Светлана Алексиевич из Белоруссии: "Я ни разу на Западе не слышала, чтобы кто-то на кого-то орал: " (*+)
http://www.politjournal.ru/index.php?POLITSID=980a7a8301dc7d6b28322d7a6711ed34&action=Articles&dirid=55&tek=1115&issue=31
Человек - это и есть государство
Белорусский писатель Светлана Алексиевич - автор всемирно известной книги <У войны не женское лицо>, книги, невероятно тяжелой по
восприятию. В ней Алексиевич использовала крайне сложный творческий метод - попытаться увидеть войну глазами тех, кто по определению
не должен был бы оказаться посреди гула сражений. Такой метод также требует от писателя и глубокого погружения в широкий спектр
политических проблем:
- Сейчас вы живете в Париже. Собираетесь вернуться в Белоруссию?
- Я вообще хочу жить только дома. Надеюсь, что-то поменяется со временем. Года через два-три. Хотя недавно я была дома. У меня там
старенький папа:
- Встречали вас настороженно?
- Да, поругивали в газетах. Но это нормально для художника, воспитанного в русской культуре. Спор поэтов и царей - спор вечный.
Время страшное, темное. Оно везде какое-то жуткое. А уехать насовсем я могла бы, но не хочу. Пусть <они> уезжают.
- <Они> - это Лукашенко? Но ведь у вас на родине, скажем, в деревне, его любят.
- Начнем с другого. В чем трагедия современного художника? Мы как-то растерялись. Или ушли в какие-то литературные игры. Или в
одиночество и обиду. Раньше мы сидели на кухне и говорили: вот люди прочитают такие-то книги, узнают правду, и будет другая страна,
другие люди, другая власть: Но прошло уже пятнадцать лет, а надежды не оправдались. Я недавно записывала историю одной женщины. Она
рассказывала, как раньше распространяла запрещенные книги. И ей казалось, что если она принесет <Архипелаг ГУЛАГ> и человек десять
его прочитают:
- Что-то в мире перевернется?
- Да! И власть так думала! Но вот все всё прочитали или могут прочитать, а всё на каком-то поверхностном слое, деформировано и
уродливо, робко и трусливо. Жалко и грустно, что интеллектуалы молчат.
- Может быть, они и их голос никому не нужны?
- Никогда они не были так нужны людям, как сейчас. И только сейчас, по-моему, до нас доходит, что не надо стесняться самих себя, что
надо спокойно разобраться, что с нами происходит. Без проклятий. Этот путь мы не прошли. Просто - ушли. Не было ни покаяний, ни суда
над этими идеями. Ничего не было. Все быстро заглохло и замолчало. И поэтому мы нигде. И поэтому важно сегодня эту работу проделать.
Люди устали от пустоты.
- Люди только уставшие?
- Как ни странно, жизнь тяжелая, но стоит с любым заговорить - видно, что люди очень интересные. И со всеми можно заговорить - с
таксистом, с соседом по метро. И с ходу можно говорить о серьезных вопросах. Что в принципе в Европе невозможно, где каждый
человек - отдельное государство, в которое проникнуть практически нельзя. А у нас все открытые и очень умные. И почему же жизнь
хорошая не получается?
- Я несколько раз пробовала читать <У войны не женское лицо>. И - не могла. Тут же начинаешь представлять себя, своих родителей: А
вот западные читатели не прошли через это:
- Да, для них это - опыт духа, опыт прочности человека. И этот опыт существует отдельно от Ленина, от Сталина, от самой идеи
коммунизма. А мы еще этот опыт переживаем.
- Меня поразила одна ваша история о том, как после войны женщины, вернувшиеся с фронта, скрывали, что были там, прятали свои ордена:
И скрывали не столько от мужчин, сколько от женщин.
- Они заново разучивали роль жены, любовницы: Женщины несут какое-то свое, другое знание о войне. Они выражают ее другими словами, у
них другой запах войны, они видят больше оттенков, нюансов. Просто иное, не мужское видение. Мужчины парализованы военной культурой.
