>Доброго времени суток!
>А, что народ скажет по прошедшему по ТВ фильму Кончаловского об Андропове? Мог ли он стать советским Дэн-Сяо-Пином, еслиб прожил еще лет 5 ?
Фильм видел только одну серию. По поводу "дэнсяопинства". Не знаю, упомянут ли там такой вот сюжет - с венским институтом прикладного системного анализа .Это солидная контора
этот материал года два назад носили по сети
------
* * *
ЛОНЖЮМО ИМЕНИ АНДРОПОВА
Двадцать лет назад попытки управлять страной методами спецслужб закончились провалом. Сейчас мы наблюдаем новую попытку из этого же ряда.
Ах, если можно было бы вернуться назад! Ах, если бы смерть тогда не унесла умного и волевого Андропова! Возник своего рода андроповский миф. Действительно, «проект Андропова» существовал, и именно из него вышли такие известные ныне люди, как Анатолий Чубайс, Сергей Глазьев, Петр Авен.
Ставка - на сверхкорпорацию
Вячеславу Сергеевичу К. немного за пятьдесят. Двадцать лет в разведке, десять лет в крупном бизнесе. Его рассказы очевидца, а иногда и участника событий переворачивают вверх дном устоявшиеся представления о нашей недавней истории.
На рубеже 1970-х и 1980-х страна провалилась в кризис. В 1979 году минимум треть регионов села на свои карточки. А Юрий Владимирович Андропов примерно тогда же и пришел окончательно к необходимости экономической реформы. Потому что мыслил системно и видел, что корень зла - в экономике.
В Андропове, как и в других вменяемых руководителях того времени, идеологии было не больше, чем в баллистической ракете. Коммунистическая идея была лишь одним из инструментов международной конкуренции.
Замысел Андропова, как я его могу сейчас реконструировать, опирался на использование тогдашних конкурентных преимуществ Советского Союза, который представлял собой одну огромную корпорацию, обладавшую финансовой независимостью, хозяйственной замкнутостью и колоссальным технологическим потенциалом, «запертым» в военно-промышленном комплексе. Все это, в отличие от Запада, он мог концентрировать в решающем месте и в решающий момент, - так нам, по крайней мере, тогда казалось. Мы считали, что СССР можно действительно превратить в некую корпорацию «Красная Звезда», равной по силам которой на мировом рынке просто не окажется.
Главным преимуществом СССР были технологии, однако он не мог обеспечить их распространение в народном хозяйстве. «Внедрение научно-технического прогресса», как это тогда называлось, оставалось принципиально нерешаемой в рамках советской системы задачей. Поэтому Андропов решил обеспечить выигрыш времени, чтобы экономика начала воспринимать собственные технологические достижения.
До окончательного выздоровления советской экономики сфера применения передовых технологий внутри страны ограничивалась бы ВПК. Относительно устарелые, но все равно опережающие «мировой уровень» технологии передавались бы крупным объединениям, которые привлекали западные капиталы. В результате наши союзники по Варшавскому договору превращались в «индустриальный придаток» Советского Союза, а он, в свою очередь, концентрировался бы на создании новых технологий.
Крупные объединения, привлекающие западные капиталы в советские технологии, должны были выходить на мировые финансовые и фондовые рынки. Карикатурой на эти объединения стали структуры, создававшиеся в начале 90-х - достаточно вспомнить знаменитую государственную корпорацию АНТ, которую почему-то называют «кооперативом», консорциум «Деловой мир» и некоторые другие.
Кроме того, именно Андроповым впервые в истории была поставлена задача создать технологии манипулирования мировыми рынками, в первую очередь финансовыми. Эта задача потребовала колоссальных математических и психологических исследований, создания целой новой отрасли математики и, насколько я знаю, увенчалась успехом, хотя и спустя много лет после его смерти.
Стратегической задачей Андропова было изменение, как говорили на заре горбачевщины, «хозяйственного механизма». Чтобы проверить на всякий случай реальные возможности хозрасчета, да и занять экономистов «косыгинского призыва», он почти сразу же после избрания генсеком начал знаменитый «эксперимент по изменению условий хозяйствования», подведение итогов которого в 1985 году и дало жизнь всей нашей экономической публицистике.
Откуда пошел «Чубайс и Ко»?
