>Надеюсь также на критику марксистов Михайлова (как договаривались) и И.Л.П.
Нельзя, конечно, исключать и того, что марксисты будут весьма сдержанны в своей критике, поскольку ключевые марксистские гвоздики в тексте не только не выдраны, а загнаны поглубже, понадёжнее, на века… Но если критика, всё-таки, поступит, то надо всё же определиться, как на неё реагировать. Можно менять модель, заменяя её неверные утверждения на верные, или более аргументированно отстаивать свою точку зрения по пунктам критики, укрепляя логику и приводя новые факты. А можно и сделать по-марксистски: взять кусочки критики и поставить их рядом с опровергаемыми утверждениями. Тогда прежние оппоненты выпадут в осадок, увидев такое отношение к их труду, из оставшихся у 90% читателей заедут шарики за ролики, а остальные будут вынуждены цепляться к одному из взаимоисключающих утверждений, однако опровергнуть всю концепцию не смогут. Опровергнуть концепцию действительно очень трудно, когда концепции нет, а есть набор плохо связанных и часто противоречащих друг другу кусочков.
___________________________________________
Если в государстве всё тихо-мирно-спокойно, и вдруг всё меняется, люди начинают бастовать и бунтовать, то, следовательно, для такой революционной смены нужно изменение поведения людей – тех самых, которые ни с того ни с сего начали бастовать и бунтовать. А это сразу указывает, что основным объектом исследования должны стать эти самые люди, изменившие своё прежнее поведение на революционное. Можно, конечно, начать с исследования распределения общественного продукта, производительных сил и производственных отношений, но это напоминает анекдот о пьянице, который искал потерянный рубль не у лужи, где он его потерял, а под фонарём, «потому что тут светлее». Представим себе десяток пьяниц, потерявших рубль около лужи, но ищущих его у десяти разных фонарей. Устали и, уткнувшись лицом в асфальт, захрапели. Тут приходит ещё один человек и говорит: для нахождения всех десяти рублей надо включить в круг поиска пространство под всеми десятью фонарями. И начинает искать. О луже и не вспоминает. Здесь ситуация аналогична. Зачем начинать построение модели революций с не оправдавших себя моделей прошлых пьяниц? Да, прошлые пьяницы сводили всё то к производственным отношениям, то к недостатку жрачки у людей… Может быть, они были и правы. Но к жрачке и производственным отношениям надо прийти потом, уже после того как раскрыт процесс поворота поведения людей с обычного на революционный. Нельзя заранее исключать, что производственные отношения и/или недостаток жрачки входит в число причин, но незачем и с самого начала загромождать ими модель, когда ещё неизвестно, нужны ли они. Так что, опять-таки, начать надо с человека и с поворота его поведения с обычного на революционный.
Каждый человек имеет радости и невзгоды, жизнь его полна тягости и удовольствий. Естественно, хочется, чтобы одного было больше, другого – меньше, хочется лучше жить. Если тягости и невзгод становится нестерпимо много, то больше вероятность, что он будет искать способ их преодоления, не удовлетворяясь прежней жизнью. На восприятие нестерпимости влияет очень много факторов, и нельзя выпячивать только одни из них. При этом даже если остановиться на таком факторе как степень набития брюха, то на восприятие набития брюха влияет очень много факторов, из которых объективное количество жрачки только один, равноправный с остальными. Есть ещё и острота потребностей, которая сильно разжигается аппетитными запахами и использованием пряностей, либо, наоборот, глушится использованием лебеды.
