От Офф-Топик
К All
Дата 18.01.2002 11:01:42
Рубрики 11-19 век; Современность; Спецслужбы;

Сыск в царской России

Аналитические статьи

( )
Сыск в царской России


На состоявшемся в 1913 году в Швейцарии Международном съезде криминалистов русская сыскная полиция в номинации «раскрываемость преступлений» была признана лучшей в мире. И неудивительно: возглавлял сыск Российской Империи «самый главный сыщик России», «русский Шерлок Холмc» Аркадий Францевич Кошко.

Родился Аркадий Францевич в 1867 году в богатой и знатной дворянской семье, которая проживала под Минском. В те годы издавалось невероятное количество детективной литературы, чтение которой захватывало мальчика, развивало его ум и логическое мышление.

Окончив, как и многие юноши дворянского происхождения, военное училище, молодой юнкер получил назначение для прохождения дальнейшей службы в полк, расквартированный в Симбирске. Но военная служба не привлекала любознательного юношу, и он подал в отставку. В 1894 году А. Ф. Кошко поступил рядовым инспектором в Рижскую полицию и сразу же получил прекрасные рекомендации. Он быстро рос по службе, неоднократно награждался. Для высокой раскрываемости преступлений молодой образованный и честолюбивый сыщик проявлял не только личную смелость, но и смело применял на практике известные европейской криминалистике методы. Спустя шесть лет А. Ф. Кошко — начальник полиции Риги, еще через пять лет он был назначен заместителем начальника Петербургской сыскной полиции. В 1908 году становится начальником сыскной полиции Москвы. В это время Аркадий Францевич разработал и впервые применил в криминалистике новую систему, которая впоследствии была принята Скотленд ярдом.

Работа в московском сыске принесла Кошко не только признание, но и славу, и ордена, и следующее повышение — руководство всем сыском Российской Империи.

Но на его долю выпала тяжелая старость — блестящую карьеру А. Ф. Кошко прервала революция 1917 года. После долгих мытарств и странствований опальный генерал вынужден был бежать из России. Другого выхода у него не было: почти все последние царские министры внутренних дел и министры временного правительства были расстреляны по приказу ВЧК, даже могил их не осталось. Англичане, помня об успехах Кошко в сыскной деятельности, предложили ему возглавить исследовательский отдел. Но русский сыщик оказался в Париже, где умер в 1928 году.

«Оторванный от родины, растеряв многих близких, утратив средства, я... очутился в Париже, где и принялся тянуть серенькую, бесцельную и никому теперь ненужную жизнь. Я не живу ни настоящим, ни будущим — все в прошлом, и лишь память о нем поддерживает меня и дает некоторое нравственное удовлетворение.

...Часто теперь, устав за трудовой день, измученный давкой в метро, оглушенный ревом тысячей автомобильных гудков, я, возвратясь домой, усаживаюсь в покойное, глубокое кресло, и с надвигающимися сумерками в воображении моем начинают воскресать образы минувшего», — писал Кошко в предисловии к своей книге о делах, которые прошли перед ним за долгую служебную практику.

Далее приводится рассказ А. Ф. Кошко, который как нельзя лучше повествует о розыскной работе в дореволюционной Москве.

Сыскной аппарат
Быть может, читателю будет небезынтересно ознакомиться со структурой розыскного дела в прежней России.

Изощренность преступного мышления, корыстные вожделения людей представляют из себя обширнейшее засоренное поле, и немало труда и терпения требуется для выкорчевывания этой человеческой лебеды, часто готовой буйным ростом своим заглушить любые полезные всходы. На сыскной полиции лежит обязанность не только раскрывать уже совершенные преступления, но, по возможности, и предупреждать их. Эта сложная программа требует, конечно, и соответствующей организации, каковую и попытаюсь описать, беря за образец Москву. Та же организация, помимо столиц, существовала и в провинции, являясь осколком первой и отличаясь от нее лишь масштабом.

Вступив в должность начальника Московской сыскной полиции, я застал там дела в большом хаосе. Не было стройной системы в розыскном аппарате, количество неоткрытых преступлений было чрезвычайно велико, процент преступности несоразмерно высок. Я деятельно принялся за реорганизацию дела и, не хвалясь, улучшил его.

