От Илья Вершинин Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 18.04.2005 15:56:29 Найти в дереве
Рубрики WWII; Память; Байки; Версия для печати

Воспоминания разведчика 19 гв. Сиб. корпуса

Очередное приветствие лучшему военно-историческому форуму!

Предлагаю вниманию свою беседу с ветераном. Может кто внесет поправки?

БЕЛЯЕВ ФЕДОР ИВАНОВИЧ,
гвардии старший сержант.

И.В. Федор Иванович, вы откуда сами родом?
Ф.Б. Родился в городе Прокопьевске Кемеровской области в 1922 году. Я из большой шахтерской семьи - нас было семь человек. Значит, сначала учился в общеобразовательной школе-семилетке, а потом сразу пошел работать: было голодно, жрать-то нечего... Работал я в "Прокопторге" на счетной работе, сперва учеником, а потом, перед самым призывом в армию, бухгалтером.
И.В. Как жилось перед войной?
Ф.Б. Плохо. Голодно... Я наверное, знал до 30 наименований трав, которые съедобные. Живот пучит, а есть хочется... Отцу давали шахтерский паек, но он был настолько мизерный, именно на него. Поэтому, как началась война и предоставилась возможность добровольно призваться в армию, я пошел: там видней и ясней будет видно, что к чему... Ведь тогда карточная система была в Сибири. Коллективизация и раскулачивание - это, конечно же, глупость. У нас один человек работал на шахте. Его раскулачили за то, что, работая на шахте и имел корову и поросенка, обложенными налогами. Если он не уплатил налог - подлежит раскулачиванию... Жуткий период времени был, такой непонятный...
И.В. Как узнали о начале войны?
Ф.Б. Точно в какую дату она началась - я тогда еще не знал. Наш маленький шахтерский домик стоял на окраине города, и в нашей местности не было даже радио. Но о том, что война вот-вот начнется, мы знали. Возле нас проходила железная дорога: эшелоны шли с грузами на Запад. И когда я узнал, что началась война, сразу пошел военкомат. Таким образом, 20 августа 1941 года я призвался в армию.
И.В. Значит, все-таки было предчувствие войны?
Ф.Б. Обязательно. И отец нам всем говорил: "Война будет, и будет обязательно с немцами!" Ну а потом, когда эшелоны пошли в сторону Запада и, как бы там не маскировали, что это военные грузы, было все и так понятно. С началом войны я пошел добровольцем в военкомат. Старший брат, 1920 года рождения, был еще дома, а мне тогда не было и 19 лет. Сразу после призыва нас направили в Новосибирск, где проходили курс молодого бойца. Гоняли нас по-безбожному и день и ночь... А потом начала формироваться добровольческая Сибирская дивизия, тогда еще модно было, имени Сталина.
И.В. Чему обучались там?
Ф.Б. Это - окопы... Как сейчас помню, ни одну ночь не давали уснуть. Как ночь, так: "Тревога! В ружье!" По-быстрому обмотки наматываешь, быстрее - строй, и сразу бегом по булыжнику 3 километра. За пивзаводом были холмистые рощи: "Развернуться! Окопаться!" А когда прошла эта учебка, к нам в лагерь приехали из начальства и сказали, что под Москвой формируется добровольческая Сибирская дивизия.
И.В. Когда именно это произошло?
Ф.Б. Я знаю, что нас погрузили в эшелон и повезли, когда под Москвой сложилось тяжелое положение. Но в пути нашего следования положение разрядилось, а поскольку нас поспешно формировали на фронт, со станции Юрки Кемеровской области, мы прибыли в один из районов Подмосковья - в Люберцы (сейчас это один из районов Москвы), где мы дополнительно формировались. По мере необходимости нас бросили на дальние подступы к Москве под город Белый Калининской области.
И.В. С этого времени и началось ваше участие в Великой Отечественной войне?