Для прогноза поведения человека в этих условиях недостаточно ограничиваться исследованием восприятия им радостей и невзгод. Человек может чувствовать себя плохо, но продолжать тянуть лямку. «Христос терпел и нам велел». Будет ли человек ломать устоявшуюся рутину, или нет, зависит от того, как он сам прогнозирует последствия своих действий. Во-первых, есть возможность индивидуального выхода – сломки индивидуальных рутин или встраивания в действующую систему и борьба за повышение своего места в ней. Надо хотя бы поверхностно исследовать факторы, влияющие на то, чтобы повернуть человека именно к такому поведению. Зачем? А затем, что альтернативой является поворот человека к революционной деятельности, коренному переустройству общества. Если уж человека не устраивает старая жизнь и он твёрдо решил её изменить, то вопрос, как он это сделает – через попытку повышения статуса в действующей системе или через перестройку системы. Чем ниже вероятность первого сценария, тем выше вероятность второго. Поворачиваясь к революционной деятельности, человек дозревает до того, чтобы не только свои индивидуальные рутины менять, но и у окружающих. Появляется необходимость исследовать факторы, влияющие на революционный выбор человека. Потенциальный бунтарь может знать, что его накажет/поощрит власть, одобрят/заклеймят односельчане… или одобрит/заклеймит в истории весь мифологизированный народ, пиетет к которому воспитывается самой властью. Надо исследовать факторы, влияющие на прогнозирование бунтарём своего успеха или неудачи, то есть на оценку им своей силы. Что ему угрожает в случае неудачи революционного проекта – пожизненная каторга или Нобелевская премия и почётная ссылка? Ведь от того, какое наказание грозит за революционную деятельность, сильно зависит и революционный выбор бунтаря. Наконец, всё сильно зависит от того, как человек представляет улучшение жизни в результате своих действий, в случае своего успеха. Если все проблемы решаются просто – взять и поделить – то больше вероятность революционных действий нашего бунтаря. Если он понимает, что не знает, что к чему, или понимает, что «всё не так просто, как кажется», то он будет осторожнее, следовательно, склонность его к революции несколько меньше.
Исследования абстрактного «бунтаря» относится и к широким слоям населения, занимающих в революции более пассивную позицию, но «сочувствующих» одной или другой стороне. Ведь и у них тоже есть своё восприятие радостей и невзгод, и у них есть своё прогнозирование последствий от тех или иных изменений или того или иного варианта своих собственных действий. Анализ нужно распространить на разные группы населения, с учётом неодинакового влияния на ситуацию людей, занимающих то или иное положение в иерархии, имеющих или не имеющих авторитет, богатство, связи… Каждый из факторов, обозначающих силу человека в действующем обществе, оказывает своё влияние на выбор им своей позиции, а ведь вместе с позицией он выбирает и свой вариант действия или бездействия.
Итак, даже для исследования только одного-единственного вопроса – формирования революционной ситуации – надо проводить глубокий анализ факторов, влияющих на мировосприятие людей и принятие ими решений. Рассмотрим только один частный подвопрос. Насколько вероятным люди считают улучшение жизни в результате своих действий? Это зависит от того, какая модель общественного устройства сидит в их голове. Чем больше влиятельные слои населения убеждены в верности и благостности альтернативного проекта (например, всё отобрать и поделить), тем скорее они склонятся к его принятию. В простейшем случае альтернативный проект ограничивается проблемой замены лидера или друих персоналий. Тогда никакой особой теории предварительно развивать не нужно, разве что, теорию, обвиняющую во всех грехах действующих властителей. Смена власти более или менее гарантирована, а улучшение жизни – в зависимости от адекватности теории, сваливавшей неудачи на плохого правителя. Сложнее, когда речь идёт о проектах глобального переустройства. Тут-то, похоже, и выясняется, что для всех случаев, кроме простейшего «отнять и поделить», проекты глобального общественного переустройства – явление это уже Нового Времени, вызванное появлением социальной инженерии, претендующей на научное познание общества. Хотя надо проверить, были ли проекты общественного переустройства (а не смены персоналий) в череде китайских восстаний, кроме разделов поровну, но вряд ли. И тут мы приходим к цепи революций, спровоцированных в первую очередь самим по себе наличием альтернативных проектов, именно этот фактор выходит на первый план во Французской Революции и других. Какая-то банда просветителей разработала теорию разделения властей как единственно верного устройства, хотя ниоткуда не следует, что оно единственно верное и чем-то хорошее, снабдила проект наукообразным обоснованием – и пошло-поехало. Был альтернативный, «научно проработанный» проект и у декабристов – слава Богу, наткнулось на Николая Первого. Революционные партии в русской революции черпали научно «разработанный проект» вообще из писанины двух зарубежных бородачей. Утилитаристы XIX века разработали ещё одну теорию, которую дополнили различные хайеки и попперы и которые послужили «научной основой» для глобального поворота 1991 года.
