|
|
От
|
могол
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
03.11.2004 04:25:02
|
|
|
Рубрики
|
WWII;
|
|
Юрий Бедзик об освобождении Киева...
Morituri Te Salutant
Вначале это было похоже на поражение
История битвы за Киев - до сих пор почти неразгаданная военная тайна. Точнее - наше тайно спланированное наступление осенью 1943 года. Я, тогда семнадцатилетний сержант, помню, как наш батальон подкатил на "Студебеккерах" к мрачным днепровским берегам. Вечерело. За рекой слышалась стрельба. Там наши стрелковые подразделения выбивали немцев из села Григорьевка, ставшего нашим первым плацдармом на правобережье. Мы переправлялись в вечерних сумерках через Днепр на больших селянских лодках. Тут же саперы начинали строить переправу для танков и мотопехоты.
На следующее утро (помнится, оно было яркое и радостное от обилия солнца) мы, следуя за пехотинцами, двинулись по бугристой местности в наступление против немцев. Перед нами зачернели глубокие овраги знаменитого (в будущем) Букринского плацдарма. Немцы встретили нас яростным огнем из всех видов оружия. Чадными дымами окутались первые подбитые советские танки. На ложбинных тропах появились санитары с тяжелоранеными. Бой становился все ожесточеннее.
Даже мы, молодые бойцы, сразу почувствовали, что место для высадки нашей 3-й гвардейской танковой армии выбрано не совсем удачно: сплошное овражье, крутые склоны холмов, непролазные кустарники. Наши танки едва продвигались вперед, вспыхивая один за другим.
Штурма вражеских позиций, по существу, не получилось. Мы начинали увязать в нелепой кровавой мясорубке. Немецкое командование подбрасывало все новые части, в небе свирепствовала гитлеровская авиация. Предчувствие катастрофы овладевало нами. Наступать мы не могли, оставаться под губительным немецким огнем в мелких окопах означало неминуемую гибель. Все было похоже на поражение.
Генерал Ватутин ищет выход из положения
Мой сосед по траншее, сержант Розенкранц, показал мне немецкую листовку: "Русские! Вы потеряли время! Ваше командование обрекло вас на гибель!".
Действительно, в этом немцы были правы. Потеря времени оказалась поистине роковой для всей гвардейской танковой армии. То, что могло осуществиться легко и просто за считанные часы в другом месте, превращалось в затяжную бойню. Как мне стало известно через много лет (когда я, писатель военной темы, изучил важные документы), ошибку совершили в Москве на улице Фрунзе в Генеральном штабе. Не будем искать виновных: Сталин, Жуков, Василевский... Короче, Верховное Главнокомандование не учло главного - совершеннейшей неприступности днепровского крутобережья для штурмовых действий танков. Говорят, настаивал на прорыве через Букрин Жуков. Отсюда выход к Умани и западным границам СССР представлялся ему особенно близким. Возможно, с высоты кремлевских кабинетов букринские овраги виделись не особенно четко. Да и международная обстановка подталкивала Сталина к непродуманным поспешным действиям. Близился час Тегеранской конференции, встречи лидеров антигитлеровской коалиции. Удачный маневр под Киевом, стремительный выход танкистов генерала Рыбалко к Умани представлялся Кремлю более чем желанным.
Но расчет Кремля оказался роковой ошибкой. Многое складывалось к неудаче всего стратегического маневра. И, прежде всего, недопустимая, чтобы не сказать, преступная халатность нашей разведки. Разведка совершала одну промашку за другой. По вине высшего разведуправления да и халатности Ватутина перед началом форсирования Днепра была по существу погублена целая десантная бригада. Не определив точно местонахождение немцев, советские горе-стратеги сбросили прямо на немецкие позиции около двух тысяч десантников. Все они фактически погибли в воздухе, едва раскрыв свои парашюты. Оправдываясь после этого дикого случая перед Ватутиным, начальник его штаба свалил вину на партизан. Те якобы ввели командование фронта в заблуждение. Ссылка на партизан была явной ложью. Тут я могу дать точные сведения о случившемся. Мой отец, писатель Дмытро Бедзик, работая над романом о киевских партизанах, был хорошо знаком с командиром каневской партизанской группы Ломако, беззаветно мужественным и порядочным человеком. В нашем доме часто велись беседы на партизанские темы, я слушал Ломако как человека-легенду. (К слову, это его отряд спас знаменитого летчика-аса Лавриненкова и переправил его на Большую землю.) И я хорошо помню по его рассказам, что происходило на Букрине. Партизан Ломако постоянно информировал Ватутина о сложной ситуации в этом районе. Переправляться там можно было, но в другом месте, не подставляя своих людей, особенно десантников, под пули гитлеровцев. А уж если говорить честно, спасительный выход из букринской ловушки подсказал Ватутину он же, партизан Ломако. Но для этого надлежало не бросаться в панику, а заставить немцев самим увязнуть в букринской трясине.