Встал вопрос: а где взять профессиональных специалистов по экономике? Толковые экономисты у нас к тому времени остались только в теневом секторе, но они работали на уровне предприятий и не могли оздоровить страну. Косыгинским «шестидесятникам», готовившим несбывшийся хозрасчет, катастрофически не хватало кругозора. Все, что они могли - это требовать доведения до конца выхолощенной косыгинской реформы, которая в начале 1980-х изрядно устарела.
Андропов пришел к необходимости ковать новые кадры экономистов самостоятельно, «с нуля». В СССР готовить экономистов для «СССР-корпорации» было некому. Официальная наука отвергала сам факт существования противоречий при социализме, наглухо заблокировав возможность создания специалистов по разрешению этих противоречий. Они были в виде «специалистов по расшивке узких мест». Тогда их называли «системщиками», сейчас назвали бы «бизнес-консультантами» на уровне отдельных предприятий и даже корпораций-министерств, но в масштабах народного хозяйства даже простое представление такой профессии вполне могло быть расценено как «антисоветская деятельность».
Андропов пошел проверенным путем: раз специалистов нет и внутри страны их некому воспитать, значит, надо обучать их за пределами страны, на основе иностранного опыта. Парадоксальным было то, что впервые в истории так предполагалось обучать не специалистов идеологически нейтральной технической сферы, а фактически будущих лидеров государства, по крайней мере, интеллектуальных. То есть Ю.В. решил пойти по пути Ленина, который в 1910-х годах создал во французском городке Лонжюмо партийную школу для подготовки будущей коммунистической элиты. Изрядно позабытое ныне, тридцать лет назад слово «Лонжюмо» стало популярным благодаря вдохновенной поэме Андрея Вознесенского (тогда он пел дифирамбы коммунизму, а не демократии).
По замыслу Андропова, новые экономисты должны были впитать в себя эффективные рыночные механизмы и ценности, самостоятельно отбросив шелуху прямых провокаций, нацеленных на подрыв национальных интересов СССР, и в целом все неприемлемое. Наши стажеры должны были обогатиться новыми рыночными знаниями и самостоятельно провести их синтез с советской реальностью и задачами модернизации СССР. Андропов рассудил, что должный «идеологический контроль», а на деле - контроль с точки зрения конкурентных интересов СССР - смогут обеспечить за обучаемыми «стажерами» стратегически мыслящие сотрудники его ведомства. В результате часть специалистов - не только из КГБ, но и из некоторых других структур - была специально для решения этой задачи направлена «под крышу» Госстроя СССР и оттуда координировала работу. А в роли Люнжюмо решили использовать Международный институт прикладного системного анализа в Вене. Это - структура, о которой надо говорить отдельно. Весьма интересная, эффективная и специфическая структура.
Сказано - сделано. Выявили талантливых, незашоренных молодых экономистов и экономистов-математиков. Через каналы, оставшиеся еще со времен косыгинской реформы, обеспечили их взаимодействие с институтом в Вене. Формат работы установился очень быстро: проходили регулярные, по-моему, ежеквартальные семинары, на которые приезжали наши «стажеры» в сопровождении «кураторов» и встречались там с западными «специалистами по управлению», половина которых была офицерами западных спецслужб. Не могу отделаться от ощущения, что они знали нас так же хорошо, как и мы их, хотя до предательства Калугина, сдавшего практически всю нашу невоенную разведку, оставалось еще ой как долго.
Их интерес был прост - повлиять на нашу будущую элиту. По моей информации, они до смерти Андропова (а может, и позже) не знали наших замыслов и считали этот семинар просто одним из многих каналов подготовки специалистов, хотя и потенциально высокого ранга. Каждый день, после занятий, на котором наши западные партнеры рассказывали нам, как правильно повышать эффективность советской экономики и как рыночные отношения решили бы разом все проблемы советского общества, мы собирали свой, внутренний семинар, на котором пункт за пунктом показывали, как предлагаемые ими меры разрушили бы всю экономику СССР без остатка.
Таким образом, мы показывали неприменимость слепого копирования западных рецептов, которые нам навязывались. Очень многое нам нравилось, очень многого мы не понимали, и наши более образованные стажеры часто разъясняли нам многие подводные камни.
Под крышей венского Международного института прикладного системного анализа развернулась захватывающая борьба советских и западных спецслужб за души и мозги двух десятков советских молодых специалистов, которых Андропов готовил на роль спасителей и преобразователей советской экономики. Отбор был жесточайший, более половины группы отсеялось: некоторые из-за недостатка способностей, кто-то по этическим причинам, так как почувствовал, что ими манипулируют, но те, кто остался, действительно, вошли в историю России.
