"- Интересно, что судя по вашим публикациям, в том числе и в нашей газете, вы сочетаете любовь к Некрасову с любовью к... Константину Леонтьеву - пламенному, наоборот, охранителю самодержавных начал. Как бы посмотрел на это сам Некрасов?
- Посмотрел бы, я думаю, как "огромного ума человек" (о чем свидетельствуют все знавшие его). Потому что тут, с моей стороны, не всеядность, беспринципность, а ощущение единства великой русской культуры.
- Вопреки пресловутому "ленинскому учению" о двух культурах в каждой национальной культуре?
- Не вопреки... За "недооценку" этого учения я довольно страдала от ортодоксов советского времени (ныне - демократов). Но я говорила и говорю об определенном срезе - культуры: о великой русской культуре - о единстве на вершинах культурного процесса. Если же брать культуру, литературу в целом, во всех ее уровнях, то разделение Ленина совершенно справедливо. И это куда наглядней сегодня, чем в советскую эпоху. Теперь ведь прямо (и гордо) говорят об "элитарной культуре". По-русски (и по-некрасовски) - антинародной. И о ее, так сказать, сводной сестре - культуре массовой: культуре толпы, а не народа... Обе эти разновидности буржуазной культуры, впрочем, утрачивают право называться "национальными": в них отчетливо проступает как раз космополитический элемент.
- Есть сегодня и другая культура, в торжество которой вы верите?
- Конечно, есть. Та, в которой - позволю себе самоцитату из "Возвращения к Некрасову" - "родины черные сроки,/ песен сует суета / днесь открываются..."
- Мрачная картина, но разве Некрасов был таким же пессимистом, как помянутый Константин Леонтьев? Ведь как не вспомнить его упованье насчет России, русского народа: "Вынесет все - и широкую, ясную / Грудью дорогу проложит себе"?!
- Поэта не подгонишь вполне ни под одно из этих состояний. И "мрачность", которой провеет порой в том или ином творчестве, означает только одно: "есть времена" - повторю за Некрасовым, - когда тот не поэт, кому не дано, как Некрасову, признаться: "Надрывается сердце от муки..." Такие бывают события, такие исторические обстоятельства... Это не исключает взоры в некое дальнее будущее, в котором - и как раз через страдания - таится свет. К тому же, жесткое, нелиберальное называние вещей - знак не пессимизма, а прежде всего мужества. В подобном бесстрашии заключена ведь и жажда преодоления всякой "ночи безрассветной"... Кстати, бесстрашие в назывании вещей и абсолютная искренность - общие черты и Некрасова, и Леонтьева. Это я возвращаюсь к "трудному" вашему вопросу о совмещении в одном сознании приверженности к двум "антиподам". То есть о единстве великой русской культуры, которое осуществляет себя поверх политических убеждений ее деятелей.
Хочу заметить попутно, что творческий гений не может быть антиисторичным; он бывает сверхисторичным. Он "работает" не столько на ту или иную политическую программу, сколько против конца истории. Того рукотворного конца истории, о котором размечтались разнообразные доктринeры XX века. Леонтьев предупредил, по сути, о том, что теперь называется "глобализация". Некрасов, как его можно понять сегодня, предостерeг, в частности, от иллюзий насчет "русского капитализма" - и вольно нам было не внять свидетелю первого пришествия "золотого тельца" и жаждать его второго пришествия на трон. Которое не может не быть еще более грозным для миллионов, десятков миллионов... "
