Само- и миропознание Георгия Гачева (*+)
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg182004/Polosy/art11_1.htm
САМО- И- МИРО- ПОЗНАНИЕ ГЕОРГИЯ ГАЧЕВА
Георгий Гачев, философ и литературовед, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения,
член-корреспондент Российской академии естественных наук, член Союза писателей России. У него теперь более трёх десятков книг,
которые наконец изданы. За полвека своих опытов в жизни и разносторонних трудов в словесности Георгий Дмитриевич создал целую
индивидуальную культуру любознания - <Гачевскую>. Её не спутаешь ни с чьей другой.
1 мая Гачеву исполнилось 75 лет. Это ответственная дата, которая обязывает объективно оглянуться на пройденный путь в науке и,
разумеется, в личной жизни.
- Георгий Дмитриевич, вам, а точнее сказать, вашему творческому портрету, очень подходит философский термин <вещь в себе>. С
раблезианской страстью вы устраиваете пиршество Слова. Порой кажется - вы как едок-одиночка не охотливы поделиться приготовленным
вами же блюдом, от которого веет таинственно-сладостный, незнаемый мной доселе аромат мыслей и ощущений. Но вам при этом не скучно?
- Никогда! Сократово <познай себя> и <познай мир> - эти дела взаимодополнительны. А так как у человека две обители: его трепетная
краткосрочная Жизнь и Слово (Дух), что, разумеется, вечно, то через гамлетовы <слова, слова, слова> я могу и с тем миром
превыспренним собеседовать: и думать с ним, и бормотать-проговаривать-обсуждать загвоздки своего и общего существования.
- Но раз <общего>, следовательно, взыскуете к общественному сознанию и познанию мира, в котором вы и все мы, грешные, живём на белом
свете. В конце концов не с пелёнок же вы пристрастились к <эгоистическому принципу писания>.
- Начинал я как нормальный филолог-литературовед. А ещё глубже заглянуть в моё прошлое - так это было обыкновенное отрочество
советского мальчика. Отец мой, Гачев Димитрий Иванович, родился в Болгарии в городе Брацигово в 1902 году, в СССР приехал как
политэмигрант, поступил в консерваторию, потом окончил Институт красной профессуры, защитив диссертацию <Эстетические взгляды
Дидро>. Моя мать, Брук Мирра Семёновна, встретилась с отцом в Московской консерватории, музыковед, автор книги о Бизе, почти полвека
читала историю музыки в Гнесинке. Ну и как мне было ни пристраститься к музыке! А в 1938 году пошли повальные аресты, <чистили>
подъезд за подъездом, и мы дождались ночи с 23-го на 24 февраля, когда пришли за отцом. В начале войны мы были с мамой эвакуированы
в русскую деревню Казанка в семи километрах от Бугульмы в Татарии. Там я полюбил природу, крестьянскую жизнь и труд: отроком ездил
верхом на лошадях, боронил, косил, пилил дрова в берёзовом лесу, возил на санях: В 1946 году поступил на филологический факультет
МГУ.
- И что ж, покончили с музыкой?
- Не совсем. Тут была борьба: кто кого? Дело в том, что в 1944 году из Колымы отец мне прислал письмо, в котором настоятельно
призвал изучать языки, и я стал рьяно учить немецкий и увлёкся литературой Древней Греции, мифами, трагедиями, историей. А музыка не
отступала от меня. Более того, во мне прорезался композиторский талант - и ещё десять лет колебался, кем стать. Поступил даже на
теоретико-композиторское отделение училища им. Гнесиных, сочинял фортепьянные пьесы, романсы. Но потом сочинительство загасло,
похоже, пресуществилось у меня в музыкальный способ развития литературно-философской мысли: разработка, вариации, это отражено в
моей книге <Музыка и световая цивилизация>. Всё вроде бы шло к тому, чтобы чинно, благородно идти в науку и дальше. В 1954 году я
поступил в аспирантуру Института мировой литературы.
- И вот тут, чувствую, с вами произошла очередная метаморфоза. Её просто не могло не быть - по определению.