"Мы устроим русским наш Сталинград!"
Наступала осень. Пошли тяжелые дожди. Гитлеровцы, почуяв растерянность в высших советских штабах, ускорили переброску к Днепру новых сил. Гитлер понимал, что Днепр - его последний рубеж, где еще можно продержаться некоторое время. Судьба явно готовила ему расплату за содеянные злодеяния. За месяц до этого отгремели бои на Курской дуге. Курская катастрофа ошеломила фюрера. Он потерял способность к трезвому мышлению. Его преследовало тягостное предчувствие: большевики решили не просто отвоевать Киев, но и развить дальше свою триумфальную победу на Курской дуге.
Попытаемся мысленно представить себе "Волчье логово" Гитлера под Винницей, куда фюрер переселился на пару недель во время боев на Днепре. В его бункере постоянно проходили совещания генералов вермахта и СС. Сюда каждый день наведывался из своей житомирской ставки в селе Гуйва оберпалач рейха Гиммлер, подсказывая своему высокому патрону возможные варианты спасения. Он же натолкнул фюрера и на мысль об использовании одного загадочного советского генерала...
Представим себе этот самый бункер, собравшихся у длинного стола гитлеровских генералов и вообразим, что испытывал в душе маньяк Гитлер, глядя на штабную карту, где четко прочерчивалась конфигурация Букринского плацдарма. Она буквально гипнотизировала фюрера. Он смотрел на нее почти иступленно, он знал, что перед ним главный плацдарм наступающих на Киев войск 1-го Украинского фронта, от дальнейшего развития успехов которого теперь зависела судьба рейха.
Скромно вошел в бункер генерал Йодль, окинул взором ссутулившуюся фигуру вождя, сдержанно кашлянул в кулак. Он хотел поделиться с ним некоторыми соображениями. Йодлю разрешалось все, любые дерзкие слова и замечания. Поэтому фюрер не удивился, когда услышал от генерала Йодля довольно жесткое сообщение о новых успехах русских в излучине Днепра. Да, большевики, по-видимому, не оставят этот плацдарм. Они бросают в бой все новые и новые танки, артиллерию, огнеметчиков. Они рвутся к Умани и хотят, наконец, выйти на оперативный простор, откуда уже откроется граница к сердцу Европы - к Польше и Восточной Пруссии.
И тут генерал Йодль негромко напомнил фюреру о близящемся совещании лидеров большой тройки в Тегеране.
- Не сыпьте мне соль на рану, Йодль! - огрызнулся фюрер.
Йодль грустно улыбнулся и как бы про себя выдавил фразу о том, что русские непременно попытаются чем-то поразить своих западных союзников. И они сделают это именно тут, под Киевом. Но что именно они предпримут?..
- Перестаньте терзать меня, Йодль! - взревел фюрер. - Я сам хочу знать, что они предпримут, стоя по колени в собственной крови. Мне нужны хотя бы малейшие их расчеты, малейшие гарантии их действий.
Тогда Йодль после короткой паузы сказал своему высокому патрону, что у них есть шанс залезть в душу к русским. И напомнил, что в Берлине ждет своей участи в спецлагере плененный советский генерал Потапов. Он полон романтических иллюзий, ненавидит, кстати, своего коллегу генерала Власова и готов показать миру, что он - единственный честный советский генерал, знающий, каков будет знак судьбы. Он не фанатичен, как все примитивные большевики, но и не подл, чтобы продаваться за лишний генеральский шеврон.
- Вы правы, он настоящий русский генерал, - согласился фюрер. - Хорошо, что я в 41-м не расстрелял его за дерзкое поведение в плену. Я также согласен с вами, Йодль, что он умеет быть принципиальным. Так вот, пусть его доставят немедленно сюда из Берлина, и он, по своей рыцарской глупости, поможет мне устроить для русских тут "наш Сталинград".
