От Георгий Ответить на сообщение
К Георгий Ответить по почте
Дата 04.05.2005 23:12:41 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Ссылки; Тексты; Версия для печати

Ярузельский: "Я ценю Квасьневского и разделяю его ожидания. Но я реалист" (*+)

http://www.inosmi.ru/translation/219306.html

Ярузельский: '8 мая я воспринял с громадным облегчением' ("Die Welt", Германия)
Интервью бывшего главы Польши Войцеха Ярузельского


Герхард Гнаук (Gerhard Gnauck), 03 мая 2005


[отослать ссылку] [версия для печати]

Фигура, вызывающая споры: в 1981 году генерал Войцех Ярузельский (Wojciech Jaruzelski), ему 81 год, подавил силой движение
'Солидарность', однако в 1980-1990 годах, будучи президентом страны, помогал переходу Польши к демократии. 9 мая Ярузельский,
являющийся для многих поляков олицетворением былой зависимости от Москвы, хочет принять участие в торжествах в Москве в связи с
окончанием войны.

DIE WELT: Почему, несмотря на критику, Вы все же едете в Москву?

Войцех Ярузельский: Там я буду одним из многих глав государств, которые одновременно являются ветеранами войны. Президент Путин
пригласил меня лично. Я посоветовался с польским президентом Александром Квасьневским (Aleksander Kwasniewski) и приглашение принял.
Я имею на это моральное право как бывший солдат, сражавшийся в 1-й Польской армии, в мае 1945 года, будучи командиром
разведывательного подразделения, я стоял на Эльбе.

DIE WELT: Квасьневский тоже едет в Москву. В то же время украинец Ющенко отмечает праздник дома вместе со своими соотечественниками.

Войцех Ярузельский: Не забывайте, что Польша имела в антигитлеровской коалиции четвертую по численности армию. Мы были единственной
страной, чьи знамена в 1945 году развевались над развалинами Берлина рядом с советскими. Плохо и вызывает боль то, что на памятнике,
который должен быть открыт в Москве, не будет изображен польский солдат. Однако было бы неправильно игнорировать этот праздник. Я
еду как бывший депортированный и как ветеран.

DIE WELT: Михаил Горбачев распорядился поставить над могилой Вашего отца, депортированного в Сибирь, крест.

Войцех Ярузельский: И он же распорядился устроить рядом место погребения для польских жертв. Москва заверила меня, что я во время
своей поездки смогу съездить в Сибирь. Мой отец был депортирован туда в 1940 году и умер после освобождения из лагеря от простуды. Я
рад, что Горбачев оказал свое уважение не только мне, быть может, потому, что я занимал определенную должность, но и всем полякам,
страдавшим в Сибири.

DIE WELT: Вы не боитесь, что торжества превратятся в пропагандистское мероприятие? Московская прокуратура приостановила следствие по
делу о резне польских офицеров в Катыни, устроенной советской стороной.

Войцех Ярузельский: Почему Россия сегодня открывает не все документы, я не знаю. Тому, кто говорит А, наверное, нетрудно сказать и
Б. Меня беспокоит в первую очередь то, что из-за Катыни возникнет негативная атмосфера, способная нанести ущерб отношениям между
нашими государствами. Когда Горбачев вскоре после своего избрания в 1985 году был в Варшаве, я напоминал ему о Катыни. Ему пришлось
преодолевать громадное сопротивление. Только в 1990 году, во время моего визита в качестве президента, Москва признала это
преступление. Позднее Ельцин почтил память жертв в Варшаве.

DIE WELT: Квасьневский в интервью 'Die WELT' потребовал от Путина сделать справедливый вывод из того, что произошло в Восточной и
Центральной Европе после 1945 года.

Войцех Ярузельский: Я ценю Квасьневского и разделяю его ожидания. Но я реалист. Во время войны советский фронт проходил по
территории Польши четырежды. Здесь пали 600000 военнослужащих. Все российские ветераны и их семьи говорят: 'Мы освободили Польшу'.
Они гордятся этим. Если теперь мы демонстративно скажем им в Москве, что Польшу они не освободили, а оккупировали, то если это было
бы позитивно воспринято общественностью, я был бы 'за'. Но я в это не верю. Мы лишь лишимся дружеских чувств миллионов людей. Кроме
того, победа Гитлера (Hitler) означала бы уничтожение нашего народа. Советская Армия принесла зависимость, но спасла от уничтожения.

DIE WELT: Каким был 1945 год для Вас лично?

