Байка №1
Случай этот имел место быть в реальности на борту нашего подводного крейсера. И произошел в морях, при сдаче задач БП. Когда «делегацию», сидевшую на борту лодки возглавлял небезызвестный тогда начальник штаба дивизии Николай Николаевич (у подводников – Кал Калыч). Тесемкин в те довольно далекие годы еще лейтенантствовал, познавая азы флотской службы, и, по его собственному признанию, никак не ожидал, что может стать участником подобных событий. Поскольку для нашего главного героя это был первый выход в море, за которым должна была последовать автономка, он ходил с кипой зачетных листов в руке и изучал устройство корабля в основном по рассказам бывалых подводников.
Кроме того, свои положенные 8 часов на вахте он просиживал на боевом посту, одновременно изучая материальную часть своего заведования. Таким образом, на сон и прочие личные надобности у него оставалось крайне мало времени, и к исходу первой недели, его уже начинало покачивать, а в голове была каша из всевозможных почерпнутых за это время знаний. Помимо сдачи зачетов на него навалили и целый ряд других обязанностей, что лишний раз подтверждало флотскую мудрость, что лейтенант это не звание, а должность. На него повесили выпуск боевых листков в первой боевой смене, назначили заведующим кают-компанией, выбрали (по рекомендации зама) секретарем комсомольской организации РТС (радио-технической службы), назначили народным контроллером и еще черти-чего. Всего и не упомнишь.
Этот неожиданно свалившийся на него воз обязанностей вовсе не предполагал, что ему будет дано хоть малейшее послабление в деле изучения корабля и родной матчасти. Такой подход больше всего напоминал своеобразный способ обучения плаванию, когда тебя бросали в бассейн, и ты самостоятельно выгребал до ближайшего бортика. Сумел – честь тебе и хвала. А нет – уж не обижайся. В общем, через неделю Тесемкин походил на алкоголика, который всю неделю опохмеляется. Только этим можно объяснить ту заторможенность его, довольно живого на практике, ума.
А началось все с трюмных третьего отсека, которые вдруг возомнили, что к ним в гальюн ходит весь экипаж со штабом дивизии. Поскольку баллон гальюна имел ограниченную вместимость, он ввиду частых посещений быстро наполнялся. Что вынуждало трюмных чаще, чем когда либо, его продувать. Похоже, что в конце концов это дело им настолько надоело, что они пустились на хитрость. В целях сокращения «клиентуры» они начали закрывать дверь в гальюн снаружи, пальцем поворачивая флажок задвижки. Не подозревавшие о таком коварстве «посетители», подергав за задрайки и покрутив ручку, уносились в другой отсек, спеша избавиться от накопившихся продуктов жизнедеятельности флотского организма.
Однако, в случае с Тесемкиным данный номер не прошел, поскольку его боевой пост находился на нижней палубе третьего отсека, неподалеку от вышеописанного «учреждения». Понятное дело, что сами трюмные пользовались своим заведованием без ограничений, что и было подмечено одним из подчиненных мичманов Тесемкина. Тот, отловив одного из трюмных, припер его к стенке и выжал все необходимые сведения, необходимые для посещения столь важного в повседневной жизни заведения. Подчиненный, естественно, поделился ценной информацией с остальными членами их небольшого коллектива, и с той поры они не испытывали особых затруднений в оправлении естественных надобностей. Следовало лишь соблюдать некоторые меры предосторожности.
Так, подойдя к двери в гальюн, рекомендовалось «пошурудить» задрайками. Если в гальюне кто-либо находился, то он «шурудил» в ответ, и оставалось лишь дождаться, пока посетитель, справив свои дела, покинет гальюн. Если же ответа изнутри не следовало, можно было, не сомневаясь, поворачивать большим пальцем правой руки флажок и смело открывать дверь. Таким способом посещения гальюна владело большинство моряков, несущих вахту в третьем отсеке, поэтому организация входа была отработана практически за сутки.
В тот самый день ничего не предвещало о грядущих событиях. Тесемкин, как водиться, толком не выспался и похлебав в кают-компании чаю, решил перед разводом на вахту заглянуть на нижнюю палубу третьего отсека. Подойдя к двери гальюна, он привычно подергал за задрайки. Ответа не последовало, хотя из-за нее вроде-бы раздавалось чье-то кряхтенье. Поскольку слева от интересующего Тесемкина помещения располагалась дверца в выгородку отсечной вентиляции, а справа – короткий коридорчик, заканчивавшийся дверью на пульт ГЭУ, он предположил, что звуки доносятся оттуда. Чтобы убедиться в правильности своей догадки, он еще раз «посмыкал» задрайками, и, не получив ответа, смело крутанул флажок и распахнул дверь.
Вместе с дверью к его ногам выпало чье-то тело. Поскольку оно сидело на толчке в позе аксакала и держалось за дверь, то сообщенный лейтенантом импульс сорвал его с «насеста» и вынудил приземлиться на палубу на все четыре «кости». Причем ноги неизвестного оставались за комингсом гальюна, а руки находились уже в отсеке. Первым, что увидел Тесемкин, была изрядная плешь на макушке пострадавшего. Затем взгляд переместился дальше, выхватив оголенный зад и приспущенные штаны.
Поскольку неожиданный «полет» застал врасплох не только Тесемкина, но и «летчика», тот лишь спустя какое-то время начал поднимать голову, не меняя позы. По мере появления характерных черт лица и прочих деталей, до остолбеневшего лейтенанта начал медленно доходить смысл содеянного – судя по «этикетке» на груди, перед ним находился лично начальник штаба. Попавший в не менее затруднительное положение начштаба наконец обрел дар речи, поскольку задал исключительно глупый вопрос – «Вас гальюном учили пользоваться?». Лейтенант, которому расхотелось решительно все, бодро козырнул и ответил «Так точно».
Спросить еще что либо Кал Калыч не решился либо не нашелся. Включив задний ход, он, быстро перебирая руками, «собрал» себя внутри гальюна и захлопнул дверь перед носом Тесемкина. Последний, поникнув и ссутулившись, медленно побрел назад на боевой пост, прикидывая в уме, что с ним за такое могут сделать. Исходя из уже сложившихся наблюдений за недолгое время нахождения среди подводников, он понимал, что сделанное далеко выходит за рамки обычного неуважения к начальству. И не удивился бы, если его прямо сейчас вдруг поразит молния, или какой другой катаклизм.
Но обошлось. Тесемкин особо не распространялся об этом, поэтому данный факт продолжительное время оставался неизвестен широкой аудитории. Лишь после того, как Кал Калыч перевелся и уехал к новому месту службы, наш герой позволил себе кратко рассказать приятелям о деталях данного происшествия. Причем, случившееся крепко запомнил и начштаба, с которым Тесемкин виделся не реже двух раз в неделю, заступая распорядительным дежурным (помощником дежурного по дивизии). Что характерно, отношение начальника к своему «обидчику» отличалось особой мягкостью. В случае каких-либо упущений, он довольно спокойно реагировал на недостатки, давал дельные советы, при этом неизменно приговаривая, чтоб никто не слышал: «Это тебе не начальника штаба с горшка срывать».