- Верно. При медосмотре у меня обнаружили инфильтрат лёгких, и загремел я в Центральный туберкулёзный институт. Четырёх месяцев,
проведённых в санатории типа <Волшебной горы> Томаса Манна, было достаточно для того, чтобы круто повернуть свои миро- и прочие
зрения. Сначала я стал читать утопических социалистов - и увлёкся Эросом <серий по страстям> Шарля Фурье. А потом познакомился с
философом Эвальдом Васильевичем Ильенковым и под его влиянием проникся Гегелем. В диссертации <Становление художественного сознания
в условиях ускоренного литературного развития> я проследил как бы <феноменологию духа> болгарского народа.
- Георгий Дмитриевич, а что вы имели в виду под <ускоренным развитием литературы>? Уж не дань ли партийной установке приснопамятных
лет: <Вперёд к победе коммунизма>?
- Нет, это, скорее, проекция душе- и умо-настроения молодого человека, кто <и жить торопится, и чувствовать спешит>, на литературный
процесс. Я был чокнут уразумением, что мы, жители середины XX века: русский и якут, и американец, по существу, обитаем в разных
фазах истории и ума: говорим те же слова, а понимаем под ними разное. И писатели моей Болгарии, что была прервана в своём развитии
пятисотлетним турецким игом, в начале XIX века слагают героический эпос и пишут жития святых, тогда как в Европе в это время
романтизм. Байрон: За полвека ускоренно проходят Средневековье, Возрождение, Просвещение, классицизм, романтизм - и в середине XIX
века Ботев пишет уже по-пушкински. То есть полвека Болгарии стадиально равны трём тысячелетиям западноевропейского процесса. Эта
теория - своего рода теория относительности в гуманитарной культуре. Или - как онтогенез: индивидуальное развитие особи в стяжённом
виде воспроизводит филогенез, то есть фазы развития своего вида и рода. Эта теория применима к культурам Азии, Африки, Латинской
Америки, запоздало подключающимся к единому мировому процессу и стремительно <нагоняющим> его:
- Не с этим ли связан ваш интерес к творчеству Чингиза Айтматова?
- Именно так! Когда я прочитал в 1961 году <Джамилю>, то был поражён, как она органично вписывается в мою концепцию <ускоренного
развития> и написал рассуждение <Мировая литература - в одном произведении>. Этот писатель для своего народа осуществляет и
гомеровскую стадию (мифотворец и акын-рапсод), и Ренессанс, и романтизм, и реализм, вплоть до модернизма:
- Итак, отринув стандарты советской идеологии, вы, Георгий Дмитриевич, помчались в свободный поиск. Но, согласитесь, ориентиры
всё-таки должны быть на пути?
- Несомненно. За Гегелем пришёл Бахтин. Летом 1961 года мы, молодые учёные - Кожинов, Бочаров и я, работавшие над новой <Теорией
литературы>, строя её на принципе единства исторического и логического, ездили к Бахтину в Саранск. И вот с этого началось его
второе вхождение в культуру и в ней победоносное шествие. Мышление как нравственный поступок - вот урок Бахтина.
- Между тем в вашу учёную жизнь врывались <страсти роковые>. Я слышал про легендарный ваш уход из Академии наук в народ. Чем это
было вызвано?
- В сущности, у меня две жажды: Женщина и Истина - постичь изобилие бытия, жить ренессансным человеком - во все стороны. Любовь и
Мышление. И в них я зашёл за возможные допуски. Редакторы и цензоры резали мои тексты по-живому, аж в ночи снились фразы, что
расстреливались ими. Невыносимо!.. В эти же годы был у меня страстный роман за рубежом моей <действующей> семьи с молодой женой
одного именитого литератора, что кончился крахом. Всё сошлось в немоготу - я бросил ИМЛИ и в январе 1962 года ушёл в народ: стал
плавать матросом на танкерах по Чёрному морю. Так прошли полтора года: почувствовал себя мужиком на физической работе - не
интеллигентским хлюпиком. Со временем проснулся и голод по интеллектуальной жизни. И в конце 1963 года я вернулся в Москву - и снова
в отдел теории литературы ИМЛИ.
