А встречались ли описания аналогичных боевых эпизодов с немецкими зенитками?
"Когда я подъехал к Горюнам, к моему удивлению, на южной окраине деревни на огневых позициях стояло четыре длинноствольных зенитных орудия. Ко мне подошел высокий старший лейтенант и доложил, что он прибыл в мое распоряжение до наступления темноты и по указанию Рахимова занял огневую позицию. На мой вопрос, почему он занял огневую позицию в самой деревне, старший лейтенант ответил:
— Для стрельбы по воздушным целям нам нужна открытая площадка с круговым сектором обстрела.
— А если самолеты сюда не пожалуют, а танки вот-вот выйдут из леса...
— Мы, товарищ старший лейтенант, и по танкам можем вести огонь, — прервал он меня, — у нас есть и бронебойные...
....Снова застонала земля. Противник обрушил на нас мощный артиллерийский огонь. Мы с Андреевым встали. Неподалеку от нас со скрежетом ухнул тяжелый снаряд. Раздался треск. В воздух полетела одна из наших зениток вместе со всем расчетом.
— Прямое попадание, — побледнев, выдавил из себя Андреев. — Фугасный, замедленного действия, большого калибра.
Немецкая артиллерия била без умолку минут пятнадцать-двадцать. Над Горюнами выросло огромное облако зловещего черного дыма и пыли. На горизонте появились самолеты, и началась бомбежка. Вокруг нашего наблюдательного пункта заквакало несколько разрывов мелких бомб. Мы присели на дно траншеи. Впереди взвились красные ракеты. Взрывы удалялись, раздавались уже далеко позади нас.
— Значит, он переносит свой огонь в глубину, — заметил Андреев и, все еще бледный, добавил: — Как бы, проклятый, не угодил по нашим огневым! — Когда отдаленные взрывы, как бы захлебываясь, зачастили, Андреев сел на пол и упавшим голосом сказал: — Перешел на поражение, значит — засек. Расколошматит, проклятый...
Тревога Андреева была до того заразительна, что я [345] обернулся назад. За Горюнами, как говорится, дым стоял столбом.
— Андреев! Встаньте и посмотрите, что впереди делается, — приказал я ему, не отрывая глаз от дымящихся Горюнов. Из дыма выскакивали бойцы и бросались бегом от укрытия к укрытию. Видимо, это бежали с приказаниями связные. А иные шли ускоренными шагами, внезапно останавливаясь, камнем падали и, повозившись над чем-то, снова вставали и шли, не отрывая глаз от земли, как следопыты. Это связисты восстанавливали связь.
— Идут! — воскликнул Андреев.
Я обернулся. Да, немецкие танки действительно шли, ползли по снежному полю черными жуками, а за ними с опушки леса выходила цепь пехоты. Немцы пошли в атаку.
— Огневая! Немедленно «лев» и «тигр»!
— Огневая! Огневая! Немедленно «лев» и «тигр»!
— Огневая! Огневая! — кричал в трубку полевого телефона Андреев.
Огневая не отвечала.
Танки шли медленно, ведя огонь с коротких остановок, — видимо, им было приказано не отрываться от пехоты. Наши молчали.
— Э! — крепко выругался Андреев. — Именно когда нужно, и нет связи.
— Да, именно, когда нужно, — повторил я и, растерянный, посмотрел на идущих в атаку немцев. В голове у меня промелькнуло: «Что же я сижу в этой яме?»
Признаться, хотелось вскочить и побежать назад. Я обернулся. На окраину Горюнов выскочил всадник и на полном галопе осадил коня, а следовавший за ним другой всадник кувырком полетел с лошади, но быстро вскочил и побежал за своим конем. Конь первого всадника поплясал на месте, дал «свечу», снова поплясал. Всадник, окинув глазами то, что происходило впереди, круто повернул и поскакал назад. Это был подполковник Курганов — артиллерист времен гражданской войны, сотни раз лихо выезжавший во главе батареи на открытую огневую позицию на глазах противника.
Заговорили наши противотанковые орудия, поставленные на прямую наводку на опушке леса по обеим сторонам Горюнов. Я очень жалел, что утвердил решение командира [346] батареи занять позиции на открытой площадке ради возможности кругового обстрела. Зенитки, занявшие позиции на окраине села без всякой маскировки, были разбиты."