Для них война - даже не потрясение. Они о ней глубоко не задумываются. А женщина, поскольку для нее это совершенно новый опыт, она о
ней задумывается и открывает в войне какие-то новые качества. Одна из героинь, поседевшая, стоя на посту на кладбище, объясняет: это
не женский опыт. А мужчина к такому опыту готов. Мужчины оправдывают войну, приукрашивают. Для них это такая дорогая безделушка:
Недавно у меня был диалог на <Маяке> с одним писателем. И вдруг я услышала весь этот старый набор мужских суеверий: о подвигах, о
трусости. О том, что вот, мол, надо было лечь псковским десантникам, и они полегли. А я сказала: знаете, сегодня мужества нужно
больше для того, чтобы не стрелять, не убивать. Об этом вы не задумывались? Зачем мы живем в XXI веке, если опять все то же самое? И
опять человек с дубиной: Получается, что мы ни грамма никуда не продвинулись. Женщины могут в этот мир, в эти сложившиеся
представления привнести что-то новое. Тем более что кризис идей повсеместно. И, по-моему, всем уже ясно, что человек с сегодняшним
мировоззрением не выживет. Общество потребления - общество самоуничтожения. И так уже спасения ищут в разных религиях:
- Мужчина ослабел?
- Нет, просто, я думаю, женщина должна избавиться от этого гипноза, что она в чем-то вторична, третична и что она находится на
обочине процесса культуры. И из дома ей особо незачем выходить, а если выходить - то лишь в мелкий бизнес. Я думаю, что женщина не
должна бояться самой себя. И мужчинам на откуп отдавать свою судьбу не стоит. Ведь в семье же женщина не отдает всю власть мужчине!
- У нас сейчас прошли выборы. Мои знакомые женщины в основном голосовали за Ирину Хакамаду. Как вы думаете, почему?
- Думаю, это был альтернативный протест, яркая, колоритная инициатива. И понимание необходимости того, что надо что-то менять. Эти
перемены мы с мужчинами уже почему-то не связываем. В том наборе, который нам предложили. Даже чисто физиономически - я смотрела на
мужчин и видела типажи прошлого. Единственным живым человеком была женщина.
- Но она набрала чуть более четырех процентов голосов:
- Это говорит о том, в каком состоянии массовое сознание. Женщины боятся быть самими собой и не доверяют самим себе. Ведь для того,
чтобы вырваться из рамок времени и культуры, которая закольцована во времени, надо быть сильной личностью. Или, как на Западе,
наработать большой опыт. Феминистское движение сделало великое дело. Они наработали уважение к женскому достоинству, женскому
взгляду, женской отдельности. Масса больших и маленьких личностей нарабатывали это право. Право на новую культуру.
- У нас всего-то несколько девчонок-феминисток бьются на этом фронте:
- Не надо забывать, что Россия очень разная, очень разноликая и очень тяжело живущая. И для того, чтобы феминистские движения начали
жизнь на полный голос, женщина должна быть свободной. Хотя бы от быта, хотя бы от физического выживания. Ведь у женщины те же 24
часа в сутках и конечный набор биосил. А как она изматывается: Даже полнота наших женщин свидетельствует не о том, что они
переедают, а о перегрузках, которые переносит их организм. Человеку некогда слушать самого себя - он все время бежит, бежит: И
поэтому идеям феминизма придется нелегко. С одной стороны, патриархальность общества, с другой - гнет варварской, неустроенной
жизни. Для нашей женщины, для ее внутренней свободы надо гораздо больше, чем для западной. Не говоря о том, что там уже несколько
поколений накопили какие-то знания, навыки в этой области. А у нас - откуда? Ну, пара энтузиасток что-то пытается сделать. Но это -
конец XVIII века в Европе. А власти свободная женщина была не нужна. Власти нужно было свободное экономическое животное. То, которое
долбит ломом, кладет кирпичную кладку: А чтобы оно еще и о свободе говорило?! Кому это интересно? Женщина нужна была, как ломовая
лошадь. Хотя, конечно, без разговоров и лозунгов типа <Женщины - на трактор!> не было бы и этих небольших прорывов:
- В вашей книге есть поразительные эпизоды. Например, когда девушки хотели помыться в реке, а по ним стреляли. А они все равно лезли
в воду, под пули: Стыд быть грязной пересиливал страх перед смертью. Это чисто женское:
- Мне на это советский цензор сказал: <Советская женщина - не животное!> А также: <Ремаркизм не пройдет!>, имея в виду, что я
начиталась Ремарка. Потом он спросил: <Вы думаете, правда - это то, что под ногами?> Вот вам соцреализм!
