От Ломоносов Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 28.03.2004 13:13:39 Найти в дереве
Рубрики WWII; Версия для печати

О встрече с «моей» 4-й гв. кавалерийской (+)

дивизией, полки которой названы Седлецкими, рассказывает Иннокентий Смоктуновский:
…в конце 44-го года 165 –я гвардейская стрелковая дивизия, в составе которой я воевал, брала основательно укрепленный немцами город-крепость Седлец, что особых подробностей не помнится, кроме одной, пожалуй, страшной, как наваждение…
И в первый раз подумалось – почему именно этот случай так глубоко и больно продолжает ранить память и сердце? Не оттого ли, что все в нем выходило за пределы дозволенного даже войной, если вообще само состояние войны можно считать позволительным. Вот то, что оставила память о трагедии на подступах к крепости Седлец.
Город, должно быть, предполагали взять внезапно, налетев вихрем огромного кавалерийского соединения, и оно на исходе ночи в долгой веренице однообразных приглушенных звуков быстро мчавшихся лошадей стремительно проносилось мимо нас. В их безмолвной устремленности было что-то от страшного миража живого, закручивающегося вокруг тебя омута. Многие всадники были в черных плечистых бурках и в уходящей темноте виделись огромными доисторическими чудищами со сложенными крыльями. Лошади, казалось, чувствовали затаившегося впереди врага и неизбежность страшной встречи с ним, нервно широко раздувая ноздри, проносились мимо. Зарождающийся день скупо манил надеждой, но только неизвестность, лишь одна она, была внятной брезжущему, робкому утру. Важные, суровые конники, и на лицах их, насколько можно было успеть различить, осела некая тайна. Ни единого слова, ни единого отдельно выделенного какого-нибудь звука. Такое живое устремление силы и воли я видел впервые и не знаю, в чем тут дело, но, глядя на уносящуюся великолепную пружину эту, ясно помню нехорошее почему-то ощущение жути, тоски. Их было много, и, промчавшись неудержимой лавиной, они надолго оставили в придорожном воздухе запах едкого лошадиного пота и тепла. Не думаю, чтоб я был прозорливым ясновидцем и мне были открыты какие-то хоть малые тайны будущего. Совсем нет. Это ощущение настороженности было не только у меня. Здесь многое и разное соединилось в одно – относительно спокойная фронтовая ночь, как бы в отместку за кажущийся покой, приводила за собой свежесть и загадку утра, в котором ускользало это живое воплощение силы, красоты, необычность воинов, близость противника, затаенная скрытность их передвижения, тишина, приглушенность маневра.
Иное увидели мы днями позже. Сдвинутые на обочину дороги черные, обуглившиеся нагромождения людей и животных. Запекшиеся черные бурки. Застывшие всадники в исковерканных седлах с приваренными к сапогам стременами. Задранные головы лошадей с лопнувшими глазами, на черно-маслянистых лицах воинов жестко торчали из-под лихо заломленных кубанок спаленные чубы волос… Как чудовищные экспонаты жестокости войны, немо вопия с обеих сторон дороги, они провожали нас , идущих вперед к жизни, победе, будущему. Было трудно дышать – запах паленой шерсти, сожженного мяса и сгоревшей нефти долго был нашим попутчиком. Засада фашистских огнеметчиков перед самыми стенами Седлеца сделала свое страшное дело.
И. Смоктуновский. «Быть!». Москва, «ЭКСМО-ПРЕСС», с. 246-248
Ломоносов