Стрельба
К ней мы, как говориться, готовились долго и целеустремленно. Помимо занятий по командирской подготовке с целью изучения комплекса торпедного вооружения своего корабля, учебный центр флотилии несколько раз предоставлял нам тренажер, для отработки КБР-Т (корабельного боевого расчета по выходу в торпедную атаку). В то время этим процессом заправлял капитан 3 ранга Шацкий – большой любитель всяческих каверз. Командиры кораблей за это его недолюбливали, как, впрочем, и остальные участники «тренировок». Мало того, в послеобеденное время в центральном посту устраивались аналогичные тренировки, к которым привлекались практически все офицеры-люксы (за исключением «ущербных» доктора и химика). Этому обычно предшествовала работа командира ГАГ (гидроаккустической группы), который заранее на планшете рисовал КУГ и ее курсы. Обычно командир «отслеживал» результаты данного процесса, дабы ушлый аккустик не учудил чего.
К примеру, обнаружение цели на дистанции порядка 20 – 30 кабельтовых. Помниться, тогда весь КБР-Т был страшно шокирован, когда цель номер один, подобно вертолету, промчалась над нашими головами (условно) в неизвестном направлении. Начальник РТС, когда пеленга начали меняться с головокружительной скоростью, сгоряча предположил, что это вертолет. Однако, был немедленно высмеян командиром, который намекнул, что у того турбины работают в воздухе, а не в воде. Конечно, ту «реактивную» цель мы таки атаковали, и даже попали, но после того, как она отскочила от нас почти на 40 кабельтов.
Процесс подготовки к практической стрельбе был густо перемешан с мероприятиями повседневной жизни корабля, а также подготовкой к выходу в море. Последнее в себя включала загрузку продуктов, выгрузку пары боевых торпед и загрузку взамен пары практических. К счастью, для погрузки или выгрузки торпед не требовались никакие перешвартовки с одного пирса на другой. Обычно, подъезжал автокран, опускал упоры и вместе с нами ожидал прибытия трактора с тележкой, на которой покоилась торпеда. Данное мероприятие, согласно ТКР (типовые корабельные расписания) всегда проводилось по боевой готовности номер 1 и предполагало задействование не только личного состава БЧ-3 (минно-торпедной), но и остальных БЧ и служб. Выставлялся вахтенный офицер на мостике, а пирс охраняли мичмана нашего экипажа с автоматами, полученными у командира БЧ-2. Обитатели кормы тоже не дремали – запускался дизель и корабль находился в немедленной готовности к отходу от пирса.
Тем временем помощник командира («командующий коками и гонококками» - по образному выражению «папы») под ручку с интендантом топал с заявками в штаб тыла, а после на склады. Получал все необходимое, грузил на борт выделенной автомашины и доставлял на пирс. В связи с относительно небольшим сроком выхода в море количество продуктов было небольшим и их погрузка занимала довольно короткое время. К тому же весь наличный запас провизии легко помещался в провизионных цистернах, что до безобразия облегчало помощнику жизнь – не требовалось, как это бывает перед автономкой, носиться по всему кораблю с поиском мест для укладки заспиртованного хлеба или банок с томатным соком.
Выход в моря для сдачи задач БП имеет разительные отличия от выхода на боевую службу. И связано это прежде всего с наличием на борту представителей штаба дивизии, которым также полагается в течение года иметь определенное количество суток, проведенных в море. Чтобы получку не срубили. Поскольку ходовую вахту они не стоят, а заниматься чем-то нужно (от сна и опухнуть можно), для этих людей замполит брал фильмы и кинопроектор «Украина-5», чтоб развлекались просмотрами в кают-компании 2-го отсека. Правда, это происходило обычно по ночам, а днем они могли поучаствовать в различных мероприятиях суточного плана в качестве контролирующих лиц (ну там учения по борьбе за живучесть и т.д.).
Кроме того, наличие на борту «пассажиров» существенно ограничивало количество спальных мест для офицеров корабля – ведь не положишь капитана второго ранга в кубрик к матросам. Особенно страдали обитатели офицерских кают во втором отсеке – 17-й и 11-й. Обычно их оттуда «выселяли» и они рассасывались по другим каютам в 5-м отсеке, или, как в случае со мной, селились на боевом посту. С одной стороны данный факт имел некоторое преимущество – стоило оторвать голову от подушки при объявлении тревоги, как ты уже находился на боевом посту, причем даже не вставая с лежака можно было доложить, что к бою готов.