При каждом Московском полицейском участке состоял надзиратель сыскной полиции, имевший под своим началом три-четыре постоянных агента и целую сеть агентов-осведомителей, вербовавшихся по преимуществу из разнообразных слоев населения данного полицейского района. Несколько надзирателей объединялись в группу, возглавляемую чиновником особых поручений сыскной полиции. Эти чиновники ведали не только участковыми надзирателями и их агентами и осведомителями, но имели и свой особый секретный кадр агентов, с помощью которого и контролировали деятельность подчиненных им надзирателей. Чиновники и надзиратели состояли на государственной службе. Агенты и осведомители служили по вольному найму и по своему общественному положению представляли весьма пеструю картину: извозчики, дворники, горничные, приказчики, чиновники, телефонистки, актеры, журналисты, кокотки и т. д. Некоторые из них получали определенное жалованье, большинство же вознаграждалось хлопотами полиции по подысканию им какой-нибудь казенной или частной службы. К этому прибавлялись даровые билеты в театры, по железным дорогам и т. п. Такого способа вознаграждения приходилось волей-неволей держаться в целях экономии — применение его давало возможность значительно увеличивать кадры агентов.

Над деятельностью чиновников особых поручений я наблюдал лично, имея для их контроля около двадцати секретных агентов. Имена и адреса последних были известны только мне. Им вменялась в обязанность строжайшая конспирация; с ними я видался только на конспиративных квартирах, которых у меня в Москве имелось три. С помощью этих секретныхагентов я мог наблюдать за действиями и поведением любого моего подчиненного, не возбуждая в нем подозрений. Эти двадцать человек были выбраны мною с большим разбором. Кадры моих секретных агентов я старался пополнять людьми, принадлежавшими к различнейшим слоям московского населения. В числе их, помнится, была и старшая барышня с телефонной станции — весьма ценный агент—довольствовавшаяся театральными и железнодорожными билетами, коробками конфет и духами; был и небезызвестный исполнитель цыганских романсов, вечно вращавшийся в театральном мире; было и два метрдотеля из ресторанов, наблюдавших за кутящей публикой, и агент из бюро похоронных процессий, и служащие из Казенной палаты, Главного почтамта и пр.

Эти агенты не столько вели общее наблюдение, сколько употреблялись мною в отдельных нужных случаях. Обычно им давалось определенное задание: проследить такого-то, проверить того-то и т. д.

Но для чего, спросят, быть может, было создавать целую иерархическую лестницу в розыскном деле, где один агент, проверяя другого, в то же время подвергался и сам тайной поверке и наблюдению? Жизнь показала всю необходимость подобного метода. Например, бывали такие случаи: мне становилось известным, что в таком-то месте организовался притон-клуб, где всякие шулера жестоко обыгрывают в «железку» доверчивых посетителей. Я отдавал приказ надзирателю соответствующего района пройти с ночным обходом в этот клуб и в случае обнаружения азартной игры — его закрыть. Надзиратель делал обход, но запрещенной игры не оказывалось. Повторные обходы имели тот же результат. Между тем жалобы продолжали ко мне поступать. Обходы надзирателя становились подозрительными, и я приказывал чиновнику особых поручений соответствующей группы проверить действия надзирателя. Иногда этот чиновник и обнаруживал злоупотребления, но случалось, что сведения чиновника совпадали с рапортом надзирателя, между тем жалобы на притон продолжались. Тогда я прибегал к своим секретным агентам, не заинтересованным (хотя бы в силу своей конспиративности) и в делах надзирателя и чиновника, и с их помощью обнаруживалась преступная корысть того и другого. Оказывалось, что надзиратель заблаговременно извещал хозяина притона о предстоящем обходе и, получая за это соответствующую мзду, делился с чиновником.

Иногда случалось, что надзиратели по лености и нерадению относились спустя рукава к порученному делу или, чтобы отделаться, принимались сообщать всякие небылицы, свидетельствующие об их энергии и старании. С помощью тех же секретных агентов истина и здесь выяснялась очень скоро, и пристыженный надзиратель быстро терял вкус к самовосхвалению и выдумкам. Словом, благодаря этому контролю над контролем мне вскоре же удалось внедрить в сознание моих подчиненных, что начальник следит сам за всем и в курсе всего происходящего, что, конечно, сильно подтянуло моих людей.

Для довершения описания агентурной сети следует упомянуть еще о так называемых агентах-любителях. Часто воры, не поделившие добычи, присылали кляузные письма, жалуясь друг на друга; бывало, что какой-нибудь скупщик краденого, обуреваемый завистью к «коллеге», перекупившему у него под носом выгодную партию «товара», являлся в полицию и со смаком выдавал «конкурентов». А то случалось, что люди, чающие заработать пятерку, десятку, а то и четвертную (сообразно ценности сведений), приходили ко мне и предлагали сообщить данные по интересующему меня делу. Эта разновидность агентов приносила тоже свою пользу.

