Искусство не нуждается в том, чтобы мы приближали его к себе
В сентябре прошлого года <УГ> писала об Александре Канторове, руководителе симфонического оркестра <Классика> из Санкт-Петербурга.
Канторов - необычный дирижер. С ним можно пообщаться прямо во время концерта. Он <решился на поступок неординарный, даже
странноватый для дирижера, руководящего большим профессиональным коллективом. Он взялся просвещать тех, кто не ходит на
симфонические концерты, а скорее, напротив, выключает радио, если объявляется концерт классической музыки>. Так писала <УГ>.
У Александра Канторова особый проект просветительской деятельности. Он охватывает не только студентов-первокурсников, но и младших
школьников. Они приходят на концерт, знакомятся с классической музыкой, с оркестром и получают шанс решить для себя: необходима ли
им в жизни эта музыка или нет. Уходят немного другими... Впрочем, об этом - в нашем интервью. Нам удалось поговорить, когда возникла
небольшая пауза во время репетиции <Классики> на сцене Большого зала Московской филармонии имени Чайковского.
- Я мечтаю о том, чтобы повлиять в Петербурге на целое поколение. Может, я идеалист, но я считаю, что молодежь, которая слышала
оркестр и в состоянии получить какое-то если не потрясение, то удовольствие, - это уже совершенно другая молодежь. В Петербурге есть
знаменитый Октябрьский зал. Однажды я его наполнил детьми Центрального района, и они, эти три с половиной тысячи детей, послушав в
течение часа концерт, на котором я рассказывал о музыке, вышли чуть-чуть другими... Какое-то иное качество жизни вселяется в них.
Выступая, мы тем самым даем шанс выбирать: нужна им классика или нет. Когда взрослые говорят, что любой человек и так может пойти на
концерт, это абсолютно неверно. Это ложная позиция. Есть мнение, что классическая музыка - это якобы скучно, <не для нас> - и это
мнение программирует молодежь. Не буду касаться, как это получилось, но это получилось. Шанс мы можем дать молодежи только тем, что
приведем на концерт. Подчеркиваю: именно приведем.
Мне удалось договориться, чтобы сняли детей с занятий. Вместо какого-то урока был концерт-встреча с оркестром в Большом Октябрьском
зале. Был еще такой эксперимент. В Педагогическом университете имени Герцена вечер-встречу ввели в учебный процесс. Мы давно
сотрудничаем, но в Большой зал студенты-первокурсники пришли впервые. И был полный зал. И тоже на их лицах было написано удивление:
<Как? Я получил удовольствие совсем не ожидая?!> Я считаю, что нужно действовать именно таким образом.
У нас в Петербурге только 150 тысяч молодых людей в высшей школе. А уж высшая школа обязана хоть раз ставить вечера-встречи,
знакомство с классической музыкой в план занятий. Если просто повесить объявление, мол, желающие могут в такой-то день сходить в
консерваторию или в филармонию, придут десять человек. Не надо давать им рассуждать - идти или не идти. Нужно освободить их от этого
мучения. Пусть в два часа у них лекция по физике, а в три - филармония.
- То есть вы считаете, что нужно заставлять ходить на концерты классической музыки?
- Да. Только этим мы дадим шанс определить и осознать собственное отношение к классике.
- Как вы отбираете музыку для школьной и студенческой аудитории?
- Отбираю популярную музыку, чтобы слушатели увидели живой оркестр, ознакомились со звучанием. Показываю инструменты. Играю в
основном классические миниатюры, чтобы дети не заскучали, чтобы не уставали. Если попадутся какие-то ребята, более подготовленные,
то ничего страшного, они все равно получат удовольствие. Главное, чтобы им после концерта захотелось слушать еще. И когда я слышу
разочарование: <Ой, а что, уже закончилось?> - это для меня самый большой комплимент. И я заканчиваю концерт именно в тот момент,
когда так говорят. Закончилось, ну ладно, сыграем еще одну вещь, у нас есть три минуты...
- Что бы вы изменили в преподавании музыки?
- Я хочу, чтобы все школы, гимназии и особенно высшая школа ввели в свои программы подобные встречи-концерты. Охватить полторы
тысячи студентов на первом курсе любого вуза - как минимум. Неужели мы не можем это организовать в дневное время, когда аренда зала
не такая дорогая. И посещения должны быть плановыми.
