От Artem Drabkin
К Дмитрий Козырев
Дата 15.07.2003 20:22:29
Рубрики WWII;

И еще

Добрый день,

Вышли на улицу, и сразу Павел сказал:
- Такое дело, Николай, не сегодня завтра фрицы сюда придут, хотят на льнозаводе и в школе свои гарнизоны ставить. Что будем делать?
Так вот почему Лизавета сказала, что брат будет в Ворони служить при школе! Видно, в школе решили они полицейских разместить, а свой гарнизон на льнозаводе поставят. Нельзя допустить, чтобы укрепились они под боком, рядом наш гарнизон в Пышно, но и ехать в лагерь докладывать нет времени. Все это молниеносно проносится в голове, рассуж-дать некогда - в саночки, и к школе, надо жечь пока не заняли.

Быстро несет нас Серый, справа избы, слева озеро, в небе застыла луна, плывут облака, светясь ореолами, и темные их отражения тенями скользят по волнистой от сугробов равни-не озера, старые ветлы стыли на берегу, протянув замерзшие ветви к небу... Вот и школа, над озером на бугре добротное длинное здание из крупных бревен, с большими окнами; од-но, возле крыльца, тускло светилось. Привязали коня к колонке и вошли в гулкий холодный вестибюль.
Двое, старик и старуха, сидели в боковой комнатке возле чугунной печки, из дверцы которой вырывался оранжевый свет, бросая отсветы на лица и руки стариков, отражаясь оранжевым фонарем в черном окне. Хотько обратился к старику:
- Дед, будем жечь школу, а то завтра ее немцы займут.
Старуха охнула:
- Ой, батиньку, да как же ж это?
- Собирайте вещи, - сказал Павел, - а мы пока приготовим все и запалим.
Дед стоял в растерянности, не мог поверить; старуха плакала, но уже складывала по-душки на одеяло. Помог ей связать и потащил узел на улицу. Вынесли столик с посудой. Дед достал со шкафчика глобус и захватил одежду, какая висела на вешалке. Часы он снял бе-режно и вместе с колоколом школьным тоже вынес под ветлы на берег. Я носил ведра, ка-заны, свалил в скатерть валенки и обувь. На столе лежали тетради стопкой, забрал их, часть положил в планшет, остальные взял для поджога. Гулко раздавались шаги по широким дос-кам пустого, темного коридора. Услышал удары, это Хотько со стариком били топорами столы и стулья. Начали сносить все в крайний класс и складывать, как для костра. Смял и подложил вниз несколько тетрадей, сходил за лампой, вылил, хоть и жалко было керосина, и той же лампой поджег все с нескольких сторон. Теперь - открыть окна. Пахнул холодный воздух с клубами пара, ярче загорелась бумага, и пламя начало лизать доски парт, стулья, осветило стены класса, на одной увидел гербарии, поснимал и бросил в костер. Старик стоял рядом, смотрел... и вдруг я услышал, что он плачет. Забрал его, и пошли к выходу.
На крыльце причитала старуха, собирались люди, завидев огонь в школе, раздавались голоса:
- Невже не можно не палить?
- Така добра школа, построили перед самой войной...
Павел Васильевич объяснял, что никак нельзя оставить, так как немцы хотят тут ка-зарму сделать и тогда их не выгонишь, потому нужно так сделать, чтобы негде им было ук-репиться.
Я объявил:
- Выносите скамейки, стулья, складывайте в берегу. Может, что останется, - вам будет. А пока не трогайте, а то полиция решит, что вы спалили.
Женщины запричитали, но разошлись по классам. Дым уже застилал коридор, и вдруг пламя усилилось, загудело... Сели с Павлом Васильевичем в саночки и поехали к льнозаво-ду.