- В таких случаях открывается второе дыхание.
- Да, за плечами у меня был акт свободы. В мышлении я перестал сообразовываться с <установками> и предался только вольному
любознанию. От литературоведения перешёл к эстетике и далее - к тому, что потом стали называть <культурология>. Но тогда меня
редакторы ругали, что <не держусь предмета> и залезаю ассоциациями в бок: А это я проделывал то, что нынче именуют
<междисциплинарные исследования>, когда факт из литературы ассоциировал с явлением естествознания или политики.
- И куда же ассоциации на этот раз вас привели?
- В упоении всесвязывания я <доассоциировался> <в усмерть>. Под конец 60-х годов вышла моя книга <Содержательность художественных
форм. Эпос. Лирика. Театр>. В ней я толковал жанр эпопеи так: <Для эпопеи нужна война: чтобы та ситуация (смерть), перед которой
обычно встаёт лишь смертный индивид, а государство её избегает, тщеславясь перед лицом подданных своим бессмертием, - встала и перед
государством, чтобы и оно почувствовало себя единичной смертной индивидуальностью в бесконечности бытия. Тогда государство идёт на
поклон, обращаясь с воззванием к народу, и называют своих членов уже не <граждане> и <подданные>, а <дорогие соотечественники>,
<братья и сёстры>, <друзья мои>, то есть применяют понятия из естественного, патриархального общежития>.
- Знаменитая речь Сталина 3 июля 1941 года:
- Совершенно верно. И похвалил его, что он нашёл не казённые, а живые, человеческие слова. Но немедленно появилась разгромная статья
на мою книгу в <Известиях> 3 марта 1969 года <Вензеля выделывает моя мысль>. И было созвано заседание Комитета по печати, куда был
вызван на ковёр директор издательства <Просвещение>, и уволен как и редактор. Тут же в издательстве <Искусство> рассыпали набор моей
книги <Жизнь художественного сознания>. Так на долгие годы я стал пугалом для издательств.
- В пору вам быть диссидентом. Как вы перенесли этот удар? Не озлобились?
- В начале я действительно страдал от остракизма. Но он вышел мне во благо: изгнанный из печати, я перешёл к абсолютно свободному,
неориентированному мышлению и писанию - ни для чего и в никуда, а просто из любознания и самопонимания. Где ничего не позволено -
там всё можно. И я себе позволил: и писать на запретные темы (например, про национальные образы мира в эпоху казённого
интернационализма), и про свои психологические и физиологические тревоги: Всё это я спарил и смешал жанры. Так и вышел на жанр
<ПРИвлечённого мышления> или <жизне-мысли>. Основной мой текст стал - жизненно-философский дневник, <исповесть> (повесть+исповесть =
мой неологизм), а внутри него - научные и философские сочинения. Так что жанр свой осознаю как помесь Пруста (или Розанова) со
Шпенглером: идёт поток самосознания своей жизни, со-мыслы мигновений постигая, а в нём - трактаты и исследования. Моё мышление -
образное, это умозрение, в котором равно пользуюсь понятием и метафорой.
И понял себя: я - как прибор-инструмент, которым некто или нечто (История? Бытие? Бог?..) ставит эксперимент, а ему я секретарствую:
записываю опыты жизни и мысли каждого дня. Или - как штурман в плавании по океану жизни - веду судовой журнал.
- Из логики вашего повествования явствует: на вашего <врага>, который изгнал вас из печати, вы не должны быть в обиде.
- Больше скажу: для меня он стал благодетелем, ибо помог обрести себя и создать свой жанр. Он меня <уинтравертил> - загнал внутрь
себя, нацелил писать <всебятину> <в стол>. Жертвой пешки, как в шахматах иль даже слона - печати, я стяжал захватывающую игру. Так,
на своём опыте изведал перспективную мудрость христианской заповеди <возлюби врага своего> и через вашу газету посылаю ему, ныне
живущему В.А.Р., свою признательность.