Итак, каждый участковый надзиратель, прослужив несколько лет в своем участке, с помощью своих постоянных агентов и многочисленных агентов-осведомителей имел возможность самым подробным образом изучить и территорию, и состав ее населения. Обычно всякий переулок, всякий дом, чуть ли не всякая квартира были ему известны, что, конечно, значительно облегчало дело розыска.

Каждый надзиратель по моему требованию обязан был составлять ежемесячные ведомости, где по подробным рубрикам разносились им количество и род происшедших за месяц в его участке преступлений. Шестого числа каждого месяца эти ведомости со всех районов присылались ко мне, и, просматривая их, я знал точное количество убийств, грабежей, краж, мошенничеств и насилий, происшедших в том или ином московском участке, равно как и число открытых и не раскрытых еще преступлений. На основании этих ведомостей специальный чиновник-чертежник вычерчивал кривые по родам преступлений и по каждому району отдельно и составлял общую картограмму, каковая и вывешивалась в моем служебном кабинете. Таким образом, я мог постоянно следить за состоянием преступности в любой части городской территории, и если кривая краж в таком-то участке несообразно повышалась, по сравнению с той же кривой другого района, то я обращался к градоначальнику, прося его подтянуть соответствующего участкового пристава, со своей же стороны я нажимал на участкового надзирателя. В результате — усиление наблюдения за неблагополучными районами, и как следствие — резкое понижение соответствующей кривой к следующему же месяцу.

В ряде предыдущих очерков я указывал на те приемы, которые практиковались сыскной полицией для раскрытия преступлений и задержания виновных. Теперь я опишу способы, употребляемые ею для предотвращения или, вернее, уменьшения их числа.

Конечно, в таком крупном центре, как Москва, ежедневные правонарушения неизбежны, но эпидемия преступлений, несмотря на свою хроническую форму, навсегда одинаково сильна, как и всякая другая, имеет свои шаги, на кои обычно и направляла свои усилия сыскная полиция.

Кривая преступлений всегда резко повышается в праздничное время, то есть во время двухдневного закрытия магазинов, лавок и всяких торговых предприятий. Праздничным отдыхом преступники пользуются для производства самых дерзких и крупных краж и преступлений. К Рождеству, Пасхе, Троице и Духову дню вся окрестная «шпана» стягивается в столицу в надежде на «легкий заработок».

Помню, что в первый год моего пребывания в Москве я на Рождество чуть не сошел с ума от огорчения. 27 декабря было зарегистрировано до шестидесяти крупных краж с подкопами, взломами, выплавливанием несгораемых шкафов и т. п., а о мелких кражах и говорить нечего: их оказалось в этот день более тысячи. Из этих цифр явствовало, что город наводнен мазурьем и мне надлежит вымести из него этих паразитов. С этой целью я решил произвести облавы. Частичные, мелкие облавы стали производиться чуть ли не ежедневно, но вскоре же опыт показал, что средство это недостаточно; действительно, преступные элементы при приближении незначительного наряда полиции частью благополучно скрывались, а если и попадались люди, не имеющие права жительства в столицах, то, будучи отправлены на родину этапным порядком, вскоре бежали оттуда и вновь появлялись в Москве («Спиридоны Повороты»), где и пребывали до следующей поимки. Это своеобразный «перпетуум мобиле» приводил меня в отчаяние. Но, не имея возможности осилить его, я прибег к паллиативному средству: если не в моих силах было устранить этих мошенников раз и навсегда из Москвы, то я мог все же на горячее праздничное время их обезвредить. Для этого нужно было, чтобы в праздничные дни эти нежелательные элементы находились бы либо на пути следования к своему местожительству, либо в самом местожительстве, наконец, в крайнем случае, на обратном пути в Москву, словом—только не в самой Москве. Этого мне удалось достигнуть с помощью грандиозных облав, о каковых я и хочу рассказать.

Три-четыре раза в год я давал генеральные сражения российским мошенникам.

