После стрельбы
Непосвященному человеку кажется, что выстрелив торпеды и попав (условно) в цель ПЛ выполнила главное условие боевой подготовки. То есть ее экипаж доказал свое право выполнять задачи в море. Это, конечно, все так. Но, в том момент, когда торпеды двинулись к цели, ГКП больше всего заботит нечто другое. А именно – слышат ли акустики стукачи (это такие сигнальные источники шума) торпед, и в какую сторону торпеды направляются. Поскольку, после стрельб практические торпеды должны быть выловлены из воды и доставлены на ТТБ.
Это хорошо, если торпеды вели себя, как полагается, пробежали положенное расстояние и тихо – мирно всплыли наподобие гигантского красноголового поплавка, исчерпав ресурс хода (довольно небольшой). Ну а если, после выхода из торпедного аппарата, они или она всплыли в точке залпа? То есть у них не завелся двигатель и еще предстоит разобраться, кто же виноват в том, что подобное произошло. Как и полагается, все заинтересованные стороны будут стараться изо всех сил переложить ответственность на противную. В нашем случае – кто окажется крайним, минер или ТТБ. Или, если угодно, кого «назначат» в приказе по объединению.
Но даже эти причины меркнут на фоне последнего варианта, когда торпеда выходит из аппарата, у нее нормально врубается движок, но стукач, зараза, молчит. И хорошо, если все было введено в изделие перед стрельбой верно, и есть расчеты ГКП-БИП-штурман для организации поиска «практики». Ну а как у нее и вовсе перемкнет в ее «мозгах» и тогда поиск становиться делом страшно затяжным и нудным. Причем, выловить это дело полагается в достаточно ограниченный срок, поскольку по прошествии этого времени сахарная пробка у нее раствориться, и она, дабы не достаться кому-либо еще, спокойненько уляжется на дно Баренцева моря со всеми вытекающими из этого оргвыводами.
Вот так и мы однажды принимали участие в отработке задач БП, и выполняли при этом стрельбу по условно вражеской подводной лодке, кою изображал «горбатый» БДР. Одновременно и эти парни палили по нам, так что фактически была разыграна «дуэльная» ситуация, при встрече в ходе боевых действий двух ПЛ противников. При этом следует учитывать, что наш пароход со своей «Керчью» явно уступал «сопернику» в дальности обнаружения. Хотя, насколько помниться, в тот раз все (в этом смысле) было не так уж и плохо. Дело в том, что способность ПЛ своим гидроакустическим комплексом обнаруживать надводные и подводные цели в пассивном режиме во многом зависела от типа гидрологии моря в данном районе. Для простоты поясню – в зависимости от температуры воды на различных глубинах звук мог распространятся по самым причудливым законам. От чего напрямую зависела дальность обнаружения целей. А Баренцево море, в которое с запада заходит «довесок» Гольфстрима, изрядно перемешивающий воду, и в силу своей мелководности и вовсе в плане гидрологии являет собой редкостное недоразумение. Что делало прогнозирование дальности обнаружения различных целей делом, смахивающим на астрологические прогнозы.
Помимо двух лодок, в полигоне находились и два торпедолова (наш и «не наш»), кои должны были после проведения стрельбы выловить практические изделия и доставить куда следует. Как и положено, погрузились, поманеврировали, пульнули торпедой и всплыли. Дело за малым – отыскать изделие. Причем каждый корабль с обеспечивающим торпедоловом поначалу искали свое. Как назло, неподалеку от полигоне «паслась» норвежская «Мариатта», и оперативный дежурный подгонял оба корабля, чтобы они поскорее заканчивали дела и даже дал план на пару суток вперед.
Как и следовало ожидать, бывший «противник» довольно быстро отыскал свое изделие, и вскоре оно покоилось в кормовой части их обеспечивающего кораблика. У нас же случился наихудший вариант – после выхода из торпедного аппарата акустики торпеду не слышали. Вначале полагали, что торпеда «не завелась» и всплыла в точке залпа. Вернулись (по расчетам штурмана) в эту точку. На поверхности пусто. Тогда штурман на пару с командиром БЧ-7 принялся рисовать область возможного нахождения торпеды с учетом ее прогнозируемой дальности хода и тех величин установок, которые в нее ввели. Живую помощь в этом деле им оказывал и минный офицер, которого вскоре отправили из штурманской рубки. Чтоб не мешал.
После завершения рисунка, с ним ознакомилась группа «К» (командования) и старший на борту (если память не изменяет – замкомдива). Командир быстренько утвердил план поисков и мы, подозвав к себе ТЛ, на пару двинулись разработанными курсами поиска. Не знаю, как у кого, а у нас на борту существовало правило, что первый обнаруживший торпеду, при условии, что он являлся матросом или старшиной срочной службы, получал десять суток отпуска. Понятное дело, что поначалу это известие вызвало нездоровый ажиотаж среди матросов не стоящих на вахте. Наверх полезли даже коки, что уж и вовсе никуда не годилось. Представляете картину – вылазишь из верхнего рубочного люка наверх – и ступить некуда. Одни матросы, выглядывающие наружу во все имеемые в ограждении рубки отверстия.
