Очередной текст Михаила Свирина -- про битву за Москву
Отправил А.Никольский 3 марта 2000 года в 15:09
Завтра выйдет в регионах, в понедельник в Москве (на этот раз обещали). С уважением, А.Никольский
К 55-летию Победы*
5 октября 1941 г. в 17.30 члену Военного совета Московского военного округа генералу Телегину поступило сообщение от коменданта Малоярославецкого укрепрайона комбрига Елисеева. Сообщение было коротким, но страшным: "Танки и мотопехота противника заняли Юхнов и движутся к Подольску". И это в глубоком тылу Западного фронта, причем на этом участке фронта от Ильинского, где располагались укрепления Малоярославецкого УР, до самой Москвы никаких войсковых соединений Красной Армии не было.
Сообщение стали перепроверять, и командующему ВВС округа полковнику Сбытову грозило разжалование за распространение непроверенной информации. Но его летчики были правы: Юхнов пал под внезапным ударом немецких танковых и моторизованных частей, которые, однако, не пошли сразу на Москву, а, оставив в Юхнове заслоны, повернули на запад, замыкая кольцо окружения вокруг армий Резервного и Западного фронтов, отрезав им пути отхода к Можайскому и Малоярославецкому укрепрайонам.
Обстановка здесь была катастрофической. Массы советских войск -- до пяти армий -- угодили в окружение западнее и севернее Вязьмы в первые же дни немецкого наступления. А четыре дня спустя на Москву двинулись 57-й и 10-й танковые корпуса и дивизия СС "Рейх".
Советское командование успело подтянуть к деревне Ильинское сводный отряд подольских артиллерийского и пехотного училищ, а также 17-ю танковую бригаду и батарею 222-го зенитного полка. Этими силами немецкие войска были остановлены лишь на 6 суток. Или на целых 6 суток!
Вот так неудачно началась знаменитая Московская битва, считающаяся одним из наиболее значительных событий Великой Отечественной войны. До сих пор продолжаются споры о том, что же стало главной причиной остановки немецкого наступления у самых стен советской столицы. И если некоторые наши специалисты по-прежнему напирают на гениальность советского командования и массовый героизм воинов, то другие приняли подход "недобитых немецких мемуаристов", уверяющих, что поражение вермахту под Москвой нанесли непобедимые "генерал Грязь" и "генерал Мороз".
Вашему вниманию предлагается точка зрения ветерана, которая отличается от выдвигаемых профессионалами-историками.
Михаил СВИРИН
3. Гвардии младший лейтенант Григорий Архипов о битве под Москвой.
(записано в августе 1990 года на охоте в Вологодской области)
Война -- это не так просто, как тебе кажется. Были в ней и такие моменты, что сразу не поймешь. Например -- оборона Москвы. Как мы немца тогда остановили, понять не просто. Я вот видел это и много читал. Наверное, все, что написали маршалы наши. Читал и статьи разные! Но никто из писарчуков толком разобъяснить ничего мне не может. Загадка тут есть, почему это нас до декабря все больше били, а в декабре мы аж на сотню километров гансов откинули? Говоришь, воевать выучились? А почему они всего через месяц-другой после этого опять так нас умыли, что никто из больших командиров вспоминать о весне 1942-го не хочет? Сейчас новые писарчуки пишут, что недобитые гансы правы, мол. Что дожди осенью и мороз зимой 1941-го, дескать, спасли Москву. Но это только полный дурак или враг может так говорить. Да и мороз в том ноябре был забористый, градусов под тридцать, а почему-то не остановил немца-то! И капут полный нашей обороне именно в ноябре и наступал. Точно по самым морозам. И почему это считают, что мороз на немца действовал, а на нас нет? Тем, что пишут про полушубки, про шапки-ушанки и валенки, надо бы узнать, когда и сколько мы их получали. Я так всю зиму 1941/42 в тельнике с шинелкой и проходил. И шапку-финку с убитого бойца снял. И с убитых немцев вшивники снимал. Утеплиться чтоб. И не только я так. Было это.
Говорят еще, что под Москвой у нас сил было хрен знает сколько! Что сибиряки, мол, Москву спасли. Тысячи сибиряков. А те же сибиряки, прибыв к нам, равнялись почему-то на наш полк, в котором больше всего было стариков да очкариков. Дивизия-то формировалась сперва из ополченцев, кого прежде в армию никак брать не желали. И почему это кадровые части в полутораста верстах от столицы обмишулились, а ополченцы хрен его знает как вооруженные да неполного комплекта у стен Москвы немца остановили? Думаешь, у немца сил у Москвы уже не было? А в жуткие февральские морозы они нас, пополненных теми же сибиряками да перевооруженных сэвэтэшками, обратно чихвостили в хвост и в гриву и всю весну кряду так? Почему для нас линия Гжатск -- Вязьма аки заколдованный рубеж какой-то стала? Так и не перешли мы ее. Сил положили -- страсть, а вперед не продвинулись. Вот в этом главный вопрос, загадка и есть. До самой моей смерти буду думать об этом. Да уж недолго осталось. Хочешь скажу, о чем думаю?
