Ну вот, глупость наконец оценена с бухгалтерской точностью: в $ 1 000 000. Именно столько выложит наше Министерство культуры за “Черный квадрат” Малевича.
Этот не по заслугам прославившийся квадрат — подлинный символ искусства недавно ушедшего века. Случались, разумеется, в отчетный столетний период и замечательный достижения живописи, музыки, литературы, но никогда прежде не торжествовала столь нагло развязная бездарность, никогда мнимые ценности не оценивались миллионами единиц самой твердой в мире валюты. И “шедевр” Малевича — краеугольный камень здания мнимой культуры, вынуть его — посыплются стены и крыша.
Малевич доказал с математической точностью, что творчество — ничто, реклама — всё. Оказалось, достаточно предъявить просто геометрическую фигуру — и хозяева шоу-бизнеса доделают остальное: докажут, что миру явлен шедевр, что в диагоналях квадрата заключено мировоззрение пророка вкупе со всей философией нового времени! И перед такой безапелляционной наглостью все пасуют. Одни цинично подсчитывают, сколько еще золотых рыбок удастся выловить в поднятой рекламистами мути, другие стыдливо молчат, думая про себя: “Наверное, я дурак, что ничего не понимаю, но нельзя этого показать!”, третьи ощущают себя причисленными к клану посвященных: “Толпа восхищается каким-нибудь всем понятным Шишкиным, а я постигаю всю неисчерпаемую глубину загадочного в своей примитивной четкости квадрата!”
Убогая психология запуганной толпы и хитрости наживающихся на глупости людской мошенников гениально описаны еще Гансом-Христианом Андерсеном, но великий сказочник и вообразить не мог, что голые короли сделаются подлинными владыками XX века.
Рынок успешен там, где изготавливаются предметы, имеющие реальные потребительские свойства. Отличить хороший автомобиль от плохого легко, и ни одна самая назойливая реклама не заставит покупателя поверить, что кривобокая повозка на одном колесе да еще со спущенной шиной удобнее традиционного “мерседеса”, а лучше — “роллс-ройса”.
В искусстве же рыночная конкуренция заставляет беспринципных художников пытаться выделиться любыми способами, благо критериев доброкачественности картины или музыки не осталось — всевозможные авангардисты разрушили веками складывавшиеся критерии до основания. Путь к успеху сделался путем скандала. Единственная цель — эпатировать буржуа, а глупые буржуа еще и выкладывают весомые суммы только за то, чтобы оказаться одураченными.
Сейчас уже трудно оценить чувства отдаленных предков, но к середине века XIX академическое искусство, должно быть, изрядно приелось и художникам, и публике. В эту пресную стряпню захотелось подбросить перца. После одной маленькой щепотки перца, брошенной в кастрюлю на академической кухне, появились импрессионисты — и прекрасно. Но первые любители поперчить и предположить не могли, на какой опасный путь они толкнули искусство: скоро новые повара стали подавать один перец. Гонка за новшествами очень быстро привела к полному распаду: уже в начале следующего века явились первоначальные абстракционисты, “ничевоки”, группа “Ослиный хвост” — я не пытаюсь неуклюже шутить, действительно, было такое “художественное” объединение. Искусствоведы, прославляющие эту гниль, назовут некие имена, которые от многочисленных повторений уже кажутся им причисленными к лику художественных святых. Но слава их — геростратова, потому что они сожгли храм многовекового искусства — куда более величественный, чем даже храм Артемиды Эфесской.
Распад искусства совершился по тем же психологическим законам как и распад жизненных ценностей, проповедуемый богемой. Наркоманы, гомосексуалисты, шизофреники в этой системе извращенных ценностей — не несчастные больные, а кумиры, провозвестники нового образа жизни. Всё вместе — это культ разрушения, гнили, смерти.
В нашем несчастном отечестве мода на мнимое искусство была еще и достаточно безопасным диссидентством. Хрущев стучал кулаком на абстракционистов? Значит, передовая интеллигенция должна была автоматически их восхвалять. Тут еще и Шостакович, издерганный партийными гонениями, имел неосторожность пустить крылатую фразу: “Соцреализм — это восхваление начальства в доступной для начальства форме”. Отсюда простейший вывод: да здравствует всё, что не нравится “начальству”. Шостакович — подлинный гений, но лучше бы он этого не говорил, потому что вдохновил тем самым множество наглых бездарностей. Сам-то Шостакович был глубоко чужд рыночной суеты и просто не понимал законов рекламного жанра. А детский негативизм — жалкий метод в идеологической борьбе: автоматическое отрицание “мнений начальства” ничуть не умнее автоматического восхваления; “начальство” — категория сложная, и нужно бы в каждом отдельном случае думать, следует ли соглашаться с имущими власть — или нет? Но это — сложно.
Новаторство существует. Но оно — редкий дар, и является в мир небольшими дозами, не порывая с традициями. Подлинное новаторство обычно бессознательно: художник не собирается совершать революций, он просто не может писать иначе. Скандальные же знаменитости сходу отвергают всё, существовавшее до них, они озабочены только тем, как отличиться от конкурентов. Когда дальше абстракции, казалось, идти уже некуда, появились “перформансы” — то есть изобразительное искусство вообще без презренных красок и холстов. Наш соотечественник Олег Кулик, который почему-то именуется художником, года три-четыре назад совершил турне по многим столицам мира, выступая в роли собаки: он пребывал в клетке совершенно голый, лаял, скакал на четвереньках, загребал лапой испражненные на глазах публики экскременты и укусил за лодыжку некоего художественного критика. Сейчас Кулик, вроде бы, слегка остепенился и публично не испражняется, потому что дело уже сделано, он прославился, выделился из жаждущей славы толпы, и теперь о мэтре нового искусства пресса пишет даже тогда, когда он появляется на выставках достаточно одетым. А хороших художников, которые публично не испражнялись, пресса и не рекламирует. Значит, Кулик был мудр: так и надо привлекать критиков, иначе — не заметят в толпе творцов.
Поскольку предел достигнут, то начинается естественный откат. В Петербурге случилась большая выставка под эгидой чуть ли не Русского музея, посвященная какой-то годовщине абстракционизма, и растерянные критики, когда увидели эти “творения” в изобилии, невольно признались, что вместо искусства им показали пустоту. Признались и те, кто в свое время мужественно(!) защищал эту породу “художников” — в пику советской власти. Реализм постепенно снова входит в моду.
Значит ли это, что наступивший век окажется мудрее и отринет мнимые ценности? Вряд ли. Ну во-первых, законы рынка никто не отменял, и следовательно, владельцы шоу-бизнеса будут и дальше выхватывать из толпы жаждущих успеха случайных счастливчиков — и “раскручивать” их своими обкатанными приемами. А во-вторых, пустышки по-прежнему в цене, Малевич на мировом художественном рынке — самый дорогой русский художник, дороже Репина и Серова, стало быть. Вот и приходится нашему такому бедному Министерству культуры выкладывать едва ли не последний миллион долларов, чтобы показать, что оно (министерство) в курсе мировой конъюнктуры. Голые короли продолжают важно шествовать по нашей глупой планетке.