Ф.Б. Да. Мы ожидали наступления на Москву. Там, под городом Белым, были перерезаны основные магистрали, примерно 100 километров, от станции Селижарово до самого фронта. И нас как раз туда бросили. Здесь была какая-то неурядица в командовании, потому что в бой не вводили по меньшей мере месяц. За это время нас засыпали немецкими листовками, что "вас предали, вас загнали и вы отсюда не выберетесь". И там против нас власовцы воевали. После этого долгого стояния, мы сильно продрогли, нас ввели в бой. А кроме добровольческой Сибирской дивизии существовали две добровольческих бригады - Алтайская и Красноярская. И когда нас в бой ввели, наша дивизия шла по центру, а правофланговыми и левофланговыми были как раз эти две бригады. Когда начали наступать, наша дивизия очень активно пошла. А фланги были прижаты, придержаны. Поэтому там мы попали в окружение, откуда выбирались где-то 13 суток.
И.В. 13 суток выбирались?
Ф.Б. Да. Я знаю, что за это время нам трехсуточные сухари дали. И, знаешь, в это время было мобилизовано в армию очень много лошадей, которые тогда пополнили наше питание. Если кто-то лошадь подстрелит, то это наш дополнительный паек. Потом, когда мы вышли из окружения, нас направили на переформировку. И тогда же нам присвоили звание гвардейцев.
И.В. А как ваша дивизия называлась?
Ф.Б. Сначала она была 1-й добровольческой Сибирской дивизией. Когда вошла в действующую армию, стала 150-й добровольческой дивизией, а с получением гвардейского звания стала именоваться 22-й стрелковой. Сибирские бригады к тому времени стали уже дивизиями...
И.В. Дальнейшие бои где проходили?
Ф.Б. В составе 19-го гвардейского добровольческого корпуса на территории Калининской области. Конечно, самые тяжелые - это под Ельней, особенно на споках. Нигде не видел таких новшеств, как там. Там создалось тяжелое положение. Было три ряда траншей. Когда из первой траншеи выбили немцев, они перекатились во вторую, выбили оттуда - они перекатились в третью. Когда их стали выбивать из третьей, они вместо дальнейшего отступления, дальше-то окопов не было, перенесли свой огонь на третий ряд траншей и снова перебрались сюда. И вот, тогда были введены батальон панцырников и рота штрафников. Они их выбивали. Ну а штрафники, конечно же, шли без всякой защиты.
И.В. О штрафниках и панцырниках можно поподробнее?
Ф.Б. Панцырники - это, конечно же, не штрафники. Они по своему положению схожи с современными спецназовцами. Значит, материал приблизительной такой же, как каски, на лямках: одна сюда, другая сюда, передний захватывает наиболее уязвимые места и спрятан под гимнастерку или же надет на гимнастерку. И вот, где создается тяжелое положение - вводили в бой этих панцырников. Что же касается штрафников, то я знаю, что у одного офицера, они же уголовники были, украли хромовые сапоги. Прежде чем пойти в бой, они начинали творить что угодно, вплоть до того, что мушеловством занимались, печати разные делали...
И.В. А вы как к ним относились?
Ф.Б. Относились очень нормально, даже с интересом. С ними было интересно поговорить, правда, общаться приходилось мимолетом. Перед боем они говорили: "Считайте, что мы тоже не штрафники!" Потому что им объявили: вот, слазите на сопочку, кто останется жив - будет зачислены, как и все, в обыкновенные войска. Все они это дело воспринималось, как я понимаю, с восторгом, тем более, они знали, что дальше, кроме как в бой, к ним более серьезного не применят. А их единственное наказание - этот, вот, бой. Кто остается жив - их посылают в разные места, но не в одно и то же место...
И.В. А дальше где воевали?