Технически организовать облаву было нетрудно, так как силы сыскной и наружной полиции Москвы были для этого достаточны. Сложность этого способа борьбы заключалась в том, что приходилось соблюдать строжайшую тайну о дне и часе облавы, не только от своих служащих, но и от чинов наружной полиции, между тем как в «экспедиции» принимало участие более тысячи человек. Дней за десять, иногда за восемь, а то и за пять до больших праздников я приказывал моим надзирателям, чиновникам и агентам собраться в полиции часам к семи вечера якобы для ознакомления с каким-либо новым циркуляром или для получения от меня общих указаний по очередному сложному делу. Когда люди были собраны, им объявлялось, что сегодня ночью облава. После этого никто из них уже не только не выпускался из помещения, но им строжайше запрещалось даже разговаривать по телефону. В состоянии «арестованных» они пребывали до ночи, то есть до самого начала действий. Вместе с тем я просил градоначальника нарядить мне в помощь тысячу городовых, человек пятьдесят околоточных и десятка два приставов и их помощников. К ночи городовые стягивались в один общий исходный пункт (часто во дворе при жандармском управлении), к ним присоединялись мои люди. Руководители получали подробные инструкции, и глухой ночью начиналась облава.

Для большего успеха отрядам предписывалось следовать шагом до определенного места, а оттуда пускаться бегом и возможно быстрее оцепить намеченный район, квартал или группу домов, подлежащих осмотру.

Внезапность атаки играла огромную роль, сильно уменьшая шансы скрыться для преследуемых преступных элементов. По просьбе некоторых московских газет редакции их извещались за час до начала облавы, и уведомленные сотрудники их тотчас приезжали ко мне.

Когда подлежащие осмотру районы были уже окружены полицией, в назначенный час мне подавался автомобиль, и я в сопровождении трех-четырех хроникеров выезжал на место действия, а на следующее же утро в газетах появлялись подробные, мелодраматические отчеты, не лишенные жути, образности и фантазии, сообразно индивидуальным особенностям их авторов. Помнятся мне несколько таких моих выездов к Хитрову рынку, в так называемые Кулаковские дома. Эти вертепы, эти клоаки, эти очаги физической и моральной заразы достойны описания.

Огромные каменные сараи, сдаваемые сплошь под ночлежные квартиры. Эти многочисленные квартиры содержались и эксплуатировались относительно разбогатевшими, но всегда крайне темными личностями (часто скупщиками краденого, тайными винокурами и просто мошенниками). Городские и частные ночлежные дома, при всем своем убожестве, имели все же некоторую организацию, кой-какой служебный персонал, а посему являлись как бы комфортабельными гостиницами по сравнению с этими ночлежными углами, решительно предоставленными собственной участи и «культурным» потребностям их хозяев и обитателей.

В каждом этаже находился длинный общий коридор, куда выходили двери всех квартир. Двери эти, по требованию полиции, никогда не запирались на замок. Толкнув такую дверь, я быстро входил с отрядом, и если помещение было в первом этаже, то люди мои кидались к окнам, предупреждая побеги.

Квартиры состояли обычно из двух-трех комнат, из которых одна была «дворянской». Носила она это пышное наименование вследствие того, что вместо нар в ней находились кровати с некоторым подобием тюфяков, и ночевка в ней стоила целый пятак; на нарах же люди устраивались копейки за три; для кого же и эта цифра была велика, те приобретали за копейку право спать на полу, под нарами, за печкой и тому подобных менее привилегированных местах.

Угол первой комнаты всегда был огорожен грязным пологом, за которым находилась «квартира» хозяина этой ночлежки. Прежде всего агенты кидались за этот полог, и при обыске почти всегда обнаруживалось краденое.

Если бы произвести химический анализ воздуха этих помещений, то надо думать, что, наперекор законам природы, кислорода в нем не оказалось бы совсем.

Что представляли из себя обитатели этого логовища? Мне кажется, что, суммируя героев горьковского «Дна» с героями купринской «Ямы» и возведя эту компанию в куб, можно было бы получить лишь приблизительное представление об обитателях Кулаковских ночлежных квартир.

Быть может, чувствительные, но мало вдумчивые люди спросят: как могло правительство терпеть подобные очаги всевозможной заразы? Но что же было делать. Эти ночлежки, как и дома терпимости, вызывались самой жизнью, и волей-неволей приходилось их терпеть. Без них куда девались бы непреступные, хотя бы опустившиеся люди? Но что же было делать. Ведь плата в ночлежных домах не всем была доступна; организовать же бесплатные, сколько-нибудь благоустроенные, помещения не представлялось возможным, так как, при крайней нетребовательности простого русского человека, это значило бы взять на себя заботу о квартирах чуть ли не для половины России. Да, наконец, помимо гуманитарных соображений, уничтожение Кулаковских и им подобных квартир не повело бы ни к чему. Они выпирались жизнью в силу сложных социальных условий, и уничтожение этих скученных центров имело бы непосредственным последствием лишь распыление их по всей территории города, что только бы затруднило общий надзор за ними.

