Должен ли историк брать на себя функции прокурора?
Я не имел возможности ознакомиться с исходными статьями, послужившими толчком к текущему разговору, но некоторые аргументы с противоположной стороны не могут не настораживать. Не являясь профессиональным историком, в этом сообщении хотел бы предложить некоторые общеэкономические и методологические соображения, которые, быть может, помогут историческому цеху выстроить более взвешенную позицию по вопросам голода 30-х. Начну с самого очевидного по отдельным репликам, а ближе к концу поговорю о более фундаментальных вещах.
1. Нельзя отрицать, что в условиях аграрной перенаселённости само по себе сокращения населения за счёт жителей села действительно смягчает остроту кризиса, а также (при тех параметрах экономической системы, при которых принято говорить об аграрной перенаселённости) позволяет увеличить, а не сократить, количество продовольствия, идущего в город. Это просто следует из того, что производительность труда в сельском хозяйстве резко падает, если на участок земли приходится слишком много крестьян. Поэтому при сокращении сельского населения на одного крестьянина приходится больше продукции, что позволяет и улучшить его питание, и увеличить процент произведённого продовольствия, идущего в город. Кстати, совершенно понятно, что адресное сокращение потребления одними категориями населения тоже позволяет, вообще говоря, улучшить снабжение продовольствием других категорий населения (если только не слишком снижает стимулы у первых) – отмахиваться от этого утверждения просто нелепо.
Данное признание никак не означает, что проблему аграрной перенаселённости в Российской Империи или СССР надо (было) решать путём умерщвления «лишнего» населения – это не более чем аналитическое утверждение о причинно-следственных связях в экономике. Для построения практических рекомендаций в отношении конкретной страны надо ещё соотнести прогнозируемые последствия того или иного предложения с критериями блага того, кто строит практические выводы. Но нельзя отмахиваться от аналитических утверждений только потому, что их неприятно слышать, а тем более обвинять оппонентов в гнусных помыслах.
У меня сложилось впечатление, что многие наши историки (включая «экономиста по образованию» Кульчицкого), к сожалению, начинают рассуждать об аграрных вопросах, не владея простейшими экономическими моделями, описывающими аграрную перенаселённость, и не потрудившись ознакомиться с историческими фактами того, как аграрная перенаселённость и сопряжённые демографические циклы преследовали человечество на протяжении всей его истории. Они даже не знакомы с известнейшими ситуациями аграрной перенаселённости в разных странах Третьего мира – в Латинской Америке, включая Колумбию (непрекращающаяся война) и Мексику (потеря 1/4 населения в революцию), в Азии, включая Индию и Китай с Ираном и Пакистаном, в Африке, включая Руанду и Судан.
Ваши вопросы (о накоплении аграрного кризиса):
>В чём выражалось это "времени не было"? Опять амёба? Кто сказал "времени не было"? На что его "не было"? Почему его "не было"?
заслуживают той же характеристики. Мне кажется, Вы недостаточно ознакомились с проблематикой аграрной перенаселенности. На самом деле, для грубой оценки того, было ли время, достаточно только того факта, что население СССР уже обогнало численность населения РИ (которую «взорвало», в том числе, из-за аграрной перенаселённости), а технологии в сельском хозяйстве остались на уровне 1913 года при намного худшей институциональной структуре сельскохозяйственного производства и отставшей промышленности. (Я тут не анализирую предысторию и виноватых в аграрном кризисе, а рассматриваю историческую модель, принимающую положение конца 20-х как данность.)
2. Когда мы говорим о продаже продовольствия крестьянином или экспорте продовольствия страной, неправильно применять абсолютные мерки «необходимого» и «избыточного» продукта, которые, якобы, определяют (или должны определять), какую часть пропитания можно отправить вовне, а какую оставить. Напротив, количество продаваемого продовольствия определяется путём соотнесения (предельной) важности продаваемого продовольствия и (предельной) важности того, что приобретается взамен. (На слово «предельная» можете пока не обращать внимания.) Из этого, в частности, следует, что страна и должна экспортировать продовольствие даже в условиях голода, если то, что она приобретает взамен, важнее потерь от данного экспорта. Поэтому Ваш аргумент:
>Потом, кто сказал, что "рост производства продуктов питания отставал от роста населения"? А откуда тогда экспорт хлеба в таких масштабах? Если хлеба недоставало, то может быть, коммунисты в 1920-е-30-е гг. экспорт прекратили? Нет.
выдаёт экономическую неподготовленность. Это относится и ко всем критикам экспорта хлеба в 1932-1933 гг., которые выводят из факта экспорта геноцидные устремления руководства. Во-первых, экспорт в первом полугодии 1933 г. и так был сокращён до минимума, то есть связь решения руководства об объёме экспорта с наличием продовольствия внутри страны очевидна (а не отсутствовала). Во-вторых, можно ли было сократить больше в тех условиях с зарубежными кредитами СССР? Если бы экспорт был вовсе прекращён, то с большой вероятностью пришлось бы поставить крест на планах механизации сельского хозяйства, так что могло бы умереть ещё больше в следующие годы. Критики экспорта обходят, прямо игнорируют эти вопросы.