- Сейчас вы делаете книгу <Война глазами детей>:
- Книга <У войны не женское лицо>, несмотря на все цензурные вымарки, оказала на читателя сильное впечатление. Но вот ребенок: Образ
пионера-героя был очень силен. Это единственный советский образ, не изменившийся при всей свободе слова. А у меня ребенок
рассказывает, как бомбили деревенское кладбище. Он с бабушкой бежит через него прятаться, а покойники лежат сверху, словно еще раз
умершие. У цензора глаза округлялись: <Кому нужна такая страшная война?! И кто после этого будет воевать?> Ведь ребенок - он все
обнажает, он же как ангел, он чистое существо. И говорит абсолютную правду.
- Но и ваших <Цинковых мальчиков> читать страшно!
- Удивительно! Наши люди непростые. Жить так - не страшно, а читать - страшно:
- Многие не принимают ваших книг: <Как женщина может писать такое?!>
- Попробуйте проанализировать: что вы слышали в течение недели? Уверяю вас, что вы слышали не менее страшные вещи, чем те, о которых
написано у меня. Просто все это рассредоточено в жизни, а искусство выдает то же самое, но в более концентрированном виде. Смысл
моих книг в том, что чем проще человек убивает, тем ценнее человеческая жизнь. Чтобы от этого безумия, от войны, генералов
затошнило. Вот моя цель. И поэтому я выбираю, выискиваю в жизни такие образы, которые опрокидывают наши представления о
<нормальности> войны. Ведь мы же все поневоле привыкаем к мысли, что война - это нормально. У Америки - интересы в Ираке, у России -
интересы в Чечне и так далее. Но в принципе мы привыкаем к боевым действиям. А я свою задачу вижу в том, чтобы разрушить
<нормальность> восприятия. Я считаю, что это сродни людоедству. Когда-нибудь к войне так и будут относиться. Как к обряду. Я думаю,
что и раньше людоедство - это был обряд. Достаточно почитать старые книги. Я читала рассказ о том, как умирает африканская старуха,
ее спрашивают: что бы вы хотели? Англичанин спрашивает, который спасает этих людей. И она так мечтательно, уже на смертном одре,
говорит: мне бы кисть маленького мальчика съесть. С ее точки зрения, это было нормально. Я думаю, война - точно так же. Мы живем в
культуре, где война - это нормально.
- А как же ваша <Книга о любви>?
- Это продолжение моей хроники. Человек сегодня выскочил из мощной идеи. Какая сегодня мощная идея нами руководит? У нас сегодня
идея - сама человеческая жизнь. И это нормальная идея. Люди возвращаются к ценностям дома, семьи. Пусть неумело, как получается: И я
хочу проследить до конца, что с этим советским человеком сейчас происходит. Как, куда и с чем он уходит? А вокруг чего вертится
человеческая жизнь? Любовь и смерть. Вот две главные вещи в жизни. И вот моя шестая книга - о любви. О том, как живет советский
типаж на пути к новой жизни. Раньше были события страны на переднем плане, а сейчас человек говорит о событиях в своей жизни. Моему
жанру нужна экстремальная эпическая идея: война, голод, любовь. Любовь в лагере, на войне, сегодня, любовь старых, молодых. Это к
вопросу Достоевского: сколько человека в человеке? Как нас любили, как мы любили? Как нас убивали, как мы убивали? Во что мы хотели
верить, во что не верили? Что искали? То, что называется <тайны коммунизма>: Я бы так назвала. Ведь надо уважать прошлое хотя бы за
то, что там столько пролилось крови, столько пропало жизней, не менее ценных, чем наши. Да, это высокомерие, ничем не
обоснованное, - считать, что наша жизнь ценнее, чем тех, кто в прошлом. Речь об ответственности людей, о смысле человеческой жизни.
