Форум С.Кара-Мурзы

	От	Георгий
	К	Георгий
	Дата	18.05.2005 23:21:29
	Рубрики	Тексты;

"Учебник - больше, чем просто книга" (*+)

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg202005/Polosy/3_1.htm

Учебник - больше, чем просто книга

Беседа заслуженного деятеля науки РФ, доктора филологических наук,
профессора Владимира АГЕНОСОВА и писателя, доцента Литературного института
им. А.М. Горького, обозревателя <ЛГ> Сергея КАЗНАЧЕЕВА посвящена проблемам
создания новых учебников по русской литературе для школ и других
образовательных заведений.

С. К. Признаться, к диалогу на эту тему я приступаю с некоторым опасением.
Вы являетесь руководителем научного коллектива, которым было написано
пятитомное учебное пособие для 11-го класса общеобразовательных учреждений
<Русская литература ХХ века>, изданное авторитетным издательством <Дрофа>.
Как можно понять по сообщениям наших СМИ, дело это довольно опасное, так как
случалось, что участников издательского процесса иногда даже отстреливали:
Если же серьёзно, то на сегодня эта область гуманитарного знания
представляет собой поле настоящей битвы за умы будущих наших сограждан. Кто
из современных писателей пополнит ряды классиков, кто будет изучаться в
школах и вузах, кто будет забыт - во многом зависит от усилий и позиций
авторов новых учебных пособий. Взгляды на современный литературный процесс у
всех разные, часто - до противоположности: ведь мнения и оценки ещё не
отстоялись. Порой кажется, что мы присутствуем при своеобразном Армагеддоне:
чья точка зрения восторжествует, тот и будет представлять русскую литературу
в новом столетии. Как же соблюсти необходимую степень объективности?

В. А. В конце 80-х годов вскрылась необходимость пересмотра большинства
образовательных программ. Нашему коллективу было предложено поработать над
новым видением русской литературы ХХ века. Мы с моими единомышленниками
подумали о том, что нам удастся создать более полный портрет отечественной
словесности: включить в программу произведения писателей, которые прежде
оставались за её рамками. В советские годы не только говорить, но и
положительно думать было нельзя о Серебряном веке, о русском зарубежье, об
авторах андеграунда: Нам хотелось сделать что-то своё, вовсе не в противовес
тому учебнику, который был написан под руководством Ф.Ф. Кузнецова (потом
его стали называть учебником В.П. Журавлёва). Я до сих пор убеждён, что эта
книга - доброкачественная, но мы хотели написать пособие, которое учитывало
бы более широкую картину литературного процесса.
В предисловии к нашему пособию мы специально сказали, что, в отличие от
Виктора Ерофеева, не собираемся хоронить советскую литературу с её
революционным пафосом. Даже умалять её значение было бы глупо. Но и нельзя
представлять литературный процесс как только советскую литературу. Были и
другие ответвления русской литературы ХХ века, которые выражали
духовно-нравственные и религиозные идеи, выражали иные эстетические взгляды.
Мы хотели показать литературный процесс в его многообразии. К работе мы
пригласили разных авторов, среди которых были сотрудники МГУ, МПГУ,
учителя-практики. Так родилось это издание.

- Но перед нами несколько томов:

- Да, сначала <Дрофа> издала два тома собственно учебника. Я стал ездить по
городам и весям, чтобы рассказывать учителям и родителям о результатах нашей
работы. И вот в далёких Карталах Челябинской области, возвращаясь с семинара
в гостиницу, я услышал, как мои слушатели-учителя говорили между собой, что,
может, учебник и хорош, но ученикам в провинции негде взять тексты изучаемых
произведений. И вскоре мы создали двухтомную хрестоматию. А затем были
разработаны ещё и методические рекомендации для учителей с поурочными
разработками. В этом участвовали и методисты, педагоги-практики. Подробно
расписали план школьного курса, снабдили его дополнительными вопросами и
темами для самостоятельного изучения. Получилось пять томов. Сюда можно
добавить трижды изданную книгу <Русская литература Серебряного века>,
созданную почти этим же коллективом, и мою книгу <Литература русского
зарубежья>. Получается семитомный комплекс по изучению нашей литературы ХХ
века.

