В белорусской историографии по-разному рассматриваются события периода немецко-фашистской оккупации. В книге Юрия Туренка (1) — это одна оккупация, а в исследовании Адама Залесского (2) — совсем другая. Но всем работам по истории прошедшей войны не хватает должного внимания к проблемам военного быта людей, особенно в городах. Попробуем хоть в какой-то степени компенсировать указанный недостаток.
На территории центральной и частично западной Беларуси был образован Генеральный комиссариат Беларуси. Его гражданская администрация занималась делами местного населения. Уже к сентябрю 1941 г. при 10 окружных комиссариатах и городских управах были организованы гражданские отделы — промышленный, торговый, социальный.
Почти всеми фабриками и заводами управляли оккупационные власти. В первые дни оккупации предприятия не работали — не хватало рабочей силы, сырья, мешали разрушения, а также факты разграбления заводского имущества, инструментов и оборудования. Однако, например, уже с 29 июля 1941 г. в Червенском районе начали работу хлебопекарни (3). Нацистские власти стремились в максимальной степени использовать местную промышленный потенциал в собственных целях. Была введена трудовая повинность, создавались профессиональные школы и рабочие отряды военизированной молодежи. Одна из таких школ работала в Минске при Генеральном комиссариате. Ее воспитанникам было выделено помещение с хорошими бытовыми условиями и специальная форма членов Совета Белорусской Молодежи (СБМ) (4).
За работу платили деньги, вводились продовольственные карточки. Так, хлебные карточки выделялись только тем, кто работал, с учетом состава семьи и числа иждивенцев из расчета 200 г на человека. Иными словами, власти стремились наладить гарантированное обеспечение работающих. По воспоминаниям одного из минских подпольщиков, «надо было как-то прокормить себя — не умирать же с голоду. Пришлось устроиться на работу» (5).
Нацистские власти проводили политику реставрации рыночных отношений. Была вновь разрешена частная собственность на средства производства. В городах появились немецкие фирмы. Они занимались самой разной деятельностью, но прежде всего — ремонтом и строительством. Так, «Организация Тодт», помимо всего прочего, ремонтировала и укрепляла дороги и коммуникации (6), что было особенно в условиях традиционного бездорожья.
Особенностью структурной организации оккупационной экономики стали многочисленные мелкие предприятия-мастерские. Они основывались на частном капитале и занимались самой разными видами деятельности. Названия мастерских соответствовали их роду занятий — кожевенная, красильная, кузнечно-шорная, обувная, швейная, дубильная, бондарная, корзиночная. Например, столярная мастерская в местечке Узда за ноябрь 1943 г. изготовила 17 стульев по цене 35 рейсхмарок (РМ), помимо этого, она наладила производство чемоданов, сундуков и другой продукции, пользующейся спросом (7).
В 1942 г. был создан Гражданский банк, который обслуживал и оккупационные, и частные предприятия. Время от времени власти позволяли пользоваться кредитом на развитие производства в размере от 500 до 1000 РМ. Обычно клиентами в данном случае выступали крестьяне-единоличники или частные лица, планирующие открыть или расширить свое производство. Появились достаточно обеспеченные люди, обладавшими крупными суммами денег. Они без всяких препятствий могли помещать их на счета в банке. Были разрешены различные наличные и безналичные операции между отделениями банка в разных городах и даже за пределы Беларуси. В торговом обороте параллельно с немецкими рейхсмарками находились и советские рубли, причем 1 рейхсмарка обменивалась на 10 рублей на всем протяжении оккупации.
Все предприятия, независимо от формы собственности, платили налоги: земельный, налог на недвижимость, налог на доходы предприятия и подоходный налог на работающих (8). Фиксированные ставки налогов позволяли предпринимателям планировать свою деятельность, рассчитывать на предсказуемую прибыль и целенаправленно расширять объем производства.
Зарплата работников зависела от их выработки и результатов деятельности предприятия. При малой рентабельности или убыточности предприятия работники получали низкую зарплату, но не менее 15 РМ в месяц. Такие предприятия, которые не приносили дохода, но были объективно необходимы властям, получали финансовую помощь или льготные банковские кредиты, например, торфо- и маслозаводы. На торфодобыче широко использовался труд военнопленных, а также женщин и подростков, на которых не распространялся установленный минимум заработной платы.
В то же самое время довольно прибыльными были предприятия по металлообработки, мастерские по оказанию бытовых услуг, рестораны и пивные. Так, металлическая фабрика «Штамповщик» в местечке Койданово в 1943 г. производила ложки, замки, завесы, оконные угольники, грабли, шила, зубья для борон и получала высокие и стабильные доходы. Ее рабочие получали по 80-90 РМ в месяц, работа инженеров и техников оценивалась еще выше — 100 и более РМ (9).