Ф.Б. После боев под Елней запомнил отправные пункты были: где-то под Оршей мы были. После того, как были взяты Великие Луки и немцы там начали вести снова наступление, то наш 19-й гвардейский корпус бросили как раз туда, снова под Великие Луки. Кстати, в нашем корпусе в рядах 254-го гвардейского полка 56-й дивизии сражался Александр Матросов. Когда он погиб, было специально объявлено в корпусе. Первый раз город Великие Луки был освобожден, но удержать наши его не смогли и наш корпус, повторюсь, был брошен туда. И вот, проходили мы через Великие Луки... Что запомнилось? На берегу реки Ловать на ширину где-то 2 метра прорыта траншея и заполнена русскими солдатами, потом она братской могилой стала... Город Великие Луки был полностью разбит до основания, и лишь на окраине кое-где оставались маленькие домики. Немцы же штабелями были сложены, приготовленные для того, чтобы их увозить. А непосредственно в освобождении Великих Лук мы не участвовали: мы там были, когда немцы начали опять напирать на нас. Дальше мы захватили Гжатск, потом воевали под Красногородском - это небольшой городок Калининской области на берегу реки Великой. С одной стороны был этот Красногородск, а на противоположной стороне уже Латвия. Оборона там была сильная, пришлось разведать места... И, значит, самые основные заградительные сооружения нам удалось обойти по болотистым местностям. Удалось расширить, минуя основные сооружения. Таким путем в районе деревни Музикас мы переправились на сторону территории Латвии, в районе города Мадона, потом пошли дальше, взяли Ермолово - красивое местечко на возвышенности, одни дачные домики. И потом, как Ригу взяли без особых сопротивлений, вышли в Курляндию. Там мы засели до самого конца войны.
И.В. А войну в каком звании вы закончили?
Ф.Б. Войну закончил помощником командира взвода, старшим сержантом. Был командиром отделения, но выше, чем помкомвзвода, не был. Я избегал все этих повышений, думал, закончится война - опять буду работать бухгалтером, но судьба распорядилась иначе. Сразу предложили остаться в Эстонии...
И.В. А с комиссарами как у вас складвались отношения?
Ф.Б. Комиссары, именно во время войны, в отличие от строевых командиров, относились к нам более гуманно. Они солдатам все позволяли делать. Могу даже рассказать один похабный случай. Когда мы вышли из окружения под городом Белый, начали отбирать в партию. Ну и мне предложили вступить в партию. В армии я вступил в комсомол, потом предложили в партию. В партию - так в партию! Заполнил все эти документы. Потом, значит, приглашают в блиндаж вместе с комиссаром для приема в партию. Ну я, значит, окреп сразу. Вызвали, особая комиссия начала между собой разговаривать. Мне говорят: "Товарищ Беляев! Извините, тут доделку нужно!" Я говорю: "А-а-а-а, бардак - везде бардак!" Завернулся и пошел. Мне никто ничего не сказал. А потом, когда они восстановили все эти документы, сделали поправку, повторный раз пригласили и стали принимать в партию, поздравили и комиссар после этого подходит ко мне и говорит: "А вот такие выражения в политотделе высказывать нельзя! Что это за бардак?" Ну а я: так что пригласили и отправили ни с чем? И поэтому мне запомнилось, какую подлость я высказал... Комиссары - это среднее звено между командным и рядовым составами. К ним можно было в любой момент обратиться. Они могли свободно подойти к любому солдату и свободно заговорить, тогда как строевой командир, как правило, этого не делал: все по-уставному...
И.В. Особисты были у вас?
Ф.Б. Были. Но сейчас очень извращенные понятия... Да, я, например, помню 1932-й, 1937-й год, когда шли массовые аресты по Сибири... Сплошь и рядом, мужик ни за что ни про что... Что же касается органов контрразведки СМЕРШ, то их отношение, конечно, было предвзятым. Но я не знаю тонкость их работы. Потому что, как правило, свои мероприятия они проводили по отношению к офицерам и, кажется, офицерам более высокого ранга. Так что к солдатам, в основном, у них никаких претензий не было.
И.В. Как у вас складывались отношения с командирами?