- Литературный процесс минувшего столетия понемногу, хотя и непросто,
становится понятным. У каждого могут быть и будут свои предпочтения, и это
нормально. Но в отношении к школьным программам существуют серьёзные
вопросы. Нынче модно говорить о госстандарте в образовании. Чиновники без
устали составляют нормативные документы, стремясь уложить преподавание в
прокрустово ложе единых программ. Однако литература, особенно современная,
это не геометрия. И как же тогда быть с индивидуальным подходом, с
возможностью для учителей и учеников выбирать пособия, с авторскими курсами?
Накануне перестройки были в ходу имена учителей-новаторов: Ильин,
Амонашвили, Щетинин, которые учили детей по оригинальным методикам. Сейчас
они несколько отошли в тень, и вместо педагогической инициативы
восторжествовала унификация. Снова мы всех стрижём под одну гребёнку? Не
ограничена ли сегодня творческая инициатива педагога?

- Думаю, что о смерти педагогической инициативы говорить не приходится.
Достаточно познакомиться с материалами рубрики <Я иду на урок литературы> в
газете <Первое сентября>, чтобы убедиться: творчески мыслящих учителей
словесности в России немало. Но в вопросе государственных образовательных
программ я на стороне министерства. Должен быть академический минимум, как и
в царские времена. Нельзя изучать русскую словесность без Пушкина,
Лермонтова, Гоголя. Без единого стандарта мы не можем ожидать и требовать от
школьников определённого уровня владения материалом. Авторские курсы, как
правило, интересны, но они не охватывают всей программы: увлечённый учитель
фиксируется на чём-то одном и может упустить из виду другое.
Иное дело, что первоначально стандарты пишут учёные и учителя, а потом их
калечат чиновники. Документы на выходе сокращают, переделывают, и те
изменяются до неузнаваемости. Кем? Неизвестно. У стандарта не должно быть
пятьсот безымянных разработчиков. Нужно в открытых дискуссиях выработать те
или иные филологически и методически чёткие критерии отбора имён и
произведений. Вот передо мной стандарт по литературе конца ХХ века для
профильного класса. Объяснить, почему выбраны одни имена и отсутствуют
другие, никакой научной логикой нельзя. Я уважаю Андрея Битова, но почему
именно его нужно изучать в школе, мне не очень понятно. Есть Л. Мартынов, но
нет, скажем, Б. Чичибабина. Публицистическая поэзия представлена одним Е.
Евтушенко. Но в публицистике есть и другая линия: представленная С.
Куняевым. Без него литературный процесс не будет репрезентативен. Видимо,
должны входить в стандарт и писатели, пользующиеся читательской
популярностью. В рейтинге продаж по Москве четвёртое место занимает Юрий
Поляков. Но он не значится в стандарте, как не значатся и стоящие на
предыдущих трёх местах рейтинга Л. Улицкая, В. Пелевин и В. Аксёнов.

- Да можно привести более вопиющий пример: нет выдающегося русского лирика
Николая Тряпкина!

- Нет. А почему - непонятно.

- К частным моментам мы ещё вернёмся. Сначала хочется обсудить более общие
проблемы. Вот, скажем, количество школьных учебников. Сколько их должно быть
для одного возраста - один, два, несколько? Каковы вообще критерии отбора
учебных пособий, выбора авторских коллективов? Ведь у нас кто пишет, тот и
определяет политику. Кадры по-прежнему решают всё. И возможны варианты, что
выпускники разных школ придут в институт сдавать экзамен по литературе, а
мнения у них сформировались диаметрально противоположные. Как быть в такой
ситуации? Читатель <ЛГ> из Санкт-Петербурга, преподаватель истории Л.
Смирнов прислал нам письмо, где настаивает на том, что <нужен только один
учебник и для всех: доверять необходимо тем авторам, а следовательно, и
учебникам, где нет личного участия при написании>. Позиция жёсткая, но
понятная. Как вы считаете? И достижима ли полная объективность авторами
учебных пособий?

