От mpolikar
К All
Дата 02.08.2004 13:51:55
Рубрики WWI;

статья об убийстве эрцгерцога (+)



http://www.kommersant.ru/k-money/get_page.asp?page_id=22951707.htm&m_id=28498
От mpolikar
К mpolikar (02.08.2004 13:51:55)
Дата 02.08.2004 14:16:57

Интересный материал о WW1 есть в "Ъ-власть", но


на сайте он закрыт :(((.
От Kosta
К mpolikar (02.08.2004 14:16:57)
Дата 02.08.2004 17:01:04

Вот она

За Веру, Царя и Эрц-Герец-Перца

Ничто так не способствует патриотическому подъему, как начало войны. После того как 90 лет назад началась первая мировая, думцы перестали критиковать власти, рабочие -- бастовать, а призывники -- уклоняться от службы. В ненависти к германскому духу философы не уступали погромщикам немецких магазинов. О патриотической мобилизации российского общества рассказывает корреспондент "Власти" Александр Малахов.

"Хороший день, в особенности в смысле подъема духа"
20 июля 1914 года Николай II записал в дневнике: "Хороший день, в особенности в смысле подъема духа... В 2 1/4 отправились на 'Александрии' в Петербург и на карете прямо в Зимний дворец. Подписал манифест об объявлении войны... При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали меня и Аликс (императрица Александра Федоровна.-- 'Власть')".
Что касается подъема духа, то император был совершенно прав: жители столиц встретили "вторую отечественную" (как ее называли тогда в прессе) восторженно. Патриотические настроения охватили все слои общества. Прекратились забастовки и вообще какие бы то ни было антиправительственные выступления. В Петербурге толпа патриотов сожгла немецкое посольство, Дума на время перестала клевать власть и безропотно приняла военный бюджет. А 18 июля из-за ненависти ко всему немецкому завершился петербургский период русской истории -- столицу переименовали в Петроград. Как это ни удивительно, всеобщая мобилизация почти не выявила желающих "закосить" от армии: в первые же дни войны на мобилизационные пункты явилось 96% подлежащих призыву. "Сведения официальные и частные, доходящие до меня со всей России, одинаковы,-- писал в дневнике посол Франции в России Морис Палеолог.-- Одни и те же народные восклицания, благоговейное усердие, объединение вокруг царя... Никакого разногласия".
Правда, реальные цели этой войны большинству патриотов были недоступны. Общественные настроения выражались в простой и понятной формуле "За веру, царя и отечество". С кем и ради чего нужно было воевать, никого особенно не интересовало. "Даже после объявления войны,-- вспоминал генерал Алексей Брусилов,-- прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там Эрц-Герец-Перц с женой были убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы -- не знал почти никто, что такое славяне -- было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать, было совершенно неизвестно... Чем был виноват наш простолюдин, что он не только ничего не слыхал о замыслах Германии, но и совсем не знал, что такая страна существует, зная лишь, что существуют немцы, которые обезьяну выдумали, и что зачастую сам губернатор -- из этих умных и хитрых людей".