В среднем, в городах оккупированной Беларуси рабочие в 1943 г. получали от 30 до 60 РМ в месяц на предприятиях, находящихся под контролем гражданской администрации. На немецких фирмах и частным предприятиях заработок был выше и достигал 90-100 РМ. Заработная плата государственных служащих также колебалась в значительных пределах, например, работники в сфере медицины и образования получали по 30-40 РМ в месяц, за исключением Вилейского округа, где месячная зарплата школьного учителя составляла 100 РМ. Мировой судья получал 110 РМ, судебный исполнитель — 75 РМ, бухгалтер Гражданского банка — 80-90 РМ. Заработок чиновников и служащих Генерального комиссариата достигал 200-300 РМ (10).
Работники частных мастерских, если верить официальным данным, тоже имели пристойные доходы. Директор корзиночной мастерской в 1942 г. получал 90-100 РМ, мастер — 50 РМ. Женский труд оплачивался, как правило, почти вдвое дешевле мужского: так, если мужчина получал 30 РМ, то женщина за ту же работу — только 18 РМ (11). Практиковалось выполнение сдельных и аккордных работ. Вот один из примеров. В 1942 г. два столяра работали в здании Генерального комиссариата. По завершении работ они написали отчет: сделано два стеллажа на общую сумму 1500 руб. Из этой суммы был вычтен подоходный налог в размере 60 руб. и т.н. «культурный сбор» в размере 53 руб. 60 коп. Отдельно показывалась стоимость материалов — 30 руб. На основании этого отчета они получили из кассы Генеральной комиссариата 1386 руб. 40 коп. (12). Другой пример. В том же 1942 г. кровельщик за ремонт крыши школы получил 1295 руб. 98 коп., прораб — 431 руб., подсобный рабочий — 47 руб. 96 коп., а инженер за проект ремонта школы — 1830 руб. 40 коп. (13).
Гражданская администрация Генерального комиссариата устанавливала фиксированные (твердые) цены на товары и продукты питания. Центральный хозяйственный отдел периодически издавал специальные документы с указанием твердых цен. Представление о них можно составить из ценника 1943 г. столовой № 36, которая выдавала продукты по фиксированным ценам ( в руб.): 1 кг моркови — 10-00, 4 кг крупы — 2-20, 1 л молока — 30-00, 15 кг капусты — 1-50, 500 г свиного сала — 450-00, 1 кг свеклы — 5-00, 1 кг картофеля — 0-50, 1 кг соли — 1-50, 1 кг говядины — 10-00, 1 кг муки — 2-00, 1 буханка хлеба — 1-95 Рыночные цены были выше: 2 кг лука — 300 руб., 100 шт. моркови — 200 руб. (14).
На территории Узденского района в 1942 г. имелось три столовые и ресторан, где первое блюдо стоило 0.2 РМ или 1 руб. 30 коп., второе — 0,25 РМ (1 руб. 50 коп.). Правда, цены постоянно росли из-за неполной загрузки ресторанов, отсутствия продуктов и их удорожания (15).
Промышленные товары тоже имели фиксированные цены, например, 1 кг гвоздей продавали за 6 руб. 50 коп., 1 л бензина стоил 150 руб., железная печь с трубой — 90 руб., тарелка глубокая — 1 руб. 50 коп., мелкая — 1 руб. 20 коп. (16).
Вместе с официальной формой обмена существовала и рыночная, которая возникала независимо от оккупационных структур. Почти в каждом городе Беларуси имелись рынки. Тут цены зависели от экономических факторов — спроса и предложения. Полиция боролась со спекуляцией, но безуспешно. Полуголодное городское население не могло обойтись без натурального обмена с жителями деревни. По воспоминаниям партизана П.А.Лебедева: «По селам ходит много народа, в основном, женщин, стариков и детей, чтобы обменять одежду, соду, сахарин или еще что-то на продукты питания» (17).
Крестьяне тоже нуждались в товарах. Мемуары свидетельствуют: «С началом зимних холодов топливо (торф) можно было купить или обменять на минском городском базаре. Это топливо на возах доставляли в Минск жители пригородных деревень, спекулянты-перекупщики приобретали кусковой торф и втридорога перепродавали его горожанам» (18). Занимались мелким обменом и немецкие солдаты. Они приторговывали сигаретами, сахаром, мылом, поддельным коньяком и вином (19). Натуральный обмен между городом и деревней стал распространенным явлением тогдашней жизни. Деньги в качестве средства обращения использовались, в основном, горожанами. Официальными местами, где можно были продать бывшие в употреблении или ненужные вещи, были комиссионные магазины. Однако покупателями в них могли быть только те, кто имел немецкие марки.
