Ключевой проблемой современного российского общества является русский вопрос. То есть вопрос о положении русского народа в сегодняшней России и в окружающем ее мире. Мире, который в условиях глобализации по-американски бросает нашей стране смертельный вызов, ставя вопрос о самом существовании российской державы. Впрочем, возникла эта проблема не сегодня и не вчера. Она насчитывает самое малое три столетия и тянется еще с XVIII века.
Вопрос этот возникал на каждом решающем повороте истории.
Если он игнорировался и его удавалось замолчать, то Россия, как правило, оказывалась ввергнутой в самые жестокие испытания. Она несла колоссальные потери. Утрачивала кровью и потом завоеванные позиции в мире. Ей приходилось бежать очередной «штрафной круг«, догоняя другие страны. Так было во времена Бирона, Петра Третьего, Павла, при Николае Втором, Горбачеве, Ельцине, а теперь и при Путине.
Если же в стране, наоборот, брала верх патриотическая политика, опирающаяся на русский народ, его волю, трудолюбие и культуру, то Россия совершала стремительные броски вперед. Она изумляла даже весьма неблагожелательных к ней соседей, решительно заставляя их считаться с собой. Так при всей неоднозначности оценки их действий было при Петре Первом, Елизавете и Екатерине Второй. Так было при Александре Втором и Александре Третьем, Ленине, Сталине и Андропове.
Именно борьба за русскую идею воодушевляла и вдохновляла творчество таких гениев России, как Ломоносов, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Есенин, Рубцов. А в наше время талантливо и целеустремленно эту борьбу вели Леонов и Бондарев, Распутин и Белов, Алексеев и Исаев, Высоцкий или Тальков. Они нередко дорого расплачивались за свою позицию. Однако создавали ту великую атмосферу русской культуры, которая сегодня питает и нас, наши духовные и нравственные позиции. Формирует то, что мы называем русской идеей.
О русской идее
Особенность русской идеи состоит в том, что ее отличает вселенский размах, ей чужда национальная ограниченность, но свойственна всечеловечность. Это превосходно выразил великий Достоевский. В своей знаменитой речи о Пушкине он спрашивал: «Что такое сила духа русской народности, как не в стремлении ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности?». И тут же утверждал: «Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите... Для настоящего русского Европа и удел всего арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей».
Правда и справедливость во вселовечности, братство народов и единение их в братстве — вот национальная идея русского народа, сформированная веками его многотрудной истории. И с тех пор неизменная, во всяком случае пока жив русский народ. Перед нами, с одной стороны, идеал, хотя и достижимый, но к которому придется еще очень долго идти. А с другой — реальность, преломившаяся, например, в практике строительства социализма в России. Реальность, которая сегодня подвергается самым оголтелым и циничным атакам. И которую мы обязаны защитить.
На русском направлении
Известно, что главным двигателем разрушения Союза и прогрессирующего распада России стал воинствующий национализм, который нагнетался самыми провокационными способами. При этом с первых же шагов обнаружилась странная на первый взгляд двойственность в тактике провокаторов.
Начиная с конца 80-х годов минувшего столетия возрастание национального самосознания любого народа рассматривалось как явление позитивное и прогрессивное. Аналогичные же процессы в национальном самосознании русских однозначно расценивались как явление резко отрицательное и реакционное — национализм, шовинизм, антисемитизм и т.д. Всячески поощряя нарастание националистических настроений в нерусской среде, демпропаганда одновременно внушала русскому народу комплекс неполноценности, вины и покаяния. Русофобия стала одним из основных орудий перестройки.
Я не хочу сказать, что у нерусских народов нет будто бы никаких проблем. От последствий «перестройки» и «реформ» страдают все, и в помощи нуждаются все. И мы никогда и ни при каких условиях не скажем, что кого-то можно бросить на произвол судьбы. Но политика есть искусство добиваться целей в условиях ограниченности ресурсов. Поэтому политика есть система приоритетов. Если наша цель — спасение и укрепление единства Отечества, то приоритет — возрождение русского народа.
Ибо центробежные факторы, под воздействием которых разваливается Россия, сегодня другие, нежели 80 лет назад. Тогда это было ущемленное положение национальных меньшинств. А сегодня это ослабление русского народа как естественного центра притяжения. Продолжение этого процесса не принесет счастья и благополучия ни одному из живущих в Российском государстве и рядом с ним народов, ибо их судьба теснейшим образом связана с судьбой русских.