- Но, Георгий Дмитриевич, вы так и не ответили мне насчёт диссидентства:
- Диссидент берётся за у-словия для творчества. Я же приник прямо к Слову, вцепился быку за рога по принципу: <если хочешь быть
свободным - будь им!> - не испрашивая разрешения на это делание. <Поцелуй - без разрешенья!> - как <разрешает> девица у колодца
парню в советской песне: Свободу не получают, её сотворяют.
- Свобода - это одновременно и риск. Вот, скажем, в прошедшие десятилетия как вы существовали в <семейном анклаве>?
- У меня была семья - жена, сын. И жену любил: но, скорее, как сестру, что обнаружилось со временем. В любви постоянно люди
натыкаются на неузнавания: одно принимается за другое: И я после флота не жил в семье, рыскал по женщинам на стороне. Но был я
блудник поневоле, ибо по натуре и мечте я - патриархальный семьянин. И вот в марте 1966 года наконец клюнуло: ту самую золотую рыбку
встретить - Светлану Григорьевну Семёнову, с которой на страницах <ЛГ> вы, Сергей Михайлович, недавно изволили беседовать. Мне было
тогда 36, ей - 24. С ней и любовь-страсть, эрос-ярость: - не соскучишься, и семья с детушками зародилась, и самостоятельная она
творчисса в Духе. Женясь на молодой филологине, мнил заполучить секретаря, а получил Сократа! Успокоясь во эросе, ощутив себя
полноценным мужчиной и отцом семейства, предался я безудержному творчеству. Любовь - это когда одна женщина избавляет от дурной
бесконечности многих. Примите это за определение любви.
- Но постойте, Георгий Дмитриевич! Как же вы существовали? На какие, простите, шиши?
- Конечно, мне повезло - иметь благоприятные условия для такой авантюры в Духе. Я находился в системе Академии наук. И хотя мои
творческие идеи и труды обгоняли допускаемые идеологией пределы, но время <застоя> было уже не жестокое, начальство не желало
скандала. И сложилось как бы некое джентльменское соглашение: я не настаиваю издавать, что пишу, они платят мне зарплату
младшенаучную. Я же воспринимаю её как аванс на будущее, когда пригодятся мои писания. К тому же жена и дочери приняли жанр
довольства малым и не понуждали зарабатывать деньги. 18 лет я был в ИМЛИ. А когда в ходе своего любознания я заинтересовался: а
сказываются ли, и как, национальные особенности мышления в естественных науках и математике? - меня охотно перевели в Институт
истории естествознания и техники, причём со штатной единицей. Так что со своим куском хлеба, на своём осле въехал я, филолог, в
сектор истории механики.
И так всю жизнь не знал службы и прожил как русский барин-любомудр, распоряжаясь главной ценностью - свободным временем. Даже
эпитафию себе такую сочинил: <Упуская время, жил счастливо>. То есть не старался <шагать в ногу со временем>, не превращал время в
деньги, сквозь пальцы, как песок, давал ему течь - и так выскальзывал из его прерогативы в епархию Вечности - при жизни:
- Георгий Дмитриевич, лично меня давно занимала связь гуманитарных наук и естественных. Действительно: если присмотреться к краскам
природы, прислушаться к музыке, разобраться в физических явлениях (цветомузыка, например), то можно уловить эту гармонию. И вдруг
мне попалась ваша книга: <Гуманитарный комментарий к физике и химии>. Вот где я не во всём, правда, но нашёл ответ. Каким образом
вы, чистой воды гуманитарий, пришли к этой теме?
- Многие годы мои думы были посвящены попытке строить мост (рыть туннель?) между гуманитарностью и естествознанием - этими так
далеко разошедшимися ныне сферами культуры. И принялся я заново штудировать математику, физику, химию, биологию: - и по ходу
проводить гуманитарно-естественные параллели и соответствия, например: электромагнетизм - и романтизм, строение вещества - и
психологический анализ, полупроводники - и полукровки. Так, были написаны мной книги: <Естествознание глазами гуманитария>, <Наука и
национальные культуры>. В этом может быть и общий интерес - в моих УЗНАВАНИЯХ: в микроопытах и мелочах жизни и быта прозревать
великие проблемы Бытия и Духа и обратно: просвечивать ими миги будничной жизни. Текстура моих национальных космосов сплошь состоит
из таких толкований вещей, как идей. Например: юрта - это жизнь в животном, изба - в дереве, сакля - в камне, и вот модели мира
кочевника, земледельца и горца! А упоение вальса - в том, что вращение и вокруг оси, и по орбите зала - как у Земли: ей мы в этом
танце уподобляемся:
- На каких <китах> держится ваше творчество?