Ты не думай, мне врать не след. Призвали меня в августе, как исполнилось полных семнадцать, одели, вооружили, провели обучение и потопали мы под Вязьму. Там войск много было! И пушек полно, и боеприпасы есть, и самолеты. Вот танков, правда, маловато. Ну, начали мы немца потихоньку перемалывать. То там ему стукнем, то тут, а позади нас московский рубеж достраивали. На фронте сперва никаких больших наступлений не было. Киев доживал последние деньки, а перед нами немец смирно вел себя после ельнинской мясорубки-то. Нас даже в тыл отводили и дополнительно учили стрелять и штыком орудовать. Никаких тревожных сообщений. И вдруг пятого октября узнаем, что немец по нас с тылу ударил. От самого Юхнова! А до Юхнова добрая сотня километров от фронта -- и это по прямой. Это как немца к Юхнову пропустили? Кто там прошляпил? До сих пор не пойму. Мы были фронтом на запад, а немец аккурат по тылам нашим с востока и пришел.
Оборонялись мы, как могли, народу полегло -- тьма. А потом пробили коридорчик и потихоньку стали к своим выходить. Говорили, что сам генерал Лукин наш отход прикрывал, потому и в плен к немцу, тяжело раненный, попал. А потом отошли мы в тыл, и я попал в полк из ополченцев. Винтовку мне дали французскую, патронов немножко насыпали -- и опять в бой.
Полк удивительный. Военной выправки никакой. Все больше больные да пожилые. А воевали -- дай бог каждому. Стояли мы тогда под Нарофоминском. Ну, немец на нас пошел. С танками, самолетами. А у нас всего пяток пушек да танчики махонькие, похожие не коньков-горбуньков. И вроде капут должен настать нам. Сил-то у них много. А остановили его. Смекаешь? Остановили старые да немощные. Или не чудо это?
До декабря так и стояли. Немец то там, то тут вклинится -- и назад. И если бы только у нас так. Про 28 панфиловцев все знают, а почему такое только у самых стен Москвы было? Полсотни танков не смогли какой-то взвод раскатать. Когда такое еще было? Ни прежде, ни потом не случалось. Я про себя могу сказать, что прежде никогда особой точностью стрельбы не отличался, а тут из своего "лебеля" чудеса стрельбы показывал. Не догадываешься о чем это я? Ну, тогда послушай, как наступать мы начали.
Помню, воткнулись тогда немцы в нашу оборону. Крепко воткнулись. Оборона опять трещать стала. Потери -- до половины личного состава! Командир полка лично к нам: контратаковать! Поднялись все и с винтовками наперевес! На пехоту и танки!!! С винтовками!!! Да по глубокому-то снегу! Это же смерть верная! А они из танков вылезать и деру!!! Только хрен ушли от нас! Всех перекололи. И прямым ходом к следующей деревеньке, что за перелеском стояла. А нам в лицо пять (!) пулеметов строчки выписывают! А мы на пулеметы бегом по снегу, что выше колена! Тяжело, сердце заходится! Мне еще что, я все-таки молодой тогда был. А старички наши не только не отстают -- иного еще хрен догонишь! Только снег столбом за спиной вьется!
И что ты думаешь? В деревеньку вбежали, а там на улице еще четыре брошенных танка с крестами и заведенными моторами! Почему они из танков-то удирали? Испугались или еще чего? А самое странное, что потери у нас тогда небольшие были. Сколько -- не помню уже, но меньше, чем когда в окопах мы сидели.
Вот так и гнали мы его аж до самой Вереи, где и ранило меня. А наша армия даже до Вязьмы дошла. Но тут уже немец бить начал. Погибла армия-то. И командарм-33 Ефремов в том окружении погиб. Царствие ему небесное.
Но про это как-нибудь потом. Сейчас я про оборону да про наступление сказать хочу. Понимаешь, тут как волшебство какое-то было. Все, что прежде большими силами сделать не могли, -- под Москвой меньшими получалось. А после Москвы опять не удавалось. Так что хошь или не хошь -- что-то тут такое есть...