- Возможно ли в наше время, чтобы серьезная, хорошая литература помогла государству построить нормальное человеческое общество?
- Меня как писателя интересует только одно государство - человек. Человек - это и есть одно отдельное государство. Вот этим он мне и
интересен. И я бы хотела, чтобы в человеке было больше человека. Ведь понятно, что в какие-то критические минуты с человека слетает
его культурный слой и может обнажиться много страшного. И я бы хотела, чтобы мои книги служили укреплению человеческого в человеке.
Чтобы эта культурная пленка, покрывающая его, становилась поплотнее и не так быстро снашивалась. А уж что потом общество из этих
людей сделает? Такие люди могут создать и иное государство, и иную страну, и выстроить другие отношения друг с другом. Те же
государства, в которых мы живем - Россия или Белоруссия, - не кажутся мне совершенными образованиями. Но это не мой разговор. Мне
интересен разговор с отдельным человеком, с его душой, как с геополитическим пространством.
- То есть если люди - мужчина, женщина, ребенок - что-то в себе изменят, а потом соберутся вместе:
- На Западе люди одиноки по природе своей, там есть проблема одиночества. Но все равно вам улыбнутся. Там тоже свои проблемы,
кризисы и страхи, но вы как личность - на неприкосновенной территории. Я уважаю вас, вы уважаете меня. Я ни разу там не слышала,
чтобы кто-то на кого-то орал: А идея может работать только в одном, отдельно взятом человеке. Все эти призывы могут только на войне
действовать: Может, поэтому мы все время и воюем. А идеи пора уже и озвучивать иными интонациями. Я не люблю отвечать на вопросы:
<Кто виноват?>, <Что делать?> Как и все, не знаю. Но сейчас я вижу такой вот путь. Я все время говорю: не ждите готовых ответов. Мы
сами должны проделать эту работу. Пусть стоят на каждом углу громкоговорители с такими интонациями.
- А наш президент? Какие вы слышите у него интонации?
- Путин говорит с нормальной интонацией. Но когда он срывается, видно, что человек не готовил себя в политические лидеры, на него
это все просто свалилось, но у него все равно человеческая интонация. У него нет такого поставленного командно-политического голоса.
Людям это нравится.
- Люди действительно проголосовали за того, кто понравился больше?
- Конечно, человек он, структурированный в определенное место, в определенное время, но у него нормальные реакции.
- Мы попали в такое время, когда безостановочно идут революция за революцией, потрясения за потрясениями: Человек не успевает на них
реагировать:
- Я разговаривала недавно с папой моим, ему 82 года. Он говорит: Света, я застал еще то время, когда приезжал на факультет
журналистики, и там из 30 преподавателей оставалось трое. Чистки. Затем война. После войны друга посадили. Мамину сестру посадили.
Кто-то жил на территории оккупированной, кто-то - за границей: Много числил грехов за людьми Сталин. Потом - Чернобыль. Потом -
развал страны. Одного этого события хватило бы для человеческих судеб. А их сколько, таких событий? Мы имеем дело с травмированным
сознанием людей. Биологической энергии не хватает пережить. Даже интеллектуалы наши занялись в наше время какими-то частными
проблемами. Это говорит о том, что мы растеряны. Сегодня и новое зло. Оно не только в нашем знании, но и в нашем воображении. И к
этому новому выбору мы совершенно не готовы. Поэтому кто во что прячется. А спрятаться невозможно.
- То есть люди должны активнее подключаться к общественной жизни?
- Конечно. У многих ведь наблюдается такое чистоплюйство: мол, политика - дело грязное. Но человек вообще несовершенен! Главное
сейчас - не множить энергию разрушения. Душа человеческая и так уже переполнена.
Беседовала Юлия САМОХИНА
