Я так понял, что оторвался от народа. Народу нужен простой фильм...
--------------------------------------------------------------------------------
Я вас приветствую! Хррр. Хрррр. Ххуррагх!
...а не кошкинское эстетство. В принципе, можно, конечно, и для народа. не могу, конечно, обещать, что достигну высот народности
Шуры Каретного и группы "Ленинград", но по-моему, вполне быдловатый сценарий получился, не хуже чем у михАлкова. И потом, говорят
же, что у нас про Куликово поле ничего не снято, по-моему, самое время...
Москва. Кабинет Дмитрия Донского. В кабинете на стенах вият: окно, шкура медведя, кольчуга, камуфло и карта России, половина карты
закрашена коричневым, по коричневому идет надпись белым: "тотары, суканах!". За столом сидит Дмитрий, крепкий мужчина со слегка
испитым лицом русского секс-символа. Он стрижен ёжиком, на лице короткая борода, плавно переходящая в щетину. Дмитрий работает с
документами, время от времени прикладываясь к бутылке "Гжелки" (крупный план на этикетку). Дубовая дверь с латунными накладками
распахивается с ноги, в кабинет входит боярин Боброк Волынский. Боярин одет в кольчугу на босу ногу поверх разгрузки. Лицо боярина
напоминает нам, что узкая, но высокая лысина в сочетании с крючковатым носом и совиными глазами до сих пор воспрнимаются массами как
символ крутости, переходящей в немеряную крутость.
- Ой ты гой еси, князь Дмитрий, Московский, - говорит боярин и бесцеремонно отхлебывает из бутылки сам.
- А ты че думал, Казанский? За гоя щас ответишь. Че приперся? - отвечает князь простым и понятным народу языком.
- Да ладно, Митяй, че ты сразу быковать-то? Ну шутканул я. - говорит боярин для поддержания напряженной атмосферы будней главы
государства и достает из кожаной папки свиток из бумаги "Валлет".
- Ты дошуткуешься, Волынский, на самого волына найдется. - принимает Дмитрий из рук соратника послание. За кадром раздается дружное
ржание, призывающее зрителя поддержать немудрящую народную шутку. - От кого малява?
Волынский, оторвавшись от бутылки, тычет пальцем в коричневое на карте.
- От Мамая.
- И че этому чурке надо?
- Говорит, чтобы откатили ему за двенадцать лет, казлина, - лицо боярина передергивает от ненависти к угнетателям.
- Че? Может еще отсосать у него? - лицо князя омрачает гримаса правденого гнева.
- Ты там дальше читай, там и про отсосать и про майку красную.
Дмитрий дочитывает послание и выкатывает глаза.
- Да он че, вконец обурел, урод нерусский? Все, он меня достал! Собирай братву, пора с ним решать.
Над Москвой плывет колокольный звон, дружина Дмитрия и народное ополчение строятся на площади под патриотическую песню, исполняемую
дуэтом Газманова и Расторгуева. Дружинники одеты в новенькие кольчуги поверх камувляжных комбинезонов, многие вместо уставных шлемов
повязали головы тряпочками цвета выцветшего хаки. Звучат немудрящие солдатские шутки, кто-то связывает изолентой рукояти топоров,
двое дружинников весело пьют Гжелку из горла. На дружинников вешаются жены и любимые. Они рыдают, размазывая по лицу китайскую
косметику. Дружинники успокаивают их, шутливо хлопая по задницам. Под звонкое хлопанье звучит песня в исполнении любимицы народа А.
Б. Пугачевой. Дружина отправляется в поход, женщины машут им платками и полушалками, картонные кокошники намокают от слез.
Ставка Мамая. Большой полутемный ангар, безуспешно задрапированный под юрту. Пол и стены завешану ковролином и забросаны шкурами и
подгнившими шубами из "Снежной КОролевы". Мамай сидит на подушках, вокруг него крутят задницами несколько девушек, которые пока не
определились, становиться им актрисами или индивидуалками, тем более, что в последнее время разницы особо нет. Мамай одет в
отороченный искуственным мехом халат с китайского рынка, из под которого видно натовское камуфло, на голове у него папаха, на лице -
борода. Вокруг него сидят ханы и нойоны, одетые примерно также. Они время от времени восклицают "Вах Аллах!" и валят на ковролин
очередную актрису. Звучит восточная музыка в исполнении любимца А. Б. Пугачевой Филиппа Киркорова (певец хотел показаться в кадре и
сам, но режиссер отказал ему, мотивируя это тем, что все девушки блондинки, потому что русские, а он - нет). В разгар вакханалии в
шатер вбегает молодой нукер в длинном ватнике с нашитыми алюминиевыми пластинами. Он падает на одно колено и, невзирая на мелькающие
вокруг него задницы, обращается к хану:
- О мой хан! Эта гяурская морда, сын шакала, гамарджоба бешбармак, отказался послать дань, а вместо этого послал тебя на х...!
В шатре воцаряется тишина, особенно увлекшаяся индивидуалка еще некоторое время продолжает вертеть, потом испуганно останавливается.
- Че то я нэ понал, вах! - медленно тянет Мамай...