Наше появление вызывало сильное смятение. Впрочем, опытный взор и в этом смятении мог бы усмотреть известную последовательность и закономерность. Добрая половина жильцов оставалась сравнительно спокойной, лениво потягивалась на нарах и встречала нас возгласами вроде: «Ишь, сволочи, опять притащились! Не дают покоя честным людям!» У этих «флегматиков» можно было бы и не спрашивать документов — они были, конечно, в исправности.

Не то делалось с другой половиной ночлежников! Они в ужасе рассыпались по помещению, забивались за печки, прятались под нары, лезли чуть ли не в щели.

За хозяйской перегородкой очищали место, и мы приступали к опросу и проверке каждого. Жутью веяло от этих людей, давно потерявших образ и подобие Божие: в лохмотьях, опухшие от пьянства, в синяках и ранах от недавних драк, все эти бывшие, а иногда даже и титулованные люди внушали ужас, жалость и отвращение. Впрочем, бывали случаи, когда среди этих бывших чиновников, офицеров, актеров, докторов и публицистов вдруг проявлялись проблески давно замерших переживаний человеческих, и больно и смешно было подмечать эти переживания, столь не гармонирующие со звериным обликом их носителей. Эта группа бывших интеллигентов производила наиболее тягостное впечатление.

— Где постоянно живешь? — спрашиваешь босяка. И вдруг эта карикатурная личность, став в позу, тоном провинциального трагика заявляет с пафосом:

— Уж пятый год, как отчий дом я променял на это пышное палаццо! — при этом соответствующий жест в сторону нары.

— Твой паспорт? — спрашиваешь старую полупьяную проститутку.

— А вот мой паспорт! — и женщина делает невероятно циничный жест.

— Как звать? — говорит пристав какому-то типу со чрезвычайно гордой осанкой, но без штанов.

— А вы кто такой?

— Ну, ладно, кто такой! Не видишь? Пристав! Фигура без штанов презрительно шипит:

— Пф-ф-ф! Пристав?! Я иначе как с начальником и разговаривать не стану.

Вдруг из-за занавески высовывается голова, затем протягивается рука, и заплетающийся язык произносит:

— Аркадий Францевич, будьте великодушны, одолжите двугривенный, до завтра, parole d`honneur! Ну что вам стоит?! А выпить — во-о как хочется!

Иногда пороешься в кармане и протянешь рублевку. Словно не рука, а обезьянья лапа вырвет у тебя бумажку или монету, а за пологом уже слышится лирический восторг:

— Господи ты Боже мой!!! Какое, какое благородство!.. Там, в глубине комнаты, какая-то пьяная-распьяная женщина, очевидно, из бывших шансонеток, пытается кокетливо шевелить лохмотьями, заменяющими ей юбку, и, игриво подмигивая, испитым сиплым голосом поет: «Смотрите здесь, смотрите там!» При этом оголяет уродливые, отекшие ноги. А перед тобой в это время мелькают и «коты», и «хипесники», и шулера, и просто жулики.

Дышать нечем, в висках стучит, а на душе тошно, и плохо отдаешь себе отчет в том, где ты и что с тобой. Где сон — где явь?!

Разбив это людское стадо на чистых и нечистых, то есть на людей с неопределенными документами и на тех, у кого документы либо не в порядке, либо отсутствуют вовсе, я первых оставлял в покое, вторых отправлял в полицейские участки, причем для разбивки по участкам приходилось руководствоваться довольно своеобразным признаком: чем меньше следов одежды имелось на человеке, тем в более близкий участок он направлялся, так как сострадание и чувство стыдливости не позволяли подвергать людей без штанов прогулке через весь город, да еще при двадцатиградусном иногда морозе.

Приведенные в участки поились в шесть часов утра горячим чаем, каждому выдавался фунт хлеба и кусок сахара. На следующий же день им распределялось тюремное белье, обувь и одежда, и согретые, одетые и накормленные люди препровождались в сыскную полицию, где мы и приступали к выяснению личности каждого. Для этого у нас имелись и антропометрические приспособления, и дактилоскопические регистраторы, и целый фотографический кабинет с архивом.