3. Необходимо осторожно подходить к современным публикациям на тему голода 30-х, особенно на основе проукраинских источников, к необработанным свидетельствам очевидцев и подобным материалам. По своему генезису и становлению, украинская историография – от Грушевского до Кульчицкого и далее – является школой фальсификации и лизоблюдства в угоду сомнительным политическим целям. Те четыре источника, которые Вы привели в сообщении http://vif2ne.ru/nvz/forum/0/co/241153.htm , заслуживают рассмотрения, разве что, в будущей комиссии по антироссийской деятельности при Генеральной прокуратуре России для юридических выводов относительно их составителей. В первом из Ваших источников приводятся заведомо ложные данные (выделяю их жирным) «В результате того, что план хлебозаготовок в 1932 г. был составлен исходя из предварительных данных о более высоком урожае (в реальности он оказался в два-три раза ниже), а партийно-административное руководство страны требовало неукоснительного его соблюдения, на местах началось фактически полное изъятие собранного хлеба у крестьян» (опровергается фактом нескольких подряд снижений плана в ответ на информацию о малом урожае), либо данные эмоционально-публицистического, а не экономико-статистического характера (например, слова о «полное изъятии»). Третья ссылка (на малороссийском наречии) выходит за всякие рамки приличия. Недобросовестна и статья Кульчицкого в четвёртой из Ваших ссылок. Использованная в ней методика «подсчёта» с очевидностью является грубой и неадекватной; она способна дать ошибку в несколько раз – на это неоднократно указывалось разными критиками. Все источники исходят из молчаливой очевидности, будто изъятие продовольствия в крестьянских хозяйствах усугубляло голод. Однако это просто нелепость, если учесть наличие некрестьянского населения и проводившееся перераспределение собранного продовольствия, т.е. обратное движение продовольствия к крестьянскому и некрестьянскому населению. Такой уровень «анализа» с полным непониманием причинно-следственных связей и отсутствием системного видения недопустим для любого здравого исследования, а Вы на него ссылаетесь как на истину в последней инстанции.
Вызывают недоумение и Ваши аргументы вроде:
>«Проведенная в январе 1937 г. Всесоюзная перепись населения выявила уменьшение населения в СССР на 6,2 млн. человек по сравнению с данными переписи 1926 г. При этом численность украинцев в СССР сократилась на 4773,7 тыс. человек (на 15,3 %)» [86].
Из этих данных ничего не следует без дополнительного исследования вопроса о правилах проведения переписи: не допускала ли она возможность изменения самоидентификации? Ведь в иные годы в свежевыдуманную украинскую национальность записывали принудительно, некоторые люди с удивлением узнавали после революции, что они, оказывается, «украинцы». И весьма возможно, что некоторое ослабление русофобской политики руководства УССР, наметившееся в концу 30-х годах, просто позволило людям, не принявшим украинской идентичности, указать о себе другую «национальность». Возможно также изменение самоидентификации мигрантами из УССР в другие республики, предпочтение «национальности» «русский» (а не «украинец») людьми, вступившими в эти годы в совершеннолетие и т.д. Разве может историк игнорировать эти факторы?
Или чего стоят следующие Ваши слова о выживших «очевидцах голода»:
>Возможно, у мой текст более эмоционален именно потому, что я знаю о чём пишу, я эти документы в руках держал и с выжившими очевидцами голода 1932 г. вживую разговаривал.
Ведь тут прямо игнорируется возможность того, что я бы назвал «наведёнными воспоминаниями». Это когда старушка рассказывает то, что хочется услышать спрашивающему, или то, что слышала о страдальческом прошлом своего народа по телевизору, искренне помня или «помня» только эту часть событий (их, может, и не было). Нельзя в историческом исследовании игнорировать такую возможность, необходимо все свидетельские показания проверять на адекватность и опрашивать свидетелей не напрямую, как в нынешней фальсификационной кампании («Что Вы помните о голодоморе?»), а на совершенно другом уровне. Фактор наведённых воспоминаний особенно распространён на территории т.н. Украины в силу специфического менталитета нынешнего населения. Очень уж приятно найти другого виноватого во всех бедах. Этого подхода и в Великороссии хватает, что уж говорить о пламенных поклонниках Тимошенко, внимавших её выдумкам о российском спецназе в администрации президента.