Некоторые однополчане, что видели это, считали, что бог нам тогда помогал. Силу нам большую дал. Потому, мол, и панфиловцы смогли полсотни танков забить. Потому и смогли мы по глубокому снегу с винтовками на танки, а забоялись они нас. И оттого стреляли они не так здорово, как раньше и как потом. Может, и так, но я думаю, что не бог тут приворожил. Просто за нас, за Москву вся страна, весь мир сопереживал! Все молились, чтобы Москва выстояла! Если бы Москва пала, был бы конец света! Так все потом говорили. Все желали немца остановить. Потому и какая-то сила к нам пришла от них. Потому и остановили.
А уж как погнали немца-то, тут все возрадовались. Ликовать начали. До сопереживания ли? И мы воевать похуже стали. Иссякла сила-то. Кончилось второе дыхание. А дальше уже все более-менее как полагается шло. Законы военной арифметики выполнялись.
Вот такое мое мнение. И другого разумного объяснения этому я не вижу.
(Григорий Алексеевич Архипов 1924 г.р. -- закончил войну в звании гвардии младший лейтенант. Записано с его слов в августе 1990 г.)
------------
* Продолжение. Начало в № 22 (25614) от 7.02.2000 (московский выпуск) и № 32 (25624) от 19.02.2000 (региональный выпуск).
О войне, об отступлениях и наступлениях, победах и поражениях, написано много. Труженикам же тыла, создававшим оружие для фронтовиков, внимания уделяли меньше, хотя их работа в годы войны была не менее самоотверженной, а вклад в Победу -- не меньшим.
Поэтому, вспоминая сегодня о войне, мы посчитали очень важными рассуждения об "окопавшихся в тылу" пехотинца Андрея Васильевича Петрова, 1925 года рождения.
"Окопавшиеся"
Что ты обратно про войну спрашиваешь? Бои, герои, танки, пушки... Немецкие атаки, наши наступления... Уже в который раз с тобой все про фронт гутарим, а для меня самый трудный период в войну был, пока я в тылу маялся. Тогда все это по-другому воспринималось. Там на фронте люди немца бьют и ордена зарабатывают, а мы тут в тылу прохлаждаемся. Это только потом, после войны понял я, что, эта, в тылу даже пострашнее было. Точно, что пострашнее, чем на фронте.
Когда война началась, я еще учился. Сперва далеко она была. На фронт уходили отцы, братья, друзья, что постарше. Сообщения какие-то были, ну не совсем понятные. Тяжелые бои, упорная оборона, потери немецкие. Сперва и похоронок-то вроде как и не было даже. А фронт с каждым днем все ближе и ближе. И все страшнее становится. А военкомат никак в герои нас не берет. Пацаны мы еще для них сопливые.
Потом осень настала. И жрать стало нечего. На фронте бои идут, а у нас в тылу болеть от голоду стали. Про смерти не слыхал я, все-таки не Ленинград у нас, а вот болели -- это да. От плохой еды да малого ее количества и болели. Я вон сам здоровый парень был, а кушать нечего. По иждивенческой карточке обретался. А по ней, дай бог, если десятилетнему покушать на день хватит. А мне уж почти семнадцать. Лобешник во какой вымахал. На завод пошел -- жиров немного заработать, рыбных консервов, доппаек то есть, ну и денег тоже...
Потом, помню, как зимой к Ленке Елкиной дядя-фронтовик в гости зашел после госпиталя, так он нам на квартиру (11 семей) целую банку тушенки оставил! А знаешь, что было тогда банка тушенки? Это же праздник! А дядя тот говорил, что на фронте такую банку на двоих каждый день дают! Представить было трудно. Полную банку на двоих! Мы, пацаны, и так на фронт сильно хотели, а тут и вообще разохотились. Кушать тоже хотелось!
Потом я и на фронт попал. С одной стороны, трудно стало -- убить могли. Но это вряд ли... Пообвык я немного в обороне, в окопах, да и талисман свой сохранил. Он меня и уберег, талисман. Иногда трудно было, язык на плечо вываливали, а иногда и полный день спать доводилось. Разное было. Но не голодали уже особо. Иногда ели не три раза в день, а больше, особенно если после боя еду привозили. Порой набьешь утробу под завязку -- и за себя, и за тех, что погибли, -- повернуться трудно. А в тылу, я уж и не знаю, чтобы хоть когда сытно было. И остались в тылу кто? Девки да бабы, пацаны да слабосильные, и старики в придачу! Катя моя рассказывала, что пришел к ним как-то специалист -- металлург, с фронта демобилизованный по ранению, так за полгода исхудал он на тыловых харчах -- одни глаза остались.
