внес в ХХ век, в век, который был встречен как век прогресса именно в понимании того мейнстрима, о котором я сказал.
Вот в чем был результат его выбора, связанного с большим риском. Поэтому, когда мы говорим о жертве, мы должны иметь ввиду прежде всего это. Конечно, это тема, которая далеко выходит за рамки событий, разыгравшихся в 1917-18 годах. Это был эпилог, а пролог был значительно раньше: в 1894, 1895, 1896 годах, когда этот человек только взошел на престол и начинал думать, чем ему заниматься и что он будет делать.
Я сказал все это, чтобы попытаться объяснить, в чем заключается мое понимание той жертвы, которую принес Государь. На эту тему есть множество всевозможных концепций. Например, концепция искупительной жертвы за русский народ, которую я не разделяю – она мне кажется глубоко опасной, как любому нормальному церковному человеку. Есть минималистская концепция, которую разделяет значительная часть в том числе и церковных людей, и в лучшем случае только в этом качестве может быть признан Государь Николая II большинством секулярной общественности – это признание только последних месяцев его жизни, как образца если не для подражания, то для неких позитивных оценок.
Теперь перейдем к аналогиям, на которые я хотел обратить внимание. Примеры политического мученичества в XIX веке – это Джон Браун, борец с рабством, который спровоцировал войну за освобождение рабов и в Америке считается национальным героем. В ХХ веке это Че Гевара – пример человека, который если и не был точно убежден, что погибнет в результате выбора своего пути, то, по крайней мере, предполагал это. Обращаясь к образу Че Гевары, я еще раз хотел бы доказать нашей аудитории, в том числе светской, что тезис «если ты погиб или попал в плен и казнен, значит ты проиграл и ты не прав» - тезис неверный. Это ошибочный тезис.
В 70-ые года, когда только создавался культ Че Гевары, ему ставили в упрек то же самое, что и Государю Николаю II. Говорили, что этот человек был неспособен чем-то заниматься, что это романтик, у которого гуляет ветер в голове, который неспособен вести партизанскую войну, у которого просто развязаны шнурки на ботинках, т.е однозначно не пример государственного деятеля. Тем не менее, сегодня, по прошествии 40 лет с момента его гибели, мы можем говорить, что этот человек, видимо, мог бы быть доволен плодами своей деятельности.
Он стал символом большого проекта, причем таким, которого не было до него и, если бы он не пошел на свой подвиг, то не смогли бы создать ни кубинская пропаганда, ни братья Кастро, ни Ортега, ни Сальвадор Альенда (тоже, кстати, пример политического мученичества, только несколько иной – в его случае речь можно вести о жертве в большей мере вынужденной).
Сегодня же мы имеем большой геополитический проект в Южной Америки, который связан и с именем Чавеса, и с именем Кастро, но уже как приложением к тому огромному символу в лице Че Гевары. Мы имеем большую цивилизационную альтернативу, которая выросла из акта жертвы. Мы не можем теперь сказать - по прошествии 40 лет - что Че Гевара, попав в плен к боливийским рейнджерам, проиграл. Сейчас видно, что он не проиграл, и его жертва дала свой результат. Че Гевра стал мучеником за антиамериканскую освободительную революцию.
За какую идею – я говорю языком подчеркнуто светским – пожертвовал собой Николай II? За альтернативу тому мейнстриму, который сформировался в начале ХХ века и под который нас пытаются подогнать сейчас. Говоря проще, он пожертвовал собой за уникальность нашего духовного выбора, за тот определенный исторический путь, на который мы встали и который показал свою эффективность.
При этом Государю удалось очень мало сделать. Он погиб молодым человеком. Надо понимать еще одну вещь – гибель Государя в Екатеринбурге помимо тех версий, которые имеются, показывает, что если бы он был таким слабым и безвольным политиком, как его некоторые смеют называть, вряд ли его нужно было бы убивать. Его убили именно потому, что это был политик сильный и волевой.
Николай II важен как символ того цивилизационного проекта, который он собой олицетворял. Сегодня мы все еще имеет шансы задуматься над тем, что за альтернативу он предлагал, и подходят ли нам те или иные аспекты этой альтернативы сегодня. Потому что если они нам подходят, то мы должны понимать, что имеем исторический символ огромной мощи, мощи, может быть даже большей, чем образ Че Гевары для латиноамериканцев. И обращение к этому образу может стать фактором, который очень многое может изменить в нашей жизни.
