(как Самурай Иваныч поссорился с Банзай Петровичем)
Эта история cлишком похожа на правду. Именно поэтому я изменил имена действующих лиц и местом действия выбрал Маленькую Японию - японский квартал в Шанхае.
Однажды мой друг Банзай Петрович уехал в очередную командировку по делам корпорации в Манилу. Через день мне позвонила его взволнованная жена:
- Нам с Вами надо поговорить, Самурай Иваныч!
- Что случилось, Оля-Дзянь? - встревожился я.
- Я разбиралась в комнате Банзай Петровича и случайно обнаружила в ящике его письменного стола фотографию молодой полуобнаженной филиппинки!
- Почему Вы решили, что это филиппинка, Оля-Дзянь? - осторожно осведомился я.
- Потому что он постоянно ездит в Манилу, чтоб ей пусто было!
- Успокойтесь, - сказал я, соображая тем временем, как бы мне лучше выгородить друга. - Это не филиппинка, это его двоюродная сестра сахалинская чувашка Сара!
- Так что, Вы хотите сказать, что мой муж Банзай Петрович - чуваш?! - изумилась Оля-Дзянь.
- Только на четверть, - успокоил я ее. - Его дедушку русские взяли в плен вместе со всей квантунской группировкой, он сидел в концлагере в Ухе-Яме и там имел неосторожность познакомиться с надзирательницей-чувашкой...
- А почему эта чувашка Сара голая?!
- Наверное, ей жарко стало.
- На Сахалине?! Знаете что, Самурай Иваныч, - не вытерпела Оля-Дзянь, - я Вам не позволю над собой издеваться - идите Вы в ж... - тут она бросила трубку.
* * *
На следующий день мне опять позвонила Оля-Дзянь и, извинившись за вчерашнюю грубость, предложила зайти к ней "на минутку по очень важному делу". Когда я пришел к ней, то сразу понял, что на уме у нее не совсем чистые мысли: ее пышное тело было туго обтянуто ультракоротким кимоно, еле прикрывавшим то место, откуда начинаются ноги, а грудь то и дело выскакивала из декольте до пупа.
- Вы знаете эту женщину? - с порога сунула она мне в лицо фотографию девушки в трусиках-бикини.
- Вы ведете себя как обрусевшая крестьянка с Курильских островов, Оля-Дзянь, - невозмутимо ответил я. - Женщине из династии Го не подобает ревновать мужа к низкой гейше.
- Вы говорите правду, Самурай-Сан, - устыдилась она. - Я с первого дня знакомства с Вами полюбила Вас как очень достойного и добропорядочного человека...
- Хорошо, раздевайтесь, только побыстрее, у меня мало времени, - сдался я.
Она одним движением руки развязала шелковый пояс, кимоно легко слетело с ее плеч, и она легла на кровать, приподняв живот и запрокинув голову.
"Перевернитесь, Оля-Дзянь", - сказал я ей. В ее глазах мелькнуло легкое удивление, но она вовремя вспомнила древнюю японскую заповедь, по которой женщине не полагается задавать в такой ситуации вопросы мужчине, и перекатилась ягодицами кверху. "Ноги вместе", - добавил я. Она безропотно повиновалась.
Я снял со стены двухметровую древнюю самурайскую плеть из сыромятной кожи. Оля-Дзянь, очевидно, почувствовала мои намерения, потому что ее ягодицы плотно сжались, побелев от напряжения. Выдохнув воздух для лучшей концентрации на ударе, я широко замахнулся и... в последний момент пожалел ее белоснежно-розоватую кожу цвета цветущей сакуры.
- Извините, Оля-Дзянь, - вдохнул я воздух обратно, бросая плетку на кровать, - вероятно, я недостаточно добропорядочный человек.
После этих слов я поклонился кивком головы и молча вышел.
* * *
Через неделю вернулся из командировки Банзай Петрович. Мы с ним виделись после этого несколько раз в корпорации, но говорили только о делах. Лишь спустя месяц он как-то вечером пригласил меня к себе домой на кружку "Саппоро". Оли-Дзянь не было: она ушла на курсы английского языка.
- Плохо мое дело, Самурай Иваныч, - вздохнул Банзай Петрович после третьей кружки холодного пива.
- А что такое? - спросил я участливо.
- Жена моя как узнала про филиппинку - сущая Годзилла стала! Требует с меня деньги за каждый раз...
- А много ли, позвольте узнать? - деликатно поинтересовался я.
- По пятьсот баксиков.