Войцех Ярузельский: Моя семья родом с востока Польши, наши настроения были всегда антирусскими, а позднее - антисоветскими. В 1940
году нас депортировали в Сибирь, поэтому до 1944 года я не видел ни одного немца. Я понимаю трагедию, которую пережил также немецкий
народ. Когда наше подразделение перешло границу Померании, я видел машины беженцев с багажом и одеялами на крышах. Это были, прежде
всего, женщины и пожилые люди. Для них это была человеческая трагедия.

DIE WELT: Что Вы почувствовали, когда встретили последнее немецкое подразделение?

Войцех Ярузельский: Я спросил себя, почему немцы все еще оказывают такое ожесточенное сопротивление? С одной стороны, видимо, из
чувства долга и дисциплины (я завидую немцам, обладающим этими качествами), с другой - из страха перед 'красными', которые хотели
мстить, и перед СС и гестапо за их собственными спинами. Мы форсировали Одер под Щецином. Там я потерял своего лучшего друга. Мы
прошли севернее Берлина. Я был одним из первых, освободивших концентрационный лагерь Заксенхаузен. Я видел эти скелеты людей, этих
заключенных, среди них было много поляков. 4 мая наше подразделение было на Эльбе. На другой стороне реки стояли американцы. Я был
дважды ранен и почувствовал 8 мая громадное облегчение, что все теперь было позади. И одновременно было много вопросов, как все
будет дальше.

DIE WELT: Многие Ваши соотечественники были тогда твердо уверены, что будет третья мировая война между американцами и Советами. Вы
тоже?

Войцех Ярузельский: Действительно, мы ждали, что те, кто был не согласен с новым порядком, будут оказывать сопротивление в надежде
на очередную мировую войну. Это были иллюзии. Кто станет развязывать третью мировую войну с тем, чтобы установить в Польше
демократию? Однако этого ожидали многие, были даже песни об этом. Некоторые из моих друзей 'ушли в лес', к партизанам, и пролили
бессмысленно немало крови.

DIE WELT: Вы видели Берлин в 1945 году?

Войцех Ярузельский: Отходя с Эльбы, нам, офицерам, разрешили съездить в Берлин. Я видел этот город, разрушенный, как и Варшава.
Страшное впечатление. Повсюду еще висели белые флаги, по улицам крадутся люди, одетые в тряпье. Были грабежи и изнасилования. Мы
тоже брали в домах продовольствие, в нашем подразделении тоже был случай изнасилования - преступник был строго наказан.
Изнасилования были чем-то страшным. Известно, что массовый характер они имели место, прежде всего, со стороны Советской Армии.

DIE WELT: Коммунисты в Польше верили после 1945 года в объединение Германии? Или почему Варшава настаивала на признании Бонном
границы по 'Одеру-Нейсе после того, как Восточный Берлин признал ее в 1950 году, а у Бонна общей границы с Польшей не было?

Войцех Ярузельский: После того, как мы потеряли восточные территории, граница по Одеру-Нейсе была вопросом жизни и смерти.
Федеративная Республика Германия была в определенном смысле также западной страной, мы десятилетия воспринимали ее как временное
явление. Мы жили с тревожным чувством временного состояния. То, что ГДР признала ее, было важно, но чувствовали, что после
воссоединения этот вопрос встанет на повестку дня. В 1989-1990 годах в Польше сильно волновались, так как Гельмут Коль (Helmut Kohl)
оказался не готов поставить точку над 'i' - сделал это только после того, как президент Буш-старший (Bush) оказал давление, и затем
начались длительные переговоры.

DIE WELT: А что с другими государствами?

Войцех Ярузельский: В июне 1989 года в замке Чекерс Маргарет Тэтчер (Margaret Thatcher) схватила меня за пуговицу пиджака и
категорично сказала: 'Мы не допустим объединения Германии! Вы должны громко протестовать против этого!' Президент Миттеран
(Mitterrand) говорил то же самое. Сегодня я задаюсь вопросом, почему мы тогда так сильно комплексовали, будто это не было
преувеличением. Но у каждого времени есть свои психологические рамочные условия.

DIE WELT: Как Вы относились к Эриху Хонеккеру (Erich Honecker)?

Войцех Ярузельский: Было бы лицемерием, если бы я сейчас начал задним числом критиковать ГДР. Я обнимался с Хонеккером. У него была
эта отвратительная привычка целоваться. Я уже тогда видел в нем негативные качества - этот догматизм. Был 1981 год, советские
товарищи настаивали на вооруженной интервенции в Польшу. Но я не могу также забывать о том, что он просидел при Гитлере десять лет в
тюрьме, а в семидесятых годах ввел свободу передвижения и обмен молодежью. В его бытность в Берлине был поставлен 'Памятник польским
солдатам и немецким антифашистам'. Я там не один раз возлагал цветы.