Ф.Б. Я единственное могу сказать, что ко мне никаких претензий не было, потому что я, в отличие от других, был довольно дисциплинирован.
И.В. Какие у вас награды?
Ф.Б. Медаль "За отвагу" я получил за выход из окружения под городом Белый. Там по существу вся наша дивизия попала в окружение и нам пришлось обратный бой вести для того, чтобы выйти из окружения. Мы так дальше и не продвинулись, и город Белый так не взяли. Под Ельней штабного писаря мы взяли. Наверное, к какому-то из этих событий и была приурочена награда. Еще у меня два ордена Красной Звезды, один из них - за взятие Красногородска, другой - за взятие Риги, медаль "За боевые заслуги".
И.В. Вы все время в пехоте были?
Ф.Б. Да, всю войну - в пехоте, в разведке. В принципе, там, конечно же, большинство погибло. А когда из окружения выходили, когда речь шла о том, чтобы прорваться обратно в наступлении на город. Сзади лесной массив, орудия установлены... Я говорю, что листовками нас там засыпали. Из окружения я Белый не видел. Там нам, короче говоря, стало ясно, что продвижения больше нет и мы начали делать прорыв в обратном направлении, в котором шли. Когда мы вышли, очень многие погибли и нас сразу отвезли на переформирование.
И.В. В рукопашный бой не приходилось вступать?
Ф.Б. Рукопашный - нет. Это только штрафники и панцырники. Я, кстати говоря, на фронте винтовок не видел - только автомат ППШ. В разведке были группа прикрытия, группа захвата. Те ребята, которые были покрупнее, находились в группе захвата. А я ростом невелик был - поэтому больше в группе прикрытия находился...
И.В. Как вы относились к немцам?
Ф.Б. Очень агрессивно. Все считали: враг! Тоже могу интересный случай рассказать. Здесь, правда, получилось так, что после того, как мы взяли "языка"-власовца, мне пришлось его конвоировать. Ну, он был в немецкой форме и все... Он был пожилой и, видимо, снаряды там подвозил или что-то в этом роде. Короче, старик в моем понятии: ему, по крайней мере, было где-то за пятьдесят. Я его конвоирую и говорю, что "если вздумаешь шаг туда, шаг сюда - застрелю". Это общее положение в армии было. И когда с повозкой поровнялись, солдат на повозке говорит: "Ну что, фриц, попал чтоли?" Тот говорит: "Братец, какой я фриц?! Я ж чисто русский!" Тот, недолго думая, взял и как полосонул его. Я говорю: "Что ты делаешь?" А тот ему уже пробороздил. Я говорю: "Дальше поедем и если ты скажешь, что ты русский, значит, мне тебя не довести будет. Я буду вынужден сам с тобой разобраться". И когда довезли, спрашивают: "Ну что, русский?" Молчок.
И.В. Власовцев, значит, больше ненавидели, чем немцев?
Ф.Б. Конечно, власовцев. Сплошь и рядом. Прежде чем куда-нибудь доставить, так, порядком, изобьют, а потом доставят. Очень враждебно относились.
И.В. Как узнали о конце войны?
Мы были в Курляндии. О том, что война вот-вот закончится, было известно намного раньше чем 9-го мая. Единственное, что командование курляндской группировки не капитулировало, ждало распоряжение из Берлина. А наше командование уже на переговоры с немцами ходило, парламентеров посылало. Те так и сказали, что "мы знаем о том, что война проиграна, но нет приказа - не имеем права".
И.В. 9 мая помните?
Ф.Б. Конечно. Кто майор, кто капитан, кто рядовой солдат - все между собой целуются, радуются, кувыркаются. Ну а потом говорим: "К немцам пойдем посмотрим! Чем они там занимаются?" Я, в частности, и два-три человека пошли к ним. Пришли - как раз обед у них. Приглашают. Котелок сразу дали немецкий, угощают... Лук, на первое - картошка, не поймешь - какие-то концентраты. А на второе - макароны. Мы так нахохотались от души... Нам вареного не дают. Если дают - так это макароны со свинной тушенкой американского происхождения, по ленд-лизу... Немцы по отношению к русским намного меньше едят.