Можно назвать, например, Гайдара, Чубайса, Авена… Один из наших «стажеров» и сегодня занимает прекрасную должность в администрации президента, другой, пройдя крайне извилистый путь, «приземлился» в качестве члена Совета Федерации. Думаю, его карьера там и окончится. Третий стал известен в 1990-е как блестящий либеральный идеолог.
Интересно, что Гайдар пришел в группу позднее, уже после смерти Андропова. Тот не потерпел бы человека с таким мягким характером. Однако в бардаке, который начался после смерти Ю.В., процесс вышел из-под нашего контроля и стал стремительно развиваться по собственным законам.
Из спасителей - в мародеры
Андропов правил недолго. В марте 1984-го его похоронили. Вся его программа сломалась. Наши стажеры, будучи ребятами умными, очень быстро и очень четко осознали, что им доступны только две линии поведения.
Первая - защита интересов разлагающегося Советского Союза. После смерти Андропова эта защита стала крайне трудной задачей. Вторая линия заключалась в слепом принятии стандартных западных рецептов, навязываемых иностранными партнерами. Никаких здесь тебе интеллектуальных затрат, «все прогрессивное человечество» - за вашей спиной и колоссальная финансовая подпитка. Когда страна рушится, главными становятся личные интересы.
Нельзя винить наших стажеров за то, что они практически единодушно приняли участие в грандиозном грабеже России. Ведь Андропов отбирал их именно за соответствующие склонности: чтобы ими было легко манипулировать всегда, на любых, сколь угодно высоких постах, даже если власть КПСС рухнет, и в стране останется только КГБ. Но он и в кошмарном сне не мог представить себе полного краха всей системы, в условиях которого манипулировать нашими сотрудниками будем уже не мы. Вот, собственно, и вся история.
Обидно понимать, что твоя работа обернулась против твоей же страны. Но команда получилась что надо - цельная, жестко ориентированная на результат, способная отбирать и вовлекать новых талантливых членов, и я еще поработал с ней. Она была из-за кулис подобрана и накрепко спаяна профессионалом еще сталинской выучки. Андропов же был выученик Куусинена, который должен был возглавить Советскую Финляндию после Зимней войны.
Ю.В. внимательно следил за отбором стажеров. Окончательные решения принимал только сам. Когда колебался, даже киноматериалы смотрел - как человек держится, смотрит, говорит.
Вячеслав Сергеевич, а знал ли о планах Андропова кто-нибудь, кроме него самого?
Американцы, безусловно, знали, - но только первую часть плана Андропова, только то, что на самом деле было тактикой. Поэтому все силы бросили на торможение плана превращения СССР в сверхкорпорацию. Бездарность горбачевской конверсии, ее ориентация на западные подачки была результатом, в том числе, и осознанной политики США.
Что касается второй, стратегической части создания «Лонжюмо», - думаю, тогда об этом они не догадывались. В начале 90-х, когда они уже полностью перехватили управление нашими «стажерами», они должны были узнать уже все, и во всех деталях. Но не раньше.
В Союзе какие-то кусочки знали многие. Тот же Михаил Любимов написал книгу, в которой Андропов выступает как главный дирижер распада СССР, правда, почему-то надеющийся на протест народа и «живое творчество масс». Это литературная ошибка: что-то, а советский народ, после всех чисток и насилий, ленивый, трусливый и склонный к предательству.
Я тоже, хоть и непосредственно участвовал в процессе, видел лишь отдельные элементы. В более-менее целостную картину они сложились лишь позже, когда мне пришлось вместе с моими коллегами разрабатывать план того, что, реализованное по другому сценарию, получило название «ГКЧП». Но это - уже другая история…
Предостережение
Не знаю, отдавал ли Андропов себе отчет в том, что встал на путь организации самоподдерживающегося процесса в недрах советского общества, независимого от него самого. Думаю, он не мог себе представить ситуации, когда его «ударное подразделение» выйдет из-под его контроля. За эти годы я много думал о причинах нашей неудачи, эти мысли терзали меня, и я убежден, что она была неслучайной. Дело не в смерти Андропова, и при нем все пошло бы наперекосяк. Наша ошибка была фундаментальной: мы пытались силами спецслужб компенсировать разложение государства, силами части остановить гниение целого. История учит, что в таких случаях спецслужбы обычно хитрят и в конечном счете обманывают сами себя. Разыгрывая сложные и долговременные комбинации против долгосрочных исторических процессов, службы не понимают своей собственной кратковременности. В результате они намечают себе слишком длинную дистанцию, с которой неминуемо сходят задолго до конца «забега». Почему? Да потому, что они вовлечены в десятки других, менее значимых, но не менее интенсивных конфликтов.