Действовали согласительные (мировые) суды. В рамках своей компетенции они рассматривали несложные уголовные и административные дела, которые предусматривали в качестве меры наказания, в основном, штрафы. Размер штрафа зависел от тяжкости преступления, но в среднем составлял около 1000 РМ. Задержанные полицией направлялись в тюрьму, однако после нескольких дней заключения их, как правило, отпускали на свободу. Согласно журнала регистрации тюрьмы г. Столбцы за 1943 г. горожан задерживали за самогоноварение, кражи, подозрение в убийстве, прогул, пьянство (20). С передачей земли в частную собственность возникли и имущественные споры, которые тоже рассматривались мировыми судами. Передел и купля-продажа земли фиксировались в земельных книгах. Нотариально-судебные услуги для населения были платными — чтобы зарегистрировать в суде завещание, требовалось заплатить 90-160 руб. (21).
Большая часть белорусского населения во время оккупации находилось в тяжелом положении. Нехватка еды для простых людей (рабочих, ремесленников, мелких торговцев) делал основной ценностью продукты питания. Товары обыкновенно приобретались или у крестьян на рынках, или в местных магазинах, где выбор не отличался разнообразием. Так, в местечке Логойск в 1942 г. в магазинах постоянно находились в наличии только хлеб, соль, спички, мясо, картофель и газеты. В Заславском районе магазинов не было вовсе, а все торговля велась через столовые и хлебопекарни (22).
Самые тяжелые условия обеспечения продовольствием были в гетто. В Минской городской управе был отдел по делам гетто и еврейский комитет, который время от времени выдавал небольшие денежные суммы и немного муки. Хлеба по карточкам не хватало даже на полуголодное существование. По воспоминаниям одного из узников минского гетто: «В гетто, как и в городе, появилась своя толкучка. Продукты евреи могли приобретать только через людей, которые жили вне лагеря, и через них же продавали или обменивали вещи» (23).
Во время войны никуда не делись и проблемы социального обеспечения населения. Появились беженцы, инвалиды, беспризорные дети. Делами этих людей занимались созданные при округах и поветах (районах) Генерального округа отделы социального обеспечения. Деятельность гражданских властей была направлена на то, чтобы в городах не начался массовый голод, как правило, сопровождаемый болезнями и эпидемиями. Оккупационные власти выделяли некоторые суммы на приобретение продовольствия и медикаментов для населения. Торговые и промышленные отделы местных управ занимались распределением товаров первой необходимости. Работали комитеты помощи беженцам и безработным. Особая помощь оказывалась учителям и медицинским работникам, составлялись списки работников и их иждивенцев, которые передавались в торговые и промышленные отделы, где учителя и врачи могли получать продукты питания (24). Одной из важнейших целей организации «Белорусская самопомощь» была также помощь бедным слоям населения.
Беспризорных детей опекали социальные службы и полиция. Как свидетельствуют архивные документы, беспризорные, задержанные полицией, могли в течение определенного времени находиться на содержании отдела социального обеспечения местной управы того или иного города, а затем направляться в детские дома (25). Положение этих заведений было весьма сложным. Из-за недостатка еды часть детей из Минска направлялась в другие города Беларуси. В детском доме Слуцка не хватало одежды, обуви и постельного белья, детям школьного возраста приходилось заниматься самообеспечением — работать на огороде и ухаживать за скотом. Для улучшения снабжения детского дома в местечке Раков в 1942 г. школьный инспектор рекомендовал начальнику района засеять дополнительно 2-3 га ржи и отвести участок земли под огород (26).
Быт людей в значительной степени зависел от различных культурных и социальных программ. В оккупированных городах Беларуси самой сложной проблемой являлось разрушения систем водоснабжения. Возникала угроза эпидемий. Немецким властям приходилось принимать меры. Когда в Логойском районе в 1943 г. началась эпидемия тифа и дизентерии, туда были направлены средства для пополнения штата медработников, а также на приобретение продуктов питания и медикаментов. Согласно директивы от 1941 г. из Минска, начальникам районов указывалось на возможность эпидемии педикулеза среди населения, особенно в сельских районах (27).