- На стремлении к Абсолюту и Истине, а не на приспособлении к идеологии, моде или вкусу читателя. Ограничение ж имел в естественной
мере таланта и ума, в образовании-эрудиции: Весь смысл <экзистенциальной культурологии>, что я нарабатывал всю жизнь, в том, чтобы
явить целостность жизни и мысли, их взаимопереплетённость в привлечённом мышлении автора. В науке XX века открыли, что прибор влияет
на эксперимент. А в гуманитарной науке что - прибор? А вот я, человек, живущий под умом учёного. Так что в моём тексте -
рас-троенный Автор: Мыслящий, Живущий и Комментирующий переклички обоих.
- В контексте культурологических проблем особое место занимает ваша серия <национальные образы мира>.
- Сорок лет посвятил я этому исследованию, и вылилось оно в 17 томов, из которых 8 - в последние годы опубликованы. Так я утолял
свою потребность в путешествиях. Дело в том, что в советское время за границу мало кого пускали, а видеть мир мне страсть как
хотелось. Вот и выработал я жанр <интеллектуальных путешествий> - чтением и воображением: на год-другой погружаюсь в Англию,
Германию, Америку, Францию, страны Востока, описываю Космос Ислама, Еврейский образ мира... Читаю про быт, историю, изучаю
литературу, философию, религию, науку, природу. Смотрю кино: Описал - и как будто съездил в страну, а в итоге некий портрет
национальной культуры вышел. Подобно тому, как человек есть троичное единство: тело, душа, дух, так и каждая национальная
целостность рассматривается мною как Космо-Психо-Логос, то есть единство местной природы, характера народа и логики его мышления. В
Эросе угадывания я доискивался до некоей константы, идеи-призвания каждого национально-исторического организма, его
<энтелехии>=<целевой причины> (термин Аристотеля), его судьбы, ради осуществления чего он возникает, творит свою культуру и
затухает: Явить национальное древо в разветвлении и цветущей сложности (термин К.Леонтьева). Возлюбленная непохожесть - вот пафос
сих сравнительных описаний: представить каждый мир как особый инструмент и тембр в симфоническом оркестре человечества. И главное -
национальный ум, его особенности уловить и понять, и отчего мы не понимаем друг друга.
- В своё время была издана внушительная по объёму ваша книга <Америка глазами человека, который её не видел> и там же <Америка
глазами славян>. Написаны, конечно же, умозрительно, тем не менее <тембр> прослушивается. Лейтмотив - Америка - чисто искусственно
построенная цивилизация, так, кажется, по-вашему?
- Во всех прочих странах культура вырастает как продолжение природы, в Америке же население - не народ, а съезд
переселенцев-работяг. И страна им не ПРИРОДИНА-Мать, но matter for facts = материал-сырьё в переработку. Если в Европе действует
Эдипов комплекс: Сын убивает Отца и женится на Матери (отсюда новое в чести, молодое, мода, прогресс, <новелла>); если в России и
Азии - <Рустамов комплекс>: Отец убивает Сына (Илья Муромец - Сокольник, Рустам - Сохраб, Иван Грозный и Пётр и Тарас - сыновья) -
словом, традиция сильнее (<былина> - старина - жанр:), то в США - это <Орестов комплекс> = матереубийство, причём её убивают дважды:
покидая родину в Старом свете (Ирландию, Польшу:) и обращаясь с новой землёй-природой без пиетета. Вот такой принцип нам и всему
миру навязывают сегодня в глобализации.
- Что вы думаете о нынешнем состоянии России?