Льнозавод был недалеко, километрах в трех от Ворони, там в сторожке при заводе жил давний приятель Хотько, Никита Петрович, и Павел предвкушал встречу. Не доезжая, свер-нули с дороги, чтобы подъехать сзади, со стороны поля, за которым начинался лес. Коня за сараем оставили, чтоб не маячил, и пошли к заводу, он возвышался на бугре за глубоким оврагом. Через овраг был перекинут ствол огромной ели, внизу в промоине льда посверки-вала черная вода среди снега; ствол лежал высоко и сильно обледенел, редкие торчащие ветки давали возможность иногда придержаться, но страх поскользнуться и упасть в прова-лье судорогой сводил тело, все же кое-как перебрались.
В небольшой низкой комнате сторожки за круглым столом сидела семья, нас встретил Никита Петрович, приветливо поздоровались жена и дочь хозяина, симпатичная, с карими глазами, мне она очень понравилась, звали ее Лена. Мы попали в, казалось, давно забытую обстановку, к людям, от общения с которыми давно отвыкли. На стол уже поставлена горя-чая бульба, сало на тарелочке нарезано тонкими ломтиками. Павел, потирая руки, возбуж-денно объясняет хозяину:
- Стало сейчас известно, дорогой Никита Петрович, что фрицы готовятся занять льно-завод и устроить в нем свой гарнизон. В Ворони тоже хотели, так пришлось школу сжечь, теперь придется и льнозавод.
Никита Петрович рассказал, что утром много немцев и полицаев проехало на санях от Лепеля в сторону Пышно и три немца задержались, осматривали завод. Мы с Хотько пере-глядываемся, да, откладывать нельзя, если они сюда заберутся, будут контролировать дви-жение на Лепель, построят укрепления, и тогда черта их отсюда выкуришь. Я разговариваю с Леной, она, оказалось, из Ленинграда, учительница, преподавала русский язык, но, как началась война, приехала сюда к родителям. Павел умащивается за столом, Никита Петро-вич наливает выпивку... А у меня вдруг заболел живот, да так, что успеваю только сказать: “Я сейчас!” Закрываю дверь и оказываюсь на улице.
Высоко в небе стоит луна, снег лежит серой пеленой, лишь кое-где светится белыми комьями от следов, тихо... только где-то в отдалении слышны шарканье и какие-то удары, частые и глухие... С минуту я прислушиваюсь - и у меня от волнения исчезает боль, я пони-маю, что шуршание это - шум многих саней по замерзшей земле, а непонятные звуки - топот коней. Немцы движутся к заводу!
Вскакиваю в комнату, хватаю кожух, автомат:
- Павел, сейчас за мной! Надо жечь, поздно будет!
Павел мгновение очумело смотрит, догадывается, успевает сказать:
- Спасибо за все! Недопитое допьем, как будет случай!
И мы бежим через двор к огромному деревянному зданию завода. Распахиваем двери, Павел с фонариком бросается собирать дерево для костра, я шарю по полу огромного цеха, сгребая в кучи и поджигая паклю, она плохо загорается, отсырела и сильно дымит. Уже в дыму складываем большой костер под стеной и начинаем раздувать огонь. Приближение опасности живет в нас, все делается в тишине и молча, отчего еще сгущается страх - мы чувствуем, что какая-то лавина надвигается и нам даны считанные минуты. Наконец пакля вспыхивает и загорается, пламя лизнуло мохнатую от пыли и пакли стену; в его отсветах еще притаскиваем стоящие в углу табуретки, отдираем несколько досок с пола, бросаем все в костер и, задыхаясь от дыма, выскакиваем наружу.
Совсем явственно слышны топот коней и скрип подвод!
Кашляя и чихая, сбегаем с бугра. Вот и овраг. Оглядываюсь. Что за черт! Завод стоит темный - не светятся стекла отсветами огня!
- Погасло! - хриплю. - Назад! Окна!
Пламя задохнулось, мы забыли побить стекла!
Карабкаемся по бугру к заводу. Совсем некстати я упал и рассек об лед ладонь. Но сго-ряча не почувствовал боли. Выскакиваем наверх. Уже слышны голоса возничих, подгоняю-щих лошадей. Вбегаем в здание, в огромном помещении ничего не видно, сплошной дым. Начинаем прикладами автоматов бить стекла, они маленькие, квадратиками, приходилось их бить одно за другим. Павел бил на другой стене, чтобы был сквозняк. Дым быстро вытяги-вало в раскрытые двери и дыры окон. Бросаюсь к угасшему костру, падаю возле чадящих обломков и дую - дую исступленно, изо всех сил! Подсохшие дерево и пакля быстро разго-рались в пламя. Подхватываюсь, кричу Павлу:
- Скорей! Кончай!
Когда мы выбежали на улицу, обоз уже входил в ворота на том конце огромного дво-ра. Крики! Ругань! Они уже поняли, что поджигают завод. Очереди из автоматов, пули отка-лывали щепки от бревенчатых стен, но они не знают, куда стрелять, а мы спешим к перепра-ве. Опять страх балансирования по ледяному бревну! Падаю на противоположный склон и, пригнувшись, бегу к сараю, за мной Хотько. Скорей, скорей к санкам! Оглянувшись, увидел, как ярко освещены окна завода, весело прыгает пламя по сухим перекладинам рам. Стреля-ют вдогонку бегущие полицаи, посылая нам проклятия. Теперь вся надежда на Серого! Вы-вези ты нас, Господи! Бросаемся в санки, стрельба усиливается, бьют уже прицельно - на белом поле мы так хорошо видны! Но в эту минуту облако закрывает луну, и мы в тени его рвемся по полю к лесу, который стоял темной стеной, стеной-защитницей от пули и глаза врага. Наконец дорога! Легче храпит Серый, перейдя на рысь, легко летят санки по замерз-шей земле...
Только подъезжая к Пышно, мы немного приходим в себя и начинается: “А помнишь... А видел?.. Ну, думаю, конец!..” Ох, как начало саднить руку! Глянул - ладонь черная, вся в запекшейся крови, это я поранился, когда упал на бугре.
Оказалось, поджечь тоже надо уметь.
Пройдет час, и мы приедем к своим, в Пышно.
А в Пышно мы узнали, что в тот день немцы большими силами наступали на пышнян-ский гарнизон, хотели разбить нас, “покончить с партизанами в этом районе”. Бой продол-жался весь день. Вечером немцы отступили. Но вместо ожидаемого “урока партизанам” пришлось увозить обоз с семьюдесятью трупами и больше двухсот раненых. Ехали они из Пышно злые, усталые, рассчитывая на пристанище в Ворони. Но ставить гарнизон оказа-лось негде, вместо школы еще дымились головешки пожарища. Пришлось двигаться даль-ше, на льнозавод, но и там их ждала неудача - на глазах его подожгли! В общем, шли по нашим следам, а мы им путь освещали.
Холод пробирает до пяток, когда подумаешь, что они сделали бы со мной и Хотько, поймав во время поджога. По ниточке разобрали бы! Но судьба не хотела пока нас отдавать и уберегла.

Artem http://www.iremember.ru