И.В. О конце войны было оглашено сразу?
Ф.Б. Раньше. Все фронтовые рации в политотделе были включены. И период капитуляции - пошли отдельные группы солдат. Говорилось так: переходить только группами: рота, батальон, полк, дивизия... И говорят: "Обязательно чтоб приветствовать русского солдата не взирая на чины!" Поэтому если в строю был офицер - он приветствовал. Но безобразий не было! И чтобы кто-то хотел подраться с безоружным немцем - такого, по крайней мере, я не видел.
И.В. Каким был патриотизм?
Ф.Б. Когда я на гражданке был до войны, то, как война - это, буквально, наш весь шахтерский городок. Правда, не знаю как в других местах... Все, идем воевать все! Это было общее настроение... Может, некоторые отдельные люди... А о том, чтобы как-нибудь уклониться - ничего подобного не было.
И.В. На фронте 100 грамм полагалось?
Ф.Б. 100 грам обязательно! Больше того, если неудачный бой был, а товар получен, больше попадало. Если кто хотел принять больше чем 100 грамм. Один раз он отказывается, другой раз - другой отказывается, и получается 200 грамм.
И.В. Вас берегли, как разведчиков?
Ф.Б. Берегли обязательно! Командир отвечал в бою за каждого солдата...
И.В. Были ли у вас представители национальных меньшинств?
Ф.Б. Были. Вот, Миша Шокуров, таджик был... Очень был религиозен: он не будет ни за что есть суп сол свинной тушенкой. Сахар, чай - и все! И не курил: это дело обменивал на сахар. У нас не было никакого деления по национальному признаку. Евреи были...
И.В. А в каких условиях вы жили?
Ф.Б. Я могу сказать, что за весь период времени я мог, может быть, случайно зайти в какую-нибудь уцелевшую избу, а так только под открытым небом, в траншее, в блиндаже...
И.В. В минуты отдыха что делали?
Ф.Б. Как правило, большого отдыха у нас не было. Обычно все время были в движении, в наступлении или отступлении.
И.В. Солдатские байки травили?
Ф.Б. Анекдоты чтоли? А как же... Их много было. Разные были: и похабные, и хорошие, и были националистического уклона. Вот один из них, который и сейчас хорошо помню. Практически более разумные и более аккуратные по национальности солдаты - это евреи. Они, как правило, занимают положение поближе к начальству или складу. Ходил этот анекдот где-то подальше от фронта. Идет один еврей и говорит: "Что, фронт-то там?" Ему говорят: "Да, там". "Тогда я правильно иду!" Вот, вроде этого. А анекдоты разные ходили (смеется). Ну а похабных сплошь и рядом, много про ППЖ, про начальников... Ведь самые разумные выражения - они, как правило, исходят снизу. Поэтому самородков-то много, но одни на похабщине помешаны, другие - на другом...
И.В. Пожилые солдаты были у вас в части?
Ф.Б. У нас по возрасту от сына до отца. Я был молодой, а дядя Миша был где-то возраста моего отца.
И.В. Чем вас кормили?
Ф.Б. Кормили нас хорошо. Мы даже, видимо, в этой части находились в более лучшем положении, чем солдаты. Основной рацион такой был: сало-шпик, рядовому составу масло не полагалось - давалось только офицерам. Из горящих блюд обязательно щи, суп, консервы свинные или заправленные. Второе - каша рисовая, гречневая, перловая: мы ее обычно шрапнелью называли. О-о-о, сегодня шрапнель дают! И обязательно хорошо приправлена свинной тушенкой: такого свежего мяса я, кроме как на войне, не видел. Ну и концентраты - крупа с растительным маслом, спресованная в пакете...



И.В. Страх испытывали?