- Я согласен с этим учителем в том, что должна быть обязательная для всех
программа. Мы только что об этом говорили. И в этой программе все авторы
учебников должны быть максимально объективны. Положим, мне не нравится
Набоков. Это моё личное дело. Но я должен объяснить своим студентам, а они,
в свою очередь, ученикам, что это - большой, интересный художник.
И всё же учебников должно быть несколько. Во-первых, в них могут быть в
пределах общей схемы разные повороты в зависимости от интересов авторов.
Например, параллельно с нашим существует учебник, написанный В.А. Чалмаевым
и С.А. Зининым. В нём присутствуют те же авторы, что и у нас, но больше
внимания уделено идейному патриотическому содержанию произведений. Комплекс
учебников под редакцией А.Г. Кутузова нацеливает школьников на эстетическое
овладение словом. Наконец, разный уровень подготовки учеников предполагает
использование даже в рамках одной и той же школы разных учебников. Для
сильных детей, собирающихся продолжить филологическое образование, хорош наш
учебник или учебник Т.Ф. Курдюмовой. Историкам - учебник Чалмаева. Учащимся
с математическим складом ума будет импонировать учебник В.П. Журавлёва.
Перефразируя поэта, можно сказать - пусть будет больше учебников хороших и
разных. Пусть соседствуют, сосуществуют, полемизируют.

- Я понял, что вы против излишней субъективности в содержании пособий?

- Конечно! Её следует всячески избегать.

- Но как раз объективности-то нынешним учебникам часто и не хватает! Моё
знакомство с проблемой началось в 1994 году, когда мой сын принёс из школы
два тома хрестоматии по русской литературе ХХ века, составленной
сотрудниками Астраханского пединститута (<Пластик-информ>). Глянув на подбор
имён последнего времени, я испытал шок: вместо серьёзных писателей там
представлены сочинения Вик. Ерофеева,
Т. Толстой, Д. Пригова и др.
Некоторые вопросы возникают и при знакомстве с вашим комплексом. Прежде
всего в глаза бросаются лакуны, упущения. Давайте разберёмся, что это -
просчёты составителей или целенаправленный принцип? Вот пример: среди
авторов начала века не назван В. Розанов. Я понимаю, что к его личности
может быть разное отношение. Но он - ключевая фигура и в литературе, и в
критике, и в философии. Более того - без него трудно понять многих писателей
позднего времени. Целая линия в литературе осталась без своего зачинателя.
Ни слова не сказано о поэзии Бунина, хотя он сам не отделял её от прозы.
Произведения начала ХХ века, по-моему, слабо сопоставлены с историческим
фоном событий. Первая мировая война по-прежнему выпадает из контекста. Очень
скудно дано творчество Николая Заболоцкого, крупнейшего из наших поэтов в ХХ
столетии. Недостаточно представлена проза Ю. Казакова и В. Шукшина. Эти
имена, на мой взгляд, на голову выше фигуры Ф. Искандера, а он у вас
представлен шире. Нет, как уже говорилось, Н. Тряпкина, А. Прасолова, не
упомянут В. Солоухин. Ну и так далее. Что это - генеральная линия или
частные упущения?