Фюрер сделал паузу, опустил голову и провел ладонями по карте:
- Везите его сюда, Йодль, побыстрее! Я покажу ему эту карту, и даже если он промолчит, разумеется, разыгрывая из себя гордого мученика, я по выражению его лица сумею прочесть его мысли. Все умные русские генералы мыслят по шаблонам высоких военных теорий. Я постараюсь угадать, что думает не только он, но и их многохваленый генерал Ватутин.
"Не забывайте о чести генерала, Потапов!"
В тот же день на окраине Винницы на специальном аэродроме приземлился любимый бомбардировщик фюрера "Арада". Из него вывели Потапова, завязали ему черной повязкой глаза, усадили в автомобиль фюрера и повезли в сторону "Вервольфа". Потертый ворот генеральского мундира резал ему шею. Генерал чувствовал, что его ненапрасно привезли сюда с такой поспешностью, и это заставляло его искать разгадку ситуации.
Грохочущий лифт опустил Потапова в бункер. С него сняли повязку. В коридоре появился Йодль, которого Потапов запомнил по первой встрече с Гитлером. Стараясь казаться выше своего роста, Йодль с подчеркнутой вежливостью взял Потапова за локоть и совершенно по-дружески сказал ему в полутьме бетонного коридора:
- Вас ждет фюрер немецкой нации. Вам придется только честно и профессионально прочесть нашу штабную карту. Не более.
- И что же от меня ждут?
Йодль взялся за ручку бронированной двери.
- Сумейте убедить фюрера, что вы остались тем же честным русским генералом, который не изменяет своим убеждениям. Что вы думаете так же и не иначе.
Потапов вошел в бункер. Механически пристукнул каблуками. Помещение было залито ярким электрическим светом. Вокруг длинного овального стола стояли генералы и несколько штатских.
Гитлер будто не заметил появления Потапова. Карта по-прежнему притягивала его к себе. Затем он резко вскинул голову и спросил Потапова деловым тоном:
- Кажется, мы с вами знакомы. Вы - генерал Потапов? Вас взяли в плен под Киевом в 1941 году. Верно?
Потапов согласился с фюрером. При этом по его исхудалому красивому лицу мелькнула тень грустной улыбки.
- Да, под Киевом, - сказал он. - Мне кажется, мы снова тут, под моим родным городом.
- Это к делу не относится, - отмахнулся Гитлер. - Я даю вам право посмотреть на секретную карту нашего Генерального штаба. Вот линия наших войск, вот позиции большевиков. Что вы могли бы сказать о намерениях генерала Ватутина? Он командует русским фронтом.
- Не знаю, - сдвинул плечами Потапов. - Я могу говорить только о том, что мне известно.
- Так вот, Потапов, вы были когда-то хорошо знакомы с Ватутиным. Посмотрите на карту. Вы видите, в каком ужасном дерьме он сейчас?
- Да, ему нелегко, - согласился Потапов на довольно сносном немецком языке, и ему даже польстило, что все находившиеся в бункере с уважительным вниманием придвинулись к нему. - Его танки в капонирах, пехота зажата в блиндажах... Да, действительно, ему очень скверно!
Потапов говорил вполне искренне, с едва скрываемой горечью в голосе, что, по-видимому, у генерал Ватутина наступила кризисная ситуация. Потапов легко вообразил себе, сколько у него сожжено танков, сколько молодых ребят навеки остались лежать в своих окопах и блиндажах. Но и у наглеца Гитлера, видимо, дела были не лучше.
Фюрер неотрывно приглядывался к лицу советского генерала. По нему как бы блуждали тени. Разумеется, фюрер не мог знать, о чем думал в эту минуту Потапов. А ведь он смотрел на те места, где он в последний раз попытался спасти свою честь. Тогда, в 41-м, он был возле этой Григоровки, возле совхоза "Канада", он знал о неизбежности поражения и просил по телефону командующего Киевским укрепрайоном генерала Кирпоноса дать ему право на отход за Днепр. "Передайте товарищу Сталину, что я не боюсь смерти. Но пусть он подумает о жизни полумиллиона наших бойцов. Если мы не отойдем, мы все обречены!"
Тогда, осенью 1941-го, их разговор оборвался внезапным взрывом немецкого снаряда. Потапов попал в плен и через несколько месяцев узнал о гибели Кирпоноса и о пленении полумиллионной советской армии.