Вспомним Алексея Зубатова, одного из блестящих деятелей царской охранки. Его опыт бесценен: он кропотливо создавал «ручные» организации рабочих, которые на время полностью раздавили экстремистов-революционеров. Но Зубатова не стало на его посту - и созданные им организации быстро радикализировались, став источником более опасного, чем можно было предположить, революционного движения. Лекарство оказалось страшнее болезни.
Генштаб кайзеровской Германии бережно и терпеливо раздувал огонек большевистского движения в России - давал деньги, направлял революционеров - и добился своего: революционная Россия подписала Брестский мир и позволила Германии избавиться от стратегического кошмара - «войны на два фронта». Но власть кайзера рухнула уже через год после российской революции, а выкормленные им большевики, придя к власти, не жалели сил для организации революции в Германии.
Эти примеры можно множить бесконечно. Они учат одному: невозможно с помощью спецоперации остановить объективные процессы.
Беседовал Стрингер-007
Сообщение отправлено: 13.02.02 16:28:37
----------
...
будущее творится именно сейчас. Именно сейчас протекает история событий, которые еще не произошли. Мы не обращаем на эту историю внимания, потому, что она лежит за пределами историй уже свершившихся событий. Как кому, а мне лично история событий, которые еще не произошли, гораздо более интересна, чем истории свершившихся событий.
Почему именно бюрократия? Да очень просто. Тема бюрократии, так или иначе, присутствует во многих уже свершившихся историях. В историях двадцатого века это вообще одна и наиболее часто встречающихся тем. Но практически везде она проходит на периферии. Упоминается, да. Вроде бы, оказывает какое-то влияние. Но все это на втором плане, в примечаниях.
Уже одно это не может не насторожить. Что это за материя такая, которая в истории явно участвует, но которая сама предметом истории не становится? Можно предположить, что история бюрократии, история идей и практических шагов по поводу бюрократии – это история не свершившихся пока событий. А посему эта история заслуживает особо пристального внимания.
1. СССР накануне 1985 года.
Накануне 1985 года Советский Союз представлял собой бюрократическое государство в чистом виде. Чисто бюрократического государства не может существовать в принципе, - может кто-то возразить. И будет прав. И это вовсе не парадокс.
Почему чисто бюрократического государства в принципе не может быть? Да потому, что невозможно представить себе, как такое государство могло бы быть легитимным. Конечно, такой проблемы не возникало бы, если бы все население состояло сплошь из бюрократов, то есть людей, только тем и занимающихся, что управлением. Но управлением кем? Самими собой? А кто их всех и почему кормит? Специально не буду здесь говорить о насилии, ибо это может увести нас далеко от темы. Просто Советский Союз образца 1985 года с насилием просто никак не ассоциируется. Да и бюрократия как социальная структура на насилие, не разовое, а постоянное, неспособна. Если бюрократия признает насилие приемлемым для себя способом разрешения проблем, даже такой важной, как проблема собственной легитимности, то она в первую очередь изнасилует саму себя в силу своей собственной природы.
Бюрократического государства быть не может, но никто не будет отрицать, что в каком-то государстве иного типа может быть тенденция к усилению власти бюрократии. Пойдем дальше. Может эта тенденция усиливаться, усиливаться, усиливаться...? Вот уже один шаг до чисто бюрократического государства, и вот он уже почти сделан... Но бюрократического государства быть не может, и сразу же начинается его распад. Такое-то представить себе можно.
То, что бюрократические тенденции в современном мире постоянно усиливаются – это хорошо известно. Никто также не будет отрицать, что Советский Союз по сравнению с другими государствами был более беззащитен перед этими тенденциями. Интерес, кстати, вызывает не это, а то, почему эта тенденция не реализовалась в СССР раньше, до 1985 года. Что препятствовало ее финитной реализации в любой другой момент существования советского государства? К этому вопросу мы еще вернемся, а пока пойдем дальше.