- Из зала вам постоянно пишут записки. Какие вопросы вас удивляют?
- Я всегда отвечаю на вопросы. Записок я тысячами получал и некоторые вопросы знаю наизусть. На первых занятиях так и говорю: <Знаю,
что сначала вы спросите, как устроен оркестр, почему он может играть по руке дирижера>. Лунную сонату Бетховена обязательно просят
сыграть. Думают, что это для оркестра. Каждый год. Хорошо, что если <Бетховена> напишут, а не <Баха>. Я стараюсь пользоваться
записками для нестандартной разрядки ситуации. Дирижер многим представляется каким-то надутым маэстро, который выйдет и надменно
посмотрит в зал. А я начинаю говорить с аудиторией, настраиваю на быстрый темп. Когда завязывается диалог, это означает
нестандартность ситуации, и я это очень ценю.
- Как бы вы закончили фразу <Искусство - это...>?
- Искусство - это то Божественное, которое не нуждается в том, чтобы мы приближали его к себе, популяризировали. Наоборот, мы
нуждаемся в том, чтобы приблизиться к нему. Мы должны тянуться к нему. Мы должны подниматься, а не оно, это искусство, опускаться до
нас, до нашего уровня.
- Каково восприятие иностранной публикой музыки русских композиторов? Ваши наблюдения.
- Знаете, какое счастье, что у нас есть Чайковский. Достаточно сказать это имя, сказать, что мы из Петербурга, и чувствуется
уважение. В плане финансирования Чайковский <кормит> половину земного шара. Куда ни приедешь, сегодня один оркестр играет
Чайковского (балет или оперу), наутро другой, третий. Японский, английский... Меняются оркестры, исполнители, остается публика,
которая слушает и слушает Чайковского. Невероятная удача - иметь таких соотечественников. А в Петербурге они все у нас в Лавре
лежат. Чайковский, Глинка, Римский-Корсаков, Даргомыжский, Бородин. Когда мои друзья и коллеги приезжают в Петербург, я их привожу
туда, они обалдевают - оттого, что на площади в двадцать квадратных метров такое созвездие...
- Когда художник рисует - ищет изобразительную ценность. Писатель ищет словесный образ, который имел бы художественную ценность. А
вы какие ценности ищете в музыке?
- Я очень люблю, если так можно сказать, <сильнодействующее> искусство. Потрясение, которое испытывают люди, для меня самое главное.
Лишь бы не оставляло никого равнодушным. Чем оно потрясает - другой вопрос. Необычной красотой, живописностью, драматизмом.
Чайковский был лишен семейного счастья, но кто еще так изобразил любовь и страсть в музыке? Возьмите <Ромео и Джульетту> - это
невероятная сила страсти. Эта сила воздействия, заложенная в партитуре, - для меня самый главный критерий.
- Ваше личное и самое сильное потрясение - от какого произведения?
- Чайковский и Моцарт - мои боги. Моцарт - это <солнце>, как его назвал Дворжак, и достаточно услышать эту музыку в пасмурный,
дождливый день - я просто вижу это синее небо, и все улыбается сразу.
- Вы пришли к музыке с помощью родителей?
- Профессиональных музыкантов в семье не было, но к музыке меня всегда тянуло. Я играл на скрипке с пяти-шести лет. Меня выпускали
на правительственные концерты как вундеркинда. Потом я закончил консерваторию, работал в филармонии, стал заниматься активно
дирижированием и... Есть такая шутка: бросил музыку, стал дирижером. Я закончил дирижерский факультет, играя в филармонии на
скрипке, что мне помогло впоследствии. Я видел изнутри все проблемы оркестра и музыкантов. Занявшись дирижированием, я просто
сделался фанатиком. Я люблю фанатиков, особенно в нашем деле. И себя считаю одним из них. И еще каким. И своим студентам (а я
дирижирование преподаю) говорю, что музыка - фанатизм.. Если у вас его нет, это плохой признак. Но когда человек, очень извиняясь,
звонит мне в 11 - 12 ночи (срочно ему что-то надо), я отвечаю, что воспринимаю это хорошо, нормально, не обижаюсь, а радуюсь.
Оттенок фанатизма - признак таланта, как правило.