- Однако! - присвистнул я, не сдержавшись.
- Я уже по уши в долгах, а она все из меня тянет. Люблю я ее, понимаешь...
Тут мне стало стыдно: я почувствовал свою вину за то, что вовремя не вразумил жену друга. Если б только у меня не дрогнула тогда рука... Мне захотелось ему чем-то помочь.
- А почему пятьсот? - начал я издалека.
- В каком смысле?! - оторвался он удивленно от кружки.
- Ну, как бы это сказать поделикатнее... Другие вон по двадцать берут!
Тут же я понял, что совершил непоправимую ошибку: шея Банзай Петровича налилась бурой кровью, глаза его неприятно остекленели, и из последних сил сохраняя спокойствие, он процедил в холодной ярости сквозь зубы:
- Если ты настоящий самурай, мы будем драться на мечах!
- К Вашим услугам, - мне больше ничего не оставалось делать, как принять вызов.
Банзай Петрович взял со специальной деревянной подставки два меча и один протянул мне. Я едва заметно усмехнулся: это были те самые мечи, которые я подарил ему на день рождения. Оба мы прекрасно знали, что они тупы, как чукотские валенки - мы уже однажды дрались на них до первой крови; в тот раз Банзай Петрович содрал мне с большого пальца кожу до сукровицы, задев "скользячкой".
"Смеешься, гадина!" - услышал я крик Банзай Петровича, и тут же в сантиметре от моих губ приглушенно просвистело тяжелое стальное лезвие. Однако... Хоть меч и тупой, но если им по башке получишь, то мало не покажется! Я понял, что Банзай настроен драться не на шутку, и стал ожесточенно обороняться.
Квартира наполнилась звоном стали - Банзай яростно наступал, и я только успевал подставлять свой меч под его удары. Один удар был настолько сильным, что моя рука не выдержала, и мне досталось по лбу тыльной стороной собственного меча. Тут уж и я рассвирепел - отпихнув его меч своим, я перешел в контратаку и скоро почувствовал, что Банзай выдыхается. Он уже не успевал вовремя уворачиваться, и я бы мог запросто врезать ему лезвием по башке, но рука не слушалась и в последний момент меняла направление удара, щадя моего старого друга.
- Стой! - заорал я наконец.
- Что, cдаешься? - спросил он, с трудом переводя дыхание.
- Нет, - сказал я, - но это все фигня. Так мы никогда не убьем друг друга!
- А как? - с интересом посмотрел он на меня.
- Надо в темной комнате, чтобы друг друга не видеть, тогда жалко не будет.
- Точно! - обрадовался он.
Мы наглухо зашторили все окна, чтобы не пробивался свет уличных фонарей, и погасили лампу. Заранее мы договорились так: сначала мы стоим в разных углах комнаты, а в темноте начинаем сходиться...
Признаюсь, вся эта рубиловка мне стала надоедать, поэтому я предложил драться вслепую только для того, чтобы в темноте смыться. Мое положение осложнялось тем, что мне выпало по жребию стоять в дальнем, противоположном двери, углу комнаты. Но тут я придумал отвлекающий маневр: в темноте достал из кармана джинсов зажигалку и бросил ее в направлении книжного шкафа. Тут же послышался стальной свист и хруст прессованых опилок, и я ломанулся к двери...
Опрокинув что-то в темноте, я подбежал к входной двери, и пока Банзай крушил в темноте "опрокинутое что-то", справился с замками и выбежал в коридор... Банзай рванулся за мной. Я выбежал на лестницу и помчался вниз по гулким ступеням, благо это был четвертый этаж...
- Ты не настоящий самурай! - услышал я сзади громовой голос, раскатившийся по лесничному колодцу стократным эхом.
- Банзай долбаный! - ответил я таким же страшным громовым голосом.
В вестибюле я бросил меч на мраморный пол и выбежал на улицу. К счастью, передо мной был не японский Шанхай, а почти родной русский Брайтон...
Слабенькие, даю ссылку просто чтобы показать что этот дальневосточный закидон есть у многих. Впрочем, его "колыбельная" вполне ничего, и не офтопик к тому же - Штирлиц упомянут.
>Слабенькие, даю ссылку просто чтобы показать что этот дальневосточный закидон есть у многих. Впрочем, его "колыбельная" вполне ничего, и не офтопик к тому же - Штирлиц упомянут.
Собственно "класс" относится не к литературным достоинствам, в коих я слабо разбираюсь, а просто стильно.