Государственное будущее России зависит не столько от улещивания региональных князьков, сколько от восстановления русским народом своих материальных и духовных сил, своего национального единства.
На сепаратизм окраин существует только один действительно серьезный ответ: укрепление единства и мощи русского народа — не для завоевания окраин, а ради восстановления его роли как центра притяжения. Слабый народ таким центром быть не может.
Коммунисты — последовательные интернационалисты, приверженцы идей дружбы народов. Мы исходим из принципа, что все народы равноправны. Но они не равны по численности, по общему весу, по выпавшей им исторической роли. И попытки ликвидировать это естественное положение означают, по сути, попытку расчленения страны и разрушения государства.
Враги государства Российского чутко уловили, что русский патриотизм, русское национальное самосознание есть главный противник антисоветских и антикоммунистических сил. И уже в 80-е годы они направили все свои усилия на его подрыв. Задача разрушителей в значительной мере была облегчена тем, что ей фактически способствовала тогдашняя официальная политика КПСС, выглядевшая карикатурой на национальную политику 20—30-х годов. Именно карикатурой, ибо она руководствовалась принципами, переставшими отвечать изменившимся условиям.
Грань русскости
Учеными давно замечено, что синдром «генетического» страха перед всем русским изживался в отечественном комдвижении долго. Более того, как раз по этой «линии» и пролегала своего рода межа в самой партии: чаще потаенная и размытая, реже — во времена глубоких потрясений — явная и четкая.
И когда говорят о «двух компартиях», существовавших в рамках КПСС: компартии номенклатуры, мало что общего имевшей с народом, и компартии патриотов, людей-тружеников, видевших в КПСС гаранта справедливости и государственной прочности, — речь, по существу, ведется именно об этой внутренней грани. Той грани, которая чем дальше, тем бескомпромисснее отделяла космополитизированную верхушку партийного руководства от пронизанной национальным духом партийной массы.
Конечно, наиболее громко и зримо «раздвоение» это проявилось в раннюю послереволюционную эпоху. Вспомним знаменитую формулу Бухарина: «Мы в качестве бывшей великодержавной нации, — говорил он на XII съезде РКП(б) в 1923 году, — должны поставить себя в неравное положение... Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить доверие прежде угнетенных наций».
Призыв этот сразу же встретил резкую отповедь в партии. Прежде всего со стороны И.В.Сталина, назвавшего «несообразностью» бухаринскую теорию, звавшую «поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного в отношении бывших угнетенных наций».
Однако следы бухаринского подхода ко всему русскому сохранялись в партии и потом, лишь меняя свои обличья. Во многом реанимированный во времена хрущевской «оттепели», он спровоцировал и многие нынешние проблемы.
Трещина не затягивалась. Наоборот, ее пытались всемерно расширять. Иногда это не удавалось, и «энтузиасты» борьбы с русским патриотизмом ставились на место. Как это случилось с будущим «архитектором» перестройки Александром Яковлевым, чья деятельность, по свидетельству очевидцев, заслужила возмущенную оценку самого Л.И.Брежнева: «Он хочет меня поссорить с русской интеллигенцией».
Но все чаще такие попытки падали, будто семена, на благодатную почву. Не случайно ведущие западные советологи в разгар «перестройки» говорили о возрождении идейного наследия Бухарина, как о мощном катализаторе процесса «дерусификации», разрушительного и для европейского, и для российского коммунистического движения.
Именно по этой разграничительной линии произошло размежевание верхушки КПСС и основной части партийной массы и всего народа в начале 90-х годов.
Весьма интересны итоги социологических опросов, предпринятых Центром исследований политической культуры России в то время. За то, чтобы русские и спустя семь десятилетий после Октября оставались в неравноправном положении, высказывались всего 11 процентов жителей РСФСР. Тогда как 59 процентов из них заявляли, что «пора и союзным республикам вернуть России долги». А на взгляд еще 13 процентов, РСФСР вообще оказалась превращена в общесоюзную колонию...
Многое говорит за то, что гибель КПСС и распад СССР в немалой степени были предопределены именно таким состоянием умов, порожденным народной реакцией на несправедливый подход, прежде всего к русскому вопросу.