Однако, через пару часов, пройдя всю программу поиска и не обнаружив торпеды, страсти поулеглись, и командование стало задумываться, как искать недешевое изделие дальше. Поначалу родилась и вовсе утопическая мысль, что в торпеде не было «пробки». Вызванный в центральный минер доложил, что она присутствовала на штатном месте. Тогда кто-то высказал предположение в том смысле, а не могла ли эта самая «пробка» – заглушка при выстреле из торпедного аппарата «выпасть». Нетактичный минер отвечал, что тогда у него при стрельбе должны были отвалиться уши. Да и вообще, торпеда была в полном порядке.
Короче, предстояло искать иголку в стогу сена. К этому времени БДР уже закончил возиться со своими делами и запросил о наших. Поскольку у нас еще и «конь не валялся», то сердобольные подводники не нашей дивизии изъявили горячее желание нам помочь. Тем более, что оставить полигон можно было только после завершения «боевых работ». А какое ж это завершение, когда нет торпеды? В общем, мы начали искать торпеду с учетом возможных ошибок личного состава БЧ-3 при вводе в нее данных, с чем категорически был не согласен минер. Впрочем, к его мнению никто из начальства особо и не прислушивался. Мы топали в одну сторону со своим торпедоловом, а БДР, в сопровождении своего бороздил воды полигона по нашим указаниям.
Это все продолжалось довольно долго, пока возможные варианты ошибок (по делу) не были исчерпаны. К этому времени оперативный флота перешел едва ли не на пятиминутные сеансы связи, без конца интересуясь «нашли ли». По его словам, у самой границы полигона (который был объявлен закрытым для плавания) тусовалась «Мариатта», желавшая чего-то там разведать. И действительно, невооруженным глазом у линии горизонта можно было различить белый кораблик. Появление разведывательного корабля вероятного противника подвигло командование на следующий шаг – во избежание подъема торпеды супостатом, было решено отправить в сторону «Мариатты» оба торпедолова, чтобы они «как следует» обыскали водную поверхность на предмет наличия в ней торпеды. Что и было выполнено. Мы же, с младшим (по сроку постройки) «братом», встав «плечом к плечу», начали с дальнего угла полигона «бороновать» море уже без всяких планов.
В некотором смысле ситуацию усложняло то обстоятельство, что стояли белые ночи, и проблесковый маяк, укрепленный на «голове» торпеды при всем желании в лучах яркого незаходящего даже на ночь солнца, увидеть было невозможно. Спустя часа четыре, к нам присоединились оба торпедолова, и, построившись в строй фронта, мы пахали море галсами туды – сюды, взад – вперед, от одной границы полигона до другой. К тому времени количество желающих ехать в отпуск уменьшилось до нуля, поскольку торчать в ограждении рубки и пялиться в играющие на солнце волны было утомительно - уставали глаза, да и вахты никто не отменял.
И тут… Нет, мы не нашли торпеду. Прилетел «Орион». Причем оповещение о появлении самолета над полигоном мы получили от оперативного флота одновременно с его визуальным обнаружением. Появление крылатого супостата, ясное дело, поднять упавшее ниже комингса настроение поднять не могло. Однако, вызвало некоторый интерес – прикорнувший было в своем кресле командир пробудился и полез наверх, желая лично лицезреть четырехмоторное заморское «диво». «Диво», тихо жужжа моторами, минут десять кружило вокруг идущих строем фронта единичек на высоте примерно двухсот метров (вероятно, оценивая обстановку), после чего неожиданно отвернуло в сторону и сбросило дымовой маркер (в простонародье - дымовая шашка).
Присутствующие на мостике, включая и поднявшегося снизу замкомдива, живо заинтересовались таким поведением вероятного противника, поскольку ничего хорошего от него и не ожидали. Замкомдива тут же озадачил наш ТЛ «сгонять» в район сброса маркера и выяснить причину. Тот немедленно вышел из строя и увеличил ход, о чем свидетельствовал выросший за кормой бурун. Спустя пять минут с торпедолова доложили, что «супостат» сбросил маркер «в аккурат» возле торпеды, и сейчас они ее будут вытягивать. Столь внезапная развязка поисковой операции ввела командование в ступор, из которого его вывели запросы с борта БДР-а о случившемся. Узнав, что торпеда найдена, тот поспешил доложить наверх о завершении боевых работ и откланялся. Следом доложили и мы.
«Орион» продолжал кружить где-то у горизонта, и командир, задумчиво наблюдая за его эволюциями, спросил у замкомдива – «Может, его следовало бы поблагодарить?». Замкомдива был прагматиком и не одобрял минутных порывов души – «Ну, поблагодари, если не боишься, что тебе после жопу на немецкий крест порвут. Хороша картинка – командир рпкСН благодарит противолодочный самолет вероятного противника за помощь в обнаружении потерянной торпеды». Поразмыслив с минуту над словами старшего на борту, командир махнул рукой и приказал принести наверх план, переданный накануне оперативным флота. Жизнь продолжалась, и до прихода в базу предстояло еще немало «славных дел».
