Поговорим об автономке. Или, как тогда говорили, «основном мероприятии». Между прочим, именно так и писали в боевых листках, стенгазетах, планах БП и прочих несекретных документах. Позже, во времена расцвета перестройки, открытости и гласности, заговорили «боевая служба». Открыто, не стесняясь. Действительно, а чего стесняться? Ведь для этого и служили, зачастую с нетерпением ожидая выхода в море. Вот ведь как. И все оттого, что в базе, которая, по идее, была создана для обслуживания подводных лодок, обеспечения их всем необходимым, нас воспринимали в качестве «дойных коров». То есть, в соответствии с поговоркой – «не подмажешь – не поедешь».
Присосаться к телу субмарины хотели все – хочешь получить широкий ассортимент продуктов – поделись с тылом, надо быстро? Еще отсыпь. Зачет нужен? Наплескай «шильца» в тару. Поскольку распределением спирта на корабле заведовал старпом, обычно к нему и тянулись «ходоки». В случаях, когда лодку проверяли вышестоящие штабы, прибывающие на пирс в автомашинах, в обязанность СПК входил обход этих самых машин с раскладыванием завернутых в газетку бутыльков на пассажирские места. Чтоб допустили нас. Не отказали.
Конечно, к проверке вышестоящих штабов экипаж готовился серьезно. Готовились лично и свой личный состав. Подбивалась документация, проводились всевозможные проверки, смотры, осмотры. А количество приборок с целью наведения чистоты и порядка на борту зачастую превышало все разумные пределы. К примеру, в КУ ВМФ (корабельном уставе военно-морского флота) указаны только две – большая и малая. Мы же, помниться, однажды делали «небольшую косметическую». Именно так старпом и объявил циркулярно по всему кораблю. Дескать, пока ожидаем прибытия проверяющих из штаба флота, нечего сидеть сложа руки.
С прибытием на борт «славных» представителей контролирующих органов, они рассасывались по командным пунктам командиров соответствующих боевых частей и служб. Как правило, их сопровождали представители штаба дивизии, которые ранее уже «допустили» нас к основному мероприятию. И потому не менее нас, простых членов экипажа, были заинтересованы в том, чтобы вышестоящее начальство «накопало» поменьше замечаний. Для этого существовали различные способы и даже были разработаны специальные методики, позволявшие отвлечь внимание проверяющих, рассеять его. Впрочем, наверху тоже были не «лопухи» – они прекрасно знали, чего хотят подводники. И если попадался «упертый» контроллер, желавший увидеть истинную картину нашей готовности, то в качестве последнего довода использовалось «шило», хранившееся в сейфе командира боевой части.
Среди всех этих мероприятий нужно особенно выделить проверку штабом флота. Отчего-то ее планировали, такое у меня складывалось ощущение, без всякого учета стоящих перед кораблем задач. И однажды эти товарищи заявились на борт в тот момент, когда корабль уже заведенный и готовый к контрольному выходу стоял у пирса. Мало того, нам еще и на сутки задержали выход, в ожидании прибытия флотской проверки, поскольку в планируемый день было объявлено штормовое предупреждение и катер (их основное транспортное средство) не выпустили из Североморска.
Нужно сказать, что при введенной ГЭУ вахту дежурным по кораблю обычно несут офицеры «люксы». В тот раз, как говаривал «папа», Родина нашла героя в моем лице, и мне предстояло отсвечивать в центральном посту все время, пока на пароходе должна была работать эта «банда проверяющих» (последние слова – не мои, чистый плагиат). То есть, постоянно находиться в ЦП в готовности ответить на любой вопрос. Тут ведь такая тонкость – дежурный по кораблю при стоянке в базе фактически является в течении вахты полным его хозяином и, следовательно, должен знать в части касающейся, про многие корабельные системы и механизмы. Следовательно, я становился объектом для вопросов не только по своей специальности, но и по многим другим. Любой флагманский «маслопуп», при желании, мог, не затрудняя себя спуском вниз и хождением в корму, устроить мне экзамен и уличить в незнании. Кроме этих «парней», в составе комиссии числился обычно и представитель ОУС (отдел устройства службы) флота, который мог проверить знание вами своих функциональных обязанностей. Да ладно своих – он мог опросить матроса, вахтенного центрального поста, и, в случае «прокола», наехать на меня, как дежурного. То есть его начальника, хоть и временного.