- Догадываюсь: вы вспомнили 1941 год, не так ли, генерал? - как бы сочувственно спросил фюрер.
- Да, я воевал в этих местах. Точнее, севернее, на окраине Киева. - Потапов хмуро улыбнулся. - Интересно!
- Что именно, Потапов? - потемнел лицом фюрер. - Я не жду от вас ничего, что нарушило бы кодекс офицерской чести. Мне хотелось бы знать, как бы поступили вы в этой ситуации? Только предупреждаю: не врать, не выкручиваться, не забывать о генеральской чести!
Потапов понял: фюрер ждал от него спасительного совета. Как ему быть? Как действовать в страшной букринской круговерти, в кровавом букринском омуте?
Еще в Берлине Потапов что-то прослышал о делах под Киевом. У большевиков, дескать, не получалось с прорывом. Немцы закопались в траншеях и готовы были драться хоть до весны. Здесь Ватутин сожжет не один десяток своих танков и не продвинется ни на шаг вперед. Хотя... Потапов внезапно просветлел лицом, и его сердце учащенно забилось. Боже мой! Да ведь Ватутин - умница! Он найдет другой путь. Он не может упустить такой возможности. Да, да! Только на север, через Лютеж, через святошинские ворота. На Букрине же пусть все будет, как было. Да это же спасение! Великое спасение для наших, для букринских мучеников! Лишь бы немцы сами не бросились к Лютежу!
- Вы как-то странно улыбаетесь, генерал, - насторожился Гитлер. И тут же внутренне весь расслабился. Нужно было додавить Потапова до конца. Перед ним стоял фанатик. Русский фанатик, способный только на смерть и на дикое упрямство. Он схватил Потапова за локоть и по-мальчишески сжал его. - Цум тойфель, гер генерал! Это вы, большевики, не сумели защитить свой древний Киев от наших славных готских гренадеров. Но мы его защитим здесь, на Букрине. Мне все ясно: вы и ваш Ватутин думаете прорваться именно здесь. Вы улыбаетесь, как победитель. Вы уже видите Умань и видите всю Европу... Что? Я не угадал?
Потапов, едва сдерживая ликование, опустил голову.
- Признаюсь, гер Гитлер, что вы правильно прочли мои мысли.
- Вот и отлично! - хохотнул Гитлер и хитровато блеснул глазами в сторону Йодля. - Разве я не прав, мой дорогой Йодль? Все! Разговор окончен. Пусть мой самолет доставит генерала в его спецлагерь.
Гитлер держался за Букрин до последнего дня. Он был уверен в своей гипнотической силе и в своем даре провидца. Правда, когда Ватутин, выйдя через Лютеж, ударил по северному крылу немцев, Гитлер несколько раз хватался за телефон и хотел снова увидеть Потапова. Увидеть и казнить его самым жестоким способом. Но хитрец Йодль, во многом подыгравший Потапову, утихомирил своего вождя: "Генерал Потапов учился в Берлинской военной академии. И прочитал нашу штабную карту так, как его учили в Берлине".
30 октября 1943 года на рассвете Ватутин позвонил Сталину. Кратко изложив ему свой новый план наступательных действий, он попросил его дать добро на отвод 3-й танковой армии с Букрина и переброску ее севернее Киева, под Лютеж.
- Что дает вас основание верить в такую слепоту немцев? - усомнился Верховный.
- Наше упрямство и наша абсолютная секретность.
- Звучит красиво, но не очень убедительно, товарищ Ватутин.
- Товарищ Сталин, мои люди из винницкого подполья прислали нам шифровку. Адольф Гитлер дал указание своим генералам немедленно перебросить к Букрину все имеющиеся резервы.
Верховный после короткого раздумья дал согласие:
- Пусть перебрасывают, товарищ Ватутин. Только скажите своим офицерам и бойцам: на две ночи забыть о курении! Ни малейшего огонька! За каждую папиросу - трибунал!
Немцы поверили, что Москва будет упрямо держаться за Букринскую излучину. В течение двух ночей 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко, оставив Букрин, при соблюдении строжайшей световой и звуковой маскировки передвинулась на север и там, в районе Лютежа, прорвала немецкий фронт.
Кровь мучеников Букрина принесла свободу великому древнему Киеву.