Таким образом, именно «научное обоснование» того, что человеку живётся ужасно плохо и всю систему надо менять, «научное обоснование», что всё было бы лучше при другой системе, то есть чисто теоретические построения (на самом деле, манипуляция) выходят при этом на первый план в провоцировании революции. Теоретические построения имеют успех или нет в зависимости от того, насколько они тщательно подогнаны к господствующей в обществе модели мироустройства, представлениям, о том, что и как, реальные факты в нём уже подогнаны под модель. С этой точки зрения «прогресс» в обществоведении определяет предстоящие революции. Значит, эту проблематику и надо в первую очередь анализировать, исследуя данный фактор, провоцирующий революционное поведение людей. Но в этот момент начинают шевелиться марксистские гвоздики, и вместо реального анализа начинается высасывание из пальца. Начинают думать: а почему та или иная идея появилась в этот момент, а не на сто лет раньше или позже? Не иначе, рядом какой станок токарный пробегал или мельница паровая. Или спрашивать: почему люди стали воспринимать свою жизнь как невыносимую? Не иначе, жрачки в пузе недоставало объективно. Или вот почему население восприняло с такой лёгкостью новые рецепты? Не иначе, власть не приводила надстройку в соответствие с базисом. Прелесть этих объяснений лежит в том, что их и опровергнуть-то в принципе невозможно. Докажут, что станки определяют идеи с точностью появления до 1000 лет, и поди приведи контрпример. А как опровергнуть, что людям объективно не хватало на жизнь? Ну а тезис о необходимости приведения надстройки в соответствие с базисом тем более неопровержим, потому что никто и нигде не дал чётких критериев соответствия этих разнородных объектов, что бы под ними ни подразумевалось. Соответствуют ли законы моральным нормам? Может быть, да, а может быть, нет. Как это соответствие сказывается на революции? Если общество повсеместно и так обходит законы, и это одобряется всеобщей моралью, зачем ему революция? А может беда как раз в диссонансе моральных норм между собой, которые пускают общество вразнос? А может, в сфере материального производства вообще никаких особых перемен нет – эволюция идёт чисто в сфере сознания, затрагивая прежде всего обществоведение, – что же, это не может привести к революции? Ну ладно, предположим, что объяснение верно, но где рецепты, что конкретно должна делать власть, чтобы приводить законы в соответствие с представлениями о справедливости? Задним-то числом легко объявить, что раз здесь революции не произошло, то значит, привела в соответствие, а если здесь революция случилась, значит, законы не соответствовали. И, главное, объяснение приводит к заведомо неправильному выводу об однолинейности. Власть может принять один из десяти взаимоисключающих законопроектов, но каждый из этих десяти вполне мог бы решить назревающую проблему и предотвратить революцию. Так какой же из десяти взаимоисключающих вариантов соответствует базису?
Мне думается, что надо оставить в стороне те универсалии, которые не имеют отношения к обсуждаемой теме, и начать исследовать реальные действия и мотивы людей во время революций. Все эти базисы и надстройки – продукт очень высокой степени абстрагирования. Действия людей и их мотивы – вот что первее. С этого и надо начинать. Если по ходу исследования в числе мотивов явно выплывет новый станок или объём потребляемого продукта, то только тогда его и включать в модель, но не раньше. И отговорки о том, что лучше плохая модель, чем никакая, неуместны. Дело в том, что обыденное мировосприятие, которое у всех есть, – это тоже одна объемлющая модель, в рамках которой и развиваются более узкие научные модели. Научные модели могут прийти к более строгим и верным результатам, потому что обыденное мировосприятие внутренне противоречиво, а научные модели изначально пытаются строить непротиворечивыми. Но если авторы настойчиво вгоняют в них летальные гены и внутренних противоречий и смертельные гвоздики марксистских универсалий с самого рождения, то ни к каким верным выводам такие модели не приведут даже по сравнению с обыденным мировосприятием. По крайней мере, обычное мировосприятие быстро «сечёт», что в революции главное – поведение людей, и оно исследует поведение людей и смотрит, как на него повлиять. Это ведь лучше модели, в которой люди вообще не упоминаются – вместо людей основные действующие лица – законы, идеологемы, нации, степень набития брюха или, хуже того, невнятные универсалии полуторавековой давности, изобретённые для идеологически ангажированного освещения одной революции двухвековой давности. Тогда уж действительно впору сказать, что лучше никакая модель, чем настолько плохая. Пьяницы выхрапятся и, едва оклемавшись, обвинят учёного искальщика в краже денег и изобьют. А десять рублей достанутся кому-то другому – тому, кто сразу к луже пошёл.
“Только чересчур образованный человек может проглядеть реальность и пользоваться доктриной” (Гэлбрейт).
Там, там... - miron09.05.2005 13:39:30 (27, 18467 b)