Но о том, как производилась эта операция опознания — я расскажу как-нибудь в другой раз.

Если прибавить к этому, что при сыскной полиции имелись и собственный парикмахер, и собственный гример, и обширнейший гардероб всевозможнейшего форменного, штатского и дамского платья, то читатель получит, быть может, хотя бы некоторое понятие и представление о серьезном техническом оборудовании розыскного аппарата времен Империи.

Предпраздничные облавы дали прекрасные результаты, и помнится мне, что на четвертый год моего пребывания в Москве была Пасха, не ознаменовавшаяся ни одной крупной кражей. Рекорд был побит, и я был доволен!..


От Олег К
К Офф-Топик (18.01.2002 11:01:42)
Дата 18.01.2002 22:28:38

Не читайте совестких газет?



>Родился Аркадий Францевич в 1867 году в богатой и знатной дворянской семье, которая проживала под Минском. В те годы издавалось невероятное количество детективной литературы, чтение которой захватывало мальчика, развивало его ум и логическое мышление.

Кто назовет мне десятко детективных книг того времени?



>Но на его долю выпала тяжелая старость — блестящую карьеру А. Ф. Кошко прервала революция 1917 года. После долгих мытарств и странствований опальный генерал вынужден был бежать из России. Другого выхода у него не было: почти все последние царские министры внутренних дел и министры временного правительства были расстреляны по приказу ВЧК, даже могил их не осталось. Ведь в действительности все пятнадцать арестованных в Зимнем дворце в 01.50—02.10 час. 26 октября (8 ноября) 1917 года министров Временного правительства (последнего его состава) были вскоре же освобождены, и большинство из них прожило долгую и по-своему содержательную жизнь. Так, министр исповеданий А.В. Карташев эмигрировал, был одним из наиболее выдающихся историков Православия и умер в 1960 году в Париже в возрасте 85 лет. А его коллега министр путей сообщения А.В.Ливеровский никуда не уехал, играл немалую роль в транспортных делах страны, в том числе в героическом строительстве “Дороги жизни” во время немецкой блокады Ленинграда, — города, где он и скончался уважаемым человеком в 1951 году в возрасте 84 лет.

Вообще же из пятнадцати арестованных 26 октября министров семь остались в России, а восемь эмигрировали. Живший во Франции военно-морской министр адмирал Д.Н.Вердеревский в 1945 году явился в посольство СССР, пил там за здоровье Сталина и даже успел стать гражданином СССР, хотя в 1946-м его постигла смерть (ему было 73 года). А исполнявший (в последние дни существования Временного правительства) обязанности военного министра генерал А.А.Маниковский не пожелал эмигрировать и стал — ни много ни мало — начальником снабжения Красной армии, правда, не надолго: в 1920 году он погиб в железнодорожной аварии.

Конечно, часть оставшихся в России министров не избежала репрессий, но умер насильственной смертью, насколько известно, только один из них — министр земледелия С.Л.Маслов. До 1929 года он был видным деятелем российской кооперации (“Центросоюза”), а также преподавал в Московском университете и других высших учебных заведениях. В 1 930-м его отправили в ссылку, в 1 934-м он вернулся в Москву, но 20 июня 1938 года был расстрелян НКВД.

Словно ради некой трагической симметрии казнь постигла также и одного из эмигрировавших — министра-председателя Экономического совета С.Н.Третьякова — внука одного из создателей Галереи, С.М.Третьякова: в декабре 1943 года он был расстрелян (согласно другим сведениям, ему отсекли голову) немецкими нацистами как виднейший тогда агент советскои (!) контрразведки в Париже (он стал им еще в 19 29 году — как раз в тот момент, когда в Москве его коллегу Маслова .отстранили от руководящей работы в кооперации...).

http://www.voskres.ru/kozhinov/hist/7.htm

От Роман Храпачевский
К Олег К (18.01.2002 22:28:38)
Дата 19.01.2002 00:07:43

Re: Не читайте...




>>Родился Аркадий Францевич в 1867 году в богатой и знатной дворянской семье, которая проживала под Минском. В те годы издавалось невероятное количество детективной литературы, чтение которой захватывало мальчика, развивало его ум и логическое мышление.
>
>Кто назовет мне десятко детективных книг того времени?