"Чтобы каждый мог вовремя плюнуть немцу в харю"
В первые дни войны всегда наблюдается дефицит героев, чьи подвиги можно было бы растиражировать и ставить всем в пример. Героем этой войны стал ефрейтор казачьего Ермака Тимофеевича полка Козьма Крючков. Встретив с четырьмя рядовыми казаками вражеский разъезд из 22 немецких кавалеристов, он лично убил офицера и еще 10 всадников, получив при этом 16 ран. Козьма Крючков стал первым георгиевским кавалером, правда полученный им орден имел номер 5501. Такой большой номер объясняется тем, что награды были разосланы одновременно и крупными партиями, а первая армия Северо-Западного фронта, приказом по которой был награжден Крючков, получила кресты начиная с #5501.
Героизм реального казака Козьмы Крючкова и легендарного солдата Ивана Бровкина описывался в многочисленных журналах и массовых листовках. Издаваемые гигантскими тиражами описания военных подвигов стали любимым чтением простого народа, в особенности детей. Подрастало поколение, воспитанное на рассказах об убийствах. Прочитав газетную заметку о том, как ребенок "переколол 13 австрийцев", один из современников записал в дневнике: "Ведь последние слова -- кошмар. В обыкновенное время это было бы мировое событие по своему сплошному ужасу -- преступление из ряда вон выходящее... 12-летний мальчик переколол 13 человек! Теперь наоборот. Мальчик -- герой. Мальчик лично награжден Георгием Главнокомандующим. Мальчик окружен ореолом славы. Ему сотни тысяч мальчиков позавидовали. О нем миллионы подумали восторженно..."
Массовые издания изощрялись в демонстрации ненависти к врагам. Например, сатирический журнал "Забияка" рекомендовал установить для проживающих в России немцев специальную форму одежды с надписью "Подлец". Делалось это для того, "чтобы каждый мог вовремя плюнуть немцу в харю". Тот же журнал шутливо советовал не лечить немцев в русских больницах, а вместо воды давать им касторку.

"Говорили солдатам о том, как они будут убивать немцев"
Для школьников начало войны стало событием, сделавшим их жизнь интересной и осмысленной. Проснулась жажда деятельности, причем сначала это повлияло, как ни странно, на успеваемость: все вдруг начали лихорадочно учиться. "Как теперь хочется работать,-- писала в начале войны гимназистка шестого класса своей матери.-- С каким удовольствием делаешь уроки! Нашего ленивого класса не узнать!.. Ни по одному предмету во всем классе нет ни одной тройки. Небывалое явление!" Сообщения о боевых действиях (а на первых порах это были победы) придавали жизни разнообразие.
Школьники охотно пользовались возможностью помогать фронту. Они провожали на фронт войска во время массовых мобилизаций, переписывались с солдатами, встречали первых раненых. Дети радостно делали подарки солдатам (то есть шили для них варежки и кисеты), собирали для раненых деньги и продукты. Летом 1915 года в ряде губерний учащиеся, чтобы заменить ушедших на фронт солдат, добровольно трудились на полях. По неполным сведениям, к лету 1916 года насчитывалось 217 таких дружин, в которых работало 6154 школьника. Правда, крестьяне при виде бросившихся им на помощь барчат приходили в полное недоумение. Поверить в то, что гимназисты трудятся добровольно и бескорыстно, крестьяне не могли. Многие считали, что молодые помощники -- или пленные, или пойманные шпионы. Солдатки пытались не допускать неизвестно откуда взявшихся помощников на свои наделы, так как опасались, что стоимость их работы казна вычтет из пособия.
Отдельным развлечением патриотически настроенных школьников стало участие во всевозможных шествиях с флагами. Война превратила учащихся, которые еще недавно сочувствовали революционерам, в ярых монархистов. Школьники сами организовывали массовые шествия с портретами царя и наследника, причем заканчивались они иногда погромами немецких магазинов. После того как гимназисты разгромили магазины немецких коммерсантов Мандля и Эйнема, попечитель Петроградского учебного округа издал указ, запрещающий в учебные часы проводить шествия и митинги.
Пределом мечтаний для малолетнего патриота было попасть на фронт и своими руками бить немцев. Уже в первые недели войны в Москве и Петрограде были зафиксированы десятки случаев бегства 10-17-летних детей и подростков на фронт. Бежали не только мальчики, но и переодетые в мужской костюм девочки. Гимназисты не утруждали себя разработкой планов побега: они не брали с собой ни денег, ни продуктов, ни одежды. Однако многим все-таки удалось добраться до театра военных действий. За первые месяцы войны в Вильно было поймано более 400 беглецов-патриотов, чьи родители подали в розыск. Количества беглецов, о которых не было заявлено, не знает никто. Кого-то удалось поймать в пути и отправить домой, кто-то попался, пытаясь записаться в действующую армию. Но многим удалось пристать к частям. Такие добровольцы делали все: приносили на передовую воду, помогали допрашивать пленных (в отличие от солдат многие гимназисты владели немецким языком), перевязывали раненых и ходили в разведку.
Но мечтой всех попавших на фронт подростков было совершить подвиг. Сохранился рассказ фронтового офицера о двух приставших к его полку 12-летних мальчишках, ходивших в разведку: "Вернулись они забрызганные кровью, измученные, но на конях, которых угнали у австрийцев... 'Лазили мы в деревню С.,-- рассказывал Мишка,-- и наткнулись на часового. Приткнулся он к стогу сена, покуривает, песню какую-то мурлычет, нас не видит... Вот подкрался я к нему, да сзади за шею уцепился, хрясь -- и задавил'. 'Он язык высунул, синий-пресиний сделался,-- дополнил Васька.-- Да ничего, не крикнул. Ногами дрыгнул раза два и околел'. В деревне им пришлось убить еще одного часового, которого они проткнули штыком, и 'крови вышло из него страсть как много', и 'все хрипел, словно боров зарезанный'. Они рассказывали так просто и с таким увлечением о том, как убили они двух человек... они так красочно расписывали, как 'трепыхался' и 'хлюпал' зарезанный ими солдат и как они у мертвого стянули ранец, в котором нашли галеты и вино, как съели их тут же подле умирающего, что... становилось страшно за этих детей... 'Это ужас,-- говорил наш полуротный, поручик Н.-- Ведь после войны это будут преступники, форменные головорезы'".
Впрочем, некоторые беглецы становились героями и без пролития крови. Характерен в этом отношении пример 15-летнего мальчика, которому жизнь в окопах быстро надоела и он вернулся в Киев, где купил Георгиевский крест. Полиция задержала его, когда он прогуливался по Крещатику с этой наградой на груди.
Но даже самый благополучный вариант, когда ребенок, повоевав, получал контузию и орден, а затем возвращался на школьную скамью, был безрадостен. Побывавшие на фронте дети были уже не способны ни к чему, кроме войны. И позже, во время гражданской, они возвращались к любимому делу.