- Отсутствие Заболоцкого - наш безусловный просчёт, мы его приняли, и в
следующем издании ему будет посвящена отдельная глава. В отношении других
имён готов спорить. Начну с самого острого, с Розанова. Вам известно, что
наш коллектив не получил Президентскую премию (после двух выдвижений) только
потому, что один из ваших читателей и - увы! - моих бывших студентов, некто
Антон Аникин написал в Комитет по премиям, что в <Приглашении на казнь> В.
Набокова мы проповедуем педофилию. <Кандидат филологических наук> - так он
неизменно подписывал свои инвективы - увидел в М. Кузмине не автора
акмеистического манифеста <О прекрасной ясности>, не человека,
иронизирующего над своей родословной, а только гомосексуалиста. Из рассказа
Ф. Сологуба <Маленький человек>, само название которого говорит о
пушкинско-гоголевской традиции, <филолог> Аникин извлёк абзац об армянском
мальчике и опять же истолковал его как проповедь педофилии! В Министерстве
образования и Комитете по премиям так перепугались, что <прокатили> нас с
премией. Несмотря на то, что нас поддерживали 17 инстанций, включая
Российский Фонд культуры, ИМЛИ и Департамент среднего образования самого
Минпроса. Слава богу, не потребовали изъять названных авторов из учебника и
хрестоматии. Теперь представьте, что будет, если мы включим ещё и Розанова.
Не думаю, что продуктивно противопоставлять всемирно признанных классиков
русской литературы Ф. Искандера и В. Шукшина.
Я очень люблю лирическую прозу Ю. Казакова и не очень - два последних романа
Ю. Бондарева. Но считаю, что без Казакова школьный учебник худо-бедно
обойдётся, а вот без <Тишины> и <Горячего снега> нет достоверной картины
нашей литературы. Бондарев в нашем учебнике присутствует, хотя его нет в
стандарте.

- Это же безобразие!

- Безобразие, конечно. Но нет.

- Ну Шукшин-то есть!

- Шукшин есть. И мы с радостью усилили бы главу о нём в будущих изданиях. Но
тут возникает другая проблема. Стандарты рассчитывались из того, что было
обещано господином В.А. Болотовым, заместителем министра тех лет и нынешним
руководителем Федерального агентства по образованию Министерства науки и
образования. 25 сентября 2003 года на заседании Совета по русскому языку при
Правительстве Российской Федерации он поклялся, что на литературу у нас
будет отведено четыре часа в обычной и шесть часов в профильной школе. Через
месяц в Комитете по образованию Госдумы уже в 2004 году нам раздают проект
базового учебного плана (БУП) с другими цифрами: два в обычной и четыре в
профильной. Куда делись обещанные часы? Г-н Болотов на мой вопрос отвечает:
<Это опечатка>. Но приходит окончательный вариант БУПа, и становится ясно,
что мы потеряли в 11-м классе обычной школы 30 часов и в профильной - 60!
Так куда же вставить Юрия Казакова?! Когда будет школьник изучать поэзию
Бунина?! И сможет ли он подробнее, чем это сделано сейчас, освоить
творчество Шукшина?!

- Понятно, но, Владимир Вениаминович, мы здесь рискуем оказаться в странной
ситуации, когда богатство нашей литературы ХХ века оказывается её:
недостатком: дескать, если бы интересных писателей было меньше, то все бы
уместились в школьную программу. Но в этой связи я задам вопрос вроде бы
технического свойства. Почему во всех томах вашего пособия нет списка имён.
Некоторые писатели упоминаются в разных разделах, отнесены к разным
периодам, и часто нужную информацию не так легко отыскать.

- Принимается! Это хорошая мысль, и мы обязательно реализуем её в следующих
изданиях, причём сделаем не просто список имён, но с указанием, кто, что и
когда написал. Полезная информация должна быть на виду. Хотя тем самым мы
можем вызвать критику на себя: начнут считать, кто сколько раз упомянут, кто
пропущен. Получится своеобразный рейтинг имён:

- Но это же элементарная культура издания, академизм в лучшем смысле слова.

- Принято!

- Вот ещё о чём хочется сказать. Тот же Розанов говорил, что с течением
времени писатель <ссыхается>. От кого-то остаётся один томик, кто-то вообще
будет известен только специалистам. Но вот какое любопытное явление
наблюдается в последнее время. Год назад у нас в Литинституте была
конференция по Н. Островскому и, кстати, прошла с успехом. Чтобы
подготовиться к ней, я зашёл в читальный зал нашего общежития и с удивлением
заметил, что там нет ни одного экземпляра романа <Как закалялась сталь>.
Зато на соседней полке - настоящее изобилие изданий
О. Мандельштама! Видите, что произошло за эти пятнадцать лет: ситуация
поменялась с точностью до наоборот. Просто мы всегда подходим однобоко,
всегда с какими-то перекосами: то одного не было, то другого убрали.
Насколько вот эти идеологические веяния (не без участия западных славистов)
влияют на учебный процесс, на написание учебников?

