>Прошу прощения, что вмешиваюсь. Но поскольку Вы являетесь одним из признанных авторитетов в обсуждаемом вопросе, то не могли бы Вы прояснить для нас вопрос о сосредоточении русских войск на границе с Польшей в 1809-1811 гг. Или хотя бы указать источники, где это можно прочесть.
Глянул вчера "Дневник партизанских действий 1812 года" Давыдова и заодно "Записки кавалерист-девицы" Дуровой. Вот такие там фактики:
1810
Милорадович в Киеве назван "командующим резервной армией" (а не киевским генерал-губернатором). Я не в курсе, он совмещал эти должности или они шли последовательно. После маневров (командуют Милорадович и Ермолов), летом, Мариупольский гусарский полк выступает на Волынь (как предполагает контекст - другие части тоже, в частности, Александрийский гусарский полк), в Мизочь под Ровно, и почти сразу - дальше к северу, в Домбровицу (Дубровицу). С назначением военным министром Барклая (т.е. в том же 1810) Мариупольских гусар переводят в Слоним, но Дурова переходит в Литовский уланский полк и остаётся в Дубровице.
1812
В марте Литовских улан передислоцируют в Бельск-Подляский, под Белосток.
В апреле Давыдов (бывший адьютантом Багратиона) переходит в Ахтырский гусарский полк, который 18 мая выступает из Луцка к Бресту-Литовскому.
Т.е., резюмируя, довольно активное движение частей на Волыни и в Западной Белоруссии летом 1810, потом - затишье и сидячая жизнь, весной 1812 снова движение, на сей раз - однозначно к границе. При этом речь идёт о "частях первого удара". Но, разумеется, общей картины это не даёт, тем не менее, никак не противоречит идее о планах наступления в 1810 и 1812.
И, чтобы не плодить постингов, обещанная цитата про Беннигсенова шурина из Давыдова (фамилию я-таки переврал). Оказалось не два абзаца, а два предложения, достаточно нейтральных сами по себе. Но на фоне общего презабавнейшего отчёта Давыдова о его "зверствах" в Гродно и их поневоле воспринимаешь с подковыркой: "Это что за столб?" - спросил я, увидя высокий столб посреди площади. Кагальный объявил, что этот столб поставлен во время празднования польскими обывателями взятия Москвы. В это время, не помню точно, но, кажется, г-н Андржикович (шурин генерала Беннигсена, ныне губернатор Волынской губернии и оплеченный анненскою лентою) подошёл ко мне с унизительною ужимкою и сказал "Cela se nomme mât de cocagne, mon colonel; les cicronstances..."* Взгляд пронзителный осадил его в толпу, из которой он выступил.
*Это так называемый призовой столб, полковник; обстоятельства... Не прошло и часу, как всё полезло ко мне с почтительными визитами. Всем произнесён был отрывистый отказ донским швейцаром моим, стоявшим с пикою у дверей. Некоторые, однако ж, были приняты: Андржикович, о котором я упомянул выше и с коим Храповицкий должен был иметь сношения касательно продовольствия партии, старик граф Валицкий, который от старости и от трусости не вдавался в военные предприятия, а от скупости не помогал деньгами, и господин Рот, венгерский выходец, почтенный старец, издавна в городе поселившийся, чуждый всех политических переворотов и имевший в нашей службе пять сыновей, всегда храбро служивших. Первый однажды был вытолкан взашей Храповицким вследствие какого-то возникшего между ними спора насчёт фуража и провианта, нужного для партии; а второго я никогда не забуду выступку, как он когда он, получа позволение предстать передо мною, вползал в комнату, оплеченный голубою польскою лентою, в башмаках и со шляпою под мышкой.