"Немецкая гносеология есть такая же муштровка, как и немецкий империализм"
Когда дети громят магазин, в котором немцы продают конфеты, в этом мало удивительного. Но когда повоевать мечтают декадентские поэты или изысканные философы, это уже диагноз.
В октябре 1914 года на заседании Религиозно-философского общества Владимир Эрн прочитал доклад "От Канта к Круппу". Этой работой Эрн доказывал неразрывную связь германской культуры и германского милитаризма: "Я убежден, во-первых, что бурное восстание германизма предрешено аналитикой Канта; я убежден, во-вторых, что орудия Круппа полны глубочайшей философичности; я убежден, в-третьих, что внутренняя транскрипция германского духа в философии Канта закономерно и фатально сходится с внешней транскрипцией того же самого германского духа в орудиях Круппа... Да не подумает кто-нибудь, что я хочу иронизировать. Я отношусь к этому тезису с величайшей серьезностью... Если немецкий милитаризм есть натуральное детище Кантова феноменализма, коллективно осуществляемого в плане истории целой расой, то орудие Круппа -- суть самое вдохновенное, самое национальное и самое кровное детище немецкого милитаризма. Генеалогически орудия Круппа являются, таким образом, детищем детища, то есть внуками философии Канта". Самое смешное, что через две недели после этого доклада пришло известие о том, что Круппу присвоено звание доктора философского факультета Боннского университета. Об этом событии Эрн радостно сообщил на следующем заседании общества.
В своем патриотическом пафосе Эрн не был одинок. В статьях Николая Бердяева того времени можно найти похожие пассажи о милитаристичности германского мышления. "Мировой хаос,-- писал Бердяев,-- должен быть упорядочен немцем, все в жизни должно быть им дисциплинировано изнутри. Отсюда рождаются непомерные притязания, которые переживаются немцем как долг, как формальный категорический императив. Свои насилия над бытием немцы совершают с моральным пафосом... Воля к власти над миром родилась на духовной почве, она явилась результатом немецкого восприятия мира как беспорядочного, а самого немца -- как носителя порядка и организации. Кант построил духовные казармы. Современные немцы предпочитают строить казармы материальные. Немецкая гносеология есть такая же муштровка, как и немецкий империализм. Немец чувствует себя свободным лишь в казарме. На вольном воздухе он ощущает давление хаотической необходимости. В понимании свободы мы с немцами никогда не сговоримся... Могущественная, угрожающая всему миру германская материя есть эманация германского духа, и дух германский истощился в этой эманации, умалился от этого напряжения вовне".
От философов не отставали и деятели культуры, тем более что поводов для патетических выступлений хватало. Так, почти все художественные издания откликнулись на расстрел германской артиллерией знаменитого Реймсского собора. Вот как комментировал обстрел критик журнала "Аполлон": "Старый Тор, чудовищный бог, страшилище германского варварства, торжество которого предрекал и у них Генрих Гейне, набросился на эту чудную добычу, он напряг свои силы, чтобы разрушить не прежним молотом своим, а усовершенствованными снарядами своих мортир и пушек; он целился в эти башни и стрелки, в порталы и арки, он метил в статуи святых и дев, он оскорбил природу и попрал искусство, он изнасиловал камни, оживленные вдохновением".
Про то же писали и поэты. Причем дело не ограничивалось агитационно-патриотическими сборниками стихов о судьбах славянства и русском флаге над Константинополем. В 1915 году все тот же "Аполлон" поместил обзор военных стихов, написанных действительно первоклассными поэтами. На военные события откликнулись Михаил Кузмин и Вячеслав Иванов, Николай Гумилев и Осип Мандельштам.