- Хотелось бы учесть всё. Но, наверное, до конца избежать идеологического
пресса невозможно. Об Островском в нашем учебнике сказано немного, но
хорошо. А в Китае роман до сих пор высоко ценят, хотя и не все. Тем не менее
давление идеологического процесса, видимо, в какой-то мере сказалось на
нашей работе, хотя мы и старались этого избегать.

- Мне показалось, что в некоторых главах ваши соавторы проявили субъективный
подход. Чувствуется, что автор учебника любит такого-то писателя, очень
тепло пишет о нём, а другого недолюбливает, отзывается сквозь зубы. Ведь
многое зависит от того, как подаётся материал. Например, там, где говорится
про поэзию последних лет, о стихах Юрия Кузнецова сказано в таких
выражениях, как <безблагодатность, богооставленность, недоверие к разуму,
умозрительность>, а на соседних страницах, рассказывающих о <бардовской
поэзии>, присутствует другой набор характеристик: <тематическое богатство
лирики, мягкий романтизм, тонкий юмор, изощрённость формы>: Согласитесь, что
тут слова из разных смысловых рядов, а ведь люди прежде всего воспринимают
именно этот эмоциональный пласт языка.
Или другой пример. В главе методического пособия, посвящённой С. Есенину,
сказано о <двумерности есенинской поэтики>. Причём рядом приводятся концепты
из его <Ключей Марии>, построенные на принципе триады. Само слово
<двумерность> несколько дискредитирует поэта, трактует его стихи как нечто
плоскостное, придаёт упрощённый вид художественному миру. Если автор главы
не любит Есенина, то зачем согласился писать? Написал бы о ком-нибудь
другом.

- Здесь я не могу с вами согласиться, что двумерность несёт в себе оттенок
негатива. Вот если поэт одномерный, то это плохо, а двумерный даже здорово.

- Я считаю, полноценная поэзия должна быть трёхмерной как минимум. Мы не
скажем ведь о Лермонтове, что его поэзия двумерна.

- Возможно, термин не самый удачный для школьного учебника. Но двумерные
архетипические оппозиции божественного/дьявольского, смерти/рождения,
творчества/рабства и т.д. и т.п. - общее место в научном литературоведении.
Лермонтов, как любой романтик, <двумерен> - между идеалом и
действительностью. Наш автор - профессор Т. Савченко - блестящий знаток и
ценитель творчества Есенина. Она одной из первых стала говорить о Есенине
как о поэте-философе, у которого сочетается символика неба, земли, мирового
древа, крестьянской избы. Не могу согласиться и с недооценкой творчества Ю.
Кузнецова в главе И. Шайтанова. Отметить какие-то особенности поэта
(например, богооставленность) - не значит осудить. Когда А. Вознесенский
узнал, что о нём будет писать Шайтанов, у него возникли опасения, мол, его
стихи будут неверно оценены. Но после выхода книги поэт сказал, что критик
на удивление тонко разобрал его творчество. Я бы скорее согласился, что
поэты-создатели авторской песни переоценены. Какие-то накладки всегда
возможны. Нас упрекали, что глава, посвящённая И. Бродскому, несколько
перехваливает поэта. Может быть, это и так.