4. Непонятен эмоциональный пафос Ваших выступлений. Кажется достаточно широко известным, что при взгляде «с высоты птичьего полёта» голод является столь же естественным и нормальным спутником человечества, как и сытость. (Спешу предупредить, что это позитивное утверждение, без нормативных выводов относительно сегодняшнего или вчерашнего дня.) Уже по этой причине историческое исследование того или иного случая голода должно вестись более бесстрастно и осторожно. В каждой отдельно взятой стране и в каждый отдельно взятый год бесконечное количество факторов – обеспеченность ресурсами, климатические условия, технологический уровень, размещение факторов производства, социальная организация, действия руководства и поведение населения, внешние условия существования страны и т.д. – определяли «степень сытости». В Ваших выступлениях очевидно выпячивание только одного из этих факторов – действия «большевистского» руководства в эпоху коллективизации. На этот фактор Вы и сваливаете всю вину. Точнее, Вы смешиваете в кучу действия руководства в эпоху коллективизации, в эпоху НЭПа и во время революции и Гражданской войны, что не позволяет отдельно проанализировать последствия «ленинского» Декрета о земле и последствия «сталинских» решений о коллективизации. Но примем только ту составляющую Ваших сообщений, где Вы критикуете действия сталинского руководства.
В связи с этим у меня к Вам такие вопросы. Какими Вы видите социальные функции исторической науки на примере исследования конкретного вопроса о голоде начала 30-х годов? Предположим, что Вы докажете, что какие-то действия руководства СССР в 1929-33 гг. увеличили число жертв по сравнению с тем количеством, которое последовало бы после неурожаев, если бы политика была другая. (Кстати, Вы этого не доказали, потому что не указали возможную альтернативную политику в 1929-33 гг. и не привели моделей, которые бы «спрогнозировали» меньшее количество жертв при проведении этой политики по сравнению с коллективизацией.) Так вот, зачем нашему обществу (в РФ или на территории т.н. Украины) об этом знать сейчас, какие выводы для своего будущего оно может извлечь? Вы считаете вероятным повторение конкретных ошибок руководства СССР в аграрной политике? Это невозможно, потому что ситуация сейчас другая и уровень знаний другой. Тогда к чему Ваш пафос?
Чтобы стало ясно, к чему я клоню, сразу приведу свой ответ на эти вопросы. Вообще-то, это общеметодологические соображения, но раскрою я их на этом конкретном примере. На мой взгляд, социальная функция исторической науки, при объективном исследовании этих событий, состоит в том, чтобы найти и описать действия как можно большего количества факторов в сложных условиях этой эпохи. Это не только даст материал многим разделам социальных наук, которые больше узнают о причинно-следственных связях в обществе, но и послужит поучительным опытом, предостережением от возможных ошибок.
И если смотреть на историческое исследование с этих позиций, то выяснится, что Ваш подход основан на позиции не историка, а прокурора, формулирующего обвинение против конкретного человека, нарушившего тот или иной закон, что привело к тем или иным тяжким последствиям. Это очень опасная тенденция. Социальная функция прокурора в данном описании – способствовать интересам общества путём пресечения нарушений уже прописанных законов путём наказания ныне живущих нарушителей. Ничего этого нет в отношении того голода. Руководители тогдашнего СССР давно умерли. Законов они в 1929-33 гг. не нарушали – хотя бы потому, что не было законов, прописывающих экономическую политику руководства в условиях аграрной перенаселённости и неурожая (огрубляя). Явной злонамеренности или измены в отношении своей страны в их действиях нет (в отличие, например, от подписания Ельциным Беловежских соглашений, содержащих явную измену Родине).
В итоге, оказывается, что Ваш обвинительный подход имеет чисто пропагандистскую функцию, используемую третьими лицами для манипуляционного навязывания обществу каких-то сомнительных решений после предварительной «эмоциональной раскрутки», как это было в 1991 г. в случае с «независимостью» т.н. «Украины».
Более плодотворно было бы рассмотреть другие факторы голода, да и на действия руководства СССР в 1929-33 гг. посмотреть с других позиций. Например, прокурорски винить их бесполезно, а вот провести историческое исследование причин этих ошибок – неадекватных политэкономических представлений, отсутствия налаженной статистической информации, непригодности госаппарата, было бы уже социально полезно для наших дней. Потому что те же проблемы имеют место и сейчас, пусть и на другом уровне.
Или, скажем, почему бы Вам не исследовать неадекватное поведение населения УССР в период коллективизации? Например, из некоторых отрывочных сообщений у меня сложилось впечатление, что именно массовый эгоизм, жадность, вороватость, бескультурье, инфантилизм, лень, неспособность к прогнозированию, необразованность, присущие населению Юго-Западной части Империи в большей степени, чем великорусским регионам, привёл к тому, что голод 1932-33 гг. вызвал больше жертв, чем мог бы при других культурных установках сельского и городского населения УССР. Исследовать эту составляющую кризиса было бы намного важнее, чем ошибки советского руководства, потому что она, в отличие от тогдашнего руководства, осталась в первозданном виде. Грубо говоря, как был огромный процент населения Юго-Запада жлобами и селюками, сошедшими со страниц Старицкого и Нечуя-Левицкого, так и остался. Невозможно представить, например, чтобы Нургалиев или Патрушев бил морду и тестикулы Лужкову на совещании у Путина, а на независимой У-не такие явления практически в порядке вещей.
И чем кумушек-большевиков считать-трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться? Заняться теми вопросами, которые действительно актуальны для местного социума, чтобы побудить его к созидательному самосовершенствованию…