Конечно же, все не происходит в один момент. В то время как по одним направлениям власть бюрократии усиливается, по другим направлениям уже начинается распад. Некоторое время общество находится в неустойчивом состоянии, балансируя между этими двумя тенденциями, но рано или поздно тенденция распада побеждает. Она и не может не победить. Тенденция к усилению власти бюрократии ведет в никуда, в состояние, которого даже теоретически не может быть. Тенденция к распаду, хотя она может очень многим и не нравиться, имеет то преимущество, что, по крайней мере, вдоль нее можно хоть куда-то двигаться.
2. Бюрократия и лозунги
Доминирование бюрократии в период 1985-88 годов проявилось в терминологии, с помощью которой характеризовались этапы развития событий. Потом, когда уже все случилось, и люди увидели вокруг себя руины: государства, экономики, культуры, - многие стали недоумевать. Почему «застой»? Экономика худо-бедно работала, заводы-электростанции строились, ракеты в космос летали, балет плясал. Что за морок напал на нас тогда, что мы обозвали это «застоем», сами своими руками порушили и получили, естественно, разруху?
Никакого морока не было. Застой действительно был. Но совсем в другом месте (без дурацких ухмылок, пожалуйста). Был застой в системе карьерного роста. Широкие массы бюрократов утратили смысл своей жизни и деятельности – возможность делать карьеру. Брежневская стабилизация в совокупности с успехами медицины (и такого ее специфического раздела, как геронтология) привели к тому, что каналы карьерного роста закупорились. Именно это явление и ощущалось как застой, и было перенесено на все прочие сферы жизни безотносительно к тому, что в них действительно происходило.
Одним из показательных (но далеко не единственным) признаков кризиса бюрократии был массовый отказ специалистов с высшим образованием от работы по специальности. Это было разноплановое явление: тогда внимание привлекали прежде всего случаи, когда люди с высшим образованием работали шоферами, официантами, барменами – словом, на «престижных» в тех конкретных условиях местах. Но это все были феномены столичные и крупных городов. По стране же в массовом порядке ИТРы на своих же собственных предприятиях переходили в рабочие. И дело было вовсе не в том, что зарплата рабочих была выше.
Квалифицированный рабочий всегда получал больше начинающего инженера. До определенного возраста рабочий в среднем получал больше, нежели его ровесник, получивший высшее образование. Но эта потеря в заработке компенсировалась для специалиста возможностью сделать карьеру. Когда такая возможность стала совсем уж призрачной, люди перестали идти «в бюрократы». Бюрократия стала превращаться в армию, сначала без рядовых, потом без сержантов и даже без лейтенантов. Не буду перечислять многочисленные последствия этого явления - умный читатель может сам их сформулировать. Это и был реальный, так сказать, физический «отрыв правящей верхушки от народа», который уже потом отразился в повседневной практике государственного управления.
Естественно, что альтернативой застою выступило «ускорение». Но это только простые граждане подразумевали, что речь идет об ускорении экономического и социального развития. Для бюрократов же это все звучало как ускорение продвижения по карьерной лестнице. Что это так, доказывается тем простым фактом, что лозунг ускорения был очень быстро снят. Для того чтобы понять, что с ускорением экономического роста ничего не получается, надо было бы подождать подольше: ясно, что за год-два серьезных перемен ожидать не следует. А вот для того, чтобы понять, что с карьерным ускорением ничего не получается, долго ждать не надо. И дело не в том, что никаких реальных подвижек не произошло. Хотя и в этом тоже, ведь и так уже слишком долго терпели. Хуже было то, что был неясен сам механизм ускорения: за счет чего люди начнут продвигаться наверх.
(Уже после того, как были написаны эти строки, я прочел описание первой встречи М.Горбачева после его избрания Генеральным секретарем со своими соратниками. В.Болдин пишет: «Насколько я помню, все рассуждения тогда сводились к трем позициям. Первая – ускорить обновление кадров...»).
И вот тогда был выдвинут лозунг перестройки. Каждый понимал его по-своему (эта неоднозначность понимания отмечалась в тот период постоянно). Но бюрократия поняла так, как это было ей доступно. В ее понимании перестройка означала, что многие, едва ли не все, за исключением, быть может, самых высших, должности объявлены свободными, даже если их кто-то в тот момент времени реально и занимал, и объявлялся конкурс на их замещение, одним из главных условий которого было предложить наиболее приемлемый способ освобождения искомого места. Начали снизу, с выборов директоров заводов, а потом пошло-поехало.
3. Последний гвоздь в крышку гроба коммунизма
Вернемся к вопросу о том, что мешало системе власти в СССР выродиться в чисто бюрократическую до 1985 года. Вы будете смеяться, но это была Коммунистическая партия Советского Союза.