Несмотря на все ужасы военного времени, гражданские власти рекомендовали местным органам проводить среди населения культурные мероприятия. Так, 4 апреля 1942 г. с началом праздника дожинок (?? – мое) в Минске все учителя со своими учениками были обязаны явиться на площадь Свободы перед зданием Генерального комиссариата Беларуси одетыми, по мере возможности, в национальную одежду. Практиковалось проведение недель белорусской культуры. Например, в Смолевичах в 1942 г. проводились концерты для рабочих торфозавода, бойцов батальона Белорусской Обороны Края и полиции. Юношеская организация Союза Белорусской Молодежи вместе со школьниками в 1943 г. организовывали концерты, танцы, музыкальные вечера и чтение произведений белорусских писателей и поэтов. Смиловичский торговый отдел в 1942 г. организовал выставку продукции местных ремесленников (28). В Барановичском округе в 1943 г. работал местный передвижной театр, который выступал с концертами белорусской музыки, песнями и танцами (29).
Таким образом, оккупационный период советско-германской войны был тяжелым испытанием для белорусского народа. Угроза голода и эпидемий была повседневной действительностью, труд на предприятиях — обязательным и тяжелым. Бытовые условия горожан были очень скромными, даже тех из них, кто занимался частным предпринимательством или рыночной торговлей, за исключением тех, кто был близок к оккупационной администрации.
Необходимо отметить, что власти стремились регулировать обеспечение людей методами, присущими реалиям военного времени. В Восточной Белоруссии, территория которой находилась в зоне ответственности группы армий «Центр», отношение к проблемам местного населения характеризовалось полным равнодушием. Соответственно, и условия там были более бедными, жизнь — наиболее тяжелой, а партизанской движение — самым активным. На землях Центральной и частично Западной Беларуси, где был создан Генеральный округ, условия жизни людей отличались в лучшую сторону, а их быт не так напоминал борьбу за выживание. Однако и тут основное внимание уделялось административным методам регулирования хозяйства: перераспределению ресурсов и установлению фиксированных цен. Деятельность гражданской администрации была направлена на максимально эффективное использование экономических возможностей страны для нужд Третьего рейха.
Перед наступлением Красной Армии «на столичном железнодородном вокзале началось настоящее столпотворение: в Германию вместе с оккупантами уезжали гражданские чиновники, крупные торговцы, спекулянты, владельцы ресторанов и пивных…» (30). Окончание оккупации означала и финал их деятельности, которой они занимались несколько лет.
Источники:
1. Туронак Ю. Беларусь пад нямецкай акупацыяй. Мн., 1993.
2. Залескi А. Быт белорускiх сялян у партызанскiм краi. Мн., 1960.
3. Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ), ф. 393, оп. 4, д. 25, р. 16, л. 4.
4. Там же, ф. 380, оп. 1, д. 1, л. 20.
5. В лесах Белоруссии. Мн., 1997, с. 238.
6. НАРБ, ф. 379, оп. 1, д. 8, л. 1.
7. Там же, ф. 370, оп. 1, д. 2255, л. 3.
8. Там же, ф. 391, оп. 1, д. 30, л. 1.
9. Там же, ф. 370, оп. 1, д. 980, л. 1.
10. Там же, ф. 370, оп. 1, д. 2255, л. 3; ф. 372, оп. 1, д. 23, л. 6; ф. 393, оп. 5, д. 45, л. 10; ф. 386, оп. 1, д. 2, л. 17.
11. Там же, ф. 372, оп. 1, д. 23, л. 6.
12. Там же, ф. 370, оп. 1, д. 193, л. 21.
13. Там же, ф. 371, оп. 2, д. 14, л. 12.
14. Там же, ф. 373, оп. 1, л. 112, 115.
15. Там же, ф. 393, оп. 5, д. 15, л. 40.
16. Там же, ф. 393, оп. 1, д. 56, л. 9.
17. Лебедев П. Мы – осексевцы. Мн., 1985, с. 55.
18. Сомонов Ф. Не склонили головы. Мн., 1992, с. 110.
19. Сченснович Н. Записки партизана и актера. Мн., 1976, с. 15.
20. Гос. архив Минской области, ф. 1039, оп. 1, л. 189.
21. НАРБ, ф. 396, оп. 1, д. 160, л. 1.
22. Там же, ф. 393, оп. 1, д. 56, л. 9.
23. Сченснович Н. Записки партизана и актера. Мн., 1976, с. 22.
24. НАРБ, ф. 393, оп. 3, д. 12, л. 23.
25. Там же, ф. 393, оп. 4, д. 9, л. 154.
26. Там же, ф. 371, оп. 1, д. 66, л. 16, 51.
27. Там же, ф. 393, оп. 1, д. 108, л. 18, 79.
28. Там же, ф. 370, оп. 1, д. 1312, л. 20.
29. Там же, ф. 370, оп. 1, д. 438, л. 5.
30. Сомонов Ф. Не склонили головы. Мн., 1992, с. 121.