Форум С.Кара-Мурзы

	От	Дионис
	К	All
	Дата	21.07.2007 14:03:20
	Рубрики	Россия-СССР; Идеология;

Власть как субъект русской истории (А.Фурсов)

Власть как субъект русской истории 19 июля 2007

http://rus-proekt.ru/idea/548.html

Андрей Фурсов

Одни исследователи считают, что русские унаследовали самодержавную власть от Византии. Но власть византийских автократоров вовсе не была надзаконной, она не распространялась на сферу частного права и её ограничивал канонический строй Православной Церкви.

Другие утверждают, что неограниченный характер самодержавной власти — это «наследие татарщины» и воспроизведение власти хана Золотой Орды. Однако только очень плохое знание Востока и примитивное представление о нём позволяет говорить о неограниченном характере власти «восточных деспотов».

Однако без воздействия монголов самодержавная власть в России скорее всего не возникла бы, а византийское влияние позволило придать этой власти определенные эстетические и этические формы.

Монголы создали крупнейшую и последнюю из великих «степных империй», которая в то же время была первой евроазиатской, а не просто азиатской или центрально-азиатской «степной империей», каковыми были империи хунну и древних тюрок. Монголы отодвинули границу степных держав максимально далеко на запад степной, а точнее – равнинной зоны, почти на самый край Восточно-европейской (Русской) равнины. Последний исторический вал «степных имперских» волн, таким образом, накрыл русских, и в течение почти 250 лет Русь была зависимой (даннической) частью сначала Великой Монгольской империи, а затем ее наследницы – Золотой Орды.

Какие изменения принесло с собой вторжение монголов? Совсем не те, что монголы принесли с собой «традиции деспотизма». Во-первых, у свободолюбивых монголов таких традиций не было, во-вторых, «восточный деспотизм», как мы уже отметили, был далек от того типа власти, которая сформировалась в России. Роль монголов была в другом — они впервые внесли в русскую историю ту массу насилия, которая спровоцировала формирование достаточно жесткой государственной и социально-экономической системы, основанной на эксплуатации.

Под влиянием монголов изменялось не только фактическое положение княжеской власти, но и её статус. Никакого «придите и володейте нами» уже не было и быть не могло. Князь, особенно тот, в чьих руках находился ярлык на великое княжение, становился, по крайней мере — функционально, по поручению, «ханом».

Ордынизация Руси привела к тому, что, во-первых, центральная власть (по ханскому поручению) стала единственно значимой, реальной. Во-вторых, власть, сила, насилие стали главным фактором жизни – не случайно В.О.Ключевский писал об ордынско-удельной эпохе как о времени измельчания общих интересов, падения морали, ориентации только на силу – Орды или ее наместника. В-третьих, эта власть оказывалась, по крайней мере, по исходному импульсу, единственным субъектом, стоявшим в качестве наместнической власти над русской землей так же, как Орда стояла над ней.

Поскольку эта власть существовала в христианском (православном) обществе, в котором субъектность фиксируется вплоть до уровня индивида, власть эта автоматически оказывалась субъектом. И уже этот факт делал власть московских князей непохожей на власть ордынских ханов.

Монгольские ханы, как и любые верховные владыки азиатского типа, не выступали в качестве субъекта. В азиатских обществах субъектность растворена в системности, в основе политической культуры лежит именно системность, «несубъектность» (например, китайский император это не конкретная личность, а «Сын Неба»). Русская власть, возникшая как ордынско-московская, ни в коем случае не есть ни простое заимствование, ни перенос на русскую почву степного азиатского типа. Она представляет собой парадоксальное превращение несубъектной формы власти в субъектную. Московско-ордынская власть была построена на внутреннем отрицании, снятии безличного системного начала.

В этом факте коренился своеобразный изначальный парадокс русской власти, сохраняемый в ней и по сей день. С одной стороны, она заключает в себе изначально существовавший субъект, личность, каковой был весьма персонифицированный русский князь из рода Рюриковичей. С другой, в результате соприкосновения с монгольской системой появился, второй субъект (индивидуально совпадавший с первым) — субъект, отрицавший несубъектный, системный характер Ордынской власти, «переводвиший» её с «языка» безличной системы на язык личностной христианской политической культуры.

Это первый парадокс русской самодержавной власти.

А вот второй. Русский персонификатор московско-ордынской власти с необходимостью выступал как субъект. Однако, поскольку на него проецировалась власть хана, порученцем и ревизором которой он был, то объективно князь оказывался единственным субъектом, так как его власть, по сути, была единственно значимой. Единственная по ордынской логике власть приобретала тенденцию к функционированию в качестве единственного христианского субъекта.