Но разве не была КПСС партией бюрократии? Здесь тот же случай, что и с бюрократическим государством. Партии бюрократии в принципе не может быть. Это вовсе не означает, что какая-то конкретная партия не может подпадать все больше и больше под влияние бюрократии и обюрокрачиваться сама. Но как только процесс слияния политической партии и бюрократии, равно как и процесс слияния бюрократии и государства вот-вот готов достичь своей крайней точки, вот тут-то невозможность существования таких чистых конструктов и начинает проявляться.
ВКП(б) и до революции, и сразу после нее была все-таки политической партией. Пусть и особенной, «нового типа», но политической. И история ее взаимоотношений с бюрократией – сложная и драматичная история. К написанию этой истории никто даже еще не приступал. Эта история мало будет похожа на ту историю КПСС и СССР, которую мы знаем, независимо от того, кем она пишется: сторонниками или противниками коммунизма. В частности, мы увидим, что доктринерские споры, которые и по сей день в сознании исследователей занимают ведущее место при описании истории СССР, были не более, чем ритуальной формой, в рамках которой осуществлялось решение вполне прагматичных задач.
Бюрократия не может существовать без некоторого внешнего к ней дополнения, которое, как минимум, могло бы оценивать по своим собственным критериям результаты постоянно ведущейся в рамках системы управления борьбы. Кто-то же должен решать, кого продвигать наверх, чей статус, наоборот, понизить и так далее. Этого «кого-то» мы будем называть условно политической системой (имея в виду, что абсолютный монарх – тоже политическая система, равно как и Президент Путин). Почему условно? Да потому, что в качестве внешнего дополнения бюрократии может выступать, скажем, иностранное государство или международная организация (вроде МВФ, который сам по себе является бюрократической структурой), а эти случаи в традиционное понятие политической системы вписываются с трудом.
Без дополнения в качестве политической системы бюрократия существовать не может. Будучи предоставлена самой себе, бюрократия будет бесконечно воспроизводить сложившееся в один прекрасный момент равновесие сил внутри нее. Утратив какие-либо стимулы для проявления своей энергии, она будет дробиться на свои простейшие элементы и перейдет на режим работы вхолостую. Даже коррупция станет бессмысленной.
Проблема заключается в том, что бюрократия, нуждаясь в политической системе как дополнении, все время стремится политическую систему поглотить, слиться с ней. Чем богаче и развитей политическая система, тем труднее это сделать. Чем беднее – тем легче. Проблема КПСС заключается вовсе не в том, что она была партией коммунистической, а в том, что она была одна. Можно как угодно относиться к коммунистической идеологии. До тех пор, пока КПСС была партией коммунистической, она была партией политической, что накладывало на нее определенные обязательства. Эти обязательства суть заботиться о благе определенной части общества или даже всего общества как она его понимает. Правильно понимает или неправильно – вопрос второстепенный. Если мне кто-то покажет политическую партию, которая всегда в каждый момент правильно понимает интересы общества, я готов буду это обсуждать серьезно. Затронутый здесь вопрос далеко выходит за рамки обсуждаемой темы, поэтому не будем на нем останавливаться. Перейдем сразу к выводам.
К 1985 году КПСС перестала быть политической партией, она полностью слилась с бюрократией и в силу этого перестала быть коммунистической. К 1985 году коммунизм в СССР как фактор, определяющий направления деятельности государства исчез полностью. Он, конечно, остался как воспоминание, как пресловутый «призрак». Он остался даже и как идеология, естественно, поскольку уничтожить идеологию невозможно – но только за пределами партии и государства, и как идеология, враждебная официальным структурам, которые по традиции продолжали именовать себя коммунистическими.
Так что современные политики (имеются в виду деятели, появившиеся на политической арене после 1985 года) могут прекратить спорить на тему: кто из них и когда именно забил последний гвоздь в крышку гроба коммунизма. Это было сделано к 1985 году и вся последующая борьба против коммунизма – была борьбой виртуальной. О ее смысле мы еще поговорим. Надо только сделать одно уточнение. Ассоциация с вбиваемым гвоздем неудачна, ибо подразумевает некоторое законченное, завершенное деяние. У меня скорее ситуация ассоциируется с «застежкой-молнией». Крышка гроба на молнии? Чего только не бывает на свете!
Следующие три главки призваны проиллюстрировать сказанное конкретными эпизодами борьбы между политической системой и бюрократией в СССР.