Помимо этого, штабные работники усложняли процесс приема пищи офицерским составом, поскольку наше посменное питание их не волновало. Бывало, прибегаешь по команде ЦП в кают-компанию, а на твоем месте сидит какой-нибудь флагманский ракетчик и не торопясь жует пайку, при этом еще и беседуя с флагманским связистом. И никуда не торопится. И мест свободных, как назло нет, даже за столом у «маслопупов». Вот и роптал народ, озвучивая бурчание в желудке.
Когда флагманским надоедало спать, читать, есть и смотреть кинофильмы, они могли внезапно нагрянуть на какой-либо боевой пост или командный пункт, проверить документацию или знание личным составом родственной БЧ инструкций и книжек «Боевой номер». Как правило, это приводило к появлению замечаний, которые следовало устранить до возвращения лодки в базу. Однако, при той загрузке личного состава, что бывает в морях и дефиците свободного времени (выспаться толком – и то некогда), об устранении недостатков приходилось только мечтать. И тогда в ход шла изворотливость командиров БЧ, обменивающих выявленные упущения на бутылки с жидким эквивалентом. И, как правило, это срабатывало безотказно.
В общем, в тот раз мы довольно хорошо подготовились, и посадив на борт штаб дивизии, двинулись в моря. Поначалу у нас в планах значилась отработка задач по борьбе за живучесть, так что, заняв указанный оперативным дежурным Северного флота полигон БП, мы начали тренироваться в этом нелегком деле. В соответствии с руководящими документами, вначале мы проводили тренировочные учения на БП и КП, сменявшимися отсечными, а те – общекорабельными. За ними следовали зачетные, и, как венец нашей готовности – показательные. Облачившись в СГП (спасательный гидрокомбинезон подводника) и повесив на шею ИДА-59М (индивидуальный дыхательный аппарат) личный состав корабля показал неплохие результаты в борьбе за живучесть, туша виртуальные пожары и затыкая виртуальные пробоины.
Вместе со всеми трясли и механиков – у них из реальных паропроводов вырывался виртуальный пар, где-то условно прорывало трубопроводы первого контура, срабатывала аварийная защита реактора, потоком в никуда уходила гидравлика и творились не менее сказочные вещи. Доктор разворачивал в кают-компании 2-го свой мини-госпиталь, при этом стараясь не афишировать наличие главного корабельного антисептика. За этим делом внимательно наблюдали к этому времени заскучавшие офицеры штаба дивизии, и после, на разборе в кают-компании второго отсека выносили решение – принимать задачу у экипажа или не принимать. Надо сказать, что с первого раза БЗЖ еще не у кого не принимали, и потому отработка задач БЗЖ в отсеках продолжалась до следующего общекорабельного учения.
С получением зачета корабль обычно переходил в другой полигон, куда вскоре прибывали и остальные участники практической стрельбы – изображавшие вражеские фрегаты и эсминцы сторожевики ОВРа и торпедолов из родной базы. Задачей последнего было обнаружить после стрельбы (при нашей активной помощи) выпущенные изделия, втянуть из на борт и доставить на ТТБ (для снятия показателей с самописца, который отмечал срабатывание головки самонаведения). К этому времени КБР-Т был «отработан» до такой степени, что ему уже было пофиг, в кого и чем стрелять. Лишь бы быстрее.
Встретившись в полигоне с обеспечивающими силами, командир, при содействии старшего на борту, начинал утомительные переговоры с «надводниками» относительно грядущей стрельбы. А те выдвигали встречные условия, желая потренироваться на реальной цели. При этом общение порой бывало настолько многословным, что однажды мы даже получили замечание от дежурного по связи за засорение эфира. В конце концов стороны приходили к консенсусу и расползались по разным углам полигона. Лишь торпедолов (ТЛ) оставался поблизости в качестве «секунданта». Лодка, заняв исходное положение погружалась на перископную глубину, а ее «противник» строился в поисковый ордер. По сигналу «дыня», передаваемому с борта ПЛ, стороны начинали работу – лодка погружалась на установленную глубину, а корабли давали ход.