А еще он мог проверить наличие и ведение документации ДВС (при этом обычно присутствовал помощник командира), наличие согласно описи секретной документации, организацию ее хранения и получения. В общем, и не угадаешь, за что могли дрюкнуть. Конечно, я был не один, рядом со мной стоял помощник, которому, по большей части, и приходилось отмазываться и давать пояснения. Наихудшей для дежурного являлась процедура проверки находящегося в его распоряжении оружия, сейф с которым находился на верхней палубе третьего отсека у кормовой переборки. Как правило, это дело осуществлял проверяющий от БЧ-2, но мог подключиться и ОУСовец.
Тут смотрели все – и сигнализацию, и бирки, и состояние оружия (когда его последний раз чистили) и снаряжение. Сверяли номера согласно описи, проверяли ведение журнала выдачи – приема, порой даже пересчитывали патроны. Поскольку сейф у нас находился в труднодоступном месте (рядом с каютой боцмана), где царил полумрак, стандартным замечанием было - малое количество света в районе сейфа для хранения оружия. Проводить все вышеописанное на ощупь большого смысла не имело, поэтому приходилось вызывать кого-нибудь из второго дивизиона БЧ-5 (электротехнического), дыбы тот осветил место будущей драмы. В ней, помимо дежурного по кораблю, обычно участвовал один из офицеров БЧ-2 (как правило – командир группы управления).
Процесс, естественно, затягивался, поскольку БЧ-5 тоже проверяли, и приходилось ждать, пока нужный человек освободиться. Как правило, данный тактический ход приводил к тому, что проверяющий, махнув рукой, записывал вышеуказанное замечание про недостаток освещения и расставался с дежурным по ПЛ. Но, не всегда. Однажды, не дождавшись электрика, он повел дежурного наверх, к верхнему вахтенному и учинил тому форменный экзамен, проверив (в месте, кстати, неположенном) даже знание лицом ДВС процесса заряжания и разряжания оружия на практике. Поскольку матрос оказался из молодых, и при таком внимании к своей персоне многозвездного дяди впал в ступор, эксперимент закончился выстрелом в направлении штаба флотилии (к счастью, переключатель стоял в положении одиночного огня).
Поскольку сам проверяющий допустил промашку, настояв на проверке в неположенном месте, инцидент не получил широкой огласки и в качестве замечания на подведении итогов проверки не фигурировал. Хотя это и обошлось старпому в лишние 0,5 кг спирта – ректификата, но, как говориться, честь экипажа – превыше всего. Частенько объектом критики (и как следствие – замечаний) становилась одежда верхнего вахтенного. Однажды в списке замечаний так и записали – верхний вахтенный стоит в растерзанном виде. Видимо, перечисление прорех и дырок на его одежде и обуви заняли бы слишком много места и времени. На собственно докладе в кают-компании второго отсека, проверяющий, имея в виду помощника, предположил, что то кожаное пальто (и это громко сказано), в которое одет верхний вахтенный, должно быть, было приобретено в школе подготовки служебных собак после того, как уже не могло уже использоваться по прямому назначению.
Проверка ДВС в центральном посту тесно соседствовала с аналогичным процессом в отношении третьего дивизиона (дивизиона живучести) БЧ-5. И связано было с тем обстоятельством, что пульт управления общекорабельными системами (и, соответственно командный пункт комдива-три) находился в непосредственной близости от места нахождения дежурного по кораблю. Кроме того, командиром третьего отсека являлся первый помощник комдива-три, он же – командир группы автоматики общекорабельных систем. На бумажке, заключенной в пластик и пришитой к нагрудному карману РБ так и значилось – КГА ОКС.
Это я к чему? Да, так вот, в тот раз командир третьего отсека, молодой лейтенант, «отбивался» сразу от двух проверяющих. Один – собственно свой, из «маслопупов», а другой – уже проверивший у меня документацию ДВС представитель ОУС Краснознаменного Северного флота. Второму, по непонятной мне причине, вдруг срочно захотелось ознакомиться с ведением отсечной документации, а заодно и взглянуть на внесение корректур в книжки «Боевой номер» личного состава третьего дивизиона, числящегося в третьем отсеке. Одновременно он «сражался» и с первым проверяющим (от БЧ-5), которого интересовало содержание средств АСИ и АСУ (аварийно-спасательного имущества и аварийно-спасательных устройств) отсека. В довесок этим двум капитанам первого ранга лейтенанта донимал и помощник флагманского БЧ-5 по живучести (в чине второго ранга), талдычивший что-то про опломбирование станции ЛОХ.