- Россия роковым образом запоздала с сократовской работой <Познай самого себя>, и весь XX век стала играть по чуждым себе правилам.
Ведь талант России от Бога, Природы - космос Севера Евразии, что она призвана заселить, возделать и где развить самобытную
цивилизацию. Дар ей - земля, континент. А клюнула на марксизм, который разработан на материале безземельного острова Англии, пошла
по пути отрыва от земли: расти в города-индустрию - и срезала население с естественного тут хозяйствования - земледелия. И ныне на
80 процентов в городах. Вот говорят: в истории России не раз бывали смуты и - преодолевала их. Но ведь и под игом татаро-монголов, и
при смуте Годунова, и даже при революции 1917 года 90 процентов сидело на земле, народ был самокормлен. А ныне что? Человеки
подвешены в скребущих небо клетушках, разинули клювики, как птенчики: кто им принесёт импортный корм за денежки из магазина? Полная
несамостоятельность личности! И перекрой нам Запад импорт - сдохнем за месяц. Кормят лишь, боясь оружия. Как поддались на такой
соблазн - уму непостижимо! Это как если бы человек, кому дан гений композитора, стал перековывать себя на живописца. Так и народ наш
свихнут был с панталыку самости, прочь от призвания и сути <я> своего. К тому же марксизм - вариант иудаизма, что с презрением
относится к <ам-хаарецу> = <человеку земли>. <Идиотизм деревенской жизни> - это всё формула Маркса - то же презрение, что и у Бога,
кто отринул жертву земледельца Каина по непонятному капризу и приветил скотовода Авеля.
- Если я вас правильно понял: вы предлагаете повернуть горожан к земле?
- Ну доброй волей - вряд ли, а вот тисками голода - да! Как в войну на огороды, да и в <перестройку> на садовые участки безработные
инженеры и профессора. Я на себе это испытал, когда в 1968 году был выкинут из печати, то арендовал избу и стал крестьянствовать.
Узнал относительную самостоятельность и свободу, и чувство собственного достоинства: мужик, хозяин, а не <чего изволите?>. Словом,
наёмник-интеллигент беспочвенный: Огород, сад и лес добавляли прокорм. Дети вырастали на природе. Чем продавать душу и ум на статью
и печать и покупать картошку - я лучше сам её выращу. И сам попашешь - попишешь, что ветер навеет. И слова подсказываются
природно-корневые. Вот некоторые неологизмы философические, что родились: СВЕТЕР (Свет+Ветер = таков состав русского человека;
ПРИРОДИНА; ЛЖИЗНЬ (Ложью живая жизнь, что - женское начало, гибкое и лукавое, спасается-увиливает от прямолинейных мужских
рассудочных правд, секущих на <да> или <нет>); МАТЬМА и ТЬМАТЬ (расслышал в 1969 году).
- Так что же, нам быть лишь земледельческой страной?
- Нет. И промышленность, и науку, и технику развивать: без них не освоить Дальний Восток, не осилить Кощея - Деда Мороза Севера. Но
всё - постепенно и в меру, гармонично. У нас оказались нарушены естественные темпоритмы. Не следует забывать, что у каждой страны
свой темпоритм. Как кровообращение и пульс у волка Германии, дога Англии, лисы Франции - нормальных средних млекопитающих - иные,
нежели у медведя иль даже мамонта России: раз в 5 - 10 медленнее, да ещё полгода в спячке надо пребывать: Но, построив Петербург, мы
принцип атлантизма Англии себе привили, чей ген и стал работать. Прекрасно! Но - до предела, в меру. А меру-то и не поняли. И вот
сейчас героические усилия нужны России, чтобы восстановить меру между <западничеством>, атлантизмом, глобализацией - и
<славянофильством>, евразийством - вернуться на круги своя.