Ф.Б. Когда говорят: "О-о-о, не боялся!" - ничего подобного. Страх всегда присутствует! Но в одном случае это страх практический и разумный, аккуратный, а в другом случае - страх панический. Сразу нас только перебросили на фронт на аэродром под Раменкой, нас разбомбили вдребезги. Мы были серенькие пресеренькие, пороху не нюхавшие. Там, по крайней мере, картинку я для себя представил следующую: "Убьют - это обязательно. Но когда убьют: сегодня или завтра - это вопрос". Мы не успели еще окопаться, как на нас налетели. У нас была сделана щель, которую тогда разбомбили. Кто был в наиболее выгодном положении - остался жив. А 11 человек сразу оказались мертвыми. На следующий день: не успели окопаться - опять налет. Немец бомбит и сбрасывает противопехотные мины с крылышками. Смотришь и думаешь, что они все на тебя летят. Соскакиваешь в другое место - оказывается то же самое. Потом, когда из под Белого мы вышли, бомбежку уловили и молодым говорили: "А че ты прячешься? Раз он подошел - это все равно не твоя бомба, а вон где!" Потом, когда мы под Белым отступали, немец нас периодически приучал к этому делу, бомбил и мы это дело усвоили, как нужно укрываться, чего боятся, чего остерегаться... Надо постоянно быть на чеку.
И.В. Случаи трусости встречали на фронте?
Ф.Б. Было. И мародерство было: помню, цыган один бабку задушил, забрал какие-то драгоценности и его расстреляли. Ну а трусость - это же не только у солдат была трусость: вспомнить Героя Советского Союза генерала Павлова. Ну и среди наших солдат дезертиры были. Дезертирство - это бесспорно.
И.В. Значит, случаи мародерства встречались?
И.В. Да. Я даже после войны заполмнил случай, когда из пополнения к нам пришли. Я тогда помкомвзвода был. Прихожу кушать. Из наших ребят поваром был, как сейчас помню, Николаев. Копченый шпик! Это же не свойственно! Я говорю: "А это откуда?" Он говорит: "Я выменял. Крупы много накопил и обменял на нее!" Ну а я поскольку знал, какой запас, посмотрел: все на месте. И взял да и ему оплевуху дал. Потому что если мне идти и докладывать - подставлять себя. Я говорю: "Убери сейчас же! Отнеси туда, где взял!" Ну, конечно, он, видимо, никуда не понес. Потом я говорю: "Где взял?" Он: "Ну я там пришел на хутор и начал разговаривать: "Надоела такая пища!!! Что-нибудь у вас есть другое?" Они взяли и дали мне". Что это?! Это 100-процентное мародерство!
И.В. Отношение к Сталину каким было?
Ф.Б. Исключительное. Но выкриков "За Сталина" я, откровенно говоря, не слышал. "В атаку!" - было, а такого - нет...
И.В. Отношение к религии каким было? Говорят, что все поголовно были атеистами...
Ф.Б. Чушь. Единственное, что поскольку это немодно было, каждый это дело старался делать при себе, чтобы никто не видел...Никто не молился в открытую, но такое, чтобы кто-то Бога проклинал - такого не было!
И.В. Извините за нескромный вопрос, а глупость была на фронте?
Ф.Б. Была. Я помню, идем мы с Лешкой Красюк. Я старший был. Говорю, вот, сейчас дойдем. А он что-то не в настроении был. Говорит: "Пойдем не по окопу, а вдоль окопа!" Ну я: "Давай, вдоль окопа!" Только пошли вдоль окопа, "Хо-о-оп!" - плюх далеко от нас. Он прыгнул в окоп, я - за ним. Я говорю: "Ну что? Ну что ты этим хотел доказать? Ну?" Я, конечно, возмутился на него. Не надо было обращать внимания на него, хрен с ним. А если сейчас разбираться, кто действительно погиб, а кто - по глупости... Ты почитай мемуара Рокоссовского, где он по швам разбирает Жукова...


C уважением, Илья Вершинин www.voina.com.ru