Поскольку непосредственный начальник лейтенанта в данный момент находился в каюте командира БЧ-5 с дивизионной документацией, где ее просматривал главный проверяющий по БЧ-5, ему стоило бы привлечь к себе в помощь старшину команды трюмных, скрывавшемуся от посторонних взглядов за пультом управления общекорабельными системами. Однако отсутствие опыта прохождения подобных проверок привело к тому, что лейтенант пытался одновременно общаться со всеми тремя собеседниками, насколько это было в его силах. В конце концов, можно было попытаться как-то рассортировать вопрошающих, сказав, что он один и у него только две руки и одна голова. Пожалуй, это бы слегка утихомирило разошедшихся контроллеров.
Устроившись в кресле рядом с ними, я с интересом наблюдал за их многосторонним общением. Лейтенант умудрился воткнуть в руки представителя ОУС журнал с планами проведения занятий (которые тому и не требовались), а второму что-то рассказывал, вместо того, чтобы сунуть в руки схему размещения АСИ, АСУ в третьем отсеке. Пускай сам идет, а там смотрит и щупает. А еще лучше было, извинившись перед проверяющим ОУС, самому спуститься вниз и показать щиты с аварийно-спасательным имуществом, избежав общения с ленивым представителем ОУС флота. Ведь тому ничего не стоило спуститься палубой ниже и оказаться прямо перед дверью в ЦДП, где «продувался» начальник химической службы. Еще ниже размещались гиропост (вотчина штурманов) и мой боевой пост (свят-свят-свят). Как правило, так «глубоко» вниз проверяющие не спускались. К тому же двери в них мало отличались от входа в какую-нибудь выгородку вентиляции или специальной холодильной машины, и потому при проверках они обычно не посещались.
Вспоминается, как однажды у меня потребовали принести документацию вычислительной группы в рубку разведки, где сидел проверяющий БЧ-7. Так вот, перед входом на трап, ведущий на проходную палубу третьего отсека, в выгородке холодильной машины, мной был обнаружен один из проверяющих, желающий попасть в гиропост. Конечно, если бы он умел проходить сквозь стены, он давно бы уже там оказался. А так, по его собственному признанию, поиски его чрезвычайно утомили. Он уже побывал в гальюне, выгородке кондиции, заглянул в трюм и посетил пульт ГЭУ. Там ему объяснили, что гиропост – это возле самого трапа. И тогда он попал «сюда». Когда я ему показал, где вход, он долго над собой удивлялся – еще бы, спустившись по трапу, оказываешься прямо перед нужной дверью. На которой все написано.
Однако, что-то я все отвлекаюсь. Так вот, скажите пожалуйста, можно ли на словах описать состояние хоть какого материального предмета? В принципе, можно, если вам этот предмет и нафиг не нужен. Но для проверяющего осмотр – это его «хлеб». Так что первый проверяющий усилил напор, стремясь таки увидеть то самое АСУ, а заодно и АСИ. Второму проверяющему воткнутый ему в руки журнал был также без надобности. Он его быстро пролистал и, убедившись, что между страницами ничего не лежит, снова принялся за лейтенанта, оттирая плечом дивизионного представителя с вопросом пломбирования станции ЛОХ. Усиление давления на личность проверяемого вызвало у того самую неожиданную реакцию.
Нет, он не закричал и не бросился из центрального поста, держась за голову. Он даже не повысил голос. Напротив, продолжая ковыряться в куче каких-то журналов и бумаг, он скромно сказал: «Ну что вы меня сношаете? Ведь я же смущаюсь!». Подобное «откровение» поначалу ввело проверяющих в состояние онемения. Еще с полминуты они автоматически размахивали руками, после чего, вслед за остальными присутствующими начали смеяться. Смех быстро перерос в громовой хохот, который покатился по кораблю в нос и корму, сразу вслед за новостью.
В общем, рабочее настроение пропало. Даже у проверяющих. Нет, они не бросили свою работу, просто пропал прежний огонек. На подведении итогов проверки слова лейтенанта цитировали и много смеялись. Смеялся даже главный флотский проверяющий. Он же и допустил нас к выходу в море. И слава богу!
Re: Хочешь в - Vatar10.03.2005 20:47:34 (297, 36 b)