- Теперь я бы затронул тему, которая и самому не вполне ясна. Обсудим отбор
не имён, а произведений для школьной программы. Ведь в 15 - 17 лет у
молодёжи другие интересы, чем у зрелых людей. Так не следует ли в круг
изучаемых книг включать то, что ближе им по ощущению? Может быть, из
Бродского предложить несколько рискованные, но уж точно актуальные для них
стихи <Дебют>? Из драм А. Вампилова более подробно разбирается пьеса
<Прошлым летом в Чулимске>, а не интереснее ли для них были <Прощание в
июне> или <Старший сын>? За рамками рассмотрения остаются фантастика,
детектив, фэнтези, иронические и юмористические сочинения. Я не призываю
делать упор на эти жанры. А что если деликатными вкраплениями показать юному
читателю, что мы не против его любимых сочинений, но есть и другая
литература? Гораздо более серьёзная и глубокая.
- Здесь я бы выделил два момента. Хорошо бы дать ребятам то, чем они
увлекаются. И фантастику, и даже детектив. И мы пытаемся это делать. Но ведь
и так все твердят, что дети перегружены. Другое дело - пример с Вампиловым.
Названные вами пьесы понятнее молодым. Но всё-таки вершина его драматургии -
<Прошлым летом в Чулимске>:

- Или <Утиная охота>.

- Или <Утиная охота>. Может быть, показать им фильм <Старший сын> с Николаем
Караченцовым в главной роли. Или сводить в театр. Расширить круг чтения. Это
потребует дополнительных часов для изучения, но у меня есть одна идея, как
выйти из положения. Нужно издать дополнительный том, составленный из тех
произведений, о которых мы говорили. В программу он не войдёт, но будет в
рамках факультатива. Только скажу вам как <перестраховщик>: включать туда
самые рискованные с точки зрения этики тексты я бы не стал.
И я боюсь не того, что нам не дадут премию, а просто отнимут гриф УМО
Министерства образования. И ни одна школа не посмеет использовать учебник в
своей программе.

- Ну такого рода доброжелатель может найтись даже в том случае, если всё
будет идеально, от этого предохраниться невозможно.

- Это уж точно.

- Как непосредственный участник литературного процесса, я должен отметить и
то, что направлению современных писателей-реалистов среднего поколения в
вашем семитомнике уделено, на мой взгляд, недостаточное внимание. Не
упомянуто, скажем, такое явление, как <новый реализм>.

- В очередных изданиях наших учебных пособий мы предполагаем значительно
расширить раздел, касающийся этой части современной литературы, и к этой
работе сегодня уже приступила А. Большакова, ведущий специалист ИМЛИ по
современной прозе. Думается, с её помощью эта лакуна будет ликвидирована.

- Ещё один вопрос, касающийся освещения литературного процесса в целом. Вы
нередко пользуетесь довольно расплывчатыми формулировками вроде <более чем
средний писатель>; говоря о конъюнктурщиках от литературы, не называете их
<светлых> имен. Но вы же сами выразились, что страна должна знать своих
героев.

- Нет, это наша принципиальная позиция. На страницах академического издания,
возможно, назвать их было бы и уместно, но школьникам ни к чему засорять
голову ещё и именами тех, кто лебезил, пресмыкался и угодничал перед
властями. Тут есть и этический момент: живы их дети, родственники, и вряд ли
стоит ворошить былое.

- Но тогда мы не увидим литературный процесс и идеологическую борьбу во всей
полноте. Нужно ли сегодня жалеть тех, кто жировал в те годы, когда настоящие
писатели жили впроголодь? Впрочем, спорить не буду. Для меня было очень
важно увидеть на страницах пяти учебных томов отношение к литературному
процессу ХХ века как единому организму. Вы не разделяете советскую
литературу и зарубежье, соцреализм и андеграунд жёстко прочерченными
границами. Мне тоже кажется, что только так мы можем увидеть литературную
ситуацию в полном масштабе. Этот подход чувствуется и в рекомендуемой для
учителей специальной литературе: здесь присутствуют те самые полемисты и
спорщики, о которых мы говорили. Они высказывают разные, часто, диаметрально
противоположные мнения, происходит живая, порой даже ожесточённая полемика.
По-моему, это очень правильный и единственно продуктивный подход.

Продолжение разговора о школьных учебниках : >>>