Но в христианском обществе это нонсенс, поскольку оно является полисубъектным, в нем фиксируется субъектность различных и разноуровневых (индивид, группа, институт) социальных агентов, а сам социальный процесс развивается как положительное (сотрудничество) и отрицательное (борьба) взаимодействие субъектов. Именно межсубъектное взаимодействие делает социальных агентов субъектами. Христианин выступал личностным субъектом, поскольку вступал в личные отношения с Богом, Абсолютом. Именно Бог посредством этих отношений наделял субъектностью социальных агентов христианского мира — «мною цари царствуют и повелители узаконяют правду», говорит Бог в Ветхом Завете.

В противоположность этой ситуации существования христианского общества «самого по себе», субъект ордынской власти «по поручению» — русский Великий князь, наделялся субъектностью не Абсолютом, а вполне земной, хотя далекой и внушающей страх и ужас властью ордынского царя-чингисида. Именно ордынского царя поминали на богослужении и в церквях как богоданного царя Руси. Дмитрий Донской вышел против Мамая прежде всего потому, что будучи узурпатором, тот не принадлежал к «цаган ясун», т.е. к «белой кости» – роду Чингисову; от Чингисида Тохтамыша Дмитрий бежал, и летопись точно зафиксировала причину: «То слышав, что сам царь идет на него со всей силой соею, не ста на бои противу него, ни подня руку противу царя, но поеха в свои град Кострому».То есть убоялся законного государя. Однако на самом деле ордынская власть не была ни властью христианского государя, ни вообще властью государя как личности, на которую русские могли бы перенести свою верность. И для своих прямых подданных и для русских улусников ордынский царь так и оставался безликой функцией.

Источником субъектной власти московских великих князей первоначально мыслились не Бог-субъект, и не народ или какие-то общественные силы, то есть множество субъектов, а ордынская власть, которая субъектом не являлась. В результате реализовать свою субъектность, быть в полной мере субъектом русская власть могла лишь по отношению к самой себе. Русская власть была сконструирована в эту эпоху как автосубъект, т.е. субъект-сам-для-себя, субъект, реализующий свою субъектность в отношении к самому себе. Такой субъект не только не нуждается в другом субъекте, но и стремится не допустить его существования, это субъект – терминатор субъектов, негативный субъект, стремящийся к единственности, к моносубъектности.

В этом тяготении к моносубъектности Русь в какой-то момент ликвидировала и саму Орду, свой бывший «источник власти». Теперь уже власть московских самодержцев была в полной мере само-державной, то есть не зависела даже от Орды как от внешней силы. Власть русских царей имела источником… власть русских царей. И разгром Орды породил первую в русской истории попытку создать тотальный властный моносубъект — опричнину Ивана Грозного.

Однако очень важно понимать, что моносубъектность, формирование того, что на неадекватном газетном жаргоне называется в зависимости от идеологических вкусов конкретных авторов то «тоталитарной диктатурой», то «порядком», то «национальной мобилизацией» — это не постоянное состояние русской власти, а заложенная в ней тенденция. Русская власть автосубъект, который стремится к моносубъектности, но, за исключением нескольких исторических мгновений, связанных с правлением Ивана IV, Петра Iи Иосифа Сталина, ее не достигающий. Эта моносубъектность и не может быть достигнута, поскольку русская политическая культура сохраняет свою христианскую основу, а значит и о представление о множественности субъектов, множественности личностей.

Моносубъект в полисубъектном обществе? Аномалия. В дальнейшем развитии такого аномального сочетания теоретически либо автосубъектность с ее тенденцией к моносубъектности должна была исчезнуть, либо общество должно было перестать быть полисубъектным. Реальность обрекает автосубъект русской власти на вечное внутреннее борение, превращает его самого в поле (само)разрушительной борьбы, которая и есть его развитие. Не будучи способной полностью вытравить иных субъектов, устранить иные, чем власть, субъектности и вынужденно допустить их существование во второ- и третьестепенных зонах социального пространства, автосубъектная власть выступает в качестве сверхсубъекта. Субъекта высшего типа, высшего, недостижимого для других субъектного качества, субъектом-гулливером среди субъектов-лилипутов. Сверхсубъектность – это компромисс власти-автосубъекта с христианским полисубъектным обществом.
Повторим еще раз. В русской политической культуре власть воспринимается как субъект, как личное начало. Однако своим истоком этот субъект имеет не волю других личностей — общества, и даже не волю личности-Бога, а другое, несубъектное, внеличное начало, каковым сперва была Орда, а потом оказалась сама русская власть в своем системном аспекте. Тем самым русская власть является автосубъектом, который тяготеет к моносубъектности, к попытке устранить все прочие субъекты в рамках социальной и политической системы. Однако христианский характер русской политической культуры делает полисубъектность неустранимой чертой русского общества. И не имея, за исключением редких периодов, возможности стать подлинным моносубъектом, русская власть стремится к положению сверхсубъекта,то есть не единственного, но самого крупного, несравнимо крупного субъекта русской жизни.