Так и в этот раз – аккустик, как полагается, обнаружил цели, классифицировал (цель №1 – надводная, под дизелем, число оборотов винтов 180. Предполагаю – боевой корабль противника). После чего командир объявлял учебную (в нашем случае) тревогу для проведения торпедной атаки. Звучало это примерно так: «Учебная тревога, торпедная атака. Атака надводной цели. ГКП-БИП-штурман рассчитать параметры движения цели №1. Цель №1 на АСЦ-1. Данные в БИУС. Торпедные аппараты №№ 5 и 6 к выстрелу приготовить». Следом начинали верещать и другие участники действа – командир БЧ-7 устанавливал для аккустиков периодичность докладов по цели, командир БЧ-5 напрягал пульт ГЭУ, старпом стоял с чистой бумажкой и готовился осреднять докладываемые «операторами» параметры, в то время как остальные работали на планшетах. Гудела отсечная вентиляция, за спиной тарахтел прибор документирования и лишь зам, которому по тревоге полагалось присутствовать в центральном посту, был зрителем (не считая дивизионного начальства). Конечно, в свое время и его хотели подключить к процессу торпедной атаки и даже пытались научить вести график ВИПа (величины изменения пеленга). Однако, вскоре выяснилось, что сугубо гуманитарное образование замполита не позволяет ему стать полноценным участником КБР-Т, и вести этот график поручили помощнику командира.
Классический выход в торпедную атаку предполагал специальное маневрирование ПЛ, так что не «скучал» и боцман на рулях. Лодка то ложилась на курс одержания пеленга (так легче рассчитать скорость цели), затем меняла курс, чтобы добиться наибольшей величины ВИП (величина изменения пеленга) с целью определения дистанции до цели. В общем все шло как положено. Венцом работы КБР-Т становилась выработка углов послестартового поворота торпеды и второго поворота (для ее поворота, после попадания в кильватерную струю, в сторону цели). И мы выработали, и старпом сосчитал, а командир дал команду в первый отсек (минеру) эти величины ввести в торпеды. После чего последовало завершающее – «Торпедные аппараты номер 5, 6 товсь!». После отклика минера, что товсь выполнено, комаандир заканчивал – «Торпедные аппараты №№ 5, 6 Пли!».
И вот тут, на этот раз, внезапно спохватившийся старпом докладывает командиру – «Товарищ командир! Мы ввели омегу не с тем знаком!». И только командир начал вызывать первый с совсем неуставными словами - командами «Ой первый, не пли, отставить!», как по отсеку прошла воздушная волна и из первого отсека донесся бодрый голос минера – «Изделия вышли. Замечаний нет». В общем, судя по всему, стрельнули в белый свет, как в копеечку. Что тут началось - «папа» схватился за голову, старпом – за лысину, а из остальных будто выпустили воздух. Даже зам поник головой, хотя к нему какие претензии? Разъяренный командир что-то заговорил, постепенно повышая «громкость звука». До ушей присутствующих начали доноситься нелицеприятные характеристики их умственного и физического состояния, которое обещалось поправить методами испанской инквизиции.
Тем временем, в этот монолог встрял аккустик, доложивший, что слышит «стукачи» торпед по такому-то пеленгу. Командир БЧ-7, быстро метнувшись к своему планшету моментально убедился, что торпеды идут вовсе не с той омегой, котороя была передана в первый отсек. И, судя по всему, с правильной. Услышав эту весть, командир вначале онемел, а затем накинулся на старпома, долбя его в темя. Благо, в руках ничего остро-режущего не было. Не ожидая от «папы» подобной прыти, народ в центральном поначалу как-то растерялся, но затем помог СПК освободиться из «захвата». Тут уж проявил себя зам, первый не допустивший кровопролития.
Тем временем аккустик продолжал свои доклады до того момента, пока пеленга на цель и торпеды не совпали. То есть мы попали, но как? Ведь все слышали собственными ушами, да и могли в этом легко убедиться (стоило только глянуть на планшеты), что с омегой действительно вышла промашка. И тут в центральном нарисовался довольный минер. Для разбора стрельбы. Широкая счастливая улыбка красовалась на его сияющем лице – замечаний по его матчасти не имелось. Все прошло без сучка и задоринки. Правда, когда ему давали команду на ввод омеги, командир почему-то перепутал знак угла, но он ввел его «как положено» . Что тут началось - не в сказке сказать, ни пером описать. Поэтому оставим возвращение на базу за границами этого рассказа.
Когда страсти в центральном поутихли, командир резюмировал «Мы стреляли и я попал».