Еще раз повторю тебе, что на фронт часто бежали пацаны не только за подвигом, но и как бы пожрать получше. Даже тыловая норма с рыбными консервами была. И "наркомовские"! А все равно пацану жрать хочется. Иногда трофеями какими разживешься, галетами или колбаской твердой, сало-шпик в целлофане. Иногда какую птицу стрельнешь или от убитой лошади кусок отрежешь... А что в тылу? Хрен у кого в тылу чем разживешься. И 100 грамм водки никто за просто так не поднесет. Пусть разбавленная она и вонючая, но ведь каждый день есть, махнуть на что-то можно, если сам не пьешь. И курево дают часто, а в тылу откуда такие радости? Сперва отработают часов двенадцать, а то и побольше, потом брали талоны на доппаек и все их под чистую в столовой проедали. Давали им и махорку, но редко. Самосад со второго лета все садили, у кого грядки были. Даже любители были его с листьями сливы или еще каких деревьев смешивать. Для запаху. Картошку большей частью в мундире сваривали, чтобы тоже побольше получалось. Только к весне чистили ее, чтобы кожуру с ростками в землю бросить. Из кожуры тоже картошка прорастала. Мои подкармливались еще и тем, что каждый день ходили на железную дорогу, пустые вагоны веничками выметывали. А в них иногда остатки зерна были-та. По чуть-чуть в уголочках. Но иногда втроем и с полведерка наметали, а потом что намели просеют от грязи, в ручную мельницу-самоделку засыплют и -- лепешки печь пополам с картошкой. Это уж потом яичный порошок и комбижир появились, когда американцы нас подкармливать начали. Полегче стало.
И не просто выживали они в тылу. Это как в песне: "Дни и ночи у мартеновских печей не смыкала наша Родина очей!" Это мы после войны на них иногда небрежно смотрели. Пацаны были, что с нас возьмешь? А они оружие нам делали. Знаешь, как моя Катеринка тогда работала? Представь! Девка шестнадцати лет. Молодая да красивая, но махонькая. Взяли ее заусенцы со снарядов удалять. Ерунда, говоришь? Это как поглядеть. Закрепляли снаряд в станке. Тысячи две оборотов он дает, снаряд вертится, а она брала в руки железный лом с корундовым шабером и лампочкой на конце, вставляла его в камору и на плечо, или на грудь -- заусенцы срезать! А в ней росту меньше, чем полтора метра, и вес как перушко. А снаряд-то вертится, лом в грудь бьет! Больно! Часто после смены кровью или чугуном харкала Катюшка моя, и подруги ее харкали! Но норму выполняли и перевыполняли, как положено! А поработав, шли потом на крыши, чтобы немецкие "зажигалки" пожару не наделали. Хреново им было, матерям вашим, а им до сих пор никаких льгот не положено. А кое-кто из нас, фронтовиков, до сих пор того не понимает. Да! Нам-то, видишь, и льготные цены на билеты, и магазины "Ветеран", и заказы какие-то, а им ничего этого нет. Несправедливо это. Не однажды я про них очень обидные прозвища слышал: "тыловые крысы", "окопавшиеся..." В тылу они окопались вроде... Это каким же злыднем надо быть, чтобы сказать такое про них? Земной поклон им всем мы бить должны. Это они нам оружие в руки-то дали. И боеприпасы они дали! А что мы без оружия и боеприпасов? Так-то!
Все тогда на фронт работали. Даже моя младшая сестренка со своими одноклассниками. Они в школе пакеты клеили для взрывчатки, а потом мешочки фланелевые для каких-то прицелов шили, потом сумки противогазные да гранатные, рукавицы. Самым страшным наказанием для них было тогда, если не давали им работы "для победы". Это десятилетним-то! А другие ребятишки на свалках да по сараям всякие металлы и тряпки с кожей и стеклянные бутылки собирали. А может, как раз из этого металла тот самый снаряд отлили, что мне жизнь спас, или та самая бутылка смесью КС наполнена была, которая немецкий танк в последний момент остановила? А по выходным они, школьники, детишки то есть, в парадной одежде в госпиталь ходили. Раненым концерты устраивали, ухаживали за ними. Самих от голода да усталости шатало, а они песни пели, стихи рассказывали. А их за это хорошо если кашкой пшенной или гороховой с чаем покормят или по кусочку сахарина дадут. Ты, поди, и не слышал про сахарин-то...
И мало того, что они от голода шатались, а всем миром оружием нас снабжали, они еще и нам посылки от себя собирали. Катенька говорила, что только в сорок третьем посылки частенько в армию от цеха собирали. Да не по одной -- по нескольку за раз. К каждому празднику посылки, да еще... Она для фронта постоянно рукавички, шарфы, носки вязала, а однажды пальто отцово драповое отнесла... Каждый что-то хотел послать от себя защитнику отечества. Мне то есть, да бате твоему... Думаешь, нам без этих шарфиков не прожить было? Прожить-то можно было, но с ними радостней, спокойнее, лучше как-то... Только тут и понимаешь, что не один ты. Что вся страна с тобой. И никаких наград тебе больше не надо было. И сил прибавляется.