Олег, все правильно - детективы тогда издавались в невъе...ном количестве. Другое дело, что в основном импортные - Конан Дойль с Габорио и пр. Но и наших "контрафактных" детективов про Ната Пинкертона (типа литературные негры под Пинкертона писали) тоже было много. Были и про отечественных сыщиков, но я сразу не вспомню - импортный популярнее были.
От Олег К
К Роман Храпачевский (19.01.2002 00:07:43)
Дата 19.01.2002 01:02:06

Re: Не читайте...





>>>Родился Аркадий Францевич в 1867 году в богатой и знатной дворянской семье, которая проживала под Минском. В те годы издавалось невероятное количество детективной литературы, чтение которой захватывало мальчика, развивало его ум и логическое мышление.
>>
>>Кто назовет мне десятко детективных книг того времени?
>
>Олег, все правильно - детективы тогда издавались в невъе...ном количестве. Другое дело, что в основном импортные - Конан Дойль с Габорио и пр. Но и наших "контрафактных" детективов про Ната Пинкертона (типа литературные негры под Пинкертона писали) тоже было много. Были и про отечественных сыщиков, но я сразу не вспомню - импортный популярнее были.

Ну они и сейчас популярнее. Но разве волна увлечения детективами не позже началась?

Хотя наверное нет, они почти одногодки с Конан Дойлем.
http://www.voskres.ru/
От FVL1~01
К Олег К (19.01.2002 01:02:06)
Дата 20.01.2002 19:32:43

Волна началась ЗАДОЛГО до Конан Дойла

И снова здравствуйте
Например гениальный сериал про разбойника Чуркина это 1870-1880 годы. тираж тогда более 3 миллионов книжек 36 историй. в конце концов суперпреступник был умерщевлен по требованию генерал полицмейстера Москвы, а то как то неудачно выходило, бандит хоть и выдуманный а поймать его полиция немогет.
Пинкертоновщину начали переводить в 80- годы 19 века. а Лунный камень и всего Коллинза вообще выпустили в 60-е годы...
С уважением ФВЛ
От Офф-Топик
К Офф-Топик (18.01.2002 11:01:42)
Дата 18.01.2002 11:02:29

История вонной прокуратуры Тихоокеанского флота ТОФ

Конюшенко О.В., Быков А.В. (Прокуратура ТОФ)
История прокуратуры Тихоокеанского флота

Понятие “прокуратура” происходит от латинского “procuro” - забочусь, обеспечиваю, предотвращаю. Впервые в Европе прокуратура возникает во Франции в 14 в. с функциями государственного обвинения, карательного органа, и лишь к 1586 г. законом Франции функции прокуратуры сформированы как надзорные, обеспечивавшие верховенство центральной власти.

Именно опыт Франции был воспринят Петром 1 при создании прокуратуры России. Историками много написано о периоде петровских реформ, однако такая сторона, как рост преступности, ослабление правопорядка как неизбежная сторона реформирования общества мало кем исследовались. Рост должностных преступлений, казнокрадства, коррупции вызвал историческую потребность создания государственной службы по борьбе с этими явлениями. Первым - правда неудачным - опытом являлось создание Петром 1 фискальной службы. Эту службу погубила тайность, а стало быть - непопулярность в тогдашнем обществе. К тому же обеспечение фискалов производилось не от казны, а за счет собственных кормовых. К чему это приводило, понятно.

И вот Указом от 12 января 1722 г. Петр 1 Указом “О должности Генерал-прокурора” учреждает прокуратуру Российской Империи как гласный орган надзора за исполнением законов. “Сей чин яко око наше и стряпчий о делах государственных”, “взыскатель наказания” и “защитник невиновных”.

Не стоит, конечно, идеализировать прокуратуру имперского периода России - в истории царской прокуратуры не все однозначно. Это же относится и к советскому периоду - я имею в виду период политических репрессий.

Об истории военной прокуратуры широкой публике практически неизвестно. Указом Петра в 1711 году были определены штаты всех пехотных, кавалерийских и гарнизонных полков, в которых была предусмотрена должность военного юриста-аудитора, “чтобы решения военных судов производились добрым порядком”. Воинскими уставами Петра 1716 г. определялись статус и задачи генерал- обер- и полковых аудиторов как военных юристов с прокурорскими и судейскими функциями. Институт собственно военных прокуроров появился в России в 60-е годы 19 в., когда наряду с известной судебной реформой 1864 г. проведена и военно-судебная реформа 1867 г. Во всех звеньях военных и военно-морских судов была учреждена должность военного прокурора, надзиравшего “за охранением законов”. С этого времени и началась история собственно военной прокуратуры в России.