И лишь по прошествии некоторого времени, когда на смену победам пришли поражения, отношение к этой войне стало меняться. Никто не ожидал, что она будет столь кровопролитной. Позже было подсчитано, что во время первой мировой войны в год погибало в 30 раз больше людей, чем во время наполеоновских войн. А всего Россия потеряла больше миллиона человек (а все воюющие стороны -- 10 млн). Стоит ли после этого удивляться, что сборники патриотических стихов пользовались все меньшей популярностью, зато не залеживались на прилавках пособия для желающих уклониться от призыва. А на смену толпам добровольцев пришли толпы дезертиров. Причем общественное мнение считало дезертиров героями, борющимися против бессмысленной войны. Армия стремительно разлагалась, и если в августе 1917 года дезертиров было 365 тыс., то к началу зимы эта цифра возросла почти до 2 млн. Деятели культуры теперь предпочитали писать об ужасах войны, гуманизме и ценности человеческой жизни. Массовые шествия теперь предпочитали выступать с антивоенными лозунгами. Но прекратить военные действия было не так просто, и заканчивающаяся первая мировая плавно переходила в войну гражданскую.

От mpolikar
К Kosta (02.08.2004 17:01:04)
Дата 02.08.2004 19:19:03

и еще пара нюансов



>Позже было подсчитано, что во время первой мировой войны в год погибало в 30 раз больше людей, чем во время наполеоновских войн.

Хм.. В WW1 гибло примерно 2-2.5 млн человек в год.
Автор(ы) хотят сказать, в овремя наполеоновских войн гибло менее 100.000 в год? ИМХО больше, даже если считать только французов.

>Армия стремительно разлагалась, и если в августе 1917 года дезертиров было 365 тыс., то к началу зимы эта цифра возросла почти до 2 млн.

Ага. Такой бурный рост Количества дезертиров был вызван декретом о мире от того же окт.1917, поэтому дезертирами их некорректно считать . Армию-то фактически распустили ...
От Алексей Мелия
К Kosta (02.08.2004 17:01:04)
Дата 02.08.2004 17:22:15

Добовление

Алексей Мелия
>Но прекратить военные действия было не так просто, и заканчивающаяся первая мировая плавно переходила в войну гражданскую.

Здесь можно отметить что этот переход был встречен "обществом" с неменьшем энтузиазмом и восторгом, чем объвление Германией войны России.

http://www.military-economic.ru http://www.livejournal.com/users/alex_melia/