- Но, Георгий Дмитриевич, кажется, в глобализацию, ВТО мы с потрохами влезли. А теперь: <И рад бежать, да некуда>:
- Положим, с глобализацией - бабушка ещё надвое сказала. Изобретательный гений истории (в коий я верую) уже подкидывает такие
коленца, что и ахнули мы, и провидится: <будут первые - последними>. Первая в глобализме - Америка, она прёт на рожон, без
понимания, против Природы Земли-экологии и против национально-исторических организмов, что привыкли иначе жить, с иными ценностями,
а не в ускоренном индустриализме, и уже вылетев в <виртуальную> реальность, в мнимую жизнь, но - по-настоящему.
- Вы верите в просветление России?
- Я бы так сказал: есть надежда. Лишь бы ей удержаться, не торопиться плясать под чужую дудку. Ну и главное - рожать! Взмолиться
надо перед женщинами, чтоб вспомнили о материнском инстинкте, а не забили его мужеподобным феминизмом, ценя себя лишь как секс и
труд за деньги. Они ведь - генераторы Любви в мире!
А чтобы те два мужика, что из века в век над нею, Матерью-Россией, работают - Народ-сын и Государство-муж - повернулись к ней
лицом и с заботой хозяина, а не как вор-временщик: <Наше дело - не рожать! Сунул, вынул - да бежать!> А что? Народ - сутенёр
оказывается, торгует телом: кровью-нефтью и воздухом=газом Матери-сырой земли, понимая её не как Мать, а как сырьё!.. Постыд!..
- Георгий Дмитриевич, право, нелегко определить, кто вы - учёный, философ, писатель?
- Вообще-то я просто человек, живущий и размышляющий: чтоб интереснее прожить. Установка же мироощущения выражается в моих
руководящих формулах: <Изобилие Бытия>, <Разум Восхищённый!>, в противовес <разуму возмущённому>, что <кипит> в ком-то: Мои
писания - из восторга (пусть и телячьего!), а не из критики мира, людей и идей. Ну ещё искренность может быть привлекательна в моих
писаниях и серьёзное отношение ко всему, а это стало дефицитом ныне, в постмодерн с шуткованием: <Семейную комедию> (в дополнение к
<Божественной> и <Человеческой>) всю жизнь пишу. В одной семье образовалось два творческих очага (затем и дочери таковыми стали:
старшая - тоже филолог, младшая - художник), при том, что самим всю телегу житейского быта, хозяйства и прокорма тащить, заботы
делить (мне и пелёнки стирать, над младенцем трепетать - так что в шкуре матери побыл): Опыт нашего драматического сожительства,
зафиксированный в моём дневнике <жизнемыслей>, может быть интересен и поучителен в наш век, когда женщина из объекта поклонения (как
<Прекрасной Дамы>) выбилась стать субъектом - не только жизни, но и творчества.
- В завершение нашего разговора, который кому-то, может быть, показался мудрёным (ведь <пища для переваривания> не из лёгких), на ум
приходит банальный вопрос: над чем работает Гачев? Какими новыми трудами одарит читателей?
- Довожу до издания <космоса>, которые сейчас востребованы: национальная проблема - номер один! А то нарожал я детишек в своё
удовольствие и бросил, не воспитал, надо в люди вывести! Но тогда идеология не пущала, а теперь - деньги ищи! Я-то даром даю: скоро
помирать, так чтоб не пропали. Готовы тома серии <Европейские образы мира>: Англия, Германия, Франция, Италия, Эллада, Болгария. Ну
ещё <Дневник удивлений математике> - на стыке меж гуманитарностью и естествознанием. Так что через газету челом припадаю - с
поклоном к возможным меценатам: помогите ввести в обиход культуры сии труды, общеполезные: Что до новых трудов? Затеял <Национальные
образы Бога> - как венец моих национальных штудий. Ведь в старости вроде естественно в религию сосредотачиваться. Но ( парадокс!)
так милы становятся мелочи жизни - под угрозой расставания с ними: в таком ослепляющем блеске и красоте и интересности предстают,
раскрываются, что бросаешься промедитировать их в <Философии быта - как бытия>, а она всё разрастается. То есть религиозное чувство
во мне <растекается мыслию по древу> Творения - в <пантеизм>, а не собирается в точечность Личного Бога:
Беседу вёл
Сергей ЛУКОНИН