11 января 1935 года приказом НКО СССР № 9 морские силы Дальнего Востока были переименованы в Тихоокеанский флот. Первые же сведения о создании военной прокуратуры ТОФ относятся к августу 1933 года.

Первым военным прокурором с августа 1933 года был военный юрист 1 ранга Н.О. Михайлов. Штат военной прокуратуры флота составляли военный прокурор флота, три военных следователя, старший секретарь, делопроизводитель, писарь, машинистка и вольнонаемный водитель. Они выполняли всю прокурорско-следственную работу на флоте, так как ВП ТОФ была единственным органом прокуратуры на ТОФ. Прокуратур гарнизонов, баз и соединений в то время еще не было. Военная прокуратура флота размещалась в нынешнем здании тыла флота на ул. Светланской. После снятия Михайлова с должности ( он был репрессирован за дружбу с бывшим председателем Совнаркома Белорусской республики Авамовичем ) военным прокурором ТОФ был назначен участник Гражданской войны бывший военный прокурор Сталинградской дивизии М.Е. Четвериков. Он исполнял обязанности по февраль 1939 года. Четвериков являлся не только одним из первых военных юристов военной прокуратуры нашего флота, но и одним из первых военных юристов в годы Гражданской войны и становления Советской власти.

В 1937 году в связи с ростом флотов и увеличением объема работы в прокуратурах флота были образованы должности военных прокуроров при укрепленных районах. В военной прокуратуре ТОФ были образованы военные прокуратуры баз по территориальному принципу надзора за частями и кораблями, введены должности военных прокуроров отделов. В частности, были созданы военные прокуратуры в пос. Ольга, в районе Посъета и при Петропавловск-Камчатском укрепрайоне.

По воспоминаниям одного из первых прокурорских работников ВП ТОФ Дубасова, каждый военный следователь в то время заканчивал в месяц до 15 уголовных дел.

С началом Великой Отечественной войны многие прокуроры и следователи ВП ТОФ убыли на фронт в действующую армию.

В послевоенное время военными прокурорами флота были тов. Мухоморов К.С., Титков С.Я., Горный А.Г., Маркелов В.И., Сумароков П.И., Шактуров В.С., Дробышев Н.Я., Попов Б.С.

Артем Григорьевич Горный и Борис Сергеевич Попов впоследствии занимали должность Главного военного прокурора.

Реформы в государстве не могли не отразиться на военной прокуратуре. Однако неизменным остается то, что ВП - структурное звено Генеральной прокуратуры, организационно и кадрово приспособленное к осуществлению надзора за законностью в Вооруженных силах и других воинских формированиях.

Если говорить о государственной роли военной прокуратуры, то нужно исходить из того, что функция внешней защиты - одна из важнейших функций государства. За тем, как осуществляется эта функция, необходимы и контроль, и надзор. Последнее и есть задача военной прокуратуры.

Назовем приоритеты в нашей работе:

Надзор за обеспечением безопасных условий военной службы и задачи борьбы с неуставными проявлениями, которые нами совместно с командованием флота решались в 1999 г. достаточно успешно, и мы имеет существенное сокращение таких правонарушений по флоту.

Экономическая сфера, пресечение утрат, хищений и разбазаривания военного имущества. И здесь военная прокуратура флота, можно сказать, оказалась рентабельной для государства - размер возмещенного ущерба по уголовным делам и проверкам в несколько раз превышает размер денежного содержания наших прокуроров и следователей.

Координация борьбы с преступностью, которая ищет криминальный интерес и в войсках. Это прежде всего перекрытие каналов утечки оружия и боеприпасов, в т.ч. в рамках всероссийской операции “Вихрь-антитеррор”. И здесь мы тесно взаимодействуем и с территориальной прокуратурой, и с МВД, и с органами ФСБ.

В наступившем году пятеро офицеров прокуратур флота направлены в район Чеченского вооруженного конфликта для поддержания законности в войсках и расследования преступлений.

Лучшими военными прокуратурами ТОФ по праву являются прокуратуры гарнизонов, возглавляемые подполковниками юстиции Груниным Виктором Александровичем (Вилючинский гарнизон, Камчатка), Шаболтановым Игорем Александровичем (Владивостокский гарнизон) и Кондаковым Александром Федоровичем (гарнизон Большой Камень).



Старшие помощники военного прокурора ТОФ

полковник юстиции Конюшенко О.В.

подполковник юстиции Быков А.В.